НИКОЛАЙ КУРОЧКИН

Биографическая статья

Николай Степанович Курочкин, старший брат редактора «Искры» В. С. Курочкина, родился в Петербурге 2 июня 1830 г.

В 1848–1854 гг. он учился в Медико-хирургической академии. По окончании академии служил некоторое время окружным врачом пяти уездов Петербургской губернии, врачом Ораниенбаумского госпиталя, а затем отправился в Крым в действующую армию. После войны, выйдя в отставку, занялся частной практикой и принимал больных в Максимилиановской больнице. В 1858–1859 гг. служил врачом в Русском обществе пароходства и торговли и в связи с этим много путешествовал: побывал в Западной Европе, на Кавказе, в Сирии и Египте.

Литературой Курочкин стал заниматься на школьной скамье. Сохранился листок из гимназического журнала, выходившего под его редакцией[84]. Еще гимназистом, в 1847 г., Курочкин поместил в «Репертуаре и пантеоне» (№ 9–10) перевод романа А. Гуссе «Три сестры», в студенческие годы сотрудничал в «Сыне отечества» (повесть «Недоразумение» — 1850, № 12, стихи, переводы, фельетоны), а в начале 1860 г., вернувшись в Петербург, совсем бросил медицину и посвятил себя исключительно литературе.

Курочкин был деятельным сотрудником «Искры» с первого же года ее существования. Он печатался в «Искре» под многочисленными псевдонимами (Пр. Преображенский, Хрисанф Тюптетяев, Илья Чичервикин и др.[85]). Курочкин принадлежал к руководящему ядру «Искры»; он принимал близкое участие в редакционной работе, в борьбе журнала со всеми устоями самодержавно-бюрократического государства, с реакционной журналистикой и литературой, с идеалистической философией (борьба Курочкина за материалистическое мировоззрение нашла свое выражение в большом цикле его фельетонов «Житейские выводы и измышления», печатавшемся в «Искре» на протяжении двух лет, и в ряде других произведений). Из произведений Курочкина совершенно ясно его отношение к реформам 1860-х годов (см., напр., отклик на судебную реформу — «Утешение в разлуке»), в том числе к крестьянской реформе 1861 г. Об этом имеется также не вызывающее никаких сомнений свидетельство современника. «Странно, — говорил Курочкин в 1864 или 1865 г., — что до сих пор так ликуют и утешают себя настоящими и будущими реформами, которых ждет та же участь, что и крестьянскую реформу. Обкорнают, урежут, сократят, объяснят каждую из них так, что все новое совершенно сведут на нет» [86].

Курочкин печатал в «Искре» и публицистические статьи, и фельетоны, и драматические сцены (в прозе и стихах), и переводы, и оригинальные стихотворения. Лирика занимает сравнительно небольшое место в его поэтическом творчестве этих лет; стихи Курочкина разнообразны, но тяготеют по преимуществу к жанру сатирического фельетона. К 1862–1863 гг. относится цикл путевых впечатлений, корреспонденций в стихах, из которых в настоящий сборник включены «Ода на Него» и «Ода на современное состояние Франции». В них ненависти к режиму Наполеона III сопутствует преклонение перед революционным прошлым Франции. У Курочкина, как и у других искровцев, неоднократно встречаются стихотворения, написанные в форме монолога, вложенные в уста сатирического персонажа, имитирующие его образ мыслей и фразеологию. Хотя Николай Курочкин и не владел стихом столь виртуозно, как его брат Василий или Д. Д. Минаев, стих его подчас бывал тяжеловат и даже неуклюж, многие его стихотворения отличаются не только политической остротой, но и тонкой художественной формой; так, в сценке «Утешение в разлуке» весело и умело использованы популярные романсные размеры и интонации.

