Политическое завещание

ПРЕДИСЛОВИЕ

В центре Парижа, посредине Сены, находятся два острова: большой – Сите, старинная Лютеция, и маленький – Сен-Луи, или остров Святого Людовика. Эти волшебные места живо напоминают о ХVII веке. На западной оконечности острова Сите, на Новом мосту[2], стоит памятник Генриху IV, который смотрит на треугольную площадь Дофин[3], построенную в начале XVII века. Новый мост, который связывает Сите с левым и правым берегом, был тогда местом оживлённой торговли, гуляний, развлечений… Именно на нём 25 апреля 1617 года неистовая парижская толпа повесила, а потом растерзала и сожгла труп надменного фаворита Кончино Кончили, которого накануне застрелили по приказу короля Людовика XIII. Один из министров Кончини, молодой епископ Люсонский (позднее ставший знаменитым кардиналом Ришельё), проезжая по Новому мосту, увидел эту страшную сцену.

На Сите также расположены Дворец Правосудия и собор Парижской Богоматери.

Совсем рядом, на левом берегу Сены, находится Сорбонна, в часовне которой – построенной при Ришельё – он и похоронен. Недалеко оттуда – Люксембургский сад и дворец, в котором жила жена Генриха IV и мать Людовика XIII королева Мария Медичи. А на правом берегу, также вблизи островов, неподалёку от существовавшей тогда ещё крепости Бастилии[4], находится поразительной красоты Королевская площадь[5], которую построили в то же время и которая сразу стала центром блестящей жизни, где стремились поселиться самые знатные семьи. На ней нередко происходили дуэли, вплоть до того памятного дня 12 мая 1627 года, когда встретились в поединке наперекор королевскому эдикту, запрещавшему дуэли, заядлые дуэлянты граф де Бутвиль, граф де Шапелль, маркиз де Бёврон, маркиз де Бюсси д'Амбуаз и ещё двое конюших, за что первые двое и поплатились жизнью десять дней спустя, так как Ришельё и Людовик XIII решили не проявлять слабости в отношении провинившихся аристократов. На правом же берегу расположен изящный дворец, построенный для Ришельё, в нём кардинал жил и умер. Дворец назывался тогда Пале-Кардиналь (Кардинальский дворец), а затем – Пале-Ройяль (Королевский дворец), так как Ришельё завещал его королю[6].

Церковь Сорбонны (главный фасад)

И. Сильвестр (1621 – 1691), 1649

Церковь была перестроена в 1626 – 1644 гг. по заказу кардинала Ришельё архитектором Ж. Лемерсье. На её фронтоне изображён герб кардинала. Надпись на поле гравюры сообщает, в частности, о том, что останки самого кардинала «покоятся под большим алтарём» (позднее они были перенесены в расположенную на хорах могилу, надгробие которой было завершено в 1694 г.).

На острове Сен-Луи[7], искусственно созданном в это же время объединением двух небольших островков, поселились многие из известных современников Ришельё. Например, на Бурбонской набережной жил придворный художник Филипп де Шампень[8], благодаря портретам которого нам так хорошо известен облик кардинала.

И ночью, когда тьма накрывает город, когда смолкает наконец гул машин, когда не видно больше судов, снующих по Сене, и уже не горят огни на стоящей вдалеке Эйфелевой башне, загадочный размытый свет фонарей окутывает два древних острова. В мерцающем тумане просматриваются вокруг силуэты Парижа: старинная тюрьма Консьержери, королевский дворец Лувр, собор Парижской Богоматери. Влюблённый в эти места человек без труда угадывает вдали и мрачную Бастилию, и стерегущие оба берега Сены крепости Большой и Малый Шатле[9], и подозрительных ночных прохожих, и изредка проезжающих на лошадях часовых, и даже окружённую солидной конной мушкетёрской охраной роскошно убранную карету с красивым дворянским гербом, в котором одновременно присутствуют герцогская корона и кардинальская красная шляпа. Чьё же измученное недугом бледное лицо выглядывает из-за бархатной занавески? Не в Лувр ли с докладом к королю Людовику XIII едет на рассвете Арман-Жан дю Плесси, герцог и кардинал де Ришельё?..

Гробница кардинала Ришельё в церкви Сорбонны.

Пале-Ройялъ, вид со стороны ул. Сент-Оноре

Аноним, ок. 1680

Сопроводительная надпись к офорту сообщает, что первоначально дворец именовался Пале-Кардиналь («Кардинальский дворец») и что кардинал Ришельё, по заказу которого он был выстроен, подарил его перед своей кончиной Людовику XIII. Впоследствии Людовик XIV передал Пале-Ройяль во владение своего брата, герцога Филиппа Орлеанского.

«Политическое завещание» кардинала Ришельё – поистине уникальный труд благодаря исключительной личности автора. Значение его для историков трудно переоценить, но произведение это интересно не только для них. С точки зрения политологии, политической философии и науки управления труд Ришельё такой же по значимости источник, как, например, «Государь» Никколо Макиавелли или «Левиафан» Томаса Гоббса.

Вид на Лувр со стороны Нового моста.

Ж. Калло (1592/93 – 1635), 1630

Что посоветовать русскому читателю, который впервые знакомится с «Политическим завещанием»?

Прежде всего – решительно отказаться от представлений о Ришельё, сложившихся под влиянием художественной литературы. Образ кардинала в произведениях «Марион Делорм» Виктора Гюго, «Сен-Мар» Альфреда де Виньи и «Три мушкетёра» Александра Дюма – это вымышленный персонаж, имеющий мало общего с автором «Политического завещания».

«Три мушкетёра» – прежде всего замечательный роман, но он изобилует неточностями и даже подтасовками. Писателю было необходимо, чтобы все герои соответствовали интриге, на которой держится книга. При этом Дюма не заботился об исторической правде. Авторы-романтики XIX века немало способствовали возникновению совершенно ложного представления о Ришельё как о кровавом и беспощадном диктаторе, третировавшем несчастного короля Людовика XIII. Один лишь талант Александра Дюма сильнейшим образом повлиял на представления о кардинале, так как знания о нём многих людей (в том числе, увы, и во Франции) нередко почерпнуты исключительно из знаменитого романа (это в лучшем случае, а в худшем – из его многочисленных экранизаций). Таким образом, имеет смысл восстановить истинный образ самого кардинала и вкратце описать его эпоху.

Медаль (серебро)

Аверс: профиль короля Людовика XIII

Реверс: профиль кардинала Ришельё

Работа А. Дюпре, 1641.

«Политическое завещание» кардинала Ришельё, рукопись, хранящаяся в Министерстве иностранных дел Франции, заглавный лист.

Портрет кардинала Ришельё в полный рост

3. Хайнс и Ф. Биньон. Гравюра с портрета работы Ф. де Шампеня

Напечатана в книге «Потреты знаменитых французов, висящие во дворце кардинала Ришельё» (Париж, 1667 [1650])

Вокруг портрета изображены наиболее важные события из жизни кардинала и различные латинские девизы.

Кем же в действительности был кардинал Ришельё – тот, кого знаменитый французский историк XIX века Жюль Мишле так удачно назвал «сфинксом»? Личность, жизнь и деятельность этого человека представляют собой предмет пристального изучения французских и зарубежных историков. Тому есть, на мой взгляд, три главные причины.

Во-первых, и сам Ришельё, и результаты его пребывания у власти при всей их значительности, может быть, даже грандиозности, нередко противоречивы, что создаёт благодатную почву для всевозможных интерпретаций.

Во-вторых, у историков имеется масса документов об эпохе кардинала[10], чего нельзя сказать о большинстве правителей XVII века.

В-третьих, кардинал одним из первых в мировой истории стал широко использовать в своих целях прессу и политическую пропаганду, он умел искусно манипулировать общественным мнением, что серьёзно затрудняет объективный взгляд на события того времени и на личность самого Ришельё[11].

По этим причинам каждая эпоха и историографическая школа по-своему осветила время и деятельность кардинала, причём нередко с определённых идеологических позиций. Кардинал Ришельё – одно из очень немногих исторических лиц, о ком написаны десятки блестящих биографий, и можно без риска сказать, что их ещё выйдет столько же[12].

Мне удалось прочесть около тридцати биографий и трудов о кардинале, и оригинальность взглядов большинства авторов на различные проблемы, связанные как с его личным трудом, так и с его временем, показывают, что вопрос далеко не исчерпан и вряд ли когда-нибудь утратит актуальность.

Некоторые историки старой формации (такие, как Г. Аното, виконт д'Авенель и др.) интересовались прежде всего дипломатической и политической деятельностью Ришельё. Те из них (как католики, так и протестанты), кто выделял в своих исследованиях религиозный аспект, сосредотачивались, естественно, на проблеме гугенотов и кризисе Ла-Рошели. Современные французские историки (Р. Мунье, И.-М. Берсе и др.) больше интересуются социальными преобразованиями во Франции XVII века, а также политическими концепциями кардинала в области управления государством. Третьи (такие, как англичане Дж.-Х. Эллиотт и Р.-Дж. Кнехт) делают упор на общей проблеме власти и лидерства на примере Ришельё. Историки марксистского толка (например, Б. Ф. Поршнев), естественно, подходили к оценке кардинала с точки зрения своей доктрины и с классовых позиций, подчёркивая его борьбу, подчас неосознанную, с феодализмом в целях утверждения абсолютизма (этот подход представляется нам однобоким, так как, во-первых, далеко не всегда можно сказать, что кардинал действовал сугубо в интересах своего сословия[13], а во-вторых, активность Ришельё во многом поневоле подготовила Французскую революцию 1789 года)[14].

