Похвала недругу

ГДЕ РАБОТАТЬ? (Советы бывалого)

Лучше всего работать в Домах творчества. Это испытано многими годами, так что можете верить.

Путевку я обычно беру поздней осенью, когда там уже нет никаких соблазнов, когда ни море, ни лес, ни горы уже не манят и красивые женщины в шортиках мимо окон не дефилируют. На улице слякоть, непогода, а ты сидишь в тепле совершенно один и пишешь. Пишешь и пишешь…

При этом советую не скупиться: покупайте номер люкс или, в крайнем случае, полулюкс, чтобы никакие бытовые мелочи вас не отвлекали. Ох уж эти мелочи! Бойтесь их — они как чесотка: вот бы записать хорошую фразу, а тебе приходится откладывать ручку и лезть куда-то чесаться. Пока чесался, фраза испарилась. Люкс вас избавит от мелочных хлопот.

Я поступаю так постоянно. И в этом году своим привычкам не изменил.

Приезжаю. На всем лежит легкая элегическая грусть поздней осени. На пляже — ни души, на прогулочных дорожках — никого, в доме тишина, как в анатомическом музее. Народу мало, а значит, и внимания на каждую творческую душу со стороны обслуживающего персонала приходится больше. А это, замечу, не просто приятно, но очень важно для творческой работы. Встречают меня любезно, оформляют с улыбкой, горничная ведет в мои апартаменты, сама открывает дверь и пропускает меня вперед:

— Вот ваша комната. Недавно отремонтирована. Чистенько. — Заметив на столе белые ошметки сухого мела, она быстро смахивает их, пояснив: — С потолка сыплется, но это ничего…

— Ничего, — соглашаюсь я.

Горничная знакомит меня с распорядком дня, отдает ключи и предупреждает вежливо:

— Как раз время обеда. Не опоздайте.

В столовой народу редко — человек пятнадцать всего. И ни одного знакомого! Что может быть лучше для творческой работы? Ничего!

Мужская половина — народ все пожилой, степенный, женщины им под стать: совсем почти старухи. Прелесть! Ибо, как сказал один умный француз, женщины способны вдохновить на великие произведения, но никогда не дадут их осуществить. Так что лучше от них подальше. Это очень легко сделать, когда вам под семьдесят, хотя вы и ходите все еще в молодых…

После обеда я принялся раскладывать вещи — бумагу и ручки на стол, рубашки в шкаф, бритву, мыло — все по своим местам. В шкафу дверь не запиралась, пришлось уплотнить ее газетой. Но и газета ее почему-то не держала: стоило пройти мимо, как дверь тут же со скрипом отворялась. Скрипели и другие двери. Это всегда раздражает и мешает работе. Поэтому в ужин свое масло я не съел а, завернув его в салфетку, принес в номер. Снимая поочередно двери с петель, я аккуратно смазывал их и снова навешивал. Результат был отличный: двери стали работать «как по маслу». Смазал и дверцу в шкафу — она тоже перестала скрипеть. Но зато и открывалась теперь от малейшего движения воздуха.

Работа с дверями заняла у меня все время до полуночи, спать повалился усталый и довольный: благое дело сделал, кто-то, кто будет жить здесь после меня, оценит, добрым словом помянет.

Ночь в общем прошла спокойно, если не считать, что ночью дверь шкафа открылась, и я в темноте наткнулся на нее, отчего утром нос мой вспух и так разрумянился, что стал похож на помидор «бычье сердце». Кроме носа немного болела и шея — это от подушки: она оказалась настолько тощей, что ее правильнее было бы назвать пустышкой. Бока тоже немного ныли: пружинный матрац без тюфяка был жестким и холодным. Но это все ерунда — всегда в первые дни что-то кажется не так. Стоит пойти к дежурной, сказать о своих неурядицах — и все уладится. Я так и сделал. Дежурная выслушала меня и сказала:

— Вы знаете… Шкаф починить некому. У нас был слесарь, или столяр, так он уволился. Не сезон сейчас. А насчет постели… Сестра-хозяйка в отпуск уходит, но в понедельник она должна быть. А вообще, знаете, спать рекомендуется на жестком.