Журнальная и редакционная работа Курочкина не ограничивалась «Искрой». В 1861–1862 гг. он несколько месяцев редактировал журнал «Иллюстрация»[87], в 1865–1867 гг. — «Книжный вестник», который превратил в боевой журнал демократического направления. По его собственному свидетельству, в «Книжном вестнике» рассеяно много его рецензий и небольших статей, напечатанных без подписи[88]. Официальным редактором «Книжного вестника» Курочкина не утвердили, так как, по отзыву III Отделения, он «не представляет достаточных ручательств в благонадежности»[89]. В 1867 г. под редакцией Курочкина вышел также «Невский сборник». В разное время Курочкин сотрудничал, кроме того, в «Московской медицинской газете», журналах «Век», «Гудок» 1862 г., «Время», «Русский мир», «Дело», в газетах «Очерки», «Современное слово»[90], «Гласный суд»; в последней он заведовал отделом иностранной политики.

Еще в 1849 г., студентом 1-го курса Медико-хирургической академии, Курочкин посещал кружок петрашевца С. Ф. Дурова и в связи с этим привлекался к допросу следственной комиссии по делу петрашевцев[91]. Через двенадцать лет, в 1861 г., он вступил в революционное общество «Земля и воля», а в 1862 г. был избран кандидатом в члены его центрального комитета[92].

В 1862 и 1863 гг. Курочкин был за границей, в том числе в Лондоне, и, без сомнения, встречался с Герценом, хотя и утверждал на допросе в следственной комиссии по делу Каракозова, что видел Герцена только на всемирной выставке, но ни в какие сношения с ним не входил[93]. То, что Курочкин был в дружеских отношениях с Герценом (правда, в более поздние годы), засвидетельствовано рядом современников, да и самим Герценом. «К<урочкину>,— писал он А. П. Пятковскому 5 марта 1869 г., — кланяйтесь дружески. Скажите ему, что сын мой женился» и т. д.[94] К Герцену, сообщает в своих воспоминаниях Пятковский, Курочкин, «кроме уважения, питал еще какую-то сердечную нежность, как к человеку рыцарского характера, с которым он познакомился лично во время своих заграничных путешествий»[95]. Курочкин был в близких отношениях и с другими представителями революционной эмиграции. Летом 1864 г., в связи с планами реорганизации «Колокола», выдвигавшимися «молодой эмиграцией», Н. И. Утин писал Огареву, что в реорганизованном «Колоколе», кроме него, могли бы сотрудничать В. И. Касаткин, М. С. Гулевич, Л. И. Мечников «и даже Курочкин мог бы кое-что писать, ибо личность талантливая»[96]. Другом Герцена и Мадзини, Лаврова и Бакунина называет Курочкина В. В. Тимофеева[97]. С 1862 г. в связи со сведениями о его сношениях с «лондонскими пропагандистами», т. е. Герценом и Огаревым, Курочкин состоял под секретным наблюдением полицейских органов[98]. В 1865 г. Курочкин был охарактеризован ими как «давно известный своим вредным направлением»[99].

В 1863 г. во Флоренции Курочкин сблизился с кружком русской революционной молодежи, и особенно с Н. Д. Ножиным. Здесь был и его старый знакомый гарибальдиец Л. И. Мечников. Ножин был впоследствии тесно связан с петербургским революционным подпольем. Был связан с ним и Курочкин. Курочкин встречался с его главными деятелями, в том числе с И. А. Худяковым, был осведомлен о том, что там делалось, знал, по-видимому, о готовящемся покушении на Александра II[100]. После каракозовского выстрела Курочкин не только был арестован, наряду с другими «неблагонадежными» литераторами, за сотрудничество в журналах «крайнего направления», но, кроме того, был привлечен к следствию по каракозовскому делу. Четыре месяца он просидел в Петропавловской крепости и по освобождении был подчинен полицейскому надзору.

