Поиск: начало. Китеж

Глава 6. Кудеверь

Вячеслав Седов. 27 июля, утро. Старая Ладога

Телефон, судя по всему, звонил уже довольно долго. Сознание сопротивлялось, медленно и неохотно выныривало из глубин сна, всеми лапами цепляясь за возможность продолжить свой полёт подальше от реальности, вкрапляя переживания, страхи, воспоминания и недавние мысли в полуинтерактивный фильм, когда ты вроде бы и в безопасности, но при этом окружает тебя такая беспросветная жуть... Причём, не просто окружает, а ты активно в этой самой жути барахтаешься, принимаешь – или сознание делает вид, будто бы ты на это способен – какие-то решения, удачные и не очень, немедленно сталкиваясь с последствиями этих самых решений, ощущая их на своей шкуре, просыпаясь и снова проваливаясь в тёмное забытье.

Я потянулся к прикроватной тумбочке, силясь открыть хотя бы один глаз. Промахнулся, начал шарить рукой в поисках телефона, задел пауэрбанк, от которого тот заряжался весь остаток ночи после монастыря. Задел неудачно, зарядное полетело на пол, с глухим стуком приземлившись на ковролин, потащило за собой кабель, а заодно и телефон. Чертыхнувшись, я зашарил рукой теперь уже по полу, свесившись с кровати. Смотреть на пол спросонья почему-то оказалось проще, чем на тумбочку, я даже прочитал на экране «Москалёв», но вызов прервался, стоило мне только подцепить пальцами кабель питания, а на экране издевательски высветилось время – восемь утра.

Вообще будильник должен был зазвонить через час. Пока вернулись, пока разобрали вещи, привели себя в порядок, оказалось уже около четырёх часов ночи. Меньше четырёх часов сна, в глазах словно бы песок, голова кружилась. Ещё и ноги болели с непривычки, всё-таки вчера по полной выложились на полусогнутых по кустам-крышам-катакомбам. Туда и обратно, между прочим.

Я сел на краю кровати, покачиваясь. Ольга, видимо, решила, что не слышит мою возню с телефоном и продолжала мирно спать, зарывшись в одеяло. Вот кому хорошо.

Собрав волю в кулак, я аккуратно, стараясь не шуметь, поднялся с кровати и на цыпочках выбрался из спальни, захватив по пути штаны из кресла. Прикрыл за собой дверь и потопал вниз, намереваясь перезвонить Москалёву из гостиной. Делать это наверху было бы бесчеловечно после такой ночи – перебужу ведь всех.

Я спустился на первый этаж, прошёл на кухню, нашёл в шкафу стакан и подставил его под кран фильтра. Осушил залпом, стало чуть легче. За ночь заложило нос и в горле пересохло, у меня часто по утрам такое бывает.

Так, с одной проблемой разобрались. Осталось унять головокружение и тремор от недосыпа.

Я вернулся в гостиную, вытащил телефон и сразу же наткнулся на входящий от нашего доцента. Негромко прокашлявшись, я принял вызов.

– Утро доброе, Пал Георгич!

– Слава, здравствуйте!

– Вы для меня сейчас олицетворение зла.

– Много спать вредно, я разве Вам не говорил?

– То-то я смотрю, Вы не дремлете.

Похоже, Москалёв был в хорошем расположении духа – в трубке послышалось что-то наподобие смешка. Ну или он просто чем-то поперхнулся.

– Слава, Слава... Зря Вы так. Пока некоторые бездельничали, предаваясь лености, я всю ночь корпел над историческими артефактами. Это Вам не подушку давить с супругой в обнимку.

– Пал Георгич, у меня к Вам деловое предложение. Вы тут?

– Да-да, я слушаю.

– Хорошо. Предлагаю Вам составить краткий путеводитель.

– Какой? Куда? – доцент явно сбился с толку. – Зачем?

– Куда я Вас сейчас направлю и буду направлять каждый раз, если Вы вместо моей жены продолжите меня будить по утрам. Напишите мемуары, поделитесь со всеми Вам подобными, кому чужды гуманизм и сострадание.

– Слава, я ведь мог и в шесть утра позвонить...

– Не сомневаюсь, с Вас станется.

– Но я решил дать Вам отдохнуть побольше. Как думаете, почему?

– Может быть, у Вас проявляются зачатки совести?

– Ага. Чуткость! – неожиданно проскрипел доцент голосом майора Пэйна.

Я не выдержал и сдался, рассмеявшись в трубку.

– Ладно, Павел Георгиевич, настроение подняли, спасибо! Вижу, Вы на позитиве с самого утра. Признавайтесь, есть повод? Или мы зря задницы об забор обдирали?

– Не зря, Слава. Совсем не зря!

– Даже так?

– У нас есть прямое указание на следующую точку маршрута! В подробностях!

Мне бы его оптимизм. Следующая точка – это здорово, конечно. Но сколько их, этих точек? Десять? Двадцать? Пятьдесят? Сто? Это вчера нам повезло, всё за один день сделали. Зато собирались так или иначе неделю. Бензина не хватит так отпуска проводить.

Я помрачнел, вспомнив вчерашнюю встречу под землёй с незваным гостем. Или хозяином подземелья, называйте, как хотите. Один фиг, стрёмно.

– А указания на общую длину маршрута там, случаем, нигде не было?

– И да, и нет.

– Как это?

– Приезжайте, я всё Вам расскажу и покажу.

– В смысле, «приезжайте»? Пал Георгич, мы вроде договаривались – Вы нам помогаете по телефону, пока мы развлекаемся в поле. У нас ни времени нет, ни ресурсов, чтобы после каждой точки к Вам кататься на постановку задач.

– Слава, не переживайте. Я же не просто так Вас зазываю – следующая точка в нашей области.

– О как, – только и смог выдавить из себя я.

– Да, именно так. Поэтому во второй половине дня жду Вас на чай. И на совещание.

– Неожиданно, если честно. Я думал, нам теперь куда-нибудь в Нижегородскую область пилить пару дней.

– Знаете, Слава, – Москалёв заметно убавил голос, – У меня есть подозрение, что Нижний здесь вообще ни при чём. Но об этом при встрече.

– Добро, профессор. Давайте тогда время не будем тянуть, пойду поднимать нашу компанию. Кстати, по инциденту новостей нет никаких?

– Нет, пока никто и ничего. Жду, когда кто-нибудь позвонит, либо полиция, либо руководство. Должны ведь позвонить, как думаете?

– Конечно. Ладно, может, к вечеру новости появятся. Мы как будем к городу подъезжать, я Вас наберу, хорошо?

– Да, конечно.

– Тогда всё, до связи.

Я собирался положить трубку, но доцент неожиданно вновь заговорил.

– Слава, будьте осторожны.

– Так мы всегда осторожны.

– Нет. Видите ли... Если верить написанному, это всё не просто так. И есть основания полагать, что... Ну что загадка наша может быть под охраной.

– О как, – второй раз за утро выдал я глубокую мысль.

– В общем, аккуратнее, хорошо?

– Постараюсь. Постараемся. И нам тоже есть, что Вам рассказать. В том числе и об осторожности.

– Слава, Вы что-то видели?

– Что-то видел. И не раз.

– Всё тогда, давайте уже при встрече.

– Договорились. Наберу.

Я нажал отбой.

Значит, возвращаемся домой. Что ж, пусть это и не слишком хорошо для коллекционирования впечатлений в отпуске, но зато вполне себе замечательно для семейного бюджета. Ничего против не имею, вот прямо совсем.

Я вернулся к раковине за очередной порцией так необходимой организму жидкости, после чего потопал наверх возвращать к жизни всю нашу компанию.

Через двадцать минут мы собрались в гостиной. Я хотя бы уже пришёл в себя, а вот остальные выглядели довольно помятыми и откровенно сонными. Вручив каждому по кружке с дурно пахнущей отравой «три-в-одном», я затем поведал свежие новости о новой точке нашего маршрута, вернее, пока лишь направлении. И особого восторга не снискал, что было вполне ожидаемо.

– Ну нет, Слав. Ерунда какая-то, – Даня возмущался, то и дело озираясь на Алису. Та молчала, периодически глотая то, что кто-то по недосмотру окрестил «кофе». – Нам теперь весь отпуск взад-вперёд кататься?

– Дань, – вполне искренне удивился я. – Ну я ж откуда знаю? Я рассказал всё то же, что и он мне.

Пауза.

– Сам посуди. Мы год этого отпуска ждали. Хотели прокатиться, отдохнуть. Впечатлений набраться, в конце концов. А вместо этого мы сначала почти день едем сюда, ну ладно, полдня. Потом часовая прогулка, и всё. Мы с тобой по кустам шариться, а девчонки в доме заперты. А теперь по звонку престарелого Индианы мы должны всё бросать и тащиться назад, домой. И так будет весь отпуск, это я тебе точно говорю.

И ведь Даня прав. Ну так, чисто по-человечески. Он ведь не за себя сейчас радел, Алиса тоже целый год мечтала куда-то выбраться. А с учётом новых обстоятельств в виде пополнения семейства – не буду я с ним спорить. Для Дани сейчас на первом месте семья, Алиса с малышом. И её желание для него закон.

То есть всё понятно, конечно, но как же мне без него тяжко будет!

– Дань, нормально всё, не переживай. Я ж с тобой не спорю, ничего не доказываю, – я примирительно поднял руки. – В конце концов, вам сейчас просто вредно постоянно в дороге быть. Я с Москалёвым договорился, мне и искать. Так что давайте вы по своему плану, а мы по своему.

Я покосился на Ольгу. Та явно не горела желанием сейчас возвращаться домой, но молча поддерживала меня. Блин, вот ведь жена декабриста! Спасибо тебе, счастье моё, судьба, душа моя.

Мы одновременно замолчали. Все смотрели каждый в свою точку, Даня вздохнул – решение далось ему непросто, но выбора у него особого и не было. Я почувствовал, что нужно как-то сглаживать ситуацию, иначе весь отпуск с таким осадком насмарку, и у нас, и у ребят.

