Покоритель джунглей

Глава I

Прибытие в Нухурмур. — Мрачное предчувствие. — Анандраен. — Что случилось? — Исчезновение Дианы и ее семьи. — Пленники тугов.

Когда Сердар вместе со спутниками поднялся на вершину пика Велур, возвышавшегося над окрестными горами, стоявшее в зените солнце придавало великолепному пейзажу особое очарование. Все вокруг было залито потоками солнца, золото волнами стекало на деревья, на зубчатые вершины гор, на озера, вспыхивавшие огнем, на пенистые каскады, каждая капля которых искрилась, словно бриллиант. Природа представала в столь величественной, ослепительной и небывалой красоте, что даже самая непоэтическая натура замирала в восхищении, покоренная открывшимся ей чудом, ощущая безмолвное звучание разлитой в природе гармонии, которая дает глазу такое же отдохновение, как слуху — звуки музыки. Наблюдая подобное зрелище, можно только пожалеть иных пачкунов, которые притязают на то, чтобы идеализировать природу, словно существует прекрасное вне природы или, точнее, прекрасное, которого не было бы в ней.

— Что за чудесный денек! — воскликнул Барбассон, выразив чувства товарищей, любовавшихся дивным пейзажем.

Ауджали, встав на одно колено и вытянув хобот, трижды послал солнцу свой «салам». Затем, узнав озеро и окрестности Нухурмура, издал несколько радостных криков, напомнивших звуки тромбона.

— Вот те раз! Да ты фальшивишь, приятель! — сказал Барбассон. — Тебе следовало бы взять несколько уроков гармонии у твоего дружочка соловья.

С этой шуткой Барбассона, который давно не был в таком прекрасном настроении, все тронулись в путь.

Прочтя признания полковника Бернса, Сердар испытал самую большую радость в жизни. Страшные обвинения, выдвинутые полковником против Уильяма Брауна, показывали со всей категоричностью, что адъютант герцога Кембриджского был не только повинен в преступлении, приписанном им Сердару, но в течение нескольких лет, пользуясь служебным положением, продавал секретные бумаги, планы обороны и нападения Адмиралтейства. Это открытие несколько омрачило радость Сердара, ибо в своем великодушии он прежде всего подумал о детях и жене несчастного. Но затем сообразил, что, учитывая срок давности, легко добьется от французского военного суда — кстати, проступки губернатора не входили в его компетенцию, — чтобы имя виновника не было упомянуто в приговоре. Теперь ничто не мешало ему целиком отдаться обуревавшей его радости.

Однако, приближаясь к Нухурмуру, словно по контрасту с окружавшей его дивной природой, Сердар почувствовал, как сердце его сжимает тревога. Что произошло в пещерах? Какие ждут его новости? Он вспомнил о том, что опустело место бедняги Барнетта, погибшего такой ужасной смертью, и в душу его закралась печаль.

— Что с вами, Сердар? Вы вдруг так помрачнели.

— Я беспокоюсь, не случилось ли чего-нибудь в пещерах за время нашего отсутствия.

— Ничего страшного, поверьте мне, а уж мои предчувствия всегда сбываются. Что касается смерти Барнетта, можно сказать, что я ее почти предвидел. А козни Рам-Шудора? Кто о них догадался, кто их заметил? А Уильям Браун? Знаете, если я говорю: «Что-то носится в воздухе», — тогда надо быть настороже. Но сегодня я ничего не чувствую, абсолютно ничего! Можем плыть без опаски. Вот увидите, мы застанем Сами за стряпней, а прославленного Нана-Сахиба за курением трубки.

— Хотел бы я, чтобы ты, как всегда, был прав, — ответил Сердар.

— Что касается Наны, — продолжал Барбассон, — надеюсь, он будет рад предложению Ковинда-Шетти, который готов переправить его на «Диане» на маленький островок возле Пуло-Кондора, где у него, если я не ошибаясь, плантация табака. У Наны курева там будет вдоволь.

— Я не уверен, что принц согласится.

— Однако же придется. Надеюсь, он не рассчитывает, что мы будем вечно охранять его. С Барнеттом — еще куда ни шло, жизнь была сносной. Мы здорово понимали друг друга, чего уж там, словно две половинки одного человека. Но теперь, когда Пилада больше нет, Орест не останется. Да, случалось, шутки доходили до него с трудом, эдак через сутки, но уж когда он начинал смеяться, его, бывало, не остановишь.

— Вы сегодня слишком веселы, Барбассон, — заметил Сердар, которого забавляла говорливость южанина, — а это не к добру.

— Нечего бояться, говорю я вам. Предчувствия меня никогда не обманывают.

Рама и Нариндра шли молча, понимая друг друга без слов. Они слишком хорошо знали Кишнайю и не верили, что он не воспользовался их отсутствием и не подстроил чего-нибудь. Пещеры были совсем близко. Еще несколько шагов, и они увидят ведущую к ним долину; все были взволнованы. Даже Барбассон замолчал, чувствуя, как общее настроение передается и ему. Вдруг, свернув на каменистую и такую крутую тропинку, что Барбассон прозвал ее дорогой в рай, Сердар остановился. В этом месте тропинка делала резкий поворот и шла по краю обрыва, но разглядеть, что происходило внизу, из-за глубины пропасти было невозможно. Виднелись только верхушки росших на дне баобабов. Сердар лег плашмя на землю и свесился над пропастью, держась за кусты.

— Осторожнее! — крикнул ему Рама-Модели. — Именно так я упал вниз, когда впервые обнаружил это убежище.

— Подержите меня, чтобы я мог заглянуть подальше, — ответил Сердар. — Мне кажется, я вижу что-то на верхушке одного из деревьев.

Нариндра, отличавшийся необыкновенной силой, вызвался держать Сердара, и тот, повиснув над обрывом, смог разглядеть вершину баобаба.

На самой высокой ветке, сохраняя равновесие, совершенно неподвижно сидел туземец.

— Кто этот человек? Он явно кого-то ждет, — заметил Сердар, в высшей степени заинтригованный.

Едва он закончил фразу, как слабый звук голоса, похожий на шепот, донесся со дна долины.

— Он что-то говорит, — сказал друзьям Сердар, — но слишком тихо, я не могу разобрать слов. Помолчите, я прислушаюсь.

На сей раз он расслышал говорящего.

— Это я, Сами, — говорил индус, — каждое ваше слово благодаря эху доносится до меня, равно как и малейший шум в горах.

— Зачем ты туда залез? — с тревогой спросил Сердар.

