Покаяние брата Кадфаэля

Глава десятая

Ив сохранял надменный и безразличный вид лишь до тех пор, пока за ним могли наблюдать со стен и башен. Оказавшись под прикрытием деревьев, он остановился и, выбрав удобное место, принялся рассматривать замок. Отсюда, снизу, он выглядел величественным и грозным, но все же не являлся неприступной твердыней. Несмотря на многочисленный гарнизон и внушительные укрепления, взять его, собрав достаточные силы, было вполне возможно. Филипп завладел замком без особого труда, угрозами заставив захваченного в плен хозяина уступить ему свои владения. Осада, как представлялось Иву, была бы почти бесполезной, ибо требуется слишком много времени, чтобы голодом принудить к сдаче прекрасно обеспеченный припасами гарнизон. Скорее следовало рассчитывать на успех решительного, молниеносного штурма.

Хотя местность вокруг замка была расчищена, Ив, с его превосходным зрением, даже оставаясь на значительном отдалении, мог рассмотреть все детали укреплений и отметить удобные подступы и уязвимые места — если такие найдутся. Было бы совсем не худо привезти с собой в Глостер ценные сведения. Это стоит того, чтобы потратить на осмотр пару часов.

Он с интересом окинул взглядом восточный фасад с воротами, которого до сих пор не видел, ибо в замок его привезли связанным, обмотав голову плащом, и бросили в подземелье одной из башен. С этой стороны вдоль гребня стены не тянулась галерея, видимо, потому, что штурмовать замок отсюда, наступая вверх по склону, было бы труднее всего. Держась в тени деревьев, Ив повернул коня и решил обогнуть замок по периметру. Этот путь должен был вывести его наверх, к деревне, откуда много легче наметить кратчайшую дорогу к Глостеру.

С опушки леса перед ним открылся вид на самую северную из угловых башен и примыкавший к ней отрезок стены. Отсюда начиналась тянувшаяся вдоль гребня деревянная галерея, а в самом углу, между стеной и башней, зоркий глаз юноши приметил очень старую и крепкую виноградную лозу. Иву подумалось, что летом, покрытая листвой, она частично скрывает одну из бойниц. Лозу не срубили, поскольку никто не видел в ней ни малейшей угрозы. Вскарабкаться по ней наверх мог разве что один человек, да и то с риском для жизни. К тому же по стене расхаживал караульный — Ив уловил блеск стали. Но все же юноша отметил и запомнил эту лозу — вдруг да пригодится. «Интересно, — подумал он, — при жизни какого из четырех поколений Масаров ее посадили? Римляне завезли виноград в эти земли много веков назад».

Не считая двух привратных башен, замок имел четыре угловые, соединенные стенами, и по гребню каждой зубчатой стены расхаживал караульный. Чтобы не обнаружить себя, Иву приходилось прятаться поглубже в лес, но он неутомимо продолжал осмотр, выискивая, хотя пока и безуспешно, слабые места. К тому времени, когда юноша разглядывал последнюю башню, он уже поднялся по склону выше замка и приблизился к первым хижинам деревни. Чуть выше гора переходила в Котсвольдское плато — плоскую равнину, славившуюся прямыми дорогами, широкими, открытыми полями и богатыми селами, жители которых держали большие отары овец. Здесь, возле самого гребня, было бы лучше всего разместить метательные машины и отсюда же вести подкопы или направить вниз тараны. Кладка у подножия этой последней башни была разных цветов, как будто ее только недавно подлатали. Это стоило взять на заметку. Если подвести туда таран, возможно, удалось бы проломить свежую кладку, а потом поджечь и обрушить башню. На худой конец и такой способ сгодится.

Теперь Ив сделал все, что мог. Местность он изучил, и задерживаться возле замка дольше не было никакого смысла. Оставив Гринемстед позади, он первой попавшейся тропкой поехал на восток, чтобы выбраться на дорогу, тянувшуюся с юго-востока на северо-запад — из Киринчестера в Глостер.