Знали бы они, что именно произошло вчера в пещере. Знали бы они, что я видел у себя дома. Но ведь не расскажешь.

– У меня только единственная просьба будет. Дань, если сильно припечёт, если будет совсем тяжко – я тебя... вас, вернее, выдерну на помощь. Мы понятия не имеем, куда нас занесёт дальше. И что нас ожидает. Будем рассчитывать силы, но если припрёт – я звоню. Мне кажется, такой вариант будет удобнее для всех. Вы сможете полноценно отдохнуть и впечатлений набраться, а мы проверим идею Москалёва, вдруг нас это всё-таки к чему-то интересному приведёт?

– Слав, а ты не думал послать его куда подальше? Пускай сам монастыри грабит, тоже мне, норвег от науки.

Я снова вспомнил незваного гостя.

– Думал, Дань. Но мне и правда интересно, к чему это всё приведёт.

– Только давайте аккуратнее, – вдруг подала голос Алиса. – Табличку же вашу украли, даже охранник пострадал. Или вы ружья с собой просто так брали?

Вы что, сговорились? Я и так аккуратнее некуда. Да и знаний теперь прибавилось. Ничего, нормально всё будет. Наверное. По крайней мере, та сила, что охраняет секреты табличек, больше нам не враг почему-то. С чего я это взял? А не знаю, просто такая уверенность после вчерашнего. Вот не враг, и всё тут.

– Не переживай, – снова вмешалась Ольга в разговор. – Они у нас оба умнички, всё делают правильно и рисковать зря не будут. Лучше расскажи, куда вы дальше?

– Ну... Мы думали перед отпуском. Хотим в Рускеалу заскочить, а оттуда в Кижи. Может быть, по пути и на Валаам. Ещё было бы неплохо до Устюга, посмотреть, как Дед Мороз летом отдыхает, но это уже по самочувствию.

– Вот и замечательно! Мы же сейчас не знаем, куда нас занесёт дальше. Может, ещё где-то пересечёмся.

На том разговор и закончили. Позвонили хозяйке, и пока она ехала, быстренько навели порядок, заодно перехватив несколько бутербродов, и закинули вещи в Хантер. Уже выезжая из коттеджного посёлка, я уступил дорогу целой колонне из нескольких Паджеро и фургона, смутно показавшихся знакомыми. Вся процессия выглядела довольно специфично, сразу навевая мысли то ли о каких-то ОБМ, то ли КТО. В общем, ничего хорошего от такой компании ждать не приходилось, поэтому мы поспешили убраться подальше.

Хайлюкс всё так же стоял ровно там, где мы его и оставили. Перегрузив вещи ребят и забрав кое-что из своего, мы пожелали друг другу хорошего отпуска и лёгкой дороги. Все поочерёдно обнялись, а затем мы расселись по машинам и тронулись каждый в своём направлении – Даня с Алисой налево, вдоль длиннющего поворота, куда мы ещё не ездили, а мы с Ольгой направо, мимо крепости и монастыря. Нас ждала обратная дорога: Волхов, Кириши, Новгород, Псков.

А по Староладожской крепости мы всё-таки погуляли, хоть и недолго, заодно взяв более-менее сносный кофе в кафе через дорогу напротив.

Андрей Бирюков. 27 июля, ночь. Старая Ладога

Бирюков молчал и мрачно осматривал свою группу, расположившуюся в монастырском дворике. Плохо. Трое трёхсотых. Два из них тяжёлые. Тёзка Бирюкова, Андрей Сол, фамилия коего была одновременно и позывным, закрыл там внизу собой Бехтерева, когда неизвестный враг выстрелил прямо через стену чем-то необычным, отдалённо напоминавшим дымовую гранату. Только чёрный дым рассеивался моментально, прямо на лету, да граната несла в себе некое подобие кумулятивного выстрела к гранатомёту, прошив каменную кладку, осколки которой разлетелись смертоносной шрапнелью по всему подземному залу.

Бор отреагировал первым, как и подобает командиру группы, пусть и временному:

– Ложись!

И всё равно его крик прозвучал слишком поздно. Дымный шлейф беззвучно пронёсся через подземелье прямо из стены, подле которой стоял огромный каменный ящик, и ударил в угол стены противоположной, по каменной кладке в той стороне, откуда они в помещение и заходили.

Сол, неотступно следовавший за Бехтеревым, лишь успел вскинуть руки в тщетной попытке закрыть голову и отшатнуться вправо, тем самым ненароком закрывая профессора от каменного крошева. В следующую секунду стена взорвалась, а в воздухе мерзко взвизгнуло сродни ОЗМ-ке облако каменных осколков.

Среагировать на команду успели не все. Бехтерев не успел. И Сол тоже. И умники, и ещё двое бойцов.

Камни ударили по стенам, стуча и выбивая местами искры. Что-то сильно ткнуло Сола в руку, да так, что того бросило на профессора. «Хорошо, хоть не в голову». Сол отпихнул от себя Бехтерева, пиджак которого выбросил целое облако пыли. Поднял глаза на остальных и увидел, как беззвучно заваливается на спину один из учёных – вместо левой половины нижней челюсти у того зияла развороченная дыра, где на долю секунды блеснуло что-то ярко-белое. В тот же миг эта пустота заполнилась багряной чернотой, залив кровью всё вокруг. Длинный истошный вопль, казалось, заполнил собой всё подземелье. Сол быстро отвёл взгляд, и, борясь с приступом тошноты, попытался прикрыть рот правой рукой. В поле зрения попал ещё один из своих – тот орал и катался среди пламени по полу, всеми силами стараясь сбить его с одежды: каменные осколки перебили ногу деревянной чаши, та упала вместе с горящими лампадами, расплескав масло широкой лужей, которая моментально вспыхнула, чадя копотью в свете языков огня и фонарей. Плечо шевельнулось в нужном направлении, но рука словно бы зацепилась за что-то. По костяшке почему-то то и дело бил затвор Грача на поясе под курткой.

Сол дёрнул рукой пару раз, неожиданно плечо отдало болью, которая за какую-то секунду из тупой ноющей превратилась в нечто, готовое свести Андрея с ума... Он опустил глаза и не сразу понял, что руку перебило или перерубило где-то посередине плеча, и основная её часть сейчас болталась, периодически ударяясь о бок наёмника, удерживаемая лишь рукавом софтшелла цвета хаки, огромным бурым пятном быстро напитывавшимся кровью.

Прямо как есть, не успев даже воздуха в грудь набрать, откуда-то из самой глотки, из утробы, начал подниматься то ли вой, то ли скулёж, то ли крик. Ещё секунда, и Андрей не выдержал и заорал в полный голос – настолько нестерпимой была боль – одновременно продолжая мотать остатками плеча в тщетной попытке поднять начисто перебитую конечность, а левой пытаясь водрузить перебитую руку на место.

А затем все вокруг засуетились, забегали. Кто-то подхватил Сола, вроде бы даже воткнул шприц-тюбик в другую руку, одновременно перематывая турникетом культю. Боль не отпускала, но стала какой-то стабильной, да и сердце перестало заходиться от ужаса. Но мозг всё равно отказывался принимать потерю ещё минуту назад вполне себе полноценной части тела.

Вокруг учёного уже собрался целый ряд спин, как своих, так и кого-то из наёмников. Видимо, пытались спасти как-то, хотя если задело шею, спасти можно разве что душу. Это если судить по характеру повреждений. Бедолага орал, периодически сбиваясь на захлёбывающееся бульканье, переходящее в приступы кашля. Сол видел лишь хаотично дёргающиеся ноги раненого. Брюки у того задрались выше голени, и между носками и штанинами мелькали полоски бледной кожи, сплошь покрытые густыми волосами.

Сол понял, что начинает терять сознание – то тщетно пыталось удержаться, цеплялось за мелкие детали, изо всех сил старалось концентрироваться на них, хоть и безуспешно. Мысли начали растворяться, вся правая половина тела с каждым ударом сердца взрывалась дикой болью. В висках стучало, пульс, подобно бобслеисту на зимней олимпиаде, лишь набирал скорость. Андрею оставалось только наблюдать за происходящим, будучи не в силах пошевелиться самому.

Все оставшиеся невредимыми понемногу отлипали от пола, ощетинившись во все стороны кто дробовиками, кто фонарями. Чей-то силуэт пытался что-то рассмотреть на стене, из которой прилетел выстрел. Сол не мог толком разглядеть, чей именно – перед глазами уже всё плыло. В воздухе стоял запах горелого камня, масла и синтетики, к которому примешивался до жути знакомый запах крови. Хотя бы не обделался никто, кажется.

А потом Сол всё же потерял сознание. Успел только заметить, как в жуткой гримасе искривляется рот Бора, на весь зал выкрикивая какие-то команды, больше напоминавшие собачий лай. Цвета начали искажаться, растворяться и смешиваться. Взгляд Андрея зацепился за капли слюны, вылетавшие изо рта Бартенева, крохотными искорками алмаза сверкавшими в свете фонарей, а после картинка поплыла, поехала в сторону и вверх, сменившись чернотой.

Его, учёного и обгоревшего наёмника буквально бегом вытащили из катакомб. Вроде бы был ещё выстрел или два где-то в глубине подземелья, когда их уже поочередно поднимали с помощью верёвки. Благо, никто больше не пострадал.

Они уже почти выбрались, Андрей очнулся на какое-то время и даже успел увидеть распахнутую дверь, как в висках снова застучало, а сзади раздались вопли, перемежаясь то матом, то чем-то и вовсе нечленораздельным. Сол сообразил, что нападавшие, похоже, вернулись и предприняли новую попытку атаковать группу. Внезапно напарник, что тащил его, зацепил перебитую руку, свет померк перед глазами Андрея, и он снова отключился.