— Чтобы встретить вас. Я слышал вас, когда вы были еще на пике Велур. Со вчерашнего дня я часто приходил сюда. В пещерах остался Анандраен, у него неприятные новости.

— Хорошо, мы спускаемся.

Сердар встал с помощью Нариндры и повторил друзьям все, что узнал. Удивительным образом эхо могло только спускаться, но не подниматься, поэтому всем остальным слова Сами были не слышны. Сердар был невероятно бледен, голос его дрожал, выдавая волнение, испытанное им при сообщении юного метиса.

— Вот видите, Барбассон, — с грустью сказал Сердар, — сегодня мои предчувствия оказались вернее ваших.

Они немедленно отправились в путь, хотя извилистая дорога не позволяла им идти быстро. Рельеф местности был таков, что от обрыва, где они говорили с Сами, до входа в пещеру было добрых полчаса ходьбы.

— Что нужно от нас Анандраену? — спросил Сердар. — Лишь в случае крайней необходимости он покинул бы свой дом и явился в Нухурмур.

Наконец они подошли к входу и поспешили внутрь, где их ждал индус.

— Ну вот и вы наконец, — сказал Анандраен, увидев их. — Я жду вас со вчерашнего дня.

— Что случилось? Говори скорей! — обратился к нему Сердар в неописуемом волнении.

— Корабль, на котором приехали твоя сестра, ее муж и дети, прибыл шесть дней тому назад, как раз когда вы отправились на Цейлон. Мне сообщил об этом глава Духов вод в Бомбее. Сестра, удивившись, что ты не приехал встречать ее, засыпала его вопросами. Он счел своим долгом открыть ей тайну вашего убежища и объяснить причину твоего отсутствия. «Я никогда не стану порицать брата за то, что он остался верен другу в несчастье», — ответила леди Кемпбелл.

— Доброе, благородное сердце! — воскликнул Сердар. — Продолжай, Анандраен.

— Она попросила, чтобы ее отвезли в Нухурмур.

— О боже, она здесь! — радостно прервал его Сердар.

— Мужайся, Сердар.

— Да говори же, не томи!

— Если ты будешь перебивать меня, мой рассказ затянется, — спокойно возразил индус.

Покоритель джунглей понял и замолчал. Анандраен продолжал:

— Твой корреспондент уведомил меня, что направил ко мне маленький караван с тем, чтобы я сам отвел его в Нухурмур. Леди Кемпбелл с мужем и детьми выехала четыре дня тому назад на повозке, запряженной буйволами…

— О небо, и что же?

— И что же! С тех пор о них ничего не известно.

— Но этого не может быть! — неистово воскликнул Сердар. — Они разминулись с тобой и приехали в Велур, когда ты был здесь.

— Нет, мой сын проводил бы их в пещеры.

— Откуда ты знаешь?

— Спокойно, Сердар, спокойно. Выслушай меня сначала, тогда тебе не придется мне возражать. Свои усилия ты лучше направь на поиски выхода из создавшегося положения. Обеспокоенный отсутствием твоих родных, я отправился им навстречу и дошел до самого Бомбея, так никого и не встретив. Тогда я спешно вернулся назад вместе с несколькими членами нашего общества, мы обыскали дорогу со всех сторон, опросили всех встреченных нами местных жителей, но ничего не узнали. Я оставил моих спутников продолжать розыски, а сам поспешил сюда.

Несчастный Сердар в отчаянии ломал руки, восклицая:

— А меня, меня не было! О, будь проклята моя поездка! Я не смог спасти, не смог защитить их!

— Успокойся, Сердар, — повелительно сказал Анандраен, — теперь не время упрекать себя, надо действовать…

— Ах, ты прав, прости меня, разум мне изменяет, я словно в бреду. Я успокоюсь… Да, да, сейчас… О, горе тем, кто заманил их в западню, если только это так! Нет такой страшной пытки, такой медленной смерти…

— Сердар, мы, твои друзья, просим тебя не поддаваться гневу, он ослепляет и не позволяет нам спокойно и хладнокровно обсудить происшедшее.

— Да, вы — мои друзья. Я слушаю вас. Видите, теперь я спокоен…

Но слова несчастного расходились с его поведением, граничившим с безумием. Он вонзал ногти в ладони и рвал на себе волосы. Это был настоящий припадок, надо было дождаться, когда он пройдет.

После слез, рыданий, криков, принесших ему облегчение, к Сердару вернулась его прежняя энергия.

— Теперь давайте поговорим, — мрачно сказал он. — Если они погибли, я буду жить, чтобы отомстить за них.

— И мы вместе с вами, Сердар! — хором воскликнули присутствующие.

Анандраен был одним из высших руководителей знаменитого тайного общества Духов вод. Оно не выдумка романиста и существует в Индии в течение нескольких веков. Возникло оно в начале мусульманского владычества, чтобы защитить народ от репрессий завоевателей. Именно благодаря Духам вод Нана-Сахиб и Сердар смогли подготовить восстание, едва не покончившее с господством англичан. Благодаря же Духам Нана-Сахиб смог ускользнуть от своих преследователей — англичан. Принца так и не нашли — это всем известный исторический факт. Он бежал, унеся с собой скипетр императоров Дели, и до сих пор живет, наверное, в каком-нибудь глухом уголке на дальнем Востоке под защитой этого могущественного общества, имеющего последователей в Китае и Японии.

Анандраен был человеком хладнокровным, энергичным и, давно зная Сердара, получил право говорить с ним так, как никто в его окружении не осмеливался.

— Сердар, — сказал индус, видя, что тот успокоился, — я выполнил то, что мне было поручено, и должен вернуться домой. Но прежде я хочу сказать все, что думаю о случившемся. Твои родные похищены тугами, в этом не может быть и тени сомнения. Полагаю, ты не сумеешь отыскать их и вовремя прийти им на помощь, разве что случится чудо. Я говорю это не для того, чтобы лишить тебя мужества, а для того, чтобы ты напряг всю силу ума, собрал всю волю и энергию, ибо великая пуджа душителей состоится через три дня, и все пленники, находящиеся в их руках уже несколько месяцев, будут зарезаны на алтаре богини Кали. На сей раз они так искусно замели следы, что мы не сумели узнать, где они собираются совершить свои кровавые таинства. А ведь я отправил на их розыски самых ловких наших людей. У меня остается последняя надежда. Если Рудра приехал из Бехара — я специально вызвал его оттуда, — может быть, он добьется успеха там, где остальные потерпели неудачу. Это самый удивительный человек из всех, кого я знаю. Ты познакомился с ним во время войны за независимость и видел его в деле. Если он уже приехал, я немедленно пришлю его тебе.

