Поход на Киев (СИ)

Глава 10 Братья по оружию

О предательстве Ставра Добрыня узнал не сразу, прошло уже несколько дней после гибели отца. Эти дни сын Никиты проводил в глубокой тоске. Нередко он топил её в вине, как в тот день, когда к нему зашёл двоюродный брат Кирилл и сообщил последние новости.

— Держись, брат, — подбадривал он своего родственника, — этот сын Садка всех нас подставил.

— Дело не в этом, брат мой, — отвечал Добрыня, — я не знаю, как мне быть. С одной стороны, я должник Ставра, он спас мне жизнь. Если бы не он, я бы не одолел Рогнвальда. С другой стороны, он теперь мой кровный враг.

— Да, владыка, история повторяется, — задумчиво произнёс Кирилл, — что-то похожее уже было между твоим дядей — Василием Буслаевым и Садком — родным отцом Ставра. Хоть Ставр никогда своего родного отца не знал.

— Садко тоже предавал Василия?

— Предавать не предавал, но очень сильно подставлял. Василий был боярином, для него была важна честь и справедливость. А Садко постоянно от его имени то совершал грабежи, то нападал со спины или толпой на одного. Василий всё ему прощал, правда, он не всё знал, многое ему не рассказывали, скрывали.

— Кто скрывал?

— По большей части покойный Вольга. Он-то про все делишки Садка знал хорошо. В итоге после смерти Садка и Василия, сам Вольга и стал богатырским воеводой.

— А теперь в этой должности состоит Микула Селянинович.

Добрыня меж тем осушил свою кружку, запрокинул назад голову и влил себе в рот последние капли вина.

— Закончилось вино, — с горечью молвил боярин, и, набрав в грудь воздуха, прокричал, — мам, вино закончилось. Вели принести!

Мать Добрыня отдала нужные распоряжения, а сама вошла в комнату и села на лавку рядом с сыном. Морщинистое лицо выражало муку и горечь, полуседые волосы были перевязаны платком.

— Отец бы не одобрил твоё пьянство, — молвила она.

— Нет больше отца, матушка. Нет даже тела его мёртвого, чтобы попрощаться с ним и отправить в последний путь.

— Никита пропал, зачем же ты себя губишь? — казалось, мать вот-вот не выдержит и заплачет.

— Ну, ну, Офимья Александровна, — произнёс Кирилл, — будет тебе. За Никиту мы ещё отомстим, дай время.

— Да куда там, — возразил Добрыня, — в городе нет теперь посадника, нет тысяцкого, некому нынче повести за собой войско на Ракому. А бояре все между собой перессорились.

— Я слышала, Микула Селянинович был тут в Ракоме, — сообщила Офимья Александровна.

— И что, вернулся уже?

— Воротился.

— Видно, к зятю своему повидаться ездил, ко Ставру. Ишь ты, богатырь. Я и забыл про него. Пойду к нему, потолкую.

И Добрыня действительно встал с лавки и засобирался в путь.

— Ну куда ты? — окликнула его мать, — на ногах же не стоишь. Сядь лучше, сейчас и вина принесут. Выпьешь, поспишь, и целым проснёшься.

— Зачем мне теперь себя беречь, матушка, коли я уже и так потерял всё, чем дорожил?

Офимья Александровна умоляюще посмотрела на Кирилла, тот в ответ лишь пожал плечами. Вскоре и он покинул избу, но Добрыню догонять не стал, шёл чуть позади. Младший брат его шатался из стороны в сторону и двигался зигзагами по всей дороге. Тем не менее, до избы Микулы он добрался быстро и принялся набивать кулаком в дверь. Спустя время ему открыли, но в дом не пустили, быстро снова закрыли дверь. Добрыня едва держался на ногах и продолжал наносить удары кулаками. Переполошил весь двор, куры словно сумасшедшие носились из стороны в сторону. Дворовый пёс заразил своим лаем всех собак из соседних дворов. Наконец, дверь снова открылась и на улицу вышел Микула. Могучий, как скала, недобрым взглядом он окинул гостя, шатающегося, словно ржаной колосок. Богатырь был могуч, но был совершенно безоружен. Добрыня же неосознанно держался рукой за эфес своего меча.