Когда все уже выбрались наружу, Бирюков несколькими короткими командами распорядился оказать необходимую доврачебную Солу и учёному бедолаге, после чего их погрузили в один из Паджеро и умчали в больницу. Как там будут объяснять происхождение ранений, его не особо интересовало. Наёмники свяжутся по дороге с конторой, а те выйдут на руководство больницы. За это можно не переживать.

Отдал команду рассредоточиться – так хотя бы не сразу всех перебьют. Хотя Андрей сомневался, что нападение повторится. Похоже, их просто предупредили во второй раз. И, похоже, что им очень повезло отделаться одним лишь предупреждением. Надеяться на такую удачу впредь уже не стоило.

Бирюков стоял посреди двора, убрав дробовик за спину и засунув руки в карманы брюк, и задумчиво пялился на тёмное пятно возле стены, представлявшее собой Липу. Тот, прислонившись спиной к осыпающейся кладке, тихонько сидел прямо на куче строительного мусора, подобрав колени и почти не шевелясь. Прямо перед Андреем размахивал руками Бор, брызжа слюной и заходясь от бешенства, требуя то ли немедленно найти и покарать, то ли вызывать подмогу. Бирюков молчал, не особо вдаваясь в лай замкома, лишь переносицу почесал – пыль набилась в нос, и отчаянно хотелось чихать.

Мысль, точно мышонок в траве, мелькнула хвостиком, за который Андрей изо всех сил постарался ухватиться. Он не стал дослушивать длинную тираду Бора, просто отвернулся, поймав на себе странный взгляд Бехтерева, и, не проронив ни звука, зашагал к стоянке. Нужно подумать. От неожиданности Бор затих и вроде бы окликнул его пару раз. Бирюкову было всё равно.

Что самое интересное – незадолго до них в подземелье кто-то побывал, оставив и следы взлома, и следы присутствия... Но ничего не взял. Почему? Игумен, спускавшийся и уцелевший, клялся и божился, что всё из того, что в пещере было, осталось на своих местах. Что же это за конкуренты такие, которые ничего не воруют, не мешают и не попадаются на глаза, постоянно опережая их буквально на один шаг?

От стены отделился Липа и двинулся вслед за командиром, отставая на пару десятков шагов.

Что они делают?

Сопровождают научную экспедицию? Так.

Почему научной экспедиции внутри своей же страны нужна вооружённая охрана?

Разве на них нападали люди? Причём нападали уже дважды. Да, каждый раз кто-то оставался в живых. Позавчера Андрей, сегодня вся группа. Теоретически.

Неведомый, потусторонний враг. Появляющийся лишь тогда, когда они каким-то образом приближаются к тайнам древности.

Враг блюдёт свои интересы. Враг защищает то, что принадлежит не им.

Получается, они воры? На своей же земле?

Что было на табличке, которую он рассматривал тогда в самолёте? «Китеж»? Выходит, он всё-таки существует? Или дело не в нём? Или Китеж лишь промежуточная цель?

Как бы то ни было, выходит, что они просто грабители. Как мнимые «египтологи», устремившиеся к пирамидам и гробницам, тащившие оттуда всё мало-мальски ценное. Андрей вдруг вспомнил «Мумию». А ведь там «египтологи» закончили не очень хорошо. Вернее, совсем нехорошо.

Да и были они там отнюдь не на светлой стороне.

Древняя тайна, какие-то учёные, имеющие достаточно денег и нанимающие охрану. Нападения неведомого врага. Который атакует исключительно их – в университете ведь табличка спокойно лежала. Её даже изучал кто-то.

Да и сейчас – их потрепало. Сол вообще без руки останется наверняка, если только местные фельдшеры чудо не сотворят. А игумен, который спускался с ними, цел-целёхонек. Даже пылинки не попало.

«РПГ»... Да нет, Бор, не РПГ это. Липа вон, тоже видел этот твой РПГ. Кстати, а почему так взбесился Бор? Андрей видел, как тот несколько раз не то чтобы шептался с Бехтеревым, но разговаривали они очень тихо. Осмотрительно, если это слово тут применимо.

Нет, понятное дело, что не существует добра и зла в чистом виде, белого и чёрного, если угодно. Всегда благо для одного оборачивается несчастьем для другого. Этакий всемирный баланс, закон сохранения энергии.

Бирюков уже почувствовал, уже понял, хоть и не мог сформулировать – сторона добра в этой истории отнюдь не там, где сейчас находилась вся его группа. Он, заложив руки за спину, задумчиво смотрел в темноту Волхова. Древняя и могучая река размеренно мерцала перед ним, тысячи лет перемещая огромные массы воды из Ильменя в Ладогу. Былинные места, где история славянского, русского, российского государства веками шла своим чередом. Цивилизации рушились, исчезали и появлялись племена, страны образовывались, шли войны, строились и сгорали города... Или уходили под воду.

Китеж?

Те просто не хотят, чтобы люди вмешивались в ход истории?

А как же генетика? Космонавтика? Искусственный интеллект? Или это естественный ход истории? А то, во что влезают сейчас они, его нарушает?

Что же, город реален? И что-то там есть? Что-то, что может повлиять буквально на всё, на всю человеческую жизнь. На всю историю. Понятно, что это не материальное. Деньги или ресурсы так не охраняют.

Знания?

Технологии?

Могли древние владеть чем-то, что сейчас повлияло бы на человечество? Теоретически. Достаточно пирамиды вспомнить. Хотя нет, технология обработки камня в век бетона, полимеров и синтетики... Нереально. Математические расчёты для строительства? Так сейчас гораздо более сложные инженерные задачи решаются. Тоже мимо.

Что может повлиять на весь мир? На всё человечество? На развитие цивилизации?

Доказательство существования Бога, разве что. Или души, рая и ада. Вечный двигатель. Философский камень. Бессмертие.

Сзади послышались шаги. Липа. Бирюков обернулся.

– Андрей!

Он молча смотрел на Липу, ожидая, что тот скажет дальше.

– А ты уверен?.. Ну... Что мы во всей этой истории... – Липа описал рукой полукруг. – что мы на правильной стороне истории?

Вот те раз. Липе понадобилось на одну встречу с теми меньше, чем Андрею. Сообразительный парень, хороший боец. Все бы такие в отряде были.

От монастыря послышались голоса. Бехтерев в сопровождении Бора вышли на стоянку и направились в сторону Бирюкова.

– Присмотрись к Бехтереву, – Андрей ответил вполголоса, чтобы не услышали приближающиеся к ним соратники. – И с Бором аккуратно, глаз не спускай, не то что-то.

Приближался рассвет…

Александр Бехтерев. 27 июля, ночь. Старая Ладога

Бехтерев задумчиво смотрел в темноту монастырского двора, переваривая увиденное и пытаясь соотнести всё это с очередной порцией знаний, выуженных им в подземелье. Сзади послышались шаги. Он повернул голову – Бор. Неприятный тип, но туповатый и амбициозный. А что если?..

Бехтерев тяжело вздохнул. Бор отчего-то считал, что профессору сейчас очень необходима компания.

– Александр Витальевич! Вас не затруднит объясниться?

Бехтерев даже оборачиваться не стал.

– Олег... Романович, кажется?

– Так точно!

– Так вот, Олег Романович. То, чем мы занимаемся, представляет собой невероятно ценный... Давайте назовём это экспериментом? Невероятно ценный эксперимент. И для науки, и для страны, и для всего человечества. Понимаете?

– Понимаю. Фотографирование надписей на стенках важно для всего мира. Продолжайте.

– Да. И награда здесь получится слишком уж высокой. Это не нашего с Вами уровня дело. Да даже министрам такие вещи знать не положено!

Бор присвистнул.

– Александр Витальевич? О чём всё-таки речь?

– Олег Романович! Я такие вещи даже Вашему командиру рассказывать не вправе.

Бартенев умолк на несколько секунд, переваривая услышанное.

– Но ведь... Вы же видите сами – он недееспособен. Контуженный, короче. Его же в Пскове неслабо башкой приложило.

– И что из того?

– Он не командир уже! – Бор украдкой оглянулся по сторонам и наклонился к Бехтереву, сбиваясь на быстрый шёпот. – Бирюков не способен трезво и адекватно оценивать ситуацию!

– И что же нам делать тогда? Как же мы будем действовать без командира?

Бехтерев смотрел, как Бор ломается, стесняясь произнести вслух то, что уже давным-давно захватило его мысли.

– Олег Романович! А разве не Вы старший по званию после Бирюкова?

– Так точно! Я!

– Выходит, Вам и командование принимать, случись что с действующим командиром?

– Так точно!

Теперь уже Бехтерев наклонился к Бору, зашептав тому на ухо:

– Нельзя, чтобы информация пошла куда-то, кроме нас с Вами и Шмелёва! Вы даже не представляете, насколько опасной может быть вся эта игра! И насколько огромным может оказаться вознаграждение того, кто... Впрочем, неважно.

– Профессор, о чём Вы?

Бехтерев сделал вид, что замялся, продолжив после паузы.

– Вы же видели своими глазами всё. Скажите, это было похоже на выстрел? Как вы назвали? Эр-Пэ-Гэ?

– Не очень. Знаете, я глазам своим не поверил сначала. А ведь эта штука преследовала нас и на выходе. И потом, когда мы уже наружу выбрались, её ведь Манул с Липой видели тоже.

– Та-а-ак! И что это, по-вашему, было?

Бехтерев вытащил из кармана телефон, открыл галерею и ткнул в одно из последних фото, снятых там, снизу. Благо некоторые догадки на основе вполне реальных фактов у него уже имелись, да и вероятность того, что наёмник разберёт хотя бы слово на древнерусском была ничтожно мала.

– Вам кратко или как?

Бор ещё раз быстро огляделся.

– Давайте кратко, а там посмотрим.