— Спасибо, Анандраен, — ответил Сердар, который на сей раз выслушал его внимательно, не перебивая. — Спасибо, что ты не скрыл от меня ужасной правды. Мы постараемся как можно быстрее выработать план действий. Нам нельзя действовать наугад, несмотря на крайнюю неотложность дела. Но уже через час мы будем в пути.

— Спускайтесь через Слоновый холм, это самая длинная, но зато самая легкая дорога. Я указал ее Рудре на случай, если он станет искать меня в Нухурмуре. Я даже удивлен, что он до сих пор не появился. Салам, Сердар, и да помогут тебе боги.

— Салам, Анандраен! Доверяю тебе Нану на время нашего отсутствия, у меня слишком мало людей, и я вынужден взять с собой Сами.

— Я пришлю кого-нибудь вместо него. Не волнуйся, только туги могли бы предпринять что-нибудь против Наны, но они не осмелятся показаться сюда.

— Не беспокойтесь обо мне, — вмешался принц, присутствовавший при разговоре. — Я обязан вам слишком многим, мой друг, и понимаю вашу тревогу. Идите спасайте ваших родных, со мной же случится лишь то, что угодно небу.

Глава II

Совещание. — Где туги? — Мнение Барбассона. — Каста душителей. — Будущие жертвы великой пуджи. — Следы похитителей. — Подвиги Рудры. — Барбассон и предатель Максвелл. — Западня. — Поимка тугов. — Диана спасена. — Безумная радость. — Правосудие и месть. — Съеден пантерами. — Доброе имя восстановлено.

После ухода Анандраена началось горячее, деловое обсуждение, времени на праздные разговоры не тратили. Все были возбуждены, ибо понимали, какое сложное предстоит им дело.

— Туги не без оснований покинули развалины Карли, — начал Сердар, — где они могли выдержать длительную осаду, но где их было легко обнаружить. Пока все думали, что они находятся в Карли, они в каком-нибудь мрачном убежище в глуши леса готовились к своему празднику, из-за осторожности отправившись туда в последнюю минуту.

— Действительно ли они ушли из развалин? — вмешался Барбассон. — Протяженность их так велика, в них столько ответвлений, что туги могли вернуться туда через какой-нибудь неизвестный вход, сделав при этом вид, что покидают развалины.

— Это-то и надо проверить, — ответил Сердар. — Во всяком случае, не думаю, чтобы они ушли далеко. Их более двухсот вместе с женщинами и детьми, такая толпа людей непременно должна оставить следы. Если бы Андидраен не заверил меня, что отправил на розыски самых ловких своих людей, я бы ни за что не поверил, что за четыре дня их так и не смогли найти.

— Позвольте мне сказать словечко, Сердар, — снова вмешался Барбассон.

— Конечно, мой друг. Вы знаете, как мы ценим точность ваших наблюдений.

— Я буду краток, — начал провансалец, — но прежде одно замечание: я — за логические рассуждения. В нашем распоряжении три дня, это и мало, и много, вы скоро поймете почему. Но я хотел бы подчеркнуть, что время, потраченное нами сейчас, вовсе не потеряно, ибо твердо принятое и быстро осуществленное решение — залог успеха.

Четыре дня тому назад ваши родные покинули Бомбей, то есть ровно сутки спустя после того, как Анандраена предупредили об их приезде. Он немедленно отправился им навстречу, а значит, уехал из Велура в то же самое время, как путешественники тронулись в путь. Он должен был встретить их на полдороге, у развалин Карли. Но этого не произошло, и Анандраен в их поисках дошел до самого Бомбея. Этот факт со всей очевидностью указывает на то, что ваши родные исчезли в первый же день отъезда и что туги, похитив их, больше не подавали признаков жизни. Подумайте, в этом случае у них в распоряжении было всего несколько часов, чтобы перебраться в другое место. Если они действительно уехали, как же могло случиться, что Анандраен и его люди не встретили их, ведь они дважды в один и тот же день прошли по той же самой дороге, а затем посланцы Духов вод исколесили всю округу. Для меня совершенно очевидно, что Кишнайя и его приверженцы не могли сделать и шага, чтобы не быть замеченными, особенно если учесть, что к северу и югу от развалин местность заселена. Готов отдать на отсечение не только свою голову, но и уважаемого папаши Барбассона, — каковы бы ни были обстоятельства, провансалец не мог обойтись без шуток, — так вот, ручаюсь двумя благородными головами, что туги напали на караван, увели всех в подземелье Карли и уничтожили свои хижины и шалаши, выстроенные вокруг холмов, чтобы заставить поверить в то, что они ушли. Для них это было тем проще, что они не могут оставаться в этой пустынной местности и после празднования пуджи должны вернуться в деревню… Вот и все, что я хотел сказать, добавить к этому нечего, ибо дедукция — великая сила!

Бледная улыбка осветила лицо Сердара, несмотря на снедавшую его тревогу.

— Барбассон, — сказал он, — вы избавили нас от ненужных поисков и споров. Ваши рассуждения так ясны и точны, что с ними нельзя не согласиться. У тугов действительно не было времени перебраться в другое убежище, даже если бы они его приготовили. Мы должны искать их именно в Карли. Это обнадеживает, ибо за три дня мы не смогли бы обследовать двадцать лье лесов, гор, долин и ущелий, отделяющих нас от Бомбея.

— Тем не менее нас ждут большие трудности, — вмешался Нариндра. — Я слышал, что подземелья и склепы Карли настолько многочисленны, что в начале мусульманского нашествия там долгие месяцы скрывались жители всей провинции.

То, что сказал маратх, было совершенно верно. В Индии, и именно в Эллоре, Элефанте, Сальсетте и Карли, вокруг храмов существует громадное количество пещер, высеченных в граните и относящихся к эпохе троглодитов, когда человек не умел еще строить и устраивал свои жилища в земле, вокруг пагод, посвященных его богам. С тех пор как англичане стали преследовать касту тугов, последние часто пользовались этими местами, ныне пустынными и покрытыми густыми лесами, для совершения своих ужасных обрядов.

В Европе рассказывают немало нелепостей и небылиц об этой страшной касте, насчитывающей сегодня весьма небольшое число последователей. Обрисуем в нескольких словах истинное положение вещей. Туги не есть собственно каста, а религиозная секта, принимающая представителей всех каст Индии — от ничтожного шудры до брамина, однако за исключением париев, считающихся отбросами человечества.

