Пограничные бродяги

ГЛАВА XX. Признание

Транкиль, нахмурив брови и опустив голову, внимательно выслушал рассказ молодой девушки. Видя, что она замолчала, он с минуту вопросительно глядел на нее.

— Это все? — спросил он у Кармелы.

— Все, — робко ответила та.

— А разве вы ничего не знаете о том, какая судьба постигла беднягу Ланси?

— Ничего. Мы только слышали два ружейных выстрела, быстрый топот множества лошадей, воинственный клич апачей, а затем снова воцарилась прежняя тишина.

— Что с ним случилось? — печально прошептал Транкиль.

— Мне кажется, что он решил изведать на деле все тяготы жизни в прериях, — ответил ему Чистое Сердце.

— Да, — сказал Транкиль, — но он в полном одиночестве.

— Совершенно справедливо, — согласился с ним охотник, — он остался один против пятидесяти.

— О! — воскликнул канадец. — Я охотно отдам десять лет своей жизни только за то, чтобы получить о нем хоть какое-нибудь известие.

— Хозяин! — вскричал чей-то голос. — Да я вам даром доставлю о нем самые свежие новости.

При звуке этих слов все присутствующие вздрогнули и живо повернулись в ту сторону, откуда слышался голос.

Ветви раздвинулись, и из чащи показался человек.

Человек этот был Ланси.

Метис сохранял полнейшее хладнокровие, как будто с ним ничего необыкновенного не случилось. Только лицо его, обыкновенно имевшее суровое и даже сердитое выражение, теперь светилось какой-то лукавой радостью, глаза Ланси сияли, а на губах блуждала насмешливая улыбка.

— Добро пожаловать, дорогой друг! — сказал Транкиль, протягивая ему руку. — Вы явились как нельзя более кстати, потому что наше беспокойство за вас достигло крайних пределов.

— Спасибо, хозяин, но, к счастью, опасность, которой я подвергался, вовсе уж не была так велика, как можно было думать, и я почти без всякого труда сумел отделаться от этих чертей апачей.

— Тем лучше! Впрочем, для нас важно не то, каким способом вам удалось этого достигнуть, а то, что мы видим вас живым и невредимым, — это самое главное. Что же касается апачей, то, если им будет угодно, они могут пожаловать сюда, и уж, конечно, найдут, с кем поговорить.

— На это они не осмелятся, кроме того, у них теперь есть на примете кое-что другое.

— Вы так думаете?

— Я вполне в этом уверен: апачи заметили лагерь мексиканских солдат, конвоирующих караван мулов, и, вполне естественно, у них немедленно возникло желание овладеть столь заманчивой добычей. Этому обстоятельству я и обязан своим спасением.

— Неужели? Тем хуже для мексиканцев, — равнодушно проговорил канадец. — Каждый заботится о себе — пускай мексиканцы поступают, как им будет угодно. Меня их дела совершенно не интересуют.

— Точно так же, как и меня.

— В нашем распоряжении целых три часа, воспользуемся этим временем для того, чтобы хорошенько отдохнуть, а с рассветом отправимся к асиенде.

— Охотно подчиняюсь вашему решению, — сказал Ланси и, протянув ноги к огню, завернулся в свое сарапе и немедленно погрузился в сон.

Чистое Сердце, разделявший мнение метиса, безмолвно последовал его примеру.

Что же касается Квониама, то он, сняв самым добросовестным образом шкуру с убитых ягуаров, растянулся у костра и уже два часа спал беспробудным сном с беспечностью, которая вообще свойственна черной расе.

Транкиль обратился теперь к Кармеле. Молодая девушка сидела немного поодаль, задумчиво наблюдая за пламенем костра, на глазах ее блестели слезы.

— Ну, девочка! — коротко проговорил Транкиль. — Что ты там делаешь? Ты, наверное, очень устала. Почему же ты не хочешь немного отдохнуть?

— К чему мне отдыхать? — печально прошептала Кармела.

— Как к чему? — живо отозвался охотник, невольно обеспокоенный тоном этих слов молодой девушки, но стараясь не выдавать своего волнения.

— Позвольте мне не отдыхать, отец, я не в состоянии уснуть, несмотря на всю свою усталость: сон бежит от моих глаз.

Канадец бросил на девушку внимательный взгляд.

— Что это значит? — спросил он ее, озабоченно покачивая головой.

— Ничего, отец, — ответила та, делая попытку улыбнуться.

— Ах, девочка, девочка, — прошептал Транкиль, — тут что-то не так. Я просто-напросто бедный охотник, которому не часто приходится иметь дело с людьми, но я люблю тебя, дитя мое, и сердце подсказывает мне, что ты страдаешь.

— Нисколько! — воскликнула девушка, но, будучи не в силах сдерживать свои чувства, она вдруг залилась слезами и, упав на грудь охотника, спрятала голову в складках его одежды, тихо повторяя сдавленным голосом: — О отец мой, я очень несчастна.

