Поход на Киев (СИ)

Глава 20 Бег

Когда тысячи коней рысью направляются куда-то, стук их копыт кажется ровным, будто набивает какой-то ритм. Словно скакуны маршируют, и этот ритм захватывает и успокаивает. Когда же тысяча скакунов бежит и уходит от погони, их бег превращается в беспорядочный шум. И этот шум ужасает, ибо любой, кто видит такое бегство, задумается о том, как же ужасен и могуч должен быть враг, обративший в бегство такое количество взрослых мужчин. Ещё больший ужас охватил бы его, если бы он узнал, что бегут они из-под Киева, от матери городов русских, а в одной из повозок лежит сам раненный князь Ярослав. Зоя поддерживала в нём жизнь, как могла. Благо, что её Рогнвальд не был ранен. Но дружинники и наёмники со всех сторон волком смотрели на неё.

— Я бы на твоём месте не подпускал её к князю, — сказал своему рыжему другу как-то Ставр.

— Почему же?

— Сам знаешь, она полячка. Как и те, что побили нас под Бугом. Ей не доверяют.

— Может ты сам хочешь возиться с больным князем?

— Я лишь хочу помочь, Рогнвальд, я на твоей стороне.

— Я доверю Сороке, а на остальных мне плевать.

Ставру осталось лишь пожать плечами. Он чувствовал себя невероятно уставшим, измотанным и несколько напуганным. Ведь купец не забыл свой разговор с рогатым чёртом. Тот не солгал, поляки со Святополком действительно пришли, но гораздо позже, чем он думал. Прошла зима, и лишь тогда сам польский король — Болеслав во главе огромного войска двинулся на Русь с запада. Но это было ещё полбеды, выяснилось, что поляки и Святополк пошли на сговор с печенегами, и теперь орды кочевников атаковали Русь с юга, атаковали Муром. На пути у них стояла Владимирская застава, а дальше открытый путь на Новгород. Именно туда сейчас держали путь разбитые соратники князя. Но это убежище отныне казалось совсем ненадёжным. Когда началась война, и стало известно о надвигающемся войске, Зоя тут же навязалась в поход с Рогнвальдом. К счастью, скандинав послушался и взял её с собой, но сражаться строго-настрого запретил. От этого Зою воспринимали в войске как польскую шпионку. Дошли известия, что в составе войска польского сражается и дружина Бурислава Володарского. Когда-то он был для Зои господином и князем. Это только усилило нехорошие подозрения. Но скоро всем стало не до этого, начались мелкие стычки с врагом — предвкушение большой битвы. Ярослав заметно нервничал. Ведь польский король получил прозвище Храброго не просто так. К тому же его войско было больше киевского, с ним были и сторонники Святополка. Но сдаваться без боя было бы трусостью, и потому Ярослав шёл навстречу врагу, оттягивая как можно дольше день главного сражения. Путята несколько раз уговаривал князя дать уже врагу бой, но князь всё отказывался, войско скрывалось и маневрировало, не понимая, что его заманивают в ловушку к реке Буг.

