Полное собрание сочинений в 8 томах. Том 7

Привет мой вам!

Я рад, что вы здоровы.

Давно не видел вас. Ну, как наш мир?

Растет, но и ветшает он.

Старо!

А нет ли поновей чего-нибудь —

Такого, что стоустая молва

Не повторяла б вновь и вновь? Смотрите,

Как магия богатства всемогуща!

Оно любую душу в плен берет

И заставляет всех служить себе.

Знаком мне тот купец.

А мне знаком

И тот, что вместе с ним, — он ювелир.

Тимон — достойнейший вельможа.

Верно!

Милейший человек; неистощимой

Он дышит добротой. Такие люди —

Большая редкость.

Я принес брильянт.

А ну-ка, покажите. Для Тимона?

Да, коль в цене сойдемся... Впрочем, в этом...

«Когда за мзду порок мы превозносим,

Пятнает это блеск стихов прекрасных,

Чье назначенье — прославлять добро».

Брильянт — хорошей формы.

Превосходный.

Какой воды чистейшей — посмотрите.

Вы, верно, посвященье написали

Великому Тимону?

Родились

Стихи непроизвольно у меня.

Поэзия похожа на камедь,

Струящуюся из ствола-кормильца.

Не высекут огонь — он не сверкнет,

А пламень чистый наш родится сам

И катится лавиной, все сметая

Со своего пути. — Скажите, сударь,

Вы что Тимону принесли?

Картину.

Когда же выйдет ваша книга в свет?

Да вслед за тем как поднесу ее[93].

Могу ль я на подарок ваш взглянуть?

Картина хороша.

Да, превосходна!

Прекрасно! Очень хорошо!

Недурно...

Чудесно! Сколько грации в фигуре!

Какая сила разума во взоре,

И на устах — фантазии полет,

И жест немой так ясен.

Да, удачно

Я отразил в ней подлинную жизнь.

А этот штрих, не правда ли, хорош?

Саму природу учит он! Искусство,

Заложенное в нем, живее жизни.

У нашего патрона тьма друзей.

Афинские сенаторы! Счастливец!

Смотрите, вот еще...

Ну и толпа! Какой наплыв гостей!

Я показал в набросках этой оды

Любимца мира, баловня судьбы,

Кто свой досуг проводит непрерывно

В изысканных и тонких развлеченьях.

Подробности презрев, взлетая вольно,

Мой дар певца скитается свободно

По морю бесконечному страниц,

Не отравляет он расчетом злобным

В своем движенье даже запятой

И рвется ввысь отважно, как орел,

Бесследно исчезая.

Как понять вас?

Я объясню сейчас. Видали вы,

Как люди самых разных положений,

Как все умы — убогие, пустые,

И острые, и злобные — стремятся

Служить Тимону? Он богат несметно

И так приветлив, добр, великодушен,

Что всех к нему влечет, без исключенья,

От хитрого льстеца до Апеманта;

Хотя тому ничто не любо так,

Как враждовать с собою, — но и он

Уходит от Тимона умиленный,

Его улыбку почитая благом.

Мне доводилось слышать их беседы.

Так вот: изобразил я холм высокий,

Где трон стоит, на троне том — Фортуна;

Внизу толпится множество людей

Различных свойств, происхожденья, званья —

Все те, кто на земле благословенной

Живут лишь для того, чтоб хлопотать

О возвышении своем. Меж тех,

Кто на богиню устремил глаза,

Один с Тимоном схож. Манит Фортуна

Его к себе рукою белоснежной.

И эта милость превращает сразу

Соперников его в его рабов.

Как верно найдено! Я представляю,

Что холм, Фортуна, трон и человек,

Отмеченный из всех внизу стоящих

И наклонивший голову, чтоб легче

Наверх взобраться по крутому склону

Навстречу счастью, — могут стать сюжетом

И моего искусства.

Я продолжу...

Так слушайте: все равные ему,

И даже те, кто выше был, бегут

Теперь за ним, в его теснятся доме,

Ему благоговейно в уши шепчут,

Все в нем боготворят — вплоть до стремян,

И только им и дышат...

Что же дальше?

Внезапно своенравная Фортуна

Толкает вниз недавнего любимца,

И тот, кто вслед карабкался за ним

И полз с трудом, почти на четвереньках,

Дает ему скатиться; не поддержит

Его никто.

Обычное явленье...

Я мог бы вам назвать картин немало,

Где следствия таких причуд Фортуны

Показаны ясней, чем на словах.

Но мудро вы напомнили Тимону,

Что люди низкие уже не раз

Падение великих наблюдали.

Так он сейчас в тюрьме?

Да, господин.

Лишь пять талантов должен он, но нечем

Ему платить, а кредиторы — звери.

Он вас нижайше просит написать

Тому, кто засадил его, иначе —

Ему конец.

Вентидий благородный!

Исполню все; я не из тех, кто друга

В беде способен бросить. Он мне близок

И помощи достоин. Если помощь

Ему нужна, я вызволю его,

Долг уплачу и от тюрьмы избавлю.

Навеки будет он обязан вам.

Привет ему! Отправлю деньги тотчас.

Пусть он придет ко мне, на волю выйдя;

Однажды выручить страдальца — мало,

Важнее помогать ему и впредь.

Прощай.

Всех благ желаю, ваша милость.

Тимон, к тебе я.

Да, почтенный старец...

Есть у тебя слуга Луцилий?

Есть.

И что же?

Благороднейший Тимон,

Пусть он придет сюда.

Он здесь. — Луцилий!

Я здесь. Что вашей милости угодно?

Вот этот человек, Тимон, слуга твой,

Повадился ходить к нам по ночам.

Я весь свой век сколачивал богатство,

И состояние мое достойно

Наследника получше, не из тех,

Кто бегает с подносом.

Так. Что дальше?

Есть у меня единственная дочь,

Которой я по смерти все оставлю;

Она красива, и пора ей замуж.

Я денег не жалел и воспитанье

Прекрасное ей дал. А твой слуга

Ей кружит голову. Так запрети

Ему ходить ко мне. Я говорил с ним,

Но все напрасно.

Человек он честный.

Так пусть о ней забудет он. Ведь честность

Должна сама себе служить наградой —

Зачем же брать в придачу дочь мою?

А любит дочь его?

А почему бы

Ей не любить? Она ведь молода.

Мы знаем по страстям минувшим нашим

Беспечность юности.

Ее ты любишь?

Да, господин мой; и она меня.

Коль вступят в брак без моего согласья,

Клянусь богами, откажу наследство

Я нищему любому, но уж ей

Гроша не дам.

А выйди дочь твоя

За равного, за ней ты сколько дал бы?

Дам три таланта, а когда умру,

К ней перейдет все то, чем я владею.

Луцилий служит мне уже давно;

Я счастие его могу составить

Ценой усилья малого и этим

Исполню лишь свой долг как человек.

Дочь выдай за Луцилия, а я

Ему дам столько, сколько дашь ей ты, —

И сразу станут равными они.

Клянись мне в этом честью, благодетель,

И пусть берет он в жены дочь мою.

Моя рука и честь тебе порукой.

Благодарю от сердца вашу милость!

Отныне, что́ бы я ни приобрел,

Все вам принадлежит.

Прошу, примите

Мой скромный труд и пожеланье счастья.

Благодарю. Поговорим мы после;

Не уходите... — Что у вас, мой друг?

Картина. Умоляю вашу милость

Принять ее.

Картина? Очень рад.

Портреты — то же, что живые люди.

С тех пор как человеческой душою

Бесчестье движет, только внешний облик

Является отличьем человека;

Таким его мы видим на картинах.

Ценю ваш труд и докажу на деле,

Что восхищен им. Заходить прошу

Без приглашений.

Да хранят вас боги!

Итак, до встречи. — Господа, сегодня

Обедаем все вместе.

Ваш брильянт

Все знатоки мытарили.

Ужели

Охаяли?

Нет, захвалили! Если б

Цена определялась восхищеньем,

Я разорился бы, купив его.

Он не дороже оценен, чем стоит,

Но часто цену придает вещам

Их обладатель. Если ваша милость

Брильянт наденет, то и ценность камня

Повысится.

Удачная насмешка!

Нет, господин, он то же говорит,

Что все кругом.

Смотрите, кто идет!

Хотите, чтобы обругали вас?

Достанется и вам.

Он беспощаден.

Привет тебе, любезный Апемант.

Привет попридержи, покуда я

Любезным стану, а случится это,

Когда ты станешь псом своим, а эти

Мерзавцы — честными.

Но почему

Они мерзавцы? Ты же их не знаешь.

Кто там трубит?

Алкивиад к вам прибыл;

И с ним приятелей десятка два.

Принять их всех и проводить сюда.

Обедайте со мной; не уходите,

Пока я вас не отблагодарил;

А пообедав, посмотрю картину.

Друзья, я рад вам.

Милости прошу!

Так-так... Скорей иссохли б, искривились

Их ноги стройные. Ведь нет любви

Меж этими сладчайшими плутами

Ни капли — но уж так они любезны!

Род человечий выродился, видно,

В породу обезьян.

Как тосковал я

По вас, Тимон, как жадно насыщаюсь

Я вашим видом!

Милости прошу!

Пока мы вместе, время проведем

В различных развлечениях. Идемте!

Прочь, злобный пес! Иль вышвырну...

А пес

Даст тягу от копыт ослиных ваших.

Вот человеконенавистник! — Ну,

Пойдем вкусить от щедрости Тимона?

Он превзошел само гостеприимство.

Да, щедр безмерно он. Бог злата Плутос

В рабы годится нашему Тимону.

Ведь нет такой услуги, за какую

Тимон бы семикратно не воздал,

И нет подарка, за который он

Не наградил бы во сто крат щедрее.

Другой души, такой же благородной,

Я не встречал.

Будь он благословен!

Войдем?

Войдем. Я следую за вами.

Мой друг Тимон! Богам угодно было,

Припомнив возраст моего отца,

Призвать его к себе, и он скончался,

Оставив мне богатое наследство.

Великодушны были вы ко мне,

И ныне я с признательностью вечной

Вам возвращаю долг, удвоив сумму:

Ведь только вам обязан я свободой.

Нет, ни за что, Вентидий благородный!

Мою любовь к тебе ты плохо ценишь!

Я эти деньги дал тебе в подарок;

А тот, кто все обратно получает

Себя назвать уже не вправе давшим.

И если у правителей иных

Так повелось, нам подражать нельзя им!

Власть — оправдание любой ошибки.

О благородный дух!

Друзья мои,

Придуманы законы этикета,

Чтоб фальшь и безразличье лоском скрыть.

Притворное радушье, не успев

Еще явить себя, уже жалеет,

Что проявиться следует ему.

Но там, где дружба искренна, излишни

Любые церемонии. Садитесь!

Милее вы богатству моему,

Чем мне мое богатство.

Мы сознались...

Ого-го-го! Сознались! Почему же

Вас не повесили?

А, Апемант!

Добро пожаловать!