По отзывам многих современников, Курочкин был глубоко преданным литературе, умным и остроумным, разносторонне образованным человеком, прекрасным собеседником. Курочкин «имел огромное влияние на мое развитие, — писал Н. А. Лейкин. — …Благодаря ему я приохотился к серьезному чтению и расширил свой кругозор. Он натолкнул меня на чтение книг естественнонаучного и философского содержания»[101]. Он тепло относился к молодым, начинающим писателям и оказывал им всяческую поддержку. Н. К. Михайловский называет Курочкина своим «литературным крестным отцом»: «Он приютил и кормил меня в трудное время, никогда ничем не давал мне почувствовать, что делает одолжение»[102]. «Он же меня впоследствии и в „Отечественные записки“ ввел»[103]. Многие другие писатели с уважением вспоминали о Курочкине, об интересных встречах и разговорах с ним. Так, в 1886 г., прочитав «Пестрые письма» Щедрина, Н. И. Наумов писал А. М. Скабичевскому: «Целый день я ходил как ошалелый под влиянием их, и окружающая мерзость показалась, наконец, до того мерзостной, что хоть в гроб ложись… и припомнились мне слова покойного Николая Курочкина: „Мало того, что в гроб положили, еще и свинцовой крышкой прихлопнули!“»[104].

Разностороннее образование сказалось в ряде статей Курочкина. Он писал по вопросам литературы (о Минаеве, А. К. Толстом, Берне, Эркман-Шатриане) и медицины; ему принадлежат статьи о современном положении Франции, о тюрьмах, о съезде естествоиспытателей, об ассоциациях, о Прудоне, о Рошфоре, — и обо всем он писал дельно, толково и вместе с тем политически остро. Он принимал участие в «Энциклопедическом словаре, составленном русскими учеными и литераторами» (1863–1864). Знание французского и итальянского языков определяло круг его переводческой деятельности. Он переводил Джусти, Порта, Альфиери, Гюго, Бодлера, Надо, Коппе и др.; перевел несколько пьес, которые неоднократно ставились на сцене столичных и провинциальных театров («За монастырской стеной» Л. Камолетти и др.). Кроме того, под его редакцией были переведены книги Прудона «Искусство, его основания и общественное значение» и Макиавелли, «„Государь“ и „Рассуждения на первые три книги Тита Ливия“».

С 1868 г. основной становится для Курочкина работа в «Отечественных записках», перешедших в руки Некрасова. В течение четырех лет он заведовал библиографическим отделом журнала и заменял Некрасова и Салтыкова, когда они уезжали из Петербурга. Курочкин печатал в «Отечественных записках» стихи, критические и публицистические статьи, рецензии, переводил иностранные корреспонденции и романы. В конце 1860-х годов он принимал также близкое участие в редакционном кружке газеты «Неделя», где благодаря ему был напечатан цикл фельетонов Герцена «Скуки ради».

С начала 1870-х годов Курочкин тяжело болел, а последние несколько лет своей жизни был прикован к постели, не оставляя, однако, литературной деятельности. В 1870–1880-х годах Курочкин кроме «Отечественных записок» печатался в «Пчеле» Микешина, «Устоях», «Русском богатстве» (он был членом артели «Русского богатства»), «Слове», «Наблюдателе».

Имеются указания на сотрудничество Курочкина в газете «Вперед» П. Л. Лаврова[105].

По инициативе Курочкина и Гл. Успенского, с которым он был в дружеских отношениях, в 1875 г. во французской газете «Le rappel» была помещена статья парижского корреспондента «Отечественных записок» Л. Шассена о Чернышевском[106].

До конца жизни Курочкин не изменил своим убеждениям. Годы реакции не привели его, как многих, к теории «малых дел». В его лирике появляются, правда, мотивы подавленности, безнадежности, но зато его сатира по-прежнему звучит язвительно. Уже в последние годы своей жизни он напечатал в «Наблюдателе» ряд сатирических стихотворений, создав литературную маску поэта — околоточного надзирателя Ефима Скорпионова.

Курочкин умер 2 декабря 1884 г.

358. ПОСЛАНИЕ К Н. Л. ГНУТУ (ПОДРАЖАНИЕ ЯЗЫКОВУ С ЧЕТЫРЬМЯ БЛАГОПРИОБРЕТЕННЫМИ У НЕГО СТИХАМИ)

Плохих певцов плеяде бледной

Тебе судил могучий рок

Нравоучительно-победный,

Хоть жесткий преподать урок!

