Бесплодные усилия любви[164]
Действующие лица[165]
Фердинанд, король Наварры
Бирон, Лонгвиль, Дюмен — приближенные короля
Бойе, Меркад — приближенные французской принцессы
Дон Адриано де Армадо, чудак испанец
Отец Натаниэль, священник
Олоферн, школьный учитель
Тупица, констебль
Башка, шут
Мотылек, паж Армадо
Лесничий
Французская принцесса
Розалина, Мария, Катерина — придворные дамы принцессы
Жакнета, деревенская девушка
Вельможи, слуги и другие
Место действия — Наварра
Акт I
Сцена 1
Парк вокруг дворца короля Наварры.
Входят Фердинанд, король Наварры, Бирон, Лонгвиль и Дюмен.
Пусть будет слава, наша цель при жизни,
В надгробьях наших жить, давая нам
Благообразье в безобразье смерти.
У времени прожорливого можно
Купить ценой усилий долгих честь,
Которая косу его притупит
И даст нам вечность целую в удел.
Поэтому, воители, — я вам
Такое имя дал за то, что вы
Войну ведете с вашими страстями
И с полчищами помыслов мирских, —
Да сохранит указ последний силу.
Наварра наша станет чудом мира,
Двор — малой академией, где будем
Мы созерцанью мирно предаваться.
Вы поклялись, Бирон, Дюмен, Лонгвиль,
Втроем три года провести со мною
В трудах ученых и всегда блюсти
Устав, на этот свиток нанесенный.
Скрепите ж подписями ваш обет,
Чтоб был лишен своей рукою чести
Тот, кто хотя б на миг его нарушит.
Итак, когда в душе решимость есть,
Поставьте ваши имена вот здесь.
Я соглашаюсь на трехлетний пост:
Пирует ум, когда худеет тело,
А тот, кто чрево жадно насыщает,
Тучнея плотью, разумом нищает.
Мой государь, Дюмен себя смирил
И низменным рабам мирских забав
Оставил низость суеты мирской.
Теперь я мертв для радостей земных —
Мне философия заменит их.
Мой государь, лишь в том, в чем прежде клялся,
Я к этим заверениям примкну.
Я клялся вам в ученье быть три года,
А тут немало есть иных обетов —
Ну, скажем, женщин избегать три года.
Ужель и этот пункт включен в устав?
Затем: в неделю раз без пищи жить
И есть шесть прочих дней по разу в день.
Ужель и этот пункт вошел в устав?
Потом: спать ночью только три часа,
Глаз не смыкая днем ни на минуту
(А я приучен крепко спать всю ночь
И к ночи добавлять еще полдня).
Ужель и этот пункт внесен в устав?
Не спать, не видеть женщин и поститься —
Мне с этим слишком трудно примириться.
Но все сносить вы принесли обет.
Осмелюсь, государь, ответить «нет!»
Я клялся лишь делить ученье с вами,
Пожертвовав ему тремя годами.
Одно неотделимо от другого.
О, если так, то в шутку дал я слово.
В чем цель ученья — мне узнать нельзя ли?
Знать то, чего мы до сих пор не знали.
И то, что ум обычный не поймет?
Да, уж таков ученья дивный плод.
Тогда клянусь усердно изучать
Все, что устав мне запрещает знать:
Ну, например, — как пообедать сладко,
Когда поститься все принуждены;
Как с милою увидеться украдкой,
Когда от женщин мы удалены;
Как тягостную клятву обойти
И все же верность слову соблюсти.
Вот если смысл трехлетнего ученья
В том, чтоб мне дать такие наставленья,
Я принесу обет без промедленья.
Пусты все эти плотские утехи,
Чинящие учению помехи!
Они пусты, и все ж пустей куда —
Трудиться ради одного труда.
Чтоб правды свет найти, иной корпит
Над книгами, меж тем как правда эта
Глаза ему сиянием слепи́т.
Свет, алча света, свет крадет у света.
Пока отыщешь свет во мраке лет,
В твоих очах уже померкнет свет.
Нет, научись, как услаждать свой взгляд
Его в глаза прелестные вперяя,
Которые твои зрачки слепят,
Их тут же снова светом озаряя.
Наука — словно солнце. Дерзкий взор
Теряется в ее небесных тайнах.
В ней книгоед находит лишь набор
Заемных истин и цитат случайных.
Хоть астрономы, крестные светил,
Открыв звезду, ей имя нарекают,
Но звезды и для тех, кто их крестил,
Не ярче, чем для неучей, сверкают.
Лишь имена, все зная, будешь знать,
А их вещам мы все вольны давать.
С ученостью трунит он над ученьем!
Стремится он мешать благим стремленьям!
Он полет рожь, перед полынью струся.
Весна подходит, коль плодятся гуси.
О чем вы?
Да о том, что все — в свой час.
Ответ не в толк!
Зато не в бровь, а в глаз!
Бирон завистлив, как мороз весной,
Когда он губит юные растенья.
Пусть так. Но не ударит летний зной,
Пока у птиц причины нет для пенья.
Что мне за радость видеть недоноска?
Я розу не прошу в сочельник цвесть,
А вьюгу в майский день сугроб наместь.
Для каждой вещи срок и время есть.
Учиться поздно было бы теперь:
Не лезь в окно, когда открыта дверь.
Бирон, ступайте. Вышли из игры вы.
Нет, клятву дав, я не уйду трусливо.
В честь темноты сказал я больше слов,
Чем вы во славу мудрости найдете,
Но, дав обет, три года я готов,
Подобно вам, смирять желанья плоти.
Где свиток? На устав взгляну хоть раз
И подписью скреплю его сейчас.
Ты честь свою уступчивостью спас.
(читает)
«Item[166]: ни одна женщина не смеет подходить к местонахождению нашего двора ближе чем на милю». — Это уже обнародовано?
Дня четыре назад.
Какое наказанье ей за это полагается? (Читает.) «Под страхом лишения языка». — Кто же внес в устав такой пункт?
Я внес его.
Но для чего?
Пусть женщин строгость кары устрашает.
Любезным быть такой закон мешает.
(Читает.)
«Item: если в течение этих трех лет кто-либо будет уличен в разговоре с женщиной, он подвергнется такому публичному посрамлению, какое только сумеют измыслить остальные придворные».
Мой государь, придется лично вам
Нарушить этот строгий пункт, коль скоро
Французская принцесса едет к нам.
Добиться лично с вами разговора
Больной отец велел ей. Хочет он,
Чтоб вы ему вернули Аквитанью[167].
Поэтому: иль зря был пункт внесен,
Иль зря принцесса пустится в скитанья.
Об этом мы забыли, господа.
Ученье перелет дает всегда:
Учась, как сделать то, чего желаешь,
Ты сделать то, что должен, забываешь;
Пусть даже ты добился своего, —
Что в том? Ты город взял, но сжег его.
Придется отступить нам от декрета:
Необходимость оправдала это.
Нас триста раз в течение трех лет
Необходимость отступать заставит:
Ведь от страстей, с которыми на свет
Мы рождены, лишь благодать избавит.
Итак, коль я не соблюду обета,
Необходимость оправдает это.
Поэтому его я подпишу
(подписывает)
И каждого, кем он не будет сдержан,
Бесчестным навсегда провозглашу:
Ведь я соблазну, как и все, подвержен.
Но я, хоть мне противен этот бред,
Надеюсь дольше всех хранить обет.
Ужели без забав нам жить три года?
Отнюдь. Один испанец, отпрыск рода
Дворян кастильских, при дворе гостит.
Он искушен во всех новинках моды;
Сентенциями мозг его набит;
Он из людей, которых опьяняет
Звук собственных речей, как сила чар;
И правый, и неправый избирает
Его судьей в решенье разных свар.
Армадо, детище воображенья,
Нас будет в час досуга забавлять
И доблесть миром преданных забвенью
Воителей испанских восхвалять.
И, что бы ни сказали вы об этом,
Мне весело с таким лгуном отпетым.
Пускай придворным станет он поэтом.
В Армадо пропасть блеска и ума:
Он — рыцарь моды и речист весьма.
Коль он с Башкой нам будут развлеченьем,
Три года не покажутся мученьем.
Входят Тупица с письмом и Башка.
Где здесь король собственной особой?
Вот он, приятель. Чего тебе надо?
Я самолично представляю собой его величество, потому что состою констеблем на службе его величества; но мне желательно видеть его особу в телесном обличье.
Вот он.
Сеньор Арм-Арм свидетельствует вам свое почтение. Вышло скверное дело: подробности найдете в письме.
Ваше величество, в письме и про меня написано.
Это письмо от великолепного Армадо?
Как бы ничтожно ни было содержание письма, оно, уповаю на милость божью, выражено высоким слогом.
Высокие упования по ничтожному поводу? Дай нам, боже, терпенья.
Дослушать до конца или удержаться от смеха?
Выслушать кротко и посмеяться умеренно или удержаться и от того и от другого.
Отлично, сударь. Пусть степень его высокопарности сама подскажет нам степень веселости.
Ваше величество, там речь идет обо мне, поскольку письмо касается Жакнеты. Дело в том, что я попался на деле.
Как это на деле?
Вот так что на деле или, согласно букве устава, на трех делах. Я был замечен, когда бездельничал с Жакнетой во дворце, — раз. Я сидел с нею два. Я шел следом за ней по парку — три. А согласно букве устава, из этих трех проступков следует, что они в целом и составляют дело. Ибо из буквы устава известно, что когда мужчина вступил с женщиной в разговор об известном деле, это уже целое дело, согласно известной букве устава.
Ну, и что же из этого следует?
А это уж смотря по тому, какое мне воспоследует наказание. И да защитит господь правого!
Угодно вам выслушать письмо?
Мы выслушаем его, как оракула.
Как в простоте душевной человек слушает веления плоти!
(читает)
«Великий престолоблюститель, наместник тверди небесной и единый владыка Наварры, земное божество души моей и питатель тела».
А ведь о Башке пока что ни слова!
«Случилось так...»
Всегда что-нибудь случается, но если он пишет, что случилось так, он, по правде говоря, не стоит того, чтобы с ним что-нибудь случалось.
Стой смирно!
А я всегда смирный, как всякий, кто в драку не лезет.
Ни слова!..
...о чужих секретах, покорнейше прошу.
«Случилось так, что, постигнутый черной меланхолией, решил я вверить свое мрачно-подавленное настроение целительному действию наилучшего в мире лекарства — твоего животворного воздуха — и, как благородный дворянин, предпринял прогулку. Ты задашь вопрос: в какое время? Около шести часов, то есть в ту пору дня, когда охотнее всего пасутся стада, клюют корм птицы и люди садятся за свою трапезу, которую они нарекли ужином. Это все, что могу я сказать о времени. Теперь о территории, — я имею в виду территорию, по которой я следовал, прогуливаясь: ее именуют твоим парком. Что же касается места, — я разумею то место, где стал я очевидцем непотребного и наипредосудительнейшего происшествия, извлекающего из моего белоснежного пера эбеновые чернила, которые ты усматриваешь, созерцаешь, зришь и видишь в настоящую минуту, — что же касается этого места, то оно расположено к северо-северо-востоку, на восточной стороне западного угла твоего замысловато-извилистого сада. Там-то и явился взору моему этот недоумок, этот деревенщина, это низкое ничтожество, служащее к твоему увеселению...»
Это про меня?
«...Это невежественное и непросвещенное создание...»
Это про меня?
«...эта мелкая рабская душа...»
Опять про меня?
«...которого, насколько мне помнится, именуют Башкой...»
Конечно, это я!
«...в обществе и общении, вопреки установленному и объявленному тобой декрету и пребывающему в силе указу о...о...о...о!..о... но с кем? Мне тяжко сказать с кем...»
С бабенкой!
«...с дщерью праматери нашей Евы, с особью женского пола, или — для более просветленного понимания твоего величества — с женщиной! Движимый неослабным сознанием долга, я препровождаю его к тебе на предмет достодолжного ему наказания в сопровождении служителя твоего пресветлого величества Энтони Тупицы, человека отменной репутации, обращения, воспитанности и почтенности».
Это уж про меня, с вашего соизволения. Я и есть Энтони Тупица.
«Что же касается Жакнеты, ибо так зовется вместилище слабости, застигнутое мною в обществе вышепоименованного деревенщины, то я задержал ее у себя, как вместилище для ярости твоих законов, и при малейшем указании твоего пресветлого величества представлю ее пред судилище. Прими выражение совершенной преданности и всесожигающего сознания долга от твоего
дона Адриано де Армадо».
Это не так хорошо, как я ожидал, но лучше всего, что мне доводилось слышать.
О да, лучшее из наихудшего. Ну, любезный, что вы на это скажете?
Ваше величество, насчет бабенки — сознаюсь.
Вы разве не слышали того, что было объявлено?
Честное слово, я так усердно это слушал, что все и прослушал.
Ведь было же объявлено: год тюрьмы тому, кто будет иметь дело с женщиной.
Да я с женщинами дела не имел. Я имел дело с барышней.
Ну и что же? Объявление касалось и барышень.
Да она вовсе не барышня. Она девственница.
Это ничего не меняет. Объявление относилось и к девственницам.
Ну, если так, то я отрицаю за ней девственность. Я имел дело просто с девушкой.
Эта девушка, сударь, вам ни в чем не поможет.
Эта девушка, государь, мне кое в чем поможет.
Вот вам мой приговор, сударь: вы будете неделю поститься на воде и мякине.
Я предпочел бы целый месяц молиться на похлебке и жарком.
И дон Армадо будет вашим стражем.
Бирон, к нему Башку препроводите.
Идемте ж, господа, осуществлять
Все то, в чем мы друг другу клятву дали.
Король, Дюмен и Лонгвиль уходят.
Я голову поставлю против шляпы,
Что посмеется жизнь над их затеей.
Идем, мошенник.
Я страдаю из-за честности, сударь. Ведь, по чести говоря, я имел дело с Жакнетой, а она — честная девушка. Поэтому — добро пожаловать, горькая чаша благополучия. Будет день, и печаль вновь улыбнется мне, а до тех пор сиди здесь, скорбь!
Уходят.
Сцена 2
Там же.
Входят Армадо и его паж Мотылек.
Мальчик, в чем выражается меланхолия великого духом человека?
Главным образом в том, что у него грустный вид.
Но разве грусть и меланхолия — не одно и то же, дорогое дитя?
Нет, нет, сударь! Что вы, совсем нет!
В чем же ты усматриваешь различие меж ними, нежный юноша?
В их внутреннем проявлении, загрубелый старец.
Почему «старец»? Почему «загрубелый»?
Почему «нежный»? Почему «юноша»?
Я назвал тебя «нежным юношей», потому что эпитет этот соотносится с твоим юным возрастом, который можно именовать нежным.
А я вас — «загрубелым старцем», потому что название это соотносится с вашим пожилым возрастом, который можно именовать загрубелым.
Мило и метко.
Что вы имеете в виду, сударь? Что я мил, а слова мои метки, или что я меток, а слова мои милы.
Ты мил, ибо мал.
Значит, я мало мил, ибо мал. А почему меток?
Потому меток, что изворотлив.
Хозяин, это вы в похвалу мне говорите?
Да, в соответствующую твоим заслугам похвалу.
Я бы такой же похвалой и угря похвалил.
Как, разве угорь находчив?
Угорь изворотлив.
Я хочу сказать, что ты изворотлив в ответах. У меня от них кровь закипает.
Вот я и получил ответ.
Я не люблю, когда мне перечат.
(в сторону).
Не любишь, когда перечат, — не говори другим поперек!
Я дал обещание пробыть три года в ученье вместе с королем.
Да вы и за час всему научиться сумеете, сударь.
Это немыслимо.
Сколько будет трижды один?
Я не силен в счете. Это дело буфетчика.
