Полное собрание сочинений в 8 томах. Том 1

Когда меня вы, государь, послали

Во Францию, то повелели мне,

Чтоб я, ваш представитель, вместо вас

С принцессой Маргаритой обручился.

И вот явились в древний, славный Тур

Французский государь и Сицилийский

И герцогов четыре: Орлеанский,

Бретонский, Калабрийский, Алансонский,

Семь графов и четырнадцать баронов

И двадцать почитаемых прелатов;

При них в соборе был я обручен.

Теперь смиренно, преклонив колени,

В присутствии английских гордых пэров,

Свои права на королеву вам

Вручаю, милостивый повелитель,

Чью тень великую изображал я.

Не приносил вассал богаче дара,

Не принимал король супруги краше.

Встань, Сеффолк. — Мой привет вам, королева!

Нежней не выражу свою любовь,

Чем этим поцелуем. — О господь,

Жизнь давший мне, дай сердцу благодарность!

Ты целый мир земных восторгов мне

С ее лицом пленительным даруешь,

Коль свяжет нас любовное согласье.

Король английский, повелитель мой,

Беседа мысленная, что беззвучно

Днем, ночью, наяву и в снах моих

Вела я с вами, мой супруг бесценный,

Дает мне смелость высказать привет вам

В простых словах, подсказанных рассудком

И сердцем, преисполненным блаженства.

Чарует вид ее, но прелесть речи,

Проникнутой ума — ее величьем,

Восторга слезы вызвала во мне, —

Так радость сердца моего безмерна.

Приветствуйте любовь мою, милорды.

Да здравствует на троне Маргарита!

Благодарю вас всех.

Милорд протектор, не угодно ль будет

Вам огласить условья договора,

Что между вашим королем и Карлом

На год шесть месяцев упрочит мир.

Что с вами, дядя?

Государь, простите,

Мне стало — дурно; сжалось болью сердце;

В глазах темнеет... Не могу читать.

Вы, дядя Уинчестер, читайте дальше.

Согласны мы. — Маркиз, склони колени.

Отныне герцог Сеффолк будешь ты.

Тебе вручаем меч. — Кузен наш Йорк,

Вас от регентства мы освобождаем

На срок, что упомянут в договоре. —

Благодарим вас, Уинчестер, наш дядя,

Вас, Глостер, Бекингем, Йорк, Сомерсет,

Солсбери, Уорик, —

Всех вас благодарим за то, что вы

Достойно встретили мою супругу.

Идемте ж. Приготовьте поскорей.

Что надо для ее коронованья.

О пэры славные, страны опора!

Вам Хемфри Глостер скорбь свою откроет...

Нет, вашу скорбь, скорбь всей родной страны.

Не расточал ли брат мой Генрих юность,

Отвагу, деньги и людей на войны?

Не спал ли он порой в открытом поле

В суровый холод и в палящий зной,

Чтоб Францию стяжать, свое наследье?

Не напрягал ли разум брат мой Бедфорд,

Чтоб завоеванное сохранить?

Вы так же, Сомерсет, отважный Йорк,

Солсбери, Бекингем и грозный Уорик,

Не проливали ль кровь из ран глубоких

Во Франции и на полях нормандских?

И разве дядя Бофорт и я сам

С учеными в совете королевства,

Трудясь, не заседали день и ночь,

Не обсуждали в неустанном рвенье,

Как удержать французов в подчиненье?

И не был ли в младенчестве король

На зло врагам в Париже коронован?

Иль слава и старанья даром сгинут?

Честь Генриха и Бедфорда усердье,

Деянья ваши, труд совета — сгинут?

О пэры Англии! Союз позорный,

Брак роковой — разрушит вашу славу,

Предаст забвенью ваши имена,

Изгладит вашей доблести следы,

Завоеваний памятники свергнет, —

Исчезнет все, как если б не бывало.

Племянник, что за пламенная речь,

Пространная и пышная рацея?

Мы Францию удержим за собой.

Да, дядя, мы удержим, если сможем!

Но это невозможно нам теперь.

Сеффолк, наш новоиспеченный герцог,

Что вертит всем, Анжу и Мен уж отдал;

Они в руках Рене, чей гордый титул

Так плохо вяжется с мошною тощей.

Клянусь я тем, кто ради нас был распят,

Те герцогства — к Нормандии ключи. —

Но что ж ты плачешь, Уорик, храбрый сын мой?

От горя, что они невозвратимы.

Когда б надеялся я вновь стяжать их,

Глаза мои не проливали б слез,

Но меч мой проливал бы реки крови.

Завоевала их моя рука;

И города, что приобрел я кровью,

Возвращены французам с мирной речью!

Mort Dieu![75]

Пусть задохнется этот герцог Сеффолк,

Страны героев помрачивший славу!

Скорей бы дал врагам я вырвать сердце,

Чем согласился б на такой союз.

Все короли английские, читал я,

За женами обычно получали

И золото и новые владенья, —

А наш король свои владенья отдал

За брак, который выгод не принес.

Забавное, неслыханное дело!

Пятнадцатую долю просит Сеффолк[76]

За все расходы по ее доставке!

Да лучше уж пускай бы оставалась

Во Франции принцесса голодать,

Чем к нам...

Лорд Глостер, вы чрезмерно горячитесь.

Угодно это было государю.

Лорд Уинчестер, я знаю ваши мысли.

Не речь моя теперь вам не по вкусу, —

Присутствие мое смущает вас.

Наружу рвется гнев. — Прелат надменный,

Твою вражду я вижу. Коль останусь,

Мы старый спор возобновим. Прощайте!

Но вспомните, когда меня не станет,

Милорды, предсказание мое:

Мы скоро Францию навек утратим.

Вот в ярости ушел протектор наш.

Известно, лорды, вам, что он мне враг;

Нет, более того, он враг всем вам;

И королю, боюсь, он друг плохой.

Обдумайте: он ближе всех по крови

И вправе унаследовать корону.

Хотя б король наш Генрих этим браком

Приобретал империи владенья

И западных могучих королевств,

Ваш Глостер был бы все же недоволен.

Не дайте же себя околдовать

Речами лести; будьте осторожны

И мудры. Хотя его и любит чернь,

Зовет: «Наш добрый Хемфри, герцог Глостер!»

И рукоплещет, громко восклицая:

«Храни его высочество, господь!

Дай бог тебе здоровья, добрый герцог!»

Все ж я боюсь, что он при доброй славе

Окажется протектором опасным.

Зачем теперь протектор государю?

Он взрослым стал и может править сам.

Брат Сомерсет, соединись со мною,

И, к Сеффолку примкнув, мы вместе с ним

Проворно выбьем Хемфри из седла.

Не терпит проволочки это дело;

Я к Сеффолку отправлюсь поскорей.

Брат Бекингем, хотя гордыня Хемфри

И сан его высокий нам обидны,

Все ж надо наблюдать за кардиналом.

Своею дерзостью несносней он,

Чем все другие пэры в королевстве.

С паденьем Хемфри будет он протектор.

Протектором быть мне или тебе

На зло и Глостеру и кардиналу.

Пошло вслед за гордыней — честолюбье[77].

Меж тем, как о себе они радеют,

Нам надо порадеть о государстве.

Я не видал, чтоб Хемфри, герцог Глостер,

Когда-нибудь ронял свой сан высокий;

Но видел я, что кардинал надменный

Скорее на солдата походил,

Чем на священника; был горд и резок,

Как будто он хозяин всем; ругался

Порой, как грубиян, и вел себя

Отнюдь не как правитель государства. —

Уорик, мой сын, отрада лет преклонных,

Твои дела, воздержанность, правдивость

К тебе расположили весь народ.

Ты после Глостера любимец общий. —

Брат Йорк, твои в Ирландии деянья,

Где ты гражданский водворил порядок,

И в сердце Франции твои победы,

Когда ты был регентом в этом крае,

Внушили всем почет к тебе и страх.

Для блага родины объединимся,

Чтоб укротить гордыню кардинала

И Сеффолка, а также честолюбье

Кузенов Сомерсета с Бекингемом.

Поддерживать во всем мы будем Хемфри,

Затем что он стремится к благу края.

Пускай поможет Уорику господь

За то, что любит он свою отчизну

И дорожит родного края благом.

Йорк то же говорит, и с бо́льшим правом[78].

Идемте ж, позаботимся о главном.

Но главное, отец, что отдан Мен —

Тот Мен, что Уорик доблестью стяжал

И уступил бы лишь с последним вздохом.

Как? Мы лишились Мена и Анжу?

Верну их или голову сложу.

Французам отданы Анжу и Мен;

Париж потерян нами, а дела

В Нормандии висят на волоске.

Был Сеффолком подписан договор,

Одобрен пэрами; доволен Генрих,

Что променял два герцогства своих

На герцога пленительную дочь.

Что́ их винить? Не все ли им равно?

Они дарят ведь не свое — чужое.

Пират награбленным не дорожит,

Наложниц и друзей он покупает;

Как лорд, живет вовсю, пока добра

Не расточит. А там хозяин бедный

Рыдает горько и ломает руки,

Дрожит всем телом, стоя в стороне,

Пока его именье расхищают,

И, умирая с голоду, не смеет

Притронуться к тому, чем он владел,

Меж тем как дом его идет с торгов.

Мне кажется, что эти три страны —

Три королевства: Англия моя,

Ирландия и Франция — как будто

Так тесно с плотью связаны моей,

Как роковая голова Алфеи

Срослась когда-то с сердцем Мелеагра[79].

Французам отданы Анжу и Мен!

Дурные это вести для меня:

Ведь я на Францию питал надежды,

Как и на остров плодородный наш.

Настанет день — и Йорк права предъявит.

Пока я должен к Не́вилам[80] примкнуть

И Глостеру выказывать любовь;

Но, выждав миг, потребую корону.

Вот золотая цель моих стремлений!

Ланкастер не похитит прав моих,

Не сдержит скипетр детскою рукою,

Носить не сможет на челе венец, —

Он для престола слишком богомолен.

Молчи же, Йорк, пока созреет час;

Когда другие спят, на страже бодрствуй,

Стремись проникнуть в тайны государства

И жди, пока пресытится любовью

Король в объятиях своей супруги,

Так дорого доставшейся стране,

И Хемфри с пэрами начнут раздоры, —

Тут подыму я млечно-белый розан,

Что воздух напоит благоуханьем;

На знамени герб Йорка вознесу,

И, в бой вступив с Ланкастером надменным,

Лишу венца того, кто безрассудно

Правленьем книжным губит остров чудный.

Что голову склоняет мой супруг,

Как рожь под щедрым бременем Цереры?

Что хмурит брови славный герцог Хемфри,

Как будто отвергая блага мира?

Что взор твой сумрачно к земле прикован,

Причину огорченья созерцая?

Не Генриха ль корону видишь там,

Украшенную всею славой мира?

Коль так, мечтай о ней, простертый в прахе,

Пока она тебя не увенчает.

Схвати рукою обруч золотой!

Что? Коротка? Я удлиню своей,

И, общей силой захватив корону,

Мы головы поднимем к небесам

И никогда уж не унизим взоров,

Не удостоим нашим взглядом землю.

Нелль, милая, когда супруга любишь,

Гони червя честолюбивых дум.

Пусть мысль моя, когда замыслю злое

Я на племянника и государя,

Последним вздохом будет для меня.

Зловещий сон меня встревожил нынче.

Скажи, что снилось, — я тебя утешу,

Поведав утренний мой чудный сон.

Приснилось мне, что жезл мой, символ власти,

Был сломан, кем — я не припомню точно,

Но думается мне, что кардиналом, —

И на концах обломков я увидел

Две головы — Эдмунда Сомерсета

И Сеффолка, маркиза Де-Ла-Пуль.

Таков мой сон; бог весть, что он пророчит.

Ну, полно! Это просто означает,

Что тот, кто в роще Хемфри сломит прут,

Заплатит головой за эту дерзость.

Но слушай, Хемфри, дорогой мой герцог:

Приснилось мне, что я сижу на троне

В Уэстминстерском соборе, где издревле

Все наши короли короновались, —

И Генрих с Маргаритою подносят

Корону мне, колени преклонив.

Я должен побранить тебя, жена;

Тщеславна ты и зла, Элеонора!

Иль не вторая в государстве ты,

Протектора любимая супруга?

Иль не к твоим услугам все утехи,

Какие только можешь ты измыслить?

И все же станешь ты ковать измену,

Чтоб свергнуть и супруга и себя

С вершины славы в бездну униженья?

Прочь от меня! Тебя не стану слушать.

Что, что, милорд? Вы на Элеонору

Так сердитесь всего лишь из-за сна?

Впредь буду я такие сны скрывать,

Чтоб не бранились вы.

Ну, не сердись, я снова добрым стал.

Милорд, его величеству угодно,

Чтоб вы сегодня прибыли в Сент-Олбенс,

Где будет королевская охота.

Иду. — Ведь ты поедешь с нами, Нелл?

Супруг мой, я последую за вами.

Да, следовать! Предшествовать нельзя,

Покамест Глостер так смиренно мыслит.

Будь я мужчина, герцог, ближе всех

По крови королю, — я б устранила

Все камни преткновения и путь

По безголовым трупам проложила б.

Я женщина, но все же не преми́ну

В игре Фортуны роль свою сыграть. —

Да где же ты? Сэр Джон! Не бойся, друг,

Одни мы здесь с тобой: лишь ты да я.

Храни твое величество господь.

Что ты сказал? Величество? Я — светлость.

Но милость божья и советы Юма

Повысят, ваша светлость, титул ваш.

Что говоришь ты, друг? Ты совещался

С Ма́ржери Джорден, опытной колдуньей,

А также с чародеем Болингброком?

Согласны ли они мне помогать?

Они мне обещали, ваша светлость,

Призвать из бездны преисподней духа,

Который даст ответ на все вопросы,

Что будет вам угодно предложить.

Довольно. Поразмыслю о вопросах.

Когда мы из Сент-Олбенса вернемся,

Мы в исполненье это приведем.