Чад незаконных Аполлона

Хоть и невесело колоть —

Но сорных трав и с Геликона

Не запрещается полоть.

Пускай до времени под паром

Лежат журналы без стихов;

Пусть не печатаются даром

Случевский, Страхов и Кусков.

Пусть с пробудившейся поляны

Слетают темные туманы;

Пусть, слыша выстрел, кулики

На воздух мечутся с реки!

1860

359. ДУРНЫЕ ВЕСТИ

Тяжесть какая-то жить не дает…

Каждый день вести дурные несет…

Умер один, застрелился другой,

Этот во гробе одною ногой,

Этот исчез. А ведь нет и недели,

Как и еще одного мы отпели

И опустили на вечный покой…

Что ж это? воздух ли нынче такой?..

Время ль такое для нас подошло?

Стало ли жить всем невмочь тяжело,

И от страданий и слез пролитых

Даже нет силы дышать у живых?..

Просто не веришь, на самом ли деле!

И утешаешь себя: не во сне ли…

Только нет мочи от горьких вестей,

Да и кругом всё пустей и пустей!..

Или всегда уж на свете так было,

Или так нужно, чтоб юность и сила,

Жажда свободы и творческий труд

В ранних гробах находили приют?

Что ж?.. покоряясь бесстрастной судьбе,

Тихо угаснем в неравной борьбе…

С верой, что вызовут наши гробы

Новое племя для новой борьбы.

<1862>

360. ДЕВА И ЖРЕЦЫ (ФАНТАСТИЧЕСКАЯ СЦЕНА ВРЕМЕН ДОИСТОРИЧЕСКИХ)

Действие — в капище, посвященном Эскулапу.

Дева

Отцы-целители и столпники науки,

Пред сонм ваш жреческий предстать дерзаю я

И с кроткою мольбой к вам простираю руки…

Верховный жрец

Post hoc[107] поведай нам, о чем мольба твоя…

Дева

Надежда робкая и твердое желанье

Направили, отцы, мои стопы сюда.

Сознала я в себе высокое призванье,

Мне тяжко жизнь влачить без пользы и труда!

С младенчества глядеть я не могла без муки

На горе страждущих, на бедствия людей

И просветить хочу свой разум днем науки,

Чтоб быть полезною им помощью моей…

Хочу, целители, учиться медицине.

Хочу трудиться я… и после быть врачом…

Верховный жрец

(строго)

Держите вашу речь в сем храме по-латыни,

По-русски не пойму, вы просите о чем…

Дева

Увы! я языком Галена не владею,

Но просьба так моя понятна и проста…

Я в жизнь хочу внести известную идею,

Что дверь научная напрасно заперта

Для женщины рукой обычая фатальной…

Пора, давно пора рассеять этот мрак!..

Верховный жрец

Ты хочешь бабкою быть, верно, повивальной,

Иначе речь твою я не пойму никак…

Что ж? смело хоть сейчас беритесь за работу,

Диплом экзамена у нас бывает мздой,

Экзамен в капище сем каждую субботу

Во весь учебный год идет своей чредой…

Дева

Нет, смысл мольбы моей понять вы не хотите.

Я знания ищу — хочу природу знать,

Меня на лекции вы только допустите,

А лекарский диплом от вас зависит дать,

Когда, окончив курс науки человека,

Своими знаньями его я заслужу…

Верховный жрец

Таких безумных слов я не слыхал от века,

И смысла здравого я в них не нахожу…

Смешно опровергать нам просьбу вашу, право…

Для женщин нет еще у нас врачебных мест…

Лечить, сударыня, больных — мужское право!..

(Обращаясь к жрецам.)

Нос verbum virginis, eheu! absurdum est!

Один из жрецов

Eheu!

Второй жрец

Me Hercule![108]

Третий жрец

Scandala medicinae![109]

Какого зрелища свидетелем я ныне!..

Общие рыдания.

Верховный жрец

(звонит для произведения спокойствия)

Не время вздохами и жалкими словами

Нам гнев свой выражать на деву, о жрецы!