Ну, от меня

Добра не жди. Явился я затем,

Чтоб выгнал ты меня.

Фи! Грубиян!

Ты лишь по виду человек! Ты, право,

Достоин осужденья. — Господа,

Известно: Ira furor brevis est[95];

А так как Апемант наш вечно злится,

Накройте стол для ворчуна отдельно;

Он общества не любит и совсем

Не создан для него.

Я здесь останусь

Тебе назло. Но всех предупреждаю:

Сюда явился я для наблюдений.

Плюю на твой обед; я подавлюсь им,

Раз не намерен льстить тебе. О боги!

Какая тьма людей Тимона жрет,

А он не видит их! Орава эта

Не яства поглощает — кровь Тимона,

И он их сам, безумец, поощряет.

Дивлюсь, как можно доверять друг другу!

Гостям к столу ножи дают напрасно,

Неэкономно это и опасно —

Тому примеров множество. Вот тот,

Что рядышком с хозяином уселся,

С ним делит хлеб, пьет из его бокала —

Но он же первый рад его зарезать,

Известно это всем. Будь знатным я,

Не пил бы я в гостях: вдруг кто-нибудь

Меня пырнуть захочет в глотку. Нет уж,

Коль на пирах хотят сидеть без дрожи,

Пусть, не снимая панцирь, пьют вельможи.

Друзья мои, за вас! Пусть вкруговую

Обходит чаша!

К нам ее направьте,

Сюда, любезнейший Тимон!

К нему!

Вот плут! Он знает, что́ куда направить.

Боюсь, что от заздравных этих тостов

Тебе не поздоровится, Тимон.

А у меня напиток слишком слаб,

Чтобы толкать на зло, — водою честной

Еще никто не брошен в грязь. И пища

Моя сродни питью. Я возношу

Моленье к небесам, хоть на пирах

Мы забываем часто о богах.

Я денег, боги, не люблю

И об одном лишь вас молю —

Чтобы не стал глупцом я низким,

Что верит клятвам иль распискам,

Иль девкам уличным, гулящим,

Иль псу, что притворился спящим,

Или тюремщика словам,

Иль нужным в час беды друзьям.

Аминь! Богатый пусть грешит,

А я и кашей буду сыт. —

Ты плачешь, чтобы их заставить пить.

Да, радость родилась в глазах у нас

И, как ребенок, залилась слезами.

Ха-ха! Ребенок-то побочный, видно.

Тимон, поверьте, сильно я растроган.

Еще бы!

Звуки труб? Что там такое?

Прошу тебя, впусти их всех сюда.

Привет тебе, достойнейший, и всем

Вкушающим от милостей твоих.

Пять чувств тебя приветствовать явились,

Признав своим властителем Тимона:

Слух, обонянье, осязанье, вкус

Ублаготворены на этом пире,

Теперь они пришли сюда со мной.

Чтоб видом их взор насладился твой.

Я очень рад. Мы их радушно примем.

Пусть музыка играет.

Ах, Тимон,

Подумайте, как сильно все вас любят!

Видали! Ну и суета! Как скачут

Рехнувшиеся бабы! Эта жизнь

Трескучая и пышная — безумье

В сравнении с моей трапезой скромной

Из масла и кореньев. Мы способны

На дурь любую, только бы развлечься.

Мы льстим тому, за счет кого пируем,

А постарев, завистливо и злобно

Его же осуждаем за попойки.

Найдется ль человек неразвращенный

Или других людей не развративший?

Кто не унес в могилу тяжких ран,

Друзьями нанесенных? Я боюсь,

Что и меня вот эти попрыгуньи,

Того гляди, затопчут. Так ведется:

Едва лишь солнце для тебя садится,

Все двери пред тобой спешат закрыться.

Красавицы, вы принесли нам радость,

Вы скрасили наш пир, который раньше

И вполовину не был так хорош, —

Его достойным блеском озарив.

Мой план осуществлен был превосходно,

И я за это благодарен вам.

Вы слишком нас балуете, Тимон.

Пройдите же, вас угощенье ждет.

Прошу вас, чувствуйте себя как дома.

От всей души благодарим вас.

Флавий!

Я здесь.

Мою шкатулку!

Хорошо!

Опять начнет брильянты раздавать.

И не велит перечить, а не то

Ему бы все сказал я... Нет, скажу!

Растратит все, так пожалеет слёзно,

Что я молчал. Но будет слишком поздно.

У щедрости, увы, нет сзади глаз;

Вот потому она и губит нас.

Где наши слуги?

Здесь. Что вам угодно?

Ведите лошадей.

Друзья мои,

Еще два слова...

Вот взгляните, друг;

Молю вас оказать мне честь — примите

Алмаз мой в дар. Прошу его носить,

Любезный друг.

Но я и без того

Обязан многим вам.

И все мы также.

Сенаторы явились, господин;

Они сошли с коней, идут сюда!

Душевно рад; проси их!

Ваша милость,

Послушайте меня. Поверьте, это

Касается вас очень близко...

Близко?

Потом расскажешь мне. Прошу тебя,

Распорядись принять гостей получше.

Не знаю, как смогу я это сделать.

Позвольте, ваша милость, доложить:

Вам Луций, в знак любви своей, прислал

Четверку белоснежных лошадей

С серебряною сбруей.

Принимаю

Охотно их. Смотрите, чтоб даритель

Достойно был вознагражден.

Что скажешь?

Поеду с радостью. Примите гончих

И отдарите, не скупясь, Лукулла.

Чем это кончится? Велит гостей

Он принимать, одаривать их щедро,

А сундуки пусты. Он и не хочет

Знать, сколько в кошельке его осталось,

И мне открыть ему не позволяет,

Что сердце у него, как жалкий нищий,

Свои желанья выполнить не в силах.

Его посулы — выше средств его

И могут исполняться только в долг,

Он, что ни слово, то все больше должен.

Так много доброты в нем, что теперь

Он за нее проценты платит. Земли

Все у него заложены. Ах, лучше б

Меня он с миром отпустил сейчас,

А то ведь выгонит. Беда тому,

Кто пригревать друзей своих готов,

Которые опаснее врагов.

Скорблю я всей душою за Тимона.

Пристрастны вы к себе, так умаляя

Достоинства свои. Прошу, примите

Безделку эту в знак моей любви.

С безмерной благодарностью беру!

Он воплощенье щедрости самой.

Я вспомнил: вы недавно любовались

Моей гнедою лошадью. Она

Вам нравится — прошу, владейте ею.

Ах, что вы! Я об этом и не думал!

Я знаю, человек сердечно хвалит

Лишь то, чем восхищен, поверьте мне.

Любовь своих друзей я измеряю

Моею собственной любовью к ним.

Случится, что и я когда-нибудь

К вам обращусь.

Мы будем очень рады!

Так счастлив я вас видеть у себя,

Что все мои дары в сравненье с этим —

Пустяк ничтожный. Думается мне,

Я целые бы королевства мог

Без устали всем близким раздавать. —

Алкивиад, ты воин — значит, беден;

Дарить тебе — благое дело: ты

Живешь средь мертвецов; твои угодья —

Поля сражений.

Да, Тимон, и это

Бесплодные поля.

Мы безгранично

Обязаны вам...

О, я вам не меньше.

Так бесконечно преданы...

Взаимно... —

Свечей, свечей побольше!

Да пребудут

Богатство, слава, счастье с вами вечно!

Живу для вас...

Вот толкотня! Ишь сколько

Склоненных спин и согнутых колен!

Не много ль всем им дарят здесь в обмен?

Полна отбросов дружба; слово дам —

Прямые ноги не нужны льстецам!

А простаки отдать свое богатство

Готовы за поклон.

Ах, Апемант,

Когда бы не был ты столь ядовит,

К тебе я, верно, лучше б относился.

Так! Ты не хочешь слушать? И не надо.

Запру я вход тебе на небеса.

Зачем не могут люди правды снесть

И слушают охотно только лесть?

Пять тысяч у Варрона; Исидору

Он должен десять; а с моими вместе

Составит это тысяч двадцать пять,

И нет конца его безумным тратам.

Он разорится быстро. Коль нуждаюсь

В деньгах я, сто́ит мне украсть собаку

У нищего и подарить Тимону,

Как пес начнет чеканить деньги мне!

Продать ли лошадь надо, чтоб купить

Других, получше, — дай ее Тимону,

Дай, ничего не попросив взамен,

И сразу же получишь превосходных!

Привратника не держит он; напротив,

Стоит в его воротах зазывала,

С улыбкой приглашая в дом прохожих.

Нет, так нельзя. Он, рассуждая здраво,

Не может долго протянуть. — Эй, Кафис,

Ты где?

Я здесь. Что приказать угодно?

Надень скорее плащ, беги к Тимону;

Потребуй, чтобы он вернул мне долг.

Не слушай отговорок никаких,

Стой твердо на своем, а если будет

Вертеть в руках он шапку и промолвит:

«Хозяину поклон мой передай»,

Скажи ему, что в крайней я нужде

И мне не обойтись без этих денег,

Что срок расписок всех давно прошел,

Что, веря на слово ему, я сам

Кредит свой подорвал и что, мол, я

Люблю его весьма и почитаю,

Но шею не могу себе свернуть

Из-за его мизинца. Лишь уплата,

А не пустые обещанья может

Меня спасти. Иди к нему немедля

С решительным и самым строгим видом. —

Боюсь, Тимон, сверкающий, как феникс,

Ощипанным дроздом казаться будет,

Когда повыдергают у него

Все перья. — Ну, ступай.

Бегу.

Бежишь?

Расписки захвати! И в счет поставь

Просроченные дни...

Бегу.

Ступай.

Ни удержу, ни меры! Сумасшедший!

Швыряет деньги он и не желает

Ни подсчитать расходы, ни покончить

С потоком трат! Он не желает видеть,

Как уплывает от него богатство.

Чем кончится все это? Человека

Нет в мире безрассуднее его,

Но и добрее нету никого.

Как быть? Тимон меня не станет слушать,

Покамест не поймет, что он в беде.

Нет, все ему скажу я напрямик,

Пускай с охоты только воротится.

Увы! Увы! Увы!

Варрон, здорово[96]!

Ты что, за деньгами?

И ты за тем же?

И я. — Ты тоже, Исидор[97]?

Ага!

Эх, если бы нам заплатили!

Вряд ли.

А вот и сам хозяин.

Мы, пообедав, снова на охоту,

Алкивиад любезный. —

Ты ко мне?

Вот перечень долгов всех ваших, сударь.

Долгов? Да ты откуда?

Из Афин.

Мой управитель все тебе уплатит;

Ступай к нему.

Но он уж целый месяц

Мне только обещает. Мой хозяин

До крайности нуждается в деньгах

И принужден покорнейше просить,

На ваше благородство уповая,

Долг возвратить ему.

Мой честный друг,

Пожалуйста, зайди пораньше завтра.

Но, господин...

Держи себя пристойно.

Я от Варрона...

Я от Исидора;

Он просит срочно уплатить ему...