А вы, сударь, дворянин и игрок.
Сознаюсь и в том и в другом. Оба эти качества необходимы воспитанному человеку.
Ну, значит, вы знаете, сколько составят в сумме туз и двойка.
Их сумма на одно очко больше, чем два.
То, что в просторечье называется «три»?
Верно.
Видите, как спорится у вас ученье. Вы три раза глазом моргнуть не успели, а уж дошли до трех. К слову «три» легко прибавить «года», — вот и свелись три года ученья к двум словам. Это и ученая лошадь на ярмарке вам сосчитает[168].
Тонко рассчитано.
(в сторону).
Еще бы, если в итоге выходит, что ты нуль.
Засим должен я сознаться, что влюблен. И насколько низок влюбленный воин, настолько же низко происхождение женщины, в которую я влюблен. Если бы, обнажив свой меч против любовного недуга, мог я избавиться от греховных помыслов о ней, я бы взял в плен свое вожделение и отдал бы его какому-нибудь французскому придворному в обмен на новоизобретенную любезность. Я презираю вздыхателей и мог бы, думается, устрашить Купидона. Утешь меня, мальчик, поведай, кто из великих людей был влюблен.
Геркулес, хозяин.
Сладчайший Геркулес! — Побольше знаменитых примеров, дорогой мальчик, побольше имен; и пусть, милое дитя мое, принадлежат они людям с положением и весом.
Самсон, хозяин; он-то уж был человек с весом, с большим весом, потому что весьма весомые городские ворота мог на плечах унести[169]. Он тоже был влюблен.
О плотно сбитый Самсон! О прочно сшитый Самсон! Я превосхожу тебя в искусстве владения рапирой, как ты меня — в искусстве ношения ворот. И я тоже влюблен. В кого был влюблен Самсон, мой дорогой мальчик?
В женщину, хозяин.
Какого темперамента?
Всех четырех, или трех, или двух, или одного из четырех.
Определи мне точнее ее темперамент.
Зеленый, цвета морской воды, сударь.
Да разве есть такой темперамент?
Судя по тому, что я читал, это самый лучший из всех.
Конечно, зеленый цвет означает любовь, но, по-моему, Самсону не стоило выбирать себе возлюбленную зеленого цвета. Наверно, он полюбил ее за ум.
Так оно и есть, сударь. У нее был ум зеленого цвета.
У меня же возлюбленная совершенно непорочного белого и алого цвета.
Сударь, под таким цветом и скрываются довольно порочные мысли.
Объясни, объясни, образованный отрок.
Да помогут мне ум моего отца и красноречие матери!
Какое звучное воззвание в устах младенца! Очень мило и патетично.
Где с белым цветом алый слит,
Там спрятан грех под маску:
Ведь щеки женщин страх белит,
А стыд бросает в краску.
И где тут стыд, и где тут страх —
Уразумей, поди ты;
Ведь от рожденья на щеках
У них два цвета слиты.
Довольно опасные стихи, хозяин, насчет белого и алого цвета.
Мальчик, разве нет баллады про короля и нищенку[170]?
Был грех: наши прадеды сочинили такую балладу, но теперь ее, кажется, нигде не услышишь, а если и услышишь, то слова и напев ни на что не годны.
Я хотел бы заново обработать этот сюжет, дабы заблуждения моего чувства были освящены каким-нибудь авторитетным примером. Мальчик, я влюблен в юную поселянку, которую застиг в парке с этим человекоподобным животным Башкой. Она вполне достойна...
...порки и уж во всяком случае любовника получше, чем мой хозяин.
Спой, мальчик! У меня на душе тяжело от влюбленности.
Это странно, потому что любите вы женщину довольно-таки легковесную.
Спой, прошу тебя.
Дайте пройти этой компании.
Входят Тупица, Башка и Жакнета.
Сударь, король соблаговолил поручить вам надзор за Башкой. Вы не должны ему мирволить, но и притеснять его не следует. Нужно только присматривать, чтоб он постился три дня в неделю. А эту девицу мне приказано держать в парке. Пусть послужит коровницей. Мое почтенье.
Я выдаю себя румянцем. — Девушка!
Мужчина!
Я навещу тебя в коровнике.
До этого далеко.
Я знаю туда дорогу.
Скажите, какой ученый!
Я расскажу тебе чудесные вещи.
С такой-то наружностью?
Я люблю тебя.
Старые песни.
Итак, до встречи.
Ветер вам в корму!
Пошли, Жакнета, поторапливайся.
Тупица и Жакнета уходят.
Презренный, ты будешь поститься за свои проступки, пока не заслужишь прощения.
Слушаюсь, сударь. Надеюсь, что смогу делать это с полным желудком.
Расплата с тобой будет тяжелою.
Ну, значит, я буду вам более признателен, чем ваши слуги, с которыми вы расплачиваетесь куда легковеснее.
Увести этого негодяя и заточить!
Идем, строптивый раб! Живо!
Не велите меня запирать, сударь. Я предпочитаю поститься на воле.
Ну нет, сударь. Кто же по своей воле на хлеб и воду сядет. Тебя посадят в тюрьму.
Ладно. Но если я вновь увижу веселые дни моей печали, которые я видел, то кое-кто увидит...
Что увидит?
Ничего особенного, господин Мотылек. Увидит только то, что увидит. Узнику не годится быть слишком скупым на слова, поэтому я ничего и не скажу. Слава богу, терпенья у меня поменьше, чем у других, поэтому я и могу быть спокоен.
Мотылек и Башка уходят.
Я обожаю даже почву, сей низкий предмет, который попирает ее башмак, предмет еще более низкий и приводимый в движение ее ногой, предметом самым низким. Полюбив, я делаюсь клятвопреступником, а это первейший признак лживости. Между тем не бывает истинной любви там, где к ней примешана лживость. Любовь — домовой, любовь — дьявол, любовь — самый злой из всех злых духов. Тем не менее она искусила Самсона, а ведь он обладал несравненной мощью; она соблазнила Соломона, а ведь он был отменно мудр. Перед стрелой Купидона не устояла палица Геркулеса; тем более — это неравное оружие для рапиры испанца. Первый и второй поводы для картеля мне не подходят: passado[171] Купидон пренебрегает, на duello[172] не обращает внимания. Мы, мужи, оскорбляем его, именуя мальчиком, а он торжествует, покоряя нас, мужей. Прощай, мужество! Ржавей, клинок! Умолкни, барабан! Повелитель ваш влюблен. Да, он любит! Приди мне на помощь, гений импровизации. Я, вне всякого сомнения, примусь сочинять сонеты. Изощряйся, ум! Строчи, перо! Я расположен заполнить целые фолианты!
(Уходит.)
Акт II
Сцена 1
Там же.
Входят французская принцесса, Розалина, Мария, Катерина, Бойе, вельможи и слуги.
Должны, принцесса, вы на помощь ныне
Призвать всю ясность духа своего.
Подумайте, кого, к кому, зачем
Сюда послал король, родитель ваш!
Вам, столь высокочтимой повсеместно,
Он поручил вести переговоры
С тем, кто один владеет всем, что мы
В мужах считать привыкли совершенством, —
С Наваррцем несравненным. Речь идет
О целой Аквитании, стране,
Достойной стать приданым королеве.
Так расточайте ж то очарованье,
Тот дар прелестный, коим вашу прелесть
Природа одарила, расточив
Его на вас в ущерб всем остальным.
Хоть красота моя невелика,
Не нужно ей таких похвал цветистых.
Оценку красоте дают глаза
Того, кто пожелал купить ее,
А не язык хвастливый продавца.
И, вне́мля вам, я менее горда,
Чем сами вы в стремлении прослыть
За острослова вашим восхваленьем.
Но с человеком дела — ближе к делу!
Бойе, известно вам, — молва об этом
Шумит повсюду, — что король Наварры
Решил три года посвятить наукам,
Не допуская женщин в свой приют.
Поэтому нам не мешает, раньше
Чем постучать в запретные ворота,
Знать мненье короля на этот счет.
И вам ввиду достоинств ваших быть
Ходатаем за нас мы поручаем.
Скажите их величеству, что с ним
По делу неотложному хотела б
Увидеться французская принцесса.
Итак, спешите. Мы же будем здесь
Смиренно ждать монаршего решенья.
Гордясь доверьем, в путь я рад пуститься.
(Уходит.)
Кто горд, тот рад возможности гордиться.
Скажите, господа, кто дал обет
Подвижничества вместе с королем?
Лонгвиль, к примеру.
Вы знакомы с ним?
Он мне знаком. Когда лорд Перигор
С прелестной дочкой Джека Фоконбриджа
В Нормандии свою справляли свадьбу,
Мне довелось увидеть там Лонгвиля.
Он — человек достоинств самых редких:
В искусствах сведущ, на войне прославлен.
За что б ни взялся, сделать все сумеет.
Блеск доблести его одним запятнан.
Коль может быть на доблести пятно:
В нем ум остер, и воля беспощадна.
Готов он срезать каждого, а тем,
Над кем шутить он волен, нет пощады.
Как видно, он к насмешкам страсть питает?
Да, каждый, с кем знаком он, так считает.
Ум скороспелый быстро отцветает.
Кто ж остальные?
Есть между ними юноша, Дюмен,
За добродетели любимый каждым,
Кто любит добродетель. Делать зло
Тем меньше хочет он, чем больше может.
Ума в нем хватит, чтоб украсить все,
Что чуждо красоте; а красоты —
Чтоб даже без ума казаться милым.
У д’Алансона в герцогском дворце
Его видала я. Но слишком бледен
Мой отзыв о достоинствах его.
Еще один затворник здешний был
С Дюменом там. Коль я не ошибаюсь,
Его зовут Бироном. Столь веселых
(Конечно, в рамках должного приличья)
Людей еще нигде я не встречала.
Уму его находит пищу зренье:
На что ни взглянет он, во всем находит
Предлог для шутки тонкой и пристойной,
Которую язык его умеет
Передавать таким изящным слогом,
Что слушать даже старикам приятно,
А молодежь приходит в восхищенье,
Внемля его изысканной беседе.
Спаси нас бог! Все фрейлины влюбились,
Судя по красноречию, с которым
Они хвалой свой выбор осыпают.
Вот и Бойе.
Возвращается Бойе.
Ну, что решил король?
Наваррец знает о приезде вашем.
И он и все сподвижники его
Еще до моего приезда встретить
Готовы были вас. Но предпочел бы
Король, чтоб в поле вы остановились, —
Как будто замок осадить решили, —
И не пришлось ему обет нарушить,
Вас во дворце безлюдном принимая.
Да вот и сам он.
Принцесса и ее спутницы надевают маски. Входят король, Лонгвиль, Дюмен, Бирон и приближенные.
Прекрасная принцесса, будьте гостьей!
«Прекрасную» я вам возвращаю обратно, а гостьей еще не стала. Это не ваш дворец, потому что кровля здесь чересчур высока для вас, а быть гостьей в чистом поле — чересчур низко для меня.
Принцесса, будьте гостьей при дворе.
На это соглашаюсь я. Идемте.
Постойте. Дал обет я перед богом...
Бог да поможет вам его нарушить.
Обет не преступлю я своевольно.
Преступите, и по своей же воле.
Принцесса, вам неведомо, в чем дело.
Мудрее чуждый мудрости невежда,
Чем алчущий невежества мудрец.
Давать обет подобный — смертный грех,
И нарушать — не лучше.
Но извинить прошу за откровенность —
Ученого учить не смею я.
Прочтите здесь изложенную просьбу
И на нее с ответом поспешите.
(Подает королю свиток.)
Отвечу я, но в спешке нужды нет.
Уеду я, лишь получу ответ,
Чтоб не пришлось вам нарушать обет.
Не с вами ль танцевали мы в Брабанте?
Не с вами ль танцевали мы в Брабанте?
Уверен в этом.
А к чему ж тогда
Вопрос подобный?
На ответ вы скоры.
Но вы мой ум пришпорили вопросом.
Ваш ум — как конь. Галоп его запалит.
Но раньше седока с седла он свалит.
Не знаете ль, который час?
Да тот,
Когда дурак вопросы задает.
Пусть вашей маске счастья бог пошлет!
Не маске, а лицу, — я полагаю.
Поклонников побольше вам желаю.
Аминь. Без вас найду.
Что ж делать! Отойду.
Принцесса, ваш родитель извещает,
Что мне вернул уже сто тысяч крон,
А это половина лишь того,
Что мой отец ссудил ему на войны.
Но если б даже я иль мой отец
Их получили (что отнюдь не так),
Сто тысяч остаются, — и за них
В залог нам Аквитания дана,
Хотя она не стоит этой суммы.
Когда бы ваш отец мне уплатил
Оставшуюся половину долга,
Ему я Аквитанию вернул бы
И с ним вступил бы в дружбу и союз.
Но, кажется, он к этому не склонен.
В письме он предлагает дать ему
Еще сто тысяч крон и обещает
По выплате указанных ста тысяч
От прав на Аквитанию отречься,
Хоть мне приятней было б получить
Моим отцом одолженные деньги,
Чем эту истощенную страну.
Не будь столь безрассудны предложенья,
Я изъявил бы, вопреки рассудку,
На них согласье, чтобы вы, принцесса,
Могли уехать удовлетворенной.
Черните вы и моего отца
И ваше уважаемое имя,
Упорно отрицая полученье
Того, что вам уплачено исправно.
Клянусь, впервые слышу. Докажите
Мне это, и верну я вам сто тысяч
Иль Аквитанию.
Ловлю на слове.
Бойе, вручите королю расписку,
Которой казначей его отца
Уплату подтверждает.
Я прошу вас.
Простите, государь, еще не прибыл
Из Франции пакет с распиской вашей,
Но будет завтра мною вам представлен.
Надеюсь я, что, рассмотрев ее,
Пойду на все разумные уступки.
Теперь согласье дайте на прием,
Который, чести не пятная, честь
Окажет вам, достойная принцесса.
Хотя нельзя вам в мой дворец вступить,
Вас в парке примут так, что вы поймете,
Какое место вам я в сердце дал,
Не оказав гостеприимства в доме.
Ваш благородный ум простит меня.
Прощайте! Завтра вас я навещу.
Пускай во всем ждет вас преуспеянье!
Желаю, чтоб сбылись твои желанья!
(Уходит.)
Сударыня, я хотел бы предоставить вашему вниманию мое сердце.
Сделайте одолжение, предоставьте. Интересно на него взглянуть.
Мне хочется, чтобы вы услышали его стоны.
Глупышка болен?
Сердечною болезнью.
Так сделайте ему кровопусканье.
Поможет ли такое врачеванье?
Как врач, отвечу: «Попытаться стоит».
Так пусть ваш взор его пронзит и вскроет.
Я и ножом могу его вспороть.
Ну нет, пошли вам много лет господь.
А вам дай бог не слишком долго жить.
За это трудно вас благодарить!
(Отходит в сторону.)
Кто эта дама там, — узнать бы я не прочь.
То — Катерина, д’Алансона дочь.
Она прекрасна. До свиданья, сударь.
(Уходит.)
Вон, сударь, особа вся в белом. Кто это?
Чтоб даму узнать в ней, — довольно тут света.
Да, вид у ней светский. А как ее звать?
Все так же, как в детстве звала ее мать.
Но кто ее отец?
Мужчина, как известно.
Насмешка неуместна!
Прошу вас, успокойтесь!
Она — дочь Фоконбриджа.
Отходчив я, не бойтесь.
Прелестнейшая дама!
Что ж, я согласен с вами.
Лонгвиль уходит.
А та, что в шляпе, кто?
Розалина. А что?
Кого в мужья ей прочат?
Кого сама захочет.
Прощайте, сударь. До свиданья.
Свиданье — вам, а мне — прощанье.
