Полное собрание сочинений в 8 томах. Том 5

Сцена 1

Руссильон. Комната в замке графини.

Входят Бертрам, графиня Руссильонская, Елена и Лафё, они в трауре.

Разлучаясь с сыном, я как бы вторично хороню супруга.

И я, матушка, покидая вас, заново оплакиваю отца. Но мой долг повиноваться воле его величества короля, тем более что он теперь и опекун мой[158].

Вместо супруга король будет вашим защитником, графиня; вам, граф, он заменит отца. Он, кто всегда так добр, несомненно окажет вам свое особое благоволение: ваши достоинства скорее могли бы встретить доброту там, где ее нет, чем не найти ее там, где она есть в избытке.

Каковы надежды на исцеление его величества?

Он отказался от врачей, графиня. Своим лечением они заставляли его тратить время на надежды, а результат был лишь тот, что с течением времени он и надежды утратил.

(указывая на Елену)

У этой девушки был отец — увы, сколько скорби в слове «был»! — его ученость почти равнялась величию его души. Если бы первая ни в чем не уступала последнему, то он мог бы сделать жизнь вечной и смерти пришлось бы сидеть сложа руки. О, если бы, на счастье монарха, он был еще в живых! Я уверена, что он нанес бы смертельный удар недугу короля.

Как звали того, о ком вы говорите, графиня?

Он был знаменитым врачом, мессир, и был вполне достоин своей славы. Его звали Жерар Нарбоннский.

Да, это был искуснейший врач. Совсем еще недавно государь вспоминал о нем с хвалою и сокрушением. Если бы наука могла противостоять смерти, то он, с его познаниями, был бы жив и посейчас.

А чем же, скажите, болен государь?

У него незаживающий свищ.

Я и не слыхивал о такой болезни.

Желал бы я, чтобы и никто о ней не слышал. Так эта девушка — дочь Жерара Нарбоннского?

Единственное его дитя; и он поручил ее моему попечению. Ее прекрасное воспитание позволяет мне возлагать на нее самые смелые надежды. Унаследованные ею душевные свойства таковы, что придают еще большую цену ее дарованиям. Ибо если хорошими качествами наделен человек дурной, то похвалы им смешаны с сожалением; это добродетели, вводящие в обман. Ее же достоинства подкупают своей естественностью. Она унаследовала чистоту души и усовершенствовала свои добродетели.

Ваши похвалы, графиня, вызвали слезы на ее глаза.

Слезы — это рассол, в котором лучше всего сохраняются похвалы девушкам. Всякий раз как воспоминание об отце сжимает ей сердце, рука скорби стирает румянец с ее щек. — Полно, Елена, полно, не плачь. Не то еще подумают, что ты больше выказываешь горе, чем чувствуешь его.

Да, я выказываю горе, но лишь потому, что чувствую его.

Сдержанная печаль — дань усопшим, излишняя скорбь — враг живых.

Да, живые враждуют со скорбью и, быть может, доводят ее до излишеств, дабы скорей ее умертвить.

Как это следует понимать?

Матушка, я жду от вас напутствия.

(К Лафё.)

(Уходит.)

(Елене)

Чего бы ни пожелали вы для себя, пусть ваши мечты исполнятся. Утешайте мою мать, госпожу вашу, заботьтесь о ней.

Прощайте, красавица. Надеюсь, вы окажетесь достойной своего отца.

Бертрам и Лафё уходят.

Входит Пароль.

Да хранит вас бог, моя королева.

И вас, мой король.

Я разве король?

А я разве королева?

Вы размышляете? Наверное, о девственности?

Вот именно. Вы с виду такой бравый воин. Позвольте задать вам один вопрос. Мужчина — враг девственности. Как же нам, девушкам, оборонять ее от врага?

Не впускайте его в свою цитадель.

Но он идет на приступ. А девственность, как бы отважно она ни защищалась, так слаба. Посоветуйте, как нам отбить атаку.

Ничто не поможет. Мужчина осадит вашу крепость, подведет подкоп и пробьет брешь.

Да сохранит господь нашу девственность от этих ужасов! Неужели нет такой военной хитрости, чтобы женщины могли одержать верх?

Чем раньше мужчина окажется сверху, тем скорее женщина одержит верх. Не забудьте, что, отбив атаку, вы сами останетесь в накладе. Не в сохранении девственности мудрость природы. Наоборот, потеря девственности приумножает ее достояние: ведь ни одна новая девственница не может появиться на свет без того, чтобы ради этого не была утрачена девственность. То, из чего вы созданы, — это материал для изготовления девиц. Единожды утратив девство, можешь приобрести дюжину девственниц; если же будешь сквалыжничать, то останешься на бобах. Что в ней толку, в девственности? К черту ее!

И все же я буду оберегать ее от посягательств, пусть даже мне из-за того придется умереть девственницей.

Стоит ли оберегать такой пустяк? Это значит идти против самой природы. Восхвалять девственность — все равно что осуждать собственную мать, а это уже просто срам. Девственницы ничем не лучше самоубийц, и их надлежало бы хоронить за церковной оградой как закоренелых преступниц против законов природы. Девственность, подобно сыру, порождает червей, которые разъедают ее; она гибнет, пожирая сама себя. Не говорю уже о том, что девственность отличается сварливостью, высокомерием, ленью, а более всего себялюбием, каковое есть страшнейший из смертных грехов. Что вы носитесь со своей девственностью? Тут и думать нечего: отделаться от нее, и все. И тогда через десять лет у вас будет десять девственниц — процент изрядный. Да и самый капитал от того не станет хуже. К черту девственность!

Но как сделать, чтобы отдать ее тому, кто ей мил?

Сейчас подумаем. Дело, правду сказать, трудное: как девственности может быть мил тот, кому она не по вкусу? А ведь этот товар быстро портится: чем дольше его хранить, тем он меньше стоит. Надо его сбыть, пока на него есть спрос; не упускайте времени. Девственность — это престарелая щеголиха, разряженная в пух и прах, в прическе, каких уже давно не носят: она вертится при дворе, да не ко двору пришлась. Девственность вышла из моды так же, как вышли из моды броши и зубочистки. С возрастом улучшается только вино, но не девичьи щечки. Перезрелая девственность похожа на французскую сушеную грушу: ни вида, ни вкуса. Ей-богу, ни дать ни взять — сушеная груша. Когда-то была она, может, хороша, а нынче — сушеная груша, да и только. На что она годится?

Входит паж.

Господин Пароль, граф прислал меня за вами. (Уходит.)

Прощай, малютка. При дворе, если только я тебя не забуду, непременно стану о тебе вспоминать.

Вы, господин Пароль, родились под звездой милосердия.

Я родился под звездой войны, под Марсом.

Под звездой войны? Несомненно.

Почему — несомненно?

Даже самые незаметные военные светила так высоко стоят над вами, что вы всегда оказываетесь под звездой войны.

Я родился под Марсом, когда он был в зените.

Пожалуй, скорее когда он скрывался за горизонт.

Почему?

На войне вы тоже норовите скрыться от противника.

Только по соображениям тактики.

Когда страх подает свой голос на военном совете, то лучшая тактика — бегство. Но сочетание отваги и трусости поистине придает вам крылья, и я с удовольствием наблюдаю птиц вашего полета.

У меня дел по горло, и состязаться с тобой в острословии некогда. Погоди, вот вернусь настоящим придворным и смогу просветить тебя насчет кой-чего. Тогда уж ты будешь более податлива и дашь себе вдолбить здравые мысли. Не то, смотри, невежество доведет тебя до погибели и ты так в неблагодарности и помрешь. Прощай. Будет у тебя досуг — читай молитвы, не будет — вспоминай своих дружков. А лучше раздобудь-ка себе супруга и постарайся выжать из него столько же, сколько сможешь дать сама. И на том — прощай. (Уходит.)

(Уходит.)

Сцена 2

Париж. Зал в королевском дворце.

Трубы. Входят король с письмами в руке и свита.

Входят Бертрам, Лафё и Пароль.

Трубы. Все уходят.

Сцена 3

Руссильон. Комната в замке графини.

Входят графиня, дворецкий и шут.

(дворецкому)

Теперь я могу вас выслушать. Что вы намереваетесь сказать мне об этой девушке?

Ах, если бы усердие, с которым я стараюсь угадать желания вашей светлости, значилось уже в перечне моих былых заслуг! Ведь распространяясь о чистоте своих побуждений, мы заставляем в ней усомниться и грешим против скромности.

(замечая шута)

Зачем здесь этот плут? Ступай вон. Счастье твое, что я верю не всем жалобам на тебя, — потому что скучно в них разбираться. Мне-то известно, что ты достаточно глуп, чтобы решиться на любую пакость, и достаточно хитер, чтобы выпутаться из нее.

Ваша светлость знает, что я бедняк.

Ну хорошо, хорошо.

Не так уж это хорошо, что я бедняк, хотя многих богачей и ждет преисподняя. Но если бы ваша светлость позволили мне жениться, то мы с моей невестой Изабеллой уж как-нибудь да свели концы с концами.

Ты что же, хочешь стать вовсе нищим?