Кабы вы знали, сударь, до чего

Хозяин мой нуждается!..

Ведь вы

Уж шесть недель просрочили с уплатой,

А время...

Господин, ваш управитель

Гонял меня так много раз, что нынче

Умышленно я послан прямо к вам.

Постойте, дайте мне вздохнуть...

Пройдите,

Друзья мои: я следую за вами.

Поди-ка ты сюда. Что происходит?

Зачем меня вдруг стали осаждать

И требовать назойливо уплаты

Давно уже просроченных долгов,

Позоря честь мою?

Ну, молодцы,

Сейчас не время толковать об этом;

Вы погодите до конца обеда,

А я пока успею господину

Причину неуплаты объяснить.

Так и поступим. — Ты вели получше

Их угостить.

Пожалуйте за мной.

Уйдите-ка; мы после потолкуем.

Я изумлен. Но почему всей правды

Ты не сказал мне раньше? Я ведь мог

Расходы сократить и жить по средствам.

Вы не хотели выслушать меня;

Не раз уж я пытался...

Вздор! Ты, верно,

Не вовремя пытался иль тогда,

Когда я был не в духе, а теперь

Ты этим хочешь оправдать себя.

Мой добрый господин, ведь я, бывало,

К вам приношу счета, кладу на стол,

А вы их прочь кидаете, твердя,

Что в честности уверены моей.

Когда взамен пустячного подарка

Дарили что-то вы в сто крат ценнее,

Я только головой качал и плакал.

Да, я свой долг порою нарушал,

Вас умоляя не сорить деньгами;

Сносил от вас тяжелые упреки,

Когда хотел вам описать правдиво

Отлив доходов и прилив долгов.

Любимый господин мой, хоть и поздно,

Но нужно вам узнать, что все добро,

Которым вы владеете сейчас,

Долгов и половины не покроет.

Ну так вели продать мои поместья.

Они уж все заложены давно,

И часть из них пропала. Что осталось,

Того едва лишь хватит рот заткнуть

Тем, кто сейчас расписки предъявил...

За ними вслед предъявят и другие.

Что будем делать? Как мы будем жить?

И как же мы расплатимся с долгами?

Ведь до Лакедемона простирались

Мои владенья.

Господин мой славный,

Весь мир — лишь звук один! Когда бы вы

Могли его отдать в одном дыханье,

Вы скоро с ним расстались бы.

Ты прав.

Коль в честности моей вы усомнились

Или в умении вести дела,

Посредников строжайших созовите,

Чтобы меня проверить. Бог свидетель —

Когда весь дом ваш наводняли толпы

Бездельников и плакали подвалы

От пролитого пьяными вина,

Когда во всех покоях свет горел

И дом наш оглашался диким пеньем,

Я удалялся в брошенный курятник

И слезы лил.

Прошу тебя, довольно.

О боги, говорил я, как он щедр!

Как много истребили здесь добра

Невежды и шуты сегодня ночью!

Так кто ж посмеет не отдать Тимону

Меч, душу, сердце, голову, все силы?

Добрейшему, достойному Тимону,

Столь царственно великому Тимону?

Увы, нет средств, чтоб снова лесть купить,

И дым ее развеялся мгновенно.

Триумфы пира кратки! Только тучка

Холодная найдет — и мухи сдохли.

Довольно проповеди мне читать!..

Однако фальши не было во мне.

Я безрассуден был, но бескорыстен...

Но почему ты плачешь? Неужели

Способен думать ты, что у меня

Друзей не хватит? Успокой же сердце.

Ведь если только я открою кран

В сосуде дружбы и сердца друзей

Я испытаю, денег попросив, —

Поверь, что так же будет мне легко

Использовать людей и их богатство,

Как приказать тебе заговорить.

Ах, если бы сбылись надежды ваши!

Я даже рад своей нужде — в ней благо!

Друзей я испытаю. Вот увидишь,

Как ты насчет моих богатств ошибся.

Друзья — мое богатство! — Эй, кто там?

Фламиний! Все сюда, ко мне! Сервилий!

Мой господин...

Исполним все!

Гм... Луций и Лукулл...

Ступай к сенаторам. Я оказал

Отечеству немалые услуги

И право на вниманье их имею.

Проси их дать мне тысячу талантов.

Я с этого осмелился начать,

Как с самого обычного пути, —

Просил их денег дать под вашу подпись,

Но все в ответ качали головами,

И я вернулся с тем же, с чем ушел.

Возможно ли? Ужели это правда?

Они единодушно заявили,

Что в крайности сейчас... нет денег... сами

Не могут сделать то, чего хотят...

Досадно так... вы человек почтенный...

Они желали бы... Они не знают...

Вы тоже ошибались... Да, бывает,

И благородный человек свихнется...

Желают всяческих удач... Им жаль...

Затем сослались на дела важнее

И ими занялись. Косые взгляды,

Отрывистая речь, кивки немые

Так заморозили меня, что я

Лишился речи.

Пусть их судят боги!

Ты, Флавий, не горюй. У этих старцев

Наследственный порок — неблагодарность!

Створожилась и охладела кровь их,

Едва-едва струящаяся в жилах.

Живительным теплом они бедны,

А потому и злы. Чем человек

К могиле ближе, тем грубее он,

Забывчивей...

К Вентидию ступай!

Прошу тебя, не огорчайся, Флавий!

Ты предан мне и честен и, поверь,

Ни в чем не виноват. На днях Вентидий

Похоронил отца и получил

Наследство. Но когда в беду попал он,

Сидел в тюрьме и брошен был друзьями,

Его спасли лишь пять моих талантов.

Поклон мой передашь ему и скажешь,

Что только крайняя необходимость

Принудила меня ему напомнить

О тех деньгах. Как только их получишь,

Раздай всем тем, кто требует уплаты...

Молчи и даже в мыслях не таи,

Что мне позволят пасть друзья мои.

Что ж, вам виднее. Но кто щедр, тому

Все кажутся подобными ему!

Возможно ли, чтоб мир так изменился,

А мы остались теми же, кем были?

Проклятая и суетная мерзость,

Лети к тому, чьим стала божеством.

Пускай монеты эти станут частью

Металла, на котором будешь ты

Гореть в аду. Пускай орудьем казни

Расплавленное золото твое

Там станет для тебя. Ты разве друг?

Скорее язва ты на теле друга.

Холодное, видать, у дружбы сердце

И слабое; оно скисает за ночь,

Как молоко. О боги! Я сейчас

Почувствовал, что́ ощутит Тимон,

Услышав это. — Негодяй бесчестный!

В желудке у него обед Тимона

Еще не переварен. Как же может

Пойти ему на пользу пища, если

Он сам — отрава. Так пускай тебе

Несут обеды эти лишь болезни.

А станешь умирать — все то, что дал

Тебе Тимон, спасти тебя не сможет

И только сдохнуть поскорей поможет!

Он шутит; быть не может, чтоб нуждался

Тимон в какой-то тысяче талантов!

Сейчас ему гораздо меньше нужно,

И, если бы не крайняя нужда,

Я так настойчиво вас не просил бы.

Да, пошатнулся, видимо, Тимон.

Упав однажды, вряд ли встанет он.

Ну, видишь ты, Гостилий?

Как не видеть!

Вот что такое свет! И каждый льстец

Ведет, заметь, игру одну и ту же.

Вторым отцом был Луцию Тимон,

Его кредит поддерживал деньгами

И помогал поместье содержать.

Да что там — жалованье слугам даже

Шло из его кармана! Всякий раз

Как Луций пьет, он серебра Тимона

Касается губами. А теперь!

Каким себя чудовищем являет

Неблагодарный человек! Ведь Луций

Отказывает в том сейчас Тимону,

В чем добрая душа не отказала б

И нищему.

Религии противен

Такой поступок.

О себе скажу:

Я за столом Тимона не сидел,

Щедротами его осыпан не был,

Он друга не искал во мне. Но я

Так чту его высокий дух, и честность,

И благородство, и великодушье,

Что, вздумай обратиться он ко мне,

Я все свое добро с ним разделил бы

И лучшую ему бы отдал часть —

Так он мне дорог. Но, как видно, людям

Теперь не до сочувствия. Расчет

Над совестью людскою верх берет.

Зачем тревожить именно меня?

Гм. Почему меня, а не других?

Он мог бы к Луцию тебя послать

Или к Лукуллу. Или вот Вентидий:

Теперь он стал богатым — ведь Тимон

Его избавил от тюрьмы. Все трое

Обязаны ему.

Ах, господин,

Мы испытали их; они на деле

Фальшивою монетой оказались:

От всех отказ получен.

Отказали

Вентидий и Лукулл? Все отказали?

И он послал ко мне? Все трое?.. Вот как!..

Гм... Это очень странно. Значит, я

Последнее прибежище его?

Нет, плохо он относится ко мне!

Друзья, врачам подобно, отказались

Три раза исцелить его, а я —

Я после них лечить его обязан?

Меня унизил он! Я возмущен!

Я — на четвертом месте! Как случилось,

Что он, попав в такое затрудненье,

Не обратился прежде всех ко мне?

По правде говоря, я начал первый

Подарки от Тимона получать,

Но, стало быть, меня он низко ценит,

Что после всех ко мне прибегнул! Нет уж,

Посмешищем всеобщим я не стану

И не желаю дураком считаться.

Когда б сперва меня он попросил,

Ему со всей охотою я дал бы

И втрое больше, может быть. Ступай.

К отказам тех и мой еще прибавь.

Тому, кто унижает честь мою,

Я денег не давал и не даю.

Последнею надеждой господина

Он был. Теперь остались только боги.

Друзья исчезли. Дверь, что много лет

Привратника не знала и затворов,

Должна закрыться наглухо теперь

И спрятать господина своего,

Нет у него сейчас пути другого.

Кто не сумел богатство соблюсти,

Тому сидеть осталось взаперти.

Рад видеть вас! — Гортензий, Тит, здорово!

Здорово, друг Варрон.

И Луций здесь?

Вот ловко мы сошлись.

Да, и, пожалуй,

Все за одним и тем же. Я, к примеру,

За деньгами.

Я тоже... И они.

А, и Филот явился.

Добрый день!

Здорово, старина. Который час?

Не знаешь?

Скоро девять.

Как, уже?

А что, Тимон еще не выходил?

Нет.

Странно. Ведь обычно он сияет

С семи, подобно солнцу.

Так-то так,

Да стал его денек теперь короче.

Конечно, жизнь транжир подобна солнцу,

Но с тою разницей, что, закатившись,

Она уж не взойдет. Я опасаюсь,

Что в кошельке Тимоновом — зима;

Хоть вдоль и поперек обшарь его,

Гроша там не найдешь.

Боюсь, что так.

Но вот что удивительно: тебя

Прислал хозяин за деньгами?

Верно.

Хозяин твой сам носит бриллианты,

Дареные Тимоном, — и с него же

Он деньги требует!..

Не по душе

Мне это все...