– Ну хорошо. Если кратко – легенда о Китеже отнюдь не просто легенда. Китеж существовал, мы это уже знаем со стопроцентной уверенностью. Но главное – не сам город, не то, что он ушёл под воду. Главное в том, что древние знали, как сделать человека бессмертным. И знали, как наделить человека сверхъестественными способностями. И тот, кто доберётся первым до этих технологий древних, получит главный приз.

Бехтерев многозначительно замолчал. Бор несколько секунд переваривал услышанное.

– Погодите. То есть на нас что, человек напал? Вы это хотите сказать?

Бехтерев ещё раз открыл снимок.

– Здесь об этом прямо говорится. Да Вы и сами всё видели. Теперь понимаете, какая ставка на кону? И почему нельзя, чтобы об этом узнал кто-то посторонний?

Бор хищно облизнулся.

– Теперь понимаю. Но ведь... Кто первый встал – того и тапки?

– В каком смысле, молодой человек?

– Если научная экспедиция найдёт технологию... Профессор, Вы ведь не молодеете. Да и я тоже. Разве не заманчивая перспектива?

– Думаю, мы найдём общий язык, – Бехтерев посмотрел поверх очков и улыбнулся.

Вячеслав Седов. 27 июля, вечер. Кудеверь

Кудеверь, как и раньше, встретила нас буйством зелени, неугомонным щебетом птиц всех мастей и шелестом листвы под жарким июльским солнцем. Впрочем, в этот раз нас интересовали не те места, что мы посещали до этого. Наш доцент, то и дело сверяясь с картой и навигатором, вёл нас в точку в семи с половиной километрах севернее. Путь наш преграждали несколько речушек и пара озёр с болотами, поэтому мне пришлось сделать изрядный крюк к востоку, превративший «табличные» семь вёрст в шестнадцать с лишним километров.

Самым забавным оказалось то, что в этих местах я уже бывал ранее, несколько лет назад, в бытность увлечения фотографией. Точка на карте оказалась горой Лобно, насколько это можно было назвать горой, разумеется, при высоте чуть более трёхсот метров от уровня моря. И, кстати, ещё тогда я натыкался на руины какой-то церкви на вершине этой горы, показавшиеся мне относительно современными. Я тогда посчитал, что им лет двести от силы, хотя о возможности строительства новой церкви поверх более древней я не подумал.

Уютный, но очень пыльный просёлок петлял мимо огромных дубов, пыль взмывала в воздух, рисуя промеж листвы яркие трассы оранжевых солнечных лучей. Мимо машины деловито сновали всякие крылато-полосатые разных размеров, а стрёкот кузнечиков, как порой казалось, способен был заглушить даже звук мотора.

Спутников моих летняя идиллия тоже разморила. Ольга откинулась на сиденье, закинув руки за головой, и лениво поглядывала по сторонам умиротворенным взглядом. Доцент расположился на заднем сиденье, буквально распластавшись по нему, то опуская взгляд на карту рядом с собой, то на навигатор в руке и периодически одобрительно то хмыкал, то кивал головой.

Машина то и дело влетала в какую-нибудь яму или же подскакивала на кочке, и тогда из багажника доносилось звонкое бряцание – после вчерашнего совещания тот был забит шанцевым инструментом чуть ли не до отвала. После обеда, когда мы собирались, я закинул туда пару лопат, пару топоров, лом и кувалду, а Москалёв, когда мы заехали за ним, добавил к этому ещё один лом, кувалду и самую натуральную кирку, какие я только в фильмах видел. Видать, доцент наш и в самом деле не только в кабинетах штаны просиживал. Ещё он норовил взять с собой лампу, летучую мышь, но я быстро объяснил ему, что на дворе уже не семидесятые, и выдал один из мощных поисковых фонарей, способных бить пучком света аж на полкилометра. Откуда у меня это всё? А вы покатайтесь по глубинке, вопросы сами отпадут.

Просёлок привёл нас в деревню Власково, которая ничем не отличалась от сотен других деревень на просторах средней полосы – где-то крепкие домики, где-то полусгнившие развалины. Покосившиеся и поросшие мхом заборы соседствовали со спутниковыми тарелками и пластиковыми окнами. Недоумение вызывало лишь одно – почему в такой глуши до сих пор кто-то живёт?

Впрочем, понятно, почему. В одном из дворов нам повстречался Рейндж Ровер с номерами Ленобласти. А на самом выезде из деревни мы встретили Порше Каррера с московскими номерами. Дачники, стало быть. Ну ладно, Рейндж, но Каррера-то как сюда добралась по местным ухабам? Вот вам и чудеса наяву.

Мы миновали крайний участок, дубы расступились, словно по команде, и машина выскочила на небольшое поле буквально в сотни полторы метров в длину и ширину. А за полем внезапно – именно внезапно, поскольку увидеть это из деревни мешали всё те же дубы и кустарники – предстала гора Лобно.

Да, назвать горой это можно было лишь с усмешкой, но для области, целиком состоящей из озёр, болот и лесов, эти вот триста метров к небу производили ярчайшее впечатление сродни, например, Башне Дьявола из инопланетянина, даром, что место считалось святым. Я это зрелище наблюдал уже во второй раз, а мои спутники, похоже, в первый. По крайней мере, Ольга точно в первый. И всё равно после лесных равнин зрелище немного захватывало дух.

Гора густо поросла смешанным лесом. Мы подъехали с северной стороны, и здесь было вдоволь елей и сосен, вразнобой перемешавшихся с дубами, орешником, берёзами, рябиной и даже клёнами. И кустарник, мама дорогая! Кустарник заполонил собой всё. Я и не припомнил такого буйства природы в прошлый свой визит.

И, тем не менее, дорога к вершине была вполне цела, двумя колеями раздвигая мощную поросль и исчезая поворотом метрах в пяти.

Посреди поля я остановил УАЗик.

– Ну что, Пал Георгич, нам точно туда? А то туризм туризмом, но, насколько помню, туда ещё забраться надо.

– Слава, смотрите сами, – он ткнул мне в нос экран навигатора. Отметка, которую он в пути перенёс с карты, маячила прямо перед нами чуть более чем в двухстах метрах.

– Держитесь, значит. Всем отстегнуть ремни, если что, выпрыгивайте.

В конце поля, перед самым подъёмом, я подключил полный привод. Теперь только вперёд, медленно и аккуратно.

Стоило нам только въехать в кустарник, как мгновенно приглушились все звуки. Даже солнце еле-еле пробивалось сквозь густо переплетённые ветви и листья всех мастей и размеров. Дорога моментально пришла в негодность, под колёсами зашуршала глина и гравий. Как же замечательно, что здесь дождя давно не было, да простят меня местные огородники.

Ранее с вершины, похоже, то и дело текли бурные потоки воды, испохабив дорогу до невозможности – рытвины пересекали колеи полуметровыми бороздами. Подъем был крутой, очень крутой, я постоянно косился на инклинометр. Машина, казалось, ещё вот-вот и опрокинется на правый борт. Ольга вцепилась в рукоятку перед собой, уперевшись ногой в дверь, а доцент... А не знаю я, что там доцент, мне на него смотреть некогда было.

Мотор ревел, я даже думал включать пониженную передачу, но ничего, вроде и без этого мы ползли понемногу к вершине. Полный привод в сочетании с самоблоками исправно делали своё дело. Из-под колёс время от времени выстреливал гравий, с шелестом прошибая кусты и гулко отскакивая от стволов деревьев. Хоть бы там никого из местных не оказалось.

Один раз Ольга громко пискнула и схватилась за ушибленное колено – в этот момент мне пришлось одновременно выворачивать руль влево, к вершине, перепрыгивая через глубокую расселину задними колёсами, а передним правым перескакивать через большой валун, скатившийся прямо в колею. И выбраться из колеи тоже никакой возможности не было, слева стояла стена кустарника, а справа сантиметров через двадцать был склон вниз, поросший всё тем же кустарником. И уклон градусов тридцать пять. Я даже пожалел, что у нас открытая машина, металл над головой сейчас придал бы уверенности.

И всё же мы ползли вверх, медленно но верно, метр за метром отвоёвывая склон... У кого? Можно было бы сказать, у природы, но это слишком пафосно. Так что мы просто карабкались вверх, цепляясь зубастыми покрышками за всё, что только можно. И старались не отбить себе всё, что только можно на камнях и глиняных рытвинах.

Нет, не подумайте – подъем не был ни опасным, ни изнурительным. Просто каждый миг казалось, что ещё вот-вот, и машина начнёт либо переворачиваться, либо сползать назад. Наконец, позади остались последние расселины и упавшие деревья, и Хантер, оставив на бортах глиняные разводы, выбрался на вершину. Ну и мы с ним заодно, понятно.

Проморгавшись от яркого света, даром что вечернего, после сумерек кустарника и деревьев, мы разглядывали площадку перед нами. Привычная трава по пояс, всё те же птицы и вездесущие кузнечики. Небольшая роща впереди, сквозь которую виднелись кирпичные стены. Колея в грунте огибала её слева, куда я и направил машину. Миновав рощу, мы выкатились на ровную площадку, оставив развалины справа позади в нескольких метрах. Всё, прибыли. Я заглушил мотор, развернув машину полубоком к развалинам.

Перед нами расстилалась ещё одна площадка, метров сто на пятьдесят. Трава, как ни странно, здесь была не такая высокая, будто бы кто-то регулярно тут устраивал то ли фестивали, то ли в футбол гонял. Так не поймёшь. Метрах в двадцати, ближе к склону, возвышался здоровенный деревянный крест, обращённый лицевой стороной к раскинувшемуся перед ним пейзажу внизу. А пейзаж, признаться, впечатлял.

От нас и до самого горизонта простиралось натуральное зелёное море, как в той советской песне про крыло самолёта над тайгой. Где-то море немного возвышалось, где-то, наоборот, темнело, обозначая низменности. Но повсюду, насколько хватало видимости, глазам открывалась бесконечность зелёных оттенков, на самом виднокрае перетекавшая в бело-голубую бездну летнего неба.

