Пограничные бродяги

ГЛАВА XXIV. После схватки

В течение почти получаса на лужайке, которая была свидетельницей ужасной схватки, приведшей к таким печальным последствиям и описанной нами в предшествующей главе, царило мертвое молчание.

Между тем Джон Дэвис, не получивший какой-либо серьезной раны, так как его падение было вызвано только ударом могучей груди лошади Охотника За Скальпами, открыл глаза и удивленно осмотрелся по сторонам. Толчок, полученный им, был настолько силен, что причинил ему чувствительные ушибы и заставил его упасть в обморок. Вследствие этого, снова придя в себя, американец в первый момент не мог отдать себе никакого отчета в том, что случилось и отчего он очутился в столь необычайном положении.

Мало-помалу мысли его прояснились, и возвратившаяся память сразу нарисовала в его воображении картину сверхъестественной борьбы одного человека против двадцати, борьбы, из которой победителем вышел все же этот один человек, разметавший всех своих противников.

— Гм! — пробормотал американец. — Кто бы это ни был, человек или черт, нельзя не сознаться, by God! что он ловко дерется.

Он поднялся с некоторым трудом, заботливо ощупывая ушибленные места. Затем, убедившись, что все кости у него в целости, американец заметил с явным удовольствием:

— Я, слава Богу, отделался счастливее, чем можно было предполагать, судя по той силе, с которой меня отбросило в сторону. — Затем, с состраданием посмотрев на товарища, валявшегося с ним рядом, Джон Дэвис добавил: — Бедному Джиму не повезло, жизненный путь его окончился! Какой сильный удар нанес ему Охотник За Скальпами! Ба-а! — произнес он с обычным эгоизмом обитателя прерии. — Да ведь мы все смертны, только каждому приходит свой черед, сегодня — ему, завтра — мне; это вполне естественно.

С этими словами он, затрудняясь еще свободно двигаться, оперся на ружье и сделал несколько шагов вперед по лужайке, отчасти чтобы размять свои члены, отчасти с целью окончательно убедиться в том, что они нисколько не повреждены.

Спустя несколько минут с помощью этого упражнения Джону Дэвису удалось восстановить кровообращение и вернуть своим суставам их прежнюю эластичность. Тогда, окончательно успокоенный относительно своего здоровья, он обратил внимание на валявшихся вокруг людей, некоторые из которых еще подавали признаки жизни.

— Хоть они и индейцы, — бормотал про себя американец, — но прежде всего это — люди. Особенным умом они, правда, не отличаются, однако из чувства человеколюбия я должен им помочь, тем более что настоящее мое положение не из приятных. Если же мне удастся кого-нибудь из них спасти, то их знакомство с прерией мне очень и очень пригодится.

Последнее соображение побудило Джона Дэвиса позаботиться о людях, которые в противном случае были бы оставлены на волю судьбы, то есть им предстояло бы стать жертвами диких животных, которые, почуяв кровь, непременно должны были появиться здесь с наступлением ночи.

Впрочем, чтобы быть справедливыми к этому себялюбивому гражданину Соединенных Штатов, мы должны подтвердить тот факт, что, приняв свое решение, он приступил к делу с полной добросовестностью. Да это и не представлялось для него особенно трудным, потому что к тем ремеслам, которые он перепробовал в течение своей полной событиями жизни, присоединялись некоторые познания и практический опыт в медицине, дававший ему возможность оказать раненым помощь, в которой они так нуждались.

К сожалению, большая часть индейцев, которых он осмотрел, были так тяжело ранены, что уже успели испустить дух, и помощь для них была совершенно бесполезна.

— By God! — бормотал американец, переходя от трупа к трупу. — Эти несчастные дикари убиты искусною рукой! По крайней мере, им не долго пришлось мучиться, потому что, получив такие раны, они, наверное, сейчас же отдали душу Богу.

Так добрался американец и до того места, где лежало тело Голубой Лисицы. На груди его зияла широкая рана.

— Э-э! Вот и наш достойный вождь! — заметил охотник. — Ловкий удар! Посмотрим, однако, нельзя ли привести его в чувство.

Он наклонился над неподвижным телом и приставил лезвие клинка своего кинжала ко рту индейца.

— Он не шевелится, — продолжал американец с видом отчаяния. — Кажется, я только напрасно вынимал кинжал из ножен.

Между тем, посмотрев через несколько минут на клинок, он заметил на нем следы слабого дыхания, так как клинок слегка потускнел.