И вот, заметь, что́ странно:

Тимону ведь платить придется больше,

Чем должен он. К примеру, твой хозяин

Взыскать с него за бриллианты хочет,

Которые Тимон ему дарил!

Как мне противно это порученье!

Мой господин — об этом знают боги —

Его деньгами пользовался часто;

И быть теперь таким неблагодарным —

Да это хуже воровства!

Я должен

Взыскать три тысячи. А ты?

Я — пять.

Да, это больше. Видно, твой хозяин

Дружил с ним больше моего, — иначе

Претензии их были бы равны.

Кто это? Не Тимона ль управитель?

С чего это закутался он так?

Того гляди, как облако растает

И ускользнет от нас. Скорей зовите,

Зовите же его!

Эй, эй! Постойте!

Послушайте.

Минутку погодите!

Что вам, друзья?

Мы, сударь, денег ждем.

Ах, если б наши деньги были так же

Верны, как верно то, что их вы ждете,

Нам было бы спокойней. Почему

Вы нам счетов не предъявляли раньше,

Когда сидели за столом Тимона

Угодливые ваши господа?

Смеясь и забывая о долгах,

Они тогда проценты только брали

Утробой ненасытною своей!

Оставьте же меня, не унижайтесь.

Позвольте мне пройти. У нас отныне

Все решено с хозяином моим.

Я кончил счет убытков и потерь,

Ему же тратить нечего теперь.

Такой ответ нам не годится.

Значит,

И сами ни на что не годны вы,

Ведущие дела у негодяев.

Иной хоть и не болен, а запрется.

Но если занемог он в самом деле,

То лучше бы скорей долги вернул

И тем себе расчистил путь на небо.

О боги!

Это не ответ!

Сервилий!

На помощь! — Господин мой, успокойтесь!..

Как! Дверь моя меня не пропускает!

Я был всегда свободным, а теперь

Мой дом — мне враг, он стал моей темницей,

И место пиршеств ныне — как весь мир —

Железное свое мне кажет сердце.

Тит, начинай.

Вот счет мой, господин.

И мой.

Взгляните, ваша милость.

Вот наши, господин.

А вот мои.

Ну, сбейте ими с ног меня! Рубите

До пояса!

Ах, добрый господин...

Из сердца моего чеканьте деньги.

Мне пятьдесят...

Сосите кровь мою!

Пять тысяч крон...

Пять тысяч капель крови

За них отдам я. — А тебе? — Тебе?

Но, господин мой...

Господин...

Терзайте,

На части рвите, — покарай вас небо!

Я чуть не задохнулся. Это черти,

А не заимодавцы!

Ваша милость...

А если сделать так...

Мой господин...

Да-да, я так и сделаю... — Эй, Флавий!

Я здесь.

Усерден, как всегда. Ступай

Зови моих друзей сюда — Лукулла,

Семпрония, и Луция, и прочих;

Еще раз пир задам мерзавцам этим.

Ах, лишь из-за душевного расстройства

Такие речи вы ведете, сударь;

У нас нет денег, чтобы угостить,

Пусть даже скромно...

Не твоя забота.

Ступай, я приказал; в последний раз

Ты впустишь эту стаю воронья:

Мы угостим их — повар мой и я.

Вполне согласен с вами; свершено

Кровавое злодейство, и за это

Он должен умереть! Ничто греха

Не поощряет так, как снисхожденье.

Да, правильно. Он будет осужден!

Сенату — процветания и славы!

Чего желаешь ты, Алкивиад?

Взываю как смиренный челобитчик

Я к вашим добрым чувствам. Добродетель

Закона — состраданье; лишь тираны

Безжалостны в суде. Судьба и время

На одного из близких мне друзей

Жестоко ополчились; в раздраженье,

Презрев закон, он пал в такую пропасть,

Откуда не спастись. Он человек

(Оставив в стороне его вину),

Исполненный достоинств высочайших,

Который в преступлении своем

Не подлостью был движим. Искупил он

Проступок этот доблестью своей.

Так горячо и в благородном гневе

Напал он на врага лишь потому,

Что честь его тот оскорбил смертельно,

Но так достойно с ним себя он вел,

Так доблестно на поединке бился

И так держал в узде свой гневный пыл,

Как если бы не в бой, а в спор вступил.

Ты, право, до нелепости дошел,

Стремясь поступок низкий приукрасить.

Твои все речи сводятся к тому,

Чтоб узаконить подлое убийство

И в доблесть буйство возвести. Оно же

Есть доблести побочное дитя

И родилось на свет одновременно

С интригами и распрями людскими.

Поистине же доблестен лишь тот,

Кто с мудростью невозмутимой сносит

Из оскорблений худшее и кто

К любым обидам так же равнодушен,

Как к старому изношенному платью,

Кто их не принимает близко к сердцу

И свой покой хранит. Обида — зло,

Ведущее к убийству! Значит, тот

Глупец, кто жизнью ради зла рискнет.

Но...

Зря ты обеляешь преступленье;

Не в мстительности доблесть, а в терпенье.

Простите мне, почтенные отцы,

Солдатский мой язык. Но для чего же

Идут в сраженье люди, не снося

Угроз противника? И почему

Они их не глотают и врагу

С готовностью не подставляют горло?

В терпенье — доблесть? Что же нам тогда

На поле битвы делать? Если так,

То жены наши доблестнее нас:

Они ведь, сидя дома, все выносят.

Выходит, что осел отважней льва,

Преступник в кандалах — мудрей судьи,

Раз мудрость заключается в терпенье.

Сенаторы! Великие мужи!

Исполнитесь же к ближнему любовью!

Ведь только человек с холодной кровью

Легко уймет свой гнев. Убийство — грех;

Но защищаться — это право всех!

Вы скажете, что гнев позорит нас.

Но кто во гневе не бывал хоть раз?

Вину его так именно и взвесьте.

Напрасно время тратишь ты.

Напрасно?

А подвиги, которые свершал он

И в Византии[101] и в Лакедемоне?

Они одни уже могли б служить

Достойным выкупом за жизнь его.

Ты что в виду имеешь?

Он отчизне

Немало оказал услуг важнейших

И уничтожил множество врагов.

Он храбрость беспримерную явил

В последней битве и нанес врагу

Урон изрядный...

И себя изрядно

Вознаградил при этом. Он буян,

Чье ремесло — разгул и непотребство.

Есть у него порок, который топит

Весь ум его и в плен уводит храбрость

Да будь безгрешен он во всем другом,

То одного бы этого хватило,

Чтоб осудить его бесповоротно!

В неистовстве поистине зверином

Он многократно нарушал законы

И затевал кровавую резню.

Давно уже предупреждали нас,

Что в пьянстве и разгуле он погряз.

Он должен умереть.

Жестокий рок!

Он мог бы умереть на поле боя...

Почтенные сенаторы, ну что же,

Коль дела нет вам до его заслуг —

Хоть оправдать себя легко он мог бы

Одной рукою правой и не быть

Ни у кого в долгу, — то, для того

Чтоб ваше сердце тронуть, я прошу

К его заслугам и мои прибавить,

Соединив их вместе. А поскольку

В преклонном возрасте желают люди

Гарантии иметь, клянусь я честью

И славой полководца, господа,

Что он свой долг уплатит. Ну а если

Закон его присудит к смерти — пусть

Ее найдет он в битве. Ведь война

Не меньше правосудия грозна.

Поступим по закону мы! Умолкни

И уходи. Будь нам он друг иль брат,

Но, если кровь чужую пролил он,

Отдать свою велит ему закон.

Ужели так и будет? Нет! Прошу вас,

Припомните, с кем говорите!

Как!

Да, вспомните, кто я такой.

Что, что?

От старости меня вы позабыли,

Иначе мог ли получить от вас

В такой ничтожной просьбе я отказ?

Вы раны мне разбередили.

Ты

Наш гнев навлек. Хоть мы немногословны,

Но действуем решительно. Ты изгнан

Навеки из Афин отныне.

Я?

Я изгнан из Афин? Изгнали б лучше

Вы старческое ваше слабоумье

И беззастенчивое лихоимство,

Позорящие весь сенат.

Коль ты

Чрез два восхода солнца не уйдешь,

Жди более сурового суда.

А чтобы нам покончить с этим делом,

Твой друг умрет немедля.

Пусть же боги

Продлят вам годы жизни, чтобы вы

Иссохли, как скелеты, чтоб ваш вид

Противен взору стал. Как я взбешен!

Когда я сдерживал напор врагов,

Вы с жадностью считали барыши

И деньги отдавали под проценты,

А все мое богатство — только раны.

И вот — награда мне! Вот он, бальзам,

Который пролил ростовщик-сенат

На раны воина! Изгнать меня!

Недурно! А пожалуй, я доволен!

Есть повод моему излиться гневу.

Теперь я нанесу удар Афинам.

Сенатом недовольные войска

Я подниму и во главе их встану.

Бить сильных — честь. Обидчикам своим

Мы, воины, богам подобно, мстим!

Не знать вам лучших пиршеств никогда,

Друзья обжорства! Пар и кипяток —

Вот сущность ваша. Нате, получайте

Последнее, что у Тимона есть.

Он долго мишурой своей любви

Вас украшал, но эти украшенья

Теперь смывает он, и вам в лицо

Вонючую бросает вашу подлость!

Желаю жить вам долго и в презренье.

Вы гладкие, довольные собой

Бездельники, любезные убийцы,

Вы приживалы, баловни судьбы,

Обжоры, добродушные медведи,

Приветливые волки, паразиты,

Вы стая мух поганых, вы рабы,

Готовые колени гнуть и шапку

Ломать ежеминутно; флюгера,

Вертящиеся по ветру! Пускай

Болезни человека и животных

Коростой с ног до головы покроют

Вас всех, без исключенья!

Что, уходишь?

Постой, лекарство прихвати! И ты...

И ты!..

Помедли, денег одолжу,

Не попрошу взаймы! Что, разбежались!

Да будет лучшим из гостей подлец

Отныне на пирах! Всему конец!

Мой город, провались! Сгори, мой дом!

Тимон людскому роду стал врагом.

Тимон сошел с ума!

Намял бока мне.

То нам дарил, то в нас швыряет камни.

В последний раз взгляну на город свой!

Стена, раз ты волкам оградой служишь,

Рассыпься и не защищай Афин!

Матроны, станьте шлюхами; вы, дети,

Почтение к родителям забудьте.

Рабы и дураки, с постов свергайте

Сенаторов морщинистых и важных

И принимайтесь править вместо них.

Цветущая невинность, окунись

В грязь и разврат, распутничай бесстыдно

В присутствии отцов и матерей.

Банкрот, держись, не возвращай долгов,

Хватай свой нож — режь глотку кредитору!

Слуга надежный, грабь своих господ;

Хозяин твой сановный — тоже вор,

Но покрупней и грабит по закону!

Ложись в постель к хозяину, служанка:

Его жена распутничать пошла.