Возьми награду, Юм. Повеселись

С участниками в этом важном деле.

Юм, веселись на деньги герцогини!

Ну что ж, повеселюсь. Но только, Юм,

Держи язык; ни слова, кроме: тсс!

Ведь дело требует молчанья, тайны.

Мне леди Глостер золото дает,

Чтоб я колдунью к ней привел. А деньги

Всегда ведь кстати нам, хотя б от черта.

Но и другие руки деньги дарят.

Осмелюсь ли сказать? То кардинал

И новоиспеченный герцог Сеффолк.

Да, это так; коль говорить по правде,

Они, про властность герцогини зная,

Мне заплатили, чтоб ее подвел я,

О заговоре в уши нашептав.

Хоть, говорят, не нужен плуту маклер,

Я Сеффолку с прелатом все же маклер.

Юм, берегись ты, как бы не пришлось

Тебе обоих их назвать плутами.

Так обстоят дела, и я боюсь,

Что плутни Юма сгубят герцогиню,

А вслед за нею и супруг падет.

Что б ни было, Юм деньги заберет.

А вы, что у протектора хотите

Протекции под крылышком искать,

Строчите вновь прошения к нему.

Прочь, подлецы!

Их прогоните, Сеффолк!

Идем скорей отсюда.

Скажите, Сеффолк, так ли здесь ведется?

Таков ли ваш обычай при дворе?

Такое ли здесь в Англии правленье,

И такова ли власть у короля?

Как! Под опекой остается Генрих,

И хмурый Глостер будет править им?

Ужель я называюсь королевой,

Чтоб герцогу смиренно подчиняться?

Скажу тебе я. Пуль, когда ты в Туре

Сражался на турнире в честь меня

И похищал сердца французских дам,

Я думала, что Генрих схож с тобою

Любезностью и мужеством и ростом.

Но к святости стремится он, бормочет

«Ave Maria» с четками в руках;

Его бойцы — апостолы святые,

Его оружье — библии реченья;

Его ристалище — покой укромный,

И образа святых — его любовь.

Конклав избрать его бы должен папой

И в Рим свезти и в храме увенчать

Ему чело тиарою тройною;

Так подобало б святости его.

Терпенье, государыня. Раз я —

Виновник вашего сюда прибытья,

То постараюсь, чтобы вы остались

Довольны всем у нас в стране английской.

Здесь кроме Глостера надменный Бофорт,

Ворчливый Йорк, и гордый Сомерсет,

И герцог Бекингем. Из них малейший

Сильнее в Англии, чем государь.

Но даже самый сильный из вельмож

Уступит Не́вилам: он их слабее.

Со́лсбери, Уорик — не простые пэры.

Но все они не так мне досаждают,

Как гордая протектора жена.

Она плывет по залам в свите дам,

Как будто бы она императрица,

И чужестранцы при дворе английском

Ее за королеву принимают.

В ее уборах — все доходы мужа;

Над нашей бедностью она смеется.

Так неужель я ей не отомщу?

Ведь эта дрянь, рожденная в грязи,

Недавно хвасталась своим клевретам,

Что шлейф ее наряда стоит больше,

Чем все владенья моего отца,

Пока за дочь двух графств не получил он.

Ей, государыня, готов силок:

Я ставил сам, и для ее приманки

Собрал такой чудесный птичий хор,

Что слушать песни их она присядет

И уж не встанет, чтоб тревожить вас.

Забудьте же ее и мне внимайте:

Беру я смелость вам давать советы.

Хоть нам и не по вкусу кардинал,

Но надо с ним и с лордами сплотиться,

Пока в немилость Хемфри не впадет.

А что до Йорка, жалоба такая

Ему на пользу, верьте, не послужит.

Так всех искореним поочередно,

И встанете вы властно у руля.

Что до меня, мне, лорды, безразлично:

И Сомерсет и Йорк угодны мне.

Коль Йорк страною дурно управлял,

Пускай его отставят от регентства.

Коль Сомерсет той власти не достоин,

Пусть будет Йорк регент — я уступлю.

Достойна ль ваша милость или нет,

Одно бесспорно: Йорк достойней вас.

Дай старшим говорить, надменный Уорик.

Не старше кардинал меня на поле.

В собранье, Уорик, все тебя постарше.

Дай срок — и станет Уорик старше всех.

Молчи, мой сын. — Скажи нам, Бекингем,

Чем Сомерсет достоин предпочтенья?

Да тем, что так угодно королю.

Король ведь, государыня, уж взрослый

Достаточно и может сам иметь

Суждение. Не женское тут дело.

Коль взрослый государь, то для чего

Вам, герцог, быть протектором — над ним?

Я, государыня, страны протектор

И свой оставлю пост, коль он захочет.

Тогда оставь свой пост, а с ним и дерзость.

С тех пор как стал ты королем (а кто,

Кто, как не ты, сейчас у нас король?),

Край с каждым днем к погибели все ближе.

Дофин нас за́ морем одолевает;

Все пэры и дворяне королевства

Рабами стали под твоей державой.

Измучил ты народ, у духовенства

Опустошил поборами лари.

Твои дворцы, жены твоей наряды

В большие суммы обошлись казне.

Твои жестокости при наказанье

Виновных превзошли закона меру

И предают тебя во власть закона.

За торг местами, городов продажу

Во Франции, — коль доказать все это, —

Давно бы ты без головы попрыгал.

Дай веер мой! Что, милочка, не хочешь?

Прошу прощенья... Это были вы?

Да, чужестранка злая, это я!

Когда б могла я до тебя добраться,

Все десять заповедей написала б

Ногтями на лице твоем красивом.

Она нечаянно, поверь мне, тетя.

Нечаянно? Король, смотри, она

Тебя запеленает, станет нянчить.

Но все ж, хотя и юбка правит здесь,

Сумеет отомстить Элеонора.

Лорд кардинал, последую за нею

И посмотрю, что будет делать Хемфри.

Она ужалена, не надо шпор;

Сама прискачет к гибели своей.

Теперь, когда мой гнев остыл, милорды,

От одинокой по двору прогулки,

Вернулся я о деле говорить.

А что до ваших обвинений лживых,

Их докажите — и виновен буду.

Пусть будет бог так милостив ко мне,

Как предан я стране и государю!

Но перейдем к текущему вопросу. —

Я говорю, король: Йорк больше всех

Во Франции пригоден как регент.

Пред тем как выбор произвесть, дозвольте

Мне привести причины, по которым

Нам безусловно не подходит Йорк.

Я сам скажу тебе причины эти:

Во-первых, я не льщу твоей гордыне,

А во-вторых, коль буду я назначен,

Лорд Сомерсет меня удержит здесь

Без отпуска, без денег и оружья,

Пока дофин не заберет весь край[82].

Уж я плясал по дудке Сомерсета,

Пока Париж измором не был взят.

Я в том свидетель, и гнусней поступка

Изменник ни один не совершал.

Молчи, строптивый Уорик!

Скажи, гордец, зачем молчать я должен?

Затем, что здесь — в измене обвиненный.

Дай бог, чтоб герцог Йорк мог оправдаться.

Кто обвиняет Йорка здесь в измене?

Что хочешь, Сеффолк, ты сказать? Кто это?

Вот, с разрешенья вашего, властитель,

Слуга, что господина своего

В измене обвиняет: говорил он,

Что Ричард, герцог Йорк, — наследник трона,

А вас, король, захватчиком назвал.

Ты это говорил?

Поденщик подлый! Грязный негодяй!

За эту речь ты головой заплатишь! —

Я умоляю вас, мой государь,

Предать его всей строгости закона.

Как рассудить нам по закону, дядя?

Вот приговор мой, государь:

Раз подозренье падает на Йорка,

Пускай получит Сомерсет регентство;

А этим людям пусть назначат день

Для поединка в надлежащем месте,

Затем что есть в свидетельстве сомненье.

Таков закон и Хемфри приговор.

Благодарю вас, государь, смиренно.

Охотно принимаю поединок.

Ты будешь драться иль тебя повесят.

Ведите их в тюрьму. Для поединка

В том месяце последний день назначим.

Идем; тебя проводим, Сомерсет.

Терпенье! Колдуны свой знают час. —

Ночь темная, безмолвная глушь ночи,

Тот час ночной, когда сгорела Троя,

Когда кричит сова и воет пес,

И призраки выходят из могил,

Тот самый час для наших дел подходит.

Садитесь смело; тот, кто к нам придет,

В кругу волшебном будет заключен.

Adsum[84].

Асмат!

Во имя бога вечного, чье имя

Тебя приводит в трепет, отвечай.

Пока не скажешь, не уйдешь отсюда.

Спроси, что хочешь. — Поскорей бы кончить!

«Сперва о короле. Что будет с ним?»

Тот герцог жив, что Генриха низложит;

Однако он переживет его[85],

И смертью он насильственной погибнет.

«Что Сеффолку в грядущем суждено?»

Он от воды свою кончину примет.

«А что должно постигнуть Сомерсета?»

Пусть избегает замков.

Он безопаснее в степях песчаных,

Чем там, где замки громоздятся. —

Кончайте, больше я терпеть не в силах.

Спускайся в мрак и пламень адских рек!

Злой дух, ступай!

Схватить изменников со скарбом их! —

Старуха, мы тебя подстерегли. —

Вы, леди, здесь? Король и государство

Вам глубоко обязаны за труд;

Милорд протектор, я не сомневаюсь,

Вас наградит за добрые услуги.

Они получше тех, что королю

Оказываешь ты, обидчик Йорк,

Мне угрожающий без оснований.

Без оснований, леди? Это что?

Ведите прочь их; пусть запрут покрепче

И держат врозь. — Идемте с нами, леди. —

Стеффорд, бери ее.

Игрушки ваши мы на суд представим.

Все — прочь отсюда!

Лорд Бекингем, подстерегли вы ловко!

Прекрасный это план для наших целей.

Теперь, милорд, прочтем писанья черта.

Что там?

«Тот герцог жив, что Генриха низложит,

Однако он переживет его,

И смертью он насильственной погибнет».

Звучит совсем как:

«Aio te, Aeacida, Romanos vincere posse»[86].

Но что же дальше?

«Что Сеффолку в грядущем суждено? —

Он от воды свою кончину примет. —

А что должно постигнуть Сомерсета? —

Пусть избегает замков.

Он безопаснее в степях песчаных,

Чем там, где замки громоздятся».

Да, да, милорд.

С трудом достались эти предсказанья,

И трудно их понять.

Король теперь уже в Сент-Олбенс едет;

С ним и супруг прелестной этой леди.

Со скоростью коня помчится весть:

Для Глостера печальный будет завтрак.

Дозвольте мне гонцом быть, ваша светлость,

В надежде на награду за известье.

Извольте, добрый лорд. — Эй, кто-нибудь!

Проси ко мне на ужин завтра лордов

Солсбери с Уориком. — Идем отсюда.

Поверьте, лорды, за семь лет последних

Не приходилось видеть мне столь славной

За водяными птицами охоты.

Но все ж, заметьте, ветер слишком резок,

И старый Джон[87], наверно, не взлетал.

Но что за взмах, милорд, ваш сокол сделал!

Насколько выше прочих он парил!

Во всех творениях господь нам виден.

И человек и птица рвутся ввысь.

Немудрено, мой государь, что сокол

Протектора так высоко взмывает:

Он знает, что хозяин любит высь

И мыслью выше сокола парит.

Милорд, лишь тот, кто подл и низок духом,

Не может выше лёта птиц подняться.

Вот именно: за облака он рвется.

А как вам кажется, лорд-кардинал,

Неплохо было б вам взлететь на небо?

В сокровищницу вечного блаженства!

Здесь, на земле, нашел ты небо; в мыслях —

Сокровище твоей души, корону.

Зловредный пэр, опаснейший протектор,

Ты льстишь и королю и государству!

Как! Столь заносчивым вы стали, кардинал?

Tantaene animis coelestibus irae?[88]

Священник — так горяч? Не скроет злобу?

Как это святость позволяет вам?

Тут, сэр, не больше злобы, чем пристало

При доброй ссоре с пэром столь дурным.

Как кто, милорд?

Хотя б как вы, милорд,

Не в гнев будь сказано вам, лорд-протектор.

Всем в Англии твоя известна дерзость.

И честолюбие твое.

Прошу вас,

Молчите, дорогая королева,

Разгневанных не подстрекайте пэров.

Блаженны миротворцы на земле.

Пусть буду я блажен за то, что меч мой

Мир водворит в протекторе надменном.

Я б этого хотел, святой мой дядя.

Ну, что ж, дерзни.

Не посылай на бой своих клевретов;

Ты должен сам ответить за обиду.

Нет, не дерзнешь ты; если же дерзнешь,

То вечером, в конце восточном рощи.

О чем вы, лорды?

Если бы, племянник,

Слуга ваш сокола не взял на цепь,

Охота продолжалась бы.

Возьми

Двуручный меч[89].

Я, дядюшка, согласен.

Ты понял ли? В конце восточном рощи.

Прекрасно, кардинал.

О чем вы, дядя Глостер?

Да все о соколах, — о чем же больше?

Клянусь я божьей матерью, тебе

Макушку за обиду сбрею, поп,

Иль разучился я владеть оружьем.

Medice, te ipsum[90].

Смотри, протектор, охраняй себя!

И ветер крепнет и ваш гнев, милорды!

Как эта музыка мне ранит сердце!

Когда такие струны дребезжат,

Возможна ль на гармонию надежда?

Милорды, я хочу ваш спор уладить.

Что значит этот шум?

Эй, ты, какое чудо возвещаешь?

Да, чудо, чудо!

Поведай государю, что за чудо.

Ей-богу, час тому назад у раки

Святого Олбенса прозрел слепой.

Тот человек не видел от рожденья.

Восхвалим бога, что дарует верным

Во мраке свет, в отчаянье отраду.

В процессии подходят горожане,

Чтоб вам его представить, государь.

Как велика его земная радость, —

Хоть зрение грехи его умножит...

Постойте, лорды! — Подойдите ближе.

Угодно говорить с ним государю.