— Ну что, Микула, потолкуем? — обратился он к богатырю.

— Пойдём, потолкуем, — ответил богатырь и уселся на лавку во дворе. Юный боярин сел рядом с ним.

— Значит, не хочешь меня в дом пускать? — спрашивал Добрыня.

— У меня дома много людей, а здесь мы с тобой одни, и я безоружен.

Добрыня призадумался, подбирая слова, и, наконец, на найдя ничего лучше, спросил прямо в лоб:

— Видел Ставра?

Микула опустил глаза, напрягся.

— Видел. Он страдает, бледный, как тень. Мучается от того, что сделал и в душе, видимо, раскаивается.

— Да мне-то что за дело до его мучений? Он убил моего отца, он предал всех нас.

— Он звал меня к себе, в Ракому, — прервал его Микула, — вместе с семьёй и с Василисой. Но я не поехал. Он считает, что здесь моей семье угрожает опасность. А ты как думаешь, Добрыня?

— Не знаю, Микула. На тебя я руки поднять не могу, мы связаны гостеприимством. Но другие могут быть для тебя опасны. Ставр ведь многих отцов погубил, не только моего. Теперь все будут искать, как отомстить ему, и я тоже.

— Ставр — глупец, натворил дел, — молвил Микула, — он и не знал, что князь так поступит, думал, просто всех схватит, а потом отпустит. Но я его не оправдываю, он сделал выбор, думает, князь даст ему защиту. Он ведь должен был очень многим большие деньги, мы узнали только после свадьбы. Он заплатил большую цену, чтобы стать боярином, и теперь многих из тех, кому он был должен, он погубил или сделал врагами князя. Думает, что это его спасёт от долгов.

— Его теперь ничего не спасёт.

— Будешь мстить? — спрашивал Микула, глядя прямо в глаза своему гостю.

— Месть за отца священна, — отвечал Добрыня.

— То было раньше, а теперь вера запрещает мстить. Только Бог может судить смертных.

— С Богом мы как-нибудь договоримся, епископ мне грехи отпустит. Я одного не могу понять. Ведь это Ставр помог мне убить Рогнвальда, а потом он предал меня. Почему? А если я расскажу князю, кто обучил меня скандинавскому бою?

— Он тебе не поверит, — отвечал Микула, — я был в Ракоме, и должен тебя расстроить — Рогнвальд жив. Он тоже там, Ставр спас его жизнь, спрятал, выходил и отвёз к князю. Так что теперь для Рогнвальда он ближе родного брата, и Рогнвальд скорее поверит ему, чем тебе.

— Проклятье, — поднялся на ноги Добрыня и спьяну чуть не наступил на кота. Животное в страхе метнулось в сторону.

— Ничего не понимаю, — топал ногами боярин.

— И я не понимаю, — задумчиво произнёс Микула, — но Ставр чем-то похож с нашим князем.

— Чем же?

— Ярослав водит дружбу одновременно и с Путятой и со Змеем Горынычем, а ведь они враги. Особенно сейчас.

— А что случилось?

— Когда вы подняли восстание, Путята отправил свою семью в Ростов. И жену Милану, и дочь — Забаву. По дороге на них напали, перебили часть охраны, но грабить не стали. Забрали только Забаву Путятишну — дочь Путяты и племянницу князя Ярослава. Забава больше всего похожа на мать.

— Известно, кто на них напал?

— Известно, это Ростислав Змеевич. Они и не скрывали, что похитили Забаву для Змея Горыныча. Она станет его женой. Уж не знаю, какой по счёту.

— Вот как? — опустился на лавку Добрыня, — и что Ярослав?

— Не знаю. У Змея Горыныча уже и так много жён, он — антихрист. Отдать за него Забаву нельзя, великий грех. С другой стороны, Ярослав с ним союзник.

— Как же так получилось, что Ярослав подружился с проклятым антихристом — Змеем Горынычем?