«Панегирик в честь Арман-Жана дю Плесси, кардинала де Ришельё»

Составлен Т. Ренодо, королевским лекарем и главным уполномоченным по делам неимущих, который впоследствии (1631 г.) стал редактором еженедельной «Газеты», первого французского периодического издания.

Портрет кардинала работы М. Тавернье, 1627.

Целые пласты деятельности кардинала подверглись отдельному и глубокому изучению историками разных стран. Это прежде всего Тридцатилетняя война (1618 – 1648 гг.), которая определила всю его внешнюю политику. Затем заслуги кардинала в становлении Франции как великой державы, основании французского флота, развитии колониальной экспансии, проведении преобразований в сфере административного устройства, проводимая им централизация и укрепление королевской власти, его экономическая деятельность и взгляды, а также его участие в литературной, художественной и театральной жизни тогдашней Франции… (Ришельё не только покровительствовал искусству, основал Французскую академию и содействовал изданию первой во Франции газеты, но и сам нередко выступал в роли журналиста и даже драматурга.)

Король Генрих IV.

Напомним вкратце основные вехи жизни Ришельё[15]. Арман-Жан дю Плесси родился 9 сентября 1585 года в небогатой, но знатной семье из провинции Пуату, семье, которой покровительствовали короли Генрих III, а затем Генрих IV. Сначала юноша выбрал военную стезю, но затем по семейным обстоятельствам начал изучать богословие. В 1607 году с позволения Папы Римского он за полтора года до разрешённого возраста сделался епископом Люсонским, затем активно участвовал в Генеральных штатах 1614 года, где и был замечен регентшей Марией Медичи, которая стала ему покровительствовать. В 1616 году он – министр в правительстве фаворита королевы Кончини, но пять месяцев спустя того убивают по приказу молодого короля Людовика XIII, и Ришельё попадает в опалу, а затем оказывается в ссылке. За активное содействие примирению короля и королевы-матери епископ Люсонский в 1622 году был возведён в сан кардинала. Это придало ему дополнительный политический вес; постепенно он вошёл в доверие к королю, который в 1624 году назначил его главой правительства. Кардинал Ришельё оставался у власти немногим более восемнадцати лет (он умер 4 декабря 1642 года), однако этот недолгий период явился переломным в истории Франции. Можно даже сказать, что это были восемнадцать лет, «которые потрясли мир».

После прихода кардинала к власти в 1624 году его программа, как он сам пишет, состоит в следующем: «…сокрушить гугенотскую партию, сбить спесь с вельмож, заставить всех … подданных [короля] исполнять свой долг и возвести [его] имя среди других народов на такую высоту, на какой ему надлежит находиться»[16]. Всё это можно свести к одному: обеспечить величие королевской власти, то есть укрепить абсолютизм.

Въезд в г. Ришельё (Пуату)

Современная фотография.

Королева-мать Мария Медичи

Портрет работы П.-П. Рубенса (1577 – 1640), ок. 1622

Холст, масло. Прадо, Мадрид (Испания).

Для повышения роли государства кардиналу было необходимо покончить с сепаратистскими настроениями протестантов и претензиями вельмож, а также усилить централизацию и эффективность королевской администрации. В 1627 – 1628 годах Ришельё удалось разбить мятежных протестантов (осада Ла-Рошели), что способствовало установлению в стране относительной религиозной терпимости и навсегда лишило протестантов какого-либо влияния как политической силы. Их активность во Франции была проблемой, кстати, прежде всего политической, а не религиозной. И заслуга Ришельё состояла именно в том, что после взятия Ла-Рошели, несмотря на свой духовный сан, он не только противостоял экстремистским взглядам многих католиков, хотевших совершенно раздавить протестантов, но и содействовал привлечению протестантов к участию в общем развитии Франции, внеся таким образом свой вклад в укрепление национального единства. Кардинал продемонстрировал далеко не ординарный для его эпохи сугубо прагматичный, а не идеологический подход к решению проблемы протестантского сепаратизма.

Ему также удалось добиться временного подчинения знати (то есть высшего дворянства) королевской власти. Казнь в 1632 году губернатора Лангедока герцога де Монморанси – представителя одной из наиболее высокопоставленных семей – за участие в заговоре против короля явилась началом триумфа государства и абсолютизма над аристократией и феодализмом.

Тем не менее посмертной реакцией на политику Ришельё и Людовика XIII стала Фронда[17] (1648 – 1653 гг.), и лишь после подавления этого движения королевской властью можно говорить об окончательной победе абсолютизма («окончательной» всего лишь до… 1789 года).

Кардинал также пытался уменьшить влияние парламентов (которые являлись в то время прежде всего судебными органами), губернаторов, вообще высших чиновников, должности которых покупались и могли передаваться по наследству. Взгляды Ришельё на куплю-продажу должностей вполне чётки: в «Политическом завещании» он выступает против неё, но признаёт, что это временное и необходимое зло, искоренить которое можно лишь путём общей реорганизации государственного управления. Однако всё более частое назначение королевских интендантов (то есть чиновников, специально направлявшихся в провинции для контроля над губернаторами и местными королевскими чиновниками, да и для осуществления прямого правления на местах), выбранных сообразно их личным качествам и достоинствам (а не достатку), а также передача им в августе 1642 года реальной власти в том, что касалось сбора налогов и управления королевскими финансами на местах, явились частичным разрешением проблемы продажности должностей.

Впрочем, в целом Ришельё не смог навести в администрации того порядка, к которому стремился, а потому он был вынужден рассчитывать скорее на доверенных людей, чем на администрацию как институт. Лишь Наполеону I полтора века спустя удалось в конце концов сформировать во Франции эффективную административную систему.

Король Людовик XIII

Портрет работы Ф. де Шампеня (1602 – 1674). 1655

Холст, масло. Прадо, Мадрид (Испания). Портрет был послан королевой Анной Австрийской своему брату, испанскому королю Филиппу IV.

В области внешней политики Ришельё с успехом противостоял мощи австрийских и испанских Габсбургов (Австрийского дома), попытки которых подчинить всю Европу своему господству окончательно провалились к 1648 году, когда были заключены Вестфальские договоры (подписанные после смерти кардинала, они целиком и полностью отвечали его замыслу и идеям).

Участие Франции в Тридцатилетней войне традиционно разделяют на две основные фазы: до 1635 года, когда Ришельё действовал с помощью так называемой «дипломатии пистолей», то есть прямых денежных субсидий союзникам (среди которых были Швеция, Соединённые провинции, немецкие протестантские княжества и др.), и начиная с 1635 – 1636 годов, когда Франции пришлось самой вступить в открытую войну сначала с Испанией, а затем со Священной Римской империей (и тогда помимо субсидий ей надо было обеспечивать и собственное участие в войне, отчего расходы возрастали многократно).

Ришельё преследовал главным образом три цели: установление «европейского равновесия», обеспечение надёжных границ для Франции, которая была тогда довольно раздроблённым и плохо защищённым государством, и подъём её мощи и величия. Все эти цели были достигнуты.

Концепция европейского равновесия предполагала оказание сопротивления проекту Габсбургов (которые правили в Священной Римской империи и Испании, то есть властвовали над половиной Европы, не говоря уже об огромных колониальных владениях, особенно в Америке). Со времён императора Карла V эта династия мечтала об объединении всей Европы под своим скипетром, о политическом и религиозном единстве континента[18]. В борьбе против Австрийского дома Ришельё не побоялся даже пойти на коалицию с протестантами (скандал для католического прелата!), придерживаясь старинного французского правила: создавать союзников в тылу у врага (ещё Генрих II поступал так же против Карла V, а Франциск I заключил союз со страной неверных – Турцией – против того же Карла V).

Что касается вопроса о так называемых «естественных границах», то следует исправить распространённую ошибку. Вопреки мнению историков классической школы (например, графа де Сент-Олера), кардинал ни разу чётко не сформулировал своих позиций на этот счёт. Однако a posteriori ясно, что на практике Ришельё добивался для страны надёжных границ, что часто означает одно и то же. Таким образом, можно сказать, что он преследовал данную цель (установление «естественных границ») бессознательно, и нынешние границы Франции – по Рейну, Пиренеям, Альпам – возникли во многом благодаря приобретениям, сделанным во времена Ришельё.

