Гляжу я вот на Генашку и не нарадуюсь: 85 мужику, а все Генашка, да каждую зорьку — марш-марш то в лес, то на реку. Жерлички проверил — пяток щучек хозяйке есть. И все бегом, все бегом.
Генашка первую свою бабу после войны сразу схоронил. Места дикие, края голодные — без бабы совсем никак. Вот и сошлись они с Веркой. У той первый мужик на лесоповале с.37-го так и сгинул, а на деревне ее жуткий, сварливый характер никому больше не глянулся. Ну, а Генашка ничего, сдюжил. И то, танкист ведь, в 45-м на своей тридцатьчетверке по Берлину проехал, на рейхстаге расписался — и домой, в деревню. Такому дура-баба — ничто, все ж не в упор фаустпатрон — жить можно, и ладно. Главное, что хозяйка справная.
Как-то по осени картошку мы копали с родителями. Генашка с Веркой, соседи наши, тоже кверху жо… на своем участке спозаранку торчат.
Ну и вот, копаем, стало быть. Верка с самого утра пилит Генашку, поедом ест — «усугубил» мужик вечор. Делов-то на пол-литра. Так поди ж ты, она его и так и эдак, да громко, зараза, — на всю деревню слыхать! Ты-ты-ты-ты-ты, та-та-та-та-та! Да с матерком, да с подвизгиваниями. И без перерыва ведь, как на танцполе, добрых два часа, чтоб я сдох, ежели вру. Кино и цирк всей деревне бесплатный.
Но вот глядим — упарилась Верка, выдохлась, пошла водички попить. А Генашка, тот знай себе копает. Молча так копает. Ну и все вокруг копают.
Полчаса еще прошло. Верка уже улыбается. Дело к обеду, а огородный участок картошки к краю. Суббота опять же. Значит, баня, то-се… Хорошо!
И вдруг…
Бросает Генашка лопату:
— Да пошла ты на…!!!
Верка челюсть потеряла и — в грядку брык, села и сидит, качается.
А Генка полдня дрова в старую свою избу, родительскую, перетаскивал. Матерился.
— Ой-е, но надо же ж! Вот же ведь жмея подколодная! Ой, дети мои, жмея…
Вечером, пьяненький, он пришел к нам на двор, матушку мою «пытать»:
— Ивановна, что там, как там моя-то? Все ругается? Молчит?! Ну-ну…
А утром на следующий день (я рано встал, на рыбалку) гляжу — батюшки-светы, Генашка дрова обратно на тележке перевозит.
Ввечеру уже «молодые» наши оба, как голубки, на завалинке сидели, обнимаючись, зятя с невесткой да внуками встречали — в общем, идиллия да любовь-морковь! Одно слово — загляденье!
В пятницу выехали на рыбалку. Путь неблизкий — 330 верст с гаком, два локтя по карте да полдня на оленях.
Первый раз взял с собой «мелкого». Едем — мы с другом впереди, друг за штурмана, — пробуем новый маршрут. Ребенок на заднем сиденье, как кукла в люльке: одеялко, подушечка, для страховки ремнем безопасности пристегнут. Казалось бы, спи себе. Ан нет — ни в одном глазу и куча вопросов.
— Пап, а куда мы едем?
— На рыбалку, сынок, на Оку, за город Рязань.
— А где мы там будем жить?
— В «бочке».
— ??? А «бочка» — это что?
— Это такой круглый, как банка на боку, домик.
— А это далеко?
— Да. Очень далеко, сынок.
Проходит десять минут.
— Пап, а мы еще далеко?
— Далеко, спи.
Дорога ложится под колеса, сжирая километры пути и литры бензина. Темнеет по-осеннему быстро. Мы уже на трассе в сторону Каширы. До места километров 250.
— Пап, мы уже близко?
— Нет, сынок, пока еще далеко.
Друг не удивляется — сам отец двоих сыновей.
— Мой старший — копия твоего. Изведет вопросами кого угодно. В мамку пошел, мерзавец.
У «мелкого» ушки на макушке. Тут же реакция:
— Пап, а мы уже скоро?
— Да нет, сынок, еще не скоро. Мы еще достаточно далеко.