— Эге, да он еще не умер! Пока душа еще в теле, можно надеяться на выздоровление. Попробуем.

После этого замечания Джон Дэвис зачерпнул воды в свою шляпу, прибавил туда немного водки и принялся заботливо обмывать рану индейца. Затем он начал ее исследовать и нашел, что она не глубока и что, следовательно, потеря сознания вызвана исключительно большой потерей крови. Ободренный этим вполне справедливым выводом, он истолок в порошок между двумя камнями несколько листьев орегано 28, сделал из них нечто вроде припарки, приложил ее к ране и основательно перевязал последнюю прутом из тонкой коры. Затем он разжал своим кинжалом зубы раненому и влил ему в рот большой глоток водки из своей фляги.

Старания американца увенчались успехом почти сейчас же. Вождь глубоко вздохнул и сразу открыл глаза.

— Браво! — вскричал Джон в восторге от столь неожиданного для него результата. — Мужайтесь, вождь, вы спасены! By God! Вы можете похвастаться своим возвращением из далекого путешествия.

В течение нескольких минут индеец не мог по-настоящему прийти в себя, бросая кругом испуганные взгляды, не понимая ни того, в каком положении он находится, ни того, какая обстановка его окружает.

Джон заботливо наблюдал за индейцем, готовый оказать ему нужную помощь, но пока нужды в ней не было. Мало-помалу краснокожий приходил в себя. Глаза его утратили испуганное выражение. Он выпрямился на своем ложе и, протянув к своему лбу, на котором выступил обильный пот, правую руку, спросил:

— Значит, битва кончилась?

— Да, — ответил ему Джон, — и притом полным нашим поражением. Прекрасная же осенила нас мысль одолеть этого демона!

— Так он убежал?

— Как нельзя лучше, не получив ни малейшей царапины, а только уложив наповал человек десять ваших воинов и размозжив голову моему бедному товарищу Джиму.

— О-о! — глухо пробормотал индеец. — Это не человек, а злой дух.

— Считайте его кем вам будет угодно, by God! — вскричал Джон. — Это для меня безразлично, так как я не теряю надежды снова с ним встретиться.

— Да избавит Ваконда моего брата от этой встречи, потому что демон его убьет.

— Все может статься. Если этого не случилось сегодня, то во всяком случае не по его вине. Но пусть он теперь держит ухо востро! Может случиться, что когда-нибудь мы сойдемся с ним лицом к лицу в равном бою, с одинаковым оружием, и тогда…

— Какую силу имеет в борьбе с этим человеком оружие? Разве не ясно, что тело его неуязвимо?

— Гм! Это возможно, но оставим пока этот разговор и займемся делами, не терпящими отлагательства. Как вы себя чувствуете?

— Лучше, гораздо лучше. Лекарство, положенное на рану, очень мне помогло. Я чувствую себя просто прекрасно.

— Тем лучше. Теперь вы часа два или три отдохните, я за вами присмотрю, а потом мы поищем выход из того скверного положения, в которое попали.

Слыша эти слова, индеец улыбнулся.

— Разве Голубая Лисица — старая трусливая баба, чтобы зубная боль сделала его неспособным двигаться?

— Я знаю, вождь, что вы доблестный воин, но существует предел человеческих возможностей, который не следует преступать, и, несмотря на всю свою храбрость и силу воли, вы наверняка потеряли много сил из-за обильного кровотечения, вызванного вашим ранением.

— Спасибо, брат, я слышу слова друга, но Голубая Лисица — вождь своего племени, и только смерть может заставить его перестать двигаться. Пусть мой брат посмотрит, велика ли моя слабость.

С этими словами Голубая Лисица сделал над собой страшное усилие. Преодолевая боль со свойственными его расе мужеством и презрением к страданиям, индеец сумел твердо встать на ноги, причем сделал даже несколько шагов вперед без посторонней помощи, и на лице его не отразилось ни малейшего волнения.

Американец следил за ним с вполне понятным удивлением, так как сам не мог бы с ним сравниться, несмотря на свою репутацию храбреца, до такой степени велико было у индейца превосходство моральной силы над физической.

Индеец насмешливо улыбнулся, прочитав немое изумление в глазах американца.

— Мой брат все еще продолжает думать, что Голубая Лисица очень слаб? — спросил индеец.

— Право, вождь, я не знаю, что и подумать. То, что вы делаете, приводит меня в изумление. Я готов допустить, что вы способны совершить нечто сверхъестественное.

— Вожди нашего племени — славные воины, которые презирают страдания и для которых эти страдания не существуют, — гордо отвечал краснокожий.