Основной задачей кардинала было достижение Францией истинного величия. Смешно сказать! Самая населённая и богатая европейская страна того времени не имела настоящей армии и флота, испытывала постоянную нехватку в средствах, а блеск её королевского двора весьма и весьма уступал Мадриду, Лондону и Вене. Как удачно выразился французский историк Ф. Эрланже, Ришельё был «готов быть безжалостным к французам, чтобы обеспечить величие Франции»[19]. Несчастья народа, задавленного налогами, войной, неурожаями, не остановили усилий кардинала…

Государственная независимость Франции, которая сегодня нам кажется само собой разумеющейся, после смерти Генриха IV нередко находилась под угрозой. Во время регентства Марии Медичи испанский посол вообще заседал в Королевском совете! Ришельё удалось вновь утвердить независимость Франции как от Рима, так и от Австрийского дома. Он (кардинал, церковный сановник!) стремился свести на нет влияние Рима, который считал слишком зависимым от Испании. Поначалу пришедший к власти как ставленник так называемой «испанской партии», или «партии святош», Ришельё тем не менее показал своё истинное лицо, как только по-настоящему обрёл силу. Королева-мать Мария Медичи, благодаря которой он добился своего высокого положения, так и не смогла простить ему этого, настолько проводимая кардиналом политика не соответствовала её ожиданиям.

Отец Жозеф

Особого упоминания заслуживает ещё одна сторона деятельности кардинала. Ришельё создал первую в Европе настоящую сеть шпионажа. Не без помощи отца Жозефа и его агентов кардиналу удалось наладить эффективную работу осведомителей, что нередко помогало ему не только в достижении политических целей, но и в обеспечении собственного политического, да и физического выживания (из всех составлявшихся против кардинала многочисленных заговоров лишь один или два стали для него неожиданностью). «Чёрный кабинет» Ришельё можно было сравнить по результативности лишь с соответствующими службами тогдашней Венецианской республики.

Согласно обычаю своего времени, Ришельё нередко вёл тайные переговоры и вообще был явным приверженцем секретной дипломатии. Например, осенью 1636 года, то есть через полтора года после вступления Франции в открытую войну против Испании, неблагоприятный для французских войск ход военных действий вынудил его на тайное сближение с испанским премьер-министром Оливаресом (переговоры, однако, ничего не дали, и война с Испанией продлилась ещё… 23 года, до 1659 года).

Усиление военной мощи Франции тоже во многом произошло благодаря неустанным трудам кардинала. Ему не удалось окончательно искоренить беспорядок в армии, однако он всё же провёл некоторые реформы, доведя численность постоянной армии с 10 до 180 тыс. человек, что позволило Франции серьёзно влиять на европейскую политику. Ришельё нередко сам командовал войсками во время боевых действий, что несколько парадоксально для сановника католической Церкви. Однако не следует забывать о военном образовании, полученном молодым Арманом дю Плесси. Во время осады Ла-Рошели кардинал продемонстрировал весьма странное одеяние: под сутаной у Ришельё были надеты боевые доспехи (это можно видеть и на знаменитой картине, изображающей его на плотине у Ла-Рошели), что вообще довольно символично для всей его деятельности.

Ришельё также является создателем (практически с нуля) французского флота и колониальной империи. В 1626 году он стал «начальником и главным управляющим мореплавания и торговли». В 1624 году у Франции не было ни одного военного корабля в Атлантике и страна располагала лишь какой-то дюжиной галер на Средиземном море. К концу правления кардинала Франция сможет рассчитывать на несколько эскадр…

Ришельё усилил и французскую колониальную экспансию (в Сенегале, Канаде, Гвиане, на Мадагаскаре), заложив основу французской колониальной империи.

Ришельё на дамбе в Ла-Рошели

А. Мотт, 1881.

Однако это приумножение военной мощи и активное участие Франции в Тридцатилетней войне (сначала опосредованное, а затем и прямое) были достигнуты за счёт серьёзного усиления налогового гнёта и давления на население, и без того ослабленное годами религиозных войн, эпидемиями чумы, неурожаем… В правление Людовика XIII и Ришельё вспыхивало немало крестьянских восстаний, направленных против сборщиков налогов и королевских чиновников (но не против королевской власти как таковой). И.-М. Берсе, французский историк, специализирующийся, в частности, на проблемах восстаний, охарактеризовал налоговую политику Ришельё как «налоговый терроризм»…[20] Причём кардинал полностью отдавал себе отчёт в том, что народ «несёт на себе почти все тяготы государства»[21], и лишь рекомендовал избегать чрезмерных и несправедливых притеснений народа со стороны сборщиков налогов.

Следует признать, что в отличие от того же Людовика XIII, Ришельё в общем-то был довольно равнодушен к судьбе населения. В первой части «Политического завещания» можно найти несколько циничное высказывание о том, что «если бы народ жил в слишком большом достатке, то его было бы невозможно держать в повиновении»[22], и кардинал даже сравнивает народ – которому посвящает менее трёх страниц – с мулом, что уже говорит само за себя![23] Между тем в своём финансовом проекте он ратует среди прочего и за облегчение налогового гнёта для народа, в частности за сокращение тальи.

В области культуры, искусства и общественной жизни эпоха Ришельё явилась периодом настоящего расцвета Франции. Кардинал покровительствовал искусствам, поддерживал художников, актёров и литераторов и даже сам писал и ставил пьесы. Ришельё также можно считать отцом французской журналистики, так как именно при его помощи и поощрении Теофраст Ренодо начал издавать в 1631 году первый французский еженедельник «La Gazette», для которого кардинал и даже король Людовик XIII сами нередко писали серьёзные статьи – нечто среднее между разъяснением их действий и политической пропагандой.

Кардинал активно содействовал созданию Французской академии, которая, в частности, была призвана играть ведущую роль в развитии французского языка. Именно начиная с XVII века французский язык используется во всех случаях жизни, за исключением богослужений. Несмотря на прекрасное знание латыни[24], Ришельё предпочёл ответить на один нашумевший религиозный трактат именно на французском – точно так же, как и его современник Р. Декарт, написавший на нём же своё «Рассуждение о методе». Французский язык того времени до сих пор считается образцом классического стиля и выражения.

Однако поддержка кардиналом литераторов и театра была далеко не безвозмездной. Например, Ришельё не стеснялся неоднократно оказывать давление на самого Пьера Корнеля, и тот был вынужден по настоятельной рекомендации спонсора кардинала менять целые сцены в своих пьесах[25]. Да и создание газеты представляло собой прежде всего довольно успешную попытку контролировать умонастроения и влиять на общественное мнение, тогда весьма доверчивое и легко поддававшееся манипулированию. Ришельё усилил цензуру, что нередко вынуждало авторов публиковать свои сочинения за границей, главным образом в Голландии. Многие из памфлетов, направленных против кардинала, однако, довольно широко распространялись, что показывает, насколько нередко предъявлявшиеся Ришельё упрёки в деспотизме и насаждении полицейского государства мало соответствуют действительности (да и возможностям того времени).

Граф Аксель Оксеншерна, канцлер Швеции.

Не так просто подвести итог деятельности кардинала Ришельё. С одной стороны, ему удалось повысить авторитет королевской власти, покончить с протестантским сепаратизмом и временно укротить знать, а также серьёзно увеличить военную мощь Франции и успешно повести её по пути к победе в Тридцатилетней войне[26]. Именно при Ришельё начался культурный расцвет Франции, именно при нём она стала занимать более или менее господствующее положение в Европе (конец которому настал лишь в 1866 – 1871 годах), и тогда же началось вытеснение латыни и господство французского языка в среде европейской элиты, что продлилось вплоть до Первой мировой войны[27].

С другой стороны, вся деятельность кардинала Ришельё, как писалось выше, приносила страдания огромной части населения и ущерб развитию гражданского общества, что побудило Вольтера и Монтескьё обвинить кардинала в деспотизме.

Более того, как неоднократно отмечалось многими из исследователей его деятельности, Ришельё не только способствовал усилению абсолютной монархии, но в то же время, как это ни парадоксально, стал отчасти и её могильщиком. Ведь именно чрезмерный абсолютизм вызвал Французскую революцию 1789 года, ибо королевская власть оказалась неспособна реформировать государство и общество. Но такого исхода событий никак нельзя было предсказать в начале ХVII века. Вероятно, чтобы прекратить латентную гражданскую войну, у Ришельё просто не было другого выхода, как усилить централизм и королевскую власть. Как выразился Жюль Мишле, «Франция погибла бы без этой диктатуры», и в этом есть большая доля истины.

Одним из важных вопросов, связанных с «Политическим завещанием», являются взаимоотношения кардинала с королём Людовиком XIII, к которому, кстати, это произведение и обращено. Следует расставить точки над «i» и опровергнуть некоторые досадные заблуждения, возникшие с лёгкой руки всё упростившего Александра Дюма. Людовик XIII был активным и умным монархом, а вовсе не безвольным и слабым. И тот факт, что он неистово любил охоту, ничуть не умаляет его достоинств как правителя. С самого детства он испытывал довольно серьёзные психологические проблемы, связанные, в частности, с притеснениями со стороны супругов Кончини, а также и с тем, что его мать – как и почти весь двор – отдавала явное предпочтение его более красивому, блестящему, весёлому младшему брату Гастону Анжуйскому (позже – Орлеанскому). Даже человеку, не особенно увлекающемуся фрейдизмом, ясно, что, для того чтобы по-настоящему почувствовать себя королём, юному Людовику пришлось преодолеть немалые трудности. Не без помощи своего сокольничего, друга и фаворита Альбера де Люина молодой король сумел самоутвердиться, но всё же не стал таким самовластным королём, как, например, его отец Генрих IV или сын Людовик XIV.