Ты, сын любимый, вырви у отца

Увечного и дряхлого костыль,

И голову ему разбей. Пусть правда,

Мир, благочестье, страх перед грехом,

Религия, законы, справедливость,

Очаг домашний, уваженье к ближним,

Приличья, просвещение, родство,

Обычаи, торговля превратятся

В свою прямую противоположность!

Пусть воцарится хаос! Пусть несчастья,

Заразные и страшные болезни

Падут на обреченные Афины!

Подагра злая, скрючь седых вельмож;

Пусть, как их честность, и они хромают!

Блуд, похоть, проникайте в плоть и кровь

Афинской молодежи! Пусть она,

Теченью добродетели противясь,

В распутстве захлебнется! Семена

Чесотки, язвы гнойной, прорастайте

В груди людей, проказой расцветая!

Одно дыханье, заражай другое,

Вливай отраву в дружбу и любовь!

О ненавистный город! Из тебя

Я уношу одну лишь нищету,

Пусть и твоей она бедою станет,

Умноженной проклятьями моими!

Тимон уйдет в леса: там лютый зверь

Добрее человека. О, молю вас,

Внемлите, боги: да падут Афины

За этою стеной и вне ее!

Расти и крепни, ненависть моя!

Отныне враг людского рода я.

Аминь!

Послушай, управитель, где хозяин?

Он выгнал нас, иль мертв, иль промотался?

Увы, друзья мои! Что вам сказать?

Клянусь, я так же неимущ, как вы.

Беда! Такой богатый дом погиб?

Такой хозяин славный разорился!

Все разбежались; не осталось друга,

Который захотел бы разделить

Его судьбу и с ним уйти.

Как мы

К приятелю, лежащему в могиле,

Становимся спиной, так отвернулись

И от Тимона все его друзья,

Чуть схоронил богатство он. Остались

Ему от них пустые кошельки

Да клятвы ложные. А он, бедняга,

Как нищий, не имеющий приюта,

Наедине оставшись с нищетою,

Которой все бегут, влачит свой век

В презрении, один... Сюда идут

Другие слуги.

Ломаная утварь

Разрушенного дома.

Я читаю

По лицам вашим, что в душе мы все

В Тимонову облачены ливрею.

Товарищами мы остались с вами,

Служа ему и в этот скорбный час.

Крушенье терпит наш корабль, и мы,

Матросы злополучные, стоим

На палубе кренящейся, внимая

Угрозам волн. Расстаться в море жизни

Нам суждено.

Я разделю меж вами

Последнее имущество мое!

Останемся друзьями в честь Тимона,

А встретясь, покачаем головой,

И наши прозвучат тогда слова,

Как похоронный звон его богатству:

«Мы лучшие знавали дни».

Пусть каждый

Возьмет частицу. Протяните руки;

Хотя мы и бедны, но расстаемся

Богатые печалью.

Сколько мук

Приносит слава! Кто не пожелал бы

Проклясть богатство, зная, сколько бед

И горестей идет за ним вослед!

Кто славою прельстится? Кто захочет

Жить, убедясь, что дружба — только сон?

Кто б упивался собственным величьем,

Постигнув, что украшено оно,

Как все друзья вокруг, фальшивым блеском?

Мой бедный господин, ты пал навеки,

Погубленный своею добротой!

Не странно ли, что самый тяжкий грех —

Стремление творить добро для всех?

Так кто ж дерзнет хотя б наполовину

Таким же быть, как он, коль доброта —

Бессмертных свойство — губит человека? —

Мой господин! Ты был благословен,

Чтоб сделаться проклятым; был богат,

Чтоб нищим стать; причина бед твоих —

Твое богатство. Добрый мой хозяин,

Бежал ты в гневе от чудовищ этих,

И нечем жизнь поддерживать тебе... —

Пойду искать его и с ним останусь;

Пока есть деньги в кошельке моем,

Я буду управителем при нем.

О всеблагое солнце! Извлеки

Сырую гниль из недр земли наружу

И зарази весь воздух под луною —

Твоей сестрой. Рожденные на свет

Утробою одною близнецы

Почти неразличимы по зачатью,

Развитию, рождению; но стоит

Судьбе им дать удел неравный, сразу

Счастливец неудачника теснит.

Таков уж от природы человек;

Потоком бедствий всяческих гонимый,

Не может быть он счастлив без того,

Чтоб к ближнему не проявить презренье.

Возвысьте нищих, а вельмож унизьте —

И тотчас же изведает сенатор

Презрения наследственного бремя,

А нищий — уваженье и почет.

Один из близнецов от благ тучнеет,

Второго делает худым нужда.

Но кто же гордо, не сгибаясь, встанет,

С чистосердечным мужеством воскликнув:

«Льстец этот человек!» Коль одного

Назвали так, зовите всех льстецами.

Стоящий у подножия удачи

Льстит тем, кто выше влез. Мудрец и тот

Склоняется пред золотым болваном.

Все вкривь идет! Нет ничего прямого

В проклятых человеческих натурах,

За исключеньем подлости прямой,

А потому — проклятье всем пирам,

Всем сборищам, всем празднествам на свете!

Тимон себя и всех себе подобных

Возненавидел! Гибни, род людской!

Земля, дай мне кореньев, а того,

Кто лучшее найти в тебе замыслит,

Своим сильнейшим ядом услади.

Что вижу? Золото? Ужели правда?

Сверкающее, желтое... Нет-нет,

Я золота не почитаю, боги;

Кореньев только я просил. О небо,

Тут золота достаточно вполне,

Чтоб черное успешно сделать белым,

Уродство — красотою, зло — добром,

Трусливого — отважным, старца — юным,

И низость — благородством. Так зачем

Вы дали мне его? Зачем, о боги?

От вас самих оно жрецов отторгнет,

Подушку вытащит из-под голов

У тех, кто умирает. О, я знаю,

Что этот желтый раб начнет немедля

И связывать и расторгать обеты;

Благословлять, что проклято; проказу

Заставит обожать, возвысит вора,

Ему даст титул и почет всеобщий

И на скамью сенаторов посадит.

Увядшим вдовам женихов отыщет!

Разъеденная язвами блудница,

Та, от которой даже сами стены

Больничные бы отшатнулись, — станет

Цветущей, свежей и благоуханной,

Как майский день. Металл проклятый, прочь!

Ты, шлюха человечества, причина

Вражды людской и войн кровопролитных,

Лежи в земле, в своем законном месте!

Я вновь тебя зарою глубоко.

Что это, барабан? — А, ты живуче,

Но все же я похороню тебя!

Ступай обратно, вор, не соблазняй

Хранителей своих. Постой! Возьму

Немного я себе на всякий случай.

Ты кто такой?

Животное, как ты!

Пускай твое изгложет сердце язва

За то, что снова человечий облик

Ты мне явил.

Но кто ты? Отчего

Ты, человек, не терпишь так людей?

Я мизантроп; людей я ненавижу.

Вот будь ты псом, я мог бы хоть немного

Тебя любить.

А, понял я, кто ты!

Но что с тобою — я понять не в силах.

Ты тоже мне знаком. Но больше знать,

Чем это, — не хочу. Ступай же вслед

За барабаном и людскою кровью

Окрашивай все ярче, ярче землю.

Закон богов и суд людской жестоки, —

Так чем же быть тогда должна война?

А девка эта может погубить

Людей куда побольше, чем твой меч,

Хоть вид у ней и ангельский.

Пусть губы

Твои сгниют!

Я целовать тебя

Не стану, значит, на твоих губах

Останется вся гниль.

Но как ты мог

Так измениться, доблестный Тимон?

Да так же, как луна, когда нет света,

Который отражать она могла бы.

Но, как луна, светить я неспособен —

Нет солнца у меня, чтоб свет занять.

Достойнейший Тимон, чем я могу

Помочь тебе?

Упрочь мой взгляд на мир.

О бедствиях твоих я много слышал.

Ты видел их, когда я процветал.

Я вижу их теперь. То было время

Блаженное.

Как ныне у тебя,

Со сворой шлюх.

Так это он и есть?

Краса Афин, которого весь мир

Превозносил?

А ты Тимандра?

Да.

Останься же распутницей до смерти.

Ведь те, кто спят с тобой, тебя не любят;

Они несут к тебе одну лишь похоть,

А ты болезни им дари взамен.

Часы распутства с выгодой используй,

Готовь клиентов для больниц; юнцов

Гони к врачам, сажай их на диету!

Чудовище, да ты петли достоин!

Прости ему, любезная Тимандра,

Его рассудок беды помутили. —

Тимон достойный, очень мало денег

Осталось у меня, и каждый день

Бунтуют потому мои солдаты.

Мне горько было слышать, что Афины,

Презрев твои великие заслуги,

Когда враги на них войною шли,

Забыв, как ты отчизну выручал

Своим богатством и своим мечом...

Ударь в свой барабан и будь любезен —

Проваливай отсюда!

Я твой друг.

Мне жаль тебя, мой дорогой Тимон.

Ах, жаль? Так не лишай меня покоя,

Хочу я быть один.

Ну что ж, прощай.

Вот золото; возьми себе немного.

Не надо мне. Оно ведь несъедобно.

Когда в развалины я обращу

Надменные Афины...

Ты идешь

Войною на Афины?

Да, Тимон,

И у меня на это есть причина.

Пусть боги их убьют твоей победой,

А после них — тебя.

Меня? За что?

За то, что, убивая негодяев,

Ты был рожден мой город победить.

Спрячь эти деньги. Подойди сюда.

Вот золото, бери его; ступай

И действуй как чума, что возникает

Под гибельным влиянием планет,

Когда Юпитер наполняет воздух

Отравою над городом преступным.

Пусть меч твой не минует никого!

Увидев старца с бородой седою,

Пощады не давай: он ростовщик!

Бей насмерть лицемерную матрону:

На вид она честна, на деле — сводня.

Пусть слезы девственниц не притупят

Твой меч; их грудям белизны молочной,

Из-за своих решетчатых окошек

К себе влекущим взоры всех мужчин,

Нет места в книге состраданья, ибо

Предательством напитаны они.

Малюток не щади — улыбки их

И ямочки глупцов лишь умиляют.

Ублюдки эти родились на свет,

Как встарь вещал двусмысленный оракул,

Чтобы тебя со временем прирезать.

Кроши их! Бей! Забудь о милосердье,

Надень на уши и глаза броню,

Чтоб сквозь нее не проходили слезы

Грудных младенцев, дев и матерей.

Пусть не разжалобит тебя и вид

Слуг алтаря в священном облаченье,

Лежащих пред тобою в луже крови.

Вот золото, плати своим солдатам.

Все истреби! А утолив свой гнев,

Погибни сам. Ни слова! Убирайся!

Так у тебя есть золото еще?

Возьму его, но твой совет отвергну.

Отвергнешь или нет — будь проклят небом!

Дай, дай и нам! И нам, Тимон любезный!

Осталось у тебя еще?

Да, хватит,

Чтобы заставить шлюху отказаться

От ремесла позорного ее,

А сводню отступиться от блудниц.