С хрустом потянувшись и совершив несколько совершенно классических движений зарядки влево-вправо, я взглянул на Ольгу. Та, замерев, широко раскрытыми глазами просто пожирала распростёртый перед ней пейзаж. Мысленно я ухмыльнулся – ну да, это тебе не твой родной Ташкент со степями – и обошёл машину, обняв супругу и крепко прижав её к себе. Всё же и в путешествии не стоит забывать, что мы семья.

– Красиво!

– Красиво. Очень, – согласился я.

Даже наш доцент оценил красоту момента и не мешал нам, хоть и недолго. Сзади зашуршала, зашелестела трава, после чего порядком надоевший за последние дни голос проскрипел:

– Молодые люди, мы с вами немного не доехали, если вам интересно.

– Вот же бестактный козёл, – полушёпотом пробормотала Ольга.

– Я всё слышу. И считаю необходимым заметить, что мы с вами сейчас находимся посреди какой-то магнитной аномалии!

Тут уже я повернул голову.

– То есть аномалии?

– Сами посмотрите.

Москалёв прошуршал по траве к нам, разворачивая в нашу сторону ладонь с навигатором.

– Видите, отметка, которую я поставил по дороге?

Мы видели. Отметка прыгала, описывая круги диаметром метров сто пятьдесят-двести от того места, где мы находились.

– Ну, Пал Георгич, вывод простой – место необычное, поэтому здесь и правда что-то может быть. Зачем всё усложнять?

– Я не усложняю, я пытаюсь разобраться, куда нам двигаться дальше.

– К северу. Давайте ещё раз к описанию, – я вздохнул и отпустил Ольгу, отобрав навигатор у Москалёва. Замечательно, теперь мы ещё и стороны света по кругу вращаем.

– В описании у нас сотня саженей к северу. То есть порядка ста пятидесяти метров...

– ...«расположен туалэт» – буркнул я голосом Папанова.

– Находится некий камень, закрывающий вход в пещеру, – невозмутимо продолжил доцент.

– «Алёшенька, ты камушек-то где взял», – теперь уже Ольга цитировала популярный мультфильм.

– С вами иногда невозможно работать, вы слишком молоды и несерьёзны.

– А вы слишком зацикливаетесь на цели. С чего вы вообще взяли, что Китеж – вещь конечная? Может, это вообще путь к чему-то, а не конкретная точка на карте?

Павел Георгиевич замолчал, после чего глубоко и горестно вздохнул:

– Вы знаете, я сам к этому выводу в последнее время прихожу. Что Китеж – не есть град в прямом смысле этого слова. Что это некое состояние, которое выстраивает в себе человек, прошедший определённый путь. И в процессе постигания этого пути человеку открываются некие истины, обладание которыми делает его носителем этого самого Китежа, что бы древние не имели в виду под этим словом.

– А-а-а, так мы тут в процессе дзен познаём и вход в нирвану ищем, а духи чёрные нам в этом активно помогают, так, по-вашему?

– Не знаю, Слава. Давайте просто искать. Думать будем потом, когда факты появятся.

– А Вам их сейчас недостаточно?

– Слова, молодой человек, слова. Вы слишком молоды ещё, уж не обижайтесь. У вас нигилизм прёт, тот самый, как у Обломова. Вспомните замечательный фильм «Формула любви» – как бы ни был красноречив молодой человек, желая воскресить статую, всё решил только поступок, но никак не слова.

– Это аномалия Вас так на философию сподвигла? – я снова хохотнул.

– Давайте искать, а там разберёмся.

А ведь прав доцент, хватит отдыхать. Я вернулся к машине, выудил оттуда бутылку минералки, сделал несколько глотков и вернулся к спутникам.

– Берём лопаты и всё прочее и топаем на север вниз по склону.

– Замечательно, а север – это куда?

– Профессор, вам карта для чего дана?

– Карта... Как я Вам по карте сориентируюсь, когда тут сплошь зелень одна, ни одного ориентира?

– А в своей походной юности Вы как ориентировались?

– Ну навигаторов у нас не было, так что по компасу.

– И что говорит компас?

– А я его не прихватил. Понадеялся на эти ваши новомодные прибамбасы с электроникой.

– Ну тут я даже комментировать не буду.

Я вернулся к машине, распахнул бардачок, нашарил там металлический футляр компаса, распахнул и... Тот же результат. Стрелка издевательски вращалась. Зар-р-раза, как говорил один знакомый Геральт.

– Доцент, у Вас часы есть?

– Есть, а что?

– Какие?

– Механические, мне на работе дарили. «Молния» называются.

– И что показывают?

Я мельком глянул на время на своих.

– Двенадцать сорок две показывают, к чему вопрос, молодой человек?

– А вы, видимо, молодость забыли? – я подошел к доценту, задрав тому рукав и, отыскав на небе солнце, направил в его сторону часовую стрелку. Поделив мысленно угол между ней и часовой отметкой напополам, я махнул рукой в противоположную сторону. – Нам туда!

– Вот так просто?

– Вам сложностей не хватает? Навигатора мало?

– А если часы врут?

– Все одинаково врать не могут.

– Ведите тогда, – вздохнул Москалёв. – Будем посмотреть.

Я вновь обошёл машину, открыл багажник и торжественно вручил ему кирку и лопату.

Андрей Бирюков. 27 июля, утро. Старая Ладога

Остаток ночи и всё утро они провели в гостинице. Бехтерев взялся разбираться со снимками и видеозаписями из монастырского подземелья, уткнувшись в ноутбук и периодически делая какие-то записи в ежедневнике. Ему ассистировал коренастый и светловолосый мужик лет тридцати пяти, на щеке у которого красовалась длинная и глубокая царапина. Не иначе как тоже камнями посекло. Но зато повезло куда больше, нежели его товарищу.

Рядом с учёными постоянно тёрся неугомонный Бор, то и дело подбрасывая вопросы профессору. Тот раздражённо отмахивался, иногда отвечал что-то. Если ответ удовлетворял любопытство Бора, он ненадолго успокаивался и отворачивался в сторону окна. Если же нет – начинал беситься, то качая ногой на стуле, то вскакивал и вышагивал от окна ко входной двери и обратно. Сделав несколько рейсов, он вновь приставал к Бехтереву, пока не добивался своего.

Оба пострадавших выжили. И обоих сегодня должны были транспортировать в Питер, в медицинский центр Алмазова. У конторы там были свои, прикормленные специалисты, знакомые со спецификой работы «СГБ Консалтинг» и умеющие оперативно спасать жизни в самых различных случаях. Да и оснащение центра по современным меркам было вполне себе на высоте.

В общем, за жизни ребят можно было не переживать. Во всяком случае, в плане физического здоровья.

Третьему пострадавшему с ожогами повезло несказанно – что называется, отделался лёгким испугом – кто-то вовремя сбил пламя, потому наёмник уже сейчас был снова в строю и дежурил в Мерседесе, охраняя научную аппаратуру и снаряжение бойцов.

Андрею научные изыскания сейчас были малоинтересны. Куда больше хотелось спать: сказывались и последствия сотрясения, и несколько бессонных ночей, и общее моральное состояние. Потому связавшись по телефону с конторой и доложив обо всём случившемся за полдня, он наскоро перекусил, закинулся «витаминным коктейлем» из пенталгина, циннаризина и феназепама и завалился прямо в одежде на кровать.

Впрочем, четыре с небольшим часа спустя его растолкал Бор. Тот, похоже, и не ложился, предпочитая традиционным методам отдыха что-то более... фармакологическое.

Начало девятого на часах. Ну всё лучше, чем ничего. Наспех приняв душ, Андрей потопал в номер к Бехтереву. Не мешало бы побриться, но это после. Сначала главное.

Стоило ему только распахнуть дверь, как в нос ударил сумасшедший запах свежесваренного кофе. Здесь-то откуда? Ладно, не так важно. Андрей поздоровался с присутствующими и схватил протянутую кружку, чуть ли не зарываясь носом в струйки ароматного пара. Солнечный свет бил в открытые окна, в комнате было по-летнему свежо, а с улицы доносились типичные звуки будничного утра, сквозь которые то и дело пробивались крики чаек.

И даже голова как будто начала приходить в себя. Плечо после псковских приключений ещё давало о себе знать, но зато нога почти прошла. Ладони вот только саднили, ободрал знатно всё же.

А вот Бехтерев, напротив, выглядел осунувшимся. Лицо потемнело, глаза ввалились, а руки то и дело предательски дрожали. Перед ним, возле ноутбука, стояла кружка с кофе, нетронутая и уже остывшая. Обеими руками он то и дело опирался на крышку стола, то глядя на экран, то переводя взгляд куда-то в окно и пуская своими очками по полу солнечных зайцев. Бирюков не дождался, пока тот начнёт говорить, и решил перехватить инициативу.

– Рассказывайте, Александр Витальевич.

– Пытаюсь сообразить, с чего начать.

– С самой сути, пожалуйста.

– Нам нужно в Псковскую область.

Опять? Шутка такая? И так еле ноги унёс. В отличие от Смайла. И Лимона. И Хесуса, Царствие им всем небесное.

– А куда конкретно?

Бехтерев развернул ноутбук экраном к Андрею. Яндекс Карты показывали зелёную точку в центре экрана. Бирюков наклонился, чтобы прочитать надпись.

– «Г. Лобно»? Это гора что ли?

– Да, есть там такая.

– Не знал, что у них там в принципе горы есть.

– Это местные так называют. Холм на триста метров над уровнем моря.

– Ясно. А теперь давайте чуть подробнее, если можно.

Андрей прошёл к окну мимо хищно сопевшего Бора. Тот, словно лесной хищник, почуявший добычу, был готов отправляться прямо сейчас, к чему все эти пустые разговоры?