Герцог Гастон Орлеанский.

Бюст короля Людовика XIII Ф. Бордони (1580 – 1654), ок. 1640.

Королева Анна Австрийская.

Коннетабль де Люин.

Ришельё был премьер-министром, но отнюдь не всевластным правителем, чему препятствовали его взгляды на монархию, а также слабое здоровье короля, с которым была связана его карьера, да и давление на Людовика XIII со стороны его матери, жены, принцев крови… Кардинал знал, что может потерять доверие короля в любой момент (однажды Марии Медичи даже удалось добиться от сына обещания дать отставку Ришельё, его опала была почти неизбежна, но король за ночь переменил мнение: этот политический кризис известен в истории как «День одураченных», – 10 – 11 ноября 1630 года), не говоря уже о том, что могли увенчаться успехом неоднократные заговоры против кардинала и покушения на него, в которых нередко принимали участие брат и жена Людовика – Гастон Орлеанский и Анна Австрийская, а также принцы крови; однако Ришельё выжил и физически и политически именно благодаря полной поддержке и доверию государя.

Распространённый взгляд на взаимоотношения этих двух людей – якобы безропотного Людовика XIII, находящегося под влиянием и тиранией волевого Ришельё, – ошибочен, и возник он по большей части из-за многочисленных памфлетов против кардинала, а также мемуаров его недругов. На самом деле, несмотря на то, что Ришельё обладал сильным личным магнетизмом (который позволил ему, в частности, приобрести влияние на Марию Медичи и прийти к власти), король имел полную свободу действий. Даже если у Людовика XIII и возникало иногда желание отказаться от услуг Ришельё (особенно в конце их сотрудничества), он совершенно чётко осознавал, что заменить кардинала ему в принципе некем. Напомним также, что несколько раз в кризисные моменты – как, например, в 1630 году – Ришельё подавал в отставку, но всякий раз король вновь утверждал кардинала на его посту, чем ещё раз выказывал полное доверие своему министру. Наконец, как не упомянуть тот факт, что король иногда выбирал не то тактическое направление политики, которое предлагал Ришельё. Например, в августе 1636 года, когда испанские войска взяли Корби и стояли уже в нескольких десятках километров от Парижа, Ришельё впервые растерялся: он никак не предполагал, что военные действия пойдут так плохо. Кардинал предложил оставить Париж, отступить к югу и набрать новую армию. Король, однако, решительно настоял на совершенно иной тактике. Он собрал имеющиеся силы, объявил о мобилизации, организовал отряды добровольцев (в то время как тогдашняя французская армия целиком состояла из наёмных войск) и сумел отстоять Париж[28].

Испанский король Филипп IV.

Шведский король Густав II Адольф.

Во всяком случае, Ришельё чётко знал своё место. Однажды он метко сравнил себя с нулём, который сам по себе (без другого числа – короля) ничего не значит. Тем не менее многие при дворе – чаще всего из зависти – распространяли совершенно иные мнения. Дошло до того, что король однажды попытался пропустить своего премьер-министра в дверях, иронично заметив: «Проходите сначала вы, все и так говорят, что именно вы настоящий король». Ришельё тут же нашёлся и, схватив оказавшийся под рукой канделябр, ответил: «Да, Государь, я пройду перед Вами, чтобы освещать Вам дорогу»[29]. Можно ли лучше проиллюстрировать их сложные отношения!

Как бы то ни было, этот странный тандем[30] с успехом управлял самой сильной европейской страной в течение 18 лет. Ришельё осознавал, насколько хрупко его могущество. Однажды он сказал, что несколько квадратных метров королевского кабинета ему было «труднее завоевать, чем все поля битв в Европе». Такая ситуация вынуждала Ришельё выбирать тонкое и дипломатичное поведение, вполне сообразное с теми принципами, которые он сформулировал для себя ещё в 24 года, когда написал «Правила, которым я должен следовать в своём поведении при дворе». В гл. I ч. I «Политического завещания» Ришельё искусно льстит королю, хваля и восторгаясь всем тем, что на самом деле он сам посоветовал, внушил и организовал. Это тем более забавно, что вся глава VIII части II служит королю предостережением от опасности, которую представляют собой льстецы. Хотя, конечно, лесть Ришельё гораздо более утончённая, чем обычно бывало в то время.

С точки зрения организации власти на вершине государственной пирамиды Ришельё – вопреки практике того времени – считал, что король должен заниматься лишь главными, принципиальными вопросами, а проведение политики и второстепенные дела не должны отнимать у него времени, находясь в ведении у министров[31].

Джордж Вильерс, герцог Бэкингем

Портрет работы П.-П Рубенса (1577 – 1640). Ок. 1625

Холст, масло. Дворец Питти, Флоренция (Италия).

Канцлер Пьер Сегье

Ш. Лебрен (1619 – 1690). Холст, масло. Лувр, Париж (Франция)

Немалое удивление и восхищение в политической карьере Ришельё вызывает его исключительное везение. Конечно, кардинал был неординарным деятелем, и к нему вполне применима латинская пословица «Audaces fortuna adjuvat»[32]. Вот несколько фактов.

Вопреки компрометирующему прошлому Ришельё как ставленника ненавистного фаворита Кончини, ему удалось вернуться к власти, в то время как все остальные деятели эпохи Регентства канули в лучшем случае в безвестность, в худшем – в небытие.

Несмотря на внушительное количество заговоров и покушений на него, кардинал умер в своей постели.

Он вовремя получил кардинальский сан, что дало ему надёжную защиту и политический вес при дворе, чем Ришельё и воспользовался в 1624 году для прихода к власти.

У него были хорошие сотрудники – отец Жозеф, Шавиньи, Шомберг, Бутийе, Сегье, Шарнасе, д'Эффиа и ещё десятки других. Отличавшиеся чрезвычайной преданностью, эти блестящие умы были недостаточно амбициозны, чтобы самим претендовать на какую– либо власть.

Клод Бутийе

Леон Бутийе, граф де Шавиньи

Кардиналу повезло и в том, что серьёзных политических конкурентов он не имел, так что ему было достаточно лишь оказаться в нужное время в нужном месте и взять власть. Опять же Альбер де Люин умер в чрезвычайно удачный для Ришельё момент – точно так же, как и союзники Франции: шведский король Густав Адольф и наёмный военачальник Бернгард Саксен-Веймарский, которые со временем стали довольно обременительными «друзьями».

Ришельё удалось, согласно обычаям того времени, существенно повысить социальное положение своей семьи, выдав всех племянниц замуж за знатнейших представителей дворянства: некоторые памфлеты даже обвиняли его в желании выдать одну из них за самого… Гастона Орлеанского (то есть породниться с королём!), что было на самом деле, конечно, немыслимо для кардинала, выходца из среднего дворянства. Находясь на своём посту, сам он сказочно разбогател, причём в масштабах, трудно вообразимых даже для этой эпохи. То, что мы назвали бы коррупцией, было в ту пору вполне рядовым и обычным явлением, которое шокировало, лишь выходя за определённые границы, связанные, в частности, с внешними проявлениями богатства. Этой ошибки Ришельё не совершил (в отличие, например, от Фуке, которого в 1661 году Людовик XIV приказал арестовать и приговорить к пожизненному заключению).

А одним из основных проявлений исключительной фортуны для Ришельё явилось именно доверие короля (о чём уже говорилось), без которого кардинал не стал бы одной из наиболее выдающихся исторических фигур XVII века.

Даже после смерти Ришельё занявший его место кардинал Мазарини, пусть и менее гениальный деятель, чем его учитель, сумел обеспечить продолжение политики «первого кардинала», одержать победу над Фрондой и окончательно утвердить абсолютизм, поскольку после 1653 года безусловность королевской власти больше не вызывала ни малейших сомнений вплоть до знаменательного 1789 года (а точнее 1791 года, когда абсолютная монархия во Франции перестала существовать)[33].

Кардинал Джулио Мазарини

Многого Ришельё достиг своим трудом, многое ему было даровано фортуной, и результаты его деятельности, кратко перечисленные выше, воистину неоценимы для Франции. Однако не следует представлять кардинала неким бездушным автоматом, безошибочно и гениально следующим плану. Он допустил и немало ошибок, иные из которых вполне могли оказаться фатальными.

