Полное собрание сочинений в 8 томах. Том 2

О гончих позаботься хорошенько,

Спусти Весельчака, — он еле дышит;

А Резвого сосворь вон с тем басистым.

Видал, как стойку сделал Серебро

В углу загона, хоть уж след простыл?

За двадцать фунтов я бы пса не продал!

А ведь Звонарь не хуже, ваша светлость;

Чуть след утерян, он уж лает сразу

И дважды след сегодня находил.

Из ваших псов он лучший — верьте мне.

Дурак! Да если б Эхо был резвее,

Я б за него дал дюжину таких.

Ну, накорми собак, следи за ними,

Охоту будем завтра продолжать.

Все сделаю, милорд.

А это кто?

Мертвец? Иль пьяный? Дышит ли, взгляните.

Он дышит. Если б не согрелся элем,

На холоде не спал бы мертвым сном.

О подлый скот! Разлегся, как свинья!

Смерть злая! Как твое подобье гнусно!

Что если шутку с пьяницей сыграть?

Снести его в роскошную постель,

Надев белье тончайшее и перстни;

Поставить рядом стол с едою вкусной

И слуг кругом, чтоб ждали пробужденья.

Узнает разве нищий сам себя?

Сейчас он ничего не понимает.

Вот будет удивлен, когда проснется!

Сочтет все волшебством иль сном чудесным.

Берите же его. Сыграем шутку!

Несите в лучшую из комнат в доме,

Развесьте сладострастные картины,

Башку ему вонючую промойте

Надушенною теплою водою,

Зажгите ароматные куренья;

Пусть музыка, едва лишь он проснется,

Мелодией небесной зазвучит.

Заговорит он — будьте наготове,

Почтительный поклон ему отвесьте;

Скажите: «Что прикажет ваша светлость?»

Подайте таз серебряный ему

С душистою водою и спросите,

Кувшин и полотенце поднеся:

«Милорд, вам не угодно ль вымыть руки?»

Один пусть держит дорогие платья,

Осведомляясь, что́ милорд наденет;

Другой о гончих и коне расскажет

И о жене, которая вконец

Удручена его болезнью странной.

Уверьте, что безумье им владело;

А назовет себя, скажите — бредит,

Что он на самом деле — знатный лорд.

Как следует сыграйте, молодцы,

И славная получится потеха,

Лишь удалось бы меру соблюсти.

Милорд, поверьте, мы сыграем ловко,

И по усердью нашему сочтет

Себя он тем, кем мы его представим.

В постель его снесите осторожно,

А лишь проснется — сразу все за дело!

Эй ты, поди узнай, кто там трубит.

Быть может, дворянин какой-нибудь,

В пути устав, нуждается в ночлеге.

Ну что? Кто там?

Актеры, ваша светлость.

Хотят вам предложить свои услуги.

Пускай войдут.

Друзья, я рад вас видеть.

Мы, ваша милость, вас благодарим.

Хотите у меня остановиться?

И услужить вам, если разрешите.

От всей души. А этого актера

Я в роли сына фермера запомнил:

Так мило он за леди увивался!

Как звали там тебя, я позабыл,

Но роль тебе на редкость удалась.

Играл я, верно, Сото, ваша милость[95].

Да-да; и ты сыграл великолепно.

Ну что ж, вы вовремя ко мне явились:

Задумал шутку я одну, и может

Искусство ваше пригодиться мне.

Посмотрит нынче пьесу некий лорд.

Но выдержкой вам надо запастись;

Боюсь, чтоб странные его манеры

(Он в первый раз увидит представленье)

Не вызвали бы хохота у вас, —

Не то обидится, предупреждаю;

Разгневаться он может за улыбку.

Мы сдержимся, милорд, не беспокойтесь,

Будь он забавнейший чудак на свете.

Ступай, сведи в буфетную актеров,

Прими радушно, вкусно угости,

Все предоставь им, чем богат мой дом.

Сходи-ка за пажом Бартоломью;

Скажи, чтоб женское надел он платье,

И в спальню к пьянице его сведи.

Зови «мадам» и кланяйся. И если

Он хочет заслужить мою любовь,

Пусть держится с достоинством таким,

Какое видел он у знатных леди

По отношенью к их мужьям вельможным;

Так и вести себя с пьянчужкой должен,

И нежно говорить с поклоном низким:

«Что приказать угодно вам, милорд,

Чтобы могла покорная жена

Свой долг исполнить и явить любовь?»

В объятьи нежном, с поцелуем страстным

Пусть голову на грудь ему опустит

И слезы льет как будто бы от счастья,

Что видит в добром здравии супруга,

Который все последние семь лет

Считал себя несчастным, грязным нищим.

А если мальчик не владеет даром

По-женски слезы лить, как на заказ, —

Ему сослужит луковица службу:

В платок припрятать, поднести к глазам —

И слезы будут капать против воли.

Исполни все как можно поскорей

И жди моих дальнейших приказаний.

Способен этот мальчик перенять

Манеры, грацию и голос женский.

Я жажду услыхать, как назовет он

Пьянчужку дорогим своим супругом,

Как со смеху давиться будут слуги,

Ухаживая за бродягой этим.

Пойду взгляну. Присутствие мое

Умерит их излишнее веселье,

Не то оно границы перейдет.

Ох, ради бога, дайте кружку эля!

А не угодно ль хересу, милорд?

Цукатов не хотите ль, ваша светлость?

Какое платье ваша честь наденет?

Спаси вас бог от этакого бреда!

Подумать, что могущественным лордом,

Богатым, знатным и высокочтимым,

Так овладели низменные мысли!

Вот почему скорбит супруга ваша!

Вот почему грустят и ваши слуги!

Вот почему родня вас избегает!

Безумье ваше гонит их отсюда.

О благородный лорд, подумай, кто ты,

Свое происхождение припомни;

Былой свой разум снова возврати,

Очнись от недостойных сновидений.

Смотри, как за тобою ходят слуги

И угодить готовы — лишь кивни.

Ждешь музыки? Чу! Аполлон играет,

И в клетках соловьи залились трелью.

Захочешь спать? Положим на постель,

Нежнее, и роскошнее, и мягче

Семирамиды[99] сладостного ложа.

Гулять пойдешь? Усыплем путь цветами.

Кататься хочешь? Оседлаем ко́ней,

Заблещут жемчуг, золото на сбруе.

Ты любишь соколиную охоту?

Взлетит твой сокол жаворонка выше.

Пойдешь на зверя? Лай твоих собак

Заставит отозваться свод небесный

И эхом прозвучит из недр земли.

Травить захочешь? Полетят борзые

Быстрей оленя и резвее лани.

Картины любишь? Их мы принесем.

Изображен Адонис у ручья

И Цитерея, скрытая в осоке[100],

Колеблемой ее дыханьем легким,

Как нежным дуновеньем ветерка.

Тебе покажем мы, как деву Ио

Сумел Юпитер захватить врасплох[101].

Все точно нарисовано, как было.

Иль Дафну, что бредет в тернистой чаще,

Изранив ноги нежные до крови;

В слезах глядит на это Аполлон[102].

И кажется, что все воочью видишь,

Так верно переданы кровь и слезы.

Ты — лорд, пойми; не кто иной, как лорд!

Красавица жена твоя прекрасней

Любой из женщин нашего столетья.

Пока она не портила лицо

Ручьями слез, из-за тебя пролитых,

Она была всех женщин в мире краше;

Да не уступит и теперь любой.

Я — лорд? И у меня жена — красотка?

Я, может, сплю? Иль спал я до сих пор?

Не сплю! Я говорю, я вижу, слышу,

Тут сладко пахнет, мягкие все вещи.

Ей-богу, кажется, я вправду лорд,

Не медник вовсе, не Кристофер Слай.

А ну, ведите-ка сюда жену

И дайте, повторяю, кружку эля.

Угодно ль вымыть руки, ваша светлость?

Мы счастливы, что к вам вернулся разум,

Что вспомнили, кто вы такой, милорд.

Вы спали крепким сном пятнадцать лет

И, даже пробуждаясь, тоже спали.

Пятнадцать лет! Ей-ей, вздремнул недурно!

И я не разговаривал все время?

Нет, говорили, только очень странно.

Вы, лежа в этой комнате прекрасной,

Кричали, что вас вышибли за дверь,

Трактирщицу ругали беспощадно

И в суд грозились потянуть ее

За то, что эль недоливает в кружки;

Иль начинали кликать Сайсли Хеккет.

Ну да! Это дочка трактирщицы.

Вам не знакомы ни трактир, ни дочка,

Ни те, кого вы называли здесь,

Ни Стивен Слай, ни Старый Джон Непс-Сало[103],

Ни Питер Терф, ни Генри Пимпернел,

И не десятки им подобных лиц,

Которых не знавал никто на свете.

Спасибо; но и ты не прогадаешь.

Как чувствует себя милорд сегодня?

Отлично чувствую. Еды здесь вдоволь.

А где моя жена?

Я здесь, милорд. Что приказать угодно?

Жена моя? Что ж не зовете мужем?

Для слуг я лорд, а вам я муженек.

Вы муж мой и милорд. Милорд и муж,

А я жена, и вам во всем послушна.

Ну ясно! — Как мне звать ее?

Мадам.

Мадама Элс или мадама Джен[104]?

Мадам — и все. Так жен зовут вельможи.

Мадам жена! Мне сказывают, спал я;

Проспал пятнадцать лет, а то и больше.

А мне казалось — три десятка лет

Я лишена супружеского ложа.

Долгонько! — Слуги, убирайтесь вон. —

Мадам, разденьтесь живо, и в постель!

О трижды благородный лорд, молю вас

Ко мне не прикасаться ночь, иль две,

Или хотя бы до захода солнца;

Врачи мне настоятельно велели,

Боясь, чтоб к вам недуг не возвратился,

Супружеского ложа избегать —

И в этом оправдание мое.

Актеры вашей светлости, узнав,

Что вам полегче, разыграть хотят

Комедию веселую пред вами.

По мнению врачей, полезно это,

Печаль вам чересчур сгустила кровь,

А меланхолия родит безумье.

Вам представленье нужно посмотреть,

Настроившись на радость и веселье;

Они ведь изгоняют тьму недугов

И помогают людям жизнь продлить.

Сбылось мое заветное желанье

Увидеть Падую, наук питомник,

И наконец в Ломбардию я прибыл —

Волшебный сад Италии великой.

Благодаря отцу, его заботам

И доброму ко мне расположенью,

Я заручился обществом твоим,

Испытанный слуга мой, верный Транио.

Здесь заживем и в добрый час приступим

К познанию наук и изысканьям.

Родился в Пизе я. Был город этот

Давно прославлен именами граждан

Достойнейших; средь них и мой отец

Винченцио из рода Бентиволио;

Торговлю с целым миром он ведет.

А я был во Флоренции воспитан

И должен оправдать его надежды,

Украсив добродетелью богатство.

Вот почему я, Транио, займусь

Той областью науки философской,

Которая трактует нам, что можно

Лишь добродетелью достигнуть счастья.

Что скажешь ты? Ведь, оставляя Пизу,

Я в Падую спешил как человек,

Которого влечет из мелководья

Скорее погрузиться в глубину

И утолить в ней жажду до отказа.

Mi pardonate[105], добрый мой хозяин!