Слыша это горестное восклицание, Транкиль выпрямился, как ужаленный змеей, взор его засверкал, и он с отеческим участием пристально поглядел прямо в глаза Кармеле:

— Ты несчастна, Кармела? — воскликнул он с тревогой в голосе. — Боже мой, что с ней случилось?

Молодая девушка постаралась возвратить себе спокойствие, лицо ее приобрело обычное свое выражение. Она вытерла слезы и, улыбнувшись охотнику, не перестававшему с волнением следить за всеми ее движениями, сказала:

— Простите меня, отец, я сошла с ума.

— Нет, нет! — ответил тот, покачивая головою. — Ты не сошла с ума, дитя мое, но ты что-то от меня скрываешь.

— Отец! — воскликнула Кармела, покраснев и смущенно опуская глаза.

— Будь откровенна со мною, девочка. Разве я не лучший твой друг?

— Это правда, — прошептала та.

— Разве я когда-нибудь в чем-либо тебе отказывал?

— О нет!

— Ну, так почему же ты не хочешь поделиться со мной тем, что тебя волнует?

— Потому что… — нерешительно начала девушка.

— Почему же? — настойчиво спрашивал Транкиль.

— Я не могу решиться.

— Значит, тебе трудно сказать?

— Да.

— Вот как! Но где ты найдешь себе столь снисходительного духовника, как я?

— Нигде, с этим я согласна.

— Так говори же.

— Я боюсь, что вы рассердитесь.

— Твое упорство рассердит меня еще больше.

— Но…

— Послушай, Кармела, ты сама, рассказывая о том, что случилось сегодня на венте, только что призналась в том, что хотела найти меня нынче же ночью, где бы я ни находился. Это правда?

— Да, отец.

— Ну, так теперь ты видишь меня перед собой, и я готов тебя выслушать. Впрочем, если то, что ты хочешь мне сообщить, не терпит отлагательства, я думаю, ты и сама поторопишься это сделать.

Девушка вздрогнула, она взглянула на темное небо, на краю которого уже начали появляться багровые полосы, и вся ее нерешительность разом исчезла.

— Вы правы, отец, — твердо сказала она. — Я должна поговорить с вами об одном очень важном деле, и, быть может, я даже опоздала это сделать, так как речь идет о жизни и смерти.

— Ты меня пугаешь.

— Выслушайте же меня.

— Говори, дитя мое, говори без всякого колебания. Поверь, что я тебя очень люблю.

— Я в этом уверена, и поэтому буду с вами вполне откровенна.

— Вот и прекрасно.

Некоторое время донья Кармела собиралась с духом, а затем, положив свою маленькую ручку на широкую и грубую руку своего отца и робко опустив взор в землю, начала свою речь, сначала едва слышным голосом, но затем голос этот зазвучал твердо и отчетливо.

— Ланси уже рассказал вам, что он обязан своим спасением из рук язычников встрече с караваном, который расположился лагерем неподалеку от того места, где мы с вами находимся. Отец, караван этот прошлую ночь останавливался в нашей венте. Капитан, который им командует, — один из лучших офицеров мексиканской армии, мне несколько раз приходилось слышать о нем похвальные отзывы. Наверное, вы его знаете — это дон Хуан Мелендес де Гонгора.

— А! — произнес Транкиль.

Молодая девушка вздрогнула и замолчала.

— Продолжай, — спокойно сказал Транкиль.

Кармела нерешительно взглянула на него и, увидя, что охотник улыбается, решилась продолжать.

— Мне уже несколько раз приходилось совершенно случайно встречаться с капитаном Мелендесом в венте. Это настоящий рыцарь, кроткий, вежливый, честный, предупредительный. Нам еще ни разу не приходилось на на него пожаловаться, что может подтвердить вам и Ланси.

— Я в этом убежден, дитя мое, капитан Мелендес именно таков, каким ты его описываешь.

— Не правда ли? — живо спросила девушка.

— Да, это — истинный рыцарь. Могу сказать, что во всем мексиканском войске нет офицера, который мог бы с ним сравниться.

— Сегодня утром караван выступил в поход под командой капитана. В венте остались два или три человека подозрительного вида, они насмешливо проводили глазами солдат, затем уселись за стол, устроили попойку и принялись строить на мой счет разные непристойные предположения. При этом они произносили такие речи, которые неприлично слушать порядочной девушке, и даже позволили себе угрожать мне своей местью.

— А-а! — прервал ее Транкиль, нахмурив брови. — Тебе известно, кто были эти негодяи?

— Нет, отец, это были какие-то пограничные бродяги, но, по-видимому, не здешние. Хоть мне и часто приходилось их видеть, но имен их я не знаю.

— Все равно, я их разыщу, будь уверена!

— О отец, умоляю вас не беспокоиться из-за всего этого.

— Отлично, это уж мое дело.

— На мое счастье, во время этой оргии в венту прибыл всадник, одного появления которого было достаточно, чтобы заставить нескромных посетителей умолкнуть и внушить им правила приличного поведения.

— И без сомнения, — смеясь добавил Транкиль, — этот кстати приехавший всадник оказался одним из твоих друзей?