Прежде всего, может быть, по молодости лет, а по мнению большинства историков, из-за снедавшего его тогда честолюбия и стремления поскорее прийти к власти, Ришельё допустил совершенно удивительный, непростительный просчёт в самом начале своей карьеры. В самом деле, после убийства Генриха IV он всё поставил на карту фаворита Кончини и регентши Марии Медичи, «забыв» о несовершеннолетнем короле. Можно ли было ожидать, что Людовик XIII вечно останется ребёнком? Конечно, с подачи королевы-матери и Кончини его считали при дворе несколько слабоумным и мало пригодным к настоящему царствованию, а многие и просто были уверены в скором воцарении на престоле его младшего брата Гастона, поскольку здоровье Людовика внушало обоснованные опасения. Тем не менее не предвидеть вероятной потери власти фаворитом Кончини было серьёзной ошибкой, и это временное ослепление стоило молодому епископу Люсонскому семи долгих лет ссылки, а могло бы стоить и политической карьеры, если бы не уже упомянутое везение Ришельё.

В 1616 – 1617 годах, в первый – краткий – период своей государственной деятельности, Ришельё допустил и ещё одну ошибку. Разразившийся в Мантуе политический кризис[34] затронул почти все крупные европейские державы, по крайней мере на юге Европы. Молодой государственный секретарь Ришельё предложил созвать в Париже, как бы мы сейчас сказали, конференцию по урегулированию мантуанского конфликта с участием посланников Испании, Империи, Рима, Венеции и некоторых других итальянских государств. Однако Ришельё сильно переоценил тогдашний вес Франции и плохо подготовил почву для подобных инициатив. Из-за интриг венецианских дипломатов помощь Франции была отвергнута, мантуанский кризис разрешался не в Париже, а в Мадриде, а французское королевство потерпело ненужное унижение из-за ошибки министра-новичка. Что характерно, об этом провале в «Мемуарах» Ришельё нет ни слова…

Уже гораздо позднее, в 1635 году, Ришельё слишком долго, как это сейчас ясно, тянул со вступлением Франции в Тридцатилетнюю войну. Хотя в оправдание кардиналу можно припомнить тот факт, что наследник трона (им по-прежнему был Гастон, поскольку у Людовика XIII и Анны Австрийской всё ещё не было детей)[35] находился за границей фактически в руках противника, а также общую материальную неподготовленность к войне. После 1635 года Ришельё допускает ещё несколько просчётов – в основном на военном и дипломатическом поприще. Например, на первых порах французские войска нередко терпели поражения из-за путаницы в организации командования, поскольку кардинал счёл нужным и возможным доверить некоторые полки одновременно нескольким командующим. А в 1636 – 1637 годах невыплата союзному Граубюндену положенных субсидий – которую при лучшей организации можно было бы, вероятно, избежать – привела к антифранцузскому восстанию в Вальтелине и её повторной оккупации испанскими войсками[36].

Кончино Кончини, маршал д'Анкр

Как уже говорилось выше, кардинал Ришельё был личностью неординарной и противоречивой, чей характер и человеческие качества не так легко описать, поскольку некоторые их проявления идут вразрез с той или иной общей интерпретацией его личности. Например, отмеченная многими современниками способность лить сильнейшие и искреннейшие слёзы, как будто «по заказу» (в век, вообще говоря, не сентиментальный в отличие от ХVIII века), иногда ставит исследователей в тупик. Был ли кардинал отъявленным лицемером и отменным актёром или же и в самом деле слишком близко к сердцу принимал происходящее вокруг себя?

Каков же был человек, которому российский император Пётр I был готов, как он сам выразился (если верить Н. И. Карамзину и другим историкам), отдать половину своего царства, чтобы тот помог ему управлять оставшейся половиной? Многочисленные свидетельства современников мало в чём сходны, однако почти все отмечают его светлый ум, даже гений, и не без примеси сумасшествия[37]. Волевое выражение лица и гипнотизирующий взор Ришельё сильно поражали современников, и без этого личного обаяния – а точнее сказать, магнетизма – кардинал вряд ли смог бы очаровать королеву-мать, авантюристку Леонору Галигаи (Дори), подругу королевы и жену Кончино Кончини, не говоря уж о самом короле. Два из основных заговоров против Ришельё вообще провалились потому, что одного его взгляда было достаточно, чтобы лишить решительности и силы воли Гастона и других заговорщиков, которые так и не осмелились поднять руку на «дьявольского кардинала».

Леонора Галигаи

Его ученик и преемник Мазарини не поскупился на похвалу предшественнику: «Ни в какие времена не было подобного человека». Кольбер также им восторгался, столь очевидными стали лишь через двадцать-тридцать лет после смерти кардинала выдающиеся результаты его пребывания у кормила власти. Причём всё это было достигнуто человеком серьёзно и хронически больным, настоящим страдальцем, учитывая состояние тогдашней медицины[38]. Он много работал по ночам, диктовал сотни писем, депеш, находил время и для поэзии, и для драматургии, для «Мемуаров» и «Политического завещания», которое у Вас в руках. Он успевал везде, лично следил за состоянием дел (как государственных, так и собственных), за постройкой и украшением своих резиденций, дворцов и замков, получал и прочитывал отчёты из всех «горячих точек» Европы, в том числе и от многочисленных секретных агентов.

Ришельё был также искусным организатором и… менеджером[39]. Он умел замечательно подбирать себе ближайших сотрудников и о своём опыте рассказал в главе VIII части I «Политического завещания», где идёт речь о королевском правительстве (Совете). Иногда циник, без иллюзий относившийся к людям, их качествам и глубинным мотивам их поступков, Ришельё смог собрать вокруг себя помощников, на которых можно было опереться, что также облегчило и труд его преемника на посту премьер-министра, кардинала Мазарини.

Несмотря на критику, ставящую под сомнение искренность его религиозных убеждений, которая была в ходу уже во времена Ришельё, кардинал был не только князем Церкви по сану, но и искренне верующим католиком. Просто в отличие от многих людей своего времени Ришельё был не мистиком, а прагматиком. Что довольно редко встречалось в ту эпоху, кардинал отличался веротерпимостью (даже среди его наиболее доверенных сотрудников многие были протестантами). Вспомним, что и проблема Ла-Рошели, как уже говорилось выше, была для Ришельё скорее не религиозной проблемой, а недопустимым проявлением феодальных вольностей, с которыми королевская власть не могла мириться[40].

Что же лежало в основе деятельности Ришельё? Каковы были особенности его политических взглядов? Прежде всего следует выделить его реализм и рационализм. Вся глава II части II «Политического завещания» объясняет, что «политикой государства должен руководить разум»[41]. То есть факты, а не идеология (как, например, христианские принципы)[42] должны лежать в основе политики. Он также сурово осуждает деятелей, пытающихся «управлять королевствами по правилам, вычитанным из книг»[43]. Ришельё, как его современник Декарт и многие другие, превозносит разум, ставя его над чувствами, эмоциями, верой и т.д., и, таким образом, является ярким представителем своего рационального века.

Его прагматизм полностью отразился в «Завещании». Например, как уже упоминалось выше, Ришельё выступал против печально известной продажности должностей, однако считал, что её отмена без полной реорганизации государства породила бы ещё большие проблемы[44].

Ришельё, как и все по-настоящему сильные деятели, отличался волюнтаризмом. Он говорил, что следует «сильно желать и добиваться желаемого»[45]. Кардинал был на редкость методичен и предусмотрителен, что не исключало иногда, впрочем, и некоторую импровизацию. Его несчастье заключалось лишь в том, что из-за войны и разрухи постоянно не хватало как средств, так и времени для осуществления всех задуманных планов. Но кто из государственных деятелей смог когда-либо закончить всё начатое и совершить всё задуманное?!

В отношениях с Папским престолом Ришельё чётко придерживался галликанства (см. разд. IX гл. II ч. I), которое с XIV века, а главным образом со времени принятия в 1438 году Прагматической санкции, являлось основной французской доктриной в этой области. Защитники галликанской Церкви – в большинстве своём королевские юристы и университетские доктора, независимо настроенные по отношению к Риму, – не признавали претензий Пап на оказание влияния на королевскую власть и сумели обеспечить относительную свободу французской Церкви (например, епископы назначались королём и утверждались Папой, точно так же как и кардиналы, титулы которых выдавались по просьбе короля, впрочем, не всегда удовлетворявшейся)[46]. Однако Ришельё нельзя записать в ряды ярых галликанцев крайнего толка, поскольку в этом вопросе для него были характерны скорее умеренные взгляды, что объяснялось в том числе и дипломатическими причинами.

В экономической сфере Ришельё был мало оригинален и следовал доминировавшим в его время концепциям, главной из которых был меркантилизм. Согласно этой распространённой тогда доктрине, экономическое преуспеяние и развитие государства основано на обладании драгоценными металлами[47] и недвижимостью. Именно поэтому в «Политическом завещании» проскальзывает беспокойство кардинала насчёт возможной утечки на Восток золота и серебра, и он ищет пути борьбы с нею. При Ришельё была выпущена в 1640 году единая золотая твёрдая французская монета – луидор.

Относительным экономическим новаторством явилось, однако, возраставшее государственное вмешательство в экономику, которое ещё усилится позднее при Людовике XIV и Кольбере. Так, Ришельё основал несколько полугосударственных компаний по освоению колоний, которым были предоставлены привилегии и монополии, а иногда и прямые государственные субвенции.