Наверное, она права: Суворов тоже советовал солдатам спать на жестком и сам поступал так же. Буду закаляться и я. Ибо закаленный организм для творческой работы — это уже половина успеха. Вялому, немощному, нетренированному человеку в нашем цехе делать нечего.

Но дверь в шкафу закрепить надо, а то ведь она к концу срока так изуродует меня, что и родная жена не узнает. Я вышел на шоссе, доехал автобусом до города, нашел там хозмаг и купил все, что надо: магнитную защелку, несколько штук шурупов и отвертку. Вернувшись к себе в номер, я принялся за ремонт шкафа.

С защелкой справился легко: еще и солнце не село, а я уже любовался своей работой. Защелка держала дверь крепко, как и положено магниту. Я ходил вокруг шкафа, как вокруг ценной реликвии, и восхищался содеянным. Настроение было отличным!

Покупайте магнитные защелки! Не знаю, каким образом, но они способствуют творческому настроению наилучшим образом.

После обеда я решил заняться тем, за чем приехал сюда — сесть за рукопись.

В конце ноября дни короткие, темнеет быстро, поэтому вся надежда была на свет. Но в моем настольном светильнике лампочка оказалась всего в пятнадцать ватт. Хотел выкрутить из ночника и поменять, но там лампочки совсем не было! И, судя по тому, как много в патроне скопилось мертвых мух и пыли, не было ее там уже давно.

«Ну, что ж, — подумал я, — оно и лучше: сразу садиться за работу нельзя, надо сначала привыкнуть к обстановке, а мыслям дать отстояться. Как сказал поэт: «Не суетись!» И в народе говорят: «Все хорошие дела надо начинать с понедельника». У меня же все к тому и идет! Отлично!»

В субботу, поверив объявлению на библиотечных дверях, я пошел в назначенный час в это хранилище ума, мыслей и знаний. Но, увы, дверь была наглухо закрыта. Дежурная объяснила:

— Не сезон, знаете… Народу мало, поэтому библиотекарь ушла в отпуск. Так что придется вам как-то обойтись без книг.

«Ну, что ж, — решил я. — Это тоже к лучшему: вообще чтение чужих книг только отнимает время, которое так необходимо для писания своих. А часто даже и просто сбивает с толку. Особенно если попадется хорошая книга. Правильно делают те писатели, которые не читают ни классиков, ни своих современников».

В понедельник, несмотря на все ее увертки, я все-таки поймал сестру-хозяйку. Слушая, она смотрела на меня как на пришельца с другой планеты. Долго молчала, потом спросила:

— Вы что, писатель? Странно… Но тюфяков у нас вообще нет. А подушки — все такие. Я же не настригу с себя для них пуху? Вторую дать? Странно… Насчет лампочек? У нас на складе все такие. А потом — энергию надо экономить. Слыхали? И вообще не знаю, что с вами делать: склад опечатан, а я уже в отпуске. Вы очень привередливый: у нас тут отдыхали шахтеры, так у них никаких претензий не было.

— Может, они привыкли в шахте к темноте? К тому же они отдыхали, а я приехал работать.

— Странно…

— И еще. Летом ведь день в два раза длиннее. А сейчас сплошная полярная ночь; не успело развиднеться, как снова смеркается.

— Странно… — сказала она. — Но я сделать ничего не могу, это от меня не зависит.

— Странно, — сказал я в свою очередь.

К директору идти в подобной ситуации не советую: директор лучше других осведомлен о конъюнктуре на нашей писательской «ярмарке», в наших лабиринтах он как в собственной квартире, никакой нити Ариадны ему не нужно: он назубок знает, кто есть кто. Знает, кому выйти навстречу, кого заметить, с кем поздороваться, кому улыбнуться подобострастно, кому постелить лучший коврик, а перед кем и ковер разостлать. Поэтому, если вы п р о с т о писатель, не ходите к нему. Такой визит вас надолго выведет из строя: перед вами сразу встанет во всем масштабе вся наша «ярмарка тщеславия», поднимется во весь рост наша писательская лестница, по которой все мы карабкаемся на ее вершину, станете вычислять, на какой ступеньке стоите вы, а увидев себя далеко внизу, расстроитесь и…

Не надо! Расстройство, скажу я вам, любое, даже обыкновенное расстройство желудка от столовской пищи, влияет на творческую работу крайне отрицательно. Поэтому отнеситесь ко всему так, как это сделал я — философски!