Киндер замолкает, долго ворочается, пытаясь уснуть. Никак! В окне только мелькание огней — уже совсем стемнело. Осенью и у нас, как на юге, ночь падает колпаком, укрывая ландшафты. И только звезды над головой.
«Бессонницей ветка стучится в окне…
Не спится.
Не спится…
Не спиться бы мне…»
— Пап, долго еще?
— Сынок, давай договоримся — когда мы будем близко, я тебе сразу сам скажу, а если ты заснешь — разбужу, и ты сможешь посмотреть, как мы по лесу поедем, хорошо?
— Хорошо… А мы уже далеко от леса?
— Сережа, мы договорились?
— Да.
Минут через двадцать нашу мирную с другом беседу снова прерывает детский наивный вопрос:
— Па-ап?!
— Ну что опять?!
— А вот скажи, мы сейчас дальше от дома или от «бочки»?
Друг тихо умирает от смеха.
— Спи, сынок. Мы уже дальше от дома.
— Я так и думал, — доносится до нас шепот уже засыпающего дитяти.
На рыбалке Серега выучил много новых слов. Уж больно веселая компания не вполне трезвых мужчин там подобралась. Егерь Костя (26 лет, зрение — минус 6) к нашему приезду был уже «на сносях». Увидев «мелкого», страшно удивился, сказал всем: «Не материться, бляха-муха! Тут маленький ребенок». После этого практически без паузы повалился со скамейки строго по курсу назад, на спину, и через секунду уже храпел.
Сережка, если и был в шоке, виду, как «настоящий мужик», не подал, а просто спросил:
— Пап, а что это с ним?
— Это дядя Костя, сынок. Он тут егерь, и у него очень много работы, х-м… Вот он и устал. Сейчас поспит немного, отдохнет и снова пойдет в лес, в заповедник. Зверюшек подкармливать, браконьеров ловить.
На «ловить браконьеров» «мелкий» подозрительно сощурился, хмыкнул, но ничего не сказал.
А наутро первым делом нашел Костю, внимательно на него посмотрел и спросил:
— У вас дети есть?
Костя немного опешил от такого вопроса, задумался, фокусируя зрение и восстанавливая равновесие во всех смыслах:
— Не… Нету.
— Тогда я буду ваш двоюродный деть.
Пока мы были на рыбалке, «трудовые будни» заповедника раскручивались вместе с движением солнца — неумолимо. По возвращении нас ждало продолжение банкета уже со следующей, подъехавшей после нас группой товарищей. Филологические познания ребенка возрастали с ужасающей скоростью, а мои скромные потуги приостановить бурлящий поток «чисто русского языка» только усиливали эффект.
— Т-ссс, мужики! — И глазами — на чуткие ушки на макушке вроде бы скучающего мальчика. — Имейте совесть.
— Прости, все. Больше — ни-ни! О чем я? Ага. Ну вот, и этот п… Так, Серега, ты ничего не слышал?
— Угу.
— Вот. Это правильно. И эта с… бл…
Короче, когда мы вернулись домой, малый, я так думаю, успел пару дней за манной кашей в детском саду поделиться с друзьями «новым багажом знаний». А потом заболел, и единственным слушателем у него осталась мама. После недолгого общения мама сказала:
— Еще раз услышу такие слова — дам по губам, понял?
— Понял.
По прошествии нескольких дней за телепросмотром «Истории рыцаря» семья в кои-то веки собралась вместе. Как и в любой нормальной сказке, в фильме по сюжету присутствовал отрицательный персонаж, Черный рыцарь. Я почти уже спал, когда негатив попер на-гора — Черный рыцарь распоясался и начал подличать. Старшая дочь, переживая за главного героя, не могла подобрать слов:
— Мам, смотри! Какой же он… Смотри, что делает!
Мама тоже заволновалась:
— Вот же, ну ты посмотри! Эй, ну давай, быстрее! Уходи!!! (Это она уже главному герою.) Эх… (Н-да… Не смог главный, а злодей ухмыляется, довольный…)
Все замерли, ожидая развязки.
И вдруг в тишине отчетливый голос младшего мужчины:
— Чисто теоретически скажу: он на букву сэ!
Я проснулся. Вгляделся в экран, вник в канву событий и оценил. Точно. Гад был однозначно на эту букву. То есть, если практически, он был редкостной с…й.