Эта секта — последний остаток эпохи, когда человеческие жертвоприношения были обычным явлением в Индостане. Как это свойственно всем цивилизациям, нравы постепенно смягчались, подобная практика мало-помалу перестала быть общей культовой формой. Однако небольшое количество фанатиков сохранило эти обычаи, и их не осмеливались преследовать, пока длилось владычество браминов, ибо они сохраняли древние традиции предков. А ни в одной стране традиции, каковы бы они ни были, не чтут так, как в Индии. Мусульманское нашествие, хотя и не покончило с этими кровавыми обрядами, привело к тому, что туги стали совершать их тайно. При этом они так умело скрывались и внушали такой ужас, что англичане в течение ста лет своего владычества даже не подозревали о существовании подобной секты. Впоследствии они сделали все, чтобы уничтожить ее, и полагали, что тугов в Индии больше не существует или, по крайней мере, совершаемые ими жертвоприношения исключительно редки. На самом деле туги просто прячутся более тщательно и продолжают каждый год праздновать знаменитую пужду богини Кали, единственную культовую церемонию, уцелевшую в веках.

Туга нельзя узнать ни по каким признакам. Это может быть ваш сосед, друг, родственник, но вы об этом и не догадываетесь. В один прекрасный день он вступает в секту и затем каждый год получает секретное таинственное уведомление о том, что в такой-то час, в такую-то ночь ему надлежит быть в таком-то месте, где будет совершено кровавое жертвоприношение. Обычно оно происходит в темном лесу, на пустынном берегу, среди развалин древнего храма, в пещерах троглодитов или в уединенном, достаточно просторном доме одного из руководителей секты.

Место это никогда не освещается, чтобы члены секты, мужчины и женщины, потом не могли узнать друг друга. Только одна коптящая лампа бросает мрачный свет на алтарь, где приносятся жертвы. Их бывает восемь — десять, хотя обычно предпочитают нечетное число. Обнаженные, они привязаны к столбам в ожидании своей участи. Жрец вскрывает тело одним ударом широкого каменного ножа, металлическим ножом не пользуются, затем погружает руки в дымящиеся внутренности на манер древних прорицателей и начинает предсказания. Каждый может подойти и задать оракулу вопрос. Внутренности и сердце затем сжигают на треножнике. После того как убита последняя жертва и отзвучал последний крик, лампу гасят, и начинается оргия, которой нет названия и на которую честное перо может лишь с негодованием набросить покров. Затем участники гнусных сборищ с предосторожностями расходятся по домам и не думают о них до следующего года.

На западе, вблизи гор и джунглей Малабарского берега, вплоть до последнего восстания сипаев сохранились деревни, полностью заселенные тугами. Но англичане воспользовались присоединением Индии к владениям короны и применили к тугам столь суровые меры, что те рассеялись повсюду и слились с местным населением, подобно их собратьям из других провинций.

Такова была участь, ожидавшая родных несчастного Сердара. Какое огромное мужество требовалось этому человеку, чтобы устоять под грузом горя и одолевавшего его смертельного беспокойства! Он решил было воспользоваться амнистией и, отправившись в Бомбей, привести в Карли 4-й шотландский полк, командир которого попал в плен, захватить развалины и не оставить в живых ни одного из укрывшихся там негодяев. Но Рама остановил его:

— Не делайте этого, вы знаете Кишнайю — при первой попытке нападения все жертвы будут безжалостно зарезаны.

Увы! Рама был прав. Их надо было спасти, действуя бесшумно, ползком пробраться в притон тугов, внезапно наброситься на палачей и, воспользовавшись всеобщим смятением, вырвать у них добычу…

Какие нравственные пытки испытывал бедный Покоритель джунглей, думая о Диане, о юной, очаровательной Мэри, оказавшихся в лапах диких зверей!

— В путь, друзья мои! — вдруг воскликнул он. — С каждой минутой тревога моя растет, и я чувствую, что немного успокоюсь лишь тогда, когда мы найдем место, где укрываются эти мерзавцы.

— В путь! — ответил Барбассон. — Вы увидите, Сердар, что я был прав. — Это был уже не Барбассон, думающий только об удовольствиях, холящий себя и мечтающий об одном — окончить свои дни во всеми забытом Нухурмуре. Как охотничья собака, почуявшая дичь, провансалец жаждал приключений и опасности. В тот момент, когда все уже были готовы последовать за Сердаром, снаружи вдруг раздался условный сигнал. Нариндра побежал открывать, и едва скала повернулась, как в пещеру вбежали два человека с криками:

— Закрывайте, закрывайте быстрее! За нами погоня!

Это был Анандраен в сопровождении неизвестного туземца.

— Сердар, — положение осложняется, — сказал он. — По дороге я встретил Рудру. Едва увидев меня, он сказал, что за ним по пятам гонятся два туга и английский офицер. Мы бросились с ним в лощину, думая, что преследователи продолжат свой путь по Слоновому холму. Но, огибая озеро, мы увидели, что они быстро карабкаются по горе, направляясь к нам. Офицер — тот самый мерзавец Максвелл.

— Убийца моего отца! — перебил его взволнованный Рама. — Да будет благословен Шива, на сей раз он от меня не уйдет.

Анандраен продолжал:

— Его спутники — отъявленные негодяи, подручные Кишнайи, сопровождающие его повсюду. Все трое, несомненно, идут на разведку, ибо предводитель тугов узнал от Рам-Шудора, что Нана укрылся в Нухурмуре, хотя тот и не смог указать вход в пещеры.

— Тем не менее мы отправимся в путь, — сказал Сердар, решимость которого ничто не могло поколебать, — а если нам встретятся препятствия, ну что ж, мы их преодолеем.

— Есть не только дурные, но и хорошие новости, — снова заговорил Анандраен. — Рудра, которого я вам представил, приехал вчера и, узнав от моего сына, зачем он мне понадобился, немедленно пустился на поиски, отправившись к развалинам Карли, чтобы попытаться найти следы тугов и… Но раз он здесь, пусть сам все расскажет.

— Охотно, — ответил вновь прибывший. — Меня уверяли, что Кишнайя и его банда покинули развалины, но странное дело — в окрестностях я не мог отыскать никаких следов, а между тем возле самих храмов были видны все признаки поспешного бегства. Мои повторные розыски вновь не дали никаких результатов, но чуть дальше я обнаружил следы отряда европейцев, состоявшего из двух женщин, одна из которых была очень молода, и двух мужчин, также сильно различавшихся между собой по возрасту.

— Ты их видел? — с живостью перебил Сердар.

— Нет, их следы остановились у развалин.