Бирон уходит. Дамы снимают маски.
Последним уходил Бирон, остряк известный.
Он вечно с новой шуткой.
И вечно — с неуместной.
Вы острастку ему дали с ловкостью лестной.
А ведь тоже не промах в дуэли словесной!
Прямо бой двух баронов.
Баранов, верней:
Коль лужайка — ваш рот, попасусь я на ней.
Мало чести сравнение делает вам.
Хорошо здесь пастись!
(Хочет ее поцеловать.)
Да не всяким скотам:
Частный выгон мой рот — не общинное поле.
Кто ж владелец его?
Я да божия воля.
Неуместна война остроумия боле.
Лучше б тратили вы залпы шуток отборных
На Наваррца и слишком ученых придворных.
Насколько я вижу, — а это уменье
Во взорах читать красноречье волненья
Меня не обманет, — король заражен.
Но чем?
Знакомой болезнью: он просто влюблен.
А где доказательства?
Он замер. Из тела ушедшая сила
Желаньем дворцы его глаз озарила,
А сердце, печать, на которой ваш лик
Свой оттиск прекрасный оставил в тот миг,
Так формой своей возгордилось отныне,
Что их преисполнило блеском гордыни.
Язык запинался, сердясь, что во взгляд
Преобразоваться слова не спешат.
Все чувства пытались со зрением слиться,
Стремясь красотой из красот насладиться,
И были сокрыты в сиянии глаз,
Как будто в хрустальной шкатулке алмаз,
Где камень такою игрой ослепляет,
Что каждый купить его страстно желает.
Так жадно вам в очи он взоры вперял,
Что в книге лица на полях я читал:
«Бери Аквитанию. Все уступлю я,
Лишь дай мне вкусить твоего поцелуя».
Пойдемте в шатер мой. Бойе в настроенье...
Лишь высказать то, что увидело зренье.
Очей королевских безмолвную речь
Язык мой сумеет словами облечь.
В грех может столь опытный сводник вовлечь!
Еще б! В волокитстве Бойе искушен:
Приходится внуком ему Купидон.
Ну, значит, лишь в мать уродилась Венера,
Поскольку отец безобразен сверх меры.
Послушайте...
Нет.
Вы же видите сами...
Что время уйти нам.
Не сладить мне с вами!
Уходят.
Акт III
Сцена 1
Там же.
Входят Армадо и Мотылек.
Спой, мальчик. Воспламени мой слух.
(поет)
Ля-ре-ми-ля.
Прелестный напев! — Нежный цвет юности, возьми этот ключ, ступай освободи мужлана и незамедлительно доставь его сюда. Я хочу через его посредство направить письмо к моей возлюбленной.
Хозяин, а вы не пробовали воздействовать на нее по-французски?
Что ты под этим разумеешь? Объясняться с ней по-французски?
О нет, досточтимый хозяин. Вам нужно только насвистывать джигу языком и выделывать ногами канарийские коленца, вращая при этом глазами, вздыхая и вообще издавая разные звуки то горлом, словно вы влюбленно давитесь любовными словами, то носом, словно вы влюбленно вдыхаете любовный запах; шляпу надвинуть на глаза, как навес на окна лавки; руки скрестить на вашем обвислом камзоле, как кролик лапки на вертеле, или засунуть в карманы, как рисовали на старинных портретах. И не задерживаться слишком долго на одном и том же: сделал, — и за другое. Этими приемами, этими хитростями и ловят милых женщин, а уж они только и ждут, чтоб их поймали. Таким-то образом мужчины — оцените мои слова! — и нагоняют себе цену.
Как ты приобрел такую опытность?
Имея на грош наблюдательности.
«О стыд! О стыд!»
«...Конек-скакунок[173] позабыт!»
Уж не мою ли возлюбленную ты к коньку-скакунку приравниваешь?
Нет, хозяин. Конек-скакунок — жеребчик, а ваша возлюбленная — кобылка, да, наверно, еще и заезженная. Но разве вы позабыли вашу возлюбленную?
Почти что.
Какая нерадивость! Вы должны бы знать ее на память.
Да, на память, храня ее образ на сердце и в сердце.
И вне сердца, хозяин. Все эти три положения я берусь доказать.
Что же ты докажешь?
Умереть мне на месте, если я не докажу своей правоты, и притом — мигом. Возлюбленная у вас на сердце потому, что вы не можете на нее наглядеться; в сердце — потому, что вы влюблены в нее; вне сердца — потому, что, будучи для вас недосягаемой, она не может удовлетворить ваши желания.
Все три положения ко мне подходят.
Да будь их хоть трижды три, из них все равно ничего не выйдет.
Приведи сюда мужлана. Я хочу послать его с письмом.
Удачный выбор: лошадь для осла самый подходящий посол.
Что? Как ты сказал?
Видите ли, сударь, вам следовало бы послать этого осла на лошади, потому что он изрядный тихоход. Но я иду.
Дорога не длинна. Поспешай!
Быстрее свинца, сударь.
Что это значит, любезный мой выдумщик?
Свинец ведь тяжкий, грузный, медлительный предмет.
Minime[174], мой хозяин; мне кажется, что нет.
Свинец — не скор.
Но слишком поспешен ваш ответ.
Свинец-то разве медлит, когда летит из пушки?
О, перл риторики!
Ты — бомба, раз я — пушка. И выпалить собрался
В мужлана я тобою.
Ну, залп! И я помчался.
(Уходит.)
Остер речистый отрок не по летам порою.
Теперь тебе, о небо, я грусть свою открою
И мужество отброшу, чтоб повздыхать с тоскою.
Но вот и мой посланец.
Возвращается Мотылек с Башкой.
Беда: Башке лодыжку, хозяин, вправить надо.
Начни с посыла[175], бросив загадки и шарады.
Вот именно: очень мне гадко, и отрады никакой нет. И не получал я, сударь, ни посыла, ни посылки. Ох, сударь! Одно горе! Горе горькое! Не посыл, не посылка, а горе!
Клянусь честью, как ни крепись, а рассмеешься. Его тупость разгоняет мою меланхолию. Движение моих легких вызывает у меня неподобающую мне улыбку. О, простите меня, светила небесные! Этот недоумок путает посыл с посылкой и посылку с посылом!
А разве умник не сделает того же: посыл или посылка — не все ли равно?
Нет, паж! Посыл — концовка иль вывод, придающий
Отчетливость и ясность всей речи предыдущей.
Например:
Лиса, мартышка, шмель втроем
Не могут четным быть числом.
Это — данное[176]. Теперь — посыл.
Повторите-ка данное. Я сам сделаю посыл.
Лиса, мартышка, шмель втроем
Не могут четным быть числом.
Но если гусь к ним подойдет,
То нечет превратится в чет.
Теперь я начну с данного, а вы прибавьте посыл.
Лиса, мартышка, шмель втроем
Не могут четным быть числом.
Но если гусь к ним подойдет,
То нечет превратится в чет.
Отличный посыл в виде гуся! Чего еще душе желать?
И вовремя же парень гуся приплел, клянусь!
Удачна сделка, сударь, когда упитан гусь.
На рынке этот малый обманет все и вся
И для посыла купит вам жирного гуся.
Постой! В чем было дело, когда я в спор вступил?
Башке лодыжку, сударь, я вправить предложил,
А вам посыл был нужен.
Тут охнул я, а парень, придумав свой посыл,
На данное ответил и вам гуся всучил.
Тем торг и был закончен.
Но скажи на милость, каким же это образом у Башки повреждена лодыжка?
Извольте, я расскажу об этом с чувством.
Да нет, ты не сумеешь, так как сам-то этого не почувствовал. Лучше уж я расскажу об этом в виде посыла:
К вам я, Башка, пустился бежать, не чуя ног,
Но вывихнул лодыжку, споткнувшись о порог.
Ну, хватит разговаривать об этой материи.
Покуда из распухшей лодыжки не вытечет вся материя.
Слушай, Башка, я решил позволить тебе раскрепоститься.
Да, поститься мне не очень-то по душе: я больше люблю гусиные посылы.
Клянусь моей нежной душой, я хотел сказать, что возвращаю тебе свободу, выпускаю тебя на волю, ибо ты пребывал в заключении, в темнице, в тюрьме, под запором.
Так, так, а вы, значит, будете вроде слабительного при моем запоре?
Я дарую тебе свободу, отпускаю тебя на волю и взамен этого ставлю одно условие: передай поселянке Жакнете этот знак внимания. (Дает ему письмо.) А вот тебе репарация (дает ему деньги), ибо главная гарантия моего высокого достоинства в том, что я гарантирую вознаграждение моим подчиненным. Мотылек, следуй за мной. (Уходит.)
Как день вослед за ночью. Прощай, Башка почтенный!
О, лакомый кусочек! Лукавства перл бесценный!
Мотылек уходит.
А теперь посмотрим, что это еще за репарация[177]. Репарация! Да это латинское слово означает всего-навсего три гроша. Три гроша — репарация. «Сколько стоит эта лента?» — «Три гроша». — «Нет, я заплачу вам репарацию». Вот это да! Репарация-то звучит внушительнее, чем французская крона. Никогда не буду ни покупать, ни продавать без этого слова.
Входит Бирон.
А, милейший Башка! Вот кстати я с тобой встретился.
Скажите, пожалуйста, сударь, сколько лент тельного цвета можно купить на репарацию?
А что такое репарация?
Осмелюсь доложить, сударь, три гроша.
Значит, и купить можно на три гроша.
Покорно благодарен, ваша милость. Имею честь кланяться.
Стой, малый! Порученье есть,
И ты его исполнишь, если хочешь
Мое благоволенье заслужить.
А когда его нужно исполнить?
Сегодня днем.
Слушаюсь, сударь, будет исполнено. До свиданья.
Но ты же не знаешь, в чем оно заключается.
Исполню, так узнаю.
Брось дурачиться, мошенник! Нужно раньше знать, в чем дело.
Вот я и приду к вашей милости завтра утром пораньше.
Нет, это надо сделать сегодня же. Слушай, поручение состоит в следующем:
Сюда придет охотиться принцесса.
С ней будет благородная девица,
Чье имя Розалина. Нет на свете
Имен нежнее! Ты ее отыщешь
И в руки белоснежные ей вложишь
Вот эту запечатанную тайну.
Возьми свой гонорарий и ступай.
(Дает ему шиллинг.)
Гонорарий? Очень приятный гонорарий. Лучше, чем репарация. На целых одиннадцать пенсов и один грош лучше. Очень-очень приятный гонорарий. Все сделаю, сударь, как по писаному. Гонорарий! Репарация! (Уходит.)
Как? Я на самом деле влюблен? Я, который всегда был бичом любви.
Гонителем заядлым томных вздохов,
Их критиком, суровым полицейским,
Я, кто был строже, чем педант-учитель
Со школьником, с мальчишкой Купидоном!
Слепой, плаксивый, своенравный мальчик,
Дитя и старец, карлик и гигант,
Правитель рифм, властитель рук сплетенных,
Помазанник унылых воздыханий,
Король разочарованных лентяев,
Владыка юбок и монарх штанов,
Ты — император и верховный вождь
Прелюбодеев. Как я слаб душою!
Мне ль быть капралом в армии твоей
И, как шуту, цвета твои носить?
Что? Я влюблен? За женщиной охочусь?
Она ж непостоянней, ненадежней,
Капризней, чем немецкие часы,
Которые всегда неверно ходят,
Как ни трудись ухаживать за ними.
Но худшее — в том, что обет нарушил
И худшую из трех я полюбил:
Белесую, бровастую бабенку
С шарами смоляными вместо глаз.
Клянусь, ее от блуда не удержишь,
Хоть Аргуса[178] поставь над нею стражем.
А я по ней томлюсь! Молю ее!
Из-за нее не сплю! Наверно, мне,
Презревшему могущество его,
Мстит всемогущий крошка Купидон.
Что ж! Вздохи, письма, просьбы пустим в ход;
Ведь любишь ту, кого судьба пошлет.
(Уходит.)
Акт IV
Сцена 1
Там же.
Входят принцесса со свитой, Розалина, Мария, Катерина, Бойе и лесничий.
Кто там коня пришпоривал так рьяно,
На холм взлетая? Это был король?
Не знаю, но сдается, что не он.
Кем бы он ни был, дух его высок.
Ну, господа, покончив с делом нынче,
В субботу мы во Францию уедем.
Эй, друг-лесничий, укажи нам чащу,
Где мы могли б в убийство поиграть.
Пройдемте на опушку этой рощи —
Там самая прекрасная охота.
Прекрасна я, и страсть моя — охота.
Не потому ль, все это сопоставив,
Ты мне сулишь прекрасную охоту?
Простите, я не то в виду имел.
Как? Ты хвалу обратно взять посмел?
Увы! Недолго ж слава тешит нас!
Прекрасны вы.
Не льсти на этот раз.
Прекрасной я не стану от прикрас.
Возьми-ка мзду, правдивое зерцало.
(Дает ему деньги.)
Дать золотой за брань — отнюдь не мало.
Все дышит в вас одною красотой!
Как? Красоту вернул мне золотой?
Вот где порок, присущий нашим дням:
Хвалить мы склонны тех, кто платит нам.
Ко мне, мой лук! Я доброты полна,
Но, раз охочусь, злою быть должна.
Нет, на охоте не грозит мне срам:
Сошлюсь на жалость, если промах дам,
И объясню, попав, что не убить
Хотелось мне, а ловкость проявить.
Вот так порой, и в этом нет сомненья,
Кичливость порождает преступленья.
Меняем мы на почести и лесть
То лучшее, что в нашем сердце есть.
И лань я из тщеславия убью,
Хоть к ней ни капли злобы не таю.
Не то же ль чувство воодушевляет
Ту дрянь-жену, которая желает
Себя над мужем госпожой поставить?
О да, тщеславье. И должны мы славить
Жен, спесь с господ своих сумевших сбавить.
Входит Башка.
Но вот один из королевской братьи.
Добрый день всей компании. Скажите на милость, где здесь дама, которая всем голова?
А разве ты, приятель, сам не можешь догадаться: ведь у остальных-то нет голов.
Кто здесь самая на́большая, самая высокая?
То есть самая толстая и самая длинная?
Кто толще и длинней всех прочих? Ваша правда.
Ваш стан, будь он так тонок и гибок, как мой разум,
В браслет любой из этих девиц пролез бы разом.
Вы — толще всех и, значит, всем прочим голова?
Чего же ты желаешь?
Письмо для Розалины Бирон прислал со мною.
Мы с ним друзья, любезный. Письмо сама я вскрою.
Подай его... Дичину, Бойе, вы резать мастер.
Вскрывайте ж птичку.
Вам я служить почту за счастье.
Но адрес перепутан посланцем, без сомненья.
Посланье-то — к Жакнете.
Довольно промедленья.
Сверните шею воску и начинайте чтенье.
(читает)
«Клянусь небом, несомненно, что ты прекрасна, неоспоримо, что ты красива, истинно, как сама истина, что ты привлекательна. Ты, которая красивее красоты, привлекательней привлекательности, истинней истины, сжалься над твоим героическим вассалом! Доблестный и достославный король Кофетуа обратил взоры свои на пагубную и несомненную нищенку Зенелофон. И он имел полное право сказать: veni, vidi, vici, что в переводе на язык черни — о, этот низкий и невнятный язык! — означает, videlicet[179]: пришел, увидел, победил. Пришел — раз, увидел — два, победил — три. Кто пришел? Король. Зачем пришел? Чтоб увидеть. Зачем увидел? Чтобы победить. К кому пришел? К нищенке. Кого увидел? Нищенку. Кого победил? Нищенку. В итоге — победа. На чьей стороне? На стороне короля. Жертва выиграла. На чьей стороне выигрыш? На стороне нищенки. Катастрофа же заключается в браке. С чьей стороны? Со стороны короля? Нет, со стороны обоих в одном или со стороны одного в обоих. Я — король, ибо на это указывает сравнение. Ты — нищенка, ибо об этом свидетельствует твое низкое происхождение. Прикажу ли я тебе любить меня? Мог бы. Прибегну ли для этого к насилию? Сумел бы. Стану ли искать твоей любви? Намереваюсь. Что получишь ты в обмен на отрепья? Наряды. В обмен на убожество? Почести. В обмен на себя? Меня. В ожидании ответа оскверняю мои губы твоими стопами, глаза твоим обликом, сердце — всеми частями твоего тела.