Ближе к вечеру он уже въехал в городок Истгейт. Улицы показались ему более оживленными и полными народу, нежели когда бы то ни было, и, еще не добравшись до креста, обозначавшего пересечение главных дорог, он приметил в толпе цвета некоторых из самых рьяных приверженцев императрицы, младшего из ее сводных братьев Реджинальда Фицроя, Болдуина де Редверса, графа Девонширского, Патрика Солсбери, Хэмфри де Богуна и церемониймейстера Матильды Реджинальда Фицгилберта. Придворных он, конечно же, рассчитывал здесь увидеть, но полагал, что лорды со своими вассалами по большей части разъехались в собственные земли. Должно быть, собравшиеся на юг и запад вельможи задержались, чтобы после неудачной встречи в Ковентри провести собственное совещание и решить, как лучше выиграть время и опередить врага. Здесь, под рукой у императрицы, находилось достаточно сил, чтобы угрожать и более могучей твердыне, нежели Масардери. В Истгейтском замке имелись и осадные машины — достаточно легкие, чтобы их можно было быстро доставить в нужное место, и в то же время достаточно мощные, чтобы проломить стены, если ими умело воспользоваться. А самое главное — здесь находился Роберт Глостерский, главная опора Матильды, отец изменника. Кому как не ему принудить Филиппа к сдаче? Спору нет, Филипп сражался на стороне Стефана столь же отважно, как прежде дрался за Матильду, но до сих пор ему ни разу не довелось встретиться в бою лицом к лицу с отцом. Усобица сделала обычными всяческие злодейства, но узы крови почитались священными, и никому не приходило в голову посягать на жизнь родичей. А ведь нет родства ближе, нежели между отцом и сыном. Когда Роберт собственной персоной появится перед воротами Масардери и потребует открыть их, Филиппу придется уступить. Отец и сын останутся отцом и сыном, невзирая на все прочее. Порушить эту связь ничто не в силах. Ив полагал, что ему следует сообщить обо всем случившемся графу Глостеру, дабы тот взял дело в свои руки. Поэтому у перекрестка он свернул в сторону от аббатства и поехал по оживленному, многолюдному южному предместью, тянувшемуся вдоль поймы реки, где, несмотря на наступление зимы, еще зеленели заливные луга, вниз к замку.

Серая каменная твердыня одной стороной была обращена к узким мощеным улочкам, а другой выходила к стальной полосе воды. Любящая удобства императрица со своими придворными дамами обосновалась в гостевых покоях аббатства, тогда как Глостер, по-видимому, готов был довольствоваться суровой воинской обстановкой замка. Судя по царившему на улицах оживлению и встречавшимся на каждом шагу гербам и штандартам именитых фамилий, город едва вмещал собравшихся здесь лордов и рыцарей. Тем лучше — стало быть, войска для штурма Масардери более чем достаточно. Ив подумывал о том, чтобы взобраться по виноградной лозе, а проникнув в замок, найти потайной ход или попросту отобрать у караульного ключи от ворот. Чем меньше крови, тем лучше, ибо тем меньше будет горечи и обид. Возможно даже, что в конце концов дело обернется примирением между отцом и сыном.

Ив еще и до ворот доехать не успел, а его уже несколько раз окликнули знакомые, изрядно удивленные тем, что пленник Филиппа скачет по предместью как ни в чем не бывало. Ив радостно отвечал на приветствия, но в разговоры не вступал, ибо не хотел задерживаться. Лишь добравшись до замка, он остановился возле ворот, но и здесь не стал спешиваться, а только свесился с седла и торопливо спросил:

— Граф Глостерский? Как мне найти его? У меня важные новости.

Из караульной высунулся стражник и, узнав Ива, уставился на него в изумлении. Заслышав знакомый голос,

из внутреннего двора выбежал хорошо знавший юношу сквайр графа Девона и ухватил за узду коня Ива.

— Ив! Ты на свободе! Вот уж не чаяли увидеть тебя так скоро.