Неужели я уйду от вас вовсе ни с чем?

В каком смысле?

В смысле Изабеллы. Служба хорошо, а счастье лучше. И сдается мне, что не будет у меня счастья, пока не будет потомства. Ведь, как говорится, дети — благословение божие.

Так, значит, тебя тянет жениться?

Ваша светлость, этого требует мое бренное тело. Плоть тянет меня, а уж если дьявол тянет — плачешь, да идешь.

И это единственная причина?

Клянусь вашей светлости, есть и другие, притом самые благочестивые.

А можно о них узнать?

Я грешил, как и вы, ваша светлость, как всякий, кто создан из плоти. А уж если я женюсь, то, конечно, стану каяться.

Каяться, что женился, но не каяться в грехах.

Кроме того, у меня нет друзей. И я надеюсь приобрести их через жену.

Такие друзья — твои враги, шут.

Вы плохо разбираетесь, ваша светлость, в том, что такое настоящие друзья. Эти молодцы будут выполнять за меня работу, которая мне наскучила. Тот, кто возделывает мое поле, бережет мою рабочую скотинку, а урожай-то все равно достается мне. Если я для него рогоносец, то он для меня — батрак. Жена — плоть и кровь моя. Кто ублажает мою жену, ублажает мою плоть и кровь; кто ублажает мою плоть и кровь, тот любит мою плоть и кровь; кто любит мою плоть и кровь, тот мне друг; следственно, тот, кто обнимается с моей женой, — мой друг. Если бы люди были согласны оставаться тем, что они есть на самом деле, им нечего было бы опасаться женитьбы. Ибо если даже у молодого пуританина Чарбона и у старого паписта Пойзама[159] мозги устроены совсем по-разному в смысле религии, то лбы у них украшены одинаково и бодаться друг с другом они могут ни дать ни взять, как два барана.

Ты, видно, так навсегда и останешься сквернословом и клеветником?

Пророком, ваша светлость. Послушайте истину из моих уст.

(Поет.)

Поди-ка, милейший, вон. Я еще с тобой поговорю.

Не угодно ли вашей светлости приказать, чтобы он позвал к вам Елену? Речь моя будет о ней.

(шуту)

Поди скажи моей воспитаннице, что мне надо с ней побеседовать. Ты понял, я имею в виду Елену.

(поет)

Как! Только одна в десятке? Ты исковеркал песню, шут!

Разве что исправил, ваша светлость: подумайте, все-таки одна порядочная в десятке. Хоть бы господь посылал нам каждый год такой урожай! Будь я священником, я не стал бы жаловаться на такую жено-десятину. Одна из десяти! Да ведь если бы всякий раз, когда появляется комета или случается землетрясение, на свет рождалось по одной порядочной женщине, — и то у мужчин были бы какие-то виды на выигрыш в лотерее. Пока что мужчина раньше протянет ноги, чем вытянет счастливый жребий.

Иди-ка, иди, любезный, да исполни то, что я тебе приказала.

Итак, ничего не поделаешь, — мужчина должен выполнять приказания женщины. Ничего не поделаешь, — служба не пуританка, и придется ей натянуть белый стихарь смирения на черную рясу строптивости[161]. Иду, спешу. Стало быть, требуется послать сюда Елену. (Уходит.)

Так что же?

Я знаю, ваша светлость, как горячо вы любите свою воспитанницу.

Да, это правда. Отец Елены поручил ее моим заботам. К тому же она и заслуживает самой нежной любви. Она достойна большего, чем получает, и получит больше, чем потребует.

Ваша светлость, случилось мне на днях войти в зал, где была Елена, но она меня не приметила. Думая, что она одна, она разговаривала сама с собой. Могу поручиться, что ни к кому другому она не обращалась. Она говорила о своей любви к нашему сыну. «Фортуна, — воскликнула она, — ты не богиня, если не можешь преодолеть различия между его и моим положением! Купидон, ты не бог, если властвуешь только там, где люди равны друг другу! Диана, ты не царица девственниц, если можешь допустить, чтобы бедная воительница из твоего воинства была захвачена в плен при первой же стычке и не была ни отбита, ни выкуплена». И в словах ее была такая скорбь, такая горечь, каких я не мог ожидать от юной девушки. И я почел своим долгом уведомить вас об этом, ибо вам следует все знать, — как бы не случилось какого несчастья.

И вы хорошо поступили. Держите это в тайне. Я по многим признакам давно уже обо всем догадывалась, но чаши весов колебались, и я не знала — верить или не верить. Прошу вас, оставьте меня. Итак, никому ни слова; благодарю за вашу преданность. Я еще вернусь к этому разговору.

Дворецкий уходит.

Входит Елена.

Уходят.

Сцена 1

Париж. Зал в королевском дворце.

Трубы. Входят король в сопровождении двух молодых дворян, отправляющихся во Флоренцию, Бертрам, Пароль и свита.

(прощаясь с отъезжающими дворянами)

(вместе)

(Слугам.)

Король и свита отходят в глубину сцены.

Король опускается на ложе.

(Бертраму)

(Паролю)

Капитан, прощайте.

Прощайте, любезнейший господин Пароль.

Доблестные герои, ваши шпаги сродни моему мечу. Вы благородные и блестящие удальцы, словом — благородный металл! В Спинийском полку вы найдете некоего капитана Спурио; у него на левой щеке шрам, зарубка войны, сделанная вот этим самым мечом. Передайте ему, что я жив, и намотайте себе на ус все, что он обо мне порасскажет.

Непременно, доблестный капитан.

Пусть Марс примет вас в число своих любимчиков.

Дворяне уходят.

Что же вы собираетесь делать?

Король поднимается с ложа.

Тсс!.. Король...

Вам бы не мешало проститься с этими господами более пространно и торжественно. Вы ограничились довольно холодным прощанием, а надо бы употребить побольше красноречия. Ведь они — самоновейшие побрякушки, которые Время прицепило к своему колпаку. Они задают тон и определяют, как надо ходить, есть и разговаривать, причем следуют предначертаниям надежнейших из небесных светил. И если даже сам дьявол управляет этой музыкой, все равно надо плясать под их дудку. А потому догоните-ка их и проститесь с ними покудрявее.

Ну что ж, пожалуй.

Они молодцы хоть куда и, сдается мне, будут славными вояками.

Бертрам и Пароль уходят. Король выходит на авансцену. Входит Лафё.

(преклоняя колени)

(вставая)

(Уходит.)

Возвращается Лафё с Еленой.

(Елене)

(Уходит.)

(Свите.)

(Елене.)

Уходят.

Сцена 2

Руссильон. Комната в графском замке.

Входят графиня и шут.

Продолжай, любезный; посмотрим, каково-то ты воспитан.

Каково у вас питание, таково и воспитание. Но я-то лучше откормлен, чем выучен. А значит, я только на то и гожусь, чтобы меня отправили к королевскому двору.

«К королевскому двору»! Если о нем ты говоришь с таким презреньем, то где же ты мог бы ужиться? Скажи на милость, «к королевскому двору»!

По чести, ваша светлость, если господь бог одарил кого учтивостью, тот при дворе и уживется и наживется. А ежели у тебя нет уменья шаркать ножкой, посылать воздушные поцелуи, болтать вздор и с вывертом снимать шляпу, то ты там останешься без сапог, без рук, без языка, да и без шляпы. Нет, такому молодцу, верно вам говорю, при дворе делать нечего. А я не пропаду, я-то знаю одно словцо, которое может служить ответом на любой вопрос.

Неужели? Какой же должен быть ответ, чтобы годился для всякого вопроса?

Да уж вроде как стул брадобрея, который впору любому заду. На нем умещается и острозадый, и плоскозадый, и толстозадый, и какой-хотите-задый.

Так твой ответ подходит ко всякому вопросу?

Так же подходит, как взятка — стряпчему, как дурная болезнь — расфуфыренной потаскушке, как тростниковое колечко Тибби — указательному пальцу Томми[163], как блин — масленице, как танец моррис[164] — майскому празднику, как гвоздь — к своей дыре, как рога — рогоносцу, как сварливая баба — драчливому мужику, как монашкины губы — к поповскому рту и как к колбасной кишке ее начинка.

Так, стало быть, у тебя есть ответ на всякий вопрос?

На любой вопрос, кто б его ни задал — от вельможи до стражника.

Но если это ответ на все вопросы, то какого же исполинского размера он должен быть!

Да ничуть; если бы ученые высказались на этот счет, они признали бы, что это сущий пустяк. Сейчас вы получите его в наиполнейшем виде. Спросите-ка меня: «Вы придворный?» Вам тоже полезно поучиться.

Став для этого снова молодой? Ах, если бы это было возможно. Я задам тебе дурацкий вопрос в надежде поумнеть от твоего ответа. Скажите, пожалуйста, сударь, вы придворный?

Ах боже мой, сударь![165] — Чего проще? Вот я от вас и отделался. Валяйте, валяйте, хоть сотню таких вопросов.

Сударь, знаете ли вы, что я смиренный ваш друг и люблю вас?