Твой, в глубочайшей готовности к служению пребывающий
дон Адриано де Армадо.
Овечка, слышишь, как Немейский лев
Рычит[180], свирепо лапой землю роя?
Склонись пред ним, и он смягчит свой гнев,
И с жертвой позабавится игрою.
Но если с ним попробуешь бороться,
Стать пищей для него тебе придется».
Кто мог сложить такое послание в стихах?
Петух самовлюбленный? Иль щеголь-вертопрах?
Коль я не ошибаюсь, мне этот слог знаком.
Еще б! Прочесть успели вы подпись под письмом.
Письмо писал испанец Армадо, нравом вздорным
Похожий на Монарко[181] и служащий придворным
И королю забавой.
Ответь, приятель, внятно,
Кто дал тебе посланье.
Мой господин, понятно.
К кому ж ты им отправлен?
К кому? Известно, к даме.
Кто господин? Кто дама?
Меня сюда направил мой господин Бирон.
Шлет даме Розалине письмо со мною он.
Ты адресом ошибся. Ну, время нам идти.
(Розалине.)
Письмо еще получишь. Бедняжка, не грусти.
Принцесса со свитой уходит.
Кто это в сердце ранен?
Ответить вам, друг мой?
О чудо совершенства, ответь!
Олень лесной.
Вам мой ответ по вкусу?
Да, нынче насмерть много зверей рогатых ранят,
Но после вашей свадьбы их втрое больше станет.
А мой ответ по вкусу?
Ну, что ж! Теперь мой выстрел.
А дичь-то где же ваша?
Хотите, так рогами и вам я лоб украшу.
Вам мой ответ по вкусу?
Не в бровь, а в глаз попал он. Бойе, сдавайтесь.
А ей попало ниже. Что? Меток я? Сознайтесь.
Насчет твоей меткости я могу сказать стишком, который уже состарился к тому времени, когда король Пипин Французский[182] был еще мальчишкой.
А я тебе тоже отвечу песенкой, которая уже состарилась к тому времени, когда королева Джиневра Британская[183] была еще девчонкой.
Попасть ты не можешь, не можешь, не можешь,
Не можешь, мой друг дорогой.
Пусть я не могу, не могу, не могу,
Но сможет попасть другой.
Ну и потеха, право! Стрелки, видать, умелы.
Да, точно в центр мишени они вгоняют стрелы.
В мишень? Тогда давайте начертим круг на ней,
Чтоб в бок не угодил я, спеша, стрелой своей.
Вы цель пробить не в силах: слаба у вас рука.
А вы б поближе встали — так легче для стрелка.
В моей руке нет силы, но есть в руке ее.
Пусть в круг сама рукою направит острие.
Фи, мерзость! Вряд ли можно найти язык грязнее!
Играть в шары вам лучше: в стрельбе не сладить с нею.
Я расколоть боюсь их. Эй, филин, честь имею!
Бойе и Мария уходят.
Клянусь душой моею, он просто грубиян.
Но дамами и мною ему урок был дан.
Ух, до чего ж все ловки. Крепка любая шутка:
На первый взгляд невинна, а непристойна жутко.
Вот, например, Армадо. — Ну, чем не кавалер!
Как вьется возле дамы, ей веер подает,
Целует нежно ручки, пускает клятвы в ход!
А паж его! О боже! Совсем мозгляк на вид,
Зато поди поспорь с ним — троих переострит.
За сценой шум охоты.
Э-гей! Э-гей!
(Убегает.)
Сцена 2
Там же.
Входят Олоферн, отец Натаниэль и Тупица.
Воистину забава сия достойна уважения, что и могу засвидетельствовать с чистой совестью.
Олень, как вы видели, был sanguis[184] — хороших кровей, зрелый, как наливное яблоко, которое, подобно рубину, висит и висит в ухе coelum — неба, тверди, небосвода, — а потом вдруг низвергается, как плод дикой яблони, на лик terra — земли, почвы, континента.
Воистину, господин Олоферн, вы разнообразите эпитеты ваши с приятностью, которой позавидует любой ученый, но смею вас заверить, сударь, что это был козел, еще не менявший первых рогов.
Отец Натаниэль, haud credo[185].
Да не haud credo это был, а козленок.
Какое невежественное сопоставление! Это прямо инсинуация, сделанная in via — на пути к экспликации, которая имела целью facere[186] реплику или скорее ostentare — раскрыть ваше намерение с помощью столь неподобающей, неучтивой, невежливой, необдуманной, неуклюжей, вернее, необразованной, или, что еще вернее, вовсе несообразной попытки уподобить мое haud credo оленю.
А я говорю, что зверь был не haud credo, а козленок.
Дважды прокипяченная глупость.
О, как твой чудовищный облик, невежество, странен и дик!
Но он ведь не пробовал меда, что мы извлекаем из книг.
Он, смею так выразиться, не ел бумаги и не пил чернил, так что ум его не получил пищи. Он вроде животного, у которого восприимчивостью обладают только самые грубые органы.
Вид этих бесплодных растений признательность должен внушать.
Нам, людям, которые могут плоды воспитанья вкушать.
Как глупым, болтливым, тщеславным я не в состоянии быть,
Так было б нелепо за книгу подобных невежд засадить.
Но я, говоря omne bene[187], сошлюсь на старинное мненье:
«Иной, кому по сердцу буря, от ветра приходит в смятенье».
Вы оба — ученые люди. Кто мне, господа, назовет,
О ком говорится в загадке: «Четыре недели в тот год,
Как Каин родился, мне было, а пятая — все не идет»?
О Диктине[188], добрейший Тупица, о Диктине.
Это что еще за Диктина?
Это наименование Фебы, Lunae, луны.
Когда Адаму месяц исполнился всего,
Луна была на небе ровесницей его.
Хотя с тех пор он прожил пять раз по двадцать лет,
Луна не постарела: пяти недель ей нет.
От перемены названий соотношение не меняется.
Что верно, то верно: от перемены названий сношение не меняется.
Да укрепит твой разум Всевышний. Я говорю: от перемены названий соотношение не меняется.
Ну и я говорю, что от перемены названий поношение не меняется. Луне больше месяца отродясь не бывало. А еще я говорю, что олень, застреленный принцессой, был козленком.
Отец Натаниэль, угодно вам выслушать сымпровизированную мной эпитафию на смерть этого животного? Для вящего разумения невежд я именую оленя, которого застрелила принцесса, козлом.
Perge[189], почтеннейший Олоферн, perge, но только избегайте, пожалуйста, неблагопристойностей.
Я позволил себе некоторую игру созвучий, ибо это придает стихам легкость.
Принцесса, прелести полна, прицелившись, попала
В козла, который скок козлом в кусты, но меж кустов
Свалился с ног, стрелой сражен. Собачья стая стала
Рвать раны робкой жертвы в кровь, рыча под рев рогов.
Так, зло и всем козлам назло, беззлобному козлу
Принцесса причинила зло, хоть не склонна ко злу.
Редкая способность!
(в сторону).
Драть чужие уши. Это он доказал.
Природа дарования, коим я обладаю, очень-очень проста. Ум мой от рождения предрасположен к фантазии, причудливо выражающейся в образах, фигурах, формах, предметах, понятиях, представлениях, порывах и отступлениях. Зачинаются они во чреве памяти, возрастают в лоне pia mater[190] и рождаются на свет с помощью благосклонной случайности. Но дарование расцветает лишь в том, в ком оно достигает остроты. Мне на свое жаловаться не приходится.
Сударь, я благодарю творца, пославшего нам вас. И мои прихожане тоже. Вы отлично печетесь об их сыновьях, да и дочерям их от вас большая польза. Вы — добрый член нашей общины.
Mehercle![191] Если их сыновья сообразительны, я не обделю их познаниями; если их дочери способны, я приспособлю их к делу. Но vir sapit, qui pauca loquitur[192]. Какая-то особа женского пола приветствует нас.
Входят Жакнета и Башка.
Добрый день, наш духовный отец.
«Духовный» — «Дух-овный»! Почти что «дух овна́». Кого же вы это подразумеваете?
Отца Натаниэля, господин учитель. Ведь он больше всех личиком на барана похож.
Овен — баран! Какой проблеск остроумия в этой щепоти праха! Для кремня в нем довольно искры, для свиньи — бисера. Очень мило! Очень удачно!
Отец мой, будьте добры, прочтите мне это письмо. Мне принес его Башка, а прислал дон Армадо. Прошу вас, прочтите, пожалуйста.
«Fauste, precor gelida, quando pecus omne sub umbra ruminat...»[193] и так далее. О, добрый старый Мантуанец! Смею сказать о тебе то же, что путешественники о Венеции:
«Venegia, Venegia,
Chi non te vede, non te pregia»[194].
Старый Мантуанец! Старый Мантуанец! Тебя не ценит лишь тот, кто не понимает. До-ре-соль-ля-ми-фа. — Прошу прощения, сударь, каково содержание письма? Или, вернее, как говорит Гораций в своих... каких, то есть, стихах?
Да, сударь, в стихах и притом очень искусных.
Дайте мне прослушать какую-нибудь строфу, один куплет, один стих. Lege, domine[195].
«Как клясться мне в любви? Я клятву преступил.
Ах, лишь одной красе мы верность соблюдаем.
Но, изменив себе, тебе я верен был.
Мой дух, сей дуб, тобой, как ветвь лозы, сгибаем.
В тебе наука вся. Твои глаза — родник,
Где можно почерпнуть все радости ученья.
Тот, кто познал тебя, познания достиг;
Тот мудр, чей ум сумел тебе воздать хваленья.
Лишь неуч не придет в восторг перед тобой.
Коль горд я смею быть, горжусь, что обожаю
И пламя глаз твоих, и голос гневный твой,
Который музыкой небесной почитаю.
О неземная, я простить меня молю
За то, что языком земным тебя хвалю».
Вы скандируете небрежно, и поэтому теряется размер. Дайте мне взглянуть на канцонетту... Здесь соблюдено только количество стоп, но изящество, легкость и золотая поэтическая каденция — caret[196]. А вот Овидий Назон был мастером в этих делах. За что его назвали Назоном[197]? За то, что он имел нюх на благоуханные цветы воображения, на причуды вымысла. Imitari[198] — грош цена: и собака подражает псарю, обезьяна — хозяину, выезженная лошадь — седоку. Итак, девственная damosella[199], письмо адресовано вам?
Так точно, сударь. Оно от Бирона, придворного иноземной принцессы.
Жажду взглянуть на адрес. «В белоснежные руки прелестнейшей госпожи Розалины». Просмотрю-ка еще раз все письмо, чтобы узнать из подписи имя отправителя. «Вашей милости покорнейший слуга Бирон». — Отец Натаниэль, этот Бирон — один из сподвижников короля по обету затворничества. Письмо же написано им одной из фрейлин иностранной принцессы и, по ошибке или по пути следования, попало не по назначению. — (Жакнете.) Ты, душа моя, отчаливай, беги и вручи это послание королю в собственные руки. Оно может иметь большое значение. Не мешкай, прощаясь. Освобождаю тебя от этой условности. До свиданья!
Идем со мной, добрый Башка. — Храни вас бог, сударь!
Пошли, девочка.
Башка и Жакнета уходят.
Сударь, вы поступили как человек богобоязненный. По этому поводу сказано у одного из отцов церкви...
Сударь, не говорите мне об отцах церкви. Я боюсь преувеличенных похвал. Но возвратимся к стихам. Понравились они вам, отец Натаниэль?
Написаны они великолепно.
Сегодня я зван на обед к отцу одного из моих питомцев. Если вы соблаговолите почтить эту трапезу своим присутствием и благословением, я ручаюсь, — ибо пользуюсь влиянием на родителей вышесказанного дитяти или питомца, — вы будете там ben venuto[200]. И я докажу вам, что эти стихи безграмотны и лишены аромата поэзии, изобретательности и остроумия. Не откажите составить мне компанию.
Покорно благодарю, ибо компания, как гласит писание, украшает жизнь.
И на этот раз текст писания непогрешимо верен.
Вас, приятель, я тоже приглашаю. Никаких отговорок, — pauca verba[201]. Вперед! Господа забавляются охотой. Не худо и нам развлечься.
Уходят.
Сцена 3
Там же.
Входит Бирон с бумагой в руке.
Король гонится за оленем, а я — за самим собой. Он расставляет силки и мажет их смолой, а я сам запутался в них и выпачкался в смоле. А смола марает. Замаран — мерзкое слово. Ну, что ж! Посиди со мной, скорбь. Так, говорят, говорил шут. И я говорю то же. Значит, я тоже шут. Верная мысль! Клянусь создателем, любовь безумна, как Аякс[202]. Он убивал баранов, она убивает меня. Стало быть, я тоже баран. Опять-таки верная мысль! Не хочу я быть влюбленным! Пусть меня повесят, если лгу. Совсем не хочу. Но глаз у нее! Ах, не будь этого глаза, я б не влюбился. Глаза. Два глаза! А ведь я только и делаю, что лгу. Да еще самому себе. Видит небо, я влюблен. Любовь обучила меня стихотворству и меланхолии. И вот уже готов образец моих стихов и моей меланхолии. У госпожи в руках один из моих сонетов. Послал его шут, отнес дурак, получила дама. О милый шут, дурак милее тебя, а уж дама всех милее. Клянусь, я б не стал беспокоиться так, попадись и другие впросак. Да вот один из них; в руках у него бумага. Помоги ему, господи, повздыхать в свое удовольствие. (Влезает на дерево.)
Входит король с бумагой в руках.
Ах!
(в сторону).
Ей-богу, и он ранен. Продолжай, милый Купидон. Твоя пернатая стрела угодила ему под левый сосок. Сейчас узнаю все его тайны.
(читает)
«Луч золотого солнца не затмит,
В час утра розу влажную целуя,
Твой взор, с моих стирающий ланит
Росу, которой ночью их залью я.
Светлей, чем полный месяц в небесах,
Глядящийся в серебряные волны,
Твой лик, который отражен в слезах,
Из глаз моих струящихся безмолвно.
Меж них любую ты считать могла б
Своею колесницей триумфальной:
Тебе в слезе, которой плачет раб,
Тем больше чести, чем она печальней.
Так не люби, коль хочешь, чтоб сверкал
Твой лик всегда из этих слез-зеркал.
Цариц царица, ум и речь не властны
Постичь и передать, как ты прекрасна».
Как ей поведать о моей печали?
Письмо в ветвях оставлю. О листва,
Мое безумье скрой! — Кто там идет?
(Прячется за дерево.)
Входит Лонгвиль с бумагой в руке.
(в сторону)
Лонгвиль! Ба, он читает. Слух, внемли!
(в сторону)
Уже три дурака сюда пришли.
Ах! Я обет попрал!
(в сторону)
Бумагу держит
Он, как клятвопреступник, на груди.
(в сторону)
Влюблен! Я рад, что делит он мой срам.
(в сторону)
Пьянчужек любит тот, кто выпил сам.
Ужели первым я обет презрел?
(в сторону)
Утешься! От двоих ты уж отстать успел.
Триумвират наш полон. Вслед двум другим влюбленным
На рель тройную вздернут ты будешь Купидоном.