— Поди и вовсе не думали увидеть меня живым, — со смехом отозвался Ив. Нынче, когда опасность миновала, он мог с легким сердцем говорить даже о такой возможности. — Ну уж нет, как видишь, я живехонек и свободен. Но расскажу все потом, сейчас мне некогда. Нужно поскорее найти графа Роберта.

— А вот его-то как раз здесь нет, — сказал караульный. — Он в Херефорде у графа Роджера, а когда вернется — никто пока не знает. А что, у тебя к нему срочное дело?

— Так его здесь нет? — огорченно переспросил Ив.

— Нет. Но если вести у тебя важные, то ступай прямо к ее милости. Она нынче в аббатстве. Ты ведь знаешь, ей не по нраву, если кто-нибудь, пусть даже брат, узнает новости раньше ее.

Меньше всего Иву хотелось попадаться на глаза императрице, ибо он почитал за благо избегать ее милости, так же как и гнева. Ведь она наверняка до сих пор полагает, что он и впрямь оказал ей ту ужасную услугу. Ив вынужден был признаться себе, что боится встречи с императрицей.

— Она остановилась в аббатстве, — повторил караульный и рассудительно добавил: — На твоем месте я поспешил бы туда со всех ног. Помнится, она очень рассердилась, узнав, что тебя схватили. Покажись и успокой ее на сей счет.

— И я советую тебе то же самое, — поддержал караульного сквайр, весело ухмыльнувшись и от всей души хлопнув Ива по спине. — Ступай к ней и расскажи, что с тобой приключилось. Мы тут все переволновались и нынче чертовски рады тебя видеть.

— А Фицгилберт здесь? — поинтересовался Ив.

Коль скоро возможности повидаться с графом Робертом нет, он предпочел бы иметь дело не с самой Матильдой, а с ее церемониймейстером.

— Здесь. И он, и Богун, и шотландский король, дядюшка государыни. Сейчас при ней только ближайшие советники, и никого больше.

Помахав на прощание знакомым, Ив развернул коня и тем же путем, каким только что приехал, поскакал через город в аббатство. Он сожалел о том, что упустил Глостера, ибо отсутствие графа означало почти неизбежную задержку.

Представлялось сомнительным, что императрица сама, без поддержки и совета брата, поведет войско на штурм. Оливье между тем уже и без того долго томился в заточении. Но попытать счастья все же стоило. Сил для приступа у императрицы было более чем достаточно. В городе собралось столько воинов, что замок Филиппа, не пожелай Матильда открыто возглавить поход, скорее всего, удалось бы захватить при помощи одних только добровольцев. Ив был уверен в доблести и отваге Матильды, но вот в ее дальновидности и прозорливости сильно сомневался.

Въехав на большой двор аббатства, Ив, прокладывая путь сквозь оживленную, деловитую толпу, направился прямо к гостевым покоям, где держала свой двор императрица. На церковной земле ношение оружия не поощрялось, но воинов, пусть даже и не закованных в сталь, здесь находилось ничуть не меньше, чем братьев. На лестнице, ведущей к главному входу в странноприимный дом, стоял караульный, из чего явствовало, что все здание было предоставлено в распоряжение Матильды. Простой смертный мог получить туда доступ, лишь доказав важность своего дела. Подчиняясь заведенному порядку, Ив четко ответил на вопросы караульного.

— Меня зовут Ив Хьюгонин. Я служу государыне под началом своего дядюшки, барона Лорана Д'Анже. Он и его воины сейчас в Девизесе, а мне необходимо повидать ее милость. У меня для нее сообщение. Поначалу я поскакал в замок, но там мне велели ехать сюда.

— Ив Хьюгонин? — с интересом переспросил стражник, разглядывая юношу. — Как же, наслышан. Это ведь тебя похитили по пути из Ковентри, и до сего дня никто не знал, что с тобой сталось. Но раз ты здесь, значит, дела обернулись не так уж плохо. Думаю, государыня будет рада увидеть тебя живым и здоровым. Но нынче она не всякого принимает, так что подожди, а я пошлю к ней пажа, чтобы доложил о тебе. Пройди пока в зал.