— Я тем более склонен верить этому, что сам воочию в этом убедился.

— Мой брат — человек. Он понял меня. Теперь мы вместе обойдем лежащих на земле воинов, а затем подумаем и о самих себе.

— Что касается ваших бедных товарищей, вождь, то я вынужден вам признаться, что нам около них делать нечего. Всякая помощь для них бесполезна: они уже мертвы.

— Прекрасно! Они доблестно пали во время битвы, Ваконда примет их в свое лоно и позволит им охотиться в своих благословенных прериях.

— Да будет так.

— Теперь же, прежде всех других дел, окончим то, которое мы начали сегодня утром и которое прервалось таким неожиданным образом.

Несмотря на свое знакомство с жизнью прерии, Джон Дэвис был прямо-таки поражен хладнокровием этого человека, который, чудом избежав смерти, страдая от тяжкой раны и едва несколько минут тому назад придя в сознание, по-видимому, даже успел позабыть о случившемся и на то, что его постигло, смотрел как на вполне естественное приключение из числа тех, что неизбежно связаны с его образом жизни. Теперь же как ни в чем не бывало вождь возвращался к прерванному ужасной схваткой разговору, почти в том самом месте, на котором он остановился. Несмотря на свои частые встречи с краснокожими, американец до сих пор еще не давал себе труда серьезно изучить их характер, убежденный, подобно большинству белых, что индейцы — существа, лишенные разума, живущие исключительно животной жизнью, тогда как, напротив, эта свободная жизнь, исполненная нескончаемых опасностей, делает для них эти опасности столь обыкновенным явлением, что они перестали придавать им сколько-нибудь серьезное значение.

— Хорошо, — промолвил спустя минуту Джон Дэвис, — если вам так угодно, вождь, то я исполню поручение, которое на меня возложено.

— Пусть мой брат сядет рядом со мной.

Американец расположился на земле возле вождя, и в сердце у него шевельнулось чувство невольного страха при мысли о полнейшем одиночестве, в котором оба собеседника находились на поле битвы, усеянном трупами. Но индеец обнаруживал такое спокойствие и хладнокровие, что Джон Дэвис устыдился своей тревоги и, стараясь прогнать от себя волнение, решился заговорить.

— Я послан к моему брату великим воином бледнолицых.

— Я с ним знаком — его зовут Ягуаром. Рука его сильна, и взор блестит так же, как у того животного, чье имя он носит.

— Прекрасно! Ягуар хочет зарыть в землю топор между своими воинами и воинами своего брата, чтобы установить постоянный мир. Вместо того чтобы враждовать друг с другом, они будут гоняться за бизонами в одних и тех же местах охоты и мстить своим общим врагам. Какой ответ должен я буду передать Ягуару?

Индеец долго безмолвствовал. Наконец он поднял голову.

— Пусть мой брат откроет свои уши, — произнес он, — вождь сейчас даст ответ.

— Я слушаю, — ответил американец.

Голубая Лисица продолжал:

— Слова, произносимые мною, искренни, их внушает мне Ваконда. С тех пор, как Дух зла привел бледнолицых на их больших лодках на земли моих отцов, пришельцы всегда оставались непримиримыми врагами краснокожих. Они захватывали самые богатые места охоты, самые плодородные земли индейцев, преследовали их повсюду, как диких зверей, жгли их селения и выбрасывали кости их предков на все четыре стороны. Разве не таков был образ действия бледнолицых? Что ответит мне мой брат?

— Гм! — произнес немного смущенный американец. — Я, разумеется, не стану отрицать, что в ваших словах заключается доля истины. Но ведь не все же белые проявили такое отношение к краснокожим, были среди них и такие, которые старались делать добро индейцам.

— О-о-а! Два или три человека, не больше, но это скорее подтверждает то, что я сказал раньше. Но вернемся к предложению Ягуара.

— Да, я и сам думаю, что это будет лучше, — ответил американец, в душе довольный тем, что не придется поддерживать разговор, выставляющий его расу в столь невыгодном свете.