А вдруг сложил бездарные стихи я?
Любви моей владычица! Мария!
Порву их. Ведь не все из нас пииты.
(в сторону)
Стихи — галун, в штаны Амура вшитый.
Не рви его одежду.
Будь что будет.
(Читает.)
«Хоть ты смогла риторикой очей, —
Кто с ней, небесной, спорить в состоянье? —
Меня от клятвы отвратить моей,
Я не страшусь за это наказанья.
Нет, не презрел я клятву. Ты — богиня,
А я от женщин отрекался лишь
И получу помилованье ныне,
Коль милостью меня ты подаришь.
Обет — дыханье, а дыханье — пар.
Впивай его, как солнце в вышине,
Не отвергая мой смиренный дар.
Хоть я виновен, нет вины на мне:
Какой глупец откажется от рая,
Земной обет нарушить не желая?»
(в сторону)
Богинею гусыню и мясо божеством
Он счел, влюбясь. Что делать с таким еретиком?
Прости, господь, но страсти нас всех с пути собьют.
Входит Дюмен с бумагой в руке.
Как переслать? — Бежим. Сюда идут.
(Прячется за дерево.)
(в сторону)
Играют в прятки ребятишки тут.
Как полубог, вверху я восседаю,
За тайнами безумцев наблюдая.
Дюмен! На мельницу еще мешок!
Четвертый карп попался на крючок.
Божественная Кет!
(в сторону)
Эх, простачок!
Клянусь, сияешь ты красой небесной!
(в сторону)
Клянусь, он лжет: она весьма телесна.
Ты золото затмишь своей косой.
(в сторону)
Вот диво! Ворон масти золотой!
Стройна, как кедр!
(в сторону)
Вот врать ему не лень:
Плечом она крива.
Светла, как день!
(в сторону)
Да, если с хмурым днем сравнить ее.
Осуществись, желанье.
(в сторону)
И мое!
(в сторону)
О боже, и мое сверши!
(в сторону)
Аминь — да и мое! Молитвы хороши!
Она, как жар, живет в моей крови:
Хочу забыть, но помню о любви.
(в сторону)
Как жар в крови? О, бред пустой, хоть сладкий!
Пустите кровь — и будет все в порядке.
Еще разок письмо я прочитаю.
(в сторону)
Еще одной я глупости внимаю.
(читает)
«Раз весной, — увы, весь год
Для любви весна цветет, —
Розу я увидел вдруг.
Ветер тихо дул на луг
И, резвясь, лобзал слегка
Венчик бархатный цветка.
Я, ревнуя к ветерку
И томясь, сказал цветку:
— Если б этих нежных щек
Я, как он, коснуться мог!
Но тебя мне рвать не след:
Руки мне связал обет.
Ах, он тяжек молодым:
Розы рвать в охоту им.
Не сочти за грех, молю,
Что его я преступлю.
Если б Зевс тебя нашел,
Он жену б арапкой счел,
О бессмертье позабыл
И тебя одну любил!»
Послав стихи, письмо к ним приложу.
В нем о сердечных муках расскажу.
О, если бы король, Лонгвиль, Бирон
Влюбились тоже, был бы извинен
Мой грех и смыт с чела позора след —
Где виноваты все, виновных нет.
(подходит)
Дюмен, любовь безжалостна твоя.
Зачем в тоске тебе нужны друзья?
Бледнеешь ты? Я б стал красней огня,
Подслушай так же кто-нибудь меня.
(подходит)
Красней! Раскрыта и твоя измена.
Ты согрешил вдвойне, браня Дюмена.
О да! К Марии нет любви в Лонгвиле.
Вы в честь ее сонет не сочинили.
Руками вы не стискивали грудь,
Чтоб сердце успокоить как-нибудь.
Тем временем я здесь в кустах сидел
И, видя вас, за вас двоих краснел.
Я слышал все греховные признанья,
Стихи и речи, вздохи и стенанья.
Один взывал: «Увы!», другой — «Зевес!» —
«Ах, злато кос!» — «Ах, очи — синь небес!»
(Лонгвилю.)
Один, чтоб в рай войти, нарушил слово.
(Дюмену.)
Распутником стал Зевс в устах другого.
Что б вам сказал Бирон, будь он при этом
Глумленье над торжественным обетом?
Как издевался б, как торжествовал,
Острил, смеялся, прыгал, ликовал!
За всю мою казну, скажу по чести,
Быть не хотел бы я на вашем месте.
Ну, время наказать ханжей настало.
(Слезает с дерева.)
Мой государь, прошу простить вассала.
Вы за любовь корите двух червей,
А сами влюблены еще сильней.
Не ваши ль слезы словно колесницы?
Не в них ли лик принцессы сохранится?
О, нет! Уж вы-то клятвы не презрели!
Сонеты ж пишут только менестрели!
Не стыдно ль вам за ханжество такое,
В котором вы уличены все трое?
В глазах вы сор узрели у других;
В них вижу я бревно у всех троих.
О, при какой присутствовал я сцене!
Безумье, грусть, стенанья, вздохи, пени!
О, как я долго молча возмущался
Тем, что монарх в букашку превращался.
Что на скрипице Геркулес пиликал,
Что джигу мудрый Соломон мурлыкал,
Что Нестор в чехарду с детьми играл
И что Тимон их игры одобрял!
Дюмен любезный, что за мрачный вид?
Лонгвиль, признайтесь, что у вас болит?
У вас, король? Живот? Грудная клетка?
Эй, рвотного!
Ты шутишь слишком едко.
Ужель наш срам тобой разоблачен?
Не мною вы — я вами осрамлен,
Я, честный, я, наивный, я, считавший
Грехом презреть обет, меня связавший,
Как посрамлен за дружбу с вами я,
Мои непостоянные друзья!
Видали ль вы, чтоб я стихи строчил,
Вздыхал по юбкам, щегольством грешил?
Пришлось ли вам когда-нибудь слыхать,
Чтоб восхвалял я формы, плечи, стать,
Походку, ручки, ножки, грудь, персты,
Глаза...
(Хочет бежать.)
Зачем бежать, раз честен ты.
Лишь вору есть нужда в подобной прыти.
Бегу любви. Влюбленные, пустите.
Входят Жакнета и Башка.
Храни вас бог, король.
С чем вы пришли?
С изменой.
Как вы впасть в нее могли?
Никак.
А если так, то вы с изменой вашей
Уйдите с глаз моих, иль вас прогонят взашей.
Письмо, государь, соизвольте прочесть.
Священник сказал, что измена в нем есть.
Бирон, читай.
(Дает ему письмо.)
Кто дал тебе его?
Как кто? Башка.
(Башке)
Кто дал тебе его?
Дун Аграмадьо, дун Аграмадьо.
Бирон, да что с тобою? Зачем ты рвешь листки?
Вы, государь, не бойтесь: там только пустяки.
Однако он взволнован. Прочту-ка я клочки.
(Подбирает их.)
Да то Бирона почерк. И подпись здесь его.
(Башке)
Ублюдок, ты причина позора моего!
Виновен я, виновен и каяться готов.
В чем?
В том, что перед вами четвертый из глупцов.
Вы, я и эти двое уличены в обманах.
Пусть Купидон повесит нас, как воров карманных.
Ушлите посторонних, чтоб я во всем сознался.
Числом мы стали четным.
Четвертым я попался.
Пусть голубки уходят.
А ну-ка вон! Живее!
Изменники остались, а честных гонят в шею.
Жакнета и Башка уходят.
Друзей в любви обнять позвольте мне!
Верны, как плоти кровь, себе мы были.
С тех пор как солнце светит в вышине,
Старик-закон и юность не дружили.
Наперекор ему мы рождены,
А потому и клятве не верны.
Как? Тот листок запиской был любовной?
Еще б! Кто ж, видя Розалину, словно
Дикарь-индиец в час, когда сверкнет
С востока луч восхода раскаленный,
Не рухнет ниц и к праху не прильнет,
Смиренный и сияньем ослепленный?
Кто б мог, на красоту ее лица
Орлиным оком дерзновенно глядя,
Не превратиться тотчас же в слепца?
Как много слов звезды неяркой ради!
Как солнце, блещет госпожа моя,
Твоя же — только спутница светила.
Без Розалины, — или я не я, —
Навеки б тьма вселенную сокрыла.
Все краски, слив сверкание свое,
Украсили собой ее ланиты.
Так совершенна красота ее,
Что в ней одной все совершенства слиты.
О риторы, язык мне дайте ваш! —
Нет, прочь, ненужны ваши ухищренья!
Пусть хвалит жалкий свой товар торгаш,
А Розалину лишь хулят хваленья.
Лет пятьдесят из сотни с плеч долой
Отшельник, заглянув ей в очи, сбросит
И, к детству возвращенный красотой,
Не костылей, а помочей попросит.
Как солнце, блеск всему дает она.
Но ведь она лицом смолы чернее.
Она, хоть и черна, да мне нужна.
Я буду счастлив обвенчаться с нею.
Где Библия? Я присягну сейчас,
Что даже красота с уродством схожа,
Коль нет у ней таких же черных глаз,
Коль у нее чуть-чуть светлее кожа.
Софизм! Черны темница, ад и мгла,
А красота сиянием одета.
Особенно опасны духи зла,
Принявшие обличье духов света.
Она черна, но с горя, — из-за тех,
Кто блеклый лик под париком румянит,
Чтобы склонять поклонников на грех.
Но скоро черный цвет всем сладок станет.
Она изменит моду наших дней:
Румяна навсегда в забвенье канут
И все, красою тщась сравниться с ней,
Чернить, а не румянить щеки станут.
За Феба трубочиста мы сочтем.
Нам угольщик покажется прекрасен.
Начнет хвалиться негр своим лицом.
Не будет свеч, раз мрак, как полдень, ясен.
Под дождь не посылайте ваших дам,
Не то румяна могут отвалиться.
А вашей под дождем, — признаюсь вам, —
Не худо б прогуляться, чтоб умыться.
Хваля ее, на Страшный суд приду я!
Кто с чертом свыкся, тем не страшен ад.
Хвалить барышник клячу рад худую!
(указывает на свой сапог)
Она и мой сапог — сестра и брат.
Когда б глазами вымостить ты мог
Путь перед нею, — он ее не стоит.
О, стыд! Тогда все то, что выше ног,
Вниз головой идя, она откроет.
К чему слова! Любой из нас влюблен.
И клятву все нарушили, конечно.
Оставим споры! Докажи, Бирон,
Что наша страсть законна и безгрешна.
Грех оправдать попробуй как-нибудь.
У адвокатов перейми ухватки,
Чтоб крючкотворством черта обмануть.
Примеры приведи.
Они — в достатке.
Итак, вперед, соратники в любви!
Какой обет мы принесли? Поститься,
Учиться и от женщин отказаться.
Но это значит молодость предать.
Пост не под силу юным животам,
Грозит им воздержание недугом.
А клятву дав учиться день и ночь,
Мы отреклись от истинного знанья:
Ведь в жизни есть не только созерцанье.
Нельзя ни вам, мой государь, ни нам
К истокам дивным знания подняться
Без лицезренья женской красоты.
Из женских глаз доктрину вывожу я:
Они — тот кладезь, тот первоисточник,
Где Прометей огонь свой почерпнул.
Увы, корпенье вечное над книгой
Скует наш дух и кровь оледенит,
Равно как от чрезмерных переходов
У путника все мускулы слабеют.
Итак, отказ смотреть на лица женщин
Есть в то же время наш отказ от зренья,
От знания, которого мы алчем.
Какой философ лучше женских глаз
Сумеет красоту нам преподать?
Наука — добавленье к человеку:
Где человек, там и его познанья,
И, взор вперяя в женские глаза,
Мы всю науку нашу видим в них.
О господа! Обет учиться дав,
Мы отреклись тем самым и от книг.
Ни вы, король, ни мы не почерпнули б
В свинцовом созерцанье те стихи,
Чьи пламенные строки так недавно
Продиктовал нам взор наставниц наших.
В мозгу коснея, прочие науки
Скупою жатвой редко награждают
Служителей своих за тяжкий труд.
Одна любовь, преподанная нам
Глазами женщин, мозг не тяготит,
Как мертвый груз, но с быстротою мысли
Стихийно разливается по телу.
Она, все наши чувства изощряя,
Им остроту двойную сообщает.
Она дает такую силу зренья
Любовнику, что блеск его зрачков
Способен ослепить глаза орла.
Слух любящего ловит даже шорох,
Невнятный настороженному вору.
Чувствительней и тоньше, чем рога
Улитки, осязанье у влюбленных,
А вкус — разборчивее, чем у Вакха.
Любовь, затмив отвагой Геркулеса,
Плод Гесперид всегда искать готова.
Она мудрее сфинкса; мелодичней
И сладостней, чем лютня Аполлона.
Любовь заговорит — и небеса
Баюкает согласный хор богов.
Поэт не смеет взяться за перо,
Не разведя чернил тоской любовной.
Зато стихом слух дикарей пленяет
И пробуждает в деспотах смиренье.
Из женских глаз доктрину вывожу я:
Лишь в них сверкает пламя Прометея,
Лишь в них — науки, книги и искусства,
Которыми питается весь мир;
Без них нельзя достигнуть совершенства.
Безумьем было от любви отречься,
Безумье — соблюдать такой обет.
Во имя мудрости, любезной людям,
Любви, которой столь любезны люди,
Мужчин, на свет производящих женщин,
И женщин, породивших нас, мужчин, —
Нарушим клятву, сохранив себя,
Не то, ее храня, себя разрушим.
Измена наша вере не противна:
Ведь милосердье есть основа веры,
А там, где нет любви, нет милосердья.
Святой Амур, ура! Вперед, солдаты!
Знамена развернем, и на врагов!
Повалим их. Пусть будет, господа,
В сраженье этом верх всегда за нами.
За дело. Хватит болтовни. Итак,
Француженок мы будем добиваться?
И покорим их. А теперь должны мы
Придумать развлечение для них.
Сперва пойдем, проводим их к палаткам.
Пусть каждый, руку ей подав, ведет
Свою красавицу. А пополудни
Потешим наших дам такой забавой,
Какую время изобресть позволит.
Ведь танцы, игры, песни, маскарад —
Всегда любви передовой отряд.
Не будем медлить. Поскорее в путь.
Упущенной минуты не вернуть!
Allons![203] Кто сеет плевел, ржи не жнет.
Весы судьбы точны и справедливы.
Изменника брак с потаскушкой ждет:
Червонца не купить за грош фальшивый.
Уходят.
Акт V
Сцена 1
Там же.
Входят Олоферн, отец Натаниэль и Тупица.
Satis quod sufficit[204].
Благодарю господа, создавшего вас, сударь. Беседа ваша за трапезой была остра и назидательна, забавна без грубости, остроумна без напыщенности, смела без наглости, учена без педантизма, оригинальна без ереси. Quondam[205] на днях говорил я с одним из сотоварищей короля, титулуемым, именуемым и называемым доном Адриано де Армадо.
Novi hominem tanquam te![206] Характер у него самоуверенный, речь заносчивая, язык острый, взгляд высокомерный, поступь спесивая, и весь облик — надутый, смехотворный и чванный. Он чересчур чопорен, чересчур франтоват, чересчур жеманен, чересчур неестествен и, по правде, если смею так выразиться, чересчур обыноземен.
(записывает выражение в записную книжку)
Какой изысканный и оригинальный эпитет!
Уток его рассуждений выткан искусней, чем основа его доводов. Терпеть не могу таких фанатичных фантазеров, таких необщительных и натянутых собеседников, таких палачей правописания, которые вместо «кого» говорят «каво», вместо «конечно» произносят «канешна», а вместо «милость» мямлят «милась». Это мне так отовратительно (они-то бы сказали «отвратительно»!), что доводит меня почти до умалишенности, — ne intelligis, domine?[207] — то есть до безумия, до бешенства.