В большом зале, служившем передней, дожидались приема и другие: окрестные дворяне, искавшие милостей императрицы, и городские купцы, желавшие предложить товары для нужд ее свиты. Многочисленный двор, который держала в Глостере Матильда, был источником прибыли и процветания города, а ее войско обеспечивало горожанам надежную защиту.

Ждать пришлось довольно долго. Прошло не менее получаса, прежде чем открылась дверь и появившаяся на пороге камеристка назвала имена двух лордов, дожидавшихся аудиенции. Ив узнал эту самоуверенную и смелую девицу — она и в Ковентри подвергла его испытующему осмотру, прежде чем сочла достойным предстать перед очами государыни. И здесь ее смышленые, темно-карие глаза строго и беспощадно оценивали каждого из дожидавшихся в передней мужчин, хотя интересовали ее по преимуществу недостигшие тридцати. Ив тоже удостоился ее взгляда, хотя и нарочито мимолетного, но вполне благосклонного. Впрочем, этого юноша не заметил и не оценил. Он и вспомнил-то, где видел ее прежде, лишь когда девица уже скрылась за дверью, чтобы представить своей госпоже приглашенных лордов.

Минуло еще полчаса. Двое горожан бросили свою затею и ушли ни с чем, прежде чем камеристка появилась снова и обратилась к Иву.

— Ее милость все еще держит совет, но тебя она примет. Следуй за мной и подожди немного.

По короткому коридору он прошел за ней в просторную, светлую комнату, в одном углу которой сидели три девушки с шитьем на коленях. Они щебетали оживленно, но не слишком громко, ибо от личных покоев императрицы их отделяла лишь задернутая занавесом дверь. Время от времени то та, то другая делала стежок, но без особого рвения. Их присутствие предписывалось обычаем, но чрезмерного прилежания никто от них не требовал. Появление юноши заинтересовало их куда больше, чем работа, тем паче что выглядевший сосредоточенным и серьезным Ив не обратил на них ни малейшего внимания. Приход его ознаменовался недолгим молчанием. Затем доверительный разговор возобновился, но стал гораздо тише — не иначе как теперь предметом обсуждения сделался молодой человек Камеристка оставила Ива в прихожей, а сама прошла за занавес, во внутренние покои. У стены сидела, держась особняком от молоденьких болтушек, женщина постарше. На коленях ее лежала раскрытая книга, но время клонилось к вечеру, темнело, и читать она уже перестала. Императрице было необходимо иметь в своей свите нескольких дам, обученных грамоте, а эта особа, похоже, занимала при дворе не последнее место. Ее Ив тоже помнил по Ковентри. Поговаривали, будто эти две родственницы — тетушка и племянница — были единственными женщинами в ближайшем окружении императрицы, состоявшем в основном из мужчин. Женщина подняла глаза, узнала Ива и с улыбкой сделала знак рукой, приглашая его присесть рядом.

— Ив Хьюгонин? Это ты! Как я рада видеть тебя целым и невредимым. И свободным. Я слышала, что тебя похитили. Мы узнали о случившемся лишь по прибытии в Глостер.

Говорила она невозмутимо, выглядела совершенно спокойной, но Ив готов был поклясться, что при виде его глаза пожилой женщины расширились и потеплели. Окруженные сетью морщинок, видавшие всякое, эти глаза вспыхнули столь глубокой и неподдельной радостью, что Ив был тронут до глубины души. Оказывается, этой даме была небезразлична его судьба. Она искренне тревожилась за него, а увидев здесь, обрадовалась неподдельно.

— Присядь, присядь, в ногах правды нет. Как хорошо, что ты жив и здоров. Когда ты уехал с нами из Ковентри, я решила, что беда миновала и никто больше не будет предъявлять тебе обвинения. Воистину большое несчастье оказаться подозреваемым в столь страшном злодействе, но коли ее милость взяла тебя под защиту, я подумала, что тем дело и кончится. А потом… Мы узнали о нападении лишь на следующий день и очень испугались за тебя. Ведь он был так озлоблен. Как тебе удалось бежать?