Друг милый, расскажи нам все, как было,

Чтоб го́спода нам за тебя прославить.

Как! Ты был слеп и вот теперь прозрел?

Я отроду был слеп, мой государь.

Да, именно так было.

Кто эта женщина?

Его жена, милорд.

Когда б сказала мать, вернее было б.

Где ты родился?

На севере, в Бервике, государь.

Бедняга! Милость бог тебе явил.

Смотри ж, не пропускай ни дня, ни ночи, —

Все вспоминай, что совершил господь.

Скажи, мой друг, случайно ль ты пришел

К святому гробу иль на богомолье?

На богомолье, видит бог; сто раз

И больше все слыхал во сне я голос

Святого Олбенса; взывал он: «Симпкокс,

Приди на гроб мой — исцелю тебя».

Ей-богу, правда, и сама я часто

Слыхала, как тот голос говорил с ним.

Как! Ты и хром?

Да, помоги мне, боже.

Как охромел ты?

С дерева упал.

Со сливы, господин.

Давно ль ослеп ты?

Так родился.

И лазил на деревья?

Раз в жизни привелось, когда был молод.

Да, да, и дорого он поплатился.

Охотник ты до слив, коль так рискнул.

Ах, сударь, захотелось слив жене, —

И я полез с опасностью для жизни.

Искусный плут! Но это не поможет.

Глаза мне покажи. Моргни. Открой.

По-моему, ты все же плохо видишь.

Нет, ясно, слава богу и святому!

Вот как! Какого цвета это платье?

Оно красно, как кровь.

Отлично. А какого цвета плащ мой?

Ей-ей, как смоль, он черен.

А ты откуда знаешь цвет смолы?

Я думаю, смолы он не видал.

Зато плащей и платьев много видел.

Да где там? Отроду не видел их.

Скажи мне, милый, как меня зовут?

Ах, господин, не знаю.

А как зовут его?

Не знаю.

Ну, а его?

Ей-ей, не знаю, сударь.

А как тебя зовут?

Сандер Симпкокс, к услугам вашим, сэр.

О боже! Это видишь ты и терпишь?

Смешно смотреть, как удирает плут.

Поймать мерзавца! Потаскушку взять!

Ах, сэр, мы от нужды пошли на это.

Сегодня Глостер совершил нам чудо.

Хромой вскочил и прочь бежал отсюда.

Вы большее свершили чудо нам!

Бежали графства, повинуясь вам.

Какие, Бекингем, приносишь вести?

Такие, что и вымолвить мне страшно.

Какой-то сброд презренный и зловредный

При соучастье и под руководством

Протектора жены Элеоноры,

Главы и покровительницы шайки,

Злоумышлял на вас, мой государь.

Всех колдунов и ведьм, что собирались

У ней под кровом, захватили мы,

Когда они злых духов вызывали

Из преисподней, вопрошая их

О вашей жизни, государь, и смерти,

А также о судьбе вам близких лиц,

О чем подробно станет вам известно.

Итак, супруга ваша, лорд протектор,

Предстанет очень скоро пред судом.

Известье это меч ваш остановит;

Похоже, что вам слова не сдержать.

Честолюбивый поп, не рви мне сердце.

Печаль и скорбь мне сокрушили силы,

Теперь я побежден — и я сдаюсь,

Как самому ничтожному слуге

Я сдался бы сейчас.

О боже! Сколько бед творят злодеи,

Погибель навлекая на себя!

Глостер, твое гнездо осквернено, —

Так смой хоть с самого себя пятно.

Я к небу, государыня, взываю, —

Всегда был предан королю и краю.

Что до жены — не знаю ничего;

Мне горько слышать то, что я слыхал.

Хоть благородна кровь ее, но если

Она, забыв и честь и добродетель,

Со сволочью презренною связалась,

Что нас, дворян, марает, как смола, —

Прочь от меня, она мне не мила.

Пускай падет всей тяжестью закон

На ту, которой стыд мне учинен.

Милорды, мы переночуем здесь,

А завтра снова в Лондон возвратимся,

Чтоб рассмотреть подробно это дело,

Преступников потребовав к ответу;

И взвесим все мы на весах закона,

Что возвещают правду неуклонно.

Теперь, милорды Солсбери и Уорик,

Позвольте мне, закончив скромный ужин,

Уединиться с вами для беседы

И сердце облегчить, узнав от вас

Непререкаемое ваше мненье

О том, имею ль право на корону.

Я слушаю внимательно, милорд.

Йорк милый, говори, и если прав ты,

Тебе служить, как подданные, будем.

Так вот

У Эдуарда Третьего, милорды,

Семь было сыновей. Родился первым

Эдвард, принц Уэльский, он же Черный принц;

Вторым родился Вильям Хетфильд; третьим

Был герцог Кларенс, Лайонел; за ним

Родился герцог Ланкастер, Джон Гант;

Был пятым Эдмунд Ленгли, герцог Йорк;

Шестым был Томас Вудсток, герцог Глостер;

Уильям Виндзорский был седьмым, последним.

Эдвард, принц Черный, умер при отце;

Им сын единственный оставлен — Ричард;

Он царствовал по смерти Эдуарда,

Пока Ланкастер Генрих Болингброк,

Сын старший и наследник Джона Ганта,

Не захватил престол, монарха свергнув.

И не был назван Генрихом Четвертым.

Он свергнутого короля супругу

Во Францию обратно отослал,

А самого монарха заточил

Он в замок По́мфрет, где, как всем известно,

Предательски был Ричард умертвлен.

Отец, все, что сказал нам герцог, правда

Так дом Ланкастеров добыл венец.

Его он держит силой, не по праву.

Когда сын принца Черного скончался.

Царить был должен сын второго сына.

Но Вильям Хетфильд умер без потомства.

Сын третий, герцог Кларенс (от него

Мои права), лишь дочь имел — Филиппу,

Был муж ей Эдмунд Мортимер, граф Марч;

А сын их, Роджер Марч, имел детей:

Эдмунда, Анну и Элеонору.

Тот Эдмунд в царствованье Болингброка,

Как я читал, потребовал корону[91]

И стал бы королем, когда б Глендаур

До смерти не держал его в плену...

Но дальше!

Анна, старшая сестра

Эдмунда Мортимера, мать моя,

Была за графом Кембриджем, что сын был

Эдмунда Ленгли, сына Эдуарда.

И от нее мои права; она

Была наследницею графа Марча,

Что сыном был Эдмунда Мортимера,

Вступившего в супружество с Филиппой,

Которой герцог Кларенс был отцом.

Итак, коль старших сыновей потомство

Наследует престол, то я — король.

Что может быть яснее, чем все это?

У Генриха права на трон — от Ганта,

Что был четвертым сыном, а у Йорка —

От сына третьего. Покуда живо

Потомство Кларенса, — ему царить.

И вот оно цветет в твоем лице

И в сыновьях твоих, ветвях прекрасных.

Итак, отец, колени мы преклоним

И будем первые в саду укромном

Приветствовать законного монарха,

Чье право на корону непреложно.

Да здравствует король английский Ричард!

Благодарю. Но все ж я не король,

Пока я не венчался и мой меч

В крови Ланкастеров не обагрен.

Свершить все это сразу невозможно:

Нужна здесь тайна строгая и хитрость.

Вы в эти дни тревожные, как я,

На дерзость Сеффолка глаза закройте,

На чванство Бо́форта и Сомерсета

И Бекингема и всей шайки их,

Покуда пастырь стада не затравлен,

Достойный принц, наш добрый герцог Хемфри.

Его погибели ища, они

Погибнут сами — так пророчит Йорк.

Милорд, довольно: мы вас понимаем.

Подсказывает сердце мне, что Уорик

Однажды Йорка возведет на трон.

А я, мой Невил, глубоко уверен,

Что Ричард Уорика поставит первым

В земле английской после короля.

Элеонора Кобем, леди Глостер,

Вы провинились тяжко перед богом

И перед нами. Приговор примите

За грех, что в библии карался смертью.

Вы, четверо, опять в тюрьму пойдете,

Оттуда же — на место вашей казни.

Колдунью эту в Смитфильде сожгут,

А вас троих на виселицу вздернут.

Вы, леди, благородней их по крови —

И жить останетесь, утратив честь.

Трехдневному подвергшись покаянью,

В изгнании должны вы поселиться

На Мене, под надзором Джона Стенли.

Изгнанью рада я; и рада смерти.

Супруга, ты осуждена законом;

Кого закон казнит, не оправдать мне.

Глаза полны слезами, сердце — горем.

Ах, Хемфри, этот срам в твои года

Сведет тебя, злосчастного, в могилу. —

Молю вас, государь, дозвольте мне

Уйти. Для скорби нужно утешенье,

А для преклонных лет моих — покой.

Стой, герцог Глостер. Прежде чем уйти,

Отдай мне жезл: отныне будет Генрих

Протектор сам; и бог — моя надежда,

Опора, светоч и в пути вожатый.

Иди же с миром, Хемфри, ты мне мил

Не меньше, чем когда ты был протектор.

Не вижу я причины, по которой

Протектор нужен взрослому монарху.

Господь и государь направят край.

Жезл и державу королю отдай.

Мой жезл? Вот он, мой благородный Генрих.

Охотно я верну его, властитель,

Как дал его мне Генрих, твой родитель,

Я рад к твоим ногам его сложить,

Как будет рад иной его схватить.

Прощай! Когда глаза навек сомкну,

Пусть осеняет мир твою страну.

Ну вот, теперь стал Генрих королем,

И Маргарита стала королевой.

А Хемфри, герцог Глостер, тенью стал

Сражен, повержен. Разом два удара:

Супруга изгнана, утрачен жезл,

Знак власти. Пусть отныне он хранится,

Супруг мой, в царственной твоей деснице.

Так рушится могучая сосна;

Так гордость герцогини сметена.

Бог с ним. — Позвольте, государь, сказать вам:

Назначен на сегодня поединок.

Ответчик и истец готовы к бою —

И оружейник и его слуга.

Угодно будет вам взглянуть на схватку?

Да, добрый лорд, покинула я двор,

Чтоб увидать развязку этой ссоры.

Во имя бога приготовьте поле.

Пусть кончат спор. Бог правому защита.

Я не видал еще бойца трусливей

Или растеряннее, чем истец,

Прислужник оружейника, милорды.

У плута заплетается язык.

Играйте, трубачи, сигнал к сраженью.

Убрать изменника от наших взоров!

Смерть показала нам его виновность,

И праведный господь открыл пред нами,

Что прав и невиновен тот бедняга,

Которого хотел он умертвить. —

Иди же, друг мой, с нами за наградой.

Так яркий день мрачит порою туча,

И вслед за летом к нам всегда приходит

Бесплодная зима с морозом лютым;

Так радости и скорби друг за другом

Несутся, словно месяцы в году.

Который час?

Уж десять.

Я в десять должен встретиться с моей

Наказанной сурово герцогиней.

По улицам кремнистым тяжело

Ногами нежными ступать бедняжке.

О Нелл, как стерпит дух твой благородный

Глазенье подлой черни, злые взгляды

И над твоим позором наглый смех —

Той черни, что недавно устремлялась

За гордою твоею колесницей?

Но тише! Вот она. Я приготовлюсь

Сквозь слезы увидать ее страданья.

Коль вашей светлости угодно будет,

Ее мы у шерифа отобьем.

Нет, стойте смирно, пусть она пройдет.

Супруг, пришел ты посмотреть позор мой?

Со мной несешь ты наказанье. Видишь,

Как на тебя глазеет люд безмозглый

И кажет пальцем, головой качая?

Ах, Глостер, скройся от их злобных взглядов

И, запершись, оплакивай позор мой

И проклинай врагов — твоих с моими!

Будь терпелива, Нелл; забудь обиды.

Ах, научи меня забыть себя!

Как вспомню я, что ты страны протектор,

А я — твоя законная жена,

Мне кажется, не должно мне идти,

Покрытой срамом, с надписью позорной,

В сопровожденье сброда, что глумится

Над вздохами моими и слезами.

Жестокий камень режет ноги мне;

Едва ж я вздрогну, злая чернь со смехом

Советует ступать мне осторожней.

Ах, Хемфри! Как снести ярмо позора?

Смогу ль, как прежде, я смотреть на мир?

Сочту ль блаженством солнце созерцать?

Нет, мрак мне будет светом, полночь днем,

Мысль о моем былом величье — адом.

Скажу порой: «Я Глостера жена,

И муж мой герцог и страны правитель;

Но так он управлял, такой был герцог,

Что в стороне стоял, меж тем как я,

Его страдающая герцогиня,

Посмешищем и пугалом служила

Для каждого зеваки-подлеца».

Что ж, кроток будь, за стыд мой не красней

И не горюй, пока секира смерти

Над головой твоею не взлетит.

А это, знаю, скоро совершится;

Ведь Сеффолк — он, который может все, —

С той, что обоих нас так ненавидит,

И Йорк и Бофорт, нечестивый поп,

Расставили силки для крыл твоих

Куда б ты ни взлетел, тебя уловят.

Но ты, пока в них не попал, не бойся

И не пытайся упредить врагов.

Ах, полно, Нелл: ты метишь мимо цели!

Чтоб жертвой стать, я должен провиниться.

Будь в сто раз больше у меня врагов,

Будь каждый враг сильнее во́ сто крат,

Они мне причинить вреда не смогут,

Пока я честен, верен, невиновен.

Ты хочешь, чтоб я спас тебя от стражи?

Но я бесчестья твоего не смою,

В беду лишь попаду, закон нарушив.

В спокойствии твое спасенье, Нелл.

Прошу тебя, склонись к терпенью сердцем.

Терзанья этих дней уймутся быстро.

Не испросивши моего согласья,

Решили тайно! — Хорошо, приду.

С тобою прощаюсь, Нелл. — Шериф, прошу вас,

Не превышайте меры наказанья.

Милорд, здесь полномочия мои

Кончаются, и должен сэр Джон Стенли

Сопровождать ее на остров Мен.

Так вам, сэр Джон, надзор за ней поручен?

