Поход на Киев (СИ)

Глава 17 Муромский воевода

Ранней весной в компании полусотни спутников Добрыня Никитич отправился в путь-дорогу. Богатырь Михаил Игнатич был вместе с ним, из новгородцев было всего несколько человек, но никого из близких друзей. Кирилл предпочёл вернуться в Новгород вместе с основной частью новгородцев. Теперь владыкой Новгорода стал посадник Константин Добрынич, ему же предстояло найти нового тысяцкого, поскольку Путята со своими людьми остался в Киеве. Всех новгородцев, покинувших город, ожидал непростой путь. Для начала нужно было перейти Днепр в половодье, когда почти все мосты затопило водой. А дальше по грязи, по размытым дорогам уже добираться до места. В итоге, когда Добрыня со своими спутниками оказался на ростовской земле, на улице уже во всю было лето. Но это и существенно облегчало путь, поскольку дороги уже высохли. Богатыри теперь держали путь на Владимирскую заставу. В своё время князь Владимир построил этот город на реке Клязьме для защиты от язычников, наступающих с юга. При этом князь поселил здесь знать из самых разных концов русской земли. Здесь поселились и получили земельные владения бояре из Ростова и Суздаля, из Новгорода, из Смоленска и из Киева. Так же здесь постоянно присутствовал гарнизон богатырей и прочий торговый люд, а вместе с тем застава стала резиденцией ростовского епископа. Изначально князем здесь был Ярослав, потом он стал князем ростовским, а после новгородским.

Всё это время в заставе его представлял посадник, назначенный князем Владимиром, но фактически здесь всем распоряжались богатыри и наёмники, как и на любой другой заставе. А уже когда Ярослав стал князем новгородским, то власть богатырского воеводы уже стала выше посадника. Дело в том, что при княжении Ярослава в Ростове ростовский епископ находился во Владимире. В языческий Ростов осмеливались заходить только монахи, да и те лишь благодаря покровительству тамошнего князя. Ясное дело, что городом в этот период управлял епископ Иоанн, но, поскольку мирская власть ему была запрещена, от его лица всем заправлял богатырский воевода на заставе. Когда Ярослав стал князем новгородским, отец Иоанн так же перебрался в Новгород, а во Владимире за старшего стал богатырский воевода из новгородских богатырей — Потамий Хромой. Когда богатырский воевода в Киеве — Илья Муромец убежал из столицы и отказался служить братоубийце Святополку, Потамий сделал всё, чтобы заманить Илью к себе на Владимирскую заставу и сделать если не своим другом, то хотя бы врагом окаянного Святополка. Правда, без поддержки епископа воевода сам с трудом удерживал в подчинении заставу в это смутное время. А отец Иоанн формально оставался ещё епископом ростовским, хоть давно уже обитал в Новгороде, и в его отсутствие на ростовской земле зрел раздор. К тому же, в самом Ростове ещё не было князя, поскольку Ярослав, будучи князем новгородским, временно сохранял за собой и ростовский престол. Говорили, что новым ростовским князем должен был стать муромский Глеб, который, однако, был убит. Здесь-то и появился Илья Муромец, который отомстил убийцам Глеба и своими подвигами заслужил себе славу и уважение. Официально он князем не был и никаких должностей не занимал, но всё равно его почитали здесь, как владимирского князя, и это давало ему какое-то влияние и в Ростове. Его власть признавали и в Муроме, даже муромский князь был ставленником Ильи Муромца. Возможно, поэтому Добрыня и Михаил не застали богатыря на заставе. Илья сейчас находился в Муроме. Гостей встретил седовласый воевода, внимательно прочитал грамоту и сопроводил их в избу.

— Я вообще читать недавно научился, — молвил Потамий Хромой, — Илья научил. Хотя меня в молодости ещё Василий Буслаев путался учить читать.

Добрыня оживился, услышав имя своего знаменитого дядьки, и владимирский воевода заметил это оживление.

— Вот уж не думал, что его родного племянника будут звать Добрыней, — продолжал воевода, — помнится, Василий с покойным Добрыней был в ссоре, даже готовил восстание против него. Я, чувствуя это дело, отправился сюда, на заставу.