Ах боже мой, сударь! — Похлеще, похлеще, не щадите меня.

Я полагаю, сударь, вы не станете есть столь грубую пищу?

Ах боже мой, сударь! — Ну, задавайте же вопросы потруднее, не стесняйтесь.

Вас, сударь, кажется, недавно высекли?

Ах боже мой, сударь! — Похлеще, не щадите меня.

Значит, во время порки ты кричишь: «Ах боже мой!» и «Похлеще, не щадите меня!» Поистине твое «Ах боже мой» очень подходит к порке. Если случится, что тебя высекут, твой ответ подойдет к порке как нельзя лучше.

Впервые в жизни у меня вышла осечка с моим «Ах боже мой, сударь!» Как видно, вещь может служить долго, но не может служить всегда.

Уходят.

Сцена 3

Париж. Зал в королевском дворце.

Входят Бертрам, Лафё и Пароль.

А говорят, что время чудес миновало! У нас развелись философы, которые все сверхъестественное и загадочное объявляют простым и обыденным. А из этого проистекает, что мы отгораживаемся мнимым знанием от мира и потрясающие явления считаем пустяками, тогда как следовало бы испытывать священный ужас.

Вот-вот. Это самое удивительное из чудес, какие только случались в наше время.

Да, бесспорно.

Подумать, что от него отказались знаменитейшие врачи...

Я о том и говорю: последователи и Галена[166] и Парацельса[167].

...ученейшие светила медицины...

Верно. Я это и говорю.

...признав его неизлечимым...

Вот именно. И я это говорю.

...безнадежным...

Совершенно правильно. Приговоренным... мм...

...к верной смерти.

Вы справедливо заметили. Я так и собирался сказать.

Смело могу утверждать: это нечто небывалое!

Так оно и есть. Я еще видел такое представление... Как бишь оно называется... мм...

Мы получили представление о том, как небесное могущество проявляется в земном существе.

Вот это самое я и собирался сказать. Именно это.

Ведь он теперь прыгает от радости, как дельфин на волнах, — да не упрекнут меня в непочтительности.

Нет, это просто удивительно. Тут нечего и размазывать — удивительно, да и только. Лишь тот, в ком нет ни стыда, ни совести, не признает, что здесь видна... мм...

Десница божья.

Ну да, это я и говорю.

Подумать, что в столь слабом...

...и хрупком создании воплотилась великая сила, великая мощь, каковая не только излечила короля, но и пробудила в нас сверх того... мм...

Чувство благодарности.

Именно это я и хотел заметить. Метко сказано. — Но вот и король.

Входят король, Елена и свита.

«Lustick!»[168] — как сказал бы голландец. Теперь я буду вовсю ухаживать за девушками, пока у меня во рту будет хоть один зуб. Королю, видать, даже в танце с ней пройтись, так и то впору.

Mort du vinaigre![169] Да ведь это Елена!

Бог свидетель, это она.

Созвать немедля всех моих дворян.

Один из придворных уходит.

Входят молодые дворяне.

(молодым дворянам)

(Елене)

(Подходя к первому дворянину.)

Первый дворянин отступает с поклоном.

Быть на его месте немногим приятнее, чем поставить на кон свою жизнь и выбросить на двух костях два очка.

(подходя ко второму дворянину)

Второй дворянин отступает с поклоном.

Что ж, они так-таки и отступятся от нее? Будь эти молодцы моими сыновьями, я бы их высек или отправил к туркам, чтобы те взяли их к себе евнухами.

(подходя к третьему дворянину)

Третий дворянин отступает с поклоном.

Да эти мальчишки сделаны изо льда! Так легко отказываться от нее! Не иначе, как матери прижили их от англичан: у французов не может быть таких сыновей.

(подходя к четвертому дворянину)

Все-таки нашлась во Франции виноградная гроздь! Видно, что хоть твой отец не был трезвенником. Впрочем, мне хорошо известно, ты — набитый дурак, это так же верно, как то, что мне не четырнадцать лет.

(подходя к Бертраму)

Король, Бертрам, Елена, вельможи и свита уходят.

(Паролю)

Послушайте-ка, на одно слово.

К вашим услугам, мессир.

Ваш покровитель и господин хорошо сделал, что пошел на попятный.

На попятный?.. Мой покровитель? Мой господин?

Ну да. Разве я говорю не на родном нашем языке?

На грубом языке. И если я пойму его как следует, то прольется кровь. Какой такой мой господин?

А что же, вы родня графу Руссильонскому? Товарищ?

Любому графу. Всем графам на свете. Любому из людей.

Любому из графских людей — пожалуй. А сам граф из другого теста.

Вы, сударь, слишком стары. Вот вам: вы слишком стары.

Заруби себе на носу, любезный, что я зовусь Человек, а тебе этого звания, сколько бы лет ты ни прожил, не заслужить.

Того, что так легко получить, я получать не собираюсь.

Разделив дважды с тобою трапезу, я было счел тебя неглупым малым: ты разглагольствовал о своих странствиях, и это было довольно забавно. Однако пестрые ленты, которыми ты украшен, как праздничная барка, наглядно меня убедили, что у этакой посудины не бог весть какое водоизмещение. Теперь я тебя раскусил; не жалко и выплюнуть. Можно было бы взять тебя в оборот, да браться противно.

Ну, если бы у тебя не было привилегий дряхлости...

Не переусердствуй в своем гневе, не то как раз нарвешься на поединок, а уж тогда... да пощадит тебя господь, цыплячья душа! Прощай, решетчатое окно: мне не надо открывать твои створки, я и так вижу все насквозь. Давай руку.

Вы, мессир, нанесли мне жесточайшую обиду.

И с превеликим удовольствием. Ты того стоишь.

Я этого не заслужил, ваша милость.

Клянусь, что заслужил, заслужил на полновесный червонец. А уж я тебе не дам спуску ни на грош...

Я постараюсь быть умнее.

Старайся изо всех сил, тем более что ты сильно кренишься в противоположную сторону. Если когда-нибудь тебя свяжут твоими собственными лентами и высекут, ты узнаешь, что значит гордиться своими связями. Я не прочь продолжать с тобой знакомство, вернее, изучать тебя, чтобы, когда поймают тебя с поличным, я мог заявить: «Мне этот прохвост известен».

Мессир, ваши издевательства просто нестерпимы.

Я бы хотел, чтобы это были адские муки и чтобы я мог потешаться над тобой вечно. Ведь для мужской потехи я уже слишком стар, как ты изволил заметить. (Уходит.)

Погоди, твой сын заплатит мне за это унижение, ты, паршивый, дряхлый, мерзкий дворянишка!.. Ничего-ничего, главное — выдержка: истинное достоинство недолго терпит унижения. Клянусь жизнью, я его изобью, только бы подвернулся удобный случай, — будь он хоть дважды, четырежды дворянин! Уж тогда я не пощажу его преклонного возраста, нет уж... Я его изобью! Только бы с ним повстречаться снова!

Возвращается Лафё.

Эй ты, твой покровитель и господин женился. Могу сообщить новость: у тебя есть молодая госпожа.

Осмелюсь со всем чистосердечием умолять вашу светлость, чтобы вы обратили внимание на свою ошибку: граф — мой добрый покровитель, но господин, коему я служу, он там наверху.

Кто? Бог?

Да, мессир.

Дьяволу ты служишь, вот кто твой господин. Чего это ты на рукава нацепил ленты? Решил их сделать штанами?[170] Разве кто-нибудь еще из слуг так носит? Уж тогда переставь и зад на место носа. Клянусь честью, будь я моложе хотя бы на два часа, я бы тебя отлупил. Ты всеобщее позорище, и всем и каждому следовало бы тебя лупить. Я полагаю, что ты и сотворен только для того, чтобы люди пробовали на тебе свои кулаки.

Жестоко и незаслуженно, ваша милость.

Полно, любезный. В Италии ты был бит за то, что украл какую-то мелочь. Какой ты путешественник? Ты бродяга. Ты держишься куда нахальнее со знатными и почтенными людьми, чем тебе позволяют твое рождение, звание и заслуги. Не стоит тратить на тебя слова, а то бы я назвал тебя канальей. Прощай. (Уходит.)

Хорошо!.. Отлично!.. Так-так... Хорошо!.. Отлично!.. Ничего, дай срок.

Входит Бертрам.

Уходят.

Сцена 4

Там же. Другой зал во дворце.

Входят Елена и шут.

Матушка шлет мне душевный привет. Как она поживает?

Не совсем хорошо. Впрочем, она совершенно здорова. Она в прекрасном расположении духа, и все же ей нехорошо. Благодарение богу, она поживает отлично и ни в чем не нуждается, но все же ей не совсем хорошо.

Но если она поживает отлично, то почему же ей не совсем хорошо.

Ей было бы совсем хорошо, если бы не две вещи.

Какие же?..

Во-первых, то, что она еще не в раю, да возьмет ее туда поскорее господь. А во-вторых, то, что она еще на земле, откуда господь да возьмет ее поскорее.

Входит Пароль.

Благослови вас бог, счастливейшая госпожа!

Надеюсь, сударь, вы радуетесь моему счастью.