Внизу, на улице, всё выглядело абсолютно рутинно. Обычное утро четверга, все спешили на работу. Солнце заливало маленький городок, на небе ни единого облачка. Аромат кофе. Не хватало только газеты для полноты идиллии. Так и не подумаешь, что в паре километров отсюда всего несколько часов назад что-то неведомое и потустороннее всерьёз покалечило их соратников, почти оторвав руку одному и оставив без половины челюсти другого.

Бехтерев вещал монотонным усталым голосом. Его коллега выглядел не в пример лучше, наверное, сказывался возраст: физические нагрузки, моральные потрясения и бессонные ночи явно не шли на пользу профессору. Не вывозил он уже такое, сил не хватало.

Отснятых материалов Бехтереву хватило на то, чтобы определить следующую точку их маршрута. Вообще как-то странно это всё выходило, будто в игре какой-то – от точки к точке. Где же промежуточный бонус? Или он есть, просто историк о нём не рассказывает?

– Александр Витальевич, а помимо маршрута удалось что-то полезное обнаружить? Может быть, что-то, что способно наши потери как-то приуменьшить?

Андрей заметил, как Бехтерев бросил поверх очков быстрый взгляд на Бора, но тот тут же отвернулся и опустил голову. Не будь он таким дёрганым, Бирюков бы, может, и не заметил этой микросцены.

– Андрей Николаевич, к сожалению, мои изыскания в первую очередь направлены исключительно на то, чтобы максимально быстро и точно приблизиться к конечной цели нашей экспедиции. Если мне что-то попадётся попутно, я с Вами обязательно поделюсь информацией. Но пока мне добавить нечего, простите.

– Жаль. Очень жаль. Ну вы уж постарайтесь как-нибудь, пока кто-нибудь из нас на месте одного из этих бедолаг не оказался. Вы, например.

– Приму к сведению, Андрей Николаевич. Работайте, будьте так добры. Давайте каждый будет заниматься своим делом? На вашей группе и так самое простое – охрана и помощь. Вот и работайте.

Голос профессора всё же дрогнул под конец. Вот теперь Бирюков был уверен – Бехтерев и Бор ведут какую-то свою игру. Объяснить и доказать это он не мог. Пока.

Вообще было бы неплохо сообщить об этом Шмелёву, вот только по факту сообщать пока было нечего. Может, это у Андрея после сотрясения паранойя усилилась?

– Добро, Александр Витальевич. Работаем.

Андрей вернулся в номер, попутно допив кофе, и, закрыв дверь за собой, потянулся к телефону. Надо было посоветоваться с Седьмым.

Вячеслав Седов. 27 июля, вечер. Кудеверь

По всему выходило, что точку нам следовало искать дальше, вниз по склону. Радовало то, что он был более пологим, хотя это вызывало недоумение – почему не сделать было с этой стороны дорогу наверх? Ну ладно, имеем, что имеем.

Мы разделились и двинулись веером, стараясь держаться примерно метрах в тридцати друг от друга. Ольга шла посередине, доцент справа, а я слева, то и дело спотыкаясь и проклиная древних строителей-затейников. В тот момент, когда я пробирался через очередное хитросплетение друг на друга нагромождённых стволов и ветвей, раздался крик Москалёва:

– Сюда! Сюда, молодёжь!

Я устремился на голос параллельно склону, почти успев догнать Ольгу и почти умудрившись один раз подвернуть ногу. Но почти не считается – Ольга всё же оказалась рядом с доцентом первее, а нога осталась в целости и сохранности, по крайней мере, пока. В какой-то момент супруга исчезла из виду в густых зарослях.

Я подобрался ближе, и взору открылась небольшая ровная и изрядно заросшая площадка. Вездесущий кустарник пробивался через каменные плиты. А на склоне – в этом месте он был достаточно крутым, почти как со стороны, где мы поднимались на машине – угадывалась самая настоящая пещера, вход в которую был перегорожен огромным камнем с несколькими выбитыми символами. Или рунами. Или петроглифами, никак не запомню, как эти штуки называются.

Нет, ну вот почему опять пещера? Опять под землю? Логически я понимал, что самый надёжный способ спрятать что-то от лишних глаз – укрыть глубоко под землёй, куда человек случайный не попадёт просто так. Но сколько можно? Пора уже в рюкзаке пару тёплых вещей прописать, похоже, а то всё осталось в машине.

И ещё вопрос, более насущный – как нам попасть внутрь? Валун этот мы не сдвинем, тут спецтехника нужна, гидравлика. Ну или очень большая толпа. Почему радуется Москалёв, у него что, план какой-то хитрый есть?

Доцент тем временем со всех сторон чуть ли не обнюхивал камень. Затем вытащил нож, поскоблил что-то на лицевой стороне вверх-вниз и потянулся за киркой. Я пригляделся – а ведь повод для радости действительно был, камень по вертикали и чуть наискосок пересекала трещина. Что ж, это действительно всё меняет.

– Слава, Вам придётся поработать кувалдой. Я уже отмахал в своё время, Ваша очередь как преемнику.

Ну да, ну да, теперь меня в преемники короновали. Спасибо, дорогой .

Москалёв вставил кирку острым концом в трещину, взялся за рукоять подальше и развернулся, предоставив мне место для замаха и удара. Я скинул перчатки – лучше мозоли натереть, чем ударить куда-нибудь не туда, куда нужно. Поехали.

Листва глушила звонкие удары, ощущение было такое, что нас не слышно даже шагах в пятнадцати. Удар за ударом, ещё и ещё, мы планомерно вбивали жало кирки в валун. Тот поддавался, трещина в верхней части расширялась.

– Павел... Георгич... А что бы мы делали... Если бы трещины не оказалось? – я растянул вопрос на несколько ударов кувалдой.

– Копали бы сбоку, – пожал плечами доцент. – Нам в любом случае предстояло либо копать, либо долбить. Сейчас у нас появилась возможность отделаться малой кровью.

Наконец трещина расширилась достаточно, чтобы в раскол можно было вставить лом, что мы не преминули сделать. Москалёв схватился за лопату и принялся с остервенением выбрасывать грунт из-под половины камня. Поостерёгся бы, что ли – так и без спины недолго остаться.

Долго ждать не пришлось. Через пару минут половина камня начала оседать, лом повело. Я крикнул доценту отбегать в сторону, а сам из всех сил направлял падение камня вбок, чтобы освободить нам проход внутрь пещеры. Голова сама собой подсознательно втянулась в плечи, ожидая чего угодно из разлома – потока воздуха, стаи летучих мышей или ещё каких зловещих атрибутов любого подземелья, но нет, ничего такого не было. Мы просто открыли дыру в склоне, а теперь должны туда лезть. Только и всего.

Мы с Москалёвым сели перевести дух, пока Ольга, достав фонарь, вглядывалась вглубь пещеры.

– Не пойму, то ли там грунт обвалился, то ли пещера поворачивает.

Я мысленно проклял всю эту затею, поднялся, подхватил рюкзак и обратился к доценту:

– Загорать команды не было. Не отставайте. Любимая, если не выйдем через сколько-нибудь, зови на помощь.

Любимая только зябко передёрнула плечами.

Андрей Бирюков. 27 июля, день. Ленинградская область

До границы с Псковской областью оставалась пара десятков километров. Кортеж из внедорожников и микроавтобуса буквально летел над федеральной трассой, умело лавируя в плотном потоке фур и легковушек.

Андрей откинул голову и пытался хоть как-то вздремнуть, но сон никак не шёл. Зато мысли... Мыслей было хоть отбавляй. За рулём сейчас сидел Липа, а сзади разместились двое учёных. Их машина шла замыкающей – в головной расположились наёмники, в следующей – Бехтерев в сопровождении Бора и пары наёмников. В микроавтобус же вбились все оставшиеся.

Седьмой выделил им на подмогу ещё восемь человек. Он максимально серьёзно отнёсся ко всему произошедшему, во всяком случае, так Андрею показалось по телефону. И подозрения насчёт Бора он тоже воспринял всерьёз – шутка ли, под угрозой могла быть репутация его детища, его конторы.

А потому руководитель «СГБ Консалтинг» попросил – не приказал, а именно попросил – Андрея пока что не вмешиваться и ждать, как будет развиваться ситуация. Одно дело, если свою игру затеял его подчинённый, такой вопрос решается за две секунды. И совсем другое, если замазаны окажутся люди заказчика: неустойка за нарушение условий договора может, скажем так, превысить всю сумму контракта.

В кармане блымкнул сообщением электронной почты телефон. Андрей разлепил глаза, мельком взглянул на экран и потянулся в рюкзак за планшетом. Пришли данные по коллеге Бехтерева, из чьего университета они тогда и умыкнули табличку. И за которую отдали свои жизни трое коллег Бирюкова.

Андрей пробежал глазами по экрану. «Москалёв Павел Георгиевич... Пятьдесят девятого года рождения... Доцент. Псковский государственный университет...» Ага, а вот и адрес проживания. Надо бы наведаться к доценту, поинтересоваться, каким образом он умудряется постоянно опережать их экспедицию. Заодно, может, что-то интересное расскажет или покажет – глядишь, и ещё кусочек пазла сложится. Например, почему его группу не трогают эти. Следов нападения ведь они никаких не обнаружили? Так что да, пожалуй, так и поступим.

Андрей убрал планшет и вновь вытащил телефон. Надо связаться со вторым отрядом, тем, что шёл к ним на помощь, и разделиться. Пусть умники движутся к следующей точке, а Андрей попытается встретиться с этим Москалёвым. А Бор... Бор пускай остаётся с Бехтеревым. Пока что. Глядишь, и сподвигнется на более активные действия.

Вячеслав Седов. 27 июля, вечер. Кудеверь

В отличие от подземелья в Старой Ладоге, здесь было сыро. И стены чуть ли не сочились влагой, и сам воздух был сырым, напитанным, хотелось бы сказать, свежестью, но это слово вряд ли применимо к подобным местам. И холодно, бр-р-р, как же здесь было холодно!