— Да как-то само по себе вышло, — пожал плечами Микула, — когда Ярослав только стал князем в Новгороде, он захотел, чтобы ему платили дань все. В том числе и Змейгород. Это очень богатый город, и очень молодой, который основал сам Ратмир, то есть Змей Горыныч, и он же там считается князем. Ярослав посылал к нему послов, и они смогли договориться, как ни странно. Наш князь закрывал глаза на его языческие проделки, обещал не воевать против него, а Змей в ответ обещал исправно платить дань.

— Но Ростислав нарушил этот договор.

— Нарушил, но у нас нет доказательств, что он действует по приказу Змея Горыныча.

— Как это нет, он же сын Змея? Разве Змей Горыныч не должен держать в узде своих детей и заставлять их соблюдать договор с новгородским князем?

Микула замешкался, как будто забыл нужные слова, но, наконец, собрался с силами и произнёс:

— Князь Ярослав просто рассчитывает при помощи Змея Горыныча одолеть своего отца — князя Владимира.

— Вот как? — снова разгорячился Добрыня, — это чудовище убило моего названного брата — Дуная, похитило внучку князя Владимира, бесчинствует на нашей земле уже более 20-ти лет, и князь теперь хочет подружиться с этим демоном? Видимо, наш Ярослав — такой же антихрист, как и этот Змей. Вот что, Микула, ты как хочешь, а я поеду воевать против Ростислава.

— И я благословляю тебя не это, — неожиданно молвил богатырь. — Я не могу пойти с тобой, но я дам тебе своих богатырей. Я бы и сам пошёл, но не могу бросить здесь свою семью, ты сам понимаешь. Я не поддерживаю Ярослава, и не поддерживаю Ставра. Если он погибнет, я готов отдать Василису тебе в жёны. Но этому не бывать, если он падёт от твоей руки.

— Что ж, Микула, и на том благодарю. Я не могу сейчас разобраться с Рогнвальдом и Ставром, но одному врагу я точно смогу отплатить — Змею Горынычу. Тем более, что это моя судьба. И мне было предсказано, что, если даже я проиграю в битве, Змей Горыныч всё равно будет проклят. С другой стороны, если я возьму верх, проклят буду я.

— Верни Забаву Путятишну, и тогда князь или Путята будут перед тобой в долгу.

На том они и распрощались. Добрыня запомнил всё, хоть и был в этот день пьян. Но уже на следующий день ни капли вина не было у него во рту: боярин готовился к походу.

— Это безумие, — ещё пытался отговорить его Кирилл, — ты ведь понимаешь, что ты не первый за столько лет, кто собирается одолеть Змея? Никому это не удавалось. Никому. Дунай был лучшим, он был первым богатырём на Руси, и то не справился.

— То же самое мне говорили про Рогнвальда, — отвечал Добрыня, продолжая запрягать коня, — но Рогнвальд был повержен, а я победил. И в Польше тоже никто не верил, что мы сможем взять город пана Володарского.

— Город мы взяли, только толку с этого нет, — с горечью возражал Кирилл, — да и Рогнвальд выжил, и твоя девчонка сбежала к нему. Змей и того хуже, он вовсе не человек.

— Нет, брат мой, здесь ты ошибаешься. Он — человек. И тот факт, что он украл Забаву Путятишну, подтверждает это. Может, под старости лет в нём проснулось что-то человеческое. Ударился в воспоминания, затосковал по молодости, как это бывает со стариками. В молодости Змей был человеком, и был влюблён в Милану — нынешнюю жену Путяты.

— Но он украл не Милану, а Забаву.

— Забава очень похожа на мать, какой она была в молодости. Какой её и любил Ратмир. Стало быть, в нём ещё есть человеческое, а, значит, его можно одолеть.

И с этими словами Добрыня вывел своего коня из стойла и уселся на него верхом. Кирилл забрался на своего и последовал за младшим братом.

— И куда ты собрался? — спросил он.

— В Людин конец, — отвечал Добрыня.

— Для такой поездки нас маловато, не уйдём целыми.

— Что ж ты, братец, боишься наших братьев по оружию? Вместе с ними мы сражались в Литве и в Польше, они хорошо нажились на том походе. И хоть мы с тобой и бояре, мы им не враги.