Я рад, что твердо вы решили сласть

Сладчайшей философии вкусить.

Но только, мой хозяин, преклоняясь

Пред этой добродетельной наукой,

Нам превращаться вовсе нет нужды

Ни в стоиков, синьор мой, ни в чурбаны.

И, Аристотелевы чтя запреты,

Овидием нельзя пренебрегать[106].

Поупражняйтесь в логике с друзьями,

Риторикой займитесь в разговорах,

Поэзией и музыкой утешьтесь,

А математики, скажу я прямо,

И метафизики примите дозу

Не больше, чем позволит вам желудок.

В чем нет услады, в том и пользы нет;

Что вам по нраву, то и изучайте.

Спасибо, Транио! Совет хорош.

Вот если бы здесь был уже Бьонделло,

Устроиться бы сразу мы могли

И дом нанять удобный для приема

Друзей, которых в Падуе найдем.

Постой! А кто это идет сюда?

Торжественно встречают нас, наверно[107].

Прошу, не докучайте мне, синьоры,

Вы знаете — я тверд в своем решенье

И замуж дочку младшую не выдам,

Пока для старшей не найдется муж.

Другое дело, если кто из вас

Отдал бы предпочтенье Катарине;

Тогда, обоих зная и любя,

Не стал бы вам препятствий я чинить,

И сладили б мы дело полюбовно.

Сам черт не сладит с нею, так зловредна. —

Гортензио, ее возьмете в жены?

К чему, отец, вам превращать меня

В посмешище для пары дураков?

Для пары? Вот как? Мы-то вам не пара,

Пока не поутихнете немного.

Уж вам бояться нечего, синьор:

Таким путем сердец не побеждают.

А не отстанете, так причешу

Я вам башку трехногим табуретом

И, как шута, измажу вас при этом.

Спаси нас бог от этакого черта!

Да и меня спаси.

Синьор, глядите-ка! Ну и дела!

Она взбесилась иль как ведьма зла.

Зато в молчанье той, в ее обличье

Я вижу тихий, скромный нрав девичий.

Тсс, Транио, молчи.

Молчу, синьор. Но вы глядите в оба.

А чтоб свое решенье подтвердить,

Тебе велю я, Бьянка, удалиться.

Ступай домой. Не огорчайся, дочка, —

Тебя я никогда не разлюблю.

Любимица, уж что и говорить!

Глаза ее всегда на мокром месте.

Что ж, радуйся, сестра, моей беде. —

Отец, я покоряюсь вашей воле.

Пусть музыка и книги мне заменят

Друзей в уединении моем.

Ты слышишь, Транио? То речь Минервы[109].

Ужель вы так поступите, синьор?

Как жаль, что Бьянке принесли мы горе

Своей любовью.

Вы ее запрете,

Синьор Баптиста, из-за ведьмы этой?

Страдать должна за злой язык сестры?

Синьоры, хватит. Это решено. —

Иди же, Бьянка.

А так как знаю я, что очень любит

Поэзию и музыку она,

Я для нее найму учителей;

Пусть наставляют юность. — Если вы,

Синьоры, знаете таких, прошу

Прислать их в дом ко мне. Ученым людям

Я буду рад; не пожалею денег.

Прощайте же. — Останься, Катарина,

Еще поговорить мне надо с Бьянкой.

А мне нельзя уйти отсюда, что ли?

Указывают! Будто я сама

Не знаю, что мне надо, что не надо.

Возможно ли, синьор мой, чтоб любовь

Вдруг овладела вами так внезапно?

Не убедись я только что на деле,

Я сам бы не поверил в это, Транио.

Пока стоял я праздно и смотрел,

Родилась вдруг из праздности любовь.

И я тебе признаюсь откровенно, —

Ведь для меня ты так же дорог, Транио,

Как Анна для царицы Карфагенской[110], —

Горю я, изнываю и погибну,

Коль скромницы прелестной не добьюсь.

Дай, Транио, совет; ведь знаю — можешь,

О Транио, спаси; ведь знаю — хочешь.

Вас побранил бы, сударь, да не время.

Любовь из сердца не прогонишь бранью.

Уж раз влюбились, так одно осталось —

Redime te captum quam queas minimo[111].

Спасибо, друг мой, продолжай. Ты прав.

Утешь меня; твои советы мудры.

Так страстно вы на девушку глядели,

Что углядеть суть дела не смогли.

О да, я видел красоту ее:

Такой лишь Агенора дочь блистала[112],

Когда ей руку целовал Юпитер

На Критском берегу, склонив колена.

И это все? Так, значит, проглядели

Скандал, затеянный ее сестрицей?

Был шум такой — хоть уши затыкай!

Движенье губ коралловых я видел;

Струило аромат ее дыханье;

Все в ней святым казалось и прекрасным.

Ну, надо в чувство привести его! —

Опомнитесь, синьор! Уж раз влюбились,

Так потрудитесь шевелить мозгами,

Чтоб девушку добыть. Вот дело в чем:

Сестра у ней сварлива, точно ведьма;

Пока отец не сплавит замуж старшей,

Сидеть в девицах вашей милой, сударь.

Он для того на ключ ее и запер,

Чтоб ей не докучали женихи.

Ах, друг мой, как жесток ее отец!

А ты слыхал, что он нанять желает

Наставников для обученья дочки?

Еще бы, сударь! И кой-что придумал.

И я придумал тоже.

Ну, хозяин,

Ручаюсь, наши планы совпадут.

Скажи мне прежде свой.

Хотите вы

Учителем явиться в дом к Баптисте

И девушку наукам обучать —

Вот план ваш!

Верно. Выполним его!

Немыслимо! А кто здесь будет жить

Как сын Винченцио, скажите, сударь?

Учиться будет кто, и дом вести,

Пиры давать и приглашать друзей?

Да перестань! Я все уже обдумал.

Мы не знакомы в Падуе ни с кем,

А ведь по лицам нашим не узнать,

Кто господин, а кто слуга; так вот,

Отныне господином станешь ты!

Ты дом веди и управляй прислугой,

А я прикинусь неаполитанцем

Иль бедняком каким-нибудь из Пизы.

Так, значит, решено! Разденься, Транио,

Возьми-ка плащ мой и цветную шляпу[113],

Придет Бьонделло — пусть тебе он служит,

А я велю помалкивать ему.

Да, это никогда не помешает. —

Ну что ж, синьор, раз вам по вкусу это,

Во всем обязан я повиноваться.

Отец ваш мне сказал перед отъездом:

«Старайся сыну услужить во всем», —

Хоть, правда, он имел в виду другое...

Но я охотно превращусь в Люченцио

Из-за того, что я люблю Люченцио.

И потому, что сам Люченцио любит.

О, дай мне стать рабом, чтоб той добиться,

Чей образ взор мой раненый пленил! —

А, вот он, плут!

Ты где же пропадал?

Бездельник, подойди, шутить не время.

Веди себя с делами сообразно.

Меня спасая, Транио решил

Принять мой вид, надев мою одежду,

А мне отдал свою. Вот дело в чем:

Сойдя на берег и ввязавшись в драку,

Убил я человека и теперь

Боюсь, как бы меня не опознали.

Теперь служить, как мне, ты должен Транио,

Я ж должен скрыться, чтобы жизнь спасти.

Ты понял?

Я? Нет, ни черта не понял.

Ты имя Транио забудь отныне.

Нет Транио! Он стал теперь Люченцио.

Тем лучше для него. Вот мне бы так!

Пойми, ведь я не для себя стараюсь;

Забочусь только, чтобы мой хозяин

Заполучил меньшую дочь Баптисты,

Поэтому советую тебе —

Не для меня, а только для синьора —

Держать язык покрепче за зубами.

Когда одни мы — для тебя я Транио,

А при других — Люченцио, твой хозяин.

Ну, Транио, пойдем.

Теперь осталось выполнить одно:

Тебе в число влюбленных записаться,

А если спросишь, для чего, — отвечу:

Есть веские причины у меня.

Милорд заснул; совсем не смотрит пьесу.

Начало лишь, милорд.

Оставил я Верону ненадолго,

Чтоб в Падуе с друзьями повидаться,

Особенно с моим любимым другом

Гортензио. Не это ль дом его?

Эй, Грумио, ну, стукни-ка разок.

Стучи в ворота, негодяй, в ворота,

Не то башку сверну тебе в два счета.

Ведь вот пристал!

А стукни первый я,

От вас потом мне не было б житья.

Так ты не стукнешь, нет?

Сейчас задам тебе я звону, плут,

И посмотрю, как запоешь ты тут.

Явились драку вы разнять, приятель?

Con tutto il cuore ben trovato[114] — очень кстати.

Встань, Грумио. Сейчас мы разберемся.

Когда бы стукнул я его сначала,

Так не моя бы голова трещала.

Ну и болван! — Любезный мой Гортензио,

Велел я олуху стучать в ворота,

Так ведь его и силой не заставишь!

Прочь, негодяй, иль замолчи сейчас же!

Ну, полно. Я за Грумио ручаюсь;

Он старый, славный, преданный слуга.

Вы просто с ним не поняли друг друга.

Но, милый мой, какой счастливый ветер

К нам в Падую занес вас из Вероны?

Тот ветер, друг, что гонит молодежь

Искать свою судьбу вдали от дома

И опыт приобресть. Сказать короче,

Гортензио, — вот как идут дела:

Синьор Антонио, родитель мой, скончался,

Я ж устремился в этот лабиринт,

Чтоб преуспеть и выгодно жениться.

Есть деньги в кошельке, добро есть дома, —

И я решил постранствовать по свету.

А что, Петруччо, если я тебе

Посватаю без долгих разговоров

Строптивую и злющую невесту?

Спасибо вряд ли скажешь за услугу;

Но поручусь я, что она богата,

Весьма богата. Впрочем, ты мне друг,

И убеждать тебя я не хочу.

Таким друзьям, как мы с тобой, Гортензио,

Не нужно лишних слов. И если знаешь

Богатую невесту мне под пару, —

А для меня основа в браке — деньги, —

То будь она дурней жены Флорентия[117],

Дряхлей Сивиллы[118], злее и строптивей

Сократовой Ксантиппы[119], даже хуже, —

Намерений моих не изменить ей,

Хотя б она и стала бушевать,

Как шторм на Адриатике свирепой.

Хочу я выгодно жениться в Падуе,

И будет брак мой в Падуе удачлив.

Ну, раз уж мы так далеко зашли,

Продолжу то, о чем сказал я в шутку.

Могу тебе невесту предложить.

Она богата, молода, красива,

Воспитанна, как знатная синьора,

Один порок имеет, но немалый:

Она сварлива просто нестерпимо,

Строптива и груба сверх всякой меры.

Приди мои дела в упадок полный,

За горы золота ее не взял бы.

Молчи! Ты силы золота не знаешь!

Скажи мне, кто ее отец, — и все.

Ее я завоюю, — пусть грохочет

Она как гром в ненастную погоду.

Отца зовут Баптиста Минола,

Он добрый и учтивейший синьор.

А дочка — Катарина Минола,

И всем известен злой ее язык.

О ней не знал, но об отце наслышан;

С ним был знаком родитель мой покойный.

Пока с ней не увижусь, не усну, —

И потому прости, но я тебя

Покину в первую минуту встречи,

Коль сам туда меня ты не проводишь.

