Похищение локона

Любовь, подчас внушающую страх,

Опаснейшую даже в пустяках,

Пою; мне, Муза, Кэрил дал совет

Избрать столь незначительный предмет,

И не отвергнет Кэрил строк моих,

Когда Белиндой вдохновлен мой стих.

Неужто кавалер когда-нибудь

Отважился на даму посягнуть?

Неужто кавалер отвергнут был —

Не странно ли — за благородный пыл?

Неужто крепнет столь великий гнев,

Столь нежными сердцами завладев?

Луч солнца робко глянул из-за штор,

Чтобы его затмил ответный взор;

Собачки в полдень стряхивают сон,

И любящий не спал, но пробужден;

Слышны звонки, домашних туфель стук

И репетиров серебристый звук.

Белинда спит, примяв головкой пух;

Ей грезу продлевал хранитель-дух;

Сильф, соблюдая свято тишину,

Велел явиться утреннему сну;

И как придворный щеголь, ей предстал,

Ей на ухо как будто зашептал

И спящую рассказами увлек,

Что подтверждал румянец нежных щек:

«Покуда ты, прекрасная, жива,

Воздушные с тобою существа.

Когда виденья над тобой парят,

А нянька и священник говорят

Об эльфах, о травинках завитых,

О серебре волшебном, о святых

И непорочных девах, чей расцвет

Архангельских сподобился бесед,

Внимай и верь, свое значенье знай:

Превыше всех земных явлений рай.

Иные знанья не для всех людей,

А разве что для дев и для детей:

Невинность верит вместе с красотой,

Не сомневаясь в истине святой.

Знай, в нижнем небе духам нет числа,[4]

Вокруг тебя незримые крыла;

В театре, в парке стража при тебе;

Сопутствуют они твоей судьбе,

Эскортом легким в воздухе служа;

Что по сравненью с ними два пажа!

И нам случалось прежде вам под стать

В прекрасном женском образе блистать,

Но мы преодолели гнет земли

И свой удел воздушный обрели,

Хотя, дышать навеки перестав,

Мы все же сохранили женский нрав;

За суетой житейскою следим,

И, не играя, в карты мы глядим.

Охочие до золотых карет,

Мы любим ломбер[5], любим высший свет,

Но на земле, гордынею греша,

Спешит в стихию прежнюю душа.

Огонь красоткам вспыльчивым сродни,

И станут саламандрами они.

Стихия чая, зыбкая вода

Чувствительных влечет к себе всегда.

Был в здешней жизни злючкой каждый гном,

Взыскующий отрады лишь в дурном;

И в воздухе шалунья весела;

Став сильфом, ценишь легкие крыла.

Знай, принимает сильф участье в той,

Чья красота в союзе с чистотой.

Дух может в разных образах играть,

Свой пол и облик может выбирать.

Кто девушку способен уберечь

На маскарадах от опасных встреч,

Когда коварный шепот или взгляд

Ей наслажденье, кажется, сулят,

Когда чарует музыка, дразня,

А в танце жар нежнейшего огня?

О чести говорить — обычай ваш,

Но только сильф — для девы верный страж.

К прелестницам, чей нрав лукав и крут,

К самовлюбленным нимфам гномы льнут,

Внушают им надежду на успех

И презирать велят при этом всех.

Мечтаньями взволнован праздный мозг;

Им герцоги мерещатся и лоск,

Гербы, короны, титулы, размах,

И „ваша милость“ слышится в ушах;

Так приучают гномы чаровниц

Кокетливо смотреть из-под ресниц,

Румяниться, смущаться напоказ,

Повес прельщать игрой сердец и глаз.

Сильф женщину беспечную блюдет,

Сквозь лабиринты бережно ведет,

В круженье роковом неутомим,

Прогнать готов один каприз другим.

Но соблазнит ли деву первый фат,

Не будь другого, кто приманке рад?

Попал бы Флориан девице в тон,

Когда бы ручку ей не жал Дамон?

Так движут сердцем разные мечты,

Переменяя виды суеты;

Между собой враждуют парики,

Кареты, кавалеры, темляки,

А люди легкомыслием зовут

Прилежных сильфов хитроумный труд.

Я сильф, я прозываюсь Ариель;

Тебя хранить — моя святая цель.

Открыла в небе мне твоя звезда:

Тебе грозит ужасная беда,

Пока, минуя строй миров и стран,

Еще не село солнце в океан;

Хоть небеса скрывают, как и где,

Остерегайся: нынче быть беде.

Хранитель твой, тебе я подал знак:

Мужчина для тебя — заклятый враг».

Смолк сильф, и песик сонную лизнул,

Как будто язычком он сон спугнул;

Белинда, ты, когда не лжет молва,

Увидела записочку сперва;

Спросонья ты прочла любовный бред,

И сон прошел, видений больше нет.

А туалет открыт уже для глаз

В мистическом расположенье ваз,

И нимфа в белом пробует заклясть

Косметики таинственную власть,

А в зеркале чарующий двойник

Опять перед красавицей возник,

И послушница, рвением горя,

Священнодействует у алтаря,

Находит лучшие среди даров,

Среди преподношений всех миров,

Покров благоговейно создает,

Который блеск богине придает.

Там ярко заблистал индийский клад,

Здесь веет аравийский аромат.

Слон с черепахой как бы заодно,

Им сочетаться в гребнях суждено.[6]

Уместен каждый, кажется, предмет:

Булавки, бусы, Библия, букет.

Испытаны доспехи красоты,

Неотразимы нежные черты!

Улыбка может покорять сердца

Небесным обаянием лица.

Румянец может вспыхнуть горячей,

И наготове молнии очей.

Прилежным духам некогда плясать,

Им нужно чаровницу причесать;

Прелестницу рой сильфов одевал,

А Бетти удостоилась похвал.