Да, с разрешенья Вашего, милорд.

Не обращайтесь хуже с ней, сэр Джон,

Из-за того, что я вас попросил

С ней лучше обходиться. Может быть,

Мне счастье улыбнется вновь; тогда

Я за добро, оказанное ей,

Вам отплачу добром. Сэр Джон, прощайте!

Как! Вы уйдете, не простясь со мною?

Смотри: я плачу; говорить нет сил.

И ты ушел? С тобой ушла надежда.

Я здесь одна, моя отрада — смерть,

Смерть, имени которой я страшилась,

Желая вечность на земле найти.

Прошу, веди меня отсюда, Стенли,

Куда-нибудь; мне милости не надо.

Доставь меня, куда тебе велели.

На остров Мен, миледи. Будут с вами

Согласно званью обращаться там.

Вот это-то и плохо: я — позор;

Со мной позорно будут обращаться?

Как с герцогиней, Глостера женой,

Миледи, будут обращаться с вами.

Шериф, прощай! Счастливей будь, чем я,

Хоть ты был стражем моего бесчестья.

Таков мой долг. Простите, герцогиня.

Да, да, прощай. Ты свой исполнил долг. —

Ну, Стенли, мы пойдем?

Миледи, покаянье свершено.

Вы саван этот сбросьте, и пойдемте.

Переодеться надо вам в дорогу.

Мой стыд не сбросить с этим одеяньем. —

Нет, он прилипнет к самым пышным платьям;

Его не скрыть, как я ни наряжусь.

Веди меня; я жажду заточенья.

Дивлюсь я, что лорд Глостер не пришел;

Я знаю, не привык он быть последним.

Должно быть, чем-нибудь задержан он.

Иль ты не видишь? Или ты не хочешь

В нем странную заметить перемену?

С каким величием себя он держит,

Как стал с недавних пор заносчив он,

Как с нами непочтителен, как горд

И не похож на самого себя!

Я помню: был он кроток и приветлив,

И стоило нам бросить беглый взгляд,

Как он уж становился на колени.

Весь двор его покорности дивился.

Но́ стоит вам с ним утром повстречаться,

Когда приветит каждый с добрым днем, —

Он хмурит брови и, взглянув сердито,

Пройдет, не преклонив колен упрямых,

Презрев свой долг священный перед нами.

Щенка ворчанье никому не страшно,

Но львиный рык пугает и великих,

А Хемфри человек немалый в крае;

Во-первых, ближе всех он вам по крови.

Падете вы — он тотчас вознесется.

И, думается мне, неосторожно,

В виду вражды, что он питает в сердце,

И благ, что принесет ему конец ваш, —

Его к особе вашей приближать

И допускать в верховный ваш совет.

Он лестью сердце черни покорил,

И, если вздумает поднять восстанье,

Боюсь, народ последует за ним.

Теперь весна, и корни не глубоки

У сорных трав; но если их оставить,

Они по саду быстро разрастутся

И заглушат растенья без присмотра.

О вас забота, мой супруг, велит мне

Доказывать, что герцог вам опасен.

Коль страх мой глуп, скажите: бабья трусость,

И если доводы мой страх прогонят,

Свою вину пред герцогом признаю. —

Милорды Сеффолк, Бекингем и Йорк,

Скажите прямо, если не согласны;

А нет — признайте правоту мою.

Вы в мысль его проникли, королева;

И если бы мне предложили первым

Здесь высказаться, я сказал бы то же.

Клянусь, пошла на дьявольские козни

По наущенью мужа герцогиня;

Но если б даже он не знал о них,

Все ж, свой высокий род превознося

(Ведь он прямой наследник государя),

Он этой похвальбой своей надменной

Безумную супругу подстрекнул

Злокозненными средствами готовить

Паденье государя своего.

Поток глубокий медленно струится

И, хоть он с виду тих, таит измену;

Лиса не лает, крадучись к ягненку.

Нет, Глостер не разгадан, государь, —

Он преисполнен лживости глубокой.

Иль не карал он, вопреки закону,

За небольшие преступленья смертью?

А будучи протектором, не он ли

В стране большие суммы собирал

Для платы войску, но не отсылал их?

От этого мы города теряли.

Все это пустяки в сравненье с тем,

Что время обнаружит в тихом Хемфри.

Вот что, милорды: ваше побужденье

Убрать все тернии с дороги нашей —

Похвально. Но сказать ли мысль мою?

Наш дядя Глостер столь же неповинен

В измене нашей царственной особе,

Как голубь или безобидный агнец;

Он слишком добродетелен и кроток,

Чтоб мыслить зло, готовить гибель мне.

Ах, что вредней безумного доверья?

На голубя похож он? Перья занял,

На деле ж он душою злобный ворон.

Он агнец? Шкуру он надел ягнячью,

На деле ж он по нраву хищный волк.

Обманщику надеть личину трудно ль?

Супруг мой, берегитесь; наше благо

Велит нам козни Глостера пресечь.

Да здравствует мой добрый государь!

Добро пожаловать, лорд Сомерсет;

Из Франции принес какие вести?

Вы всех владений ваших в этом крае

Лишились, государь; погибло все.

Дурная весть! На все господня воля...

Дурная весть и для меня. Ведь я

На Францию питал надежды крепко,

Как и на остров плодородный наш.

Так вянет мой цветок, не распустившись,

И гусеницы пожирают листья.

Но я свои дела поправлю скоро

Иль славную могилу обрету.

Всех благ властителю и королю!

Простите, государь, что опоздал я.

Нет, Глостер, знай: пришел ты слишком рано, —

И если ты не стал честней, чем прежде,

Тебя я за измену арестую.

Знай, герцог Сеффолк, я не покраснею;

В лице не изменюсь я при аресте.

Не знает страха тот, кто не запятнан.

Чистейший ключ не так далек от грязи,

Как от измены государю — я.

Кто обвинит меня? В чем я виновен?

Вы, говорят, с французов брали взятки

И жалованья войску не платили,

Из-за чего мы Франции лишились.

Так говорят? Кто это говорит?

Я жалованья войск не крал ни разу

И от французов ни гроша не брал.

Помилуй бог, я бодрствовал ночами —

Да, ночь за ночью, родине на благо.

Пусть каждую полушку, что загреб я,

И каждый грош, что у казны похитил,

Против меня предъявят в день суда!

Нет, много фунтов из моих достатков,

Чтоб от налога бедняков избавить,

Я гарнизонам нашим уплатил

И не просил ни разу возмещенья.

Милорд, удобно вам так говорить?

Я говорю лишь правду, бог мне в помощь!

Вы, будучи протектором, такие

Неслыханные пытки измышляли

Для провинившихся, что остров наш

Был тиранией заклеймен повсюду.

Когда я был протектором, все знают —

В одном лишь был виновен, в состраданье;

Смягчался я при виде слез злодея,

И он мольбою искупал свой грех.

И если не был предо мной убийца

Иль злой разбойник, что проезжих грабит,

Не налагал заслуженной я кары.

Убийц кровавых, правда, я пытал

Суровей, чем грабителей и прочих.

Легко в проступках малых оправдаться,

Но вас винят в тяжелых преступленьях;

Тут обелиться будет потрудней.

Вас именем монарха арестую

И поручаю лорду кардиналу

Вас охранять до времени суда.

Лорд Глостер, я надеюсь всей душой,

Что снимете с себя вы подозренья;

Внушает совесть мне, что вы невинны.

Ах, государь, печально время наше.

Задушена здесь доблесть честолюбьем,

И милосердье изгнано враждою;

Повсюду злые козни и интриги;

Нет справедливости в стране родной.

Их умысел на жизнь мою я знаю,

И если б смертью дал стране я счастье

И положил конец их тирании,

Охотно б я от жизни отказался.

Но смерть моя к игре их — лишь пролог,

И даже тысячи все новых жертв,

Которые сейчас беды не чуют,

Не завершат трагедии кровавой.

Взор Бофорта злость выдает сверканьем;

Лоб хмурый Сеффолка — его вражду;

Речами облегчает Бекингем

Давящей сердце ненависти бремя;

А лютый Йорк, что тянется к луне, —

Хоть руку дерзкую я прочь отдернул, —

Наветом лживым метит в жизнь мою. —

И вы, монархиня моя, с другими

Порочите меня без оснований

И приложили все свои усилья,

Чтоб мне врагом стал мой король любимый.

Да, вы обдумывали это вместе;

Я знал про ваши тайные собранья,

Где мне, безвинному, ковалась гибель.

Довольно лжесвидетелей найдется, —

Измены отягчат мою вину.

Старинная пословица права:

«Была б собака — палка уж найдется».

Его злословие невыносимо!

Ведь если тех, что охраняют вас,

Властитель, от ножа измены тайной,

Так станут оскорблять, клеймить, порочить,

И будет говорить злодей свободно,

То может охладиться рвенье их.

Иль королеву он не упрекнул

Искусно слаженною, дерзкой речью

В том, что побудила нас клеветать

На Глостера, чтоб свергнуть власть его?

Пускай себе бранится проигравший.

В том, что вы говорите, больше правды,

Чем полагали вы. Да, проиграл я,

Но горе тем, кто выиграл обманом!

Так проигравший вправе говорить.

Он все толкует вкривь; мы губим время. —

Лорд-кардинал, он под надзором вашим.

Взять герцога и крепко сторожить.

Ах, так-то Генрих свой костыль бросает,

Когда еще он на ногах нетверд!

Увы, отторгнут от тебя пастух,

И волки воют, на тебя оскалясь.

Когда б напрасны были страх и боль!

Я гибели твоей страшусь, король.

Милорды, что найдете наилучшим,

То делайте от нашего лица.

Как! Удаляетесь вы, государь?

Да, Маргарита; сердце тонет в скорби;

К моим глазам поток ее прихлынул.

Со всех сторон окутан я печалью, —

Что может быть прискорбнее тоски?

Ах, дядя Хемфри, на лице твоем

Начертаны правдивость, доблесть, честь;

И не пришла пора, мой добрый Хемфри,

Мне усомниться в верности твоей.

Какие же враждебные созвездья

Завидуют величью твоему,

Что эти лорды с нашей королевой

Твоей погибели безвинной ищут?

Ни им и никому ты зла не делал.

И как мясник берет теленка, вяжет

И тащит за собой к кровавой бойне,

И бьет его, коль в сторону он рвется, —

Так Хемфри беспощадно повлекли.

И как с мычаньем мечется корова

И смотрит вслед невинному тельцу

И может только тосковать о нем, —

Так я о добром Глостере тоскую,

И слезы лью, и вслед ему смотрю

Туманным взором, и помочь не в силах, —

Крепки его заклятые враги.

Я буду плакать над его судьбой,

Твердя: «Кто враг мне? То не Глостер мой».

Под знойным солнцем тает снег холодный.

К делам правленья холоден король

И преисполнен жалости пустой;

Его морочит Глостер, как стенаньем

Прохожих завлекает крокодил[93],

Иль, как змея, с блестящей, пестрой кожей,

Свернувшаяся под цветами, жалит

Ребенка, что прельщен ее красой.

Мудрее не придумаешь решенья,

И здравый смысл подсказывает мне:

Покинуть должен он скорее землю,

Чтоб страх пред ним навек покинул нас.

Да, это было бы всего разумней.

Но следует найти предлог пристойный;

Он должен быть законом осужден.

Ну нет, я не считаю это мудрым.

Король захочет Глостера спасти;

Быть может, и народ того ж захочет.

Все обвиненья слишком легковесны,

Чтобы казнить его, — лишь подозренья!

Итак, ему вы не хотите смерти?

Ах, Йорк, никто не хочет так, как я.

Желать того причин у Йорка больше.

Но вы, лорд-кардинал, и вы, лорд Сеффолк,

Скажите ваше мненье откровенно:

Протектором страны оставить Хемфри —

Не то же ль самое, что заставлять

Несытого орла, чтоб он цыпленка

От коршуна голодного стерег?

Цыпленок бедный не избег бы смерти.

Да, государыня, безумьем было б

Лису поставить сторожем овец.

Тот, кто в убийстве обвинен коварном,

Напрасно бы старался оправдаться

Тем, что еще его не совершил.

Нет, пусть умрет — затем что он лиса

И по своей природе — стаду враг,

Пока не обагрил он кровью пасть;

Ведь Глостер враг отъявленный монарху.

Что долго думать, как его прикончить —

Капканом ли, тенетами, лукавством,

Во сне иль бодрствующим? Все равно,

Лишь умер бы! Прекрасен тот обман,

Что отвращает пагубный обман.

Сказал ты смело, трижды славный Сеффолк!

Не будет смелым, если не свершить:

Ведь часто говорят не то, что мыслят.

Но, чтобы доказать, что речь моя

В согласье с сердцем, что в поступке этом

Лишь доблесть вижу, что хочу монарха

Избавить от врага, скажите слово —

И стану я духовником его[94].

Но я б желал, чтобы он умер прежде,

Чем примете вы, Сеффолк, сан священный.

Согласье дайте, одобряя дело, —

Вам исполнителя достану я:

Так я пекусь о благе государя.

Вот вам рука — поступок этот нужен.

Я то же говорю.

И я; и раз мы трое так решили, —

Что́ нам, коль наш оспорят приговор?

Я прибыл из Ирландии, милорды,

Вам сообщить: мятежники восстали,

Подняв оружие на англичан.

Пошлите помощь; ярость их прервите,

Пока не стала рана та смертельной,

Она еще свежа, — помочь возможно.

Починки спешной требует пролом.

Какой совет дадите в этом деле?

Послать туда регентом Сомерсета.

Удачливый правитель нужен там;

А он во Франции преуспевал.

Будь Йорк с политикой своей премудрой

Регентом в тех краях, не смог бы он

Так долго продержаться там, как я.

Не для того, чтоб все отдать, как ты:

Скорей бы потерял я жизнь свою,

Чем с бременем стыда домой вернулся,

Всю Францию бесславно потеряв.

Где ж раны у тебя? Ты не был ранен.