Постой, Петруччо! Я пойду с тобою.

Баптиста держит в доме, как в темнице,

Свою меньшую дочь, красотку Бьянку,

А мне она дороже всех сокровищ.

Ее укрыл он от меня и прочих

Поклонников — соперников в любви.

Считая, что пороки Катарины,

Известные тебе, помехой будут

Ее замужеству, — старик решил

Упрятать Бьянку под замок, покуда

Не сбудет с рук чертовку Катарину.

«Чертовку Катарину»! Слышал брань я,

Но хуже нет для девушки прозванья.

Петруччо, милый, сделай одолженье,

Представь меня в переодетом виде

Баптисте и скажи, что я учитель,

Весьма искусный в музыке и пенье,

Проделка эта даст возможность мне

Наедине ухаживать за Бьянкой,

Ни в ком не возбуждая подозрений.

Тсс, Грумио! Вот это — мой соперник. —

Петруччо, отойдем.

Хорош! Ну, прямо создан для любви.

Прекрасно! Прочитал я список книг

И их велю переплести получше.

Пусть будут книги только о любви, —

Иных вы ей не вздумайте читать.

Вы поняли меня? А сверх того,

Что вам заплатит сам синьор Баптиста,

Прибавлю щедро я. Тетради эти

Как следует велите надушить.

Ведь та, кому назначены они,

Сама благоуханнее духов.

А что вы ей намерены читать?

Что ни прочту, все будет вам на пользу,

Мой покровитель, можете поверить, —

Как будто с ней вы сами объяснялись

И даже поуспешней, если вы

Не из ученых сами, мой синьор.

Ученость! О, великое то дело!

Тетеря! О, великий ты осел!

Бездельник, замолчи!

Тсс, Грумио!

Привет мой вам, синьор!

Синьор Гортензио, я рад вас видеть!

Сказать, куда иду я? В дом к Баптисте.

Я справиться ему пообещал

Насчет учителя для дивной Бьянки,

Мне посчастливилось найти такого:

Учен и молод, скромен поведеньем,

В поэзии начитан и умен;

Он подойдет ей, уверяю вас.

Прекрасно. Повстречал и я синьора,

Который обещал мне музыканта,

Чтоб заниматься с нашей госпожой:

Так, значит, не отстал от вас и я

В служенье Бьянке, столь любимой мной.

Нет, мной любимой! Докажу на деле.

Докажет денежный его мешок.

Сейчас не время спорить о любви.

Угодно выслушать меня, синьоры?

Скажу вам новость, важную для всех.

Вот дворянин, — мы встретились случайно, —

И он готов охотно ради нас

Посвататься к сварливой Катарине

И, о приданом сговорясь, жениться.

Что сказано, то сделано. Прекрасно!

А он о всех ее пороках знает?

Она, слыхать, изрядная крикунья.

Коль это все, невелика беда.

Вот как, дружок! А вы откуда родом?

Я родился в Вероне, сын Антонио.

Отец мой умер, но богатство живо;

А я лет сто хочу прожить счастливо.

С такой женой — поверить очень трудно!

Но, если это вам под силу, — с богом,

Я помогу! Нет, вправду вы решили,

Синьор, венчаться с этой дикой кошкой[120]?

Да, так же твердо, как я жить решил.

Решит ли он венчаться? Ну, еще бы!

Не для того ли я сюда приехал?

Да разве слух мой к шуму не привык?

Да разве не слыхал я львов рычанья?

Не слышал, как бушующее море

Бесилось, словно разъяренный вепрь?

На бранном поле пушек не слыхал я,

Или с небесным громом не знаком?

В пылу сраженья я не слышал, что ли,

Сигналов боевых и ржанья ко́ней? —

А мне твердят о женском языке!

Да он и вполовину не трещит,

Как на огне у фермера каштаны.

Пугайте им детей!

Уж он не струсит!

Послушайте, Гортензио!

Мне кажется, синьор явился кстати —

На счастье нам и самому себе.

Я обещал, что мы участье примем,

Расходы оплатив по сватовству.

Да, безусловно, только б он женился.

Хотел бы так в обеде быть уверен.

Храни вас бог, синьоры! Смею ль я

Спросить у вас, как лучше мне пройти

К любезному Баптисте Минола?

Да, именно его.

А не ее ль хотите видеть там?

Его, ее — какое дело вам?

Вас не строптивая пленить сумела?

Строптивых не люблю. — Идем, Бьонделло.

Прекрасно, Транио.

Синьор, минутку!

Вы свататься решили не на шутку?

А если да, кто будет оскорблен?

Никто, коль тотчас уберетесь вон!

Но для меня, синьор, как и для вас,

Свободны улицы.

Не в этот раз!

А по какой причине, объясните?

По той причине, если знать хотите,

Что Бьянка выбрана синьором Гремио.

И что ее избрал синьор Гортензио.

Спокойней, господа, ведь вы дворяне;

Благоволите выслушать меня.

Баптиста — благороднейший синьор,

И мой отец ему небезызвестен;

Была бы дочь его еще прекрасней,

Пленяя вдвое больше женихов, —

Я был бы все равно одним из них.

Дочь Леды тьму вздыхателей имела[121] —

Так их у Бьянки может быть и больше

На одного. Вот я и стану им,

Будь хоть Парис соперником моим.

Ну, этот, кажется, нас всех обскачет.

Окажется он клячей. Не волнуйтесь.

К чему слова вы тратите, Гортензио?

Осмелюсь я спросить у вас, синьор,

Вы дочь Баптисты видели хоть раз?

Нет, мой синьор, но знаю, что их две.

Злым языком одна из них известна,

И славится вторая кротким нравом.

Стоп, стоп! Не трогать первую — моя!

Оставьте этот подвиг Геркулесу;

Он потруднее дюжины других.

Синьор, могу сказать вам в утешенье:

Дочь младшую, к которой вы стремитесь,

Отец упрятал и не пустит к ней

Ни одного поклонника, пока

Он старшей дочке мужа не найдет, —

Тогда меньшой он волю даст, не раньше.

Так, значит, вы тот самый человек,

Что всем, а в том числе и мне, поможет!

Ну, если лед сумеете разбить

И, подвиг совершив, добьетесь старшей,

Освободивши младшую для нас, —

Тогда счастливый обладатель Бьянки

Пред вами не останется в долгу.

Прекрасно рассудили вы и здраво,

Но так как вы и сами влюблены,

То вам придется с нами наравне

Вознаградить синьора за услугу.

О да, я не замедлю, в знак чего

Прошу под вечер всех ко мне собраться

И выпить за здоровье нашей милой.

Давайте поступать как адвокаты —

В делах браниться, пить же сообща.

Вот это предложенье! Ну, идем.

Да, я не знаю предложенья лучше.

Ну что ж, добро пожаловать, Петруччо!

Не издевайся надо мной, сестрица:

Ведь и сама себя ты унижаешь,

Меня в рабу пытаясь превратить.

Обидно мне! Я все наряды эти

Отдам тебе, лишь развяжи мне руки;

Да, все мои одежды, вплоть до юбки.

И все исполню, что ты ни прикажешь;

Мой долг святой — повиноваться старшим.

Скажи сейчас же, кто из женихов

Тебе милей. Смотри, не притворяйся!

Поверь, сестрица, среди всех мужчин

Мне ни один доныне не встречался,

Кому б я оказала предпочтенье.

Лжешь, душечка! А это не Гортензио?

Тебе он нравится? Так я сама

Похлопочу, чтоб он тебе достался.

А, значит, ты предпочитаешь деньги

И Гремио хотела бы в мужья?

Как! Ревновать ко мне ты можешь Гремио?

Нет, шутишь ты — теперь я понимаю,

И ты шутила надо мной все время.

Сестрица Кет, ну развяжи мне руки.

Шутила я? Тогда и это шутка?

Да что ж это такое? Ну и наглость! —

Ты, Бьянка, отойди. Бедняжка! Плачет!

Сядь вышивать, не связывайся с ней.

Стыдилась бы! Вот дьявольский характер!

Обидела сестру. А ведь она

Тебя не задевает: хоть словечко

Ты от нее наперекор слыхала?

Она меня своим молчаньем бесит!

Я этого не в силах перенесть!

В моем присутствии! — Ступай-ка, Бьянка.

Вы не выносите меня, я знаю,

Все — для нее. Она получит мужа,

А мне остаться старой девой, что ли,

И из-за вас в аду мартышек нянчить[122]?

Молчите! Сяду вот и буду плакать,

Пока мне не удастся отомстить.

Ну есть ли кто несчастнее меня! —

Сюда идут...

И вам, синьор. Скажите, вы отец

Прекрасной и любезной Катарины?

Есть Катарина-дочка у меня.

Вы слишком прямо; надо постепенно.

Оставьте, не мешайте мне, синьор.

Я дворянин, приехал из Вероны.

Узнав, что Катарина, ваша дочь,

Умна, скромна, приветлива, красива

И славится любезным обхожденьем,

Решился я прийти, не званный вами,

Чтобы воочью убедиться в том,

Насколько справедливы эти слухи.

Для первого знакомства разрешите

Представить моего слугу, синьор.

Искусный музыкант и математик,

Он вашу дочь обучит в совершенстве

Наукам этим, для нее не чуждым.

Его не взяв, обидите меня.

Из Мантуи он родом; имя — Личио.

Я рад вас видеть, и его приму.

А что до Катарины, как ни грустно,

Я знаю — вам она не подойдет.

Вы, верно, не хотите с ней расстаться?

Иль общество мое противно вам?

Нет-нет. Я только то сказал, что думал.

Вы кто, синьор, и прибыли откуда?

Меня зовут Петруччо, сын Антонио;

Повсюду он в Италии известен.

Отца я знал и сыну очень рад.

Остановитесь же на миг, Петруччо,

И хоть словечко дайте вставить нам.

Черт побери! Торопитесь вы слишком!

Хочу покончить дело я скорей.

Вы проклянете этот брак, ей-ей!

Прошу, синьор, мою простите смелость,

Что сразу по приезде в этот город

Решил посвататься я к вашей дочке —

Прекрасной, добродетельнейшей Бьянке.

Небезызвестно мне решенье ваше —

Для старшей мужа подыскать сначала,

Но я просил бы только об одном —

Чтоб вы, узнав мое происхожденье,

Мне женихом позволили считаться

И благосклонны были, как к другим.

А вашим дочерям, для их занятий,

Я скромный инструмент принес, а также

Латинские и греческие книги.

И, если согласитесь их принять,

Они тем самым ценность обретут.

Люченцио зовут вас[123]? Вы откуда?

Я сын Винченцио, синьор, из Пизы.

Он важный в Пизе человек; я знаю

Его по слухам. Очень рад вас видеть. —

Возьмите лютню. —

Вы возьмите книги

И тотчас же пройдите к ученицам. —

Эй, кто-нибудь!

Синьоров проводи

Немедля к дочерям; скажи, что я

Велел учителей принять любезно. —

Пройдемте в сад, потом обедать будем.

Синьоры, верьте, я вам очень рад,

Вы можете не сомневаться в этом.

Синьор Баптиста, медлить не могу я

И каждый день со сватовством являться,

А по отцу должны вы знать меня,

Наследника богатства и имений,

Я их не промотал, а приумножил.

Так если я добьюсь согласья дочки,

Приданое какое вы дадите?