— Я от него не убежал, — неохотно ответил Ив, по-мальчишески сожалея, что освобождением был обязан отнюдь не собственной изобретательности и отваге. Правда, в этом случае он так и не узнал бы, что в Масардери находится брат Кадфаэль и, главное, что там содержится Оливье, а значит, не смог бы и явиться с войском ему на выручку. Это было куда важнее уязвленного самолюбия.

— Меня освободил сам Филипп Фицроберт. Отпустил, да и все. Он больше не винит меня в смерти де Сулиса, и я ему не нужен. — Это делает ему честь, — сказала Джоветта де Монтроз. — Стало быть, и он в состоянии рассуждать здраво.

Ив не стал объяснять, что к принятию столь здравого решения Филиппа пришлось несколько подтолкнуть. В конце концов, поняв, что ошибался, Фицроберт поступил по справедливости, что и впрямь делает ему честь.

— Он поначалу действительно был уверен, что я совершил убийство, — промолвил Ив, отдавая, пусть и без особой охоты, должное противнику. — Он высоко ценил де Сулиса. Но я по-прежнему с ним в раздоре, и этот спор так легко не уладить.

Ив с интересом взглянул на собеседницу. Высокое чело под венком серебристых кос, изящный, прямой нос, тонко очерченная твердая линия подбородка — все это говорило о сдержанном достоинстве, дарованном немалым жизненным опытом.

— А вы никогда не считали меня убийцей? — спросил Ив и сам подивился тому, как болезненно сжалось его сердце в ожидании ответа.

Джоветта взглянула прямо в глаза юноши и очень серьезным тоном промолвила:

— Никогда!

На пороге двери, ведущей в покои императрицы, появилась Изабо и, взмахнув парчовыми юбками, обратилась к Иву:

— Ее милость примет тебя сейчас. Ступай, — добавила она почти беззвучно. — Тебя она ждет, а меня отпускает. У них там все еще идет разговор о высокой стратегии.

В комнате, куда вошел Ив, находились четыре человека, не считая писцов, как раз в это время собиравших разбросанные по большому столу пергаменты. Куда бы ни заносили императрицу превратности войны, она повсюду раздавала грамоты о пожаловании титулов и земель тем, чьей поддержкой хотела заручиться. Той же работой, вне всякого сомнения, занимал своих писцов и король Стефан. Впрочем, писцы Матильды на сегодня свое дело сделали. Очистив стол, они вышли через боковую дверь и тихонько прикрыли ее за собой.

Императрица отодвинула свое большое кресло от стола, чтобы писцы могли свободно собрать документы и письменные принадлежности, и теперь восседала на нем, свободно уронив руки на обтянутые парчой подлокотники. Ее темные блестящие косы со вплетенными в них золотыми нитями были переброшены на грудь и колыхались в такт спокойному, размеренному дыханию. Она выглядела слегка усталой и несколько раздраженной. Стена за спиной этой величественной и мрачной особы была увешана шпалерами, а скамьи покрыты подушками и богатыми покрывалами. Все это императрица привезла с собой, чтобы придать комнате для аудиенций — самой большой и светлой, какую могло предоставить ей аббатство, — пышный и торжественный вид.

Трое мужчин, составлявших сейчас ближайшее окружение Матильды, заверив последнюю грамоту, поднялись из-за стола и отошли на несколько шагов — размять ноги после долгого совета. Рядом с окошком, за которым сгущалась тьма, дыша вечерней прохладой, стоял Давид, король Шотландии. Верный родственному долгу, он почти всю войну неуклонно поддерживал Матильду, не забывая, впрочем, и об интересах своей страны. Раздоры в Англии были только на руку монарху, главной задачей которого было утвердиться в Нортумбрии и отодвинуть собственную границу на юг до самого Тея. Рослый и, несмотря на седину в шевелюре и бороде, все еще весьма красивый мужчина стоял расправив затекшие плечи и даже не повернул головы, когда в комнату вошел очередной проситель.

