Цимбелин[125]
Действующие лица[126]
Цимбелин, король Британии
Клотен, сын королевы от первого брака
Леонат Постум, муж Имогены
Беларий, изгнанный вельможа, скрывающийся под именем Моргана
Арвираг, Гвидерий — сыновья Цимбелина, скрывающиеся под именами Полидора и Кадвала, мнимых сыновей Моргана
Филарио, друг Постума, Якимо, друг Филарио — итальянцы
Француз, друг Филарио
Кай Луций, римский полководец
Римский военачальник
Два британских военачальника
Пизанио, слуга Постума
Корнелий, врач
Два дворянина
Два тюремщика
Королева, жена Цимбелина
Имогена, дочь Цимбелина от первого брака
Елена, прислужница Имогены
Вельможи, дамы, римские сенаторы, трибуны, призраки, прорицатель, голландец, испанец, музыканты, офицеры, солдаты, гонцы и слуги
Место действия — Британия и Италия
Акт I
Сцена 1
Британия. Сад за дворцом Цимбелина.
Входят два дворянина.
Кого ни встретишь — вид у всех унылый.
Не столь покорен дух наш небесам,
Сколь королю придворные. Все тщатся
Монарху подражать.
Но что случилось?
Дочь и наследницу свою король
За сына королевы прочил замуж
(Король ведь на вдове женат); а дочь
Другого полюбила; он хоть беден,
Но человек достойный. Брак свершился,
И вот она в темнице, он — в изгнанье.
Все с виду хмуры, хоть один король
Скорбит глубоко.
Только ли король?
И тот, кто потерял ее, конечно;
И королева, жаждавшая сына
На ней женить. А те, кто носит маску
Печали на глазах у короля,
В душе ликуют, радуясь причине
Своей притворной грусти.
Почему же?
Тот, кто принцессу упустил, так низок,
Что недостоин даже низких слов.
А тот, кто овладел (ее рукою —
Хотел сказать я) и за это изгнан,
Таков, что, обойди хоть целый мир,
И все равно нигде найти не сможешь
Соперника ему по совершенной,
Не знающей изъянов красоте
Души и тела.
Похвала чрезмерна.
Нет, только соразмерна. Я скорее
Приуменьшил достоинства его,
Чем переоценил.
Кто он? Откуда?
Я знаю род его лишь в двух коленах.
Его отец Сицилий славно бился,
Когда Кассивелаун шел на римлян[127],
Потом служил Тенакцию, который
Пожаловал ему за храбрость земли
И Леонатом за нее прозвал.
Еще двух сыновей имел Сицилий;
Те пали на войне с мечом в руках,
И он (уж старый и детей любивший)
Удара этого не снес и умер.
Его жена, родив на свет того,
О ком здесь речь, скончалась. Наш король
Берет на попечение младенца
И нарекает: Постум Леонат;
Растит и делает пажом; дает
Все знания, что юности доступны,
И мальчик их впивает словно воздух —
Учителя за ним не поспевают.
А вскоре зримы стали и плоды:
Его (столь редкий случай!) все любили
И восхваляли при дворе. Для юных
Он был примером, для мужей в летах —
Зерцалом совершенства, и для старцев
Поводырем. Принцесса доказала,
Его избрав (за что понес он кару),
Как высоко она его ценила,
И явствует из выбора ее,
Что он за человек.
Его я чту
По одному уж вашему рассказу.
А дочь у короля одна?
Одна.
Двух сыновей имел он, — коль угодно,
Я расскажу. Был старший сын трех лет,
Второй еще грудным, когда обоих
Похитили из детской, и о них
Никто доныне ничего не знает.
А сколько лет с тех пор минуло?
Двадцать.
Украсть детей у короля? Неужто
Так плохо стерегли их и искали,
Что не нашли следов?
Да; как ни странно,
Как ни смешна подобная небрежность,
Но это так...
Я верю вам вполне.
Нам надо удалиться: вон идут
Сам Постум, королева и принцесса.
Уходят.
Входят королева, Постум и Имогена.
Нет, дочь моя, поверь: хоть и клевещут
На мачех часто, нет во мне и тени
Враждебных чувств; ты узница моя,
Но твой тюремщик сам тебе вручает
Ключ от темницы. — Постум, а за вас
Ходатайствовать буду я, как только
Смягчить сумею сердце короля.