По смерти — половину всех владений,

А к свадьбе дам я двадцать тысяч крон.

А я намерен закрепить за ней,

На случай, если бы вдовой осталась,

Имения мои и все аренды.

Напишем обязательства сейчас же,

И пусть они послужат нам контрактом.

Напишем после. Главное, добейтесь

Ее любви, — все дело только в этом.

Вот пустяки! Я вам скажу, отец:

Она строптива — но и я упрям.

Когда же пламя с пламенем столкнутся,

Они пожрут все то, что их питало.

Хоть слабый ветер раздувает искру,

Но вихрь способен пламя погасить.

Таков и я. Она мне покорится;

Я не юнец безусый, а мужчина.

Ну, сватайтесь, и дай вам бог удачи,

Но ругани наслушаетесь вдоволь.

Не испугаюсь. Ведь стоят же горы

Неколебимо под напором ветра.

Что с вами? Отчего так бледны, друг мой?

От страха бледен, смею вас уверить!

Ну как, из дочки музыкантша выйдет?

Скорее выйдет из нее солдат.

Оружие ей нужно, а не лютня.

Ее презренья к лютне не сломили?

Она сломила лютню об меня.

Сказал я только, что в ладах ошиблась,

Согнул ей руку, чтоб поставить пальцы,

Как в раздраженье дьявольском она

«Лады? — вскричала. — Ладьте с ними сами!»

И инструментом так меня хватила,

Что сразу голова прошла сквозь деку,

И я, как у позорного столба,

Стоял, оторопев, торча из лютни.

Она ж меня тем временем честила

Негодным струнодёром, и болваном,

И всякими поносными словами,

Как будто их нарочно заучила,

Чтобы обидней обругать меня.

Клянусь душой, веселая девчонка!

Желаннее мне стала в десять раз.

Ах, перекинуться бы с ней словечком!

Со мной идемте и не огорчайтесь,

Займитесь с младшей дочерью; она

Понятлива и будет благодарна. —

Синьор Петруччо, вы пройдете с нами,

Иль выслать Катарину к вам сюда?

Пришлите лучше. Здесь я подожду.

Придет она — ухаживать примусь;

Начнет беситься — стану говорить,

Что слаще соловья выводит трели;

Нахмурится — скажу, что смотрит ясно,

Как роза, окропленная росой;

А замолчит, надувшись, — похвалю

За разговорчивость и удивлюсь,

Что можно быть такой красноречивой;

Погонит — в благодарностях рассыплюсь,

Как будто просит погостить с недельку;

Откажет мне — потребую назначить

День оглашения и день венчанья.

Она идет. Петруччо, начинай!

День добрый, Кет! Так вас зовут, слыхал я?

Слыхали так? Расслышали вы плохо.

Меня все называют Катариной.

Солгали вы; зовут вас просто Кет;

То милой Кет, а то строптивой Кет,

Но Кет, прелестнейшей на свете Кет.

Кет — кошечка, Кет — лакомый кусочек[124],

Узнай, моя сверхлакомая Кет,

Моя любовь, отрада, утешенье,

Что, услыхав, как превозносят люди

Твою любезность, красоту и кротость, —

Хоть большего ты стоишь, несомненно, —

Я двинулся сюда тебя посватать.

Он двинулся! Кто двинул вас сюда,

Пусть выдвинет отсюда. Вижу я,

Передвигать вас можно.

То есть как?

Как этот стул.

Садись же на меня.

Ослам таким, как ты, привычна тяжесть.

Вас, женщин, тяжесть тоже не страшит.

Ты про меня? — Ищи другую клячу.

О, я тебе не буду в тягость, Кет.

Я знаю, молода ты и легка.

Я так легка, что не тебе поймать,

А все же вешу столько, сколько надо.

Жужжишь, пчела!

Ты на сыча похож!

Так горлинка достанется сычу!

Побьет, пожалуй, горлинка сыча.

Ну, ну, оса; ты слишком зла, ей-богу.

Оса? Так бойся жала моего.

Возьму да вырву жало — вот и все.

Сначала ты найди его, дурак.

Известно, где оса скрывает жало:

В хвосте.

Нет, в языке.

А в чьем, скажи?

В твоем, раз о хвосте сболтнул. Прощай.

Как! Мой язык в твоем хвосте! Ну нет!

Я дворянин!

А вот сейчас проверим.

Ударь еще — я сдачи дам, клянусь.

Тогда с гербом простись.

Меня прибьешь — так ты не дворянин,

А раз не дворянин — герба и нет.

Ах, ты геральдик? Запиши мой герб.

А что на шлеме — петушиный гребень?

Пусть я петух — будь курочкой моей.

Ну и петух! Боится кукарекать.

Довольно, Кет! Ну, не смотри так кисло.

Я кисну от кислятины всегда.

Здесь нет кислятины, — так и не кисни.

Нет, есть; нет, есть.

Где, покажи?

Нет зеркала с собой.

Так это я?

Хоть молод, а догадлив.

Да, молод для тебя.

В морщинах весь.

Все от забот.

А мне заботы нет!

Ну, Кет, послушай, так ты не уйдешь.

Останусь — только рассержу. Пустите.

Ничуть. Я нахожу тебя премилой.

Мне говорили — ты строптива, зла,

Но вижу я — все эти слухи ложны.

Ты ласкова, приветлива на редкость,

Тиха, но сладостна, как цвет весенний;

Не хмуришься, не смотришь исподлобья

И губы не кусаешь, точно злючка;

Перечить в разговоре ты не любишь

И с кротостью встречаешь женихов

Любезной речью, мягким обхожденьем.

Кто говорил мне, будто Кет хромает?

Клеветники! Нет, Кет стройна, как прутик

Ореховый. Смугла же, как орешек,

Но много слаще ядрышка его.

Пройдись, а я взгляну. Ты не хромаешь[125]?

Ступай, болван, командуй над прислугой!

Могла ли в роще выступать Диана

Так царственно, как в этом зале Кет?

Ты стань Дианой, а Диана — Кет;

Кет станет скромной, а Диана резвой.

Да где таким речам вы научились?

Экспромты — от природного ума.

Природа-мать умна, да сын безмозглый.

Я не умен?

Пошли бы лучше спать.

Я собираюсь спать в твоей постели.

Оставим эту болтовню. Короче:

Отец тебя мне в жены отдает;

В приданом мы сошлись, а потому

Поженимся, ты хочешь иль не хочешь.

Клянусь тем светом, что позволил мне

Узреть и полюбить твою красу, —

Ни за кого другого ты не выйдешь.

Рожден я, чтобы укротить тебя

И сделать кошечкой из дикой кошки,

Обычной милою, домашней киской.

Вот твой отец. Отказывать не вздумай!

Я должен мужем быть твоим — и буду!

Ну как, синьор? Поладили вы с дочкой?

Во всем сошлись?

Могло ли быть иначе?

Нам невозможно не поладить с ней.

Но, дочка, что же ты невесела?

И вы меня еще зовете дочкой!

Так вот отцовская забота ваша —

Меня за полоумного просватать,

Разбойника, нахала, грубияна,

Что наглостью рассчитывает взять!

Вот что, отец: и вы, и все другие,

Болтавшие о ней, болтали зря.

Она сварлива так, для виду только,

На деле же голубки незлобивей,

Не вспыльчива совсем, ясна, как утро,

Терпением Гризельду[126] превзойдет,

А чистотой Лукреции[127] подобна.

Ну, словом, так сумели мы сойтись,

Что свадьба состоится в воскресенье.

Увижу раньше, как тебя повесят!

Ого, Петруччо! Раньше вас повесят!

Вот так сошлись! Ну, наше дело плохо!

Я выбрал для себя ее, синьоры,

А раз довольны мы — что вам за дело?

Условились мы с ней, что при других

Она по-прежнему сварливой будет.

Поверить невозможно, говорю вам,

Как влюблена в меня! О Кет моя!

Она повисла у меня на шее

И щедро поцелуй за поцелуем,

За клятвой клятву расточала мне,

Пока любовь не разожгла мою.

Эх, суслики! Не знаете вы, видно,

Как может приручить наедине

Любой тихоня — злейшую чертовку. —

Дай ручку, Кет. В Венецию я еду,

Куплю уборы свадебные там. —

Отец, готовьте пир, гостей зовите,

Пусть будет Кет моя прекрасней всех.

Что вам сказать? Соедините руки.

Петруччо, будьте счастливы! Я рад.

Аминь. Свидетелями будем мы.

Отец, жена, синьоры, до свиданья.

Я уезжаю. Воскресенье близко,

Куплю наряды, украшенья, кольца.

Целуй же, Кет, меня без опасенья,

Сыграем свадьбу в это воскресенье!

Как быстро свадьбу сладили, однако!

Я роль купца играю, господа,

Что сбыл товар неведомо куда.

Товар ваш залежаться мог, синьор,

Теперь же прибыль даст иль в море сгинет.

Их счастье в браке — вот и прибыль мне.

О, будьте в том уверены вполне.

Теперь поговорим о младшей дочке.

Настал желанный день; я ваш сосед

И первым сватался к прелестной Бьянке.

Но Бьянку я люблю сильней, чем можно

Сказать словами иль представить в мыслях.

Не можешь ты любить, как я, глупыш!

Застудишь ты любовь.

А ты спалишь!

Прочь, сосунок. Старик — жене опора.

Но к молодым стремятся женщин взоры.

Синьоры, стойте, я решу ваш спор.

Приз — по заслугам! Тот из вас, кто больше

Во вдовью часть моей назначит дочке,

Тот и получит Бьянку. —

Вы, Гремио, что можете ей дать?

Дом городской мой серебром заставлен,

И золотой посудой, и тазами

Для омовенья рук ее нежнейших.

Он весь увешан тирскими коврами[128];

Полны монет ларцы слоновой кости,

А в кипарисных сундуках — наряды,

Тончайшее белье и балдахины,

Турецкие подушки с жемчугами,

Венецианское шитье златое,

И утварь медная, и все, что нужно

В хозяйстве. У меня стоят на ферме

До ста коров с удоем по ведру,

Откормленных быков побольше сотни,

И всякой прочей живности в избытке.

Я сам уже в летах, признаться должен,

Умри я завтра — ей оставлю все,

Пусть только согласится стать моею.

Все дело в этом «только». Я, синьор,

Единственный наследник у отца,

И, если дочь вы отдадите мне,

Достанется ей несколько домов

В богатой Пизе, — и любой из них

Нисколько не уступит дому Гремио.

А сверх того она получит в год

Две тысячи дукатов от имений.

Вот что составит вдовью часть ее.

Ну как, поддел я вас, синьор мой Гремио?

Две тысячи дохода ежегодно?

Мои именья все того не стоят.

Но я еще корабль могу добавить;

Он в гавани стоит сейчас, в Марселе.

Что, сударь, подавились кораблем?

Все знают, что у моего отца

Три корабля помимо двух галер

И дюжины гребных судов. Все — ей!

Что ни предложите, могу удвоить.

Все предложил! Нет больше ничего!

Не в силах дать я больше, чем имею.

Гожусь — меня со всем добром берите.

Ну, значит, девушка теперь моя.

Вы обещали. Победил я Гремио.

Признаюсь, ваше предложенье лучше,

И если бы отец ваш поручился, —

Берите Бьянку. Если ж нет — простите!