Чрезвычайно важно ни в коем случае не считать Ришельё революционером. Напротив, он явный реформатор. Никакого старого мира разрушать до основания, чтобы построить свой новый, он не собирается. Восхитительная метафора в разделе I главы IV части I «Политического завещания» как нельзя более чётко говорит об этом: «Талантливый архитектор, который исправляет недостатки в конструкции ветхого здания и, не ломая его, лишь привносит необходимую гармонию в его пропорции, куда более достоин похвалы, нежели тот, кто разрушает прежнее сооружение до основания, дабы возвести на его месте новое, превосходное и идеальное»[48]. Какая разница с отрицавшими прошлое революционерами и какая мудрость по сравнению со всеми «бесами» XVIII – XXI века!

Другой интересный момент. Ришельё в некотором роде является одним из первых приверженцев национальной идеи во Франции. До кардинала французской нации как таковой не существовало – как в силу раздроблённости государства и наличия сильных центробежных тенденций (например, со стороны протестантов), так и из-за всё ещё довлевших средневековых традиций, согласно которым господствовала вассальная личная зависимость, а не национальная принадлежность (изобретение, в общем, совсем недавнее по историческим меркам). Ведя борьбу против всяческого неповиновения королевской власти, Ришельё придерживался национальных позиций. Для него вполне характерно частое использование понятия «Франция», а не только «корона» или «королевство». Это также совпало с настроениями самого монарха, так как Людовик XIII много думал о «своём народе» и искренне сочувствовал ему в отличие от большинства его предшественников, для которых существовали лишь подданные. В противоположность многим другим странам, во Франции национальная идея не рождалась из низов, а насаждалась сверху, государством и центральной властью…

Что касается образования, которым кардинал серьёзно интересовался, то его концепции также разительно отличались от принятых в XVII веке и выглядят сегодня вполне современно. Он отдаёт бесспорное предпочтение техническому образованию, а не изящной словесности, считает нужным «иметь в хорошо устроенном государстве больше наставников технических дисциплин, чем свободных искусств»[49], и делает упор на развитии торговли, военного искусства и индустрии. Это явное предпочтение «физики», а не «лирики» выглядит оригинально, особенно в устах прелата XVII века, доктора канонического права, знавшего несколько языков и получившего высшее образование в своей области.

Отдельного упоминания достойно его мнение насчёт женщин. Кардинал Ришельё крайне неодобрительно высказывается в одном из писем об этих «странных животных» (sic!), способных «погубить государство»[50]. Однако следует отметить вслед за большинством биографов кардинала, что его карьера не была бы столь удачной, если бы не женщины, и прежде всего – Мария Медичи, уже упоминавшаяся Леонора Галигаи, сыгравшая важную роль в самом начале политического роста Ришельё, а также и его многочисленные племянницы, близкие и дальние, которыми кардинал – иногда вопреки их воле! – успешно пользовался, как пешками на шахматной доске, для достижения своих целей путём сближения со знатными семьями через заключение брачных союзов[51].

Герцогиня де Шеврёз.

Один термин, широко применяемый Ришельё, чрезвычайно важен и требует отдельного обсуждения, в частности, из-за трудности, которая возникает при его переводе. Речь идёт о концепции raison d'Etat (дословно – государственный резон, государственная причина, государственный разум), для которой невозможно найти всеохватывающего русского эквивалента.

Многие во Франции считают, что эту концепцию сформулировал сам Ришельё. Но на самом деле это совсем не так – он лишь одним из первых теоретизировал и применил её на практике. Это понятие, которое в теории означает приоритет государственных интересов, трансцендентно. Оно философски напрямую связано с абсолютизмом и чаще всего применялось (и применяется) при обосновании правительственного произвола в особо деликатных или экстремальных случаях, когда концепция правового государства уступает место высшим государственным интересам.

Вопреки тому, что сам Ришельё пишет в главе I части II «Политического завещания», он de facto ставит государственные интересы над интересами церковными. Католический прелат, но в то же время премьер-министр французского королевства, Ришельё ни минуты не колеблется, когда ему приходится выбирать между этими двумя ипостасями. Несмотря на всю «скандальность» подобной политики, он неоднократно проводит меры по изъятию определённых сумм у богатейшей Церкви в пользу государственного бюджета с хроническим дефицитом. А в 1627 – 1628 годах он не без сопротивления со стороны духовенства заставляет-таки Церковь участвовать в финансировании осады Ла-Рошели[52].

Как сказал Карден Лебре, королевский юрист, теоретик абсолютизма и сотрудник Ришельё, единственной целью королевской власти является счастье людей. А поскольку судить о том, что нужно французам, способно только компетентное правительство, то «продвижение государственных интересов» могло также иногда подразумевать – благодаря относительной гибкости концепции raison d'Etat – и довольно отдалённые от государственной безопасности вещи. Например, почти все жертвы кардинала погибли из-за того, что судьи использовали понятие raison d'Etat, а также нередко приравнивали заговор против кардинала к преступлению lese-majeste (ещё один непереводимый на многие языки французский термин, означающий государственную измену с оскорблением самого института королевской власти или с посягательством на королевские прерогативы)[53]. Ловкость Ришельё состояла в том, что ему впервые удалось распространить защиту конституционного права французского королевства на персону премьер-министра, так как назначаемые им судьи с лёгкостью провозглашали, что организовывать заговор против кардинала – это всё равно что посягать на короля лично, да и сам король был согласен с такой трактовкой. А поэтому Шале, Марийяк или даже любимец короля Сен-Map не имели ни малейшего шанса остаться в живых.

Анри Куаффье де Рюзе, маркиз де Сен-Мар

Портрет работы Л. Лестанг-Парада (1810 – 1887). Ок. 1837

Холст, масло. Национальный музей, Версаль (Франция).

Некоторые из вечных заговорщиков против короля и его министра – герцогиня де Шеврёз, Гастон Орлеанский или Анна Австрийская – были защищены от преследований своим высоким положением, но даже герцог де Монморанси – представитель одной из знатнейших семей – поплатился головой в 1632 году за участие в мятеже против короля. В таких случаях Ришельё рекомендовал не уступать «ложному милосердию»[54], а жестоко карать провинившихся, так как верил в функцию казни как устрашающего примера и предостережения для других потенциальных заговорщиков.

Обоснование raison d'Etat сделано Ришельё вполне честно: «[В] некоторых ситуациях, когда речь идёт о спасении государства, требуется такое мужество, которое иногда выходит за рамки обычных правил благоразумия»[55]. Но само применение этой концепции было довольно широко: например, в деле маршала де Марийяка вряд ли шла речь о спасении государства, да и казнь его не представляется столь необходимой.

Когда умирающего кардинала Ришельё причащавший его священник спросил: «Прощаете ли вы своим врагам?» – тот ответил: «У меня никогда не было других врагов, кроме врагов государства». И скорее всего он искренне в это верил. Как бы то ни было, Ришельё будет иметь у потомков репутацию кровавого деспота, хотя его прямых жертв можно пересчитать по пальцам. Но величие государства стояло превыше всего и уж во всяком случае выше, чем спасение души…

Ришельё нередко обвиняли в макиавеллизме, то есть циничном и беспринципном ведении дел любыми способами, поскольку «цель оправдывает средства». Нам представляется, что это просто неумное клише; и во всяком случае, кардинал «виновен» в макиавеллизме ничуть не больше иных политических деятелей его времени. Важно проводить различие между настоящими принципами Макиавелли и тем смыслом, который придаётся слову «макиавеллизм».

Сам флорентиец был на самом деле одним из основоположников политической науки, и того факта, что он исследовал методы прихода к власти и управления, ещё недостаточно, чтобы огульно осуждать его. Ришельё восхищался работами Макиавелли и даже переиздал «Государя» во Франции на свои средства (!). Многие темы в «Политическом завещании» Ришельё и «Государе» Макиавелли перекликаются, и даже сюжеты и названия некоторых глав полностью совпадают (о необходимости избегать льстецов, о выборе министров и т.д.). Это объясняется, в частности, тем, что между двумя трудами дистанция всего лишь в сто двадцать лет, и оба они соответствуют распространённой тематике политических произведений XVI – XVIII веков. Что же касается необходимой жестокости и беспощадности, а также примерных наказаний, то оба автора приводят почти дословно одни и те же доводы: гораздо надёжнее власть, основанная на страхе, чем на любви[56].

Однако и разница между этими сочинениями весьма велика. Например, Ришельё настаивает на необходимости для государя держать слово, в то время как Макиавелли говорит об обратном. Но не следует забывать опять же о разнице в их подходах. Флорентиец описывает то, что наблюдает, в том числе и в истории (дескриптивный, аналитический подход), тогда как Ришельё, напротив, даёт рекомендации (нормативный подход).