Laus Deo, bone intelligo[208].
Bone? Bone вместо bene! Присциан получил пощечину, но ничего, стерпится!
Входят Армадо, Мотылек и Башка.
Videsne, quis venit?
Video et gaudeo[209].
(Мотыльку, шепелявя)
Эй, ссено́к!
Quare[210] ссено́к, а не щенок?
Счастлив видеть вас, мирные люди.
Привет вам, воинственный муж.
Они оба побывали на каком-то словесном пиру и наворовали там объедков.
Да они уж давно на словесной помойке отбросами кормятся. Удивляюсь я, как это твой хозяин еще не сожрал тебя, приняв за чье-нибудь чужое слово. Ведь ты на целую голову короче такого словечка, как honorificabilitudinitatibus[211]. Тебя-то уж легче проглотить, чем вино с зажженной паклей на закуску.
Тихо. Перестрелка начинается.
(Олоферну)
Скажите, monsieur, вы ведь из ученых?
Правильно. Он обучает мальчишек букварю. — (Олоферну.) А что получится, если «э» и «б» прочесть навыворот, подрисовав к ним рога?
Pueritia![212] Если подрисовать рога, выйдет «бэ».
Бэ-э! И впрямь баран с рогами! — (К Армадо.) Видите, сударь, какой он ученый.
Quis, quis?[213] Что ты подразумеваешь под этим созвучием?
Назовите мне последний гласный звук, а я назову вам шестой, — вот и получите ответ.
Сейчас соображу. Я.
А теперь и я скажу: а, е, и, о, у, ы. Вы и есть баран.
Клянусь соленой влагой Средиземноморья, отличный удар, меткий выпад остроумия! Раз, два, три — и попал в цель! Мой разум наслаждается таким неподдельным остроумием.
Которое ребенок, как рог изобилия, подносит старцу. Вот и получается старый рогоносец.
Что это за фигура? Что за фигура?
Рогатая[214].
Ты рассуждаешь по-детски. Ступай-ка лучше гонять кубарь.
Тогда одолжите мне ваши рога, а я сделаю из них кубарь и буду гонять ваш позор circum, circa[215]. Из рогов рогоносца выйдет отличный кубарь!
Да будь у меня за душой хоть грош, я б и его отдал тебе на пряники! Вот репарация, которую я получил с твоего хозяина. Возьми-ка ее себе, грошовый кошелек ума, голубиное яичко рассудительности. Ох! Если б небу было угодно сделать тебя моим сыном, хоть незаконным, — какого бы веселого папашу ты из меня сделал! Валяй, малыш! Ведь ума у тебя, как говорится, полная лядунка.
Тут запахло подпорченной латынью: он говорит — лядунка вместо — ad unguem[216].
Ученый муж, praeambula[217]: удалимся от этих невежд. Скажите, не вы ли воспитываете юношество в общеполезном заведении, стоящем на вершине вон той горы?
Вернее, mons — холма.
Это уж как вам заблагорассудится: пусть холма.
Воспитываю, sans question[218].
Сударь, король соизволил и пожелал почтить своим вниманием принцессу в закатной части сего дня, которую невежественная толпа именует вечером.
Закатная часть дня, ваша милость, — выражение очень подобающее, соответствующее и равноценное для обозначения вечера. Это слово удачно подобрано и употреблено. Это мило и метко, смею вас уверить, сударь, смею уверить.
Сударь, король — благородный человек и мой близкий, смею вас уверить, мой закадычный друг... Не стану распространяться о нашей с ним близости. «Прошу тебя, избавь меня от этих церемоний, прошу тебя, накройся!» И заметьте, все это во время неотложнейших и серьезнейших разговоров, которые имеют, поверьте мне, огромное значение... Но оставим это. Клятвенно заверяю вас еще и в том, что нередко его величеству угодно бывает опереться на мое жалкое плечо, играя своими королевскими перстами атрибутом моей доблести mustachio[219]. Но оставим это, любезнейший. Клянусь, я не басни вам рассказываю. Его величество оказывает немало особых милостей своему Армадо, воителю и скитальцу, повидавшему мир. Но оставим и это. Дело в том, — однако, любезнейший, я умоляю вас сохранить это в тайне, — что король желает, чтобы я развлек эту очаровательницу-принцессу каким-нибудь усладительным увеселением, зрелищем, спектаклем, пантомимой или фейерверком. А посему, сведав, что священник и вы, дражайший мой, не чужды вышесказанным импровизациям и внезапным излияниям веселости, пожелал я обратиться к вам, дабы просить вас содействовать мне в этом деле.
Сударь, советую вам вывести перед принцессой «Девять героев»[220]. Отец Натаниэль, поелику речь идет о времяпрепровождении принцессы в закатной части дня, об устройстве некоего увеселения для нее, в котором по воле короля и этого доблестного, достославного и образованного дворянина и мы должны принять участие, — лучше всего, мнится мне, будет представить «Девять героев».
Но где же найдете вы людей, пригодных для этого?
Иисусом Навином будете вы сами; Иудой Маккавеем — я или этот доблестный кавалер; мужлан этот ввиду громадности своей корпуленции, или телосложения, сойдет за Помпея Великого, а паж — за Геркулеса.
Прошу прощенья, сударь, но вы заблуждаетесь. Ведь паж ростом всего с большой палец этого героя; он меньше кончика его палицы.
Соблаговолите выслушать меня. Он будет представлять Геркулеса во младенчестве, и вся роль его сведется к тому, что он задушит змею. Я же на этот случай сочиню специальный аполог.
Славно придумано! Если кто-нибудь из публики начнет мне свистеть, вы всегда можете закричать: «Браво, Геркулес, ловко же ты душишь змею!», то есть обратить порицание в похвалу, а ведь это не каждый умеет.
А как же быть с остальными героями?
Я берусь сыграть сразу трех.
Ах, трижды геройский кавалер!
Угодно вам выслушать меня?
Прошу вас.
Если дело у вас не пойдет на лад, разыграйте пантомиму. Соизвольте следовать за мной.
Via[221], почтеннейший Тупица! А ты за все время так и не проронил ни слова.
Да и не понял ни одного, сударь.
Allons! Мы и тебя приспособим к делу.
Я танцевать согласен — умею я плясать;
Могу на барабане героям поиграть.
Вы скромны, друг Тупица. Ну марш, нельзя нам ждать.
Уходят.
Сцена 2
Там же.
Входят принцесса, Катерина, Розалина и Мария.
Богачками мы станем до отъезда,
Коль будем столько получать подарков.
Я гнусь уже под тяжестью алмазов.
Взгляните, что король влюбленный шлет.
Он ничего не приложил к подарку?
Как ничего? Стихов любовных столько,
Что ими сплошь исписан без полей
И с двух сторон огромный лист бумаги,
А воск печати за нехваткой места
Приложен прямо к слову «Купидон».
Лепить из воска любит он, как в детстве,
Хотя уже пять тысяч лет мальчишке.
Ах, этот злой, коварный озорник!
Ты — враг ему: сестры тебя лишил он.
Ее он вверг в тоску, печаль, унынье
И тем сгубил. А если б у нее
Был, как у вас, нрав легкий и веселый,
Прабабушкой могла бы стать она,
Как, без сомненья, станете вы, ибо
Век долог у того, кто сердцем легок.
Ты в слово «легкий» темный смысл влагаешь.
Да, легкость нрава красоту темнит.
Темны намеки. Свет на них пролей.
Нет, ибо на свету вам станет жарко.
Пусть лучше остаются в темноте.
Да, все творить ты в темноте привыкла!
Еще б! Ведь я не так легка, как вы.
Конечно, легче я, раз вешу меньше.
Меня вам взвесить не пришлось ни разу.
Равно как и тебе свои слова.
Ловки вы обе в мяч играть. Ничья!
Но, Розалина, ведь и вам подарок
Был прислан. От кого и что?
Скажу.
Будь я, как вы, красавицей, подарки
Богаче были бы. Но посмотрите:
Стихи Бирон прислал мне. Что ж, спасибо.
Размер их верен, но, приняв на веру
Их смысл, себя сочла б я божеством:
Я сравнена в них с тысячью красавиц.
В письме Бирон портрет мой набросал.
И что же? Сходство есть?
Большое — в буквах, малое — в оценке.
Так, значит, ты красива, как чернила.
Удачно же подобрано сравненье!
Бела, как прописное «Б» в тетрадке!
Полегче с краской. Иль забыли вдруг вы,
Что вы — как календарь, где красны буквы?
Ведь сотней «О» лицо у вас покрыто[222].
Пусть оспой будет и твое изрыто!
(Катерине)
Что шлет Дюмен возлюбленной своей?
Перчатку.
Как? Одну? Где ж пара к ней?
Их две, а к ним добавок — и немалый:
Стихов любовных с тысячу, пожалуй.
Они — набор нелепый чувств притворных,
Смесь фраз глубокомысленных и вздорных.
А мне был жемчуг прислан от Лонгвиля
И с жемчугом — письмо длиной в полмили.
А ты в душе желала б получить
Письмо короче и длиннее нить?
Такую, чтоб в руках не уместить!
Умны же мы, коль можем так смеяться!
А как еще с глупцами обращаться?
Бирона я заставлю настрадаться.
О! Залучи его я дней на семь,
Он стал бы у меня ручным совсем.
Как умолял бы он, просил, скучал,
Свой ум в стихах ненужных расточал,
Считал законом мой каприз любой
И, гордость потеряв, был горд собой,
А я б его звездой несчастной стала
И, как судьба, глупцом повелевала!
Никем нельзя так прочно завладеть,
Как мудрецом, решившим поглупеть.
Ведь глупость, порожденная умом,
Опору для себя находит в нем,
И разум, отшлифованный ученьем,
Глупцам ученым служит украшеньем.
Кровь в юношах и та кипит слабей,
Чем вожделение в сердцах мужей.
Тот, кто не видит глупости в глупце,
Ее всегда заметит в мудреце,
Который ищет в разуме и знанье
Своим поступкам глупым оправданье.
Входит Бойе.
Вот и Бойе. Он к нам спешит, ликуя.
Принцесса где? Ох, со смеху умру я.
Что нового?
Готовьтесь, дамы, к бою!
На ваш покой враги идут войною,
Личиною ученой прикрываясь
И вас врасплох застичь намереваясь.
Итак, ваш ум и волю напрягите
Иль с поля, словно трусы, убегите.
Ударь на Купидона, Сен-Дени!
Ну, а враги, лазутчик, кто они?
Под явор я забрался и прилег
В тени ветвей, чтобы вздремнуть часок,
Но не успел и глаз сомкнуть, как вдруг
Невдалеке шагов заслышал звук.
То сам король с друзьями шел туда.
Отполз в кустарник тихо я тогда
И услыхал, — как слышите вы тут, —
Что ряжеными к вам они придут.
Герольдом ими избран паж-юнец.
Роль вытвердил на память сорванец.
Они ему давали наставленья:
«Так говори, а так держись в движенье»,
Хоть опасались, что придет повеса
В растерянность при виде вас, принцесса.
Король предупреждал: «Хоть встретишь в ней
Ты ангела, душою не робей!»
«Ну, ангел добр! — ответил мальчик смело. —
Будь дьяволом она, другое дело».
Тут все, смеясь, давай трепать юнца,
Хвалой удвоив храбрость храбреца.
Один божился, потирая плечи,
Что в жизни не слыхал удачней речи.
Прищелкивая пальцами, другой
Вопил: «Via! Мы выиграем бой!»
«Идет на лад!» — кричал, танцуя, третий.
Четвертый шлепнулся на пируэте.
Попадали за ним и остальные,
От смеха надрываясь, как шальные,
И хохотали б до изнеможенья,
Не брызни градом слезы от волненья.
Как! Удостоят нас они визита?
Ну да. Наряжены король и свита
Как русские, иначе московиты[223].
Их цель — шутить, ухаживать, плясать,
По собственным подаркам опознать
Своих избранниц, несмотря на маски,
И смелостью завоевать их ласки.
Кто верх возьмет — еще мы поглядим!
Сударыни, мы в масках выйдем к ним,
Но вопреки мольбам и просьбам их
Пред ними не откроем лиц своих.
Алмаз мой, Розалина, нацепи,
А мне свои брильянты уступи,
И будет в заблуждение введен
Тобой — король, а мною — твой Бирон.
(Марии и Катерине.)
Вы с ней подарки тоже обмените
И тем своих влюбленных обманите.
Идет! Подарки выставим на вид.
В чем ваша цель, принцесса, состоит?
В том, чтоб идти наперекор их целям:
Угодно им над нами посмеяться,
Мне — смехом за насмешки рассчитаться.
Пусть выдадут они свои секреты
Чужим возлюбленным, а мы за это
При первой встрече на смех их поднимем,
Представ уже без масок перед ними.
Принять ли нам на танцы приглашенье?
Нет. Лучше смерть, чем сделать хоть движенье!
Любезникам один ответ давайте:
Чуть рот раскроют, к ним спиной вставайте.
Но ведь из-за презренья полной встречи
Они лишиться могут дара речи.
Да, таково намеренье мое.
Кто с роли сбился, не войдет в нее.
Вот это шутка: шутку подхватить
И его шутников перешутить!
Расстроив так их замысел смешной,
Мы их прогоним, осмеяв, домой.
Трубы за сценой.
Труба! Они идут. Наденьте маски.
Дамы надевают маски.
Входят с музыкой мавры, за ними Мотылек, король, Бирон, Лонгвиль и Дюмен в масках и русских костюмах.
«Привет пышнейшей красоте земли!»
Пышней их красоты тафта их масок.
«Священное собранье дам прелестных...»
Дамы поворачиваются спиной.
«Что к взорам смертных обратили... спины».
(Мотыльку)
Мерзавец, очи, очи!
«Что к взорам смертных обратили очи.
Вон...»
Верно! Вон его скорей!
«Вонмите, духи неба, просьбе нашей
Закрыть сиянье...»
(Мотыльку)
Плут, «открыть сиянье».
«Открыть сиянье лучезарных глаз...
Лучезарных глаз...»
Не жди ответа на эпитет льстивый.
Не проще ли сказать «девичьих глаз»?
Не слушают они, и сбит я этим.
Вот так оратор! Убирайся, плут!
Мотылек уходит.
Бойе, порасспросите иноземцев,
И, если им известен наш язык,
Пусть вам о цели своего прихода
Они расскажут.
Что вам здесь угодно?
Быть принятыми мирно и любезно.
Чего они хотят?
Быть принятыми мирно и любезно.
Их приняли. Теперь пускай уходят.
Ответ таков: вы приняты; уйдите.
Скажите, что прошли мы сотни миль,
Чтоб в танце с нею по траве пройтись.
Он говорит, что сотни миль прошел,
Чтоб в танце с вами по траве пройтись.
У них спросите: сколько дюймов в миле?
Нетрудно будет, сделав столько миль,
Расчет подобный сделать им для каждой.
Раз вы сумели сделать столько миль,
Принцесса просит сделать ей расчет,
По скольку дюймов будет в каждой миле.
Скажи: лишь вздохи мы в пути считали.
Она вам внемлет.
Сколько тяжких вздохов
Успели сделать вы в пути тяжелом,
И сколько их приходится на милю?
Трудясь для вас, усилий не считаешь!
Наш труд так беспредельно всеобъемлющ,
Что может продолжаться без конца.
Откройте нам свой лик, чтоб перед ним
Простерлись мы, как дикари пред солнцем.
Он, как луна, за тучами не виден.
Блаженны тучи. Их удел завиден!
Луна и звезды, бросьте из-за туч
На влагу наших глаз свой яркий луч.