— Откуда же ты тогда знаешь…

— О, нет ничего проще! И ребенок бы догадался: следы шагов различаются в зависимости от возраста и пола. Европейцев сопровождали два туземца, они вышли из повозки перед самыми руинами, чтобы осмотреть их, ибо на песке остались следы колес и буйволиных копыт.

— О, неосторожные! Они сами отдали себя в руки этих негодяев!

— Не найдя следов у выхода, я, как и вы, подумал, что они попали в руки тугов, укрывшихся в подземельях, одно из которых тянется на семь-восемь лье, соединяясь с пещерами Эллоры. Этот ход был вырыт буддистами, скрывавшимися от преследования браминов.

Я решил провести в развалинах ночь, чтобы проверить мои предположения. Спрятавшись в одной из пещер у входа, я стал ждать. Едва село солнце, как подъехал английский офицер в сопровождении двух сипаев. Он слез с лошади, вошел в первое подземелье и свистнул три раза. Через несколько мгновений появился туг. После первых же слов офицера мне стало ясно, кто это.

— Ну, Кишнайя, — сказал офицер, — я сдержал слово.

Благодаря мне вас никто не будет беспокоить, и в этом году вы сможете спокойно совершить великую пуджу. Пришло время и тебе выполнить свое обещание и выдать мне по выбору Сердара или Нана-Сахиба, поскольку ты утверждал, что это в твоих силах.

Кишнайя ответил, что не может до окончания праздника покинуть подземелье, так как, по его словам, за ним следят Духи вод, но что потом он выдаст ему не Сердара, ибо тот схвачен на Цейлоне и, быть может, уже казнен, а…

— Сердар — это я! — перебил его Покоритель джунглей. Слова Рудры вернули ему некоторую надежду.

Рудра поклонился и продолжил свой рассказ.

— Как я уже сказал, Кишнайя не мог выдать ему Сердара, теперь я понимаю почему, но сказал, что Нана-Сахиб в его власти. Офицер, взглянув на него с презрением, ответил: «Ты все тот же, Кишнайя, но не пытайся обмануть меня. Если завтра вечером на заходе солнца Нана-Сахиб не будет в моих руках, я захвачу развалины с батальоном шотландцев, которым командую и который находится в полумиле отсюда, и сделаю это с одной целью — чтобы вы не могли бежать. Видишь, я принял меры предосторожности. Если ты не выдашь мне Нану, я прикажу всех вас перевешать на придорожных деревьях, не будь я Максвеллом, а уж я знаю в этом толк».

Итак, передо мной был знаменитый Максвелл, на чьих руках была кровь женщин и детей. Но продолжение разговора оказалось еще интереснее. «Ты понимаешь, — сказал он Кишнайе, — что меня всегда оправдают за то, что я повесил двести или триста мерзавцев, подобных тебе, тем более что ты похитил нашего полковника со всей его семьей».

— О, негодяй! — воскликнул Сердар.

— Часы его сочтены, — мрачно бросил Рама.

— Короче говоря, — продолжал Рудра, — Кишнайя, видя, что с офицером шутки плохи, дал ему все сведения, которыми располагал. Он указал ему долину, ведущую к пещерам, объяснив, что достаточно взорвать скалу у последнего баобаба, чтобы проникнуть внутрь. Он добавил, что солдатам необходимо запастись веревочными лестницами, чтобы спуститься вниз. Удовлетворенный, Максвелл попросил у него двух человек для осмотра местности, прежде чем предпринять окончательный штурм. Кишнайя пообещал ему сделать это сегодня. Я решил дождаться их, чтобы в нужный момент предупредить вас, ибо от сына Анандраена я знал, что его отец находится в Нухурмуре. Я спрятался в кустарниках, готовый в любую минуту тронуться в путь и опередить их. Остальное вы знаете.

— Рудра, — сказал Сердар, сильно волнуясь, — ты не представляешь, какую услугу ты оказал всем нам, и в особенности мне. Достаточно сказать тебе, что европейцы — пленники тугов — мои самые близкие родственники. Проси у меня любую награду, я заранее обещаю сделать все, что в моих силах.

— И в моих, — добавил принц.

— А, так это ваши родные! — воскликнул Рудра. — Прекрасно, нет ничего проще, чем спасти их…

— Неужели ты нашел способ проникнуть в развалины, не подвергая при этом их жизнь опасности?

— Нет ничего проще, — стоял на своем индус.

— Так-так, — вмешался Барбассон, которому пока не удалось вставить ни слова. — Какая скромность! Наш друг обещает нам совершить чудеса одним мановением руки и добиться успеха там, где такие стреляные воробьи, как люди Анандраена, потерпели неудачу. Да к тому же спокойненько заявляет, что нет ничего проще.

— В мире лишь только один Рудра, — с гордостью парировал индус.

— В таком случае умолкаю, — ответил ошарашенный Барбассон, — рот на замке, старина! Забираю назад мой комплимент.

— Посмотрим, что ты предлагаешь, — нетерпеливо сказал Сердар.

— Повторяю, это очень просто, — продолжал индус, пристально глядя на Барбассона (индусы плохо понимают шутки). — Вам надо прийти сегодня вечером к развалинам, хорошо вооружившись, и спрятаться там. Надеюсь, вы не дадите уйти Максвеллу и двум его сообщникам. Я свистну три раза, на свист явится Кишнайя, думая, что его зовет офицер. Мы схватим его и, приставив нож к горлу, заставим провести нас к пленникам, которых освободим без лишних слов.

Утопающий, вдруг почувствовавший руку спасателя, вряд ли испытал бы такую же радость, как Сердар. Глаза его наполнились слезами, и несколько мгновений он не мог выговорить ни слова. Как и все нервные люди, он был рабом пучка маленьких волокон, передающих ощущения мозгу и парализующих его, когда возбуждающие их эмоции слишком сильны. Но все поняли, что на сей раз это были слезы радости.

— Мой дорогой Анандраен, — сказал Покоритель джунглей, беря его за руки, — само небо внушило тебе мысль послать нам такого союзника.

— Черт побери! — с легкой ревностью воскликнул Барбассон. — Говорил же я вам, что эти поганые туги не ушли из развалин.

В этот момент вбежал запыхавшийся Сами.

— Хозяин, — сказал он Сердару, — я взобрался на самую верхушку баобаба и слышал их разговор. Англичанин сказал тугу: «Настоящая чертова дыра эта долина! Но ничего, мы удлиним лестницы». И он объяснил, что вместе с ним спустятся человек сто, а остальные расположатся со стороны озера, чтобы следить за входом, который им неизвестен.