По обе стороны от императрицы стояли ее управляющий Хэмфри де Богун и церемониймейстер двора Джон Фицгилберт. Оба молодых вельможи являлись ближайшими сподвижниками Матильды, хотя зачастую оставались в тени, в то время как иные паладины похвалялись своими подвигами и купались в лучах славы. За те несколько недель, что ему довелось провести в свите императрицы, Ив пригляделся к обоим и проникся к ним большим уважением, как к людям здравомыслящим и заслуживающим доверия.

Когда юноша вошел, оба повернулись к нему с озабоченным — ибо были поглощены важными делами, — но приветливым видом. Матильда же, кажется, не сразу припомнила, при каких обстоятельствах он пропал, а когда вспомнила, нахмурилась, будто Ив сам был виноват в том, что заставил ее поволноваться.

Юноша сделал несколько шагов вперед и отвесил низкий поклон.

— Мадам, я вернулся к своим обязанностям и могу сообщить кое-какие новости. Позволено ли мне говорить?

— Да, да, — промолвила императрица, стряхивая свою рассеянность. — Мы ничего не знали о тебе с тех пор, как потеряли тебя в лесу близ Дирхэрста. Рады видеть тебя живым и здоровым. Мы решили, что это похищение устроил Филипп Фицроберт. Так оно и было? Где он тебя прятал и как тебе удалось вырваться на свободу?

От Ива не укрылось, что, по существу, она не придавала особого значения как его пленению, так и освобождению. Судьба одного сквайра — пусть бы он даже и погиб — едва ли могла что-либо изменить в ее счетах с Фицробертом. При одном упоминании его имени в глазах Матильды зажглись опасные огоньки.

— Мадам, меня держали в Масардери, близ селения Гринемстед, в том самом замке, что был недавно отобран у Масаров. Он приказал схватить меня, поскольку считал виновным в смерти де Сулиса. — Юноша невольно вспыхнул, вспомнив, что не один Филипп приписывал ему это убийство. — Но он отказался от обвинения, — продолжил Ив, не вдаваясь в подробности, не имевшие в конечном счете значения, — и отпустил меня на свободу. Я бы сказал, что мне грех жаловаться на дурное обращение, если вспомнить, в чем меня подозревали.

— Однако тебя держали в оковах, — заметил де Богун, бросив взгляд на запястья юноши.

— Да, но что же тут удивительного. Однако, мадам и вы, достойные лорды, я выяснил, что в подземелье того же замка томится Оливье Британец, муж моей сестры, взятый в плен при падении Фарингдона. Филипп и слышать не желает о его освобождении. Есть люди, готовые уплатить за Оливье любую цену, но Фицроберт не соглашается принять выкуп. Замок Масардери крепок, мадам, однако же, по моему разумению, мы вполне в состоянии овладеть им. Здесь, в Глостере, достаточно сил, чтобы взять его штурмом, да так быстро, что не поспеет никакое подкрепление.

— Штурм? Ради одного-единственного пленника? В таком случае плата за его свободу и впрямь могла бы оказаться непомерной. У нас есть более важные заботы, нежели благополучие одного человека.

— Но Оливье принес немало пользы нашему делу, — с жаром возразил Ив. Он вовремя спохватился и не сказал, как уже было вознамерился, «вашему делу». Такие слова могли быть поняты как укор, а укорять Матильду не решались люди куда более заслуженные и влиятельные, чем Ив. — Достойные лорды, — взмолился он, — вы не раз были свидетелями его доблести. Разве справедливо, что изо всех попавших в плен защитников Фарингдона один он томится в неволе без надежды на освобождение? А между тем мы могли бы вернуть не только храброго воина, но и хороший замок. Если атаковать стремительно, им можно овладеть почти без разрушений. К тому же там много оружия и доспехов, которые тоже могут достаться нам.