Вот золото, держите, потаскушки,

Подолы подставляйте! Бесполезно

С вас клятвы брать; не сдержите вы их,

Хоть клясться вы готовы бесконечно,

Ужасно клясться, так, что в небесах

Бессмертные, внимающие вам,

Дрожать, как в лихорадке, начинают.

Не надо клятв. Достаточно с меня,

Что шлюхи вы, и оставайтесь ими;

А если кто благочестивой речью

Наставить вас задумает, — втяните

Его в разврат, зажгите, возбуждайте;

Пусть ваш огонь осилит дым его,

Но только не поддайтесь уговорам.

За этот труд шесть месяцев в году

Трудитесь над собою. На макушки,

Облезшие от блуда, нацепляйте

Волос фальшивых клочья — ничего,

Что срезаны они у мертвецов,

А может, у повешенных, не важно,

Носите их, дурачьте простофиль

И вновь блудите. Красьте лица гуще,

Чтоб лошади на ваших щечках вязли[103].

К чертям морщины!

Ладно, мы согласны!

Давай побольше. Что еще? За деньги

Готовы мы на все.

Болезни сейте

В трухлявые тела мужчин, чтоб их

Бессилие и немощь одолели.

Пускай начнет гнусавить адвокат,

Визгливый плут, защитник темных дел.

Слуг алтаря, что плотские утехи,

Самим себе не веря, осуждают,

Заразой наделяйте. Разрушайте,

Проваливайте до костей носы

У тех, кто, чуя личный интерес,

Лишен чутья к общественному благу.

Плешивьте негодяев завитых,

Вредите с беспощадностью жестокой

Войною пощаженным хвастунам.

Всех заражайте! Иссушить старайтесь

Источники людского плодородья!

Вот золото еще — губите всех

И погибайте сами. Пусть могилой

Послужит вам вонючая канава.

Давай, давай нам, щедрый муж, советы

И золота еще.

Нет, вы сперва

Явите больше зла и непотребства;

Задаток дан вам.

Бейте в барабаны,

И — на Афины! Ну, прощай, Тимон!

Приду к тебе, коль ждет меня удача.

А если не увидимся с тобой,

То это я сочту своей удачей.

Ведь зла тебе не делал я.

Нет, делал,

Хваля меня.

Ты это злом зовешь?

Да, опыт мой об этом говорит.

Проваливай и забирай всю свору.

Мы только злим его! Бей в барабан!

Не удивительно ль, что человек,

Пресытившийся злобою людскою,

Еще способен голод ощущать!

О ты, природа, мать всего живого,

Ты, чье неисчерпаемое чрево

И грудь неистощимая рождают

И кормят все живое на земле,

Родишь ты из материи одной

И своего надменного ребенка —

Тщеславного, пустого человека,

И черных жаб и ящериц блестящих,

И злых слепых червей и синих змей,

И все, что есть мерзейшего под небом,

Огнем Гипериона[104] озаренным.

Даруй же ненавистнику людей

Из глубины твоей неизмеримой

Один ничтожный корень. Иссуши

Утробу плодородную твою,

И пусть она на свет не производит

Людей неблагодарных. Жизнь давай

Волкам, драконам, тиграм, львам, медведям

И чудищам, которых небосвод

Наш мраморный не видел! Вот он, корень!

Земля, спасибо! Засухой спали

Все виноградники, поля, луга,

Изодранные плугом человека,

Где он, неблагодарнейший, находит

Обилье яств, пьянящие напитки,

Что грязью светлый ум его пятнают,

Вконец лишая сердца и рассудка.

Опять здесь человек. Чума! Чума!

Меня сюда послали. Ходят слухи,

Что стал ты жить и поступать, как я.

Да, потому что ты не держишь пса,

Который был бы для меня примером.

Чтоб ты издох!

Ну, это напускное!

Ты впал в постыдно жалкое унынье,

Рожденное превратностью судьбы.

К чему тебе пещера? Заступ этот?

И мрачный вид? И рабская одежда?

Твои льстецы в шелках спокойно ходят,

И пьют вино, и спят на мягком ложе,

Вдыхая ароматы благовоний;

Они давно забыли, что на свете

Когда-то жил Тимон. Срамишь ты лес,

Разыгрывая роль врага людского.

Стань сам льстецом и преуспеть старайся

В том, что тебя сгубило! Гни колени;

Пусть каждый вздох владыки твоего

С тебя долой срывает тотчас шапку;

Хвали его гнуснейшие пороки,

Превозноси их. Ведь с тобою тоже

Так делали, а ты, развесив уши,

Бывало, как трактирщик, зазывал

Всех шедших мимо негодяев в гости:

Так есть резон, чтобы и сам ты стал

Мошенником; разбогатеешь снова

И снова все мошенникам раздашь.

А на меня похожим быть не думай.

Похожим на тебя? Тогда б отверг

Я сам себя.

Ты сам себя отверг,

Еще когда ты был самим собою.

Ты долго сумасбродствовал, а ныне

Стал дураком совсем. Ты полагаешь,

Что шумный твой слуга холодный ветер

Тебе рубашку станет согревать

Иль что к тебе в пажи наймутся эти

Деревья, пережившие орлов,

И будут бегать за тобою? Разве

Ручей холодный, подслащенный льдом,

Заменит освежающий напиток,

Что глушит после кутежей ночных

Поганый вкус во рту? Зови к себе

Всех, кто живет нагими и без крова,

Сопротивляясь грозным небесам;

Кто вынужден сносить борьбу стихий,

Но остается верным лишь природе, —

Вели им льстить тебе, и ты увидишь...

Что ты дурак. Проваливай.

Таким

Ты нравишься мне более, чем прежде.

А ты теперь мне более противен.

Но чем же?

Льстишь ты нищете.

Неправда,

Я просто говорю: ты — трус.

Зачем

Ты отыскал меня?

Чтоб побесить.

Забава подлецов и дураков.

Ты в этом удовольствие находишь?

Да, нахожу.

Что? Так и ты подлец?

Когда бы жизнь суровую ты выбрал,

Чтоб гордый нрав смирить, сказал бы я:

Весьма похвально это. Но ведь ты

Так не по доброй воле поступил.

Не будь ты нищим — вновь бы стал вельможей.

Желанная нужда переживает

Непрочный блеск богатства и всегда

Награждена бывает. Если полным

Довольство не бывает никогда,

То нищета довольствуется малым.

Мучительно богатство без довольства,

И хуже во сто раз, чем нищета,

Довольная собою. Ты столь жалок,

Что можешь только смерти пожелать...

...Но по иной причине, чем считает

Тот, кто еще ничтожнее меня.

Да где тебе понять, несчастный раб!

Тебя Фортуна ласковой рукой

С любовью никогда не обнимала,

А била как собаку. Если б ты,

Подобно мне, поднялся с детских лет

По всем ступеням наслажденья жизнью,

Командуя толпою слуг покорных, —

Ты с головой в разврате бы увяз,

В постелях шлюх растрачивая юность,

И ледяному голосу рассудка

Не стал бы ты внимать, а рвался б жадно

К желанному куску. Но для меня

Вселенная кондитерской являлась:

Так много языков, сердец и глаз

И уст служили мне, что я не знал

Куда девать их; был покрыт я ими,

Как дуб — листвой; но дунул зимний ветер, —

И листья разлетелись. Одинокий,

Нагой оставлен я на волю бурь;

И на меня, кто ведал лишь добро,

Легло все это бременем тяжелым.

Но ты — ты начал жизнь свою с лишений

И закалился в них. Так почему же

Людей ты ненавидишь? Ведь тебе

Они не льстили. Что давал ты им?

Коль хочешь проклинать, так прокляни

Ты своего отца за то, что он,

Оборвыш грязный, в час дурной сошелся

С какой-то попрошайкой и тебя,

Наследственную голь, соорудил.

Прочь! Не родись ты худшим из людей,

Ты тоже был бы плутом и льстецом!

А ты и до сих пор гордишься?

Да,

Горжусь, что я — не ты.

А я горжусь,

Что не был расточителем.

А я —

Что им остался. Будь в тебе одном

Мое богатство все, я и тогда

Повеситься тебе велел бы! Прочь!

Ах, если б в нем была заключена

Вся жизнь Афин, — ее бы я сожрал.

Возьми, хочу я пир украсить твой.

Ты общество мое сперва укрась

Своим уходом.

Лучше я украшу

Свое — твоим отсутствием.

Нет, так

Его ты не украсишь, а испортишь,

Не то я сам бы этого хотел.

Чего же ты Афинам пожелаешь?

Чтоб вихрем буйным ты по ним пронесся.

А хочешь — передай, что у меня

Есть золото. Ты видишь — вот оно.

Какой же смысл в нем здесь?

Большой и важный.

Оно тут спит и злу не служит.

Где же

Ты ночью спишь?

Под тем, что надо мной.

Где кормишься ты днем?

Где вижу пищу.

Ах, если б яд был веществом послушным...

Куда бы ты послал его, Тимон?

Твою еду приправить, Апемант.

Я не ем того, чего терпеть не могу.

Терпеть не можешь кизила?

Да, он такой же кислый, как ты.

Всем дуракам дурак!

Жаль, не настолько

Ты чист, чтоб мог я плюнуть на тебя.

Ты слишком гнусен даже для проклятий.

Чума тебя возьми!

Любой мерзавец

В сравнении с тобою — чистый голубь.

Нет злей заразы, чем твои слова.

Едва лишь я твое промолвлю имя,

Как порываюсь бить тебя, да руки

Мне страшно заразить.

Хотел бы я,

Чтобы они от слов моих отсохли.

Вон! Уходи, отродье псов паршивых!

Я в бешенстве, что ты еще не сдох.

Меня тошнит от вида твоего!

Ах, чтоб ты лопнул!

Прочь, наглец докучный!

Мне жаль и камень на тебя потратить.

Ты скот!

Раб!

Гад!

Подлец, подлец, подлец!

Я ненавижу этот лживый мир!

Ничто меня не привлекает в нем,

И даже то, что мне необходимо.

Итак, Тимон, готовь себе могилу,

Ты ляжешь там, где будет разлетаться

О камень гробовой морская пена,

И пусть в словах надгробных смерть твоя

Над жизнью человека посмеется.

О ты, приветливый цареубийца,

Орудье распри меж отцом и сыном!

О светоносный яркий осквернитель

Чистейшего супружеского ложа!

Отважный Марс! Ты, вечно юный, свежий,

Жених желанный, нежный и любимый,

Чей блеск растапливает снег священный,

Лежащий на коленях у Дианы.

Ты, видимое нами божество,

Несовместимого соединитель,

Ты по любому поводу способно

На языке любом заговорить.

О испытатель душ, вообрази,

Что люди жалкие, твои рабы,

Вдруг взбунтовались! Силою своею

Смертельную вражду посей меж ними

И править миром предоставь зверям.

Пусть будет так, но лишь когда умру я.

Пойду всем расскажу, что ты богат,

И тотчас же к тебе повалят толпы.

Что? Толпы?

Да.