— Хорошо, Сами, очень хорошо! Договаривай.

— Я не стал слушать дальше, а подумал, что надо срочно все сообщить вам, но если вы хотите, я могу туда вернуться.

— Не надо, дитя мое, — ответил Сердар, — нам уже достаточно известно. А теперь, господа, за оружие и постараемся не упустить их. Мы будем подстерегать их в пальмовом лесочке, он находится как раз у спуска в долину, и если только они не вынудят нас к более суровому обращению, мы доставим их в Нухурмур живыми и невредимыми. Надо, чтобы они смогли защищаться в тот день, когда им придется предстать перед нашим судом, который будет судить их по законам военного времени.

Сердар произнес эти слова с необычной для него, странной улыбкой. В его глазах, обычно таких добрых, появился стальной блеск, а на лицо легла печать ненависти и жестокости, не виданных прежде.

Когда маленький отряд покинул пещеры, направляясь к месту засады, Сердар заметил, что Рудра безоружен, и спросил, не забыл ли тот свой карабин.

— У меня его нет, — со вздохом ответил индус, — оружие белых стоит слишком дорого для нас, бедных туземцев.

— Сердар, позвольте мне подарить ему вот этот карабин, — сказал Барбассон, показывая индусу один из великолепных образчиков автоматического оружия, недавно изобретенного американцем Кольтом. — Он мой, и я прошу Рудру принять его в память о тех неоценимых услугах, которые он нам оказал.

— Это замечательно, Барбассон, но вы…

— Я оставляю себе карабин бедняги Барнетта, он мне будет напоминать о прекрасном друге, которого я потерял.

Получив столь бесценный для него подарок, индус принялся прыгать от радости, словно дитя. Никогда он и мечтать не смел о подобном оружии.

Друзьям недолго пришлось сидеть в засаде. Они расположились по трое с каждой стороны дороги, на расстоянии четырех метров друг от друга, так, чтобы полностью окружить Максвелла и обоих тугов и держать их под прицелом. Едва они успели занять места, как сверху до них донеслись голоса. Это Максвелл, спускаясь, излагал спутникам план на завтрашний день.

— Внимание! — сказал шепотом Сердар. И все исчезли за пальмами. Когда Максвелл и оба туга оказались в середине группы, вдруг по команде Барбассона все шесть карабинов опустились, образуя железный круг, готовый изрыгнуть огонь. И тут же на тропинку выступил Барбассон. Максвелл и его спутники остановились пораженные, настолько неожиданным оказалось для них нападение.

— Добрый день, джентльмены! — сказал провансалец, обращаясь к офицеру. — Рад видеть вас в моем государстве. Не надо пятиться… Вот так… Стойте на месте. Видите ли, эти жестяные трубочки, похожие на… органные, могут нечаянно выстрелить, и мне будет жаль вас.

Презренный Максвелл, который был столь же труслив, как и жесток, дрожал всем телом, словно лист на ветру, и был бледен, как летнее лондонское, солнце.

— Что, значит эта шутка? — пролепетал жалкий трус.

— Шутка, господин Максвелл? Как плохо вы знаете мой характер! Спросите-ка у джентльменов, которые дышат свежим воздухом там, за пальмами, шучу ли я когда-нибудь.

Услышав, что его назвали по имени, убийца принялся дрожать еще сильнее. Он почувствовал, что эта ловушка подстроена ради него, и понял, что погиб.

— Ну-ка, посмотрите мне в лицо, мой славный лорд, — продолжал Барбассон, — у меня оба глаза на месте? Ну же, отвечайте, милорд, не то я рассержусь.

Несчастный, ничего не понимая, клацая зубами от страха, ответил полузадушенным «да!».

— Замечательно! — торжествующе воскликнул Барбассон. — Вы видите, что я никогда не шучу, ибо всякий раз, как это со мной случается, я теряю глаз. — И с грубоватой простотой добавил: — Уже давно, дорогой друг, я горю желанием познакомиться с вами и поддержать это милое знакомство. Я слежу за вашими поступками и действиями. Когда вы уничтожили всех обитателей Чинсуры, я сказал себе: «Смотри-ка, он молодцом, мой маленький Максвелл. Поставьте перед ним две-три тысячи мужчин, женщин и детей, вы не успеете и рта раскрыть, как уж никого нет…» Когда мне рассказали о вашем подвиге в Лакхнау — двести женщин, утопленных в пруду вместе с детьми, — я воскликнул: «Ах, черт побери, что за славный малый этот Максвелл! Нашлись бы такие, кто, пожалуй, пожалел бы детей, а он — никогда! Не дай Бог, вырастут, в воду малышню!» Наконец, когда присутствующий здесь мой друг Рама-Модели — вон тот высокий, слева, посмотри на него хорошенько, вы потом поближе познакомитесь, — так вот когда он сообщил мне, что ты расстрелял его отца вместе с пятью-шестью сотнями других стариков, а также женщин и детей, я подумал: «Да я никогда не познакомлюсь с душкой Максвеллом! С милашкой Максвеллом! С дорогушей Максвеллом! Нет, Барбассон, ты непременно должен с ним познакомиться». Барбассон — это мое имя, Барбассон Мариус, законный и единственный сын Филибера-Петрюса Барбассона, родился в Марселе… Ну уж это, мой добрый Максвелл…

— Ради бога, короче, Барбассон, — сказал ему Сердар, — вы же видите, что этот трусливый мерзавец сейчас упадет в обморок, и нам придется его нести.

— Раз вы настаиваете, Сердар, так и быть, прекращаю. Но только для того, чтобы сделать вам приятное, — ответил провансалец. — Если б вы знали, какое удовольствие я испытываю, видя, что этот гнусный негодяй дрожит, как заяц… Так вот, Максвелл, миленький, стремясь познакомиться с тобой и надеясь на случайную встречу, я уговорил нескольких друзей сопровождать меня, чтобы вместе с ними просить тебя принять приглашение и посетить владения Мариуса Барбассона, повелителя Нухурмура и окрестных мест. Думаю, этот визит будет для тебя истинным наслаждением.

— Чего вы хотите от меня? — заикаясь, выговорил Максвелл, совершенно уничтоженный.

— Предложить тебе на несколько минут мое гостеприимство… О, это будет ненадолго, — сказал Барбассон с жестокой усмешкой. — Ты только рассчитаешься с Рамой и со мной как единственным наследником моего друга Барнетта, у него к тебе небольшой должок после того, как ты его ограбил и выгнал из его дворца в Ауде. Но это сущая безделица, кое-кого я пропущу вперед, у них дела поважней. Расположен ли ты дать мне руку? Пошли, мой славный лорд!