Я молился о том, чтобы вы его получили, и теперь молюсь, чтобы вы его удержали при себе... — А, это ты, приятель! Как поживает моя старая госпожа?

Если бы вам отдать ее морщины, а мне — ее деньги, то она бы поживала именно так, как вы сказали.

Да я же ничего не сказал.

Именно поэтому вы истинный мудрец. Ибо язык человеческий болтает, как правило, в ущерб своему владельцу. Ничего не говорить, ничего не делать, ничего не понимать и ничего не иметь за душой — вот главнейшие из ваших достоинств, сумма которых мало отличается от нуля.

Пошел вон! Ты прохвост.

Вам бы, сударь, следовало сказать так: «Для прохвоста ты прохвост». То есть: «Для меня ты прохвост». Это было бы вернее, сударь.

Пошел ты к... премудрый дурак! Я дурака сразу вижу.

Может быть, в зеркале? Или вы видели, как кто-то на вас показывал пальцем? Полезное признание, сударь. В зеркале вы можете увидеть большого дурака: всем людям будет чем позабавиться и смеха достанет на всех.

(Шуту.)

Уходят.

Сцена 5

Там же. Другая комната во дворце.

Входят Лафё и Бертрам.

Не может быть, ваша светлость, чтобы вы считали его настоящим воином.

Разумеется, да, мессир; притом испытанным храбрецом.

Вам об этом известно от него самого?

Ну да, и от заслуживающих доверия свидетелей.

Значит, у меня слабое зрение: я принял этого сокола за ворону.

Уверяю вас, мессир, что это человек огромных познаний и не меньшего мужества.

Ну, если так, то, стало быть, я содеял грех против его многоопытности и совершил кощунство против его отваги. И положение мое отчаянное, ибо я не нахожу раскаяния в своей душе. Да вот и он. Прошу, помирите нас. Я мечтаю с ним подружиться.

Входит Пароль.

(Бертраму)

Ваша светлость, все будет исполнено, как вы велели.

Соблаговолите сообщить, сударь, кто ваш портной?

Мессир...

О, конечно, он мне известен! Как же, сударь! Он превосходный мастер, он, сударь, преискуснейший портной.

(тихо, Паролю)

Она пошла к королю?

(тихо, Бертраму)

Пошла.

(тихо, Паролю)

И к вечеру уедет?

(тихо, Бертраму)

Как вы ей приказали.

Бывалого путешественника почему бы и не послушать после обеда; но если кто, сказав три слова, три раза соврет и вместе с одной избитой истиной сбывает вам тысячу вздорных небылиц, такого молодца достаточно однажды выслушать, чтобы трижды отколотить. Да помилует вас бог, капитан.

Не вышло ли у вас с мессиром какой неприятности, Пароль?

Не знаю, почему я попал в немилость у мессира.

Да, вы ухитрились попасть в нее, с головой, и с сапогами, и со шпорами, и со всеми потрохами, как тот молодец, который прыгает в праздничный пирог[171]. И выбраться из этой немилости вам будет не легче, чем ответить на вопрос, зачем вы туда залезли.

Вы, мессир, должно быть, не так его поняли, он порядочный человек.

Я понял, что он дрянь порядочная, даже когда читает молитвы. Прощайте, ваша светлость. Поверьте мне, что он пустой орех, без ядра. У этого человека нет ничего за душой, кроме его платья. Не полагайтесь на него в трудную минуту. Мне случалось иметь дело с такими господами, и я знаю им цену. (Паролю.) Прощайте, сударь. Я отозвался о вас лучше, чем вы того стоите или впредь будете стоить. Но, так и быть, надо проявлять великодушие. (Уходит.)

Вот, ей-богу, пустейший старик.

Пожалуй.

А что, разве он вам не известен?

Входит Елена.

(Протягивая ей письмо.)

(Паролю)

(Елене.)

Елена уходит.

(Паролю.)

Уходят.

Сцена 1

Флоренция. Зал в герцогском дворце.

Трубы. Входят герцог флорентийский со свитой, двое французских дворян и солдаты.

Трубы. Все уходят.

Сцена 2

Руссильон. Комната в замке графини.

Входят графиня и шут.

Все случилось, как я желала; но почему же он не приехал с ней вместе?

По совести сказать, я полагаю, что молодой граф человек весьма меланхолического склада.

Из чего это следует? Вот вздор!

А как же? Он смотрит на свой сапог — и насвистывает, поправит на нем отворот — и насвистывает, спросит что-нибудь — и насвистывает, ковыряет в зубах — и насвистывает. Я знал одного меланхолика, который так любил музыку, что просвистал все родовое имение.

(распечатывая письмо)

Посмотрим, я хочу узнать, что он пишет и когда собирается приехать.

А я, побывав при дворе, разочаровался в своей Изабелле. Наша деревенская соленая треска и наши Изабеллы в подметки не годятся придворной соленой треске и придворным Изабеллам. Теперь у моего Купидона мозги сдвинулись набекрень, и я начинаю относиться к любви, как старик к деньгам: мне жалко ее тратить.

Что я вижу!

Ровнехонько то самое, на что вы глядите. (Уходит.)

(читает)

«Я отправляю к вам вашу невестку. Она спасла короля, а меня погубила. Я с ней обвенчан, но она не стала моей женой; и я поклялся, что этого не случится вовеки. До вас дойдет слух о том, что я бежал из Франции. Узнайте же это раньше от меня. Если мир достаточно велик, то я буду держаться на большом расстоянии от дома. Почтительно приветствую вас. Ваш несчастный сын Бертрам».

Шут возвращается.

Ах, ваша светлость, прибыли дурные вести в сопровождении двух солдат. Они направляются к вам вместе с молодой графиней.

Что случилось?

Правда, в новостях есть и кое-что утешительное: ваш сын уцелеет дольше, чем я предполагал.

Как уцелеет?

Вот именно, ваша светлость, раз он сбежал, — по крайней мере до меня дошел этот слух. Не так опасно бежать, как лежать: хотя второе занятие и умножает количество младенцев, но зато мужчинам сокращает век. Вот они сами идут сюда и расскажут вам все подробности. А я слышал только одно — что ваш сын сбежал. (Уходит.)

Входят Елена и два офицера.

(Елене)

(Офицерам.)

(Елене.)

(Читает.)

«Когда ты завладеешь кольцом, которое я не снимаю со своего пальца, когда ты сможешь показать мне свое дитя, зачатое от меня, — только тогда можешь называть меня своим мужем. Но такое тогда означает никогда...»

(офицерам)

(читает)

«У меня во Франции, пока там есть жена, нет ничего».

Графиня и офицеры уходят.

(Уходит.)

Сцена 3

Флоренция. Перед герцогским дворцом.

Трубы. Входят герцог флорентийский, Бертрам, Пароль, дворяне, офицеры, солдаты и другие.

Уходят.

Сцена 4

Руссильон. Комната в замке графини.

Входят графиня и дворецкий.

(читает)

Уходят.

Сцена 5

Перед стенами Флоренции.

Вдали раздается звук трубы. Входят старая вдова, Диана, Марианна и другие горожане.

Да ну же, поторопитесь! Ведь когда они подойдут к самому городу, мы уже ничего не увидим.

Говорят, этот французский граф совершил славные подвиги.

Рассказывают, будто он взял в плен неприятельского военачальника и собственной рукой убил брата их герцога... Ну вот, мы только понапрасну спешили: они проходят через другие ворота. Слышите? Трубы удаляются.

Пойдемте. Ничего не поделаешь, вернемся домой и хоть послушаем, что другие расскажут. А ты, Диана, смотри остерегайся этого французского графа. Честь девушки в ее добром имени, и целомудрие дороже всяких богатств.

Я уже рассказывала соседке, как к тебе приставал один из его приближенных.

Знаю я его, негодяя! Пароль его зовут. Он гнусный пособник молодого графа во всех этаких делах. Берегись их, Диана. Все их посулы, обещания, клятвы, знаки внимания и прочие средства, измышляемые похотью, ничего не стоят. Многих уже девушек они совратили. Но беда в том, что, как бы ни были ужасны примеры, сколько бы девушек ни погибало, это не мешает другим бедным пташкам лететь прямо в силки. Тебе-то, я надеюсь, мои предостережения не нужны. Тебя будет охранять твоя чистота, хотя бы опасность угрожала всего лишь твоей скромности.

За меня вам не нужно бояться.

Я думаю. — Смотрите, вот идет паломница. Должно быть, она захочет остановиться на моем постоялом дворе: пилигримы посылают ко мне друг друга. Спрошу-ка ее.

Входит Елена в одежде паломницы.

Вдали слышна военная музыка.

(Указывая на Диану.)

Входят с барабанным боем и развернутыми знаменами флорентийские войска, Бертрам и Пароль.

(в сторону)

Проморгать барабан! Вот так история!

Что с ним? Он словно бы не в себе. Смотрите, он нас заметил.

Чтоб тебя черт побрал!

Вместе с твоими льстивыми речами и ужимками, паршивый сводник!

Бертрам, Пароль, офицеры и солдаты уходят.