Умри вы до него — что с Бьянкой будет?

Вот пустяки! Я молод, он старик.

А разве молодые-то не мрут?

Прошу, синьоры, выслушать меня.

Вот как решил я: в это воскресенье

Дочь Катарину замуж выдаю,

И в то же воскресенье Бьянка станет

Невестой вашей, коль отец согласен;

А нет — ее за Гремио я выдам.

Спасибо вам обоим. До свиданья.

Сосед, прощайте.

Ну, ты мне не страшен.

Балбес! Отец твой не такой дурак,

Чтоб, все отдав, идти на склоне лет

К тебе в нахлебники. Нет, милый, дудки!

Со старым лисом плохи будут шутки.

Ну, старый хрыч, тебе я отомщу!

Есть у меня еще в запасе козырь;

Я знаю, как хозяину помочь.

Не может разве мнимый сын — Люченцио

Добыть и мнимого отца — Винченцио?

Вот чудо! Ведь обычно создают

Отцы детей. Но я любви служу

И, если нужно, сам отца рожу!

Эй, музыкант, кончай! Ты обнаглел!

Забыл уже, какой тебе прием

Устроила синьора Катарина?

Педант крикливый! Но ведь здесь сама

Гармонии царица пред тобою.

Так уступи мне первенство без спора.

Часок займусь я музыкой, а там

Часок и ты для чтения получишь.

Тупой осел! Ты так необразован,

Что назначенья музыки не знаешь.

Она должна лишь освежать наш ум,

Уставший от занятий и трудов.

Займусь я философией и чтеньем,

А ты потом сыграй для развлеченья.

Твоих насмешек я терпеть не стану.

Вы обижаете меня, синьоры,

Своими пререканьями о том,

Что́ мне одной лишь следует решать.

Не школьница я, розги не боюсь, —

Прошу меня не связывать часами;

Когда хочу, тогда и занимаюсь.

Давайте кончим спор и сядем здесь.

Возьмите вашу лютню и настройте;

А мы тем временем займемся чтеньем.

Когда настрою, бросите читать?

Как бы не так! Настраивайте лютню.

Где мы остановились в прошлый раз?

Вот здесь, синьора.

«Hic ibat Simois; hic est Sigeia tellus;

Hic steterat Priami regia celsa senis»[129].

Переведите мне.

Синьора, я уже настроил лютню.

Послушаем... Фи, как верхи фальшивят!

Поплюйте и настраивайте снова.

Смогу ли я перевести, посмотрим.

Ну вот, настроил я.

Низы фальшивят.

Низы верны; фальшивит низкий плут.

Учителишка дерзок и развязен;

Клянусь, за ней приволокнуться хочет.

Pedascule![130] Я выслежу тебя!

Когда-нибудь, быть может, и поверю.

Сейчас боюсь.

Не бойтесь, Эакид[131]

По деду был Аяксом наречен.

Учителю обязана я верить,

А то бы волю я дала сомненьям.

Оставим это, Личио, прошу вас. —

Любезные наставники, простите,

Что с вами я обоими шутила.

Оставьте нас. Пойдите, прогуляйтесь.

В три голоса я петь не собираюсь.

Вот строгости! Нет, я уж подожду.

И послежу. Бьюсь об заклад, что наш

Любезный музыкант в нее влюбился.

Синьора, прежде чем коснуться струн

И до того, как вам поставить пальцы,

Азы искусства с вами мы пройдем.

Я объясню вам построенье гаммы

Понятнее, успешнее и лучше,

Чем всякие другие музыканты.

Вот гамма — я ее переписал.

Но гамму я и так отлично знаю.

Все ж ознакомьтесь с гаммою Гортензио.

«Я гамма, всех аккордов основанье.

A, re — Гортензио пленен тобой,

B, mi — не отвергай его признаний!

C, fa — позволь тебя назвать женой.

Do, sol, re — ключ; две ноты в нем найдешь.

E, la, mi — сжалься, иль меня убьешь».

И это гамма ваша? Нет уж, я

Предпочитаю старую. Не стану

Ее менять на ваши измышленья.

Синьора, вам отец велит оставить

Занятья ваши и помочь сестрице;

Ведь завтра под венец она идет.

Наставники любезные, прощайте!

Тогда и мне нет смысла оставаться.

А мне есть смысл за ним понаблюдать;

Он что-то на влюбленного походит.

Но если, Бьянка, помыслы твои

Так низки, что любому прощелыге

Ты строишь глазки, — так ступай к нему.

Но, убедившись в низости такой,

Гортензио расплатится с тобой.

Синьор Люченцио, сегодня день

Венчанья Катарины и Петруччо,

А зятя и в помине даже нет.

Что скажут все? Как будут насмехаться?

Жених пропал, а в церкви ждет священник,

И все давно готово для венчанья.

Что скажете вы о позоре нашем?

Позор лишь мне. Заставили насильно

И против воли сердца дать согласье

Заносчивому, грубому нахалу,

Шуту, который свататься спешил,

Да только не торопится жениться.

Я говорила вам, что он дурак

И прячет злость за наглостью своею.

А чтоб ему прослыть весельчаком,

Готов посватать тысячу невест,

Назначить свадьбу, пригласить друзей,

Не помышляя вовсе о женитьбе.

В лицо теперь мне пальцем будут тыкать:

Она, мол, стала бы женой Петруччо,

Когда б на ней изволил он жениться.

Баптиста, Катарина, успокойтесь!

Петруччо вас обманывать не станет.

Его случайность, видно, задержала.

Он хоть и груб немного, но умен;

Хоть весельчак, да честный человек.

Ах, лучше б я его совсем не знала!

Ступай, дитя! Не упрекну за слезы.

Святая не снесет такой обиды,

Не то что ты, с твоим строптивым нравом.

Не зря он едет к нам в столь диком виде,

Обычно он как принято одет.

Где видано такое?

Тут дело не простое[132];

Ведь конь и господин,

Хоть больше, чем один,

А все-таки не двое.

Куда все подевались? Эй, кто дома?

Вы в добром здравии?

Куда там в добром!..

Но не хромаете?

Одеты, правда,

Не так, как надо бы.

И в лучшем платье я спешил бы так же. —

Где Кет? Где нежная моя невеста?

Как мой отец? Друзья, вы что ж надулись?

Что на меня вы пялите глаза?

Я статуя диковинная, что ли,

Комета иль невиданное чудо?

Синьор, но ведь сегодня ваша свадьба.

Грустили мы, что вас так долго нет;

Теперь грустим сильней, таким вас видя.

Ведь ваш наряд — позор для жениха,

Долой его, он осквернит наш праздник.

Какие неотложные дела

С невестой разлучили вас, скажите?

И что это за вид необычайный?

Рассказ не из коротких — скучно слушать;

Достаточно, что слово я сдержал,

Хоть и пришлось явиться с опозданьем.

Я на досуге оправдаюсь так,

Что все останетесь довольны, верьте.

Но где же Кет? Мы долго не видались,

Проходит утро — время в церкви быть.

Нельзя идти к невесте в этих тряпках,

Зайдем ко мне, наденьте мой костюм.

Нет, не надену; я явлюсь к ней в этом.

Но ведь венчаться так вы не пойдете?

Нет, только так, а не иначе! Хватит!

Она со мной венчается, не с платьем.

Когда бы мог я собственную душу,

Которую она мне поистреплет,

Сменить так просто, как лохмотья эти,

Ей лучше было бы, а мне подавно.

Но что же я, дурак, стою, болтаю,

Когда мне следует спешить к невесте,

Ее приветствовать и закрепить

Свои права над нею поцелуем?

Он с умыслом так нарядился странно.

Попробуем-ка убедить его

Венчаться в более приличном виде.

Пойду за ним, взгляну, что будет дальше.

К любви синьоры ведь добавить нужно

Еще согласье вашего отца.

Для этого, как я уж говорил,

Нам нужен подходящий человек.

Не важно, кто он, — мы его научим

И назовем Винченцио из Пизы.

Пускай он здесь поручится за вас

На суммы покрупней, чем я сулил;

Тогда плоды своих надежд пожнете,

И дочку вам отдаст синьор Баптиста.

Когда бы жалкий этот музыкантик

Так не следил за каждым шагом Бьянки,

Я мог бы тайно обвенчаться с нею,

А там — пусть будет против целый свет, —

Я за свое сумею постоять.

Мы это подготовим постепенно

И дело в нашу пользу обернем.

Мы околпачим старикашку Гремио,

Ехидного папашу Минола

И влюбчивого музыканта Личио, —

Раз это нужно вам, хозяин мой.

Вы возвращаетесь из церкви, Гремио?

Я прежде так из школы убегал.

Муж молодой с женою тоже вышли?

Мужик он неотесанный — не муж;

Он грубиян и ей себя покажет.

Грубей ее? Нет, это невозможно.

Он дьявол, дьявол, настоящий черт.

Но и она чертовка, просто ведьма.

Она дитя, ягненок рядом с ним.

Послушайте! Когда спросил священник,

Готов ли взять он в жены Катарину,

Он громко завопил: «Да, черт возьми!» —

И начал так отчаянно божиться,

Что ужаснулись все, а сам священник

От перепугу требник уронил;

Когда ж нагнулся, чтоб поднять его,

Жених ему такого дал пинка,

Что поп свалился наземь вместе с книгой.

«Ну, а теперь, — загрохотал жених, —

Кому охота, подымайте их!»

Ну, а невеста что же говорила?

Она тряслась, а он ругался, топал,

Как будто поп его надуть хотел;

Когда же кончился обряд венчанья,

Потребовал вина[133] и тост заздравный

Так гаркнул, точно он на корабле

С матросами пирует после бури.

Мускат весь выдул и плеснул опивки

В лицо пономарю из-за того лишь,

Что тот своею жидкой бороденкой

К нему тянулся, будто ждал подачки.

Потом невесту обхватил за шею

И так ее он звонко чмокнул в губы,

Что эхо в сводах церкви отдалось.

Я со стыда сбежал, увидя это,

А вслед за мной и остальные тоже.

Столь дикой свадьбы свет еще не видел!

Но слышите?

Уж музыка играет.

Благодарю за хлопоты, друзья.

Вы собирались сесть со мной за стол

И приготовили роскошный пир;

Но у меня по горло спешных дел,

И потому я должен вас покинуть.

Поехать вы хотите, на ночь глядя?

Уеду я до наступленья ночи.

Не изумляйтесь. Если бы вы знали

Мои дела, — совет бы дали ехать.

Спасибо всей компании любезной.

Вы видели, как отдал я себя

Нежнейшей, добродетельной жене.

Останьтесь пировать с моим отцом.

Прошу вас выпить за мое здоровье.

Я ж должен ехать. Ну, прощайте все.

Мы просим вас остаться пообедать.

Нет, не могу.

Я очень вас прошу.

Нет, невозможно.

Я прошу вас очень.

Я рад.

Остаться рады?

Нет, я рад,

Что попросили вы меня остаться.

Но, как бы ни просили, не останусь.

Ну, из любви останьтесь.

Лошадей!

Ну, если так —

Что хочешь делай, я не двинусь с места.

Нет, нет, и не сегодня, и не завтра,

Пока сама не захочу поехать.

Открыты двери; скатертью дорога,

И топай, пока целы сапоги.

Что до меня, то я останусь здесь.