— Так нет же! Я за вами не пойду… По какому праву вы беспокоите английского офицера во время его прогулки? — отважился несчастный, призвав на помощь остатки сил.

— По какому праву, Максвелл, милый мой! По какому праву? Неблагодарный, и ты еще спрашиваешь? Разве ты не видишь, что в моей любви к тебе я не хочу, чтобы тебя пристрелили как собаку за то, что ты продал тугам своего полковника, на место которого ты метил, вместе со всей его семьей?

Тут Максвелл понял, что вилять бесполезно, и дал увести себя, словно быка на бойню.

— Эй, приятель, смелей! — сказал ему Барбассон, передавая англичанина Раме и Нариндре, взявшим его под руки. Затем провансалец указал Сердару на тугов:

— Полагаю, не стоит труда тащить это в Нухурмур, не так ли?

Сердар склонил голову в знак согласия. Два верных подручных Кишнайи, сказал Анандраен, они захватили Диану, Мэри, юного Эдуарда, благородного Лайонеля Кемпбелла… В сердце Сердара больше не было места жалости.

— Не беспокойтесь, мои ягнятки, — сказал им Барбассон, — все в порядке. — И взяв свой револьвер, выстрелил в первого. Второй туг прыжком вскочил на ноги.

— С лету! — крикнул Барбассон.

Раздался выстрел, и туг с раздробленной головой упал рядом с товарищем. Ударом ноги мрачный исполнитель божественного и людского правосудия — оба негодяя давно заслужили подобную кару — столкнул трупы в пропасть. Максвелл при виде такой скорой расправы потерял сознание. Из ручейка, протекавшего неподалеку, Барбассон зачерпнул в шляпу воды и брызнул ею капитану в лицо. Тот быстро пришел в себя.

— Ну, смелее, — сказал ему Барбассон, — это пустяки, немного водички. В пруду Лакхнау ее было куда больше. Не дрожи так, твоя очередь еще не пришла. Офицер Ее Величества заслуживает лучшей участи… К тому же нам надо слегка объясниться, за тобой есть кое-какой должок, о котором ты позабыл. Знаешь поговорку «счет дружбы не портит»? Ты же не захочешь покинуть нас, не рассчитавшись?

Маленький отряд пошел в Нухурмур.

— Итак, что нам с ним делать? — спросил Сердар. — Бесполезно разыгрывать перед этим мерзавцем, этим чудовищем в человеческом обличье комедию правосудия. Есть негодяи, которые находятся не только вне закона, но и вне гуманности. Я отказываюсь судить его. Стоит мне подумать, что это он предупредил Кишнайю о приезде моей сестры в Бомбей, об их поездке в Нухурмур, кровь закипает у меня в жилах, и я считаю, что смерть — слишком легкое наказание для этого изверга.

— Сердар, — ответил Рама-Модели, — однажды, у стен Хардвар-Сикри, две тысячи людей были уничтожены этим негодяем, и, пока он командовал расстрелом, слышны были крики младенцев на груди матерей. После четвертого залпа артиллерийской батареи все крики прекратились, но в первом ряду среди трупов вдруг поднялся старик, который был только ранен, умоляя пощадить его. Он один остался в живых. Среди солдат раздались возгласы: пощадить! пощадить! И этот человек, обернувшись, спросил: «Кто здесь осмеливается говорить о пощаде?» Вместе с ним была собака, дог, и он сказал собаке, показывая на старика: «Пиль! Том, пиль!» И собака прикончила несчастного. Этот старик, — голос Рамы от волнения и гнева зазвучал глухо, — этот старик был мой отец, Сердар. Отдайте мне этого человека!

— Он твой, — ответил Покоритель джунглей. — Ступай, я не стану мешать твоей мести. Отомсти за Чинсуру, Хардвар-Сикри и Лакхнау!

Повернувшись к своим спутникам, Сердар сказал:

— Друзья мои, через час зайдет солнце, отправимся же к развалинам Карли, разрушим пристанище бандитов, вернем жизнь и радость несчастным пленникам.

— Сердар, если я вам больше не нужен… — мрачно сказал Рама-Модели.

Сердар все понял. Какое-то мгновение он колебался, но быстро подавил в себе инстинктивный великодушный порыв. Что он мог ответить старому товарищу по борьбе, несчастью и изгнанию, с таким нетерпением жаждавшему отомстить за отца, за тысячи невинных жертв, умерших в самых страшных мучениях… За спиной Максвелла было море пролитой им крови. Сердар уступил, но, словно не желая брать на себя моральную ответственность, ответил:

— Я беру с собой Сами, поэтому оставайся в Нухурмуре.

Покоритель джунглей и его спутники ушли. В пещерах остались только Нана-Сахиб, уединившийся в своих апартаментах, и Рама-Модели со своим пленником. В Нухурмуре воцарилась мрачная, наводящая ужас тишина, снаружи не доносилось ни единого звука, то была тишина могильного склепа.

Максвелл, который было обрел некоторую уверенность, увидев, что его оставили наедине с индусом, сразу почувствовал гнетущее воздействие этого страшного одиночества. Он находился в узком помещении с каменными сводами, слабо освещенном светом коптящей лампы. Поставленная на пол, она отбрасывала на потолок причудливые тени, которые в ее мерцающем свете казались ожившими призраками мщения.

Усевшись на корточках в углу, Рама-Модели смотрел на него глазами хищника, ласкающего взором добычу, прежде чем ее растерзать. Он не торопился покончить с Максвеллом. Впереди у него были часы, даже дни, чтобы насладиться местью, к тому же он еще не знал, что сделает с этим человеком. Англичанин был в его власти, и пока ему было этого достаточно.

Он закурил трубку, окутавшись густым облаком дыма, и предался горячечным мечтаниям курильщиков гашиша. Он переводил взор с хрустального наргиле на пленника и обратно… Постепенно страх Максвелла перерос в безумный ужас. Он знал, что индийская конопля обладает страшным свойством фиксировать в мозгу курильщика занимающую его мысль, доводя ее до бреда, до психоза. Что сделает с ним индус в ту минуту, когда у него начнется период безумия? И тогда он позавидовал быстрой, безболезненной смерти своих спутников на вершине Нухурмура… Для него больше не было надежды. Как разжалобить человека, отца которого он затравил собакой? Побег был невозможен. Кругом безмолвные скалы, заглушающие крики и жалобы жертв. Да и кто бы мог его услышать, подоспеть ему на подмогу? Вступить с индусом в единоборство? Он и помыслить об этом не мог, тот был силен и крепок, за поясом у него висели револьвер и широкий индийский ятаган. Нет, следовало примириться со смертью! Но какую варварскую пытку придумает этот распаленный яростью, бешенством, уже не рассуждающий мозг?