(вместе)

Уходят.

Сцена 6

Лагерь близ Флоренции.

Входят Бертрам и двое французских дворян.

Прошу вас, любезный граф, выведите этого Пароля на свежую воду. Не мешайте ему сделать то, что он задумал.

Если ваша светлость не убедится, что он — полное ничтожество, вы можете лишить меня своего уважения.

Клянусь жизнью, граф, это мыльный пузырь.

Вы полагаете, что я в нем ошибаюсь?

Уверяю вас, граф. Я говорю только то, что хорошо знаю, без всякого предубеждения. Будь он даже моим родичем, я не мог бы не признать, что он отъявленный трус, безудержный хвастун, бесстыдный клятвопреступник и что нет за ним ни одного из достоинств, которое могло бы объяснить ваше к нему расположение.

Вам бы надо подвергнуть его испытанию. Иначе может случиться, что в каком-нибудь важном и секретном предприятии вы положитесь на его доблесть, которой на деле нет, а в решительную минуту он вас предаст.

Надо придумать, на чем бы его испытать.

Чего же лучше, — дайте ему случай вернуть потерянный барабан. Ведь он хвастал, что для него это сущий пустяк.

А тут я с отрядом флорентийцев и схвачу его. Возьму с десяток незнакомых ему солдат — и он не отличит нас от неприятеля. Мы свяжем его по рукам и ногам, завяжем глаза — и он, очутившись в нашем собственном лагере, вообразит, что его притащили во вражеский стан. Пусть только ваша светлость будет при его допросе. Ручаюсь, что он, побуждаемый подлым страхом, ради сохранения жизни решится на предательство и разболтает врагу все, что ему известно о ваших планах, не устыдясь нарушения воинской присяги. А если нет, то не верьте после этого ни единому моему слову.

Хотя бы для потехи пошлите его на поиски барабана! Он уверяет, что разработал для этого хитроумный план. Когда ваша светлость увидит плоды его стараний и убедится, что при переплавке из этой глыбы руды выйдет только комок грязи, то или вы прикажете выбивать барабанную дробь на его собственной спине, или придется признать, что слабость ваша к нему непреодолима... А вот и он.

О, хотя бы для смеха не препятствуйте ему в осуществлении столь славной задачи: пусть он выручает свой барабан.

Входит Пароль.

Ну как, Пароль? Мысль о барабане все не дает тебе покоя?

Да чтоб он лопнул! Ну его! Подумаешь, барабан!

«Подумаешь, барабан»! Разве только в барабане дело? Лишиться барабана таким дурацким образом! Нечего сказать, славные отдаются приказы: наша конница врезалась в наш собственный фланг и смяла своих же пехотинцев!

Приказы тут ни при чем. Произошла несчастная случайность, которой не мог бы предвидеть даже сам Цезарь, если бы он командовал в этом бою.

Однако не приходится жаловаться на исход сражения. Правда, потеря барабана уронила нашу воинскую честь, но, что пропало, того не вернешь.

Можно было вернуть.

Можно было. Но этого не случилось.

Барабан нужно вернуть. Жаль только, что награда за подвиг редко достается тому, кто ее заслужил, а то бы я вернул этот барабан, или захватил какой-нибудь другой, или... «hic jacet...»[175].

Ну, если уж тебе так неймется и ты уверен, что достаточно искушен в военных хитростях, чтобы вернуть утраченный символ воинской славы[176], то ступай и соверши чудеса храбрости. Я почту доблестным подвигом твою попытку. А буде она увенчается успехом, — сам герцог похвалит тебя и вознаградит с подобающей ему щедростью за каждую крупицу проявленного тобой геройства.

Клянусь моей рукой воина, я совершу этот подвиг!

Но тогда надо поторапливаться.

Займусь этим делом нынче же вечером. Сейчас я составлю диспозицию, вдохновлюсь уверенностью в успехе операции, отдам распоряжения на случай своей смерти, — и можете рассчитывать на то, что к полуночи обо мне кое-что услышите.

Могу ли я взять на себя смелость доложить его высочеству о твоем замысле?

Не знаю, что получится, но попытаться попытаюсь, и в том даю клятву.

Мне известно, как ты храбр, как искусен в военном деле, я готов поручиться за успех. Счастливого пути!

Я не люблю бросать слова на ветер. (Уходит.)

Так-то вот и рыба не любит плавать. Ну не чудак ли? С какой самонадеянностью он берется за дело, которое, как он хорошо знает, невыполнимо. Кричит: «Будь я проклят, если не совершу подвига!» — а сам скорее даст себя проклясть, чем отважится на подвиг.

Вы его не знаете, ваша светлость, как знаем мы. Спору нет, он способен вкрасться в доверие и продержаться с неделю, пока его не раскусят. Но достаточно однажды понять, что он за птица, и он уж вас больше не обманет.

Вы и в самом деле считаете, что он не исполнит ничего из того, за что берется с таким жаром?

Ровным счетом ничего. Он вернется, выдумав какую-нибудь историю, и преподнесет вам с десяток небылиц, могущих сойти за правду. Но мы его выследили и, вот увидите, этой ночью затравим. Вы убедитесь, что он не заслуживает уважения вашей светлости.

Мы славно потешим вас травлей, прежде чем сдерем шкуру с этой лисы. Первым вспугнул ее старик Лафё. Когда личина будет сорвана, — а это произойдет нынче ночью, — вы сами признаете, что под ней скрывается жалкая тварь.

(Уходит.)

Уходят.

Сцена 7

Флоренция. Комната в доме вдовы.

Входят Елена и вдова.

Уходят.

Сцена 1

Близ флорентийского лагеря.

Входит первый французский дворянин в сопровождении нескольких солдат. Они прячутся в засаду.

Иначе как вдоль этой изгороди ему дороги нет. Напав на него, болтайте всякую тарабарщину, и не беда, если сами себя не будете понимать. Надо сделать вид, что его языка не знает никто из нас, кроме одного, который будет разыгрывать роль толмача.

Можно, капитан, я буду толмачом?

А ты незнаком с ним? Он не узнает тебя по голосу?

Нет, капитан.

На каком же тарабарском наречии ты будешь с нами изъясняться?

Да на том же, что и вы со мной.

Он должен принять нас за отряд иноземцев, наемных солдат противника. А так как он малость смыслит в языках, похожих на его родной язык, то каждому из нас придется изобретать что-нибудь свое, не обращая внимания на то, что бормочут остальные. При этом надо только делать вид, что мы отлично понимаем друг друга. Галдите как сороки, и чем больше будет трескотни, тем лучше. — Что же касается тебя, толмач, то держи ухо востро. — Но вот и он. Прячьтесь! Он, видно, собирается продрыхнуть тут полночи и вернуться с каким-нибудь враньем, подкрепляя его клятвами и божбой.

Входит Пароль.

Десять часов! Часика через три можно будет и восвояси отправиться. Что бы им такое наплести? Надо выдумать что-нибудь правдоподобное, а то не поверят. Они о чем-то пронюхали, и за последнее время насмешка стала частенько стучаться в мои двери. Пожалуй, язык мой чересчур храбр. А сердце робеет перед лицом Марса и его слуг. Вот почему и нет согласия между речами и поступками.

(в сторону)

Это первое правдивое слово, которое изрек твой язык.

Какой дьявол подбил меня пуститься на розыски этого барабана? Я же отлично знал, что его не вернуть, что я и пробовать не стану. Придется самому себя поранить и сказать, что получил увечья в бою. Но легкие раны не убедят их. Они скажут: «Из-за такой-то малости ты повернул назад?» А нанести себе серьезную рану я не решаюсь. Ну как тут быть? Что придумать? Язык мой, за то, что твоя болтовня так меня подвела, я подарю тебя торговке маслом, а себе куплю язык у немого.

(в сторону)

Как это может быть, чтобы он, зная себе цену, оставался таким как есть?

А может, будет достаточно, если я искромсаю свою одежду? Или сломаю свой испанский меч?

(в сторону)

Ну нет, этим ты от нас не отделаешься.

Или сбрею бороду и заявлю, что враги надо мной так надругались?

(в сторону)

И это не пройдет.

Или брошу одежду в воду и скажу, что враги раздели меня донага?..

(в сторону)

И этого маловато.

А если поклянусь, что выпрыгнул из окна крепости?..

(в сторону)

С какой высоты?

...с высоты в тридцать сажен?

(в сторону)

Хоть трижды поклянись, — все равно не поверят.

Эх, найти бы мне неприятельский барабан! Тогда бы я поклялся, что выручил собственный.

(в сторону)

Тебе нужен барабан? Изволь.

За сценой барабан бьет тревогу.

Ой! Вражеский барабан!

Первый дворянин и солдаты выскакивают из засады.

Трока мовезус![177] Карго, карго, карго!

Карго, карго! Вилианда пар корбо! Карго!

Хватают Пароля и завязывают ему глаза.

Соскос тромульдо боскос.

Пароль под конвоем и первый солдат уходят.

(второму солдату)

Уходят.

Сцена 2

Флоренция. Комната в доме вдовы.

Входят Бертрам и Диана.

