Похищение локона

Не столь блистательно светило дня

Над морем синим в пурпуре огня,

Как нежная соперница его

На Темзе, где восторг и торжество.

Хотя не счесть красавиц в этот час,

С нее одной никто не сводит глаз.

Крест, украшенье девственных грудей,

Поцеловал бы даже иудей.

Ум светится в глазах; он, словно взор,

Неуловим, рассеянный, и скор;

Улыбка дарит щедро всем привет,

Но в ней ни для кого надежды нет.

Ее глаза, как солнце, светят всем,

Как солнце, не прельщаются никем;

Скрывает красота любой порок.

В ней усмотреть пороки кто бы мог?

И если есть грехи у красоты,

Едва взглянув, о них забудешь ты.

Для смертного угроза из угроз

Два локона среди ее волос.

Из них прическу каждый завершал

И мрамор шеи белой украшал.

Тем самым уготовила судьба

Нежнейшие тенета для раба.

Для птиц и рыб волосяная снасть —

Коварная жестокая напасть.

Героев, чей могучий дух высок,

Нередко губит женский волосок.

Барон завороженный воспылал,

Он локонов роскошных пожелал;

Барон присвоить жаждет эту прядь,

Похитить или силою отнять.

Любовь обманом учит побеждать,

Насильника готова награждать.

Еще сияла в небесах заря,

Когда барон подобье алтаря

Из дюжины французских книг сложил;

Так он любви по-своему служил;

Намеренный почтить ее всерьез,

Перчатки и подвязки преподнес;

Трофеями былых любовных встреч

Он жертвенный костер сумел разжечь;

Пав ниц перед костром, просил барон

Сокровище, которым покорен;

Отчасти внять изволили вдали,

А лишний пепел ветры унесли.

Меж тем скользил кораблик расписной,

Играя с набегающей волной;

Музыка раздается средь небес:

Повеял звук и в тот же миг исчез.

Течет река прозрачнее стекла;

Всем радостно: Белинда весела!

Лишь сильф тревогу чувствует в груди:

Произойдет беда, того гляди!

И жителей воздушных он созвал,

И паруса крылами овевал

Небесный сонм, как будто ветерки

Шептались над просторами реки,

И в золоте летучем облаков

Чуть схожие с крылами мотыльков,

Тонули невесомые крыла,

Невидимые плавали тела,

Облечены в сияющую ткань,

Как будто небо воздает им дань

И чередует разные цвета,

Чтобы меняла краски Чистота,

Как будто машет в воздухе крыло,

Чтоб тело новый блеск приобрело.

На духов Ариель тогда взглянул,

На мачту золоченую вспорхнул

И в роскоши своих пурпурных крыл,

Жезл голубой подняв, заговорил:

«Сильфиды, сильфы, эльфы, сонмы фей!

Приказываю речи внять моей.

У духов тоже разные чины,

И сферы вам предопределены;

Одним из вас вверяется эфир,

Где вечный свет и бесконечный пир;

Иные направляют бег планет

В пространстве горнем, где пределов нет.

Грубее те, кто при луне в ночи

Сопровождают звездные лучи,

А также те, кого питает мгла,

Кто погружает в радугу крыла,

Кто стряпает бураны, студит лед,

Кто летом теплый дождь на ниву шлет,

А некоторым вверен род людской

С величием и суетой мирской;

Из этих духов самый главный тот,

Кто трон британский бдительно блюдет.

Мы поскромней, красавиц мы блюдем,

Приятным занимаемся трудом;

Мы пудру защищаем от ветров,

Хранители пленительных даров.

Мы похищаем краски у цветка,

И радуга от нас недалека,

И нам дано присвоить на лету

Все то, что украшает красоту,

А иногда внушить ей вещий сон,

Чтобы меняла вовремя фасон.

Боюсь я, черный день грозит красе,

Которой служим преданно мы все;

Угрюмый рок во тьме ночной таит,

Какое ей несчастье предстоит.

Коснется ли невинности позор,

Окажется ли с трещинкой фарфор,

Честь пострадает или же парча?

Вдруг нимфа потеряет сгоряча

Браслет или сердечко на балу?

Вдруг песик Шок преставится в углу?

Следите же за ней без кутерьмы!

Вверяем Зефиретте веер мы,

Брильянте серьги, капельки росы,

А Моментилле вверены часы,

Крисписсе — локон, сладостный залог,

Мне, Ариелю, остается Шок.

По меньшей мере, сильфов пятьдесят

Пускай за юбкой пристально следят.

Китовый ус и даже сталь[7] никак

Не защитят от яростных атак.

Способна разве только наша рать

Серебряный рубеж оберегать.[8]

Кто в небреженье будет уличен;

Тот во флаконе будет заточен;

Мученья сильфу грешному грозят,

Преступника булавками пронзят;

Он в щелочном потонет озерке,

В игольном настрадается ушке;

В камедь или в помаду попадет,

Что невозможным сделает полет;

Его покроет вяжущая мазь,

Он, как цветок, поблекнет, истомясь.

И в колесе вращающемся он

Завертится, как новый Иксион;[9]

На шоколадном сварится пару,

Окоченеет на морском ветру».

Сказал, и духи, глянув ей в лицо,

Образовали вкруг нее кольцо;

Кто лабиринт волос ее стерег,

Кто занял пост на искорках серег,

И, устремляя в будущее взгляд,

Все в страхе ждут, что судьбы породят.