— И Василий тебя отпустил? — изумился Добрыня.

— Отпустил. Ведь он был в долгу передо мной, я спас ему жизнь. В бою я принял копьё, которое летело в него. Успел его ухватить рукой, копьё пробило мне грудную косточку и поцарапало лёгкое. Но глубоко не вошло. Можно сказать, повезло, я выжил. И подумать только, пережил Василия уже на столько лет. И Никиту, отца твоего, не думал пережить. Соболезную тебе, Добрыня.

Добрыня склонил голову в знак благодарности и печали.

— Ну что ж, — продолжил Потамий, — я так понимаю, новый князь на меня зла не держит? А то Святополк обещал меня четвертовать за то, что я принял Илью Муромца.

— Ярослав тебя точно не четвертует, — успокоил его Добрыня. — Микула не позволит. А вот насчёт Ильи не знаю. Именно за ним меня Ярослав и послал. Хочет вернуть его в Киев.

Казалось, эти слова расстроили Потамия, по крайней мере, он несколько нахмурился, когда услышал имя Ильи.

— Волю князя, конечно, нельзя нарушить, — отвечал владимирский воевода, — но только пустая это затея.

— Отчего же?

— Боюсь, Илья совсем отступился от веры, нарушил богатырскую клятву. Он теперь поклоняется другому богу — Симарглу.

— Богу-шуту? — усмехнулся Добрыня, — это что, шутка?

— Может и шутка, не знаю. А может и безумие. Только никаких богов, кроме Симаргла, Илья теперь не признаёт, устраивает в его честь всяческие языческие игрища, даже приносит ему в жертву животных. И люди за ним идут, отворачиваются от христианства. Живут с женщинами без брака, предаются пьянству, чревоугодию и прочему греху. Илья сам имеет любовницу в Муроме, которая, говорят, даже ждёт от него ребёнка. Но он на ней не женится.

— А что же вы всё это терпите? — нахмурился Добрыня.

— Выхода у нас нет. Мы же раньше не знали, какой он, он изменился, когда стал властелином на этой земле. К тому же, Илья верующим жить не мешает. У нас есть храм, есть свой владыка, мы все ходим в церковь. Владыка часто ругает Илью, даже в лицо. Илья лишь смеётся. Говорит: я всё равно для вас лучше, чем братоубийцы Ярослав и Святополк. И ведь действительно, это же Святополк убил Бориса, а Ярослав — Глеба. А ведь два этих убитых князя — внуки ромейского императора, помазанника Божьего. Ярослав и Святополк пролили святую кровью, и теперь во век им нет прощенья. Вот поэтому наш владыка не с ними, а с Ильёй, хоть Илья и отступник.

— Постой, погоди-ка, — задумчиво молвил Добрыня, — ты говоришь, Ярослав повинен в смерти князя Бориса?

— Глеба, — поправил его Потамий, — Бориса убили по приказу Святополка, а Глеба — муромского князя прикончили по приказу Ярослава. Потому и не любят его теперь в Муроме. А на заставе нашей теперь много муромских бояр.

— Не мог Ярослав дать такого приказа, — отказывался верить Добрыня, — я ведь помню, он уверен, что Святополк убил и Бориса, и Глеба. Ярослав, конечно, тот ещё мерзавец, но он вроде не врал. И митрополит киевский его принял, стало быть, поверил, что Ярослав не виновен.

— Митрополит и при Святополке хорошо жил в Киеве, — возражал Потамий, — к нему теперь нет веры.

— Ярослав в смерти Бориса не виновен, — произнёс вдруг Михаил Игнатич, который до этого молча слушал беседу двух богатырей.

— Я был в Киеве, — продолжал Михаил, — когда к нам привезли тело Глеба. Привезли его убийцы. Святополка в это время в городе не было, он был в Польше. Был боярин Путша — убийца Бориса, он встретил гостей и всех перерезал. А перед этим выяснил, кто приказал убить Глеба. Убийцы сказали, что сделали это без приказа, по своей воле. За то и были сами убиты. Путша лично убивал Бориса, но то был приказ Святополка. И Святополк же приказал Глеба не убивать, ведь Глеб признал власть Святополка. Не было смысла убивать его и Ярославу.

— Постой, это что же получается, — поднялся с места от волнения Потамий, — на Ярославе нет греха?

— На нём полно греха, — отвечал Добрыня, — но святой крови он не проливал, это верно.

— Тогда и нет смысла противиться ему. И я немедленно признаю его власть над собой, и всем другим богатырям передам. И вся наша застава присягнёт новому князю.

— Погоди, не спеши, — остановил воеводу Михаил, — а то гляди, чего доброго, Илья объявит тебя изменником и поведёт сюда войной весь Муром. А ты знаешь, какой он воин. Ему ничего не стоит убить человека. Я видел, как он убивает людей в бою, он один укладывал десятки, наносил раны сотне. Да к тому же, он умнее каждого из нас, может просчитывать всё на несколько шагов вперёд. Как только он заподозрит что-то неладное, сразу вас уберёт. Поверьте мне, я давно его знаю.

— Да про того ли вы Илью говорите? — изумился Добрыня, — я помню его честным и скромным хлопцем, даже немного блаженным, не от мира сего.

— Он и сейчас блаженный, — отвечал Михаил, — только он теперь напился крови, вошёл во вкус. Нет, так просто вы его не одолеете, здесь нужна хитрость.

— И что же ты предлагаешь? — спрашивал Потамий.

— Я попробую его уговорить съездить в Киев, якобы в гости. Скажем, князь ему готов всё простить, и митрополит тоже. Но митрополит на самом деле не хочет, чтобы Илья снова стала воеводой. И вообще никого не хочет на это место. Ведь богатырское войско у нас создали болгары, а митрополит — грек, и церковь у нас вся греческая. Болгары служат только Богу, греки служат императору, и чтобы его власть была полной, никаких богатырей у нас и вовсе быть не должно. Но пока они мирятся с существованием богатырей и медленно и постепенно пытаются их изживать и тянут время с назначением нового воеводы. Если мы уговорим или заставим под любым предлогом Илью приехать в Киев, оттуда он уже не вернётся. И здешние бояре будут вынуждены покориться князю Ярославу.

— Нет, я так не могу, — возражал Добрыня, — плести заговор за чужой спиной, как будто мы воры и трусы.

— Хочешь ему в лицо всю правду высказать? Давай, езжай в Муроме, только я со своими людьми останусь здесь.

— В Муром ехать нет нужды, — отвечал Потамий, — я вызову его сюда, на заставу. Придумаю какой-нибудь повод. А, точно, мы тут схватили каких-то разбойников. Редкие душегубы. Теперь будем их судить. Вот и Илью вызовем на суд. А там уж вы сами решайте, что с ним делать. Только знайте, богатыри, после того, что вы мне здесь поведали, я и душой, и телом верен князю Ярославу. Это ведь он назначил меня сюда воеводой, по совету новгородского епископа, можно сказать, отправил в ссылку. Я был зол на него за это, но теперь каюсь и признаю, что был не прав.

И действительно, в этот же день под диктовку Потамия местный дьяк составил письмо. Сам богатырский воевода писать толком так и не научился, умел только читать. Затем на быстрого коня посадили резвого гонца и отправили по адресу. Не прошло и месяца, как пришли известия о том, что Илья с товарищами приближается к заставе. Добрыня даже по строительным лесам забрался к самой вершине забора и издалека узнал своего старого знакомого. Илья, безусловно, возмужал, покрепчал, шея его обрела внушительную толщину, плечи, и без того крепкие, теперь казались ещё крепче. Но не это поразило Добрыню, а то, что Илья-богатырь ехал верхом не на коне и не лошади, а на корове. Её мясистое вымя доставало сосками до травы на земле и было видно издалека. На голове у Ильи красовался шутовской колпак, как и у многих его спутников, сделанный из штанов, которые надевались на голову. С кольчугами, копьями и боевыми топорами богатырей это смотрелось странно. Удивлённый Добрыня переглянулся с Потамием Хромым, тот лишь пожал плечами. А меж тем ворота открылись, и на заставу заехал известный богатырь, который формально до сих пор ещё считался воеводой над всеми русскими богатырями. И заехал верхом на корове. Местные дети тут же окружили гостя с радостным смехом. Илья спустился на землю и принялся смеяться вместе с ними и трепать их по головам.