(Уходит.)

Уходят.

Сцена 3

Флорентийский лагерь.

Входят двое французских дворян и солдаты.

Ты передал ему письмо от матери?

Передал, час тому назад. Что-то в письме его очень задело: читая, он изменился в лице.

Он достоин самого большого порицания за то, что отверг такую достойную жену, такую прелестную женщину.

Чем и заслужил на веки вечные королевскую немилость. А король уж настроил было свою щедрость на такой лад, чтобы она спела графу песенку о счастье. Я скажу тебе одну вещь, но это должно остаться строжайшей тайной.

Все, что ты скажешь, тотчас же умрет и будет во мне погребено.

Он соблазнил здесь, во Флоренции, одну юную девушку с незапятнанным доселе именем. Нынче ночью он насытит свою похоть на погибель ее чести. Он отдал ей свое кольцо — фамильную драгоценность — и весьма доволен этой постыдной сделкой.

От такого падения да сохранит нас господь. Ибо, если бы мы были предоставлены своим порокам, чем бы мы стали?

Предателями по отношению к самим себе. Обычно предатель изобличает себя, еще не достигнув своей гнусной цели. Так предательство графа по отношению к его собственному благородству не может оставаться тайной.

Не отвратительно ли, что люди сами трубят о своих дурных умыслах? Значит, сегодня вечером он с нами не будет?

Он придет после полуночи. Ему для свидания отпущен один лишь час.

Ждать уже недолго. А я хотел бы, чтобы мы вывели его приспешника на чистую воду при нем: пусть-ка граф убедится, как ошибается в людях. Превозносить такую шельму!

Мы без него не начнем. Ведь и для того плута присутствие графа будет как наказание плетьми.

А пока не расскажешь ли, что нового слышно об этой войне?

Да говорят, что идут переговоры о мире.

Могу тебе сказать больше, — мир уже заключен.

Что же будет тогда делать граф Руссильонский? Будет продолжать свои скитания или вернется во Францию?

По твоему вопросу видно, что он поверяет тебе не все свои намерения.

И слава богу. Не то пришлось бы мне отвечать за все его поступки.

Месяца два назад его жена покинула Руссильонский замок, чтобы совершить паломничество к Святому Иакову. Этот благочестивый замысел она и осуществила. Но когда она добралась туда, ее хрупкость пала жертвой испытанных ею страданий; словом, она испустила последний вздох и теперь приобщилась к хору ангелов.

Откуда все это известно?

Большая часть — из ее собственного письма. Там рассказано все, что предшествовало ее смерти. О самой же смерти, которую она, конечно, не могла описать, имеется достоверное свидетельство приходского священника.

И граф это знает?

Да, во всех подробностях; он во всеоружии истины.

Меня безмерно печалит, что эта новость должна его радовать.

Подумать, как порою нас веселят наши утраты!

И как иной раз мы топим в слезах наше счастье. Великая слава, которую он стяжал здесь своей доблестью, на его родине сменится таким же позором.

Ткань человеческой жизни сплетена из двух родов пряжи — хорошей и дурной. Наши добродетели преисполнили бы нас гордыней, если бы их не бичевали наши грехи; а наши пороки ввергли бы нас в отчаяние, если бы их не искупали наши достоинства.

Входит слуга.

Ну что? Где твой господин?

Он повстречался на улице с герцогом, который отпустил его с почетом. Завтра утром его сиятельство уезжает ко Францию. Герцог обещал дать ему рекомендательное письмо к королю.

Такое письмо ему крайне необходимо; и если похвалы будут даже преувеличены, то тем лучше.

Слуга уходит.

Король испытал такую горечь, что ее никакими похвалами не подсластишь. А вот и граф.

Входит Бертрам.

Ну как, ваша светлость? Ведь уже далеко за полночь.

Я успел сегодня сделать добрых полтора десятка дел, на каждое из которых был бы нужен месяц. Редкая удача! Я простился с герцогом, раскланялся с его приближенными, овдовел, оплакал покойную жену, написал матери о своем возвращении, подобрал себе спутников. А между этими важными делами завершил еще несколько других, более приятных. Последнее из них было важнейшим, но с ним я еще не совсем покончил.

Если это дело не из легких, а уезжаете вы утром, то вашей светлости нужно поторопиться.

Я не покончил с этим делом в том смысле, что мне, боюсь, еще придется впоследствии о нем услышать... Ну, а как же наш веселый диалог между шутом и солдатом? Пусть приведут сюда этот поддельный образчик всех совершенств. Он ввел меня в обман, как двусмысленный оракул.

Ведите его сюда.

Несколько солдат уходят.

Он всю ночь просидел в колодках, несчастный герой.

И поделом: колодки к его ногам подходят лучше, чем шпоры, которые он так долго носил незаслуженно. Как он себя держит?

Я уже сказал вашей светлости: он себя — никак, а вот колодки его держат. Но если уж говорить всю правду, то он ревет, как девка, пролившая молоко. Он исповедовался Моргану, которого принял за монаха, во всем, что с ним случилось с младенчества до того злополучного дня, когда он угодил в колодки. Как вы думаете, что он рассказал на исповеди?

Надеюсь, не про меня что-нибудь?

Его исповедь записана и будет прочитана в его присутствии. И если о вашей светлости там упоминается, в чем я не сомневаюсь, то вам придется выслушать терпеливо все до конца.

Возвращаются солдаты с Паролем.

Чтоб ему провалиться! Как, с завязанными глазами! Но обо мне он ничего не посмеет сказать. Тсс... тсс...

Начинается игра в жмурки. — Порто тартаросса.

Приказано принести орудия пытки. Что ты скажешь, пока тебя не начали пытать?

Я все скажу, что мне известно, вам не придется меня принуждать. Если вы даже сотрете меня в порошок, я не смогу ничего добавить.

Боско чимурчо.

Боблибиндо чикурмурко.

Вы милостивы, генерал. (Паролю.) Наш генерал приказывает тебе ответить на вопросы, которые у меня здесь записаны.

Я буду отвечать чистую правду, клянусь своей надеждой остаться в живых.

(читает)

«Во-первых, спросить у него, какова численность конницы у флорентийского герцога?» Что ты на это скажешь?

Пять-шесть тысяч. И то народ вовсе негодный. Солдаты одна дрянь, да и командиры — людишки самые никудышные, клянусь моей доброй славой и честью. Если лгу, пусть не быть мне живым.

Так, значит, и записать?

Пишите. Если надо, я могу присягнуть на чем угодно.

(тихо)

Ему все нипочем! Какой закоренелый мерзавец!

(тихо)

Что вы, ваша светлость! Это же ваш Пароль, отважнейший воин. По его собственным словам, в одной пряжке его перевязи вся стратегия войны, и вся тактика — в ножнах его кинжала.

(тихо)

Нет уж, больше я не стану доверять человеку только потому, что он умеет начищать до блеска свой меч, и не буду считать его совершенством только за то, что он щеголяет нарядами.

Так, записано.

Я сказал: «пять-шесть тысяч всадников». Но я хочу говорить чистейшую правду. Поэтому припишите: «или около того». Я буду говорить правду.

(тихо)

Тут он, действительно, весьма близок к истине.

(тихо)

Но я за это не собираюсь его благодарить: не в таких случаях надо говорить правду.

Не забудьте записать: «людишки никудышные, дрянцо».

Ладно, записал.

Покорнейше вас благодарю. Начистоту так уж начистоту: на редкость никудышные.

(читает)

«Спросить его о численности пехоты». Что ты ответишь на это?

Поверьте, мессир, пусть это будет последний час моей жизни, если я не скажу всю правду. Сейчас соображу: у Спурио полторы сотни, у Себастьяна столько же, столько же у Корамбуса, столько же у Жака... У Гильтиана, Космо, Лодовико и Грацио по две с половиной сотни... В моем собственном отряде, у Читофера, Вомона, Бенцо — по две с половиной сотни... Общим счетом по спискам, если считать строевых и обозных, не наберется, клянусь жизнью, и пятнадцати тысяч голов. Да и то, добрая половина из них не отважится стряхнуть снег со своих плащей, чтобы тут же и самим не рассыпаться.

(тихо)

Что с ним делать?

(тихо)

Ничего, сказать ему спасибо. — Спроси-ка у него, что я за человек и на каком счету у герцога?

Так, записано. (Читает.) «Спросить — имеется ли в лагере некий француз, капитан Дюмен? На каком счету он у герцога? Что известно о его храбрости, честности и воинском искусстве? Нельзя ли подкупить его и подбить на измену?» Что ты скажешь на это? Известно тебе что-нибудь?

Покорнейше вас прошу, позвольте мне ответить на вопросы по порядку. Спрашивайте.

Знаешь ли ты некоего капитана Дюмена?

Как же, знаю. Он был подмастерьем у одного портняжки в Париже. Потом его оттуда выгнали и отстегали плетьми за то, что он сделал ребенка одной слабоумной девке, содержавшейся на казенный счет, — немой дурочке, которая не умела сказать «нет».

Первый дворянин в гневе замахивается.