Уйди, прошу тебя.

Живи и наслаждайся нищетою.

А ты живи, как жил. И так подохни!

Теперь мы квиты.

Снова появились

Подобия людей? Ешь, ешь, Тимон,

И проклинай их всех!

Чего вам нужно, воры?

Мы солдаты,

Не воры.

Вы и воры, и солдаты,

И женщин сыновья.

Нет, мы не воры,

А люди, ныне впавшие в нужду.

У вас одна нужда — еды побольше.

Так вот смотрите — есть в земле коренья,

Сто родников на протяженье мили,

Дубы, увешанные желудями,

Шиповника пурпурные плоды.

Природа вам, как щедрая хозяйка,

На всех кустах готовит сытный стол.

Нужда? Что за нужда?

Но мы не можем

Травой, плодами и водой питаться,

Как птицы, звери, рыбы.

Или есть

Самих зверей, и птиц, и рыб? Я знаю —

Должны вы есть людей. Но все ж спасибо

За то, что вы воруете открыто,

Личиною святош пренебрегая,

Хотя у нас в особенном почете

Прикрытое законом воровство.

Ну, подлые мошенники и воры,

Берите — вот вам золото. Сосите

Кровь пьяную из виноградных лоз,

Пока горячка вашу кровь не вспенит,

Тем самым вас избавив от петли.

Врачам не верьте: их лекарства — яд.

На их счету смертей гораздо больше,

Чем краж — на вашем. Вот, берите деньги,

А с ними — человеческие жизни.

Свершайте преступления, свершайте;

Ведь это ваше ремесло. Мы видим

Примеры грабежей повсюду. Солнце —

Первейший вор, и океан безбрежный

Обкрадывает силой притяженья.

Луна — нахалка и воровка тоже:

Свой бледный свет крадет она у солнца.

И океан ворует: растворяя

Луну в потоке слез своих соленых,

Он жидкостью питается ее[107].

Земля — такой же вор: она родит

И кормит тем навозом, что крадет

Из испражнений скотских и людских.

Все в мире — вор! Закон — узда и бич

Для вам подобных — грабит без опаски

В циническом могуществе своем.

Прочь! Грабьте же друг друга, ненавидьте

Самих себя. Вот золото еще:

Берите, режьте глотки без разбору.

Все воры, с кем бы вы ни повстречались.

Скорей в Афины! Взламывайте лавки;

Вы грабите грабителей. Смотрите

Не станьте только меньше воровать

Из-за того, что золото вам дал я.

Пусть вас оно в конце концов погубит.

Аминь!

О боги! Неужели этот жалкий,

Несчастный человек — хозяин мой?

Как низко пал он! Памятник чудесный

Прекрасных дел, поставленный так дурно!

Как изменила страшная нужда

Его когда-то благородный облик!

О, кто гнуснее может быть, чем тот,

Кто друга в бездну горя низведет?

Так диво ль, что врага мы предпочтем

Друзьям, коль верить им нельзя ни в чем?

По мне, открытый недоброжелатель

Достойнее, чем лживый прихлебатель.

Меня заметил он... Всю скорбь сейчас

Я изолью ему. Он господин мой,

И я хочу служить ему, как прежде.

Мой дорогой хозяин!

Прочь! Ты кто?

Как! Вы меня забыли?

Для чего

Такой вопрос? Я всех людей забыл,

Ты человек, — так и тебя забыл я.

Я бедный, честный ваш слуга.

Ну, значит,

Ты мне неведом... Честных я не знаю.

Вокруг меня все были негодяи,

Служившие мерзавцам за столом.

О, видят боги, ни один служитель

Так не скорбел о доле господина,

Как я скорблю.

Что вижу я? Ты плачешь?

Тогда приблизься. Ты мне полюбился

За то, что стал ты женщиной, нарушив

Обычаи мужчин с железным сердцем,

Что плачут лишь от похоти и смеха:

В них жалость спит... Перевернулся свет!

От смеха плачем мы, от горя — нет.

Признайте же меня, мой господин!

Поверьте скорби искренней! Позвольте,

Слугой у вас останусь я, покамест

Не исчерпаю скудных средств своих.

Как! У меня такой служитель был?

Участливый, честнейший, верный?.. Тронул

Ты душу одичавшую мою.

Дай поглядеть в твое лицо. Бесспорно,

Он женщиной рожден! — Простите мне

Поспешность, боги мудрые, с которой

Я осудил весь мир без исключенья!

Есть честный человек, я признаю,

Но лишь один — не ошибитесь, боги, —

Единственный! И тот — всего слуга. —

О, как хотел я всех возненавидеть!

Но ты, ты выкупил себя. Пусть так.

Кроме тебя, я проклинаю всех!

Однако ты не столь умен, как честен:

Предав меня, ты мог бы вмиг найти

Другую службу; часто ведь въезжают

В дома вторых господ на шее первых.

Скажи по правде — ибо сомневаться

Я должен и тогда, когда все ясно, —

Что кроется под верностью твоей?

Не алчность? Не корысть? Не лихоимство?.

Не схоже ль это с даром богача,

Который, принося подарок, хочет

Взамен раз в двадцать больше получить?

Нет, дорогой хозяин! Слишком поздно

Проникли в ваше сердце подозренья.

Ах, если бы они явились прежде,

В дни пиршеств! Но пришли они, увы,

Тогда, когда уж обнищали вы.

Нет, мне велит так совесть поступить,

Привязанность к вам, долг мой и любовь

К душе добрейшей, несравненной вашей.

Мне хочется заботиться о вас,

О вашей пище, о жилье... Поверьте,

Высокочтимейший мой господин,

Всю выгоду, которая меня

Ждала бы в будущем иль настоящем,

Я променял бы с радостью на то,

Чтоб к вам вернулись слава и богатство,

Вот лучшая награда мне была бы.

Так и случилось! Честный человек,

Единственный на свете, вот, возьми!

От нищеты моей послали боги

Сокровище тебе. Иди, будь счастлив.

Тебе я ставлю лишь одно условье:

Прочь от людей! Всех в мире ненавидь,

Всех проклинай! Забудь о состраданье,

И, прежде чем ты нищему подашь,

Пусть мясо у него сойдет с костей

От голода; бросай собакам то,

В чем ты откажешь человеку. Пусть

Людей поглотят тюрьмы! Пусть долги

Их превратят в ничто, смешают с грязью!

О род людской, стань лесом иссушенным!

Пускай недуги людям смерть несут

И кровь их вместе с ложью иссосут!

Прощай, желаю счастья.

О, позвольте

Остаться здесь и утешать вас!

Если

Проклятья ты не любишь, удались.

Дай бог, чтоб ты избавлен был судьбой

От встреч с людьми, а я — от встреч с тобой!

Нет, поскорей пойдем искать его.

Ведь упустив из рук своих барыш,

Ты своему карману сам вредишь.

Да, верно.

Ищи того, что ты желаешь, днем,

При свете, а не в сумраке ночном.

Пошли.

Ну, погодите, я сейчас вас встречу!

О золото, какой ты бог могучий,

Коль даже в этом храме, что грязнее

Свиного хлева, молятся тебе!

Да, это ты морскую пену пашешь,

Ведешь суда, почтение внушаешь

К рабам презренным. Будь и дальше чтимо,

И пусть поглотит самый злой недуг

Твоих ретивых и покорных слуг.

Я встречу их!

Достойнейший Тимон,

Недавний щедрый покровитель наш,

Приветствуем тебя.

Возможно ль? Дожил

Я до того, что двух увидел честных?

Вы столько делали добра нам, сударь!

Узнали мы, что вы ушли от света,

Предательски покинутый друзьями.

О люди, вы — сама неблагодарность!

Презренные натуры! Нет для вас

Достаточно суровой, тяжкой кары!

Как! Вас покинуть, вас, чье благородство,

Сияющее, как звезда, давало

Им все — и положение и жизнь!

Я возмущен, я не могу найти

Слова, в которые облечь возможно

Чудовищный объем измены этой.

Не облекай, пускай нагою ходит;

Тем лучше люди разглядят ее.

Раз вы честны, такими и останьтесь,

Натуры прочих ярче оттенив.

Он, как и я, мы шли дорогой жизни

Под благостным дождем твоих даров,

И сознавали это.

Да, честны вы!

Пришли мы предложить свои услуги...

Честнейшие создания! Но как

Воздать мне вам? Едите вы коренья

И пьете ледяную воду? Нет.

Для вас готовы мы на что угодно.

Вы, честные, прослышали, конечно,

Что у меня есть золото, не так ли?

Скажите правду, искренние люди!

Есть слух такой, мой добрый покровитель,

Но я и друг мой не затем пришли.

Какие честные, прямые души!

А ты, наверно, лучше всех в Афинах

Обман рисуешь. Право, лучше всех.

Обман тебе дается.

Я стараюсь.

Вот-вот, и я об этом говорю.

А что до выдумок твоих, поэт,

Изяществом и нежностью набиты

Твои стихотворенья. Ты, пожалуй,

Еще естественней в своем искусстве.

Но, честные друзья, сказать вам должен,

Что есть один порок у вас, — конечно,

Не столь уж он чудовищен, чтоб вы

Трудились исправляться.

А какой?

Скажите нам!

Обидитесь, пожалуй.

Нет, будем благодарны...

В самом деле?

Не сомневайтесь, сударь!

Дело в том,

Что верите мошенникам вы оба,

Которые вас страшно надувают.

Ужели, сударь?

Да, их ложь и фальшь

Вы слышите, и видите притворство,

И в грязные делишки их проникли,

Но все-таки они любимы вами;

Вы кормите их, преданы вы им,

Хотя, поверьте, это негодяи.

Таких не знаю я...

И я не знаю...

Послушайте, я очень вас люблю

И золота вам дам, избавьтесь только

От этих подлецов. Повесьте их,

Зарежьте, утопите их в канаве,

Иль как-нибудь иначе изведите,

Потом ко мне явитесь. Я вам дам

Немало золота!

Но кто они?

Скажите имя.

Если разойдетесь

Вы в разные концы, то все равно

Любой из вас останется вдвоем;

И стой отдельно каждый друг от друга,

Архиподлец с ним целое составит.

Ты хочешь, чтобы там, где ты стоишь,

Двух негодяев не было, тогда

К нему не приближайся.

Хочешь ты,

Чтоб там, где ты находишься, стоял

Один мерзавец, — так покинь его!

Прочь! Сгиньте!

Вот вам золото, мерзавцы!

За ним пришли вы? Для меня трудились?

Что ж, получайте плату! Ты — алхимик,

Так из побоев золото добудь.

Собаки подлые, злодеи! Вон!

Поверьте, говорить с ним безнадежно;

Так занят он собою, что ему

Противны все другие.

Проводи нас

В его пещеру, там уж будет видно.

Афинянам мы дали обещанье

Поговорить с ним.

Не всегда бывают

В одном и том же настроенье люди.

Его согнули горести и время;

Но то же время, щедро наградив

Его богатством, может все загладить.