Тот не стяжал побед, кто так сохранен.

В пожар свирепый разгорится искра,

Коль раздувать и дров бросать в огонь.

Йорк добрый, милый Сомерсет, молчите.

Будь ты во Франции регентом, Йорк,

Могли б дела и хуже обернуться.

Как! Хуже худшего? О горький стыд!

Стыд на тебя, — ты так его желаешь!

Лорд Йорк, свою звезду вы испытайте.

Там дикие на нас восстали керны[95]

И красят землю кровью англичан.

Хотите вы в Ирландию вести

Отряд бойцов отборных из всех графств

И счастье испытать в войне ирландской?

Да, коль угодно это государю.

Все в нашей власти, — он согласье даст

И, что мы постановим, утвердит. —

Ну, славный Йорк, берись за это дело.

Доволен я. Доставьте мне солдат,

А я меж тем свои дела устрою.

Лорд Йорк, я о солдатах позабочусь.

Но к Глостеру коварному вернемся.

О нем довольно; я устрою так,

Что больше он не будет нас тревожить.

День близится к концу; уйдем отсюда. —

А мы, лорд Сеффолк, с вами потолкуем.

Лорд Сеффолк, через десять дней я буду

В Бристоле поджидать своих солдат,

Чтобы в Ирландию их переправить.

Исполню все старательно, лорд Йорк.

Теперь иль никогда — дух закали,

Решимостью смени свои сомненья;

Стань тем, чем быть надеялся, иль смерти

То, что ты теперь, предай. Так жить не сто́ит!

Пусть бледный страх безродными владеет

И не гнездится в королевском сердце.

Как вешний дождь, бежит за думой дума,

И все твердят о царственном величье.

Мой мозг усердней, чем паук прилежный,

Сеть выплетает, чтоб врагов поймать.

Отлично, лорды! Мудрое решенье —

Меня отсюда отослать с войсками.

Боюсь, вы отогрели на груди

Змею, что скоро вас ужалит в сердце.

Мне не хватало войск, — вы их мне дали;

Охотно их беру. Но так и знайте:

Вручили вы оружие безумцу.

В Ирландии могучий свой отряд

Кормить я буду, а меж тем раздую

В стране английской черный ураган,

Что унесет десятки тысяч душ

В рай или в ад. И не уймется буря,

Пока венец не осенит чело мне,

И, словно солнце, властными лучами

Не успокоит дикий этот вихрь.

А как проводника моих решений,

Я смельчака из Кента подстрекнул:

Джон Кед из Эшфорда

Поднять восстание в стране сумеет,

Принявши имя Джона Мортимера.

Пришлось мне видеть, как упрямый Кед

Один давал отпор отряду кернов.

Он пылко дрался, хоть торчали стрелы

В его боках, как иглы дикобраза;

Когда же наконец пришла подмога,

Он прыгать стал, как в пляске дикий мавр[96],

Кровавые отряхивая стрелы.

Не раз, одевшись, как лохматый керн,

Ходил он разговаривать с врагами

И возвращался к нам, никем не узнан,

И мне об их злодействах сообщал.

Вот этот дьявол здесь меня заменит.

На умершего Джона Мортимера

Лицом, походкой, речью он похож.

Таким путем узнаю мысль народа —

Как притязанья Йорка примет он?

Хотя б схватили Кеда, стали мучить, —

Все ж никакие пытки не принудят

Его сказать, кто подстрекнул к восстанью.

А если преуспеет он, — и это

Весьма возможно, — что ж, тогда вернусь

Я из Ирландии с военной силой,

Чтоб то пожать, что негодяй посеял;

Ведь если Хемфри будет умерщвлен

И Генрих свергнут, — я взойду на трон.

Беги к милорду Сеффолку; скажи,

Что, как велел, спровадили мы Хемфри.

Что мы наделали! Слыхал ли ты,

Чтоб кто-нибудь так умирал блаженно?..

Сюда идет милорд.

Ну что, вы с ним покончили, скажите?

Да, добрый лорд, он помер.

Вот это славно. В дом ко мне идите;

За смелую работу награжу вас.

Король и пэры здесь неподалеку.

Оправили вы герцога постель?

Исполнено ли все, что приказал я?

Да, добрый лорд.

Ступайте прочь.

Зовите дядю нашего скорей;

Скажите, нынче мы хотим проверить,

Так ли виновен он, как утверждают.

Сейчас за ним схожу я, государь.

Места займите, лорды, и прошу, —

Вы не судите слишком строго дядю;

Тогда лишь изрекайте приговор,

Когда вина вам станет очевидной.

Избави бог, чтоб зло торжествовало

И знатный лорд был осужден безвинно!

Дай бог, чтоб все исчезли подозренья!

За добрые слова благодарю.

Что это? Ты дрожишь? Ты побледнел?

Где дядя наш? Что там случилось, Сеффолк?

Король! В постели Глостер найден мертвым.

Помилуй бог!

То божий суд. — Во сне я видел нынче,

Что герцог нем, не вымолвит ни слова.

Что с вами? — Помогите! Умер он!

Поднять его, пощекотать в носу.

За помощью скорей! Очнись, мой Генрих!

Он ожил. — Государыня, терпенье.

О господи!

Что с вами, мой супруг?

Утешься, государь! Утешься, Генрих!

Как! Сеффолк начал утешать меня!

Не он ли вороном сейчас прокаркал,

Похитив страшным звуком силы жизни, —

И думает чириканьем овсянки,

Словами ласки из пустого сердца

Загладить карканья зловещий след?

Свой яд в словах медовых не скрывай;

Ко мне не прикасайся. Прочь, сказал я!

Твое касанье — что укус змеиный.

Глашатай гибели, прочь с глаз моих!

В твоих глазах кровавое злодейство

Царит в величье мрачном, мир пугая.

О, не смотри, твой взор наносит раны. —

Но нет, останься. Василиск[97], приди

И взором жертву новую убей.

Под сенью смерти обрету я радость;

Мне жизнь — двойная смерть, раз умер Глостер.

За что вы лорда Сеффолка браните?

Хоть герцог Хемфри был его врагом,

Все ж он скорбит о нем по-христиански.

Что до меня, — хоть он и был мой недруг,

Но если б слезы, горестные стоны

И вздохи, иссушающие кровь,

Способны были жизнь ему вернуть,

Ослепла б я от слез, слегла б от стонов

И стала бы подснежника бледней

От непрестанных вздохов, пьющих кровь, —

Чтоб только ожил благородный герцог.

Что могут обо мне подумать люди?

Все знали, что плохие мы друзья;

Подумать могут — я его сгубила,

Уста молвы начнут меня позорить,

И во дворцы проникнет клевета.

Вот что несет мне эта смерть. Увы мне!

Быть королевою в венце позора!

О горе мне! Несчастный дядя Глостер!

Нет, обо мне горюй: ведь я несчастней.

Ты отвернулся, прячешь ты лицо?

Но я не прокаженная, — взгляни.

Иль сделался глухим ты, как змея?

Так ядовитым стань, убей супругу.

Иль вся твоя отрада — в гробе Хемфри?

Так, значит, не любил ты Маргариту!

Ему во славу статую воздвигни

И вывеской пивных портрет мой сделай.

Не оттого ль чуть не погибла в море,

И дважды гнал меня противный ветер

К родной стране от берегов английских?

Иль ветер не остерегал меня,

Не говорил: «Беги гнезда ехидн

И на враждебный берег не ступай»?

Я вихри добрые кляла, а также

Того, кто выпустил их из пещеры[98],

Молила дуть к английским берегам

Иль наш корабль разбить о риф ужасный.

Не пожелал убийцей стать Эол,

Тебе оставив это злодеянье.

Игравшие в красивой пляске волны

Топить меня не захотели, зная,

Что ты своей жестокостью на суше

Меня потопишь в море горьких слез.

Утесы острые ушли в пески,

Не стали раздирать меня клыками,

Чтоб во дворце погибла Маргарита

От каменного сердца твоего.

Пока виднелись меловые скалы,

Стояла я на палубе под вихрем,

Меж тем как шторм нас гнал от берегов.

Когда же стали застилать туманы

Твой край от взоров пристальных моих,

Сняла я драгоценный медальон —

Оправленное в бриллианты сердце —

И в сторону Британии метнула,

И море приняло. Я ж пожелала,

Чтоб так же принял сердце ты мое.

И потеряла я твой край из виду,

И посылала очи вслед за сердцем,

Их мутными очками называла

За то, что скрылся Альбион от них.

Как часто Сеффолка просила я —

Орудье твоего непостоянства —

Сесть предо мной и чаровать речами,

Как некогда повествовал Асканий

Дидоне, обезумевшей от страсти,

Деяния, свершенные отцом

С тех пор, как в пламени погибла Троя[99].

Я не подобна ль ей, а ты — лжецу Энею?

Терпеть нет сил! Умри же, Маргарита!

Твой муж скорбит, что ты еще жива.

Идет молва, могучий государь,

Что Сеффолком и Бофортом убит

Предательски наш добрый герцог Хемфри.

Народ, как разъяренный рой пчелиный,

Вождя лишенный, мечется, гудя;

Готов он без разбору жалить всех.

Я бунт их успокоил, обещав,

Что им поведают причину смерти.

Что он скончался, Уорик, это правда.

Но как он умер, знает бог, не Генрих.

Войди в его покой, взгляни на тело

И рассуди, что вызвало кончину.

Исполню это. — Ты, отец, побудь

С мятежною толпой, пока вернусь я.

О, прогони, судья всевышний, мысль,

Мысль, что моим завладевает сердцем,

Твердя: «Насильем Хемфри умерщвлен!»

Прости мне, если подозренья ложны,

Затем что ты один лишь судия.

Согреть хотел бы бледные уста

Я тысячью горячих поцелуев

И оросить лицо потоком слез,

Поведать о любви своей немому,

Глухому трупу и в своих руках

Его бесчувственную руку сжать;

Но эти сетованья все напрасны, —

И, увидав земной, отживший образ,

Я только б растравил свою печаль.

Приблизьтесь, государь, на труп взгляните.

Увижу я всю глубь своей могилы;

С его душой вся радость отлетела:

В его лице себя я вижу мертвым.

Как верно то, что я стремлюсь душою

В чертог царя, принявшего наш образ,

Чтоб снять с людей проклятие отца,

Так я уверен, что рукой насилья

Погублен трижды славный герцог Глостер.

Ужасная, торжественная клятва!

Но чем свои слова докажешь, Уорик?

Смотри: кровь прилила к его лицу.

Я видывал своей умерших смертью:

Худы, бледней золы, бескровны были

Затем что кровь их устремилась к сердцу,

Которое звало ее на помощь,

Со смертью наступающей борясь.

Кровь стынет вместе с сердцем, не вернется

Румянить щеки, украшая их.

Его ж лицо, смотри, черно от крови,

Глаза раскрыты шире, чем при жизни,

Как у задушенного, смотрят жутко.

Раздуты ноздри, дыбом волоса,

А руки врозь раскинуты, как будто

За жизнь боролся он и сломлен был.

Смотри, пристали волосы к подушке,

Окладистая борода измята,

Как рожь, прибитая жестокой бурей.

Что он убит — не может быть сомненья:

Здесь каждый признак — тяжкая улика.

Но, Уорик, кто мог умертвить его?

Мы с Бофортом его оберегали,

А мы ведь, сэр, надеюсь, не убийцы.

Его враги заклятые вы оба —

И вам охрану Хемфри поручили!

Едва ль вы с ним, как с другом, обходились,

И он, как видно, повстречал врага.

Подозреваешь ты, что эти лорды

В его конце безвременном повинны?

Когда убитый бык лежит в крови,

А рядом с топором стоит мясник, —

Не очевидно ли, кем он зарезан?

Когда в гнезде у коршуна найдут

Скворца, — не ясно ль, как погибла птица,

Пусть даже клюв убийцы не в крови?

И здесь родятся те же подозренья.

Так вы — мясник, лорд Сеффолк? Где ваш нож?

А Бофорт — коршун? Где же клюв его?

Я не хожу с ножом, чтоб резать спящих.

Но вот мой меч, заржавевший в дни мира,

И будет он омыт в крови того,

Кто осквернил меня клеймом убийства.

Скажи, коль смеешь, горделивый Уорик,

Что в смерти Глостера виновен я.

На что лорд Уорик не дерзнет, коль Сеффолк

Его на это дерзко вызывает?

Не может он смирить свой дух надменный,

Заносчивость обидную отбросить,

Хотя б сто раз ему слал вызов Сеффолк.

Прошу вас, государыня, довольно.

Ведь слово каждое в его защиту —

Позор для королевского величья.

Презренный, низкий, тупоумный лорд!

Порочила ль когда-нибудь жена

Супруга своего, как мать твоя?

Она, должно быть, приняла на ложе

Мужлана грубого, и так привит

Был к древу благородному дичок;

Ты плод прививки той, не Невил родом.

Не будь твоя вина тебе щитом,

Я поменялся б ролью с палачом,

Тебя от срама лютого избавив.

И короля присутствием я связан,

Не то, кровавый трус, ты на коленях

Прощенья за слова свои просил бы,

Сказав, что разумел ты мать свою,

Что сам бастардом гнусным ты родился;

И, лишь приняв дань страха твоего,

Я по заслугам бы тебя отправил

В ад, злой вампир, сосущий кровь у спящих!

Не сонному тебе пущу я кровь,

Когда дерзнешь последовать за мной!

Идем скорей, иль повлеку тебя...

Хоть недостоин ты, с тобой сражусь

И духу Хемфри окажу услугу.

Крепчайший панцирь — доблестное сердце,

И трижды тот вооружен, кто прав!

Но тот, чья совесть злом совращена,

Будь он закован в латы, все же наг.

Что там за шум?

Как, лорды! Обнажили вы оружье

В присутствии моем? Как вы посмели?

Что там за крики буйные несутся?

Могучий государь, предатель Уорик

С толпою граждан на меня напал.