«Плевать мне на все эти проблемы! — сказал я бодро. — Поеду в магазин, накуплю лампочек — и будет свет!» Сказал и сделал. Правда, не сразу: оказывается, магазины здесь в понедельник не работают. Немного огорчился, конечно, но потом догадался, что это даже и к лучшему: понедельник, говорят, день тяжелый, так что хорошие дела лучше все-таки начинать со вторника.

Во вторник в том же хозмаге я купил шесть разносвечовых ламп, вкрутил в ночник, в настольный светильник, три — в люстру, а одну оставил про запас. Включил: свету — хоть кино снимай! Хорошо! Люблю свет! При свете и мысли светлые, при свете легко работается! Хороший свет очень важен в творческом процессе. В темноте ничего не напишешь, уверяю вас.

Но тут обнаружилось, что в этой светлой комнате я как рыбка в аквариуме: четыре больших окна на первом этаже открыты на все стороны света! Конечно, я понимаю: мало людей найдется, чтобы в ненастье стоять там, за окнами, и любоваться моей фигурой, но все-таки какая-то неловкость одолевает. И неудобство: если надо переодеться — свет выключай. И тогда я намекнул горничной:

— Шторочки бы на окна сделать?.. Занавесочки?..

— Что вы! Из чего?

Однако не прошло и суток, как она принесла мне старую простыню.

— Вот, возьмите. Хоть от улицы отгородитесь, а там пусть, — махнула она на остальные окна.

И то дело! Кнопки я купил в «Канцтоварах» и теперь по вечерам устраивал светомаскировку, а утром снова распечатывал окно. Это разнообразило мою жизнь. А разнообразие в занятиях во время творческой работы — это первейшее дело! И наоборот: однообразие — злейший враг творчеству!

Дело шло к зиме, и в природе неожиданно посвежело. Ветер подул, в комнате сквознячок загулял, в спину потянуло от неоклеенных окон, по ногам зашарил холодок. А писать, как вы сами понимаете, окоченевшим от холода — гиблое дело. Мозги ворочаются туго, как мотор на летней смазке. Какое же это творчество? Творческий процесс должен проходить живо, он должен бежать — легко, бодро, игриво!.. Как сани с ледяной горки!

Сижу, закутавшись в одеяло, как старая англичанка в пледе у камина… Снова выручила горничная:

— Пока никто не утащил, возьмите под лестницей в коридоре калорифер.

Обрадованный, я побежал под лестницу и притащил тяжелый, из ребристого металла обогреватель. Штепсельной вилки, правда, на нем не оказалось, но я уже хорошо знал дорогу в хозмаг. Продавец встретил меня как доброго знакомого, по секрету сообщил:

— Мы получили отличные насосы — воду из колодца качать. Вам не нужен?

— Нет, — сказал я. — Водопровод пока работает исправно. Мне бы штепсельную вилку. И хорошо бы шторки на окна: все-таки мучаюсь без них.

Шторок, разумеется, у них не было, а вот водопровод свой, похоже, я сглазил. Дело в том, что с наступлением холодов и горячая вода стала холодной, а чтобы добыть ее, горячую, надо долго-долго держать кран открытым. Стоять же и ждать ее невозможно, потому что в нашей ванной холодно, как в дровяном сарае. Поэтому, чтобы ускорить приток горячей воды, я открыл кран на всю мощь и тут же почувствовал, что подо мной образовалась лужа. Заглянув под раковину, я увидел, как из сочленений водосточной трубы хлещет вода. Оказывается, стыки между трубами ничем не заделаны. И мне пришлось идти на соседнюю стройку. Там я за трешку выпросил полведра раствора и заделал стыки. После этого два дня водой вообще не пользовался — ждал, пока застынет бетон. Зато потом все было хорошо.