— Мой народ ненавидит бледнолицых, — продолжал вождь. — Кондор не вьет своего гнезда рядом с жаворонком, серый медведь не живет вместе с антилопой. Я сам лично питаю к бледнолицым невольную ненависть. Поэтому еще сегодня утром я наотрез отказался бы от предложения Ягуара. Какое нам дело до войн, которые ведут между собой бледнолицые? Когда хищники пожирают друг друга, то их жертвам нужно радоваться — мы будем счастливы, видя, как наши жестокие притеснители терзают сами себя. Но теперь, хотя ненависть моя и не утратила еще своей остроты, я должен затаить ее в глубине своего сердца. Брат мой спас мне жизнь, он подал мне помощь в ту минуту, когда я бездыханный лежал на земле и дух смерти уже спускался ко мне. Неблагодарность — порок белых, признательность — добродетель краснокожих. Начиная с нынешнего дня топор войны зарыт между Ягуаром и Голубой Лисицей впредь на пять лун; оба вождя будут сражаться рядом, как любящие друг друга братья. Через три солнца после этой минуты вождь индейцев присоединится к вождю бледнолицых во главе пятисот славных воинов, у которых наконечники копий украшены волчьими хвостами и которые составляют цвет всего племени. Как отнесется Ягуар к Голубой Лисице и его воинам?

— Ягуар — благородный вождь. Если он беспощаден по отношению к врагам, то для друзей его рука всегда открыта. Каждый апачский воин получит ружье, сто зарядов пороху и нож. Сверх всего этого, вождь получит для себя два меха из вигоневых шкур, наполненные огненной водой.

— О-о-а! — вскричал явно довольный вождь. — Брат мой хорошо сказал. Ягуар — благородный вождь. Вот мой тотем и мое перо, принадлежащее мне как вождю. Да послужат они внешними знаками нашей дружбы.

С этими словами вождь достал из своей сумки, висевшей на перевязи, квадратный кусок пергамента, на котором находилось грубо сделанное символическое изображение тотема, или животного, покровительствующего племени, и передал его американцу. Тот заботливо спрятал его за пазухой. Потом индеец снял орлиное перо, служившее знаком воинского отличия у индейцев, и также передал его американцу.

— Я очень признателен моему брату вождю за то, что он принял мое предложение, — сказал после этого Джон Дэвис. — Он не будет раскаиваться в своем поступке.

— Вождь дал слово. Но вот уже деревья начинают отбрасывать от себя длинную тень, и жаворонок скоро начнет свою вечернюю песню. Пора нам отдать последний долг павшим воинам и расстаться друг с другом, чтобы встретиться снова друзьями.

— Мне кажется, что это не так-то легко будет сделать, если идти пешком, а иного средства передвижения у нас нет.

Индеец улыбнулся.

— Воины Голубой Лисицы заботятся о своем вожде, — ответил он.

Действительно, не успел еще вождь дважды издать условный сигнал, как пятьдесят апачей наводнили собой лужайку и молча выстроились около Голубой Лисицы. Беглецы, спасшиеся от ужасной руки Охотника За Скальпами, не замедлили присоединиться к ним. Спасаясь бегством, они достигли лагеря и дали знать товарищам о своем поражении. Тогда на поиски вождя был послан отряд всадников под командой одного из младших вождей. Но эти всадники, увидя, что Голубая Лисица совещается о чем-то с бледнолицым, оставались в чаще, терпеливо ожидая, когда вождю будет угодно их позвать.

Голубая Лисица отдал приказ похоронить павших в бою. И начался обряд погребения, который обстоятельства вынуждали совершить возможно скорее.

Тела убитых тщательно обмыли и одели в новые бизоньи шкуры, затем их в сидячем положении поместили в ямы, которые были вырыты отдельно для каждого. Подле усопших было положено их оружие, конная упряжь и съестные припасы, чтобы покойные были обеспечены всем необходимым во время своего странствия в блаженные прерии и были в состоянии, достигнув Ваконды, сесть верхом и отправиться на охоту.

Совершив эту церемонию, индейцы засыпали могилы и навалили на них громадные камни, чтобы дикие звери не откопали и не пожрали трупы.

Солнце должно было уже скоро исчезнуть за горизонтом, когда апачи отдали последние почести своим братьям. Тогда Голубая Лисица подошел к охотнику, бывшему пассивным наблюдателем происходившей на его глазах сцены.

— Брат мой скоро вернется к воинам своего племени? — спросил индеец.

— Да, — коротко ответил американец.

— Бледнолицый лишился своей лошади. Пусть он садится на лошадь, которую даст ему Голубая Лисица. Через два часа он прибудет к своим соплеменникам.

Джон Дэвис с признательностью принял столь благородно сделанный ему подарок, вскочил в седло, тотчас же простился с индейцами и быстро от них удалился.

Апачи же по знаку своего вождя немедленно углубились в лес, и на лужайке, бывшей свидетельницей столь ужасных событий, воцарилась мертвая тишина.