В 1636 году в своём сочинении «Catholicon franqois» («Французский католикон»), изданном, конечно, за границей (в Антверпене), памфлетист Матьё де Морг, ранее сотрудничавший с кардиналом, но затем перешедший на сторону его врагов, писал следующее: «Ты используешь религию, как научил тебя твой наставник Макиавелли на примере древних римлян, крутя-вертя её так и сяк, толкуя и подгоняя её сообразно твоим планам. Ты и тюрбан нацепишь с такой же лёгкостью, как кардинальскую шапку, ежели янычары и паши сочтут тебя вполне порядочным человеком, чтобы избрать своим императором»[57] и т.д. (в результате публикации подобных сочинений де Морга заочно приговорили к смертной казни за организацию заговора против государства и жизни кардинала). Написанное памфлетистом было несправедливо, поскольку Ришельё был истинным, а не лицемерным христианином. Но интересно само его сравнение с Макиавелли ещё при жизни – и уже в таком негативном тоне.

Однако у кардинала нетрудно найти высказывания и вполне близкие по духу к политическому «макиавеллизму». Например, уже в самом начале «Политического завещания» можно прочесть: «Успех, сопутствовавший благим намерениям, которые Господу было угодно мне внушить для приведения в порядок дел в государстве, послужит в глазах потомков оправданием той твёрдости, с коей я неизменно воплощал в жизнь сей замысел»[58]. Что это, если не классическое «цель оправдывает средства»?

Очень любопытны мнения и высказывания Ришельё о французах. Кардинал жёстко критикует их за легкомыслие, поспешность, нетерпеливость, неудовлетворённость, непостоянство, готовность некоторых из них вступить в союз с врагами[59] и т.д. Впрочем, такого рода обобщения и клише были довольно модны среди французских государственных деятелей, и подобные выражения можно встретить, например, у Наполеона Бонапарта и Шарля де Голля. Дело в том, что, как уже упоминалось выше, во Франции, в отличие от многих соседних стран, государство создало нацию, а не наоборот, поэтому противопоставлять Францию и французов, интересы страны и её населения далеко не нонсенс в нашей стране. Все три упомянутых деятеля горячо любили Францию, но не питали особых симпатий к французам. Это разделение происходит оттого, что они настолько высоко ставили в своих представлениях Францию, что конкретные живые французы никак не соответствовали требованиям героического мессианства, которому следовали все трое. Например, де Голль (в этом отношении ученик Мориса Барреса) придерживался романтико-мистической концепции Франции как вечной и неизменной страны (Франция «остаётся всё той же в течение веков»)[60], являющейся чуть ли не избранной Господом державой, на которую возложена уникальная миссия, уготованная ей Провидением. Кстати, и отец Жозеф свято (и немного наивно) верил в миссию Франции – противостоять претензиям Габсбургов на мировое господство, а также… организовать новый крестовый поход против неверных. А уже упоминавшийся Жюль Мишле озаглавил одну из глав своего труда «Народ» следующим образом: «Франция как догма и как религия».

Максимилиан де Бетюн, герцог де Сюлли

Кстати, именно во Франции большое символическое значение имел титул короля: традиционное наименование «король Франции» (Roi de France) трансформировалось в 1791 – 1792 годах (конец правления Людовика XVI) и в 1830 – 1848 годах (при Июльской монархии Луи-Филиппа I) в «короля французов» (Roi des Franсais). Согласно первой концепции («король Франции»), власть короля как абсолютного монарха исходит от Бога, а в соответствии со второй («король французов») – она идёт от народа и дана конституционному монарху[61].

Итак, Ришельё – незаурядная личность, чья деятельность пришлась на переломный период для Франции и принесла ей большие перемены, а политические взгляды явились во многом новыми для того времени и даже порой близки нам. После краткого ознакомления с личными качествами и идеями автора книги, которая у вас в руках, рассмотрим теперь сам текст «Политического завещания», его особенности, историю создания, стиль и структуру.

Прежде всего следует подчеркнуть оригинальность названия и духа этого сочинения. Это вовсе не абстрактный политический трактат в духе XVII века, а именно «завещание», написанное для короля Людовика XIII и обращённое к нему[62]. В основном в нём излагаются не теоретические идеи, а именно практические советы и рекомендации. Это не столько подведение итогов, сколько именно заветы на будущее[63]. Ришельё очень кратко описывает и обосновывает ранее принятые решения и одновременно, опираясь на опыт, формулирует свои мысли о государстве и политике, которую необходимо проводить во Франции в ближайшем будущем. В частности, кардинал боится умереть прежде, чем завершит начатое: «Это сочинение увидит свет под заглавием «Политическое завещание», ибо оно призвано оказывать Вам содействие в руководстве и управлении Вашим королевством после моей кончины, коль скоро Ваше Величество сочтёт его достойным того; ибо оно содержит мои последние пожелания на сей счёт, и, оставив его Вам, когда Богу будет угодно призвать меня к себе, я передам Вашему Величеству лучшее наследство из всех возможных»[64].

Что означает выбор такого заглавия? Ришельё уточняет свой замысел. Умирающий человек может себе позволить достаточную искренность[65], что вполне соответствует тому доверительному тону, которого ему удалось добиться в своих отношениях с королём. А значит, он может без колебаний высказать всё, что думает, в том числе и не очень приятные вещи, а также поведать то, чего нельзя было открыть раньше.

И до Ришельё писались обращения к правителям – тем же Макиавелли, посвятившим «Государя» Лоренцо Медичи, или ещё в древности Платоном, который взывал к тирану Дионисию Сиракузскому, – но прежде речь шла чаще всего о потенциальных соискателях власти, априори дающих свои советы. А пишущему «Политическое завещание» Ришельё доказывать больше ничего не нужно, он уже находится у власти и причём давно, опирается на значительный опыт и оставляет рекомендации на будущее, которое лично его уже не коснётся… Не стоит сравнивать это сочинение и с «Мемуарами» герцога де Сюлли: несмотря на некоторое сходство, связанное с близостью эпох, тот преследовал полумемуарные-полунаучные цели, гораздо менее практические, чем Ришельё.

История создания «Политического завещания» мало известна хотя бы потому, что не существует бесспорной рукописи-оригинала, а лишь свыше дюжины списков, более или менее точных. Зато ясно, что если «Мемуары» Ришельё были написаны, похоже, одним из его сотрудников (или, скорее, группой таковых), то «Политическое завещание» сочинено лично им, хотя и не без помощи его окружения и прежде всего «серого преосвященства» – отца Жозефа. В последние годы жизни военные действия отнимали у Ришельё гораздо больше времени, чем раньше, а со смертью капуцина потерявший важнейшего из помощников кардинал был ещё больше занят текущими делами, не говоря уже о том, что обострения его болезней оставляли всё меньше и меньше досуга для написания книг и помешали завершению начатого. По этим причинам окончание работы над основными частями «Политического завещания» следует датировать приблизительно 1638 годом, однако отдельные фрагменты были, бесспорно, написаны в 1639 – 1642 годах.

Серое преосвященство

Ж.-Л. Жером (1824 – 1904), 1874. Музей изящных искусств, Бостон (США)

На стене позади отца Жозефа изображён герб кардинала, однако в нём недостаёт таких существенных деталей, как крест Св. Духа (кардинал был командором этого Ордена), а также якорь: с 1626 г. и до своей кончины кардинал занимал должность начальника и главного управляющего мореплавания и торговли.

Поскольку оригинал так и не был найден, а вместо него имеется 17 черновиков и списков, это, во-первых, сильно затруднило публикацию «Завещания», а во-вторых, позволило некоторым комментаторам оспаривать его подлинность.

Первые издания конца XVII века, отпечатанные в Амстердаме (1688 – 1691), содержат ряд неточностей, но в 1947 году французским учёным Луи Андре было подготовлено научно-исследовательское издание «Политического завещания», являющееся сегодня основным, но отнюдь не безукоризненным (в 1995 году главный хранитель Национальных архивов Франции Ф. Ильдесаймер выпустила новое издание, более точное, но также явно не окончательное)[66].

Подлинность «Политического завещания» больше не подвергается ни малейшему сомнению, так как и политический, и стилистический анализ текста подтверждает его сходство с убеждениями и стилем самого кардинала. А ведь ещё в ХУШ веке Вольтер, который, как и Монтескьё, очень не любил «деспота» Ришельё, горячо оспаривал подлинность текста, однако его доказательства выглядят настолько безосновательно, что уже в XIX веке они были полностью опровергнуты. На самом деле в 1750 – 1830 годах вышло множество всяких фальшивок, ложных мемуаров и т.д., поэтому подозрительность Вольтера можно частично извинить, но в 1688 году такого рода рукоделие ещё не вошло в моду. Как бы то ни было, даже если предположить, что некоторые фрагменты рукописи не принадлежат перу самого кардинала, они, во всяком случае, целиком и полностью были согласованы с Ришельё, и таким образом весь труд в точности соответствует его взглядам. Как совершенно справедливо отмечает Ф. Ильдесаймер в Введении к своему изданию «Политического завещания», вся эта долгая и второстепенная по значению дискуссия была вызвана становлением современной концепции «единого автора», тогда как во времена Ришельё дела нередко обстояли совсем по-другому.