Все, кроме, пожалуй, двух вещей: по-прежнему беспокоили шторы и кровать. С кроватью я нашел неожиданно простое решение: перенести постель на диван. Здесь и мягче и теплее! Диваном я до сих пор не пользовался, так как он был весь усыпан падавшей с потолка побелкой. Теперь я смел с него весь этот строительный мусор и сел, чтобы испробовать его на мягкость. Сел и вдруг провалился до самого пола, задрав ноги вверх. На шум прибежала горничная, увидела мою аварию, пояснила спокойно:

— Это новые диваны, они все проваливаются. Вы лучше на него не садитесь.

Однако выполнить ее совет я не мог: для нормального творчества обязательно нужно, чтобы и обстановка вокруг была нормальной. Диван теперь не давал мне покоя: что же это за чудо современной мебели, если на него нельзя садиться! А мне как раз так хочется сесть именно на диван — развалиться, отдохнуть. На стульях спина устает.

И я принялся за дело: снял подушки-подспинники, вывернул с трудом длинное и тяжелое тело сиденья и обнаружил под ним всю гениальную мысль конструктора этого монстра. Сиденью надлежало опираться на длинную срединную доску, которая должна была стоять на ребре. Однако эта опора вопреки мысли своего создателя спокойно лежала плашмя на полу. Доска, спрессованная из опилок и древесных отходов, тяжелая, как чугун, крошилась, однако, будто легкорастворимый сахар, и поэтому она легко освободилась от тех колышков, которые призваны были держать ее в заданном положении. Мною овладела идея заставить все-таки работать эту непокорную доску — поставить ее на ребро, как и замышлял конструктор, и с двух сторон туго подпереть дощатыми брусками. Каркас дивана прочный — выдержит! Но где взять такие бруски?

Я оделся и пошел на хоздвор. Там валялись разные тарные ящики, среди них я нашел подходящий. Оторвал четыре доски и притащил их в номер. Они, конечно, оказались длинны, а отрезать их было нечем, перочинный нож для этого не годился. И я снова оделся и поехал в город — в хозмаг. Купил там отличную пилу, которой и отрезал аккуратно нужные мне упоры. Поставил, укрепил эту злополучную доску на ребре, собрал снова диван, сел на него. Не проваливается! Потом устроил испытание на прочность — попрыгал на нем. Держит! Отлично! Большое дело сделал, даже на душе легче стало. А когда на душе легко — и пишется легко, только успевай чистую бумагу подбрасывать!

Перетащил постель на диван, лег — как в родительской колыбельке! Мягко, тепло, покойно. Думается хорошо.

А я должен сказать, что удобная постель очень важное условие для плодотворной творческой работы. Сколько хороших сюжетов, сколько мудрых мыслей приходит в голову именно в постели! Кто бы только записал все это!..

Лежу, думаю… Вот если бы еще и шторки на окна сообразить — совсем бы благодать была. У жены как-то все это получалось легко и просто: покупала материал, разрезала, шила и вешала. Ну и что же здесь сложного? Попробую. Гоголевский губернатор кошельки вышивал! А чем я хуже? Да и потом шить — не вышивать, справлюсь.

На другой день я уже топтался в толпе женщин в магазине тканей. Щупал разную материю, приценялся, прислушивался к разговору покупательниц. Особым спросом пользовалась какая-то ткань — шелковистая, голубенькая, в мелких веселых цветочках. Я решил не выделяться из общей массы, встал в очередь и попросил отмерить мне шесть метров — по полтора на каждое окно. Дороговато, правда, мне это обошлось, но зато как смотрели на меня женщины, как они любили меня в этот момент, как завидовали моей жене! За это стоило заплатить! И вообще, когда речь идет о творчестве, тут не надо жалеть никаких затрат. Творчество — дело святое. Вдумайтесь сами в эти слова: «творение», «творец»! Э-э, то-то!..