— Нет, без седла слишком натирает между ног, — вымолвил он, — но чего не сделаешь, чтобы потешить Симаргла. О господи, кого я вижу? Не обманывают ли меня глаза? Мой старый друг — Добрыня Никитич здесь!

— Да, это я, — не смог сдержать улыбки Добрыня, и Илья заключил его в крепкие объятия.

— И Миша здесь, вернулся, — радостно обнял Илья Михаила Игнатича, — Потаня, старый плут, что же ты не сказал мне в письме? А то пишешь, что какие-то разбойника ждут суда. А про наших дорогих гостей — ни слова.

— Разбойники и вправду ждут суда, — отвечал лишь хромой воевода. Илья дружески улыбался, но всем было уже ясно, что он почуял неладное. Его не предупредили в письме о гостях из Киева, и потому богатырь взял с собой слишком мало муромцев, способных его защитить в случае чего.

— Что же ты от самого Мурома ехал на корове? — спрашивал его Добрыня.

— Нет, я недавно на неё пересел. В лесу встретил, не знаю, чья. Убегала от упырей. Мы этих кровососов поймали, а корову решили сюда привести. Может, хозяин найдётся.

— А с упырями что?

— Упыри с нами, вот же они.

И Илья указал на троих голых мужчин с огромными звериными клыками. Кожа их была покрыта волдырями и покраснениями, видно было, что существа страдают от солнца.

— Зачем же ты мучаешь эту мерзость? — не понимал Добрыня, — почему сразу не наказал или не отпустил?

— Пускай помучаются, — всё ещё улыбался Илья, — быструю боль они не почувствуют, даже наоборот, могут испытать удовольствие. Я этих тварей хорошо изучил. Я и сам много лет мучился от страшной боли, не мог ходить, я знаю толк в боли. Знаешь, если человеку отрубить голову, он не почувствует боли, он испытает удовольствие, причём очень сильное. А упыри того хуже, они и от мелкой быстрой боли наслаждаются. Но вот от солнечных ожогов, медленно их убивающих, упыри могут долго страдать от боли, и то будет им наказанием.

— Да, ты изменился, Илюша, — произнёс сын Никиты, разглядывая своего старого знакомого. Нет, не такого Илью Муромца он знал когда-то, не было в нём этой жестокой весёлости, была лишь безграничная любовь к людям, от которой теперь, видимо, не осталось и следа. А Илья Муромец в свой черёд, отдохнув с дороги после пира с владимирцами, преступил с тому, зачем его сюда и вызвали — к суду. Вместе с разбойниками судили и тех упырей, что богатырь привёл с собой. Суд над кровососами был быстрым. Илья всех их приговорил к смерти через сожжение. Богатыри тут же принялись исполнять приговор, врыли в землю несколько столбов, привязали к ним приговорённых, наложили хвороста. Вскоре до судей донеслись крики боли, мольбы о пощаде, а затем запах горящей плоти. В это же время привели и перепуганных до дрожи разбойников. Их убийствам не было числа, они не воровали скотину у крестьян, как покойные упыри, они брали всё открыто, грабежом, с боями. Многие добрые хозяева пострадали от этих кровопролитных набегов, немало и разбойники потеряли в боях своих подельников. Всё новые и новые свидетели из окрестных хуторов приходили и рассказывали о злодеяниях разбойников и узнавали их лица. Немало судьи увидели в тот день плачущих вдов с детьми на руках, скорбящих по сыновьям матерей, закутанных в тёмным цвет траура. Илья внимательно слушал их до самого вечера. Казалось, после ворующих скот упырей разбойников этих ждёт кара ещё более ужасная и жестокая. Но Илья рассудил иначе. Первым делом он вызвал вождя разбойничьей шайки и предложил ему два решения. Либо он должен был заплатить огромный откуп за свою жизнь, либо вступить в ряды владимирских богатырей. Вождь выбрал второе и в одно мгновение был отпущен на свободу, хоть оружия ему пока и не дали. Некоторых разбойников Илья приказал продать в рабство, а вырученные от продажи деньги передать семьям погибших. Некоторые, заплатили за свою свободу выкуп, и все деньги Илья так же раздал пострадавшим семьям. Остальные же разбойники вслед за своим вождём прямо на суде принесли клятву верно служить в богатырском войске и приговаривались к штрафу в пользу пострадавших семей, который должны были выплатить за год. Решение суда поразило Добрыню, и он окончательно утвердился в намерении как можно быстрее увезти Илью в Киев, даже если придётся сделать это силой. Но теперь расстановка сил изменилась. На стороне Муромца теперь было пополнение из разбойников, ставших теперь богатырями. Все они, включая вожака, стали теперь невероятно верны воеводе. Илья обезопасил себя, и Добрыня принялся за уговоры, он использовал весь свой дар красноречия и однажды даже остался с богатырём наедине.