— Там и вправду можно разжиться славной добычей, — согласился, поразмыслив, Фицгилберт, — но только если удастся захватить их врасплох. В противном случае замок достанется нам слишком дорогой ценой — того он не стоит. Подступов к нему я не знаю, да и ты, наверное, тоже. Вряд ли тебе удалось разведать их, сидя в подземелье.

— Милорд, — с живостью отозвался Ив, — прежде чем отправиться сюда, я объехал вокруг замка и присмотрелся к местности. Я могу начертить для вас план. Земля вокруг замка расчищена, но не более чем на полет стрелы, и если бы нам удалось подвести метательные машины ко…

— Нет! — резко оборвала его императрица. — Я не пойду на такой риск ради одного пленника. Даже помышлять о таком — с твоей стороны непростительная дерзость. Мужу твоей сестры придется потерпеть. У нас много других важных дел, и мы не можем позволить себе отложить их в сторону ради рыцаря, которому не повезло и который, как выяснилось, почему-то навлек на себя изрядную ненависть. Нет, я не выступлю в поход.

— В таком случае, мадам, позвольте мне самому набрать добровольцев и попытаться овладеть замком. Дело в том, что я поклялся Филиппу вернуться за Оливье с оружием в руках и должен сдержать свое слово. Желающие пойти со мной найдутся — было бы только дозволение вашей милости…

Ив поначалу и не понял, что такого сказал, но настроение Матильды резко переменилось. От ее безразличия не осталось и следа. Глаза засверкали, пальцы вцепились в подлокотник кресла.

— Постой. Что ты сказал? Поклялся ему? Значит, ты его видел. Говорил с ним сегодня утром при расставании? Я сначала не поняла — ведь отдать приказ об освобождении он мог из любого замка. Значит, он не в Криклейде?

— Нет, мадам. Он в Масардери и никуда оттуда не собирается.

В этом Ив был уверен. Филипп просил брата Кадфаэля задержаться, а тот согласился только из-за Оливье. Нет, Фицроберт не собирался покидать Гринемстед, во всяком случае, в ближайшее время. Он находился в Масардери и ждал обещанного возвращения Ива.

Только сейчас Иву стал ясен ход мыслей императрицы — во всяком случае, так ему показалось. До сих пор она полагала, что ненавистный изменник, ее смертельный враг, засел в Криклейде. Двинуться туда означало углубиться во владения Стефана, оставив у себя в тылу сильные королевские крепости — Бэптон, Пертон и Мэзбери. Подоспевшая из них подмога могла бы быстро отбить войско императрицы от замка, а то и еще хуже — окружить его, превратив осаждающих в осажденных. Но Гринемстед находился чуть ли не вдвое ближе, и, если повести дело с умом, можно захватить Масардери и поставить там свой гарнизон прежде, чем Стефан успеет послать туда подкрепление. Такая возможность пришлась Матильде по нраву.

— О, так, стало быть, он не так уж далеко, — воскликнула она со мстительным блеском в глазах. — До него можно добраться, и я доберусь. Он будет схвачен. Будет, пусть даже мне придется послать туда всех людей до последнего и все машины до единой. Дело того стоит!

Значит, по ее мнению, чтобы захватить ненавистного врага рисковать стоит, а ради освобождения верного слуги, из-за нее потерявшего свободу, — вовсе нет. Сердце Ива сжалось от недоброго предчувствия. Как же поступит она с Филиппом, попадись он ей в руки? Впрочем, тут спасаться нечего. Наверняка императрица выдаст его отцу, ну а уж граф в худшем случае посадит строптивого сына в темницу, а там, глядишь, с ним и помирится.

— Я схвачу его, — медленно, с расстановкой промолвила императрица, — и заставлю преклонить передо мной колени на глазах у всего войска. А потом, — голос Матильды задрожал от ярости, — он будет повешен!