Веди нас. Там посмотрим.

Вот пещера.

Да будут в ней покой и мир. — Тимон!

Тимон! Поговори с друзьями. Выйди!

Виднейшие сенаторы Афин

Явились от лица своих сограждан

Приветствовать тебя. Поговори

С вельможами, достойнейший Тимон!

Испепели их, нежащее солнце!

Ну, говорите, чтоб вам провалиться!

Пускай нарыв у вас на языке

За слово правды вскочит, а за ложь

Пусть целиком язык сгниет, и вы,

Беседуя, проглотите его.

Тимон достойный...

...Лишь таких, как вы,

Равно как и Тимона, вы достойны.

Тебе, Тимон, сенаторы Афин

Шлют свой привет.

Я их благодарю.

Послал бы я чуму им в дар, когда бы

Сумел поймать ее для них.

Забудь

То, в чем мы сами каемся теперь.

Сенаторы, явив единодушно

Свою любовь к тебе, покорно просят

В Афины возвратиться снова. Ждут

Высокие посты тебя и слава,

Не премини воспользоваться ими.

Признали мы, что ошибались грубо,

Забыв твои заслуги, и сенат,

Меняющий свои решенья редко,

Но осознав, в конце концов, что́ значит

Твое отсутствие в Афинах, понял,

Что, в помощи Тимону отказав,

Обрек себя он этим на паденье.

Сенат послал нас объявить тебе

О горестном раскаянье своем

И ценную награду предложить,

Которая с избытком возместит

Все прежние тяжелые обиды.

Да, ждут тебя такие груды денег,

Такой почет, что вычеркнут они

Обиды из души твоей и впишут

В нее слова любви, чтоб вечно ты

Читал их.

Вы меня очаровали!

Я изумлен до слез! Что ж, если вы

Одолжите мне сердце дурака

И женские глаза, так я поплачу

От ваших слов, достойные вельможи.

Будь милостив и с нами возвратись

В Афины — нашу и твою отчизну,

И стань правителем. Ты будешь встречен

Всеобщей радостью и облечен

Неограниченной и полной властью.

Вновь имя доброе твое начнет

Звучать в устах, как только мы дадим

Отпор свирепому Алкивиаду,

Который, вепрю дикому подобно,

С корнями злобно вырывает мир

В своей отчизне.

И афинским стенам

Своим мечом ужасным угрожает.

Поэтому, Тимон...

Что ж, я готов...

И поступлю поэтому я так:

Коль он начнет крошить моих сограждан,

От имени Тимона передайте,

Что дела нет до этого Тимону!

А если он прекрасные Афины

Опустошит, почтенных наших старцев

За бороды таскать начнет, отдаст

Священных наших дев на поруганье

Войне безумной, зверской и жестокой, —

От имени Тимона передайте,

Что я, скорбя о старых и о юных,

Сказать ему могу лишь только то,

Что дела нет до этого Тимону.

Пусть дальше зло творит! Об их ножах

Заботиться не стоит вам, покуда

У вас хватает глоток для расправы.

Что до меня, то ножичек карманный

Во вражьем стане выше я ценю,

Чем самое почтеннейшее горло

Афинское. Вверяю вас защите

Богов благоволящих, точно так же

Как вверил бы тюремщику воров.

Вы убедились сами, — все напрасно.

Ступайте же.

Перед приходом вашим

Надгробную писал себе я надпись,

Ее увидят завтра. Наступает

Конец моим страданиям земным,

В богатстве и здоровье состоявшим.

Ничтожество сулит мне все на свете.

Ступайте! Попытайтесь жить. Пускай

Алкивиад чумою станет вам,

А вы — ему. Удастся жить — живите!

Слова напрасно тратим мы.

Но все же

Свою страну люблю я и не рад

Всеобщему крушенью, как об этом

Трубит молва.

Вот это речь другая.

Привет моим любезным землякам!

Твои уста слова такие красят.

И в уши наши входят, как в ворота

Прославленный вошел бы триумфатор.

Поклон мой всем. Скажите им, что я,

Желая их освободить от горя,

От боли, страха пред врагом, потерь,

От мук любви и прочих бед случайных,

Каким подвержен хрупкий челн природы

На трудном жизненном пути, — решил

Им добрую услугу оказать.

Я научу, как надо отвратить

Алкивиада яростную злобу.

Мне это нравится. Он к нам вернется.

Есть дерево вблизи моей пещеры,

Его срубить я собираюсь вскоре,

Так передайте же моим друзьям,

Афинянам всех званий и сословий:

Кто ищет избавленья от страданий,

Пусть поспешит сюда, пока топор мой

Не уничтожил дерево, и пусть

Повесится на нем! Привет им всем!

Не беспокойте же Тимона. Он

Останется таким же, как и был.

Не приходите больше, но скажите

Афинянам, что вечное жилище

Воздвиг себе Тимон на берегу,

Который каждый день прилив соленый,

Шумя и пенясь, кроет. Приходите

Туда, и пусть надгробный камень мой

Послужит прорицаньем вам. — Уста,

Излив всю горечь, смолкните навек.

Пускай чума исправит зло! Пусть люди

При жизни создают одни гробы

И смерти, как награды лучшей, ждут.

Затмись, о солнце, больше не свети,

Конец приходит моему пути.

Обида в нем срослась неотделимо

С душой.

Надежды наши на него

Все рухнули. Вернемся и посмотрим,

Какие меры могут нашу гибель

Предотвратить.

Да, медлить нам нельзя.

Тяжелое открытье! В самом деле

Так многочисленны его войска,

Как ты сказал?

И даже больше. Если

Судить по быстроте передвиженья,

Они здесь будут очень скоро.

Гибель

Грозит нам, если не вернут Тимона.

Я встретил их гонца — он старый друг мой.

Хоть мы и во враждебных лагерях,

Но все ж приязнь осилила вражду,

И мы разговорились с ним. Его

Послал Алкивиад с письмом к Тимону,

Прося Тимона присоединиться

К походу на Афины, потому что

Тимон его причиной был отчасти.

Вот и собратья наши.

О Тимоне

И речи быть не может; все пропало!

Уж слышен барабанный бой врага.

От страшного движенья вражьих войск

Пыль в воздухе столбом стоит. Скорей!

Пора отпор готовить им! Пойдем.

Враг победит, боюсь, и мы падем.

По описанью судя, это здесь. —

Эй, кто там? Отзовись! Эй! — Нет ответа.

Да что это? Тимон скончался? Верно,

Зверь растерзал его — людей тут нет.

Конечно, мертв он — вот его могила.

Есть надпись, да читать я не умею.

Не снять ли оттиск воском? Наш начальник

Все письмена умеет разбирать,

Он опытен, хоть и не стар годами.

Наверно, осадил уж он Афины,

И цель его — их превратить в руины.

Трубите грозный наш приход Афинам,

Трусливым и развратным!

До сих пор

Вы правили и произвол творили,

Мерилом справедливости считая

Лишь вашу волю. До сих пор и я

И те, кто спал под сенью вашей власти,

Скитались, руки опустив, и тщетно

Скорбь изливали. Но пришла пора —

Проснулась сокрушающая сила

В просителе и вырвалась наружу,

Крича: «Довольно!» Наступило время

Покорному страданию усесться

И отдыхать в удобных ваших креслах,

А наглости с набитым кошельком

Бежать и от испуга задохнуться.

О молодой достойный вождь, когда

Ты месть еще лелеял только в мыслях

И силы не имел, а мы — причин

Тебя бояться, — мы к тебе являлись

Пролить бальзам на бешенство твое,

Стремясь неблагодарность нашу сгладить

Почтением, ее превосходящим.

И мы старались также, как могли,

С Афинами Тимона примирить,

Послав к нему просителей покорных

И обещанья щедрые давая.

Не все неблагодарны мы, не все

Заслуживаем грозного удара.

Не те, кто эти стены воздвигал,

Тебе обиду в прошлом нанесли,

Да и не так уж велика она,

Чтоб эти стены, башни, школы пали.

Виновников изгнанья твоего

Уж нет в живых! Позор поступка их

Разбил им сердце. Славный вождь, войди

Под сенью реющих знамен в наш город

И каждого десятого казни,

Коль месть твоя настолько жаждет пищи,

Которою гнушается природа.

Десятой долей удовлетворись:

Того, кто вынет меченую кость,

Вели казнить.

Ты оскорблен не всеми.

Невинный за виновных не ответчик.

Ты должен знать, что не передаются

Проступки, словно земли, по наследству.

Итак, наш соотечественник славный,

Введи войска в наш город, но оставь

За стенами его свой лютый гнев.

Щади Афины — колыбель свою,

И тех людей, кого погубишь ты

С твоими оскорбителями вместе!

К своим стадам, как пастырь, подойди

И отбери животных зараженных,

Но всех не убивай.

Того, что хочешь,

Скорей достигнуть можешь ты улыбкой,

Чем прорубая путь мечом.

Ворот

Ногой коснешься ты, и пред тобою

Они откроются, когда вперед

Пошлешь ты сердце доброе сказать,

Что входишь к нам как друг.

Брось нам перчатку

Или любую вещь в залог того,

Что ты использовать оружье хочешь

Затем лишь, чтобы получить возмездье,

А не губить нас. Пусть твои войска

Войдут к нам и стоят у нас, покуда

Мы всех твоих желаний не исполним.

Да будет так! Вот вам моя перчатка.

Берите. Вниз спуститесь и откройте

Незащищенные ворота ваши.

Из всех врагов Тимона и моих

Падут лишь те, которых сами вы

Прикажете подвергнуть наказанью, —

И более никто. Чтоб вас вполне

В моих благих намереньях уверить,

Я объявляю: ни один солдат

Покинуть своего поста не смеет

Или нарушить жизни ход в Афинах;

Клянусь вам, что ослушник будет призван

К строжайшему ответу по закону.

Какие благородные слова!

Спускайтесь и сдержите обещанье.

Начальник храбрый мой! Тимон скончался,

На берегу морском он похоронен.

Пусть эта надпись на его надгробье

И этот мягкий слепок восковой

Ответят за невежество мое.

«Здесь жалкое тело лежит, разлученное с жалкой душою,

Не все ли равно, кем я был. Порази всех вас, небо, чумою!

Себя схоронил здесь Тимон, ненавидевший мир и людей,

Пройдя, прокляните его и ступайте дорогой своей».

Мне ясно, что ты чувствовал пред смертью.

Хоть ты на скорбь людей смотрел с презреньем,

Пренебрегал потоком наших мыслей

И каплями скупыми слез людских,

Но мощный ум твой подсказал тебе,

Как вынудить Нептуна самого

Неутомимо на твоей могиле

Оплакивать прощенные проступки.

Ты умер, благороднейший Тимон,

И мы тебя еще не раз помянем.

Ведите же меня в родной ваш город,

И я соединю свой меч с оливой.

Пускай война рождает мир, а мир,

Войну смирив, отныне будет свят.

Мир и война друг друга исцелят.

Бей, барабан!