Там стойте. Все скажу я королю. —

Властитель, просит вам сказать народ,

Что если Сеффолка не обезглавят

Иль не изгонят из страны родной, —

Они его отсюда вырвут силой

И после тяжких пыток умертвят.

Они твердят, что Хемфри им убит,

Они твердят, что он погубит вас

И что одна лишь верность и любовь,

А не стремленье к злому мятежу

И не желанье вам противоречить

Их побуждают требовать изгнанья

Того, кто кажется им столь опасным.

Они твердят, пылая рвеньем к вам,

Что если б, государь, вы спать легли

И запретили бы себя тревожить,

Грозя немилостью своей иль казнью,

То, невзирая на запрет, при виде

Змеи, ползущей к вам с разъятым жалом,

Необходимо было б разбудить вас,

Чтоб ядовитый гад не превратил

Той роковой дремоты в вечный сон.

А потому, кричат они, вас будут

Оберегать, хотите вы иль нет,

От лютых змей, каков коварный Сеффолк,

Чьим смертоносным жалом роковым

Стократ достойнейший ваш добрый дядя,

Они твердят, предательски убит.

Лорд Солсбери! Ответ от короля!

Понятно, что народ, невежа грубый,

Шлет королю такое обращенье.

А вы, милорд, служить ему готовы,

Ораторское проявив искусство!

Честь велика для лорда Солсбери

Сюда послом явиться полномочным

От медников презренных к государю!

Ответ от короля, иль мы ворвемся!

Пойди и передай им, Солсбери:

Благодарю за их любовь и рвенье,

И если бы не требовали, все же

Я совершил бы то, о чем так просят:

Ведь сердце ежечасно мне пророчит,

Что Сеффолк навлечет беду на край;

И я клянусь величием того,

Чей недостойный здесь я представитель,

Что отравлять нам воздух будет он

Не долее трех дней, под страхом смерти.

О Генрих, разреши вступиться мне!

За Сеффолка достойного прошу я.

Зовя его достойным, недостойной

Становишься сама ты, королева.

Молчи. Коль станешь за него просить,

Ты гнев мой этим только увеличишь.

Когда бы это просто обещал,

То и тогда свое сдержал бы слово;

Но я поклялся — и решенье твердо.

Когда по истечении трех дней

Ты будешь найден в крае, где я правлю,

Не выкупишь ты жизни целым миром. —

Пойдем со мною, добрый Уорик мой;

Я о делах поговорю с тобой.

Пусть вам сопутствуют напасть и горе!

Сердечная тоска и злые муки

Подругами пусть будут вам всегда!

Где двое вас, пусть дьявол будет третьим

Пусть вас преследует тройная месть!

Оставь свои проклятья, дорогая;

Дай Сеффолку, скорбя, с тобой проститься.

Трус, баба, малодушное созданье!

Иль не хватает духу клясть врагов?

Чума на них! Зачем их проклинать?

Когда бы клятвы убивать могли,

Как стоны мандрагоры[100], я нашел бы

Отравленные, жгучие слова,

Свирепые, ужасные для слуха,

И, стиснув зубы, прошипел бы их

С такою ненавистью непомерной,

Как Злоба бледная в пещере адской.

Язык мой запинался б от угроз,

Глаза б метали искры, как кремни;

Как у безумца, волоса бы встали.

Да, каждый мой сустав их проклинал бы.

Но и теперь разорвалось бы сердце,

Когда б я их не клял! Пусть будет яд

Напитком их, а желчь — их лучшим яством,

Сладчайшей сенью — роща кипарисов,

Отрадой взора — злобный василиск,

Нежнейшей лаской — ящерицы жало,

И музыкой — шипение змеи,

А сыч зловещий пусть концерт дополнит!

Все ужасы кромешной, адской тьмы...

Довольно, милый, ты себя лишь мучишь,

И эти страшные твои проклятья,

Как солнце, отраженное стеклом,

Или ружье, где пороху сверх меры,

Всю силу обращают на тебя.

Ты клясть велела — и велишь умолкнуть?

Клянусь землей, откуда изгнан я,

Что мог бы клясть в теченье зимней ночи,

Хотя б стоял нагой на горной круче,

Где от мороза травы не растут,

И счел бы то минутною забавой.

Молю тебя, довольно! Дай мне руку,

Чтоб мне ее слезами оросить.

Пусть это место дождь не увлажнит

И знаков горести моей не смоет.

О, если б навсегда мой поцелуй

Запечатлелся на твоей руке,

Чтоб вспоминал ты, глядя на печать,

Про те уста, что по тебе вздыхают!

Иди же, чтобы я познала горе;

Лишь мыслю я о нем, пока ты здесь.

Так думает богатый о нужде.

Я возвращу тебя, иль, будь уверен,

Сама себя изгнанью обреку.

Что ж, без тебя и так мне жизнь — изгнанье!

Иди, не говори со мной, иди же...

Нет, погоди! Так, обнимаясь нежно,

Два осужденных друга длят прощанье,

Разлука им в сто раз ужасней смерти.

Но все ж прощай! Прощай, с любимым жизнь!

Так бедный Сеффолк изгнан десять раз:

Раз — королем и трижды три — тобою.

Когда б не ты, я б не скорбел о крае;

Пустыня людной бы казалась мне,

Будь я в небесном обществе твоем:

Ведь для меня, где ты — там целый мир,

И все мирские блага и восторги;

Где нет тебя — там пустота и мрак.

Я больше не могу... Живи, знай радость,

Вся радость для меня в том, что живешь ты.

Куда спешишь ты, Вокс? Какие вести?

К его величеству, чтоб доложить,

Что кардинал наш Бофорт умирает,

Недугом тяжким он сражен внезапно.

Таращит он глаза, и ловит воздух,

И богохульствует, и всех клянет.

То словно с духом Хемфри говорит он,

То призывает короля к себе

И, будто Генриху, подушкам шепчет

Своей души обремененной тайны.

Я послан государю сообщить,

Что и сейчас его зовет он громко.

Иди с печальной новостью к монарху.

Увы! Что наша жизнь! И что за весть!

Но что грущу я о минутном горе,

Когда сокровища души лишаюсь.

Лишь о тебе одном горюю, Сеффолк,

И слезы лью, подобно южным тучам[101]!

Питают землю слезы их, мои же —

Печаль мою. — Теперь ступай отсюда.

Ты знаешь, государь сейчас придет;

Коль вместе нас застанет, ты погиб.

С тобой расставшись, я не в силах жить,

А умереть перед тобой — ведь это

Лишь сон отрадный на твоей груди!

Я отдал бы последний вздох свой небу

Так сладостно и кротко, как младенец

У материнской груди умирает;

А без тебя кричал бы, как безумный,

Чтоб ты пришла и мне закрыла очи

И чтоб замкнула мне уста губами.

Ты отлетающий мой дух вернула б

Или в тебя его вдохнул бы я

И стал бы жить в Элизиуме дивном.

Смерть близ тебя — лишь радостная шутка,

А без тебя — мученье горше смерти.

Дозволь остаться мне — и будь что будет!

Иди! Разлука — едкое лекарство,

Что применяют для смертельных ран.

Во Францию, мой милый! Шли мне вести.

Где б ни был ты в земном, широком мире,

Пошлю Ириду[102], что тебя разыщет.

Иду.

С собой мое уносишь сердце.

Такой алмаз от века не хранился

В столь горестном ларце. Мы разойдемся,

Как челн, разбитый надвое грозой.

Там — путь мой к гибели...

А здесь — путь мой.

Ну, как вы поживаете, милорд?

Ответьте государю своему.

Когда ты смерть, дам Англии казну,

Купить второй такой же остров сможешь, —

Лишь дай мне жить и прекрати мученья.

О, это признак нехорошей жизни —

Такой безумный перед смертью страх.

С тобою, Бофорт, говорит король.

Меня судите, коль угодно. Умер

В постели он, — где ж больше умирать?

Могу ли я людей заставить жить? —

О, не пытай меня, во всем признаюсь. —

Он ожил? Покажите ж мне его;

Дам тысячу я фунтов, чтоб взглянуть.

Но он слепой — засыпал прах глаза.

Да причешите волосы ему;

Смотри, смотри, они торчат, как ветви,

Смолою смазанные, чтоб крылатый

Мой дух поймать. Пить дайте! Пусть аптекарь

Яд принесет, который я купил.

О вечный двигатель небес, взгляни

На страждущего милосердным оком!

О, прогони лукавого врага,

Что осаждает гибнущую душу!

Отчаянье из сердца изгони!

Смотри, скрежещет он зубами в муках!

Оставь его, пусть в мире отойдет.

Мир да пошлет господь его душе!

Лорд-кардинал, коль думаешь о рае,

Приподними хоть руку в знак надежды. —

Кончается, не подавая знака. —

О боже, отпусти ему грехи!

Такая злая смерть — знак мерзкой жизни.

Не осуждай его; ведь все мы грешны. —

Закрыть ему глаза. Спустите полог.

А мы пойдем предаться размышленьям.

Болтливый, пестрый и греховный день

Уж спрятался в морскую глубину,

И волки, громко воя, гонят кляч,

Что тащат ночь, исполненную скорби[103],

И сонными, поникшими крылами

На кладбищах могилы осеняют

И дымной пастью выдыхают в мир

Губительную, злую темноту.

Ну, приведите пленников сюда.

Пока стоит на якоре пинасса[104],

Они заплатят выкуп здесь, на взморье,

Или окрасят кровью бледный берег. —

Шкипер, ты этим пленником владей.

Ты, штурман, этого бери себе. —

А этот...

Уолтер Уитмор, будет твой.

Каков мой выкуп, шкипер? Говори.

Крон тысяча, иль голову снесу.

Ты дашь мне столько же, не то умрешь.

Вам жаль две тысячи каких-то крон?

И вы еще дворянами зоветесь! —

Башки срубить мерзавцам! — Вы умрете.

Не возместит такой ничтожный выкуп

Нам жизнь товарищей, погибших в битве.

Я заплачу, лишь пощади мне жизнь.

Я тоже; напишу сейчас домой.

Я потерял во время схватки глаз,

И ты в отместку должен умереть;

Да и других прикончил бы я тоже.

Не торопись. Бери-ка лучше деньги.

Подвязки орден видишь ли на мне?

Я дворянин и выкуп дам любой.

Я тоже из дворян. Я Уолтер Уитмор.

Что? Ты дрожишь? Иль смерть тебе страшна?

Мне страшно это имя — в нем погибель.

Один мудрец мой гороскоп составил

И говорил, что от воды умру я.

Но, верю, ты не будешь кровожадным.

Ведь Го́тье[105] — правильнее звать тебя.

Го́тье или Уолтер — все едино мне...

Стыдом не осквернялось это имя,

Но меч всегда смывал с него пятно;

И если стану торговать я местью,

Пусть меч мой сломят, разобьют мой щит

И трусом по свету меня ославят!

Стой, Уитмор, пленник твой — вельможа знатный,

Я — герцог Сеффолк, Уильям Де-Ла-Пуль.

Как! Герцог Сеффолк? И в таких лохмотьях?

Лохмотья к герцогам не прирастают.

Ходил переодетым и Юпитер.

Да, но ни разу не был он убит.

Ланкастеров властительная кровь,

Кровь Генриха не будет пролита

Таким поганым конюхом, как ты.

Иль не держал ты стремя у меня?

Иль не бежал вприпрыжку ты без шапки

За мулом пышно убранным моим

И счастлив не был ли моим кивком?

Как часто ты служил мне за столом

И, стоя на коленях, брал подачки,

Когда я с королевой пировал!

Припомни же все это и смирись;

Да гордость неуместную оставь.

Бывало, ты стоял в моей прихожей

И ждал почтительно, когда я выйду.

Рука моя — вот эта — уж не раз

Тебя своею подписью спасала, —

Так пусть она язык твой укротит.

Не проколоть ли, капитан, мерзавца?

Сперва его словами проколю.

Они тупы, как сам ты, подлый раб!

Ведите прочь его, чтоб на баркасе

Срубить ему башку.

Рискнешь своей?

Да, Пуль.

Пуль?

Пуль! Сэр Пуль! Милорд болотный[106]!

Ах, яма сточная, гнилая лужа,

Чей смрад и грязь мутят сребристый ключ,

Откуда пьет страна. Теперь-то я

Заткну твою зияющую пасть,

Что проглотила острова казну!

Уста, что целовали королеву,

Теперь пусть лижут землю, и ты сам,

С улыбкой встретивший кончину Хемфри,

Ветрам напрасно будешь скалить зубы:

В ответ услышишь только смех их грубый.

Ты будешь ведьмам ада женихом

За то, что властелину англичан

Сосватал дочь ничтожного монарха,

Без подданных, без денег, без венца.

Возвысился ты хитростью бесовской,

И как честолюбивый Сулла, ты

Пресыщен, сердце матери пожрав[107].

Французам продал ты Анжу и Мен;

Мятежники нормандцы чрез тебя

Нам дерзостно грозят, а пикардийцы,

Убив правителей, форты забрали

И нам вернули раненых солдат.

А Невили, — и с ними славный Уорик, —

Которые вовек не обнажали

Своих мечей могучих понапрасну,

Вооружились гневно на тебя.

Дом Йорка, что отторгнут от престола

Убийством неповинного монарха[108]

И дерзкой, гордой, хищной тиранией,

Пылая мщением, несет на стягах

Лик солнца, полускрытый облаками,

Стремящийся победно воссиять;

И надпись там стоит: «Invitis nubibus»[109].

Народ здесь в Кенте весь вооружился;

А в довершенье срам и нищета

Проникли к государю во дворец —

И все через тебя. — Прочь! Взять его!

О, если б я был богом, чтоб метнуть

В презренных, мерзких негодяев громы!

Гордятся пустяками проходимцы,

И этот подлый капитан галеры

Надменнее грозит мне, чем Баргул,

Иллирии прославленный пират[110].

Шмели орлиной крови не сосут,

Но грабят ульи. Невозможно мне

Погибнуть чрез тебя, ничтожный раб.

Гнев, не раскаянье, во мне ты вызвал.