— Твой суд несправедлив, Илья, — прямо говорил ему боярин.

— И в чём же его несправедливость? — спрашивал Илья, лёжа на лавке.

— Каких-то упырей, ворующих скот, ты приговорил к смертной казни, а к разбойникам и душегубам проявил снисхождение. Если всех эдак судить, то на твоей земле все друг друга скоро поубивают.

— Ты хотел бы, чтобы я отпустил упырей за выкуп? — спрашивал Илья, — или нужно было сделать их богатырями?

— Можно был и отпустить, раз на то пошло. Или казнить всех одинаково, без поблажек.

— Разбойники мне сослужат хорошую службу. Они будут моей охраной, пока я на заставе.

— Охраной? Ты не доверяешь здешним богатырям?

Илья в ответ двусмысленно улыбнулся и присел на лавку.

— Дело не в доверии, Добрыня. Если угодно, дело в принципе. Я не знаю пощады к мелким преступникам, а к крупным злодеям я снисходителен. Когда на нашу землю придёт враг, мы сможем одолеть его потому, что самые лютые злодеи будут сражаться за нас.

— Ты запутался, Илья, ты отступился от веры. Прошу, поехали со мной в Киев, к митрополиту, к князю. Покайся, пока не поздно, и тогда у тебя появится шанс спасти свою душу. А если не свою, то хоть тех людей, что идут за тобой по этому ложному пути.

— Опять ты за своё, — поднялся в нетерпении Илья, — я же уже сказал, что не поеду в Киев, и кончим на этом.

И снова разговор зашёл в тупик. Но Илья не уезжал с заставы, ему нравились эти беседы с Добрыней, хоть каждый раз, как разговор доходил до поездки в Киев, богатырь прекращал беседу и уходил. Безусловно, Илья чувствовал опасность, которая исходила от киевского гостя, возможно, он чувствовал нутром, как сплетаются нити заговора. Добрыня сам уже стал строить дерзкие планы, как схватить богатыря в церкви, пока он и его спутники будут безоружны. Затея страшная, греховная. Для воплощения этого замысла нужно было заручиться поддержкой священников. Но как Добрыня их не уговаривал, они не соглашались пролить кровь в святом месте. И всё же Илье они ничего не рассказывали, значит, надежда ещё была. Осенью, однако, случилось нечто, что заставило богатырей отвлечься от противостояния друг другу. Конь принёс на заставу двух всадников. Один был совсем юный, другой постарше, без сознания, едва живой. Илья лично стащил его с коня и на руках отнёс к лекарям.

— Что случилось? — с тревогой спрашивал он у молодого.

— Печенеги. Они напали внезапно, когда мы собирали дань.

— Много их?

— Сотни, даже тысячи. Идут на Муром, без помощи с вашей заставы нам точно не выстоять.