— Нет, отец, это просто один из наших знакомых, — ответила с легкой тоской на лице Кармела.

— А! Очень хорошо!

— Но, мне кажется, это — один из ваших близких друзей.

— Гм! А как его зовут, дитя мое?

— Я знаю его имя, — живо ответила девушка.

— Назови же его, если это тебе не трудно.

— Нисколько. Его зовут Ягуаром.

— О-о! — произнес охотник, нахмурившись. — С какой целью мог он явиться в венту?

— Не знаю, отец, я слышала только, как он тихо сказал что-то на ухо тем бродягам, о которых я вам говорила. Те сейчас же встали из-за стола, сели на своих лошадей и быстро ускакали.

— Тут что-то неладно, — пробормотал канадец.

Наступило довольно продолжительное молчание. Транкиль углубился в свои размышления. Он, очевидно, прилагал все усилия, чтобы разрешить какую-то трудную задачу.

Наконец он поднял голову.

— Это все, что ты хотела мне сказать? — обратился он к молодой девушке. — До сих пор я не вижу ничего особенного в том, что ты мне рассказала.

— Подождите, — ответила та.

— Хорошо, значит, ты еще не кончила?

— Нет еще.

— Так продолжай же.

— Хотя Ягуар шепотом говорил с этими людьми, однако те слова, которые мне случайно удалось услышать… это случилось нечаянно, клянусь вам в этом…

— Я в этом убежден. Что же заключила ты из этих слов?

— То есть, что я из них поняла?

— Это все равно.

— Из этих слов я сделала заключение, что речь идет о караване.

— И уж, конечно, о капитане Мелендесе, не так ли?

— Я в этом убеждена, так как явственно слышала его имя.

— Вот как! Все это заставило тебя предположить, что Ягуар намерен напасть на караван и, быть может, убить капитана Мелендеса, не правда ли?

— Этого я не думаю, отец, — в крайнем волнении ответила молодая девушка.

— Но ты этого боишься.

— Боже мой! — с досадой сказала Кармела. — Разве предосудительно с моей стороны принимать участие в храбром офицере, который…

— Напротив, дитя мое, это вполне естественно, и я тебя за это нисколько не порицаю — я даже уверен, что твои предположения очень близки к истине, так что ты напрасно сердишься.

— Вы в этом уверены, отец? — вскричала та, заламывая в ужасе руки.

— Это очень возможно, — спокойно заметил Транкиль, — но ободрись, дитя мое. Хоть ты и поздно рассказала мне все это, однако, быть может, мне удастся отвратить опасность, угрожающую в настоящий момент человеку, в котором ты принимаешь такое живое участие.

— О, сделайте это, отец, умоляю вас.

— Я во всяком случае постараюсь, дитя мое. Вот все, что я могу тебе обещать. Но что же ты собираешься делать?

— Я?

— Да, в то время как мои товарищи и я будем пытаться спасти его?

— Я последую за вами, отец, если только вы мне это позволите.

— Охотно, так как я и сам нахожу такой выход самым благоразумным. Ты, значит, чувствуешь сильное влечение к капитану, если так горячо стремишься его спасти?

— Я, отец? — ответила совершенно искренним тоном Кармела. — Нисколько, но мне кажется ужасным допустить, чтобы убили храброго офицера, если его еще можно спасти.

— В таком случае, ты, без всякого сомнения, чувствуешь ненависть к Ягуару?

— Вовсе нет, отец. Несмотря на свой необузданный характер, он кажется мне человеком благородным. То обстоятельство, что вы относитесь к нему с уважением, также говорит в его пользу. Я должна сознаться, что мне крайне неприятно видеть вражду людей, которые при близком знакомстве друг с другом — я в этом убеждена — непременно должны прийтись друг другу по душе. Я вовсе не желаю, чтобы между ними произошло кровавое столкновение.

Молодая девушка произнесла эту речь с такой наивной простотой, что канадец первое время был в полной растерянности. Из его сознания исчезло даже то смутное понимание дела, которое возникло у него в начале разговора. Теперь Транкиль уже не понимал поведения Кармелы, тем более что он не имел ни малейшего основания не доверять ее искренности.

Окинув девушку внимательным взором, он с видом совершенно озадаченного человека покачал головой и, не сказав более ни слова, отправился будить своих товарищей.

Транкиль был одним из самых опытных трапперов во всей Северной Америке. Прерия не представляла для него никакой загадки — загадочным явилось для него только женское сердце, тайны которого подчас неизвестны самим женщинам, поступки которых в значительной степени обусловливаются сиюминутным настроением или порывом страсти.

В нескольких словах Транкиль изложил весь свой план товарищам. У последних не нашлось ни малейшего возражения, и они выразили полную готовность следовать за Транкилем.

Десять минут спустя они уже сидели верхом, готовясь покинуть место своего бивака, чтобы последовать за Ланси, который вызвался служить им проводником.

В тот самый момент, когда они углубились в чащу леса, послышался утренний крик совы, служащий предвестником солнечного восхода.

— Боже мой! — тревожно прошептала девушка. — Удастся ли нам поспеть вовремя?