Кирилл не стал больше спорить и молча поехал с младший братом. По дороге боярин всё же снял с шеи серебренную цепь с крестом, а с пальцев поснимал дорогие перстни. Так вдвоём они пересекли Волхов мост и оказались на Пробойной улице Людина конца. Со всех сторон их встречали недобрые взгляды, на вопросы все отвечали неохотно. Несколько людинов стали пешком следовать за гостями из Славенского конца. Мысленно каждый оценивал уже стоимость боярских скакунов и украшений. Но всадники вскоре добрались до того адреса, куда им указали прохожие, здесь в огромном дворе собралась ещё одна компания людинцев. Вперёд вышел их старшина в огромной шапке, похожей на папаху, с кинжалом на поясе. Одет он был побогаче других, да и вообще выглядел настоящим щеглом. Все присутствующие застыли в ожидании. Бояре меж тем слезли с коней и направились во двор, навстречу старшине.

— Ишь ты, — взглянул на него с улыбкой Добрыня, — ну, здорова, Гаврюша.

— Здорова, владыка, — отвечал старшина и обнял боярина, как старого друга. Кирилл вздохнул с облегчением, пока можно было расслабиться. Гости проследовали в дом за Гаврюшей и его приближёнными, а уже через несколько минут они пили вино, вспоминали свой литовских поход и оплакивали смерть Дуная.

— Нельзя это дело так оставлять, — говорил Добрыня, — Дунай был нам добрым другом, он был богатырским воеводой в Киеве ещё до того, как на это место по ошибке назначили Илью Муромца.

— Отчего же по ошибке? — возмутились людинцы, — Илья — земский герой, хуторской, не хуже ваших боярских.

— Речь не о нём сейчас, — прервал своих земляков Гаврюша, — речь о том, что есть у нас дело неоконченное. С Ростиславом надо бы поквитаться за наше поражение.

— А богатыри новгородские на что? Это их задача.

— Богатыри тоже пойдут, — отвечал Добрыня, — но не все. Воевода их здесь останется, а потому старшим над богатырями буду я.

— Что ж, Добрыня, — произнёс Гаврюша, — сотню людей я смогу собрать, но не больше. Моя дружина не велика.

— А другие, кто были с вами в бою против Ростислава, да кто были с нами в Литве?

— Если бы они за нами пошли, было бы неплохо. Но они в разных братчинах, рассеялись по всему Людину конца. И у них есть старшие, со старшими этими и надо говорить. Но они без выгоды для себя в бой не пойдут.

— А милости князя Ярослава здесь чем не выгода? Ведь это его родная племянница попала в плен ко Змею. Внучка самого князя Владимира. Кинь клич, Гаврюша, что мы идём выручать Забаву Путятишну, и старшины пойдут за нами.

— Как же ты собираешься одолеть самого Змея Горыныча? — задумался Гаврюша и даже поставил на стол кружку с вином.

— Я не сказал, что мы его одолеем. Но если мы возьмём в плен его сына или его воинов, то мы заставим Змея обменяться заложниками. Обменяем его сыновей на Забаву Путятишну.

— Ну Добрыня, ну голова, — поднял кружку Гаврюша.

И бояре снова выпили с людинами, а затем все вместе стали обходить старших и призывать их идти в поход против злобного упыря Ростислава и проклятого чудища Змея Горыныча. Многие откликнулись на этот призыв. Теперь на время все они стали богатырями. К ним присоединились новгородские богатыри, и получилось немалое войско. Пожалуй, если направить такое войско на Ракому, оно легко взяло бы укреплённое поселение князя. Но богатыри ни за что не подняли бы руку на христианского князя, будь он тысячу раз убийцей. Без отлучения от церкви он был неприкосновенным. Когда со сборами было покончено, Добрыня обратился к своему двоюродному брату — Кириллу:

— Ну что, братец, пойдёшь со мной войну воевать?

— Ох, не знаю, — задумчиво отвечал Кирилл, — был я сотником, да ты стал воеводой. А я ведь старше тебя.

— Лишь по возрасту, но по родству мы равны, как братья. В Литве ты был старшим надо мной, теперь и мой черёд.

— Ну, коли так, поехали, — вымолвил боярин и пожал руку своему младшему брату. Перед отправлением Добрыня с товарищами отправился к новгородскому епископу, и тот прилюдно его благословил на поход.