Однако по мере того, как мы продвигались вглубь пещеры – грунт, который увидела Ольга, оказался просто стеной, перед которой пещера делала поворот – стены и почва под ногами становились всё суше. Ответвление тоже было, длинный и извилистый коридор, однообразное песчаное убранство которого изредка нарушалось подпорками из полусгнивших брёвен, в какой-то момент упёрся в стену. Справа и слева зияли чернотой ходы. Готов спорить, они в конце снова замыкаются в кольцо. Я выбрал тот, что справа, как и в прошлый раз. Здесь не было углублений в стенах, где могли бы покоиться лампады, но зато уровень постепенно повышался, как мне показалось. Оценить это было невозможно, пещера постоянно поворачивала, да я и забыл про альтиметр в часах, если честно. Не до того было, не привык я ещё к такой спелеологии.

Стены из слежавшегося песка гасили все звуки полностью, а песок под ногами позволял шагать совершенно бесшумно. Всё это было настолько сюрреалистично, ведь ещё несколько часов назад мы пребывали в центре цивилизации, а теперь... Теперь только факела в руках не хватает. Желая хоть как-то отвлечься, я начал вполголоса напевать про фонтан, покрытый черёмухой и Французский бульвар в цвету – ничего другого мне просто не пришло в голову в тот момент.

Воздух, стены и пол были уже совершенно сухими. Что-то мне подсказывало, что до нашей точки интереса оставалась всего пара шагов.

Так и оказалось. Следовало, наверное, удивиться или поразиться затейливости древних, но за последние дни я как-то привык к монументальным странностям. Потому, когда нашему взору предстал очередной древний зал, я без лишнего пиетета расставил по бокам фонари и принялся методично изучать испещренные надписями стены, параллельно делая снимки на телефон. Человек ко всему привыкает, да-да. Слева, кстати, был ещё один ход. Не иначе, как подтвердилась моя догадка насчёт закольцованности коридоров.

Внимание Москалёва же привлекла небольшая ниша в дальней от входа стене, внутри которой покоился крупный деревянный ящик с вырезанными символами. По бокам от него, кстати, я всё-таки углядел небольшие ниши, вполне подходящие по размеру для размещения лампад или свечей. Интересно, в ящике то, что мы ищем?

– Павел Георгиевич, это то, что мы ищем?

– То, что мы ищем, изображено на стенах. Поэтому фотографируйте внимательнее и ничего не пропускайте, Слава.

– А что за ящик?

– Этот, как Вы изволили выразиться, ящик – это останки преподобного Кирилла, если я не напутал с переводом. Игумена того самого разрушенного монастыря под Кудеверью. Поэтому, Слава, будьте любезны отнестись к усопшему с большим почтением. Историческая личность, к тому же.

Вот как. Ну да, неудобно вышло. Надеюсь, усопший простит мне мою нечаянную бестактность. Кстати, о такте – что-то не видать наших дымных соглядатаев в этот раз, может, и вправду дали нам добро на наши околонаучные изыскания?

Пожав плечами, я продолжил описывать круг по залу, то и дело меняя расположение фонарей для большей чёткости картинки и контраста надписей. Наконец, со снимками было покончено.

– Пал Георгич, у меня всё. У Вас как?

– Удивительно, просто удивительно! Представляете, Слава, мы ведь первые, кто оказался здесь почти за восемьсот лет!

Я попытался выудить в себе хоть какие-то эмоции, но, похоже, несколько перегорел за последние дни.

– Пал Георгич, время дорого. Вы всё узнали, что хотели? Гроб надо отдельно фотографировать?

– Нет-нет, я снимки уже сделал. Если Вы точно ничего не пропустили, то можем уходить. Но сюда необходимо в ближайшие же дни вернуться с экспедицией! Это ведь самое натуральное открытие! Вы хоть представляете важность всего этого?

– Представляю. И стараюсь не забывать, для чего мы здесь сейчас находимся.

– Я тоже, молодой человек! Но всё это совершенно ошеломительно! Ничего подобного уже лет сорок никто не открывал!

– И ещё столько же не откроют, если мы с Вами тут замёрзнем сейчас!

– Иду я, иду!

Доцент наконец-то сдвинулся с места в направлении выхода. Прошагав с полминуты, я неожиданно для себя отметил участившийся пульс и затруднённость дыхания. Что-то мне эти симптомы напоминали, хоть и давали о себе знать в куда как меньшей степени, нежели под Старой Ладогой. Интересно, а что ощущал Москалёв в этот момент? Я хотел было обернуться, дабы справиться о самочувствии светила археологии локального масштаба, однако тот опередил меня, проскрипев мне в спину:

– Слава! Подождите! Мне что-то нехорошо...

Я затормозил, как раз миновав очередную деревянную подпорку, выполнявшую в силу своей ветхости скорее декоративную функцию, нежели некие несущие свойства. Направив луч фонаря в потолок из светлого слежавшегося песка, моментально давший какой-никакой рассеянный, пусть и тусклый, свет, я обернулся, зацепив локтём бревно и выкрошив из него изрядный кусок. Забавно, рука почти не встретила сопротивления. Это ж насколько здесь всё обветшало? Мысль немедленно подкрепили комья песка, радостно посыпавшись с потолка нам на головы. К счастью, тот пока держался, хоть теперь и ощущалось, что обрушить его можно одним ударом, даже не самым сильным.

Доцент тяжело дышал, сгорбившись и опершись одной рукой на стену, а другой выдавая невнятные пассы в воздухе. Даже в тусклом отсвете китайских диодов было видно, насколько посерело его лицо, а глаза превратились в огромные тёмные впадины. Я сделал шаг к своему спутнику, и тут меня проняло.

Тень Павла Георгиевича не пошевелилась, когда тот описывал полукруги в воздухе свободной рукой.

Я сместился в сторону, заодно передвинув луч света на потолке. Истинная тень доцента под ногами и на части стены немедленно сместилась, прячась от света за фигурой Москалёва. А то, что я поначалу принял за тень, имело форму человека в каких-то одеждах навроде плащ-палатки, точь-в-точь, как та фигура у меня в гостиной.

Радовало то, что на Ладоге эти ребята дали понять – мы друг другу не враги. Теперь объяснить бы это внятно Москалёву, без последствий в виде рубца на мышечной ткани некоторых внутренних органов...

Впрочем, судьба распорядилась несколько иначе. Павел Георгиевич, похоже, заметил мой ошарашенный взгляд себе за спину и начал медленно оборачиваться. Призрачная фигура двинулась к доценту, вытянув то, что должно быть рукой в его направлении, а я сделал еще пару шагов навстречу, намереваясь по наитию закрыть собой Москалёва от нежданного гостя.

И тем не менее реакция доцента даже для меня оказалась неожиданной. Вскрикнув что-то не слишком членораздельное – я впервые в жизни услышал, как матерятся люди от науки – Москалёв отшатнулся, спиной налетев на бревно подпорки. Фигура, словно просочившись мимо меня, ухватила своей рукой руку доцента, окутав её чёрным, как смоль, дымом вокруг запястья. А бревно, в свою очередь, издало мягкий звук рассыпающейся деревянной трухи, и в один момент перестало поддерживать десятки метров грунта над нашими головами.

Глухой стук, нас с Москалёвым просто уронило, придавило к земле. Фонарь вылетел из руки куда-то в сторону, описав неколько кругов вокруг себя и добавляя нереальности происходящему. Пыльная взвесь моментально забила глаза, ноздри и уши. Я успел подумать – всё, конец, сейчас нас раздавит тоннами грунта...

Глухие удары прекратились. Мы почему-то всё ещё были живы. Я мог дышать и даже шевелиться. Попытался осмотреться и обнаружил, что могу свободно поднять голову и плечи. Вокруг не было видно ровным счётом вообще ничего.

– Павел Георгиевич! – позвал я своего спутника.

Тот ответил не сразу, но всё же ответил. Откуда-то спереди, голос его звучал глухо, словно тот обложился подушками, да ещё и рот тряпокй прикрыл.

– Слава! Мы что, живы?

– Я бы не радовался раньше времени. Фонарь есть?

– Нет, завалило.

Я зашарил рукой в том направлении, куда улетел мой. Куда бы я ни тыкал рукой, она упиралась будто бы в тину, в мох, немедленно обволакивавший пальцы и позволявший в себя погрузиться как раз на глубину этого самого пальца. Чёрт, не видно ведь ни зги.

Я наконец-то вспомнил про зажигалку. Потянувшись, нашарил в кармане прямоугольный металлический корпус, вытащил, цепляясь за ткань костяшками пальцев. Звякнула, откидываясь, металлическая крышка. Я крутанул колёсико несколько раз, и, наконец, в руке заплясал неровный язычок пламени, а в воздухе раздался запах бензина.

Свет тонул в полуметре над головой. Мы с доцентом оказались в этакой трубе – он лежал на спине в паре шагов от меня, а я, припав к полу животом, разглядывал подошвы его ботинок. С боков и сверху у нас было примерно по полметра свободного пространства. Я увидел свой фонарь в районе собственного колена, извернулся, ухватив его и вновь включил – китайский процессор отработал на ура, вырубив электронику, когда стекло упёрлось в грунт. Затем посветил себе в ноги, обнаружив, что труба наша имеет удивительно правильную форму, уходя на несколько метров назад. И стены её беспрерывно двигались, переливаясь чёрным дымом.

– Я Вам сейчас отдам фонарь. Посмотрите, что там впереди. Если свободно, то двигаемся, пока не поздно.

– Слава? Это что за...

– А это наши друзья, о которых я давеча рассказывал. Будете и дальше издеваться?

– Н-нет, нет, всё. Хватит. Верю. Давайте фонарь.

Странное ощущение не покидало. Вроде замкнутое пространство, нас только что чуть не раздавило, даже не берусь сказать, каким количеством тонн грунта... И всё равно уверенность, что всё будет хорошо. Что новый наш союзник не даст нам сгинуть вот так по-глупому, в паре шагов от цели. Наверняка ведь в паре шагов, раз дым взялся так активно нам помогать.