Что же касается особенностей языка и стиля «Политического завещания», то следует отметить, что они вполне современны. Лишь веком ранее подобного рода сочинение было бы почти наверняка написано на латыни и, согласно схоластическим канонам, со множеством силлогизмов и прочих логических фигур. А «Завещание» создано на языке того же века, что и сочинения Декарта, Корнеля, Расина, Мольера, Ларошфуко… Хотя, конечно, оно отличается от них некоторой бедностью и иногда даже слабостью стиля. Большинство комментаторов, с которыми трудно не согласиться, поражались неровностью текста, известной шероховатостью, наличием немалого количества повторов и откровенных банальностей. Некоторые сразу усмотрели в такого рода пассажах прямое подтверждение участия отца Жозефа, который в отличие от Ришельё особым изяществом стиля не славился[67]. Скорее всего, если бы рукопись была завершена, подобные изъяны были бы исправлены, так как требовательность Ришельё общеизвестна.

Отметим большое количество лексики, связанной с болезнями и медициной. Одни лишь слова «недуг» и «лекарство» встречаются десятки раз. Выше уже отмечалось, что как автор «Завещания», так и его адресат – два великих больных… Подсознательно Ришельё использует близкие ему в жизни метафоры.

Характерно, что это произведение полно намёков для тех, кто умеет читать между строк. Например, часто подразумеваются испанцы и Габсбурги; от внимательного читателя также не ускользнут косвенные ссылки на правление женщин – в том числе на времена регентства Марии Медичи, – а также на него самого, кардинала, который без особого стеснения иносказательно восхваляет себя и, как всегда, стремится создать выгодное представление о своей персоне для потомков.

С точки зрения структуры, сочинение разделено на две части, предваряемые «Посвящением Королю». Первая включает рассуждения об устройстве государства и власти, в ней охарактеризованы все сословия, а также содержатся мысли о короле, порядках при дворе и организации правительства. Здесь же Ришельё привёл и краткое описание исторических событий с 1624 по 1638[68] год.

Вторая часть посвящена изложению принципов, которым должна подчиняться, согласно кардиналу, государственная политика, а также описанию теоретических и практических основ государственной деятельности.

Восемнадцать глав «Политического завещания» весьма различаются по объёму, и если третьему сословию уделено в первом (амстердамском) издании менее тридцати страниц, то духовенству посвящено более семидесяти, не говоря уж о главе IX части II («О могуществе государя»), которая составляет более четверти всей книги.

C XVIII века «Политическое завещание» несколько раз переводилось на некоторые европейские языки. Знаменательно, что уже во второй половине XVIII века в России сочинение Ришельё было сочтено чрезвычайно важным и достойным чуть ли не официального перевода. При Екатерине II вышло два издания, но они содержали ряд неточностей. Этот перевод более чем двухвековой давности не только недоступен широкому кругу читателей, но и трудночитаем, поскольку его допушкинский русский язык довольно архаичен. В советское время сам кардинал и его деятельность, хоть и с сугубо ортодоксально-марксистских позиций, были изучены и описаны, но ни у кого не возникло мысли переиздать «Политическое завещание», которое не вписывалось в тогдашнюю историографию.

Таким образом, возникла необходимость вновь перевести и выпустить в свет «Политическое завещание», чтобы наконец представить этот источник как исследователям и студентам, так и широкому кругу читателей, интересующихся историей Франции и политическими взглядами одного из основных европейских деятелей XVII века.

В заключение попытаемся уточнить общее значение «Политического завещания» кардинала Ришельё. Прежде всего речь идёт об исключительном историческом документе. Далеко не все вошедшие в историю деятели оставили даже мемуары, не говоря о столь полновесном источнике, как этот труд. У российского читателя появляется возможность не только мысленно воскресить это далеко, казалось бы, ушедшее время, но и пересмотреть многие неверные представления как о самом кардинале Ришельё, так и о монархическом государственном устройстве. Тысячелетняя французская монархия была основана на социальном неравенстве и на обычном праве, но управлялась далеко не глупцами. Ришельё, как и многие другие, знает о недостатках монархии и искренне пытается их исправить. Он также предвидит и отрицательные стороны республиканского и демократического правления, и в свете некоторых его высказываний особенно остро осознаётся мировая история с 1789 года до наших дней.

Если невозможно по-настоящему понять, что руководило действиями кардинала, не зная хотя бы в общих чертах исторической обстановки во Франции в XVI – XVII веках[69], то благодаря изучению эпохи Ришельё и проблем, стоявших тогда перед французским государством, также становятся гораздо более ясными события 1789 – 1815 годов. Вот поэтому-то «Политическое завещание» интересует не только специалистов по Франции XVII века, но и вообще всех, кого увлекает история абсолютизма, взаимоотношения государства и общества, проблема политического насилия…

Таким образом, не только историк, но и политолог с пользой для себя откроет этот труд. Значение его для истории политической мысли совершенно неоценимо, как и современного ему «Левиафана» Гоббса (который являлся теоретиком абсолютизма[70], в то время как Ришельё был прежде всего практиком).

Государство, согласно «Политическому завещанию», – это строго организованное сословное общество, где каждый знает своё место и исполняет предназначенную ему роль. Ришельё хочет увеличить число изучающих военное искусство, точные науки, торговлю, ремёсла и оставить занятия словесностью, изящными искусствами, а также классическое образование узкому кругу дворян и духовенства. Функция народа – платить налоги, и, чтобы держать его в повиновении, не следует давать ему возможность иметь ни чересчур большой достаток, ни много свободного времени. Государственный механизм должен быть лучше организован и централизован, администрация налажена более эффективно, а экономику необходимо развивать с государственной помощью. Армия, флот, торговля, колонии – вот задачи королевской власти. Пресса должна находиться под контролем, равно как и издательское дело.

Одним словом, кардинала Ришельё никак нельзя назвать либералом, и его вполне устраивало то общество, в котором он жил[71]. Он считал необходимыми лишь изменения и реформы, ведущие к усилению королевской власти и повышению эффективности государственной машины. «Политическое завещание» Ришельё исполнил сын Людовика XIII – Людовик XIV, «король-Солнце». Но, как знать, не произошёл ли взрыв во французском государстве и обществе в 1787 – 1792 годах именно из-за неспособности королевской власти провести необходимые реформы, из-за пребывания Франции в некотором застое со времён Людовика XIV? Будь новый Ришельё у власти, у него, вероятно, хватило бы ума на неизбежную адаптацию к новым условиям, но, увы, ни один из министров Людовика XV и Людовика XVI, даже Шуазёль и Мопу, явно не были способны справиться с преобразованиями такого масштаба.

Людовик XIV, король Франции

Портрет работы Г. Риго (1659 – 1743). 1701.

Холст, масло. Лувр, Париж (Франция).

«Политическое завещание» также ценно и своими вполне современными принципами менеджмента и управления кадрами. Это один из классических французских трудов в области истории и теории административного управления. Организация высшей администрации, необходимые качества правителей и их советников, идеальные основополагающие принципы – абсолютный приоритет общественных интересов над частными, важность личных качеств и достоинства, а не высочайшей милости и фавора, повиновение и исполнительность – всё это содержится в труде Ришельё. Проблемы менеджмента извечны, и, таким образом, «Политическое завещание» следует частично рассматривать и как практическое руководство и размышление о власти и командовании. Как правильно управлять кадрами? Кого и как использовать? Как составлять команду? Каковы идеальные личные и профессиональные качества менеджеров и их сотрудников? Если делать поправку на лексику и исторический контекст, то некоторые главы сочинения могут быть прочитаны и под таким углом зрения.

Не слишком устарели и главы, посвящённые государственному могуществу, международным отношениям и дипломатии. Вполне понятно, почему даже и триста лет спустя изложенные кардиналом принципы внешней политики остаются в силе. Пока существуют государства, концепции Ришельё не утратят актуальности.

В том, что касается современности «Политического завещания», один вопрос остаётся для меня открытым. Что может почерпнуть для себя из этого труда сегодняшний правитель как во Франции, так и в России?

Во французском языке, как и в некоторых других, проводится существенное различие между «политиками»[72](hommes politiques или politiciens) и «государственными деятелями» (hommes d'Etat). Кардинал Ришельё, бесспорно, относится ко второй категории. Но весь ритм современной выборной демократии, всемогущество СМИ и того, что замечательный французский мыслитель Ги Дёбор метко и грустно назвал «общество-спектакль», похоже, навсегда закрыли доступ к власти настоящим государственным деятелям, оставив на политической арене лишь клоунов и пустозвонов или же, что ещё хуже, полудиктаторов, стремящихся прежде всего к сохранению личной власти. Именно поэтому нынешние далёкие наследники Ришельё выглядят в свете «Политического завещания» не слишком привлекательно. Кардинал говорит о благородстве, скромности, чести, упорстве, непреклонности, достоинстве, мужестве, верности… «А нынешние как-то измельчали…»

Лео Головин,

магистр политических наук,

Париж