Вот, нечего сказать, хороший муж!

Себя вы сразу показать сумели.

Да успокойся, киска, не сердись.

Хочу сердиться! Вам-то что за дело? —

Отец, он будет с нами, я ручаюсь;

Пока не захочу, он не уедет.

Заварится сейчас такая каша!..

Прошу к столу пожаловать, синьоры.

Из женщины не трудно сделать дуру,

Когда она боится дать отпор.

Они пойдут к столу, как ты велела.

Прошу повиноваться новобрачной,

Идите пировать и веселиться

И пейте вдоволь за ее невинность,

Буяньте и кутите сколько влезет,

А не хотите — убирайтесь к черту!

Но милая жена со мной поедет;

Не топай, киска, не косись, не фыркай —

Я своему добру хозяин полный.

Теперь она имущество мое:

Мой дом, амбар, хозяйственная утварь,

Мой конь, осел, мой вол — все что угодно.

Вот здесь она стоит. Посмейте тронуть —

И тут же я разделаюсь с любым,

Кто в Падуе меня задержит. Грумио,

К оружию! Хотят ограбить нас!

Спасай хозяйку, если ты мужчина.

Не бойся, Кет, тебя никто не тронет;

Я отобью, хоть будь их миллион.

Пусть их идут. Не пара — загляденье!

Еще чуть-чуть — и я б со смеху лопнул.

Безумней в мире не бывало брака.

Что скажете, синьора, о сестре?

Безумная она, и брак безумный.

Она окатаринила его.

Друзья, хоть новобрачных с нами нет

И за столом пустуют их места,

Зато в избытке яства на пиру.

Пусть место жениха займет Люченцио;

Ты, Бьянка, сядь на место Катарины.

Чтоб к роли новобрачной приучаться?

Да, да, Люченцио. За стол, друзья!

Где эти олухи? Никто не встретит,

Коня не примут, стремя не подержат!

Где Грегори, Филипп, Натаниэль?

Мы тут, синьор, мы тут, синьор, мы тут!

«Мы тут, синьор, мы тут, синьор, мы тут!»

Мужланы неотесанные, плуты!

Ни рвенья, ни заботы, ни старанья!

Где тот болван, кого вперед я выслал?

Я здесь, синьор, и так же глуп, как прежде.

Ах ты растяпа, сукин сын, прохвост!

Ведь я тебе велел встречать нас в парке

И этих всех мерзавцев привести.

У Натаниэля не готова куртка,

Разлезлись башмаки у Габриэля,

А Питер не успел покрасить шляпу,

И Уолтера кинжал еще в починке.

Лишь Ралф, Адам и Грегори одеты,

А остальные босы и в отрепьях,

Но даже в этом виде все явились.

Ступайте, дурни! Подавайте ужин. —

«Где ты, жизнь моя былая,

Где...» — Кет, добро пожаловать, садись.

Ух-ха-ха-ха!

Мой милый котик, будь повеселее. —

Тащите сапоги с меня, мерзавцы!

«Жил монах, молился богу,

Раз он вышел на дорогу...»[135] —

Прочь, ротозей! Ты ногу оторвал мне.

Вот, получай!

Не оторвешь другую! —

Развеселись же, Кет! — Эй, дайте воду! —

А где мой пес Троил? — Беги, болван,

Да позови кузена Фердинанда. —

Ты, Кет, должна поцеловаться с ним. —

Где туфли? Ну, дождусь ли я воды?

Помойся, котик, сделай одолженье.

Ах, сукин сын, еще ронять ты вздумал!

Ну, успокойтесь. Он ведь не нарочно.

Пес, олух, вислоухая каналья! —

Садись же, Кет. Ты голодна, конечно.

Прочтешь молитву, или мне читать? —

Барашек это?

Да.

Кто подал?

Я.

Он подгорел. Все начисто сгорело.

Ну что за псы! А где мошенник-повар?

Как смели вы из кухни принести

И мне подать к столу такую мерзость?

Долой ножи, тарелки, — все убрать!

Лентяи! Бестолковые рабы!

Еще ворчать? Вот я вам покажу!

Супруг мой, я прошу вас, не волнуйтесь.

Вам показалось, мясо не плохое.

Кет, я сказал — жаркое подгорело.

Нельзя такое есть. От этих блюд

Желчь разливается, рождая злобу.

Уж лучше попоститься нам сегодня,

Чем кушать пережаренное мясо.

Ведь желчи нам с тобой и так хватает.

Ну, потерпи! Мы утром все исправим,

А ночью попостимся за компанию.

Я в спальню провожу тебя, пойдем.

Орет, буянит, а она не знает,

Куда деваться, что ему ответить;

Сидит, бедняжка, будто в полусне.

Уйдем скорее! Он идет сюда.

Свое правление я мудро начал.

Надеюсь, что и завершу успешно.

Мой сокол голоден и раздражен.

Пока не покорится — есть не дам,

А то глядеть не станет на добычу.

Еще есть путь дикарку приручить,

Чтобы на зов хозяина бежала:

Мешать ей спать, как ястребу, который

Не хочет слушаться, клюет и бьется.

Сегодня голодна и не поест;

Ночь не спала и нынче спать не будет.

И так же, как сумел придраться к мясу,

К постели придерусь: перину сброшу,

Подушки, одеяла расшвыряю,

Твердя при этом, что скандал я поднял

Единственно из-за вниманья к ней.

Всю ночь она, конечно, спать не сможет,

А чуть задремлет — я начну ругаться

И криком ей не дам уснуть совсем.

Вот способ укротить строптивый нрав.

Кто знает лучший, пусть расскажет смело —

И сделает для всех благое дело.

Как, друг мой Личио, ужели Бьянка

Мечтает о другом, не о Люченцио?

Она меня предпочитала всем!

Хотите убедиться — встаньте здесь;

Проверьте-ка, чему ее он учит.

Как вы преуспеваете в ученье?

А вы чему же учите? Скажите.

Учу я одному — любви искусству.

Владеете искусством вы таким?

Да, милая, как сердцем вы моим.

Блестящие успехи! А теперь

Вы поклялись бы, что синьора Бьянка

Лишь одному Люченцио верна?

О женское коварство! Вероломство!

Ах, Личио, я просто поражен.

Синьор, не заблуждайтесь. Я не Личио,

Не музыкант, каким казался вам,

И маску больше не хочу носить

Во имя той, которая способна

Мне, дворянину, предпочесть мужлана,

Любовь свою бродяге подарив.

Узнайте же — меня зовут Гортензио.

Синьор Гортензио, мне доводилось

О ваших пылких чувствах к Бьянке слышать,

Но я теперь, воочью убедившись

В ее непостоянстве, предлагаю

Нам вместе от любви ее отречься.

Видали, как целуются? Люченцио,

Вот вам рука моя. Клянусь душою,

Не стоит Бьянка преданной любви,

Которую так нежно предлагал ей.

Клянусь и я ненарушимой клятвой,

Что не женюсь на ней, пусть даже просит!

Стыд и позор! Как льнет к нему, смотрите!

Все отречемся — пусть идет к нему!

Что до меня, то, клятву соблюдая,

В три дня женюсь я на вдове богатой,

Которая меня не меньше любит,

Чем я любил кокетку эту, Бьянку.

Итак, синьор Люченцио, до свидания.

Отныне в женщинах ценить начну

Не красоту, а преданное сердце.

Прощайте. Клятву я свою сдержу.

Ну, вы достигли счастья наконец,

Желанного для любящих сердец.

Случайно подсмотрел я ваши шашни,

И мы с Гортензио отреклись от вас.

Вы оба отреклись? Ты шутишь, Транио!

Нет.

Значит, Личио нам не опасен.

Он свататься решил к вдове веселой

И свадьбу справить с нею в тот же день.

Пошли им счастья бог!

Ее он укротит.

Ну, как сказать!

Ведь в школу укрощенья поступил он.

Да разве есть такая школа, Транио?

А как же! В ней учителем Петруччо.

Он знает двадцать способов различных,

Как жен строптивых прибирать к рукам

И воли не давать их языкам.

Синьор, синьор! Я сторожил так долго,

Что хуже пса устал. Но наконец

С холма спустился старикан почтенный;

Он подойдет, пожалуй, нам.

А кто он?

Учителишка, верно, иль купец, —

Не знаю; но по виду и осанке

Сойдет вполне за вашего отца.

Ну, Транио, что скажешь ты об этом?

Что ж, если басне он моей поверит,

То будет рад изобразить Винченцио

И поручительство Баптисте дать,

Как будто он ваш подлинный отец.

Теперь, синьор, уйдите с вашей милой.

Храни вас бог, синьор.

И вам того же.

Идете дальше или остаетесь?

Неделю или две пробуду здесь

И двинусь дальше. Путь мой в Рим лежит

И в Триполи, коль бог пошлет мне силы.

Откуда вы, скажите?

Я из Мантуи.

Из Мантуи, синьор? Спаси вас бог!

Вы в Падую пришли, рискуя жизнью!

Рискуя жизнью? Я не понимаю.

Здесь мантуанцам угрожает смерть.

Синьор, ваш флот в Венеции задержан,

И герцог ваш, поссорившийся с нашим,

Публично объявил об этом сам.

Прибудь сюда вы чуточку пораньше,

Все это вы услышали бы сами.

Ну, значит, мне конец пришел, синьор!

Ведь взял я во Флоренции векселя,

Которые здесь должен предъявить.

Хотел бы я вам оказать услугу...

Мы вот что сделаем: скажите мне,

Бывали в Пизе вы когда-нибудь?

Бывал, синьор. И знаю, что немало

В том городе достойнейших людей.

А вам знаком один из них — Винченцио?

Мы незнакомы, но о нем я слышал;

Он превосходит всех своим богатством.

Синьор, он мой отец. Замечу кстати,

Что очень вы похожи друг на друга.

Ни дать ни взять, как устрица на грушу.

Чтоб из беды вас выручить, готов я

Помочь вам ради моего отца.

А ваше поразительное сходство

С Винченцио — немалая удача.

Примите имя и кредит его

И как отец со мною поселитесь.

Смотрите, разыграйте роль получше.

Понятно вам? Живите у меня,

Пока закончите свои дела.

Угодно вам принять мою услугу?

Приму, синьор, и буду век считать,

Что жизнью и свободой вам обязан.

Пойдемте же, сейчас мы все уладим.

Да, между прочим, должен вам заметить,

Здесь ждут приезда моего отца,

Чтоб подтвердил он вдовью часть при браке

Меж мной и дочерью купца Баптисты.

Я объясню вам, как себя вести.

Пойдемте. Вам переодеться надо.

Нет, нет, клянусь вам жизнью, я не смею.

Чем хуже мне, тем бешенее он.

Женился, чтобы голодом морить?

Когда стучался нищий в наши двери,

И то он подаянье получал

Иль находил в других домах участье.

Но мне просить еще не доводилось,

И не было нужды просить, а ныне

Я голодна, смертельно спать хочу,

А спать мешают бранью, кормят криком,

И самое обидное — что он

Любовью это смеет объяснять,

Как будто, если б я спала и ела,

Болезнь могла грозить мне или смерть.

Достань какой-нибудь еды мне, Грумио;

Не важно — что, лишь было бы съедобно.

Ну, а телячья ножка, например?

Чудесно; принеси ее скорее!