Во Францию я послан королевой;

Через пролив меня ты переправишь.

Что скажешь, Уолтер?..

Тебя я переправлю на тот свет.

Gelidus timor occupat artus[111].

Боюсь тебя.

Причина есть бояться, вот увидишь.

Что, струсил ты? Теперь готов согнуться?

Милорд, его смягчите кроткой речью.

Речь Сеффолка властна, тверда, сурова.

Повелевать привык он, не просить.

Пристало ли ему таких мерзавцев

Молить смиренно? Нет, скорей склоню

Я голову на плаху, чем колени

Пред тем, кто не господь и не король мой.

Пусть лучше голову на шест посадят,

Чем обнажу ее перед холопом.

Чужд страха тот, кто благородной крови;

Снесу я больше, чем свершить посмеешь.

Убрать его! Довольно он болтал.

Так проявите всю жестокость вашу,

Чтоб смерть мою вовек не позабыли!

Великие порой от подлых гибнут.

Разбойник, гладиатор, римский раб

Зарезал Туллия; бастардом Брутом

Заколот Юлий Цезарь; дикарями —

Помпей[112], а Сеффолка убьют пираты.

А что до тех, кому назначен выкуп,

Хочу я, чтоб один отпущен был. —

Идите вы за мной, а он уйдет.

Пусть голова и тело здесь лежат;

Любовника схоронит королева.

О зверское, кровавое деянье!

Я труп его доставлю королю;

Когда не государь, друзья отмстят

И королева, что его любила.

Подонки Кента, мразь, мятежный сброд!

Сложить оружье, висельники! Живо!

И по домам! Оставьте негодяя.

Король простит вас, если разойдетесь.

Но будет гневен, грозен, беспощаден

К ослушникам. Сдавайтесь — иль умрете.

Плевать мне на разряженных рабов!

Я говорю с тобой, народ мой добрый,

Над кем надеюсь в будущем царить:

Ведь я наследник истинный престола.

Мерзавец! Каменщиком был отец твой,

А сам ты стриг сукно. Ведь это правда?

Адам садовник был.

Что из того?

А вот что: Эдмунд Мортимер, граф Марч,

Взял в жены дочку Кларенса, не так ли?

Так, сэр.

И от нее имел двух близнецов.

Неправда.

В том и вопрос; я говорю, что правда.

Кормилице близнец был отдан старший

И нищенкой какой-то был украден.

Не зная о своем родстве и крови,

Он каменщиком стал, когда подрос.

Я сын его. Коль можешь, отрицай.

Все истина. Он будет королем.

Вы верите поденщика словам,

Который мелет вздор?

Да, верим, верим! Убирайтесь прочь!

Джек Кед, скажи, ведь ты подучен Йорком?

О жалкое невежество и грубость!

Нет! Голову срубить ему за это!

Когда не помогают уговоры,

Давайте нападем на них с войсками.

Ступай, герольд, провозгласи повсюду

Изменниками всех, восставших с Кедом.

Тех, что сбегут до окончанья битвы,

Повесят на глазах детей и жен

У собственных ворот их, для острастки.

Кто верен королю, идем за мной!

Кто друг народу, все идем за мной!

Мужами будьте, — за свободу бой!

Не пощадим ни лордов, ни дворян, —

Лишь тех, кто ходит в драных башмаках,

Затем, что люди честные они

И сплошь пристали б к нам, когда бы смели.

Слыхала я, что скорбь смягчает дух

И делает его пугливым, слабым.

Довольно слез, подумаем о мести!

Но кто бы мог не плакать, видя это?

Прижму я к сердцу голову его;

Но где же тело, чтоб его обнять?

Какой ответ даст ваше величество на требования мятежников?

Пошлю епископа увещевать их.

Избави бог, чтоб столько душ безвинных

Погибло от меча! Я сам готов

С вождем их Джеком Кедом говорить, —

Лишь бы не сгибнуть им в кровавой битве.

Постой, я перечту прошенье их.

О изверги! Как этот лик прекрасный,

Что мною управлял, подобно солнцу,

Не вызвал жалости в сердцах у тех,

Кто созерцать его был недостоин?

Лорд Сей, Кед клялся голову срубить вам..

Надеюсь, срубите ему вы прежде.

Что, королева милая моя?

Ты все о смерти Сеффолка скорбишь?

Боюсь, любовь моя, когда б я умер,

Ты обо мне не так бы горевала.

Нет, дорогой, я умерла бы с горя.

Какие новости? Зачем спешил ты?

Враг в Саутуорке[118]. Спасайтесь, государь!

Кед объявил, что он лорд Мортимер,

Потомок дома Кларенса, — и вас

Захватчиком открыто называет;

В Уэстминстере короноваться клялся.

Войска его — оборванные толпы

Холопов, батраков свирепых, грубых.

Смерть братьев Стеффордов вселила в них

Отвагу и решимость наступать.

Дворян, ученых, судей и придворных

Червями жадными они зовут

И смерти их намерены предать.

Безбожники! Не знают, что творят.

Мой государь, укройтесь в Киллингуорте[119],

Пока сберем войска, чтоб их сломить.

Ах, если б герцог Сеффолк был в живых!

Мятежников бы живо усмирил он.

Лорд Сей, изменникам вы ненавистны, —

Так с нами отправляйтесь в Киллингуорт.

На вас бы этим я навлек опасность:

Один мой вид невыносим для них.

Итак, решил остаться я в столице;

От черни постараюсь схорониться.

Кед овладел уж Лондонским мостом.

Бегут, дома бросая, горожане;

А жадный до поживы сброд спешит

Примкнуть к изменнику — и все клянутся

Разграбить город весь и ваш дворец.

Скорее, государь мой, на коня!

Идем, супруга. Бог — надежда наша.

Нет у меня надежды — умер Сеффолк.

Прощайте, лорд; бунтовщикам не верьте.

Не верьте никому: предать все могут.

Я твердо верю лишь в свою невинность,

А потому решителен и смел.

Могу лишь дать вам небольшой отряд;

Ведь и меня враги тревожат здесь:

Они пытались Тауэр захватить.

Идите в Смитфилд и народ сберите,

А я пошлю туда к вам Метью Гоффа. —

В бой за монарха, за страну, за жизнь!

Итак, прощайте, должен я уйти.

Что ж из того?

Вы, люди Кента...

Одно лишь: bona terra, mala gens[122].

Долой его! Долой! Он говорит по-латыни.

Сперва сказать мне дайте, а потом

Меня куда угодно отведите.

В своих «Записках»[123] пишет Цезарь: Кент —

На острове приятнейшая область;

Прекрасен край, и много в нем богатств;

Народ приветлив, храбр, богат, усерден.

И вы, надеюсь, жалости не чужды.

Не отдал я Нормандии и Мена,

Но жизнь бы отдал я, чтоб их вернуть.

Творил я правосудие и милость;

К мольбам склонялся я, не к приношеньям.

Когда я подать налагал на вас

Не вам на благо, королю и краю?

Ученых я дарами осыпал,

Затем что сам возвысился чрез книги.

Невежество — проклятие господне,

А знанье — крылья, что несут нас к небу.

Коль вы не одержимы духом злым,

Не захотите вы меня убить.

Я говорил с чужими королями

Для пользы вашей...

У сильных руки длинные, и часто

Врагов, не видя их, разил я насмерть!

О мерзкий трус! Ты сзади нападал?

Я бледен стал, трудясь на вашу пользу.

Трудясь, решая тяжбы неимущих,

Болезни нажил я, сгубил здоровье.

Дрожу я от недуга, не от страха.

Скажите мне: в чем провинился я?

Искал ли я богатства и почета?

Набил сундук награбленной казной?

Иль чересчур наряд роскошен мой?

Кому вредил? За что убить хотите?

Не обагрял я рук невинной кровью,

Лукавых мыслей не таил в душе.

О, жизнь оставьте мне!

Ах, земляки! Когда к молитвам вашим

Всевышний будет глух, как сами вы, —

Что ваши души после смерти ждет?

Итак, смягчитесь, жизнь мне пощадите.

Долой его! Исполнить, что велел я.

Вот те, кто помешать тебе посмеет.

Знай, Кед, что мы послы от короля

К народу, соблазненному тобой;

Мы объявляем полное прощенье

Всем, кто пойдет домой, тебя покинув.

Что скажете, вы, земляки? Сдавайтесь

И покоритесь милости монаршей.

Иль поведет мятежник вас на казнь?

Кто любит короля и ждет прощенья,

Пусть шапку бросит вверх и закричит;

«Бог, короля храни!»

Кто враг ему, не чтит его отца,

Перед которым Франция дрожала,

Взмахни мечом и мимо проходи.

Бог, короля храни! — Бог, короля храни!

За Кедом мы пойдем! Пойдем за Кедом!

Иль Генрих Пятый Кеду был отцом,

Что вы кричите: «Мы пойдем за ним»?

Иль он во Францию вас поведет,

Пожалует вас в герцоги и графы?

Нет дома у него, укрыться негде,

И он прожить не может без разбоя,

Не грабя ваших близких или вас.

Вот будет срам, когда во время свары

Француз трусливый, покоренный нами,

Из-за моря придет нас покорить!

Я вижу, как в гражданской этой смуте

Хозяйничают в Лондоне пришельцы,

Крича с презреньем встречным: «Мужичье!»

Пусть лучше сгинут десять тысяч Кедов,

Чем вам склониться под ярмо французов.

Во Францию! Мощь воскресим былую,

Щадите Англию, страну родную.

Богат король, вы храбры и сильны:

Победу мы стяжаем. С нами бог!

Как! Он бежал! Ступайте вслед за ним.

Кто голову его снесет монарху,

В награду тысячу получит крон.

За мной, бойцы; и мы измыслим средство,

Как с государем всех вас примирить.

Какой из государей на земле

Так мало видел радости, как я?

Едва с моей расставшись колыбелью,

Я был, грудной младенец, коронован.

Так страстно подданный венца не жаждет,

Как жажду я быть подданным простым.

Отрадные известья, государь!

Что, Бекингем, изменник Кед захвачен

Иль отступил, чтобы собраться с силой?

Бежал он, а войска его сдаются,

И вот смиренно, с петлями на шее,

Ждут приговора вашего, король.

Разверзни, небо, вечные врата —

Прими хвалу мою и благодарность. —

Бойцы, вы нынче жизнь себе спасли,

Явив любовь к монарху и стране.

Всегда намерений держитесь добрых, —

И Генрих, как бы ни был он несчастен,

К вам никогда немилость не проявит.

Итак, благодарю вас и прощаю.

Ступайте каждый в свой родимый край.

Бог, короля храни! Бог, короля храни!

Дозвольте, государь, вам доложить:

Вернулся из Ирландии наш Йорк

И с мощной, многочисленною ратью

Из галлогласов[125] и отважных кернов

В порядке стройном шествует сюда

И громко заявляет по дороге,

Что хочет устранить лишь Сомерсета:

Изменником его считает он.

То Кед, то Йорк стране грозят бедой:

Так спасшийся от бурь корабль в затишье

Захватывают дерзкие пираты.

Едва лишь прогнан Кед и враг рассеян,

Вооружился Йорк ему на помощь. —

Пойди ему навстречу, Бекингем,

Спроси, зачем оружье поднял он,

И передай ему, что герцог Эдмунд

Немедленно отправлен будет в Тауэр. —

Ты в заточенье будешь, Сомерсет,

Пока войска его не разойдутся.

Мой государь,

Охотно я темнице покорюсь

И даже смерти ради блага края.

Чтоб ни было, не будь с ним груб в речах:

Горяч он и не терпит резких слов.

Исполню, государь. Не сомневаюсь,

Что я улажу дело вам во благо.

Пойдем, жена. Научимся мы править,

Иль Англия власть нашу проклянет.

О, кто, живя в придворной суете,

Таким покоем может наслаждаться?

Отцовское наследье небольшое

Дороже мне, чем государя власть.

В чужом паденье не ищу я славы

И не стараюсь накопить богатства.

Довольствуюсь своим достатком я;

Бедняк уходит сытым от меня.

Зачем тебя я стану выдавать?

Ведь я тебя не знаю, грубиян.

Иль мало, что в мой сад забрался ты,

Как вор, чтоб мой ограбить огород,

И смеешь ты еще грозить мне нагло?

Покуда Англия стоит, не скажут,

Что Айден Александр, эсквайр из Кента,

Вел с голодающим кровавый бой. —

В мои глаза вперись упорным взглядом,

Попробуй взором одолеть меня.

Сравни себя со мной: ты много меньше;

Кулак твой равен пальцу моему;

Твоя нога — трость пред моим бревном;

Ступней в тебе всю силу сокрушу:

И если я взмахну своей рукою,

Тебе в земле уж вырыта могила.

Не нужно слов и шумных пререканий;

Пусть скажет меч, о чем я умолчу.

Так мной убит изменник гнусный Кед? —

Меч, буду чтить тебя за этот подвиг;

Висеть ты будешь над моей могилой.

С тебя не смою эту кровь. Она

Тебя, как плащ — герольда, облечет,

Вещая про хозяина почет.

Ты оскорбил меня, свидетель бог.

Умри! Проклятие тебя родившей!

Как погрузил тебе я в тело меч,

Так в ад хотел бы погрузить и душу.

Я за ноги поволоку тебя

К навозной куче: там тебе могила.

Срублю твою предерзкую башку

И с торжеством снесу ее монарху,

Оставив туловище в снедь воронам.

Йорк прибыл предъявить свои права,

Снять с Генриха бессильного корону.

Торжественно звонить в колокола

И жечь огни потешные поярче,

Приветствуя законного монарха!

O sancta majestas![126] Как не купить тебя

Ценою дорогой? Пусть покорится,

Кто править не сумел. Моей руке

Пристало золото одно держать;

Тогда лишь силу придаю словам,

Когда зажат в ней скипетр или меч.

Клянусь душою, скипетр будет в ней, —

Им лилии французские сшибу.

Кто здесь? Мне Бекингем пришел мешать?

От короля он прислан. Притворимся...