Ив охнул, не веря своим ушам. Он набрал воздуха, желая что-то возразить, но от ужаса и потрясения не смог вымолвить ни слова. Но нет, это не могло быть сказано серьезно! Пусть Филипп мятежник, изменник, но он же ее племянник и внук короля. Убить его означало нарушить последний запрет, который еще соблюдался в ходе этой войны. Ибо родственники частенько обманывали друг друга, отнимали друг у друга владения, захватывали друг друга в плен, но до сих пор никто еще не решался посягнуть на родную кровь. Однако лицо Матильды выражало непреклонную, твердую решимость. Она не шутила и готова была пойти на это без сожалений и колебаний.

Король Давид отвернулся от темнеющего окна и взглянул сначала на свою племянницу, а потом на обоих ее советников, встретив их столь же озабоченные взоры. Даже он, монарх, не решился возразить ей открыто, ибо слишком хорошо знал неукротимый нрав своей родственницы. Хотя сам он и не боялся гнева Матильды, но старался ее не раздражать, поскольку обуздать эту особу, когда она впадала в раж, представлялось почти невозможным. Поэтому он заговорил самым мягким и рассудительным тоном.

— Разумно ли это? Принимая во внимание его поступок, ты, конечно же, вправе покарать изменника, но стоит подумать и о последствиях. Избавившись от одного врага, ты тут же наживешь дюжину новых.

— И как назло, — с нажимом добавил де Богун, — здесь нет графа, чтобы с ним посоветоваться.

И тут Ива осенило. Он понял, что именно по этой причине она поднимет всех людей, соберет все машины и, оставив все другие дела, без промедления выступит на Масардери. Ибо она желала овладеть замком и расправиться с Филиппом прежде, чем о ее замысле прознает Глостер. Такова мера ее коварства и черной неблагодарности. А также и безрассудства, ибо если она осмелится поставить Роберта перед свершившимся фактом, казнив его сына, то тем самым, скорее всего, загубит собственное дело. Но ради мщения эта женщина была готова на все.

— Мадам, — с пылом воскликнул юноша, сведя на нет умеренные и осторожные доводы короля Давида. — Вы не можете так поступить! Я предложил вам хороший замок и освобождение храброго воина, но не смерть вашего родича, о которой граф Роберт сокрушался бы всю жизнь. Захватите его в плен и выдайте графу — кому, как не отцу, решать, как поступить с сыном. Это будет справедливо. А казнить его вы не вправе!

Прежде чем он замолчал, разгневанная императрица уже поднялась на ноги. Впрочем, она не позволила своей ярости разгореться в полную силу, ибо простой сквайр значил слишком мало, чтобы обрушивать на него всю мощь монаршего гнева. Его не обязательно сокрушать, достаточно отшвырнуть в сторону. И кроме того, этот дерзкий юнец пока еще был ей нужен.

Прежде ему случалось видеть других несчастных, вызвавших ее неудовольствие. Теперь он сам оказался в их шкуре.

— И ты смеешь говорить мне, что я вправе делать и что нет?! Мальчишка! Твое дело повиноваться, и ты будешь повиноваться, а не то опять окажешься в темнице, причем куда более суровой. Джон, вызови ко мне на совет Солсбери, Реджинальда и Редверса. Вели механикам собрать все осадные машины, которые можно переправить туда достаточно быстро. Пусть выступают, как только смогут. Я хочу, чтобы к завтрашнему полудню основное войско было собрано, а авангард уже находился в пути. Мне угодно покарать предателя смертью, и я не успокоюсь, пока не увижу его в петле. Найдите людей, хорошо знающих дороги и окрестности этого Гринемстеда. А ты, — она снова обратила горящий взор к Иву, — подожди в передней, пока тебя позовут. Ты похвалялся, будто можешь нарисовать план Масардери, — вот этим и займись. Если знаешь какие-нибудь слабые места — укажи их. Да радуйся тому, что остался на свободе и сохранил свою шкуру. Постарайся как следует, а не справишься — пеняй на себя. А теперь прочь с глаз моих!