По лицу несчастного струился обильный пот, и только инстинктивная боязнь вдруг прийти в себя во время чудовищных пыток удерживала его в сознании… Ах, если бы он мог вызвать гаев индуса, чтобы сразу получить смертельный удар! Следовало торопиться, через несколько мгновений палач перестанет его понимать. Глаза индуса сверкали странным блеском. Они то загорались, словно у дикого зверя, то взгляд его делался тупым и невыразительным. Едкий густой дым, пропитанный испарениями canabis indica, по-прежнему клубами окутывал курильщика… Рама-Модели вдруг странно рассмеялся, он, несомненно, уже видел свою жертву, корчащуюся в немыслимых мучениях, с губ его срывались слова: «Пиль, Том! Пиль, моя милая собака!» Нет, перед его глазами проходила смерть отца, этот вызванный гашишем мираж был так похож на реальность…

Похолодев от ужаса, понимая, что с пыткой ожидания надо кончать, чтобы не иметь дел с безумцем, способным выгрызть ему череп, как это сделал Уголино с Руджери в страшном вымысле Данте, Максвелл вскочил, ударом ноги перевернул кальян и вцепился в горло индусу. Он повалил его на землю, бросился на него и, обхватив его шею руками, пытался задушить. Но как ни быстро действовал Максвелл, Рама успел крикнуть:

— Ко мне, Нана!

Услышав душераздирающий зов о помощи, Нана прибежал и, мгновенно оценив ситуацию, бросился на Максвелла, опрокинул его и освободил Рама-Модели, сразу вскочившего на ноги. Гашиш не успел подействовать на него, и к заклинателю быстро вернулось обычное хладнокровие.

— Спасибо, Нана, — сказал он принцу, — ты спас мне жизнь, я этого не забуду.

Взглянув на Максвелла с выражением дикого гнева, он сказал:

— Тебе было мало отца, мерзавец, ты захотел еще и сына… Слышишь ли ты крики женщин и грудных детей, взывающих о мести? О, мы посмотрим, сумеешь ли ты умереть. Ну-ка, закури свою сигару, покажи, как капитан Максвелл бросает вызов смерти, вспомни, как ты рисовался в Хардвар-Сикри. Кто здесь говорит о пощаде? Пиль! Пиль, мой милый Том! Око за око, зуб за зуб… А! Ура! Ура капитану Максвеллу!

В возбуждении Рама толкал и гнал его перед собой. Вдруг скала повернулась, и лучи солнца залили вход в пещеру.

Максвелл решил, что спасен. Издав крик, в котором удивление смешалось с безумной радостью, собрав все силы, он выскочил наружу и бросился бежать, не подозревая, где находится. Позади него раздался взрыв зловещего хохота, и он услышал, как звучный голос Рама-Модели произнес ужасные слова: «Пиль, пиль! Нера, пиль! Сита! Вперед, мои милые звери!»

И тут Максвелл услышал треск ломаемых веток, который все нарастал, затем раздался глухой стремительный топот, и он смутно почувствовал, что его преследуют. Кто-то бежал за ним. Он обернулся. О, ужас! Две пантеры с раскрытой пастью, горящими глазами, высунув язык, приближались к нему. Далее все произошло с молниеносной быстротой.

Он резко был опрокинут на землю… Захрустели кости, брызнула кровь… Охваченный ужасной болью, в тот последний миг, когда душа готовится отлететь к таинственным пространствам, последнее, что он слышал, был голос Рамы, продолжавшего кричать: «Пиль, Нера! Пиль, Сита! Вперед, мои милые звери!..» Максвелл был мертв.

Наступила ночь, теплая, благоуханная, молчаливая. В рощах тамариндов, розовых акаций, мастиковых деревьев, окружавших развалины храмов Карли, среди листвы засверкали тысячи беловатых огоньков. Это солдаты 4-го шотландского полка, предупрежденные о том, что их полковник попал в плен, окружили со всех сторон древнее буддистское убежище, чтобы никто из прячущихся там негодяев не сумел скрыться. Вдруг из-за пальмовых деревьев появилась небольшая группа людей, они вошли внутрь развалин, после чего раздались три свистка, многократно отраженные каменными сводами. Это Рудра в сопровождении Сердара, его друзей, а также английских офицеров подал условный сигнал.

Едва прошло несколько минут, как появился Кишнайя. Он не успел сделать ни одного движения, не успел позвать на помощь, как его схватили, связали и сунули в рот кляп. Затем друг за другом, без малейшего шума Сердар и его верные товарищи, офицеры и солдаты проскользнули в подземелья и застали тугов за приготовлением ужина. Никто не оказал сопротивления, никому не удалось бежать. Пока английские офицеры связывали их попарно, из соседней пещеры раздались крики радости и счастья, какие никогда не слыхали эти древние своды.

— Диана!

— Фредерик!

Брат и сестра бросились в объятия друг другу. Двадцать лет ждали они этого часа!

Барбассон, всхлипывая, пробормотал:

— Черт побери! Какая жалость, что у меня нет сестры!

Двадцать лет провансалец не плакал.

Два месяца спустя «Диана» стремительно мчалась к берегам Франции, унося Фредерика де Монмор де Монморена и его семью. Сердар спешил подать ходатайство о восстановлении его в правах.

Добившись исправления допущенной несправедливости, он должен был вернуться в Индию, где собирался поселиться его зять с семьей. Сам Сердар поклялся жить и умереть в этой прекрасной стране, колыбели индоевропейской цивилизации, ставшей второй родиной для его благородной, мятущейся души.

Возможно, нам доведется встретиться с ним там.

Нана-Сахиб, которому была отвратительна мысль о том, чтобы стать пенсионером — пленником англичан, остался в Нухурмуре дожидаться возвращения Сердара, чтобы окончательно решить, на каком острове поселиться. После того как умер Максвелл, а Кишнайя и его гнусные приверженцы были повешены вокруг развалин Карл и, никто больше не мог потревожить покой принца в его таинственном убежище.

Барбассон стал главным комендантом Нухурмура, под началом у него находились заклинатель, Нариндра и Сами. Он написал папаше Барбассону, что предсказание его пока не сбылось, и послал ему сто тысяч франков из миллиона, полученного от Наны за службу.

Никто и не вспомнил о сэре Уильяме Брауне, но тот помнил все!