Просите-ка луну о чем-нибудь,
Что поважней, чем на воду взглянуть.
Раз вы просить даете разрешенье,
Прошу принять на танец приглашенье.
Эй, музыканты! Я плясать склонна.
Играет музыка.
Нет, не пойду. Изменчива луна.
Но что же вынуждает вас к отказу?
То, что луна уже сменила фазу.
Хоть вы — луна, я — человек на ней.
Последуем за музыкой скорей.
Я следовать за ней готова слухом.
Не проще ль следовать ногой, чем ухом?
Я не хочу обидеть чужестранцев.
Вот вам моя рука, но не для танцев.
На что ж она тогда нам?
На прощанье.
Поклон примите наш — и до свиданья.
Что стоит вам сплясать со мной хоть раз?
Цена чрезмерно высока для вас.
За сколько ж нам купить любезность можно?
Цена — уход ваш.
Но она безбожна!
Так бросим торг. Не тратьте зря слова.
Вам — полпоклона, вашей маске — два.
Потолковать мы можем не танцуя.
Но не при всех.
Об этом и прошу я...
Отходят в сторону разговаривая.
Дай мне услышать сладостное слово!
Вот три: мед, сахар, молоко коровы.
Коль ты сластена, их число удвой
Мальвазиею, брагой и сытой.
Шестерка на костях! За мною кон.
Шесть сладких слов!
А вот седьмое — «Вон!»
Я в кости с плутом не хочу играть.
На пару слов!
Чур, сладких избегать.
Вы желчь во мне разбередили злобно.
Да, желчь — горька.
Ну, значит, вам подобна.
Отходят в сторону разговаривая.
Словцом не обменяться ль с вами нам?
Каким?
Красавица...
Я вам отдам
Красавца за красавицу.
Вдвоем
Сперва поговорим. Уйду — потом.
Отходят в сторону разговаривая.
Иль языка у вас под маской нет?
Мне цель вопроса вашего известна.
Ах, вот как? Что ж, спешите дать ответ.
У вас два языка. Во рту им тесно,
И вы мне уступаете второй.
Пускай теленок одолжит вам свой.
Зачем он мне?
Затем, что ваш — пропал.
Я не теленок.
Тот бы хоть мычал.
Едва ли выйдет бык из вас с годами!
О свой язык не уколитесь сами.
Склонны вы наставлять рога, монашка?
До них не дорастете вы, бедняжка.
Пока еще я жив, скажу вам, как...
Мясник услышит, — не мычите так.
Отходят в сторону разговаривая.
Насмешницы! Так остр у них язык,
Что волосок, невидимый для взора,
Как бритва, перерезать может вмиг.
Мысль тщетно ловит смысл их разговора,
Но как его осмыслишь, если мчится
Он побыстрей, чем ветер, пуля, птица.
Ни слова больше. Гости пусть уйдут.
Клянусь, изрядно нам досталось тут.
Прощайте, привередницы шальные!
До встречи, московиты ледяные!
Король, вельможи и мавры уходят.
Но как их счесть за умников могли?
Вы их умы задули, словно свечи.
Мозги в них слоем жира заросли.
Как плоски шутки и убоги речи!
Клянусь, теперь им всем один конец:
Повеситься иль век ходить под маской.
Сконфузился Бирон, хоть он наглец.
Мы их смутили всех крутой острасткой.
Король уныло слова ласки ждал.
Бирон до исступления божился.
Дюмен себя и меч мне отдавал
И языка, услышав: «Нет!» — лишился.
Лонгвиль твердил: «Как тошно мне сейчас!»,
Назвав меня...
Наверно, тошнотою?
Вот именно.
Боюсь, стошнит и нас.
Умы острей под шапкой шерстяною[224].
Вы знаете, король в любви признался.
Бирон мне клятву верности принес.
Лонгвиль служить мне вечно обязался.
Как ствол к коре, Дюмен ко мне прирос.
Красавицы мои, даю вам слово,
Что к нам в своем обычном платье снова
Они сейчас вернутся вчетвером:
Им не переварить сухой прием.
Возможно ли?
Да. Не придут — прискачут,
Хоть от побоев ваших чуть не плачут.
Итак, скорей подарками меняйтесь
И, словно розы утром, распускайтесь.
Что слово «распускайтесь» значить может?
С цветком в бутоне дамы в масках схожи.
Явив без масок розовые лица,
Они должны, как розы, распуститься.
Молчи, напыщенность! — Как нам встречать их,
Когда они придут в обычных платьях?
Советую над ними вновь смеяться,
Как если б в масках нам пришлось остаться.
Пожалуемся им сперва сердито
На дурней, ряженных как московиты,
Расспросим, кто они, чего хотят,
К чему весь этот глупый маскарад,
И заключим, что был нелеп пролог,
А сам спектакль — напыщен и убог.
Скрывайтесь, дамы! Враг подходит к вам.
Бежим в шатры, как лани по лесам.
Принцесса, Розалина, Катерина и Мария уходят.
Входят король, Бирон, Лонгвиль и Дюмен в обычном платье.
Храни вас, сударь, бог! А где принцесса?
В шатре. Быть может, вам через меня
Ей передать угодно что-нибудь?
Скажите, что принять меня прошу.
Она к вам поспешит, как я спешу.
(Уходит.)
Как голубь корм, остроты он клюет
И где попало их пускает в ход.
Ум продавая в розницу, с товаром
Он бродит по пирам, торгам, базарам,
А мы, хоть оптом продаем остроты,
Сбыть с рук товар пока не можем что-то.
Любезник так прельщает женщин всех,
Что, будь Адамом, ввел бы Еву в грех.
Как шепелявит, как жаркое режет,
Как дам воздушным поцелуем нежит!
А как поет! Как знает этикет!
Monsieur, учтивостью пленивший свет,
Мартышка мод, он даже за костями
Бранится лишь пристойными словами.
Он «душечкой» слывет у милых дам.
Ступени лестниц льнут к его ногам.
Цветок, дарить улыбки всем готовый,
С зубами белыми, как ус китовый[225]!
Кто хочет должное Бойе воздать,
Его «медоточивым» должен звать.
Ему б язык намазать дегтем надо
За то, что с роли сбил пажа Армадо.
Да вот и он. — Учтивость, чем ты стала,
Отдавшись в руки этого нахала!
Входят принцесса под руку с Бойе, Розалина, Мария и Катерина.
Позвольте вам здоровья пожелать.
Но и без пожеланий я здорова.
Меня прошу я не перебивать.
А я прошу не говорить пустого.
Пришли мы во дворец вас отвести.
Не откажите двинуться в дорогу.
Мне — в поле жить, а вам — обет блюсти:
Клятвопреступник — враг и мне и богу.
Не ставьте мне свою вину в упрек:
Обет мой сила ваших глаз сломила.
При чем здесь сила? Слабость и порок —
Вот что обет забыть вас побудило,
Порукой мне моя девичья честь —
Она чиста, как лилия, покуда, —
Что я готова муки предпочесть,
Но гостьей во дворце у вас не буду!
Мне совесть никогда не даст прощенья,
Коль вас толкну на клятвопреступленье.
Томит здесь скука вас и ваших дам.
В глуши вас видеть стыдно мне и больно.
О нет, мой государь, ручаюсь вам.
Здесь развлечений и забав довольно.
Недавно были русские у нас.
Как! Русские?
Да, государь. Учтиво
Они нас развлекали целый час.
Не верьте, государь. Хвала — фальшива.
Принцесса то, что следует хулить,
Готова из любезности хвалить.
Да, вчетвером явились московиты
И с нами час протолковали битый,
Но не сумели нам сказать они
Двух умных слов за время болтовни.
Боюсь их звать глупцами, но, коль глотку
Дерет им жажда, пьют глупцы в охотку.
Таких острот наслушавшись, запьешь.
Красавица, ваш разум с солнцем схож,
А тот, кто в око неба взор вперяет,
От света свет своих очей теряет.
Вот так и ум ваш превращать готов
Богатых в бедных, умников в глупцов.
Вы, значит, умник и богач, поскольку...
Вам кажется, что глуп и нищ я только.
Хоть воровать чужие мысли гадко,
Прощаю вас, так как верна догадка.
Взять можете взамен меня всего вы.
Всю глупость?
Хоть ее, раз нет другого.
Признайтесь мне, в какой вы маске были?
Я? В маске? Здесь? Что вы вообразили?
Да, в маске, под личиною нарядной
Пытаясь скрыть свой облик неприглядный.
Попались мы. Нас засмеют они.
Сознаемся, все в шутку обратив.
Что с вами, государь? Вы нездоровы?
Он бледен. Эй, воды!.. Болезнь морская:
Ведь к нам он из Московии приплыл.
Мстят звезды тем, кто клятву преступил.
Чей медный лоб снесет позор подобный?
Красавица, казни: я согрешил.
Рази презреньем, бей насмешкой злобной,
Мечом острот мой ум в куски рубя,
Сарказмом раздави меня, невежду.
Не стану я на танцы звать тебя,
У московитов занимать одежду,
В речах кудрявых чувство изливать,
Мальчишке в важном деле доверяться,
В поэта, как слепой арфист, играть
И маской от любимой закрываться.
Прочь, бархат фраз, ученых и пустых,
Парча гипербол, пышные сравненья.
Они — как мухи. От укусов их
Распухла речь моя до омерзенья.
От них отрекшись, я даю обет
Перчатке белой с ручки белоснежной
Лишь с помощью сермяжных «да» и «нет»
Отныне объясняться в страсти нежной.
Итак, начну. — Я обожаю вас
Без фальши, без притворства, без прикрас.
Оставьте ваши «без».
Хоть надо мной
Опять возобладал недуг былой,
Я вылечусь.
(Показывает на других мужчин.)
А им троим должны
Вы надписать на лбу: «Заражены».
Чума занесена в сердца несчастных
Опасным блеском ваших глаз прекрасных.
Но ею не одни они задеты:
Я вижу и на вас ее приметы.
(показывая на подарок, украшающий ее платье)
Ну что ж, назад вы можете их взять.
Не стыдно ль вам банкротов добивать?
Солгали вы, а ложь — не оправданье:
Кто нищ, банкротом стать не в состоянье.
Вам что за дело? Дел не вел я с вами.
Быть и не может дела между нами.
Я сдался, господа. Сражайтесь сами.
Принцесса, как нам заслужить прощенье?
Признанье — путь кратчайший к искупленью.
Скажите: в маске к нам вы приходили?
Да.
Помните ль вы то, что говорили?
Да, наизусть.
Тогда узнать нельзя ли,
Что вашей даме вы в ушко шептали?
Что чту ее превыше всех на свете.
Боюсь, что лживы заверенья эти.
Клянусь, что нет.
Как верить в ваши клятвы,
Раз две из них нарушили подряд вы!
Коль я солгал, презрением казните.
Ах, вот как! Розалина, подойдите.
Что на ухо шептал вам московит?
Что выше всех меня на свете чтит,
Что я ему дороже, чем зеницы
Очей, что жаждет он на мне жениться
Иль должен будет с жизнью распроститься.
Молю творца вам счастье с ним послать!
Король не может слова не сдержать.
Но от меня, клянусь вам, дама эта
Не слышала подобного обета.
Нет, слышала, но возвратить и слово
И дар, его скрепивший, я готова.
И дар и слово я принцессе дал.
Ее я по алмазу опознал.
О, нет. Алмаз мой был на Розалине,
А я Бирону суждена отныне.
(Бирону.)
Меня иль жемчуг, — что вы взять склонны?
Нет, мне ни вы, ни жемчуг не нужны.
Мне все понятно: разгадав наш план,
Они решили нас ввести в обман
И разыграть, как ряженных в сочельник.
Какой-то сплетник, блюдолиз, бездельник,
Угодник, льстец, лакей, болтун пустой,
На сладкие улыбки не скупой,
Умеющий до колик дам смешить,
Им ухитрился наш секрет раскрыть.
Тогда подарки дамы обменяли,
И мы своих любимых не узнали,
Свершив двойное клятвопреступленье:
Раз — с умыслом, раз — по неразуменью.
Беда одна не ходит.
(К Бойе.)
Уж не вы ли
Наш замысел коварно разгласили?
Ловки вы мерку с ножек дамы снять,
Захохотать — чуть подмигнет шутливо,
Меж нею и огнем камина встать
И кушанья ей подавать учтиво.
Паж вами сбит, но вам-то все сойдет:
Не саван — юбка вас по смерти ждет.
Коситесь вы? Страшнее ваши взоры,
Чем сабля оловянная!
Как скоро
Он обскакал арену, алча боя.
Что ж, подходи! Померимся с тобою.
Входит Башка.
Вот тот, чей ум решит все наши споры.
Я послан, сударь, вас спросить,
Не время ль трем героям выходить?
Как трем? А шесть сбежали?
Да нет, идет все гладко:
Троих играет каждый.
А трижды три — девятка.
Нет, сударь, уж простите, а что-то здесь не так.
С того, в чем я уверен, меня не сбить никак.
Я думаю, что трижды три...
Не девять. Так, что ли?
Вы уж простите, сударь, я сам знаю, сколько это будет.
А я-то всегда считал, что трижды три — девять.
О господи! Вот было бы несчастье, сударь, если б вам пришлось зарабатывать на хлеб счетоводством.
Так сколько же, по-твоему, это будет?
О господи! Да вам, сударь, сами герои, то бишь исполнители, покажут, сколько это будет. А на мою долю, как они сказали, придется одна роль. Я человек маленький и буду изображать всего одного человека, да зато Помпиона Великого.
Выходит, ты тоже будешь героем?
Им угодно было поручить мне роль героя Помпиона Великого. Я уж там не знаю, вправду ли он был герой, но изображать-то мне придется именно его.
Ступай. Вели приготовляться.
Уж мы-то не сплошаем. Сумеем постараться.
(Уходит.)
Бирон, прогнать их нужно. Мы осрамимся с ними.
Но нам прямой расчет при нашем сраме
Искать таких, кто хуже, чем мы сами.
Не смей впускать их!
Простите, государь, но вы неправы.
Чем безыскусней, тем милей забавы.
Стремленье проявить излишек рвенья
Лишает смысла лучшие стремленья,
И тем быстрее, чем сложней их форма,
Большие мысли превратим во вздор мы.
Усилий наших верная картина!
Входит Армадо.
Помазанник божий! Испрашиваю такое количество вашего благодатного монаршего дыхания, которого довольно для произнесения двух слов. (Отходит с королем, в сторону, вручает ему бумагу и беседует с ним.)
Этот человек — служитель божий?
Почему вы так думаете?
Потому что он говорит не так, как все прочие люди.
Это совершенно все равно, мой достославный, драгоценнейший и сладчайший повелитель, ибо школьный учитель, уверяю вас в этом, человек характера крайне причудливого и слишком, слишком тщеславного. Но мы, как говорится, все-таки положимся на fortuna della guerra[226]. Прошу у царственных особ позволения пожелать им душевного спокойствия!
(Уходит.)
Похоже, что сейчас перед нами пройдут парадом славные герои. Вот этот человек изображает Гектора Троянского, шут — Помпея Великого, приходский священник — Александра, паж Армадо — Геркулеса, школьный учитель — Иуду Маккавея.
Коль удадутся роли героев четверых,
Они, сменив костюмы, сыграют остальных.
Но и сейчас уже их пять.
Вы не умеете считать.
Школьный учитель, фанфарон, попик, шут и мальчишка!
Никто, играй он в кости хоть целые года,
Не выбросит пятерки подобной никогда.
Корабль под парусами и к нам плывет сюда.
Входит Башка, изображающий Помпея.
«Вот я, Помпей...»
Поверить трудно мне.
«Вот я, Помпей...»
С пантерой на броне[227].
Недурно! Могу примириться с таким шутником я вполне.