Рассудим обо всем спокойно, между нами,

Составимте совет… и пусть во все концы

Молва народная несет решенье наше…

Пусть в даль грядущую веков оно пройдет…

Скажите, например, Бомбастус, мненье ваше,

А после прочие сочлены в свой черед…

Бомбастус

Я, с ясностью своей взглянув обыкновенной,

В словах бесхитростных то мненье изложу:

В мольбе бессмысленной сей девы дерзновенной

Злоумышление я прямо нахожу…

Сим наглым стимулом, невиданным афронтом,

Собратья! поражен я более вас всех…

Клянусь Фалесом я, Драконом и Гельмонтом:

На нашу практику свершается набег!

Не верьте в женщинах стремлению к науке!

И если деву мы допустим быть врачом,

Погибнем с голоду и мы и наши внуки…

Без славы, без больных, оставшись ни при чем…

Хор жрецов

В словах Бомбастуса высокой правды много.

Pro Dei nominis[110] — сомненья в этом нет…

Верховный жрец

Итак, о женщина! иди своей дорогой…

Вот на мольбу твою единственный ответ…

Скорее удались!..

Деву уносят из храма.

А мы об этом диве

Еще недели три подумаем слегка,

Составим протокол — и tabulae votivae[111]

Его перенесут в грядущие века!

1862

361. УТЕШЕНИЕ В РАЗЛУКЕ (ДУЭТ НА ГОЛОС: «ПЛОВЦЫ»)

По реке вниз по широкой

(Говорить не нужно где)

Взятку гонят в край далекой

Изменения в суде.

Река шумит

Река ревет,

Власы чиновник

На бреге рвет:

Сердит, и страшен,

И злобы полн,

Глядит, как взятку

Уносит челн!..

Чиновник

(тенор)

О друг души моей, прощай!..

Взятка

(дискант)

Дитя! утешься, не рыдай!

Не верь в беду, пока прогресс

Еще для многих — темный лес…

Чиновник

Ах! как не верить мне, когда

Нет больше старого суда…

И чтоб тебя увидеть вновь…

Взятка

Уменье нужно и любовь:

Умей в суде

Найтись в беде

Всех — провести,

Меня — ввести!..

Чиновник

Но как?.. Но как?..

Взятка

Ты не дурак…

Чиновник

Совет подай…

Взятка

Изобретай!!!

* * *

Река шумит,

Река ревет —

Но уж чиновник

Волос не рвет…

Чиновник

Помедли, друг! не уезжай!..

Взятка

Довольно выть! домой ступай!

Уже тебе сказала я:

Найтись умей — я вновь твоя.

Чиновник

Но как найтись?..

Взятка

Лишь не ленись…

И вновь вдвоем

Мы в жизнь войдем…

Чиновник

Войдем?.. прости…

Взятка

Войдем!.. прощай!..

Чиновник

Изобрести?!!!..

Взятка

Изобретай!!!..

1862

362–363. ПАРИЖСКИЕ ОДЫ

1. ОДА НА «НЕГО»

Lui, toujours lui!..[112]

«Он! всюду Он!» — как тот Наполеон,

Собой Гюго когда-то вдохновивший,

Во всем, везде, повсюду виден Он,

На всё, на всех свой гений наложивший!

Во всем Его с восторгом тайным зрю,

Везде Его я мыслью прозреваю…—

На новые ль казармы посмотрю,

Зуава ли на улице встречаю…

Дивлюся ли бульваров широте,

Заслышу ль звук знакомый барабана,

Шевара ли замечу в тесноте,

Следящего глазами Жан Вальжана!

Услышу ли случайно, как Сенат

Любой вопрос в стенах своих решает,

Войду ль порою в Люксембургский сад,

Где тишь да гладь… Его напоминает!

Сижу ль в кафе с газетою в руке

И новый в ней «авертисман» [113] замечу

Иль, господи прости, communiqué [114]

В одном столбце два раза сряду встречу,—

Он, всюду Он, опять и снова

Он, Французам ум и волю заменивший…

Он, наглухо, на всё, со всех сторон,

Как бандероль, свой гений наклеивший!..

2. ОДА НА СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ФРАНЦИИ

Ты ль это, Франция, о коей с юных лет

Наслушался я столько разных страхов

(В те дни, когда еще о жителях планет

Своих словес не изрекал нам Страхов)?

Ты ль предо мною, буйная страна,

С конвентами, народом, гильотиной,

Европы вождь… будивший ото сна

Всё, что кругом баюкалось рутиной!

Где без боязни гражданин-герой

На плаху шел за мысль свою когда-то,—

Мой детский сон смущавшая порой

Неотразимым образом Марата!..

Где после дважды черни страстный крик

На баррикадах грозно раздавался,

А дряхлый мир — глухой, слепой старик,

Дрожа за жизнь, от ужаса терялся!..

Ты ль предо мной!.. иль прошлой славы сон

Навеки свеян чутким аквилоном…

И сам Париж — сей буйный Вавилон —

Стал в наши дни — клубничным Вавилоном!..

Канкан, канкан, опять и вновь канкан,

Горят огнем широкие бульвары,

Весь день гремит и стонет барабан,

Снуют толпой усердные мушары…[115]

И сладко мне! я вижу, победил

Рассудок — черни дикие мечтанья.

И буржуа надежно оградил

На долгий ряд годов свои стяжанья…

Так пусть прошедшее французов в наши дни

Шальной поэт на жалкой лире славит…

Его мальчишки слушают одни!

Солидный взгляд — его мечты раздавит!

Пускай поет!.. что было — то прошло…

Утопий вздорных не вернуть стихами,

Прошедшего все ужасы и зло

Давно Скарятин доказал статьями,

Ему поверь… бессилье тщетных слов

Он жизненным узнал экспериментом…

И в оны дни за это сам Катков

Его держал своим корреспондентом!

1863

364. В РЕСТОРАНЕ (В ПРОШЛОМ ГОДУ)

Мальчик! карту! два прибора,

Джину, пирожков…

Ну-с, так вновь для разговора

С вами я готов.

Увеличивать напрасно

Незачем беду;

Верьте, жрут они прекрасно

Мох и лебеду…

Дай сюда!.. составлен глупо

Нынче ваш обед,

Дайте просто: устриц, супу,

С зеленью котлет,

Да пулярку пожирнее

Или… каплуна…

Каплуна!.. каплун вернее.

Карточку вина!

Вы напрасно всё поете,

Что мужик забит…

Вот и карта… что вы пьете —

Нью или лафит?

Или белого хотите?

Если всё равно,

Так лафиту… но смотрите,

Подогреть вино.

В три рубли! зачем? оставьте:

Moi, je pays[116] весь счет,

Да бутылки две поставьте

Редереру в лед!

Finissez donc[117] ваши речи,

Вас я не хочу

Разорять для нашей встречи

И за всё плачу…

Вот и джин… царапнем, что ли?

Настоящий он…

Не от голода, от воли

По России стон!

Я проездом видел, точно,

Есть кой-где беда,

Но зато ведь как порочна

Грубая среда!

Пьянство, буйство, лень повсюду,

Лишь на злое прыть;

Как же, спрашиваю, худу

В наши дни не быть?

Изленились — так за это

Кое-где и мрут,

Остальное всё газеты

Из злорадства врут.

Franchement[118], я враг до смерти

Мнений через край,

И у нас не голод, верьте,

А неурожай…

1868

365. «Честным я прожил певцом…»

Честным я прожил певцом,

Жил я для слова родного.

Гроб мой украсьте венком!

Трудным для дела благого

В жизни прошел я путем.

Пел и боролся со злом

Силой я смеха живого…

Гроб мой украсьте венком!

Трудным для дела благого

В жизни прошел я путем.

1875 или 1876

366. НЕКРАСОВ

«Я призван был воспеть твои страданья,

Терпеньем изумляющий народ,

И бросить хоть единый луч сознанья

На путь, которым бог тебя ведет!» —

Так о себе в час скорбного волненья

И тягостной борьбы с самим собой

Сказал поэт народного терпенья,

Теперь уже отшедший в мир иной,

Когда просил, сознав, что непогодам

Противиться в нем силы сломлены,

За каплю крови, общую с народом,

Он родину простить его вины.