— Вот это мужчина! Обрадует жену… — сказала одна женщина, лаская меня глазами.

— И не только жену… — пропела другая, улыбаясь хитренько. — Шесть метров на одну — не много ли?

Не скрою, мне это было приятно, я был доволен собой и своей покупкой. Из магазина я вылетел как на крыльях — помолодевший, бодрый, с румянцем на щеках. По пути заглянул в «Спорттовары» и купил там моток толстой лески, будто собирался таскать из моря акул или китов. В галантерее приобрел катушку ниток и полдюжины иголок. И наконец, в своем любимом хозмаге выбрал отличные ножницы, которыми, если верить рекламке, приложенной к ним, можно резать железо, бумагу, ветки, картон и конечно же разную мануфактуру.

Дня два возился я с этими шторами. Мерил, кроил, заметывал края, делал широкий верхний рубчик. Он-то больше всего и доставил мне мучений. Все пальцы исколол в кровь — бегал в аптеку за йодом, но зато сделал! К концу третьих суток скрепкой продел шнурок из лески и примерил шторку к окну. Как тут и была! Но только теперь сообразил, что мне нечем их прибить, оказывается, я забыл купить маленьких гвоздочков. Ехать же в хозмаг было уже поздно. Жаль… Что же делать? И я вспомнил: на почте в дверном тамбуре на столике стоит коробка с гвоздями — там клиенты заколачивают свои посылочные ящики. Посмотрел на часы — успею! И побежал. Перед закрытием посетителей уже никого не было, и я без помех высыпал из ящика себе в карман все гвозди, а заодно прихватил и молоток. Мне ведь надо чем-то заколачивать эти гвозди? А он до утра все равно будет лежать без дела.

Развесил шторки — и сразу комната преобразилась. Хожу, любуюсь своей работой, чувствую себя совершенно раскованным: легко мне, радостно, свободно!

Вот что значит обстановка! Создать надлежащую обстановку для творческой работы — это очень важно. Об этом надо постоянно помнить и заботиться о ней больше даже, чем о самом творчестве.

Еле дождался утра — ждал, когда придет горничная, хотелось услышать, что скажет она о творении рук моих. Пришла она только перед обедом. Пришла и ахнула! А мне надо было видеть, чтобы запомнить на всю жизнь тот восторг, который был в ее глазах! Уверяю вас, ни один мой рассказ, ни одна повесть ни у кого не вызывали такого восхищения, как эти шторы! Ради этой минуты стоило жить! Я понял, что шторки — мое лучшее произведение, которое останется в памяти народной.

— Как уютно стало! — наконец обрела она дар речи и огляделась вокруг.

— Хорошо, правда? — Гордый, я тоже огляделся. — Вот теперь можно и садиться наконец-то вплотную за работу!

— Можно… — сказала она и протянула мне какие-то бумажки: — Это билет на поезд… Вы заказывали?

— Уже принесли? — удивился я и, развернув билет, увидел, что мой поезд отправляется завтра в 16-00. — Как быстро пролетело время!

— Это всегда так, — философски заметила горничная. — Если работа спорится, время летит незаметно.

Жаль. Очень жаль. Я ведь не все еще сделал: рамы на зиму в этой комнате так и останутся теперь незаклеенными, а я собрался это сделать завтра — мои соседи из девятого свои окна вчера оклеили.

Когда я проезжал на такси мимо хозмага, меня увидел знакомый продавец, остановил:

— Уже уезжаете? А к нам в продажу шифер поступил. Разве вам не нужен?

— Предложите его писателю, который живет на верхнем этаже. Жаловался — протекает.

Вы спросите: «Что же я написал?»

Да!.. Но зато у меня теперь есть полный набор слесарных, столярных и портновских инструментов, и жена моя по этому поводу говорит:

— Наконец-то у нас в доме появился настоящий мужчина!

А такое услышать от жены даже на склоне лет, скажу вам, не просто приятно, но очень важно, потому что нет ничего нужнее для творческой работы, чем доброе расположение к тебе собственной супруги.

Работайте в Домах творчества!