«Вот я, Помпей, по прозвищу Огромный».
Великий.
Так точно, сударь, Великий.
«...Помпей, по прозвищу Великий,
Который в битвах истреблял врагов мечом и пикой.
Придя сюда издалека, я счастлив меч ужасный
Снять и сложить во прах у ног француженки прекрасной».
Если ваше высочество скажет мне: «Спасибо, Помпей», то я свою роль окончил.
Великому Помпею — великое спасибо.
Ну, такого великого я, конечно, не стою. Но надеюсь, что не оплошал. Только вот на «великом» малость сбился.
Ставлю свою шляпу против гроша, что Помпей-то и окажется самым лучшим из героев.
Входит отец Натаниэль, изображающий Александра.
«Когда я в мире жил, над миром я царил,
Юг, север, и восток, и запад покорив.
Я — Алисандр, и в том мой герб вас убедил...»
Нет, вы — не Александр, так как ваш нос не крив[228].
(к Бойе)
А ваш — отменно чуток, такой изъян открыв.
Насмешками в герое не охлаждайте пыл.
«Когда я в мире жил, над миром я царил...»
Ты впрямь, я вижу, Алисандром был.
Помпей Великий!
Он же и Башка, ваш покорный слуга.
Уведи-ка завоевателя, уведи Алисандра.
Ну, сударь, провалились вы с вашим Алисандром-завоевателем. Стащат с вас теперь ваши расписные доспехи, вашу пантеру, которая расселась с алебардой на стульчаке, и отдадут Аяксу, девятому герою. Тоже мне завоеватель: двух слов связать не может. Уходи-ка, Алисандр, от стыда подальше.
Натаниэль уходит.
Вот он, с вашего позволения, человек хоть глуповатый, но тихий и порядочный, а сбить его с толку — легче легкого. Сосед он превосходный, и в шары хорошо играет, только в Алисандры, сами видите, не вышел. Вовсе не годится! Но зато следующие герои совсем по-другому заговорят.
Отойди-ка в сторону, любезный Помпей.
Входят Олоферн, изображающий Иуду Маккавея, и Мотылек, изображающий Геркулеса.
(Мотыльку.)
Теперь уйди, сохраняя достойную осанку.
Мотылек отходит в сторону.
«Иуда я...»
Иуда!
Не Искариот, сударь.
«Иуда я, что прозван Маккавеем[233]...»
Отбрось Маккавея — все равно остается Иуда.
Лобзающий предатель, как же ты стал Иудой?
«Иуда я...»
Тем больше сраму для тебя, Иуда.
Позвольте, сударь...
Позволяю Иуде пойти и повеситься.
Покажите пример: вы — древнее.
Недурно сказано. Древний Иуда тоже повесился на древе.
Я не позволю касаться моей личности.
Да у тебя нет никакой личности[234], потому что и головы нет.
(подносит руку к лицу)
А это что?
Головка на цитре.
Головка булавки.
Мертвая голова, вырезанная на печатке.
Голова на стертой римской монете.
Рукоять меча, принадлежавшего Цезарю.
Резная пробка солдатской пороховницы.
Полщеки святого Георгия на пряжке.
Да еще на оловянной.
Носимой зубодерами на шляпе.
Ну, дальше. С личностью твоей все ясно.
Я из-за вас голову потерял.
Наоборот, мы-то тебя ею и наградили. И притом не одной.
И все это для того, чтобы оскорбить мою личность!
Будь ты хоть львом, мы сделали бы то же.
А так как ты осел, тебе здесь быть негоже.
Иди, Иуда, прочь. Чего ж ты встал, осел?
Ему не хватает удара кнутом.
Я помогу ему. А ну, пошел!
Учтивей и умней вы быть могли б!
Огня monsieur Иуде, чтоб он нос расшиб.
Злосчастный Маккавей! Как ты осмеян!
Входит Армадо, изображающий Гектора.
Прячься, Ахилл: идет вооруженный Гектор[235].
Вот теперь я посмеюсь хоть на свою же голову.
По сравнению с этим настоящий Гектор был самым заурядным троянцем.
Да разве это Гектор?
Думается мне, Гектор был не так хорошо сложен.
Для Гектора у него ноги толстоваты.
Особенно в икрах.
Нет, настоящий Гектор был куда тщедушнее.
Какой это Гектор!
Он либо бог, либо художник: все время делает рожи[236].
«Копьеметатель Марс, непобедимый бог,
Дал Гектору...»
Золоченый орех.
Лимон.
С воткнутой в него гвоздикой.
Нет, просто с гвоздем.
Внимание!
«Копьеметатель Марс, непобедимый бог,
Дал Гектору, троянскому герою,
Такую мощь, что тот с зари сражаться мог,
До темноты не прерывая боя.
Я — этот цвет...»
Чертополоха.
Мяты.
Дорогой Лонгвиль, обуздай свой язык.
Наоборот, мне нужно его разнуздать, потому что он должен угнаться за Гектором.
А Гектор — быстр, как гончая[237].
Славный воин умер и истлел. Милые дети, не ворошите прах усопшего. Пока он дышал, он был настоящим человеком. Но продолжаю свою роль. (Принцессе.) Очаровательная принцесса, обрати ко мне чувство слуха твоего королевского высочества.
Говори, храбрый Гектор, мы с удовольствием тебя послушаем.
Я боготворю туфлю твоего прелестного высочества.
(тихо, Дюмену)
Его любовь ограничивается пятками.
(тихо, к Бойе)
Потому что выше ему не добраться.
«Сей Гектор Ганнибала превзошел...»
Плохо дело, друг Гектор, плохо. Оно уже два месяца тянется.
Что ты имеешь в виду?
Ей-богу, если вы не будете честным троянцем, — бедной бабенке пропадать. Она на сносях. Ребенок уже шевелится у нее в животе, а ведь он от вас.
Ты диффамируешь меня перед владетельными особами! Ты заслуживаешь смерти.
А Гектор заслуживает порки за то, что обрюхатил Жакнету, и виселицы за то, что убил Помпея.
Несравненный Помпей!
Достославный Помпей!
Великий из великих, превеликий, величайший Помпей! Непомерный Помпей!
Смотрите, Гектор трепещет.
Помпей разгневался. Сюда, Ата[238]! Трави их, трави!
Гектор вызовет его на бой.
Даже если в нем крови не больше, чем нужно блохе на ужин.
Северным полюсом вызываю тебя на поединок.
Ни полюсом, ни палицей я драться не умею, а вот мечом могу! Пожалуйста, верните мне оружие Помпея.
Место для разгневанных героев!
Я буду драться в одной рубашке.
Неустрашимый Помпей!
Хозяин, позвольте мне расстегнуть вас. Разве вы не видите, что Помпей разоблачается для боя? Чего же вы ждете? Вы погубите свою репутацию.
Извините меня, господа, но я не хочу биться в рубашке.
Вам нельзя отказываться: ведь вызов сделан Помпеем.
Драгоценные мои, я желаю только того, что могу.
Что это значит? Объяснитесь.
Открою вам голую правду: у меня нет рубашки и я надеваю шерстяной камзол прямо на тело, как власяницу.
Он правду говорит. На него эту эпитимью наложили в Риме за то, что у него не водится белья. С тех пор, ручаюсь вам, он никогда не надевал белья, если не считать кухонной тряпки Жакнеты, которую он носит на груди, как залог любви.
Входит Меркад.
Бог да хранит принцессу!
Вам, Меркад,
Я рада, хоть забаву вы прервали.
Я удручен, что должен сообщить
Вам горестную весть. Король, отец ваш...
Он умер? Боже!
Да, вы угадали.
Герои, скройтесь с омраченной сцены.
Герои уходят.
Принцесса, успокойтесь!
Бойе, мы едем ночью. Собирайтесь!
Останьтесь с нами, умоляю вас.
Нет, собирайтесь. Слышите? — Спасибо
Вам за прием любезный, господа.
Надеюсь всей душой моей печальной,
Что ваш широкий ум нас извинит
За слишком смелые порой насмешки.
И если с вами были мы дерзки,
То лишь терпенье и учтивость ваши
Тому виной. Прощайте, государь!
Кто грустен сердцем, на слова не щедр.
Простите ж мне скупую благодарность
За исполненье столь огромной просьбы.
Бег времени в последнюю минуту
События нередко ускоряет,
Мгновенно разрешая все, о чем
До этих пор шли безуспешно споры.
Хоть горе дочери и несовместно
Со светлой и смеющейся любовью,
Как ни чисты ее святые цели,
Но если к ним она уже открыто
Пошла своим путем, пусть тучи скорби
Его не затемнят. Благоразумней
Искать себе отраду в новых ближних,
Чем сокрушаться о потере старых.
Я вас не понимаю. Скорбь — глуха.
Вонмет и скорбь простой и ясной речи.
Я объясню намеки короля.
Лишь ради вас мы, расточая время,
Обет презрели; ваша красота
Преобразила нас, и чувства наши
Наперекор намереньям пошли.
Вот почему вы нас сочли смешными.
Любовь порывиста до неприличья,
Капризна, как дитя, тщеславна, вздорна.
Из глаз родясь, она, как и глаза,
Полна страннейших образов и форм,
Меняющихся с той же быстротою,
С какой глаза меняют впечатленья.
И если мы в одежде шутовской
Глазам небесным вашим показались
Пустыми и бесчестными лгунами,
То кто же, кроме глаз небесных ваших,
Нас уличивших, в этом виноват?
Вы породили в нас любовь, а значит,
И все ее ошибки. Мы обет
Нарушили, чтоб верность сохранить
Вам, кто его заставил преступить.
И этим самым зло измены нашей,
Само себя очистив, стало благом.
Пришли от вас любовные посланья
С подарками — посланцами любви,
Но наш совет девичий их почел
За шутку, за любезность, за узор
Для вышиванья по канве досуга,
И мы, всерьез подарки не приняв,
Ответили насмешкой на любовь,
В которой лишь насмешку увидали.
Отнюдь не шуткой были наши письма.
И взоры...
Мы их поняли иначе.
Так удостойте нас любви хотя бы
В последний час.
Час — слишком краткий срок
Для заключенья вечного союза.
Нет, государь, вы тяжко провинились,
Обеты преступив. А потому,
Коль вам нужна моя любовь (чему я
Пока не верю), поступите так:
Клятв не давайте мне, но поскорее
В какой-нибудь заброшенный приют
От светского веселья удалитесь
И ждите там, пока не совершат
Свой круг двенадцать знаков зодиака.
И если в одиночестве суровом
Не охладеет пыл желаний ваших,
И если от постов, нужды и стужи
Не облетит любви цветок веселый,
Из испытаний выйдя столь же пышным,
Тогда, чуть год окончится, во имя
Своих заслуг моей любви потребуй, —
И этой девственной рукой, которой
Твою сжимаю, клятву я даю
Тебе принадлежать. А я отныне
Уединюсь в своем жилище мрачном,
В котором буду горькими слезами
Оплакивать усопшего отца.
А коль не хочешь — руки разомкнем,
Чтоб врозь сердца пошли своим путем.
Коль побоюсь я променять покой
На искус этот иль еще труднее,
Пускай глаза мне смерть смежит рукой.
Навеки сердце отдаю тебе я.
А мне что скажет милая моя?
Как и король, должны вы искупить
Грех клятвопреступленья и обмана.
И если вам нужна моя любовь,
Вы будете в больнице за больными
Ухаживать без отдыха весь год.
Жду слова и от вас, моя любовь.
Вот три: здоровья, честности, усов
Я вам желаю с нежностью тройною.
Могу ль теперь я вас назвать женою?
Пока что — нет. Но год и сутки ровно
Глуха я буду к болтовне любовной.
Когда ж принцесса под венец пойдет,
И вам кроха любви перепадет.
Слугою вашим быть даю вам слово.
Без клятв! Иль вы нарушите их снова.
А вы, Мария?
Траурное платье
На друга через год могу сменять я.
Хоть долог срок, придется подождать.
Мой долговязый друг, он вам под стать.
О чем ты так задумалась? Взгляни
В мои глаза, как в окна сердца, чтобы
В них прочитать смиренную готовность
Любой ценой снискать твою любовь.
Бирон, еще до нашего знакомства
О вас мне слышать много приходилось.
Молва везде твердит, что вы — насмешник,
Обидных прозвищ и сравнений мастер,
Всегда готовый высмеять любого,
Кто попадется вам на язычок.
Чтоб выполоть ваш плодовитый ум
И тем завоевать мою любовь,
Которой вам без этого не видеть,
Благоволите провести весь год
В больнице меж страдальцами немыми,
Даря беседой лишь калек брюзгливых
И тратя остроумье лишь на то,
Чтобы больных заставить улыбнуться.
Как! Вырывать из пасти смерти смех?
Я не могу! Мне это не под силу.
Агонию смягчить не властна шутка.
Но это укрощает едкий ум,
Опасный лишь благодаря хвале
Глупцов, чей хохот вторит остряку.
Остроту делают удачной уши
Тех, кто внимает ей, а не язык
Того, кто отпустил ее. И если
Те, кто оглох от собственного стона,
Ваш вздор согласны слушать, что ж! — острите,
Я вас приму и с этим недостатком.
А если нет, — старайтесь от него
Избавиться, чтоб я при встрече с вами
Порадовалась этой перемене.
Хоть срок велик, придется с ним смириться.
Отправлюсь на́ год я острить в больницы.
(королю)
Теперь нам, государь, пора проститься.
Но мы вас проводить еще желаем.
Не так, как в старых фарсах, мы кончаем:
В них Дженни получает Джек, а нам
Достался лишь отказ от наших дам.
Нам не отказ, а срок годичный дали.
Да зритель вытерпит его едва ли.
Входит Армадо.
Светлейший государь, соблаговолите...
Не Гектор ли это?
Доблестный троянский воитель.
Я жажду облобызать монаршие персты и откланяться. Меня связал обет: я поклялся Жакнете три года ходить за плугом ради ее сладчайшей любви. Но не угодно ли будет теперь вашему досточтимому величеству послушать диалог, сочиненный двумя учеными мужами в похвалу сове и кукушке? Им и могло бы завершиться наше представление.
Зови их скорее; мы согласны.
Эй! Входите.
Входят Олоферн, Натаниэль, Мотылек, Башка и другие.
С одной стороны — Hiems, Зима; с другой — Ver, Весна. Одну олицетворяет сова, другую — кукушка. Ver, начинай.
Весна
Когда фиалка голубая,
И желтый дрок, и львиный зев,
И маргаритка полевая
Цветут, луга ковром одев,
Тогда насмешливо кукушки
Кричат мужьям с лесной опушки:
Ку-ку!
Ку-ку! Ку-ку! Опасный звук!
Приводит он мужей в испуг.
Когда пастух с дудою дружен,
И птицы вьют гнездо свое,
И пахарь щебетом разбужен,
И девушки белят белье,
Тогда насмешливо кукушки
Кричат мужьям с лесной опушки:
Ку-ку!
Ку-ку! Ку-ку! Опасный звук!
Приводит он мужей в испуг.
Зима
Когда свисают с крыши льдинки,
И дует Дик-пастух в кулак,
И леденеют сливки в крынке,
И разжигает Том очаг,
И тропы занесло снегами,
Тогда сова кричит ночами:
У-гу!
У-гу! У-гу! Приятный зов,
Коль суп у толстой Джен готов.
Когда кругом метут бураны,
И онемел от кашля поп,
И красен нос у Марианны,
И птица прячется в сугроб,
И яблоки румянит пламя,
Тогда сова кричит ночами:
У-гу!
У-гу! У-гу! Приятный зов,
Коль суп у толстой Джен готов.
Слова Меркурия режут ухо после песен Аполлона. А теперь разойдемся кто куда.
Уходят.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги