Вячеслав Седов. 29 июля, утро. Дружинное озеро
Солнце старательно заливало светом лесную поляну. Кусты вокруг то и дело слегка шуршали под лёгким ветром, доходившим с озера до самого кургана. С разных стороны слышались негромкие голоса бойцов, почти неразличимых на фоне зелени благодаря камуфляжу. Кто-то варил кофе на горелке, кто-то курил, кто-то просто наслаждался покоем летнего утра.
Мы сидели на ящиках, оставшихся от экспедиции Бехтерева, перебинтованные, побитые, обколотые Бог знает чем, но счастливые от осознания того, что всё это наконец закончилось. Ольга задумчиво разглядывала кружку с кофе, которую ей сунул один из бойцов. Мне, кстати, выдали такую же, только она сейчас стояла сбоку на деревянном ящике, пока я разговаривал с Москалёвым по телефону. Доцент был на редкость немногословен и, судя по голосу, неслабо злился за то, что ему не довелось самому прикоснуться к загадке Китежа. В конце он буркнул что-то вроде «Сидим, ждём» и отключился. Ну ничего, переживёт.
Седьмой, как мне представил его Бирюков, увидел, что я закончил болтать, и перестал шептаться с моими спутниками, продолжая рассказ уже нормальным голосом.
– И тут в Телеге вываливается новость – Кижский монастырь сгорел. Ну ни фига себе, думаю, решили не мелочиться? Подумаешь, памятник ЮНЕСКО!
– Это вон, к нему вопросы, – Андрей кивнул в мою сторону.
– Ты почто церковь сжёг, викинг комнатный? – издевательски ласково поинтересовался Седьмой, сверкая абсолютно лысым черепом.
– Да само так вышло, споткнулся об лампаду...
– А-а-а, ну тогда ничего. Тогда бывает. В самом деле, эка невидаль – подумаешь, церковь или монастырь. У нас их в России тьма-тьмущая, да, Слава?
Седьмой замолчал на секунду, выжидательно глядя на меня, а потом продолжил рассказ.
– Ну в общем я хватаю вертолёт, бойцов и лечу по джипиэсу. Там картинка вообще улётная была – тако-о-ой пожар в ночи, искры до неба!
– А там хоть что-то уцелело? – с надеждой подал я голос.
– А что, хочешь вернуться и сжечь, что не успел?
– Да не я это, говорю же! Это Дымы, а не мы!
– «Мы не дымы, дымы не мы!» – хохотнул Седьмой. – Вам всем ещё кровь неплохо бы сдать на наличие веществ, ограниченных в обороте на территории...
– Да ладно тебе, я же сам всё это видел, своими глазами. Да и ты видел. Последствия – так точно.
– А какая разница, что я видел, и что на самом деле произошло? Это с вас взятки гладки, вас там не было никогда, да и сейчас мы тут не сидим. А мне всё это расхлёбывать. Заварили мне тут... Шухер по всему Северо-Западу подняли. Индианы хреновы.
Седьмой повернулся к Ольге.
– И ты тоже, Лара Крофт нашлась тут! Ладно эти дебилы не наигрались. Один всякую ерунду находит, другой его поймать не может. Ты-то куда лезла?
– В смысле, куда? За мужем.
Седьмой лишь сплюнул со злости. Выдохнул, мотнул головой вправо-влево, разминая шею, и продолжил.
– На лодках же трекеры стояли, на каждой. Ну мы и пошли над озером по маршруту. В темноте не видно ни фига было, высадились на берег и нашли наших. Обыскали, собрали всё... Не повезло пацанам, конечно. Жалко, Бор тогда не убился сразу, вместе с умником этим.
Бирюков вспомнил Липу. С одной стороны, по сути ведь Слава убил его? С другой – при чём тут Слава, если тогда их атаковал Дым? А Слава просто делал всё, что мог, пытаясь выбраться из вражеского плена? Ещё неизвестно, как Манул поступил бы сам на его месте.
– У пацанов Гармины забрали, проверили трек – и оп-па! Пошли по точкам. Представляю, как в Вытегре обалдели – два вертолёта прямо в городе, не иначе ФСО пожаловала!
На поляне, прихрамывая, показался Даня. Седьмой не преминул и его поприветствовать.
– Вот, учитесь – единственный нормальный из вас! Монастырей не сжигал, в колдунстве с файерболлами не замечен. Получил осколок в ногу, а потом ещё и по башке и сразу всё осознал – сидеть тихонько и ждать, пока взрослые придут. Так ведь, Данила?
– Даниил. Дяденька Седьмой, а Вы нас когда уже до Петрозаводска на вертолёте покатаете? А то меня там жена ждёт беременная, пока я тут с вами в Зарницу бегаю аки пионер.
– Как воевать, так хрен! – Седьмой хохотнул, обнажив оба ряда крепких белых зубов. – А как детей делать – так тут как тут, да?
– В стране кризис, вот и спасаем Родину. Не всем же в солдатиков играть!
– Ты чего топал так долго? – Седьмой подпустил в голос заботу. – Тут до деревни метров двести всего!
– Так нога болит шо капец, еле дотопал. Ещё и вас тут в лесу поди найди, вырядились как ниндзи шервудские!
– Что, совсем больно ходить? Колено гнётся хоть?
– Да больно – не то слово! На ногу вообще еле ступить могу!
– Ну тогда я тебе, языкастому, сейчас помогу немного, – Седьмой встал с ящика, подхватил автомат и перчатки. – Группа! К вертолётам! Через три минуты взлетаем!
Ольга тихонько хихикнула и прижалась ко мне.
Вячеслав Седов. 30 июля, вечер. Псков
«Что такое переход сам по себе? Изменение состояния тела, его физических характеристик? Или же высвобождение некоей массы частиц – той, что мы принялись именовать когда-то душой?
Судя по всему, это всё же выход именно души, выход частиц - фотонов, например, являющихся одновременно и частицами, и волнами. Но с обратным знаком, если можно так выразиться. И фотоны, из которых, кстати, состоит свет, могут и двигаться с невообразимой скоростью, и передавать энергию, не имея при этом массы, во всяком случае, исходя из современных теорий в физике. Являясь тем, что принято называть сейчас фундаментальной частицей, фотон не сможет существовать без скорости, принятой за скорость света.
Отсюда и предположение про явление души как определенного потока неких фундаментальных частиц с обратным знаком – ведь те явления, принятые нами за защитников Китежа, есть не что иное, как именно душа. Душа человека, призванная служить во благо строго определенной цели».
– Ты чай будешь? – Ольга уже гремела на кухне кружками, пока я залипал в экран ноута: Москалёв прислал длиннющее письмо, где постарался максимально понятно описать все свои умозаключения.
– Буду!
«Каким-то образом наши предки нашли способ зафиксировать состояние души в виде потока частиц, способного передвигаться на определенное расстояние в произвольном направлении, передавая при этом довольно большое количество энергии – мы могли наблюдать это по тому, как Дым оказывал влияние на другие физические объекты. При этом Дым (ну не поворачивается язык называть эти чёрные сгустки душами) самостоятельно выбирал и направление, и расстояние, и передаваемую информацию. И скорость. И количество передаваемой энергии, кстати, тоже. Вспомните про то, как Дым выбивался из-под земли в Старой Ладоге. Представьте количество энергии, необходимое для того, чтобы пробить толщу пород и рукотворного фундамента, не теряя при этом скорости и направления движения? Либо наоборот, имея возможность эти направление и скорость менять прямо в процессе? И вспомните, как Дым ударял по машинам. Имей он те же характеристики скорости и энергии, что оставалось бы от тех машин? Да ничего, пожалуй.
Но ведь опять-таки удар был. И удар вполне себе кинетический, сродни выпущенной пуле. Являйся Дым лишь потоком частиц, мы бы наблюдали что-то сродни поражающим факторам ядерного взрыва, плавление вследствие светового излучения, и не более того.
Поэтому… поэтому фотоны не фотоны. Что-то иное, не менее фундаментальное. Просто не изученное – кто бы это изучал?»
Фотоны, не фотоны. Частицы, свет, энергия... Вроде и понятно, но как-то слишком уж запутанно.
Ольга села рядом на диван, поставив кружки на столик, и тоже уткнулась в экран. И не забыв при этом уткнуться головой мне в плечо.
«Если с Дымом понятно хоть что-то – поток частиц, обладающих массой и способный изменять скорость и направление движения (и передавать информацию изменением формы, то есть управлять оптической длиной пути) – то с процессом перехода сплошная загадка.
Согласно тому, что мы успели изучить в найденных материалах, Дым остается Дымом, если физическая оболочка, в свою очередь, остаётся относительно целой.
Человек, подлежащий становлению защитником, то есть Дымом (по собственной воле или нет – вопрос совершенно иного характера), должен был быть умерщвлён строго определённым способом. Медленная кровопотеря, вводящая организм в пограничное с биологической смертью состояние, давала некий временной промежуток, в процессе та часть, что принято называть душой, подвергалась прохождению через несколько слоёв породы, пропитанной кровью умирающего. Именно своей собственной, это важно!»
Телефон на столике зазвонил. Угадаете мелодию, если на экране высветилась надпись «Доцент»? Хоть телефон и новый, но для нашего дорогого Павла Георгиевича я сразу же установил персональный звук вызова, чтобы, например, знать, когда стоит брать трубку в семь утра, а когда нет. Провёл пальцем по зелёной иконке и сразу включил громкую связь.
– Слава, Вы тут?
– Нет, я здесь. А Вы там.
– Вы заняты?
– Как раз читаю Ваш опус о природе души и прочего.
– Слава! Бросьте, сейчас не до этого! Нам нужно увидеться. Как можно скорее!
– Я очень надеюсь, что Вы шутите сейчас.
– Слава! Вы же помните табличку, которую Вам подкинул Дым в Старой Ладоге?
Нет. Твою ж ты мать. Нет-нет-нет! Только не снова! Дай в себя прийти!
– Смутно помню. А что?
– Я здесь немного посидел с переводом...
– Пал Георгич, я вот сейчас вообще даже слышать не хочу ничего!
– Слава! Не перебивайте!
Я замолчал.
– Вы помните, чем знаменит Олег?
– Который? Князь? Вещий, что ли?
– Да!
– Да как и все. Славян объединял. Пользу наносил да добро причинял. А, ну ещё на Византию сходил вроде бы... – выдал я всё, что помнил из школьного курса.
– Тааак! Замечательно, что Вы упомянули Византию! Подробности помните?
– Не особо. Штурм Царьграда, щит на воротах, наёмники то ли из викингов, то ли из варваров...
– Именно, Слава! – Москалёва, казалось, от радости удар хватит. – Щит!
– И?
– Приезжайте! Завтра же с утра!
Профессор бросил трубку.
Я несколько секунд тупо разглядывал телефон. Затем выпрямился, потёр ладонями лицо и повернулся к Ольге. Она пристально смотрела мне в глаза. Я – ей, а она – мне.
Мы сдерживались секунды три, а потом дом сотряс взрыв хохота.