Ставр всё это время был бледен, как мрамор. Он помнил о предостережении от своего покойного отца и боялся, что этот бой будет последним в его жизни. Но снова каким-то чудом купец выжил и даже не был ранен. Своим копьём Ставр сбил одного врага с лошади, а затем сам же забрался на эту лошадь и вместе с остальными русами начала отступать. Многие погибли при отступлении, но Ставр был верхом, и это спасло ему жизнь. А вот князю и Путяте повезло меньше. Они сражались бок о бок. Ярослав вступил в бой, когда его войско начало отступать, и буквально силой стал останавливать бегущих и разворачивать их на врага. Когда уже и это не помогло, разъярённый князь сам ринулся с мечом на наступающего противника. Он был полон ярости, и ни за что на свете не хотел отдавать власть, которой так недолго наслаждался. Неистовая воля к власти придала сил Ярославу, и первый же враг, который набросился на него, пал раненным на землю. В ярости князь отрубил ему голову и взялся за следующего. Здесь уже к нему подступили убегавшие воины, которым стало стыдно, что они отступают, когда князь сражается. В бой вернулись далеко на все, но и их хватило, чтоб спасти Ярослава от неминуемой гибели. Здесь уже и Путята рубил с плеча со всей своей большой силой, разрубая щиты и повергая врагов на землю. Казалось, тут может произойти перелом в ходе сражения, стоит только удержать натиск. Но тут вдали появился Святополк. В сверкающих доспехах, верхом на белом коне. Он был красивый и надменный, в то время как Ярослав был уже весь перепачкан в крови. Святополк словно вызывал его на бой, свободно разъезжая среди своих сторонников и поляков. И Ярослав поддался на провокацию, изменил направление удара и стал прорываться к своему брату и сопернику. И здесь-то атака киевлян и захлебнулась. Ярослав с неистовой яростью прорывался к Святополку. Жажда крови ослепила его, и он не увидел, как попадает в ловушку, не смог сохранить щит целым и не смог отразить удара топора, рубанувшего ему по груди. Секира прошла острием через грудную кость и оставила большой порез на теле и разорванную кольчугу. И Ярослав, полный гнева, всё-таки рухну на землю. Следующим ударом враг уже намеревался покончить с князем, но тут появился Путята и спас его. Вскоре он смог ранить проворного витязя с секирой, а Ярослава Рогнвальд на себе вытащил из гущи схватки и унёс как можно дальше, пока другие ценой своих жизней прикрывали их отступление. Так закончилось княжение Ярослава в Киеве, желанная власть ускользнула из рук. Многие его верные товарищи сложили головы в том сражении. Уже теряя сознание, Ярослав увидел, как Путяту поднимают на копья. Сразу три копья поразили могучего боярина, бывшего новгородского тысяцкого. Сомнений не было, он погиб, как погибли все великие замыслы о реформах в стране, все творческие планы и мечты.

Ярослав был тяжело ранен, вскоре у него начался жар, смерть наступала ему на пятки, но и сам князь теперь не хотел жить. В бреду он видел, как его везут в повозке, как над ним склоняется полячка Зоя, кормит его из ложечки, заставляет пить. Они ещё на что-то надеялись, они думали укрыться в Новгороде, но Ярослав понимал, что это их не спасёт. Да и в Новгороде далеко на все были его друзьями. Многие считали, что князь зазнался, забыл своих, когда стал киевским князем. Теперь он чувствовал, что он обречён. И лишь одна мысль ещё заставляла его цепляться за жизнь. В Киеве осталась его семья — жена, дети. Его будущее. Никто не позаботился о том, чтобы помочь им, да и всем было не до этого. Ярослав в бреду называл им жены, через боль он пытался отдать хоть какой-то приказ. Но никто его не слышал, или не хотели слышать. Скорее всего, Киев был уже в руках Святополка и Болеслава, не было никакой возможности вызволить оттуда семью князя. Да и многие другие воины оставили в городе свои семьи. Без командиров войско быстро стало превращаться в сброд. Многие добровольно покидали его, и многие из них потом не возвращались, где-то оседали. Кто-то брался за грабежи, чтобы прокормить себя и лошадей. Но в целом войско голодало, каждый день умирали раненные, которых в спешке хоронили. И Ярослав видел, что воины даже рады таким смертям — раненные были большой обузой в отступлении. Сам князь был такой же обузой и понимал, что, если бы не Зоя, возможно, он так же беспомощно испустил бы дух, а тело его так же небрежно в суете зарыли бы в землю. И Ярослав, как мог, боролся со своим недугом, но боль всё равно оказывалась сильнее. Князь не был жив, но он не умирал, злая судьба словно нарочно поддерживала его в таком состоянии, заставляя мучиться его и других. И всё же, спустя время бред отступил, осталась только слабость. Бледный князь пожелал говорить с Рогнвальдом.

— В Новгороде мы не найдём спасения, — говорил он, — нужно уходить за море. У тебя остались там друзья?

— Ты говоришь про Норвегию, владыка?

— Да, нам нужно туда. Ты знаешь кого-нибудь, кто решиться нас там приютить? Ведь мой отец — князь Владимир, когда был князем в Новгороде, многим норвежским беглецам давал приют.

— Я давно не было там, князь, — отвечал Рогнвальд, — я должен отплыть туда и всё, как следует, разведать.

— Отправляйся, как только прибудем в Новгород. И прошу тебя, поторопись. Теперь вся моя надежда только на тебя.

Ярослав рассчитывал уплыть до наступления зимы, поскольку весной почти наверняка в Новгороде должны были уже быть поляки или печенеги. С тяжёлым сердцем князь прибыл в город, некогда отданный ему на княжение отцом. С теплом вспоминал он теперь то время, когда жив был его отец, когда он был посажен князем в Новгороде, а Русь жила в мире и была целой. Теперь всё было кончено, Ярослав проиграл, стал изгнанником без крова и приюта, вынужден был скитаться по миру в поисках убежища, как совсем недавно скитался поверженный им брат Святополк. Но у Святополка была поддержка на Западе, у Ярослава же не было друзей за границей, даже в холодных землях Норвегии он знал совсем не многих и далеко не самых влиятельных правителей. Князь был тяжело ранен и ещё довольно слаб, когда со своими спутниками прибыл к Новгороду. И всё же он приказал посадить его на коня верхом и привязать так, чтобы он не упал. Новгородцы не должны были видеть его слабость. Встречать гостей вместе с новгородскими боярами вышел и посадник Константин Добрынич. Уже седобородый, слегка располневший боярин всё это время правил Новгородом и по праву считался здешним хозяином. И всё же Ярослав действовал ещё как киевский князь, он приказал снарядить корабль и срочно отправить на нём в путь Рогнвальда. Затем князь распорядился готовить целый флот, который сможет перевезти по морю остатки его войска. Ставр тоже готовился к отплытию, хоть и жалко было бросать свои дела, которые стали приносить уже неплохой и стабильный доход. Жена Василиса встречала мужа недобрым взглядом. Она давно его не видела и теперь чувствовала неладное. Но Ставр так соскучился по женской ласке, что ни на что не обращал внимание. Он снова и снова целовал её пухлые губы и нежно обнимал за слегка располневшую талию, прижимал к груди. И Василиса обнимала его в ответ. В первые дни их брака она побаивалась Ставра и даже злилась на него, но он оказался очень ласков с ней, купец был нетороплив и любил объятия, и вскоре в девушке самой проснулась невиданная страсть, и сейчас Ставр своей постепенной осторожной лаской снова пробудил в ней ответную нужности. И лишь когда они закончили, переводя дух в постели, муж открыл ей свои намерения.

— Мы должны уехать из Новгорода, — молвил он, — здесь слишком опасно оставаться.

— И куда же мы поедем, милый мой?

— В Норвегию. Нужно дождаться возвращения Рогнвальда. Он укажет нам путь.

— А как же мой отец, моя сестра? Ты хочешь, чтобы я бросила всё и поехала с тобой скитаться по миру?

— Я хочу, чтобы ты жила, чтобы у нас родились дети и чтобы выросли. Всё стало слишком серьёзно, любовь моя. Твой брат, Николай уже погиб на этой войне, а сколько ещё крови прольётся. Я не смог сберечь твоего брата, но тебя я смогу защитить.