Привет мой, Йорк, коль ты добро задумал.

Привет твой принимаю, Бекингем.

Послом пришел ты или от себя?

Послом от государя твоего —

Узнать, зачем в дни мира меч ты поднял

И почему ты — подданный, как я, —

Нарушив клятву и свою присягу,

Собрал такую рать без разрешенья

И близко так подвел ее к двору.

Едва могу от гнева говорить —

Рубить бы мог я скалы, сечь гранит, —

Так дерзкими речами я взбешен;

И словно в древности Аякс, готов я

Обрушить ярость на быков и коз[127].

Я по рожденью выше короля,

На короля я более похож

И царственнее в помыслах своих.

Но до поры прикинусь я смиренным,

Пока ослабнет он, а я усилюсь.

О Бекингем, прошу, прости меня,

Что я тебе не сразу дал ответ.

Душа омрачена глубокой грустью.

Привел я войско, чтобы отстранить

От короля злодея Сомерсета,

Что изменил ему и государству.

Ты слишком много на себя берешь.

Но если ты затем лишь поднял меч,

То государь твою исполнил просьбу:

Посажен в Тауэр герцог Сомерсет.

Ручаешься ты честью, что он пленник?

Да, я ручаюсь честью, что он пленник.

Тогда я распущу свои войска. —

Спасибо вам, солдаты, разойдитесь.

Сберитесь завтра в поле близ Сент-Джорджа:

Там я раздам и плату и награды. —

Готов монарху доброму отдать

Я сына старшего, — нет, всех сынов

В залог любви и верности своей;

Пришлю их всех с охотой величайшей.

Коней, оружье, земли — все ему

Отдам я, лишь бы умер Сомерсет.

Твою покорность одобряю, Йорк.

Пойдем же вместе к королю в шатер.

Что, Бекингем? Не хочет Йорк вредить нам,

Раз об руку с тобою он идет?

Со всей покорностью, со всем смиреньем

Йорк предстает пред вами, государь.

Тогда зачем привел ты это войско?

Чтоб Сомерсета изверга убрать

И биться с Кедом, злым бунтовщиком;

Но я слыхал, что он уже разбит.

Коль человеку грубому, простому

Дозволено явиться к государю, —

Вот голову изменника принес я.

То Кеда голова, что мной убит.

То Кеда голова? — Ты правосуден,

О боже всеблагой! — Взглянуть мне дайте

На мертвое лицо того злодея,

Кто столько мне тревог живой доставил. —

Скажи, мой друг, ты сам его убил?

Да, государь.

Как звать тебя? Какого ты сословья?

Я — Айден Александр, всего лишь бедный

Эсквайр из Кента, преданный монарху.

Не соизволите ли, государь,

В сан рыцарский возвесть его за подвиг?

Склони колени, Айден.

Рыцарь, встань.

В награду тысячу получишь марок.

Хотим мы, чтобы впредь ты нам служил.

Пускай заслужит эту милость Айден

И будет верен королю всю жизнь!

Вот с королевой Сомерсет идет.

Скажи, пускай его от Йорка скроют.

Не скроется он и от сотни Йорков,

Но смело выступит лицом к лицу.

Что это? На свободе Сомерсет?

Ну, Йорк, плененным думам дай простор,

Пусть выскажет их гневный твой язык!

Смогу ли я терпеть вид Сомерсета?

Король лукавый, ты нарушил слово,

Хоть знал, что не снесу я оскорбленья.

«Король», — сказал я? Нет, ты не король;

Не может тот народом управлять,

Кто и с одним изменником не сладит.

Не впору голове твоей корона:

Паломника тебе подходит посох,

А не державный скипетр короля.

Мне увенчать должна чело корона,

И взор мой, как Ахиллово копье[128],

То хмурясь, то блеснув улыбкой, будет

Попеременно ранить и целить.

Моя рука способна скипетр взять

И утверждать им властные законы.

Посторонись! Клянусь я небесами,

Повелевать не будешь больше тем,

Кто небом создан, чтоб тобою править.

Чудовищный изменник! Арестую

Тебя я за измену королю.

Моли, склонив колени, о прощенье!

Мне — на колени встать? Спроси вот их,

Потерпят ли, чтоб я склонил колени. —

Зовите сыновей моих сюда.

Они скорей свои мечи заложат,

Чем разрешат меня под стражу взять.

Зовите Клиффорда сюда скорей;

Пусть скажет, могут ли бастарды Йорка

Порукой быть изменнику отцу.

Забрызганная кровью чужестранка!

Неаполя презренное исчадье

И Англии окровавленный бич!

Тебя знатнее Йорка сыновья

И мне порукой будут; горе тем,

Кто смеет их ручательство отвергнуть.

Вот Клиффорд; он отвергнет их поруку.

Да здравствует король, мой повелитель!

Благодарю. Какие вести, Клиффорд?

Нет, гневным взором нам не угрожай.

Мы — государь твой: вновь склони колени —

И мы простим тебе ошибку эту.

Вот мой король; я не ошибся, Йорк,

Но ты во мне ошибся глубоко. —

В Бедлам его! Уж не рехнулся ль он?

Да, Клиффорд, бешеное честолюбье

Его толкнуло против нас восстать.

Изменник он; отправьте Йорка в Тауэр

И отсеките дерзкую башку.

Он арестован, но не хочет вам

Повиноваться; говорит, что дети

Ручаться будут словом за него.

Не так ли, сыновья?

Да, если вам поможет наше слово.

А не поможет слово — меч поможет.

Что за гнездо изменников пред нами!

Взгляни-ка в зеркало: изменник — там.

Я — твой король, а ты изменник подлый. —

Позвать двух храбрых медведей моих,

Чтобы они, цепями погремев,

Свирепых этих шавок распугали.

Пусть Солсбери и Уорик к нам придут[129].

Так вот — медведи? Насмерть их затравим,

И скрутим мы цепями вожака,

Коль приведешь ты их на место травли.

Не раз видал я, как горячий пес

Кусался, злясь, что не пускают к зверю,

Но, получив удар медвежьей лапы,

Хвост поджимал и с визгом удирал.

Такой же срам и с вами приключится,

Коль с Уориком помериться дерзнете.

Прочь, куча злобы, гнусный недоносок,

Урод, горбатый телом и душой!

Так! Мы сейчас вам жару зададим.

Смотри, чтоб этот жар вас не обжег.

Ты, Уорик, разучился гнуть колени? —

Позор твоим сединам, Солсбери,

Безумный вождь помешанного сына!

Как! Неужели ты на смертном ложе

Разыгрывать бунтовщика намерен

И сквозь очки выискивать беду[130]?

О, где же преданность? О, где же честность?

Коль их из головы седой изгнал ты,

Где на земле пристанище найдут?

Иль воевать ты хочешь и в могиле

И кровью старость честную марать?

Иль, старец, опытом не умудрен ты?

Иль опыт свой ты обратил во зло?

Стыдись! Склони передо мной колени;

Их без того к могиле клонит старость.

Милорд, я поразмыслил о правах

Прославленного герцога на трон,

И я по совести признал его

Наследником законным королевства.

А разве ты мне в верности не клялся?

Да, клялся.

Нарушишь ли пред небесами клятву?

Хоть присягать греху — великий грех,

Но больший грех — сдержать обет греховный.

Кого возможно клятвой обязать

Свершить убийство, путника ограбить,

У девушки похитить непорочность,

Лишить сирот наследья родового,

Отторгнуть у вдовы ее права —

На том лишь основании, что он

Торжественно поклялся это сделать?

Изменник не нуждается в софизмах.

Где Бекингем? Пусть он вооружится.

Зови его и всех твоих друзей, —

Решил я умереть иль стать монархом.

Свершится первое, коль сны правдивы.

Ложись-ка ты в постель и снам предайся,

Чтоб охранить себя от гроз военных.

Я вынесу и не такую бурю,

Какую ты сегодня можешь вызвать.

Я это напишу тебе на шлеме,

Когда тебя узнаю по гербу.

Клянусь я Невилов гербом старинным —

Медведем, что стоит на задних лапах,

Прикован к суковатому стволу, —

Сегодня вознесу его на шлеме.

Так на вершине горной кедр стоит,

Ветрам листву отважно подставляя.

Пусть вид герба тебя повергнет в страх!

Я с шлема твоего сорву медведя

И растопчу его ногой с презреньем

На зло тебе, поводырю медведя.

К оружию, отец победоносный!

Бунтовщиков с друзьями их раздавим!

Уймите ярость буйную свою.

Ведь нынче всем вам ужинать в раю.

Клейменый зверь[131], тебе ли это знать?

Коль не в раю, — в аду вам пировать.

Эй, Клиффорд Кемберлендский, Уорик здесь;

И коль не прячешься ты от медведя,

Теперь, когда труба тревогу трубит

И воздух полнится предсмертным стоном, —

Клиффорд, зову, приди сразись со мной!

Лорд горделивый северный, лорд Клиффорд,

Уорик охрип, тебя на битву клича.

Что это, благородный лорд? Вы — пеший?

Рукою Клиффорда убит мой конь,

Но отплатил я тою же монетой:

Стал воронов и коршунов добычей

Скакун могучий, дорогой ему.

Один из нас, иль оба встретим смерть.

Смелей же, Йорк! Ты за корону бьешься. —

Насколько я сегодня жду победы,

Настолько же я, Клиффорд, огорчен,

Что не удастся мне с тобой сразиться.

Что смотришь на меня, ты, Йорк? Что медлишь?

Я в храбрость бы твою влюбился, Клиффорд,

Не будь ты мне таким врагом заклятым.

И ты бы славу приобрел отвагой,

Коль не служила бы она измене.

Пусть храбрость мне тебя сломить поможет;

Ее в борьбе за правду проявляю.

Пусть будут ставкой и душа и тело.

Залог ужасный! — Ну, готовься к битве.

La fin couronne les œuvres[132].

Вот мир тебе дала война: ты стих.

Мир духу твоему в мирах иных!

Позор и срам! Бегут все в беспорядке.

Страх породил смятенье, а смятенье

Наносит вред нам вместо обороны.

Война! Дочь ада, небеса порой

Тебя орудьем гнева избирают.

Зажги замерзшие сердца солдат

Огнем отмщенья! Удержи от бегства.

Тот, кто избрал себе военный жребий,

Не может более любить себя;

А тот, кто мил себе, бывает храбрым

Не по своей природе, а случайно.

О, пусть погибнет гнусный этот мир,

И пламя страшного суда до срока

Смешает в хаос землю с небесами!

Пусть грозно грянет судная труба[133],

И все ничтожные земные звуки

Умолкнут! — Для того ль, отец любимый,

Провел ты юность в мире, чтоб, надев

Наряд сребристый умудренных лет,

Стяжав почет, достигнув дней покоя,

Пасть в битве яростной? Смотрю на это,

И каменеет сердце; будет камнем,

Пока я жив. Йорк старцев не щадит —

Не пощажу детей врагов, и будут

Мне слезы дев, как для огня — роса,

И красота, смягчавшая тиранов,

Для пламенного гнева будет маслом.

Отныне жалости не буду знать

И, повстречав дитя из дома Йорков,

Его в куски изрежу, как Медея

Изрезала Абсирта молодого[134].

Жестокостью себе стяжаю славу. —

Пойдем, обломок дома славных пэров.

Как некогда Эней Анхиза нес[135],

Так на плечах я понесу тебя.

Но только нес Эней живое бремя,

А скорбь моя всего тяжеле в мире.

Так, здесь лежи. Прочесть прохожий может

На этой вывеске трактирной: «Замок

Сент-Олбенс». Так-то герцог Сомерсет

Своею смертью колдуна прославил[136].

Свирепствуй, меч; будь беспощадным, сердце!

Попы возносят за врагов молитвы,

А короли разят их в вихре битвы.

Спешим, супруг! Что медлите? Идем!

Нам не уйти от неба: подождем.

Что с вами? Ни сражаться, ни бежать?

Теперь велят нам мужество и мудрость

Врагу оставить поле и спасаться,

Как можем, а возможно только — бегством.

Когда захватят нас, увидим мы

Предел судьбы своей, но коль спасемся, —

А мы могли бы, если бы не вы, —

Достигнем Лондона, где любят вас

И где исправят вред, что нашим судьбам

Здесь нанесен.

Когда б не ждало сердце новых бедствий,

Я богохульствовать скорей бы стал,

Чем побуждать вас к бегству, государь.

Но вы должны теперь бежать: смятенье

Царит у наших воинов в сердцах.

Спасайтесь! Доживем мы до победы;

Заставим испытать их наши беды.

Спасайтесь, государь!

Где Солсбери? Кто скажет мне о нем?

Где старый лев, что в гневе забывает

И раны времени и гнет годин,

И, словно юноша во цвете лет,

Могуч в бою? Счастливый этот день

Не в радость нам; не вижу я успеха,

Коль он погиб.

Отец мой славный, нынче

Я трижды подсадил его в седло

И трижды ограждал, когда он падал,

И уводил три раза с поля прочь,

Сражение оставить убеждая;

Но он все время рвался в жаркий бой.

Как пышные ковры в жилище бедном,

Торжествовала воля в слабом теле.

Но вот он, воин доблестный, идет.

Клянусь мечом, ты славно дрался нынче,

И все мы также. Ну, спасибо, Ричард.

Бог знает, долго ль мне осталось жить,

Но пожелал он, чтобы нынче трижды

Ты спас меня от неизбежной смерти.

Все ж, лорды, мы не завершили дела,

И недостаточно, что враг бежал.

Оправиться такой способен недруг.

Надежнее всего — идти за ними;

Слыхал я, в Лондон убежал король,

Чтобы созвать немедленно парламент.

Нагоним их, покуда не успел

Он предписанья лордам разослать.

Что скажет Уорик? Гнаться нам за ними?

За ними? Нет! Опередить, коль можно!

Клянусь, милорды, это славный день,

И бой Сент-Олбенский, победа Йорка,

Потомками увековечен будет.

Гремите, трубы! В Лондон поспешим!

Пусть много дней таких еще узрим!