(тихо)

Прошу вас, удержите руку! Хоть я и знаю, что по его башке плачет первая черепица, которой суждено сорваться с крыши.

Значит, упомянутый капитан служит в войсках герцога?

Конечно, этот паршивец там.

(тихо)

Что вы на меня так смотрите? Дайте срок, мы кое-что услышим и о вашей светлости.

На каком счету он у герцога?

Герцог знает его как самого никчемного из моих подчиненных и написал мне на днях, чтобы я выгнал его из отряда. Постойте, кажется, это письмо у меня в кармане.

Да ну? Сейчас мы тебя обыщем.

Впрочем, по правде говоря, я не помню: то ли оно при мне, то ли осталось в моей палатке, среди других писем герцога.

Вот оно, — тут какая-то бумага. Прочесть его тебе?

(тихо)

Наш толмач хорошо играет роль.

(тихо)

Просто молодец.

(читает)

«Диана, граф набитый дурак, но набит он золотом...»

Это не то, мессир. Это предостережение одной флорентийской красотке, некой Диане, чтобы она остерегалась некоего графа Руссильонского, безмозглого и никчемного молокососа, притом отчаянного развратника. Прошу вас, мессир, положите письмо обратно.

Сперва, с твоего позволения, я его прочту.

Уверяю вас, что у меня были самые лучшие намерения по отношению к девице. Уж я-то знаю, что молодой граф — зловредный сластолюбивый мальчишка, который прямо-таки глотает девушек, словно кит мелкую рыбешку, — целыми косяками.

(тихо)

Проклятый двуличный негодяй!

(читает)

(тихо)

Ему надо бы вырезать эти вирши на лбу и прогнать сквозь строй!

(тихо)

Но ведь это же, граф, ваш преданный друг. Прославленный знаток языков и бесстрашный воитель!

(тихо)

Я до сих пор относился терпимо ко всякой твари, кроме кошек. Но эта тварь для меня теперь хуже кошки.

По выражению лица нашего генерала вижу я, что нам придется тебя повесить.

Ради всего святого, оставьте мне жизнь, мессир! Не то чтобы я боялся смерти, но поскольку я много грешил, то хотел бы остаток моих дней употребить на покаяние. Дайте мне пожить, мессир! Хотя бы в темнице, в колодках, как угодно, только бы жить!

Посмотрим, нельзя ли будет что-нибудь сделать, если ты все чистосердечно расскажешь. Итак, вернемся к капитану Дюмену. Ты ответил на вопросы касательно его репутации, отношения к нему герцога и его храбрости. Что ты скажешь о его честности?

Да для него нет ничего святого: из монастыря яйцо украдет. По части похищения и насилования чужих жен он не уступит Нессу[178]. Клятвы он ставит ни во что, и рядом со списком его клятвопреступлений бледнеют подвиги Геркулеса. Лжет он, мессир, с таким красноречием, что способен одурачить самоё истину. Лучшее из его качеств то, что он пропойца, ибо когда он пьян в стельку, то дрыхнет и не причиняет вреда никому, кроме своей простыни. Но его повадки всем известны, поэтому его кидают на солому. К сказанному мной об его честности остается прибавить немногое: он обладает всем, чего не должно быть у честного человека; из того, чем должен обладать честный человек, у него нет ничего.

(тихо)

Он начинает мне нравиться.

(тихо)

Чем? Отзывом о твоей честности? Язва ему в глотку! Для меня он, ни дать ни взять, кошка.

Что ты знаешь о его познаниях в воинском искусстве?

Сказать правду, об его воинском искусстве мне известно, что в Англии он хаживал во главе отряда странствующих комедиантов и бил в барабан. Не хочу взводить на него напраслину, — других воинских успехов за ним не знаю. Вот разве что, говорят, он в той же стране заслужил офицерское звание тем, что обучал инвалидную команду вздваивать ряды на плацу, называемом Майл-Энд[179]. Как видите, я рад упомянуть и о его заслугах, хоть и не могу поручиться, что это было на самом деле.

(тихо)

Он настолько переподличал самую подлость, что вызывает восхищение как истинная диковина.

(тихо)

Язва ему в пасть! Кошка, да и только!

Раз уж он такой дрянной человек, то нечего и спрашивать, можно ли его подкупить.

Мессир! Да за четверть экю он продаст вам свою бессмертную душу и откажется от райского блаженства за себя самого и всех своих потомков на веки вечные.

А что такое его брат, другой капитан Дюмен?

(тихо)

Зачем он спрашивает обо мне?

Ну, каков он?

Два сапога пара. Он несколько уступает своему брату в достоинствах, зато намного превосходит его в пороках. Он еще трусливее брата, который слывет отчаянным трусом. При отступлении он обгоняет любого скорохода; зато, когда надо идти в атаку, у него трясутся поджилки.

Если тебе сохранят жизнь, возьмешься ты выдать флорентийского герцога?

Возьмусь. А также начальника его конницы графа Руссильонского.

Я доложу генералу и узнаю его решение.

(в сторону)

Хватит с меня барабанного боя! Чтоб их разнесло, все эти барабаны! Попасть в такую передрягу, и ради чего? Чтобы показать, будто я храбрец, и рассеять подозрения этого графа, похотливого мальчишки! Но кто бы мог подумать, что меня ждет засада?

Ничего не поделаешь: тебя казнят. Генерал говорит, что тот, кто так предательски выдал все тайны своего войска и гнусно оклеветал почтеннейших людей, не годен ни на что путное. Поэтому тебя казнят. — Эй, палач! Голову ему долой!

Ради самого господа, мессир! Пощадите меня! Развяжите хоть глаза перед смертью.

Так и быть. Простись со всеми своими друзьями. (Снимает с него повязку.) Ну, погляди вокруг. Не узнаешь ли кого-нибудь?

Здравствуйте, благородный капитан.

Благослови вас бог, капитан Пароль.

Спаси вас господь, благороднейший капитан.

Капитан, не прикажете ли передать привет мессиру Лафё? Я еду во Францию.

Доблестный капитан, не перепишете ли вы для меня сонет, сочиненный вами для Дианы в честь графа Руссильонского? Не будь я таким трусом, я бы заставил вас это сделать. Счастливо оставаться.

Бертрам и оба дворянина уходят.

Ну, вот, капитан, вы и разоблачили себя. Можно сказать, вы разделись донага; одни только ленты и остались.

Кого бы не погубил такой заговор?

Если бы вам посчастливилось найти страну, где водятся настолько же покрытые позором девки, вы могли бы стать родоначальником племени бесстыжих. Прощайте. Я тоже еду во Францию. Мы уж там о вас порасскажем. (Уходит.)

(Уходит.)

Сцена 4

Флоренция. Комната в доме вдовы.

Входят Елена, вдова и Диана.

Уходят.

Сцена 5

Руссильон. Комната в замке графини.

Входят графиня, Лафё и шут.

Нет, нет и нет. Вашего сына сбил с пути этот расфуфыренный молодчик. Того количества шафрана, которое он употребляет на окраску своих воротничков и манжет[180], хватило бы, чтобы всю нашу зеленую молодежь перекрасить в его цвета. Ах, если бы ваша невестка была жива, если бы сын ваш находился под отчим кровом и пользовался благоволением короля, а не этого краснохвостого трутня[181], о котором я говорю...

...и о котором лучше бы мне вовеки не слышать! Подумать только, что умерла благороднейшая из женщин, которую когда-либо создавала природа. Если бы она была плотью от плоти моей и стоила бы мне материнских мук, я не могла бы привязаться к ней крепче.

Это была славная женщина, славная женщина. Переберешь не одну тысячу салатов, пока найдешь такую травку, как она.

И правда, мессир, она была как душистый левкой в салате, скорее даже как резеда.

Дурень, эти травы не кладут в салат, это душистые растения.

Откуда мне разбираться в растениях? Не считайте, мессир, что я какой-нибудь Навуходоносор[182].

Сам-то ты кем себя считаешь: пройдохой или дураком?

Когда служу мужчине, то пройдохой, а когда женщине — дураком.

А в чем же разница?

Служа мужчине, я его обманываю с его женой, значит, присваиваю себе его права.

Поистине ты служишь ему, как пройдоха.

А на службу его жене я ставлю свой дурацкий жезл.

Да ты и впрямь и дурак и пройдоха.

Рад вам служить.

Ну уж нет.

Если нельзя служить вам, то придется служить одному князю, который еще почище вас.

Кто же он? Француз?

У него есть название на любом языке, хотя морда у него на французский манер.

Что же это за князь?

Князь тьмы, мессир. Сиречь — дьявол.

Вот тебе мой кошелек, держи. Даю его не для того, чтобы переманить тебя от твоего князя. Служи ему, как служил.

Я родом из лесных краев, ваша светлость, у нас не жалеют дров, а у этого князя тоже огонек на славу. И все-таки, раз он князь мира, пусть сильные мира сего толпятся при его дворе. Мне больше по душе домик с узкой калиткой, куда спеси никак не протиснуться. Немногие, кто согласен смириться, туда попадут, но благородные люди большей частью такие привередливые и изнеженные, что предпочитают идти по пути, усыпанному цветами, который заканчивается широкими воротами и жарким пламенем.