Профессор начал понемногу двигаться вперёд, кряхтя и оставляя ботинками неглубокие борозды на слежавшемся песчаном полу.

Наконец, свет впереди замельтешил, скользнул куда-то вверх, начал описывать круги всё выше и выше. Я прополз ещё метра три, стены исчезли, мы вновь оказались в том самом коридоре, через который пробирались за несколько десятков минут до этого.

Приняв вертикальное положение, я вновь потянулся в карман, проверяя, уцелел ли телефон – было бы обидно, потеряй мы снимки, ради которых чуть не погибли так нелепо. Если бы не наш союзник... Бр-р-р. Не хочу дальше представлять.

Телефон был цел и работал. И у доцента тоже. Я отобрал обратно фонарик, склонившись над трубой из песка, откуда мы только что вылезли. Как ещё назвать это, мне просто не приходило в голову. Я встал на четвереньки, посветил внутрь лаза – лишь ровный пол и стены полукругом. И никаких следов нашего друга.

– Спасибо, друг! – я вполголоса поблагодарил куда-то вглубь трубы нашего союзника. Москалёв не проронил ни слова, лишь многозначительно посмотрел на меня.

И снова обратный путь занял куда как меньше времени. Меньше, чем через пять минут мы оба щурились от полумрака кустарника, казавшегося нам необычайно ярким, чуть ли не ослепляющим, даже несмотря на вечер. Вот за что люблю лето средней полосы – темнеет ближе к полуночи. Свежий воздух опьянял, насыщая каждую нашу клеточку, а птицы и кузнечики издавали настолько оглушительные звуки, что даже голова кружилась.

Не выдержав, я плюхнулся на траву. Москалёв же, сохраняя интеллигентный вид, присел на рюкзак.

– Куда дальше, Павел Георгиевич? К Вам, к нам или сразу в следующую пещеру?

– Ко мне. Сначала ко мне, распечатаем снимки, и я сяду за работу.

Собрав весь инструмент, мы зашагали обратно к вершине, где нас ожидал УАЗик.

Александр Бехтерев. 27 июля, вечер. Псковская область

Около 16 часов их кортеж объединился с подкреплением, добравшимся на двух машинах прямиком из северной столицы. Они выбрали место на окраине города, где возле придорожного кафе раскинулась широченная стоянка, не иначе как на плотный поток дальнобойщиков рассчитанная. Правда, сейчас там стояла лишь одинокая фура на самом краю, окна которой изнутри были закрыты фольгированными шторками.

Бехтерев, Бор, Бирюков и ещё пара человек из новоприбывших расположились возле капота одной из машин. Андрей быстро обрисовал ситуацию новичкам, раздал указания, после чего все вновь расселись по машинам.

Памятуя про возможности их противника, Бирюков не решился отправлять кучу своих бойцов вместе с учёными. Всё равно количество там ничего не решит – зачем тогда сознательно гробить людей?

Бехтерев был явно растерян. С одной стороны, он рвался к горе – как-никак, следующий этап и очередная порция исторических артефактов. С другой стороны, он явно был не прочь наведаться к старому знакомому в расчёте на беседу. Скорее всего, не слишком приятную, но всё же.

Наконец решение было принято: Бехтерев и Бор в сопровождении ещё пары наёмников и микроавтобуса с учёными направляются на гору, а Бирюков едет к доценту и устраивает на него облаву. В случае, если Москалёва придётся где-то искать, количество человек как раз и могло сыграть решающую роль.

Наскоро перекусив горячим обедом из кафе, они погрузились обратно в машины, после чего колонна разделилась на два отряда, каждый из которых направился выполнять свои задачи.

Спустя три с половиной часа они достигли маленькой и порядком разбитой деревеньки Власково. Могли бы и раньше, но микроавтобус не выдерживал ухабистой дороги, ему приходилось часто замедляться, из-за чего путь занял почти на час больше времени, чем они рассчитывали изначально. Ну да ладно, ничего. Главное, что добрались. Вон, как раз гора впереди показалась.

– Не выйдет!

– А? – Бехтерев обернулся к Бору, опёршемуся на баранку.

– Микроавтобус не пройдёт в гору. Его только если буксиром помогать тащить. А Паджеро не вытянет, у Мерса масса больше, чем у нас.

– Значит, пойдём пешком.

– А нам точно прямо на саму гору нужно?

– Нет, не совсем. Нам нужно найти вход, а он, скорее всего, где-то на склоне в той стороне, – Бехтерев махнул рукой куда-то вправо.

– Понял. Пойду, обрадую их там.

Бор выскочил из машины, с силой захлопнув дверь, и подбежал к водительской двери Мерседеса, отчаянно жестикулируя в сторону склона и что-то объясняя сидящему внутри через опущенное стекло.

«Только бы успеть до темноты», – подумал Бехтерев. В темноте эти особенно сильны. Кажется, только в темноте они всегда и нападают. А ведь им снова нужно лезть под землю... Ничего, главный приз того стоит!

Бор вернулся. Снова схватившись за руль, он переключил коробку и направил машину по единственной дороге к вершине.

Вячеслав Седов. 27 июля, вечер. Кудеверь

С горы вниз вели две дороги – одна общепринятая, если можно её таковой называть, по которой мы поднимались к развалинам церкви на вершине, и другая, заросшая кустарником, более пологая, но предполагавшая неплохой крюк по лесу, давно заброшенная и местами подтопленная.

С привычным рычанием УАЗик подползал к спуску. Я намеревался спуститься тем же путём, что мы добирались наверх, но в последний момент решил тормознуть по малой нужде. Остановился перед изломом дороги, не глуша двигатель, дёрнул ручник и выпрыгнул из машины, намереваясь исследовать ближайшие кусты. Сделал несколько шагов в сторону, и, наверное, это нас и спасло.

К мерному холостому рыку Хантера, чуть стихшему, стоило мне отдалиться от своих спутников, добавился металлический звон чуть ли не до отсечки разгоняемого двигателя. Кто-то поднимался на вершину. Так и не приступив к реализации намеченных планов, я кинулся к спуску с горы.

По дороге, пробуксовывая и медленно, но верно карабкаясь метр за метром, полз серый Паджеро. То и дело подпрыгивая на камнях, лучами фар он так мельтешил в сумеречном кустарнике, что я даже не стал опасаться, что меня заметят. Водителю и пассажиру была гарантирована такая тряска, что они вряд ли могли разглядеть что-то, помимо нескольких метров пути прямо перед ними.

Ну вот и всё, влипли.

Хотя нет, ещё не всё. И то, что я поначалу принял за прилив адреналина, оказалось неожиданным нашим подспорьем, одарив уши и виски той самой пульсацией, не единожды испытываемой мной в эти дни.

Паджеро вгрызался протектором в грунт, время от времени подскакивая передними колёсами на здоровенных булыжниках. Машина опасно наклонялась на левый борт, водитель то резко добавлял газ, то лупил по тормозам со всей дури... Как же всё-таки хорошо, что уже наступили сумерки.

Слева от меня, прямиком через кусты, мчался сгусток чёрного дыма, уже ставший таким привычным и даже обыденным каким-то, что ли. Что примечательно – совершенно бесшумно и не потревожив ни единой ветки, ни одного листочка. Дым обтекал их, обходил со всех сторон, просачиваясь с такой скоростью, какую на ровной грунтовке развивает внедорожник. Промелькнув в нескольких метрах ниже меня, сгусток пересёк дорогу, оставаясь в сумерках незамеченным для экипажа Паджеро, и скрылся в кустарнике справа. До гостей оставалось метров сорок и пара поворотов с расселинами.

Я уже различал лица водителя и пассажира в машине, хотя прошло всего секунд десять-пятнадцать с момента, когда я подбежал к спуску. Ни тот, ни другой не смотрели по сторонам, и потому не заметили, как выше по склону сумерки сгустились тёмным пятном, быстро набирая скорость и нацеливаясь прямиком в центральную стойку внедорожника.

Сколько времени прошло с этого момента? Две секунды? Три? Даже такого короткого разгона для нашего друга оказалось вполне достаточно.

Тёмный шар ударил куда-то в нижнюю часть стойки, ближе к раме. Звук сминаемого металла, мельтешение фар, звон двигателя на запредельных оборотах в момент, когда все колёса машины оторвались от земли, и доли секунды тишины, перед тем, как то, что мгновение назад было внедорожником, сделало в воздухе несколько оборотов и с хрустом смяло кустарник и ближайшие деревья.

Наверное, комок металла покатился бы ниже по склону, не останови его многочисленные берёзки. Я заставил себя пошевелиться – сердце колотилось, в ногах разливалась слабость, а ладошки предательски вспотели и весили, казалось, по центнеру каждая. Так, а вот это уже адреналин. Или кортизол. Или как там его... Нашёл, о чём думать, самое время.

Я быстро сделал несколько глубоких вздохов, развернулся и быстрым шагом добрался до Хантера. Ольга и Павел Георгиевич вопросительно смотрели на меня. Ну конечно, они не видели ничего за эти несколько секунд – рельеф местности просто не позволил.

– Всё в порядке? Что случилось? – Ольга заметно встревожилась, увидев меня.

– На гадюку чуть не наступил, перепугался, а так нормально всё.

– Ты уверен? На тебе лица нет. Точно не укусила?

– Точно, не переживай. Но мне этот спуск резко разонравился, хоть и на машине. Поэтому предлагаю разведать вторую дорогу, которая с обратной стороны идёт.

– Как скажешь. Ты за рулём, вывози нас уже отсюда, домой хочется. И поесть как следует.

– Есть вывозить! – Я чмокнул в щёку отвернувшуюся было супругу и включил заднюю передачу. Мелькнула мысль оказать помощь экипажу пострадавшего внедорожника, но переходить дорогу союзнику, который нам пока что ничего плохого не сделал... Ну ведь явно же не просто так дым так прессует этих. Незваных.