Меж тем из Киева стали приходить новости о бесчинствах Святополка, одна не утешительнее другой. Первая новость ранила прямо в сердце больного Ярослава. Вся его семья: жена и двое маленьких детей были вырезаны по приказу нового киевского князя. Такого скотства князь уж точно не ожидал от своего брата. Святополк, видимо, совсем остервенел на Западе, пошёл против семьи, против рода, поднял руку на маленьких детей. Ярослав завыл, как волк, когда услышал эту новость. И кусал себе руки, и схватился за меч, но от боли потерял сознание и свалился в обморок. От бессилия оставалось только выть или рычать, как дикому зверю. А вместе с тем стало известно, что Святополк добрался и до церкви и поднял руку на самого митрополита. Отца Феофилакта казнили за то, что он поддержал Ярослава. Многих в Киеве возмутил такой поступок князя. Впрочем, говорили, что здесь судьи действовали не по приказу Святополка, а по приказу короля Болеслава. Польский король признавал авторитет римского епископа, но не признавал авторитета ромейского императора, патриарха и его митрополитов. Многие священники тогда лишились жизни и свободы. Поляки уже почувствовали себя полноправными хозяева Киева, и, видимо, не считались даже с мнением Святополка. Меж тем Ярослав медленно шёл на поправку и даже стал время от времени выходить на короткие пешие прогулки с палкой-костылём в руке. Больной и поверженный князь выглядел намного старше своих лет, это заметили все новгородцы. В ту пору из новгородцев Ярослав пускал к себе только своего духовника — отца Иоана. Князь предлагал ему даже отплыть вместе с ним за море, но священник решил рискнуть и остаться здесь.

— На всё воля Божья, — сказал он тогда, — Феофилакт через мученическую смерть обрёл себе вечное блаженство. И я от смерти бегать не стану, но и к богу торопиться не буду.

Наступила осень. Если Святополк и Болеслав шли в поход на Новгород, то ни должны были быть уже совсем рядом. А Рогнвальд всё никак не возвращался. Ярослав теперь чуть не каждый день ходил на набережную и проверял состояние своего флота. Многие уже догадались, что князь собирается покинуть город вместе со своими витязями. Догадался и посадник Константин. Впрочем, он ни раз виделся с отцом Иоаном, и тот ему на что-то намекал. Одним словом, однажды, когда Ярослав прогуливался по берегу Волхова, большое собрание вышло к нему из города. В основном здесь все были бояре, многие из них были его кровными врагами за загубленных им родственников. Впереди всех шёл Константин с большим топором в руке. Все остальные так же были вооружены плотницкими топорами. Ярослав был бледен, но не дрогнул. Спокойно стоял, опираясь на длинную палку, служившую ему копьём.

— Напрасно ты привёл столько народу, Костя, — молвил князь, — я здесь один, мои люди не будут вам мешать. Делай, что задумал, только прошу, не медли.

— А ты что задумал? — нахмурившись, спрашивал Константин, — уплыть за море, на чужбину? Оставить Новгород Святополку?

— Судя по всему, вы больше никогда меня не увидите, — отвечал Ярослав, — я устал бороться, я проиграл. Меня не любят, Русь не хочет моей власти. Так может без меня ей будет лучше? Если хотите убить меня — убивайте, мне всё равно. Я многих из вас лишил близких людей, теперь я и сам потерял жену и детей, и жизнь мне больше не мила.

— Бог уже рассудил нас, — отвечал Константин, — каждый получил по заслугам за грехи свои. Ну что, давайте, братцы.

И новгородцы подняли топоры и пошли вперёд. Но никто из них не тронул князя Ярослава, все направились к стоящим на берегу кораблям, которые готовились для спуска на воду. Некоторые из них были недоделаны, в основном же деревянные суда были закончены. И именно их первыми коснулись плотницкие топоры. Застучал металл по дереву, полетели щепки и доски. Народу было много, работали они быстро. Когда прибежали киевляне, добрая половина флота была уже разобрана и не подлежала восстановлению.

— Зачем? — спрашивал в недоумении Ярослав, — я уже погиб, моя жизнь окончена. Зачем вам погибать вместе со мной?

— Мой отец — Добрыня крестил эту землю, — вымолил Константин, — он умер за неё и теперь лежит в этой земле. Не для того, чтобы по ней ходил антихрист Святополк. Нам нет ходу с этой земли, и ты, князь, никуда не пойдёшь, останешься с нами до самого конца. Новгород выбрал тебя, теперь это твоя судьба.

— Что ж, — отвечал Ярослав, — я и так уже покойник, а теперь и вы помрёте вместе со мной. Будь по-вашему.