Боюсь, она подействует на печень.

Что скажете о жирной требухе?

Люблю ее; неси, мой милый Грумио.

Но, впрочем, вам и это будет вредно.

А может быть, говядины с горчицей?

О, это блюдо я охотно съем.

Пожалуй, вас разгорячит горчица.

Ну, принеси мне мясо без горчицы.

Нет, так не выйдет. Я подам горчицу,

Иначе вам говядины не будет.

Неси все вместе иль одно — как хочешь.

Так, значит, принесу одну горчицу?

Вон убирайся, плут, обманщик, раб!

Меня ты кормишь только списком блюд.

Будь проклят ты с твоею гнусной шайкой,

Что лишь смеется над моей бедой!

Пошел отсюда прочь!

Ну как ты, Кет? Что, душечка, печальна?

Как вы живете?

Хуже быть не может.

Приободрись, взгляни повеселее.

Смотри-ка, ангел мой, как я заботлив:

Сам приготовил блюдо для тебя.

Уверен, ты внимание оценишь.

Как, ты молчишь? Не нравится тебе?

Так, значит, я трудился понапрасну?

Эй, все убрать!

Нет, я прошу, оставьте.

А где же благодарность за услугу?

Скажи спасибо перед тем, как есть.

Спасибо вам, синьор.

Синьор Петруччо! Как же вам не стыдно?

Прошу к столу, синьора. Сядем вместе.

Гортензио, будь другом. Съешь все сам.

Ну, кушай на здоровье, дорогая,

Скорее ешь, и мы с тобой вернемся

К отцу и там повеселимся вдоволь.

Мы щегольнем, покажем все обновы,

Наряды, шляпки, бусы, и браслеты,

И кружева, и ленты, и манжеты,

Шарфы и брыжи, веера и рюшки,

И всякие другие безделушки.

Ты все уж съела? Там портной хлопочет;

Твой стан украсить дивным шелком хочет.

А ну, портной, показывай нам платье,

Тащи скорей.

А ты с какой новинкой?

Вы шапочку заказывали, сударь.

Ты на горшке ее утюжил, что ли?

Какая гадость! Бархатная миска!

Фи, фи! Да это просто неприлично!

Ракушка или скорлупа ореха,

Игрушка, финтифлюшка, детский чепчик.

Прочь убери! И сделай-ка побольше.

Не надо мне побольше. Эти в моде.

У всех хороших дам такие точно.

Сначала стать хорошей, так получишь;

Не раньше!

Долго ей придется ждать.

Я тоже говорить имею право

И все сейчас скажу; я не ребенок,

Получше люди слушали меня;

А не хотите, так заткните уши;

Уж лучше дать свободу языку

И высказать, что́ в сердце накопилось.

Да, ты права! Негодная шапчонка.

Пирог из шелка, побрякушка, блюдце! —

Тебя люблю еще сильней за то,

Что эта дрянь не нравится тебе.

Люби иль не люби, а я надену!

Она по вкусу мне, другой не надо.

Как наше платье? Покажи, портной.

Помилуй бог! Оно для маскарада?

А это что? Рукав? Да нет, мортира!

Изрезан весь, как яблочный пирог, —

Надрез, прореха, вырез и прорез!

Как будто бы курильница в цирюльне!

Черт побери! Да что ж это такое?

Ей не видать ни шапочки, ни платья.

Вы приказали сшить его красиво

И в соответствии с последней модой.

Да, приказал. Но вовсе не велел я

Его испортить по последней моде.

Ступай домой и прыгай через лужи,

Напрыгаешься без моих заказов.

Бери-ка платье! Делай с ним что хочешь.

Но я прелестней не видала платья;

Изящно сшито, похвалы достойно!

Меня вы пугалом одеть хотите?

Вот, вот, он пугалом тебе оденет.

Не я, а вы, — синьора так сказала.

Ах, грубиян! Ты лжешь, наперсток, нитка!

Ты, ярд, три четверти, нет, четверть дюйма!

Ты, клоп, блоха, сверчок паршивый, вот кто!

Ты смеешь поносить меня, катушка,

Лоскут, тряпье, заплатка? Прочь отсюда,

Не то тебя я разутюжу так,

Что спорить ты отучишься навеки.

Я говорю — ты ей испортил платье!

Нет, сударь, вы ошиблись. Платье сшито,

Как моему хозяину велели;

Дал Грумио приказ, как надо шить.

Материю я дал, а не приказ.

Но как вы наказали сшить его?

Черт побери! Иголкою и ниткой!

Но разве вы покрой не указали?

Скажу короче: платье не по мне.

Да, платье по хозяйке.

Подними-ка,

И пользуется пусть хозяин твой.

Скажи портному — все ему уплатят. —

Бери же платье. Вон, без рассуждений!

Портной, я завтра уплачу тебе;

Ступай, на брань не обращай вниманья,

Хозяину же передай поклон.

Что делать, Кет, отправимся к отцу

Мы в этом скромном и обычном платье.

Хоть плох наряд — зато карман набит.

Не платье украшает человека.

Как из-за черных туч блистает солнце,

Так честь сверкает под одеждой бедной.

И разве сойка жаворонка лучше

Лишь потому, что ярче опереньем?

И предпочтем ли мы угрю гадюку

За то, что кожа у нее красивей?

Поверь мне, Кет, и ты не станешь хуже

Из-за простого, будничного платья.

А застыдишься — на меня свали.

Развеселись же. Мы немедля едем

На пир веселый к твоему отцу.

Зови-ка слуг, нам надобно спешить.

Пусть ко́ней подадут к большой аллее;

Отправимся с тобою мы оттуда.

Теперь, наверно, около семи,

И мы как раз к обеду попадем.

Не около семи, а ровно два —

Поспеть мы даже к ужину не сможем.

Поеду в семь и ни минутой раньше.

Вот посмотри, ведь ты все время споришь,

Что б ни сказал, ни сделал, ни решил я.

Эй, распрягать! Сегодня не поеду,

А прежде чем я вздумаю поехать,

Часы покажут, сколько я сказал.

Он скоро управлять захочет солнцем!

Вот этот дом; могу я постучать?

Конечно. Может быть, синьор Баптиста

Меня припомнит. Коль не ошибаюсь,

Мы в Генуе, в гостинице «Пегас»,

Тому лет двадцать вместе проживали.

Ну, очень хорошо. Но вы держитесь

С достоинством, как надлежит отцу.

Не беспокойтесь.

Вот и ваш слуга;

Его предупредить бы не мешало.

Не бойтесь за него. — Вот что, Бьонделло,

Советую тебе не сплоховать:

Запомни — пред тобой синьор Винченцио.

Да уж не сомневайтесь.

Ты передал мои слова Баптисте?

Сказал ему, что ваш отец в Венеции,

Что в Падую его сегодня ждете.

Ты молодец; возьми-ка вот и выпей. —

Идет Баптиста! Ну, смелей, синьор!

Синьор Баптиста, — очень рад вас видеть,

Вот тот синьор, о ком я говорил.

Теперь прошу вас, будьте мне отцом

И вашу дочь в наследство мне отдайте.

Постой, мой милый сын.

Я прибыл в Падую, синьор Баптиста,

Взыскать долги, а тут мой сын Люченцио

Признался мне, что он и ваша дочь

Друг друга нежно любят. Так как я

Хорошего слыхал о вас немало,

А дети наши влюблены друг в друга,

То, не желая мучить долго сына,

Как любящий отец, я согласился

На этот брак. Когда и вы согласны,

То, без сомненья, мы договоримся,

И вы увидите, что я готов

Ее, как вам угодно, обеспечить.

Хитрить мне не к чему, синьор Баптиста,

Вы человек, достойный уваженья.

Синьор, простить прошу мои слова.

Мне ваша откровенность по душе.

Да, совершенно верно, ваш Люченцио

И дочь моя друг друга любят, если

Они не притворяются искусно.

Поэтому, коль вы, без лишних слов,

Поступите, как надлежит отцу,

И согласитесь закрепить за Бьянкой

Достаточную вдовью часть наследства,

То свадьбе быть, и дело решено, —

Ваш сын получит в жены дочь мою.

Благодарю, синьор. А где, скажите,

Удобней будет заключить контракт

И обязательствами обменяться?

Не у меня. Вы знаете, Люченцио,

У стен есть уши, в доме много слуг,

И вечно Гремио вокруг шныряет,

В любой момент нам могут помешать.

Тогда прошу пожаловать ко мне;

Отец живет со мной, и мы сегодня

Покончим дело тихо и спокойно.

Скорей пошлите Камбио за дочкой,

А я нотариуса приглашу.

Мне только жаль, что времени не хватит

Получше угощенье приготовить.

Отлично! — Камбио, живей домой;

Пусть наготове будет дочь моя.

Ей можно рассказать, что здесь случилось, —

Приехал, мол, сюда отец Люченцио,

И брак ее с Люченцио решен.

Молю богов, чтоб так оно и вышло.

Брось думать о богах. Беги скорее! —

Прошу, синьор Баптиста. К сожаленью,

Могу вам предложить одно лишь блюдо;

Уж извините. В Пизе наверстаем.

Я следую за вами.

Ну, Камбио?

Что скажешь мне, Бьонделло?

Как Транио подмигивал, видали?

Что ж из того, Бьонделло?

А если вы не к этому стремитесь, —

Молчу тогда. Но Бьянки вы лишитесь.

Хочу, могу, была б она согласна...

Да нет, она захочет — прочь сомненья!

Ну, будь что будет! Побегу скорей,

И горе мне, коль не вернусь я с ней.

Скорей, скорей, скорее — спешим к отцу!

О боже, как луна сияет ярко!

«Луна!» Да это солнце! — Ночь далеко.

А я сказал — луна сияет ярко.

Я говорю, что солнце ярко светит.

Клянусь я сыном матери родной,

Короче говоря, самим собою,

Светить мне будет то, что я назвал, —

Луна, звезда, — иначе не поеду. —

Эй, поворачивайте лошадей!

Все спорит, спорит, только бы ей спорить!

Не спорьте с ним, а то мы не доедем.

Прошу, поедем, раз уж мы в пути,

Ну пусть луна, пусть солнце — что хотите;

А назовете свечкою, клянусь,

Что это тем же будет для меня.

Я говорю: луна.

Луна, конечно.

Нет, солнце благодатное. Ты лжешь.

Ну ясно, солнце, — божья благодать!

А скажете: не солнце, — значит, нет.

Подобны вы изменчивой луне,

Но, как бы ни назвали, — так и есть

И так всегда для Катарины будет.

Ты выиграл сражение, Петруччо.

Вперед, вперед! Катиться должен шар

По склону вниз, а не взбираться в гору.

Но тише! Кто-то к нам сюда идет. —

Синьора, добрый день! Куда спешите? —

Кет, милая, по совести скажи,

Не правда ли, прелестная девица?

Румянец щечек спорит с белизною!

Какие звезды озаряют небо

Такою красотой, как эти глазки,

Ее прелестнейший и юный лик?

Еще раз добрый день, моя синьора!

Кет, поцелуй красотку молодую.

С ума сойдет старик от этих шуток.

Привет прекрасной, нежной, юной деве!

Куда идешь ты? Где твоя обитель?

Как счастливы родители, имея

Такое дивное дитя! Счастливец

Тот, кто, веленьем благосклонных звезд,

Тебя женою назовет своей.