Ладно, ступай-ка отсюда тем путем, который тебе больше по душе, ты мне что-то надоел. Я тебя нарочно предупреждаю об этом, чтобы нам не поссориться. Ступай. Скажи, чтобы позаботились о моих лошадях, да смотри без этих твоих шуток.

Ну, а если и с шутками? Лошади над ними поржут, но ведь им-то велит ржать закон природы. (Уходит.)

Он себе на уме и за словом в карман не лезет.

Что верно, то верно. Мой покойный муж очень смеялся его шуткам. Потому-то дурака этого отсюда и не гонят, и он уверен, что ему любое непотребство сойдет с рук. В самом деле, он совсем распустился и переходит всякие границы.

Он мне нравится: малый не промах. Но вот что я хотел вам сказать: когда я прослышал об ее кончине и о том, что ваш сын возвращается домой, я обратился с просьбой к нашему государю, чтобы он замолвил слово о моей дочери. Еще когда граф и моя дочь были детьми, его величество сам заговаривал об этом браке. Государь обещал мне возобновить это сватовство, и нет лучшего средства для того, чтобы вернуть его милостивое расположение вашему сыну. Как вы на это смотрите, графиня?

Очень благосклонно, мессир. И желаю, чтобы ваш план счастливо осуществился.

Его величество едет сюда из Марселя. Он так бодр, как если бы ему было тридцать лет. Если верить человеку, который обычно бывает хорошо осведомлен, — государя следует ждать здесь завтра.

Я почту себя счастливой, увидав его прежде, чем умру. Я получила письмо о том, что сын мой приедет сегодня к вечеру. Прошу вас, мессир, остаться у меня и присутствовать при встрече его с государем.

Я именно и думал, как бы получить эту возможность.

Вам стоит только воспользоваться принадлежащими вам правами.

Я широко пользовался ими, ваша светлость; но, благодарение богу, они еще сохранили свою силу.

Входит шут.

Ах, ваша светлость! Там прибыл молодой граф, ваш сын, с бархатной повязкой на лице. То ли под ней рубец, то ли нет, одному бархату известно. Но бархатная повязка выглядит превосходно. Это, верно, особый форс: на левой щеке — черный ворс; зато правая щека у него без ворса, голая.

Рубец, приобретенный в честном бою, благородный шрам — почетное украшение. Таков, верно, и этот.

Так-то так, но лицо у него словно нашпиговано.

Пойдемте навстречу вашему сыну. Мне не терпится потолковать с юным героем.

Да их там целая дюжина. И все в деликатных шляпах с учтивыми перьями, которые кивают и раскланиваются с каждым встречным и поперечным.

Уходят.

Сцена 1

Марсель. Улица.

Входят Елена, вдова, Диана и двое слуг.

Входит дворянин, королевский сокольничий.

Уходят.

Сцена 2

Руссильон. Двор графского замка.

Входят шут и Пароль.

Добрейший господин Лаваш, передайте это письмо мессиру Лафё. В прошлые времена, когда я был в дружбе с нарядным платьем, вы меня узнавали. А теперь нечистый окунул меня в нечистоты, и от меня разит разительными превратностями судьбы.

Видно, судьба порядочная грязнуля, если от ее неблаговоления так неблаговонно разит, как ты говоришь. Отныне я отказываюсь есть варево, которое она мне приготовит на своей кухне. Послушай-ка, стань с подветренной стороны.

Не бойтесь, сударь, не зажимайте нос. Я выразился фигурально.

Ну и что ж, что фигурально? Если от твоей фигуры воняет, то почему бы мне и не зажать нос? Я зажимаю нос при виде любой вонючей фигуры. Честью тебя прошу, отойди подальше.

Пожалуйста, сударь, возьмите у меня эту бумагу.

Фу! Отойди-ка подальше. Чтобы я вручил бумагу из ночного горшка судьбы дворянину? Да, кстати, вот и он сам.

Входит Лафё.

Тут, ваша милость, к вам пришла помурлыкать драная кошка Фортуны, а может, это ободранная крыса Фортуны (только уж наверняка не мускусная крыса, запах тут другой). Это животное плюхнулось в грязную лужу превратностей судьбы и, по собственным его словам, выкупалось в нечистотах. Прошу вашу милость выудить эту рыбину из лужи и использовать по назначению, ибо она смахивает на жалкого, замызганного, продувного, дурашливого, бессовестного бродягу. Я соболезную его несчастьям с высоты собственного благополучия и препоручаю его вашей милости. (Уходит.)

Мессир, перед вами человек, жестоко исцарапанный Фортуной.

Что же я могу сделать? Подстричь ей когти? Так все равно, уж слишком поздно. Какую же пакость учинил ты Фортуне, что она так исцарапала тебя? Она ведь, в общем, порядочная женщина и не позволяет, чтобы пакостникам долго везло. Возьми четверть экю на бедность. Пусть мировой судья примирит тебя с Фортуной, а у меня есть дела поважнее.

Умоляю вашу милость выслушать еще одно словцо.

Тебе нужен еще один медяк? На, бери и не трать лишних слов.

Мессир, меня зовут Пароль[183].

Вот так словцо! Да тут и пароль и отзыв. Страсти господни! Вашу руку. Ну, как поживает ваш барабан?

Ах, мессир! Ведь это вы первый раскусили меня.

Да ну? И, значит, меня первого стошнило.

Мессир! От вас зависит меня спасти, ибо вы меня погубили.

Стыда в тебе нет! Ты хочешь, чтобы я был зараз и сатаной и богом? И вверг тебя в погибель и был твоим спасителем?

За сценой трубы.

Это король: я узнаю звуки труб. Ладно, наведайся попозже. Я еще вчера тебя вспоминал. Ты дурак и мошенник, но не помирать же тебе с голоду. А пока убирайся.

Вечно буду за вас бога молить!

Уходят.

Сцена 3

Там же. Комната в графском замке.

Трубы. Входят король, графиня, Лафё и свита.

(Уходит.)

(к Лафё)

Входит Бертрам.

Бертрам снимает с пальца перстень и дает ему.

Стража окружает Бертрама.

Стража уводит Бертрама.

Входит дворянин-сокольничий.

(читает, сначала про себя, потом вслух)

«...щедро расточая уверения в том, что женится на мне, если умрет его жена, — я краснею от стыда, признаваясь в этом, — он овладел мною. Теперь граф Руссильонский овдовел и нарушил свои клятвы, положившись на которые я принесла ему в жертву свою девическую честь. Он скрылся из Флоренции, не простясь со мною, и я последовала за ним на его родину в поисках правосудия. Я ищу его у вас, государь! Где же иначе я его найду? Неужели же соблазнитель останется безнаказанным, а бедная девушка погибнет? Диана Капилетти».

Нет, уж лучше я куплю себе зятя на ярмарке и заплачу за него наличными деньгами; а такого мне даром не надо.

Сокольничий и несколько придворных уходят.

Стража вводит Бертрама.

Возвращается сокольничий, за ним вдова и Диана.

(Бертраму)

Вы так запятнали свое имя, что моей дочери не пристало его носить. Не бывать вам ее мужем.

(Диане)

Один из придворных уходит.

Возвращается придворный, за ним — Пароль.

(Указывая на Пароля.)

Пусть ваше величество не прогневается, мой господин всегда был благороднейшим дворянином. Любил он и поразвлечься, как все истые дворяне.

Ну, ближе к делу. Любил он эту женщину?

Любить-то любил, государь. Но как?

Что значит — как?

Он любил ее по-дворянски.

Как же это?

Государь, он ее любил и в то же время не любил.

Точно так же, как ты плут и в то же время не плут? Ну и скользкий же малый!

Я неимущий человек и весь к услугам вашего величества.

Он искусный барабанщик, государь, но никудышный оратор.

Вы знаете, что граф обещал на мне жениться?

По совести, я знаю больше, чем могу говорить.

Но разве ты не хочешь говорить все, что знаешь?

Хочу, если так угодно вашему величеству. Я, как бы сказать, был между ними посредником. Но он не только, чтобы так... Нет, он действительно любил ее, — был просто без ума. Толковал о Вельзевуле, о преисподней, об адских фуриях и прочих высоких материях. В ту пору они еще мне вполне доверяли, и я знал, когда они отправились в постель и многое другое, вроде того, что он обещал на ней жениться и всякие там тонкости, так что расскажи я это — худо бы мне пришлось. А потому знать-то я знаю, но ничего не расскажу.

Ты уже все рассказал, если только не можешь добавить, что они обвенчаны. Но ты в своих показаниях лукавишь. Отойди.

(Диане.)

Показания этой женщины, государь, что просторная перчатка: так же легко снимается, как надевается.

(Диане.)

(указывая на Лафё)

Вдова уходит.

Входят вдова и Елена.

(Паролю.)

Эй ты, пустой барабан, дай-ка мне платок. Спасибо. Поступай ко мне в шуты. Да хватит кланяться, ты это делаешь очень противно.

(Елене)

(Диане.)

Трубы.