И — он свершил вполне свое призванье,

Он к страждущим — сочувствие привлек,

Расслушал стон народный и рыданья

И в звуки их могучие облек,

И осветил народа путь тернистый

Сознания лучами… этот свет

В грядущем мрак рассеет ночи мглистой,

Всё сбудется, о чем мечтал поэт!

Недаром с музой мести и печали

Он пережил всю скорбь страны родной,

Недаром песни все его звучали

Такой глубокой правдой и тоской!

Да почиет же в мире!.. Увлеченья

Все музою его искуплены,

И не зачтет, поняв его значенье,

Никто за ним и никакой вины.

5 января 1878

ИЗ ПЕРЕВОДОВ

Тарас Шевченко 367. К МУЗЕ

И ты, прекрасная, святая,

Подруга Феба молодая,

Меня в объятия взяла

И, с колыбелью разлучая,

Далеко в поле отнесла!

Там на могилу положила,

Туманом сизым обвила…

И на раздольи ворожила

И петь и плакать начала!..

То были чары… чаровницы!

Везде и всюду с этих пор,

Как светлый день, как луч денницы,

Горит на мне твой дружний взор!

В степи безлюдной, вдалеке

Блистала ты в моей неволе

В моем страдальческом венке,

Как пышный цвет сияет в поле!

В казарме душной… надо мной

Ты легким призраком носилась,

И мысль тревожно за тобой

На волю милую просилась!

Золотокрылой, дорогой

Ты пташкой надо мной парила,

И душу мне — живой водой

Ты благотворно окропила!

Пока живу я — надо мною

Своей небесною красою

Свети же, зоренька моя!

Моя заступница святая,

Моя отрада неземная,

Не покидай меня! В ночи,

И ясным днем, и вечерами

Ты людям истину учи

Вещать нелживыми устами.

За край любимый, край родной

Мне помоги сложить молитву

И в самый час последний мой,

Как я закончу жизни битву,

Не покидай меня — пока

Последний свет в очах не сгинет,

Поплачь о мне хотя слегка,

И пусть тогда твоя ж рука

И горсть земли на гроб мой кинет!..

1860

Джузеппе Джусти 368. ИСКОПАЕМЫЙ ЧЕЛОВЕК

Вот в красе своей всецелой

Допотопный идиот,

Экземпляр окаменелый

Исчезающих пород.

Он в безделье и досуге

Дни проводит напролет

И, вращаясь в светском круге,

Пьет и курит, ест и врет.

Пуст душой, но сложен плотно,

По подобию быка,

Он десятки лет охотно

Роль играет мотылька.

Вечно с дамами любезно

Светский вздор им городит

И бесплодно, бесполезно

Только землю тяготит.

Умирая сам от скуки,

Он — стране своей чужой,

Презирает он науки,

Называя их чумой;

Но за это без умолку

По часам толкует он,

Не без чувства, не без толку,

О покрое панталон.

За любовное свиданье

Он отдать бывает рад

Совесть, честь и состоянье

И идти хоть в самый ад.

Пусть кипит и жизнь и пресса

В вечном шуме вкруг него —

В них нисколько интереса

Он не видит своего.

Только в лени, только в неге

Да в обжорстве он силен

И в невежества ковчеге

От житейских зол спасен;

Но хотя от древа знанья

Не отведал он плода,

Жизнью разные познанья

Приобрел он без труда.

В удовольствиях охоты

Зоологию узнал

И, уплачивая счеты,

Математиком он стал;

В ресторанах титул лестный

Гастронома заслужил

И практически-известный

Ряд рецептов изучил…

Он искусства мир в балете

Изучил со всех сторон;

Королей начтет в пикете

До четырнадцати он.

С географией немало

Он трущоб ночных знаком

И в истории… скандала

Всеми признан знатоком.

<1866>

Загрузка...