Опомнись, Кет! В своем ли ты уме?

Ведь это же мужчина, дряхлый старец,

А вовсе не прелестная девица.

Достойнейший отец, прости ошибку.

Глаза мои так ослепило солнцем,

Что до сих пор все кажется зеленым.

Теперь я вижу — ты почтенный старец.

Прости мне эту глупую оплошность.

Прости ее, синьор мой, и скажи,

Куда идешь? Быть может, по пути, —

Тогда тебе компанию составим.

Синьор, и вы, синьора озорница,

Ошеломившая меня приветом, —

Из Пизы я. Зовут меня Винченцио.

Приехал в Падую проведать сына,

Которого давно уже не видел.

Как звать его?

Люченцио, синьор.

Вот кстати — и для нас, и для него,

Теперь тебя могу назвать отцом

Не только по годам, но и по праву:

С сестрой моей жены — синьоры этой —

Твой сын уже, наверно, обвенчался.

Но ты не удивляйся, не сердись,

Она известна скромным поведеньем,

Богата, дочь родителей почтенных

И образованна, как подобает

Жене любого знатного синьора.

Дай обниму тебя, синьор Винченцио,

Все вместе мы отправимся к Люченцио.

Твой сын достойный будет очень рад.

Но правда ль это? Или пошутили,

Как часто путешественники шутят

Над теми, кто встречается в пути?

Нет, нет, отец, поверь, все это правда.

Поедем с нами, убедишься сам.

Ты, видно, нам не веришь после шутки.

Ну, друг Петруччо, ты мне придал духу,

Зазнается вдова моя не в меру, —

С ней поступлю по твоему примеру.

Как странно! Камбио все нет и нет.

Здесь дом Люченцио, синьор; вот двери.

Мой тесть живет немного ближе к рынку,

Спешу к нему. Я должен вас оставить.

Нет, нет, нам с вами надо прежде выпить;

Я думаю, что здесь могу принять вас,

И угощенье, верно уж, найдется.

Они там заняты; стучите громче.

Прости, отец.

Ты жив, мой милый сын!

Прости, отец.

А ты в чем виновата?

И где Люченцио?

Вот он, Люченцио,

Неложный сын неложного Винченцио.

Пока вы с мнимым спорили отцом,

Мы с Бьянкою стояли под венцом.

Здесь заговор, нас провести хотят.

Где этот Транио, мошенник, шут,

Который так бесстыдно врал мне тут?

Постойте! Да ведь это же мой Камбио.

Ваш Камбио в Люченцио превратился.

Любовь свершила чудо. Из-за Бьянки

Я поменялся с Транио местами.

Он в городе изображал меня,

А я тем временем счастливо прибыл

К давно желанной гавани блаженства. —

Все делал он по моему приказу;

Прошу тебя, отец, прости его.

Не спекся мой пирог, но все ж пойду;

Хоть на пиру я душу отведу.

Ах так? Тогда немедленно домой!

Нет, стой! Я поцелую, милый мой.

Ну вот и хорошо! Согласна, да?

Уж лучше поздно, Кет, чем никогда.

Ну, наконец все споры позади,

И мы пришли к желанному согласью.

Война окончена, настало время

Над страхами былыми посмеяться. —

Проси же, Бьянка, моего отца,

Я ж твоего с почтеньем приглашу. —

Сестрица Катарина, брат Петруччо,

Гортензио с женой своею милой,

Пируйте. Рад вас видеть у себя.

Сейчас нам подадут вино и сласти.

Садитесь, я прошу. Мы можем здесь

Беседовать и продолжать наш пир.

Вот так все и сиди, сиди да ешь.

Добром встречают в Падуе всегда.

Да, в Падуе мы доброе нашли.

Хотел бы я для нас двоих того же.

Клянусь, Гортензио в страхе за вдову.

Страх на меня нагнать вам не удастся.

Смышлены вы, а смысла не постигли.

Хочу сказать: он страх как вас боится.

Кружится мир у пьяного в глазах.

Кругло отвечено.

Как вас понять?

Поймала я его!

Меня поймала! — Ты слыхал, Гортензио?

Поймала смысл твоих речей она.

Сумел поправить!

Поцелуйте мужа.

«Кружится мир у пьяного в глазах»...

Так что же этим вы сказать хотели?

Ваш муж, с женой строптивою измучась,

И моему пророчит ту же участь.

Понятна стала мысль моя теперь?

Дрянная мысль.

Я думала о вас.

Да, знаясь с вами, я была бы дрянью.

А ну, задай ей, Кет!

А ну, вдова!

Готов поспорить, Кет ее положит.

Нет, это уж обязанность моя.

Прекрасно сказано! Твое здоровье!

Что скажете об этих остроумцах?

Они бодаются, синьор, отлично.

Бодаются! Ну как здесь не сострить,

Что зуд во лбу рога вам предвещает?

А, молодая! Вот вы и проснулись!

Не беспокойтесь, я усну опять.

Ну нет! Вы сами начали острить, —

Стрельнем и в вас мы парочкой острот.

Что я вам — птица? Ну, так упорхну!

Попробуйте преследовать меня.

Счастливо оставаться вам, синьоры.

Не удался мой выстрел. В эту птичку

Вы метили, да не попали, Транио.

Так выпьем же за тех, кто промахнулся!

Я спущен был как гончая, синьор:

Что изловил — хозяину принес.

Недурно, хоть сравнение собачье.

Но вы-то лань травили для себя,

А вас она, слыхать, не подпускает.

Ого, Петруччо! Это выстрел в цель.

Ну, Транио, за остроту́ спасибо!

Сознайтесь же, он ловко в вас попал!

Задел меня немножко, признаюсь,

Но тотчас же насмешка отскочила

И вас пронзила, бьюсь я об заклад.

Увы, как мне ни жаль, сынок Петруччо,

Твоя жена строптивей, чем у всех.

Нет, говорю, — и докажу немедля.

Пошлите каждый за своей женой;

Тот, чья жена окажется послушней

И прибежит по первому же зову, —

Пускай возьмет заклад, что мы поставим.

Согласен. Сколько ставим?

Двадцать крон.

Как, двадцать крон?

На лошадь, на собаку столько ставлю,

А на жену раз в двадцать надо больше.

Ну, сто тогда.

Согласен.

Решено.

Кто начинает?

Я. — Иди, Бьонделло,

Скажи хозяйке — пусть придет сюда.

Иду.

За Бьянку половинщик я, сынок.

Нет, нет, зачем? Поставлю я один.

Ну что?

Синьор, хозяйка говорит,

Что занята, прийти никак не может.

Ах, занята? Прийти никак не может?

Вот так ответ!

Еще весьма любезный,

Дай бог, чтоб вы не получили худший.

Надеюсь я на лучший.

Эй, Бьонделло,

Ступай и попроси мою жену

Прийти ко мне.

Ах, вот как! Попроси!

Ну, отказать не сможет.

Я боюсь,

Что вашу упросить вам не удастся.

А где моя жена?

Ответила, что вам шутить угодно,

И не придет. Велит вам к ней идти.

Еще не легче! Не придет! Видали?

Нельзя стерпеть! Невероятно! Дерзко!

Эй, Грумио, иди к своей хозяйке

И передай, что я велю прийти.

Ответит просто.

Как же?

«Не приду».

Ну что ж, тем хуже для меня — и все.

Помилуй бог! Смотрите! Катарина!

Синьор, меня вы звали? Что угодно?

А где жена Гортензио и Бьянка?

Болтают там в гостиной, у камина.

Тащи-ка их сюда. А не пойдут —

Пинками их гони без церемоний!

Ступай, я говорю, и приведи их.

Коль чудеса бывают — это чудо!

Да, чудо. Только что оно сулит?

Сулит оно любовь, покой и радость,

Власть твердую, разумную покорность,

Ну, словом, то, что называют счастьем.

Так будь же счастлив, милый мой Петруччо.

Ты выиграл. А я тебе прибавлю

К их проигрышу — двадцать тысяч крон.

Другая дочь — приданое другое!

Совсем переменилась Катарина.

Я свой заклад еще верней возьму

И покажу вам, как она послушна,

Какою стала кроткой и любезной.

Вот ваших дерзких жен ведет она,

В плен взяв их женской силой убежденья.

Кет, шапочка ведь не к лицу тебе:

Скинь эту гадость, на пол брось сейчас же.

Дай бог мне в жизни горестей не знать,

Пока такой же дурой я не стану!

Такое поведенье просто глупо.

Вот бы и вам вести себя так глупо,

А то на вашем мудром поведенье

Я сотню крон сегодня потерял.

Так ты ведешь себя еще глупее,

Коль ставишь деньги на мою покорность.

Кет, объясни строптивым этим женам,

Как следует мужьям повиноваться.

Вы шутите? К чему нам наставленья?

Смелее, Кет! С нее и начинай.

Не будет этого!

Нет, будет, говорю! С вас и начнет.

Фи, стыдно! Ну, не хмурь сурово брови

И не пытайся ранить злобным взглядом

Супруга твоего и господина.

Гнев губит красоту твою, как холод —

Луга зеленые; уносит славу,

Как ветер почки. Никогда, нигде

И никому твой гнев не будет мил.

Ведь в раздраженье женщина подобна

Источнику, когда он взбаламучен

И чистоты лишен, и красоты.

Никто и капли из него не выпьет,

Как ни был бы он жаждою томим.

Муж — повелитель твой, защитник, жизнь,

Глава твоя. В заботах о тебе

Он трудится на суше и на море,

Не спит ночами в шторм, выносит стужу,

Пока ты дома нежишься в тепле,

Опасностей не зная и лишений.

А от тебя он хочет лишь любви,

Приветливого взгляда, послушанья —

Ничтожной платы за его труды.

Как подданный обязан государю,

Так женщина — супругу своему.

Когда ж она строптива, зла, упряма

И не покорна честной воле мужа, —

Ну чем она не дерзостный мятежник,

Предатель властелина своего?

За вашу глупость женскую мне стыдно!

Вы там войну ведете, где должны,

Склонив колени, умолять о мире;

И властвовать хотите вы надменно

Там, где должны прислуживать смиренно.

Не для того ль так нежны мы и слабы,

Не приспособлены к невзгодам жизни,

Чтоб с нашим телом мысли и деянья

Сливались в гармоничном сочетанье.

Ничтожные, бессильные вы черви!

И я была заносчивой, как вы,

Строптивою и разумом и сердцем.

Я отвечала резкостью на резкость,

На слово — словом; но теперь я вижу,

Что не копьем — соломинкой мы бьемся,

И только слабостью своей сильны.

Чужую роль играть мы не должны.

Умерьте гнев! Что толку в спеси вздорной?

К ногам мужей склонитесь вы покорно;

И пусть супруг мой скажет только слово,

Свой долг пред ним я выполнить готова.

Ай да жена! Кет, поцелуй! Вот так!

Да, старина, твой счастлив будет брак.

Нам послушание детей — отрада.

Зато строптивость женщин хуже ада.

Кет, милая, в постель нам не пора ли?

Ну что ж, друзья, вы оба проиграли.

Хоть мне никто удачи не пророчил,

Моя взяла! Желаю доброй ночи!

Строптивая смирилась — поздравляю!

Но как она сдалась — не понимаю!