Сейчас он в гневе; право, вам бы лучше
На время подчиниться приговору.
Пусть разум вас вооружит терпеньем.
Я еду.
Да, опасность велика.
Терзаниям любви запретной вашей
Сочувствуя, я выйду в сад, хоть вас
Король вдвоем велел не оставлять.
(Уходит.)
О доброта притворная! Как нежно
Змея ласкает жертву, больно жаля. —
Супруг любимый! Страшен гнев отца,
Но надо мной, хранящей долг священный,
Его бессильна ярость. Уезжай!
Я ж под обстрелом злобных глаз останусь
И силу жизни буду черпать в том,
Что я тобой — сокровищем — владею,
Что свидимся мы вновь.
Моя царица!
Любовь моя! О милая, не плачь,
Иначе повод я подам к упрекам
В чувствительности большей, чем мужчине
Пристало. Буду самым верным я
Из всех мужей, святую клятву давших.
Филарио, друг моего отца,
Мне в Риме даст приют, хоть лишь по письмам
Мы с ним знакомы. Мне туда пиши,
Владычица моя; я стану жадно
Впивать слова твои, хотя б из желчи
Чернила были.
Входит королева.
О, скорей! Расстаньтесь!
Коль явится король, то на меня
Падет его неистовая злоба.
(В сторону.)
Я приведу его сюда сама;
Поссорившись со мной, он щедро платит
Потом за примирение.
(Уходит.)
Когда бы
Всю жизнь прощались мы, разлуки горечь
Все только возрастала бы. Прощай!
Нет, погоди немного!
Ведь даже на прогулку уезжая,
Со мною дольше бы прощался ты.
Смотри — вот перстень матери моей.
Возьми его, любимый, и храни,
Пока другой жены не изберешь,
Когда меня не станет.
Что? Другой?
О небеса, мне эту сохраните!
Ее одну! Пусть смерть меня избавит
От ласк другой жены.
(Надевая кольцо.)
Останься здесь,
Пока я жив. — Прекрасная моя!
Когда свою ничтожность дал в обмен
Я за любовь твою, неисчислимый
Убыток понесла ты, — так и ныне
Я выгадал, подарками меняясь.
Возьми на память и носи вот эти
Любви оковы; их я надеваю
(надевает ей на руку браслет)
На узницу прелестную.
О боги!
Когда ж опять мы свидимся?
Входят Цимбелин и вельможи.
Король!
Бесчестный, вон! Прочь с глаз моих! И если
Ты двор еще хоть раз обременишь
Присутствием своим, конец тебе!
Ты яд в крови моей!
Храни вас небо
И всех достойных здесь. Я ухожу.
(Уходит.)
У смерти мук ужасней быть не может!
Ты, лживая преступница! Могла бы
Ты молодость мою вернуть — так нет,
Меня ты на год старишь.
Государь,
Себе волненьем злобным не вредите.
Ваш гнев меня не тронет. Скорбь во мне
Убила страх и совести укоры.
И послушанье? Кротость?
Тем, кто был
Лишен надежды, чуждо послушанье.
Принц должен был твоим супругом стать!
И счастье, что не стал. Орла избрав,
Я коршуна отвергла.
Ты нищего взяла! Хотела ты
Ничтожество на трон мой возвести?
Нет, новым блеском трон ваш озарить.
И это дочь моя? Ах, негодяйка!
Вы, вы виной, что Постума люблю я!
Вы нас растили вместе. Он достоин
Прекраснейшей из всех на свете женщин!
Я перед ним ничто!
Она безумна!
Почти! — О небо, помоги! — Ах, если б
Отец мой был пастух, а Леонат
Сын пастуха-соседа!
Входит королева.
Замолчи!
(Королеве.)
Они опять встречались! — Мой приказ
Нарушили вы вновь. — Убрать ее,
И под замок!
Ах, успокойтесь! Тише! —
Дочь милая, сдержись! — Мой повелитель,
Оставьте нас одних и постарайтесь
Развлечься...
Нет. Пусть день за днем от горя
Кровь иссыхает в ней! Пускай она,
Состарившись, умрет в своем безумье.
(Уходит.)
(Имогене)
Стыдись же! Уступи!
Входит Пизанио.
Вот твой слуга.
(К Пизанио.)
Что скажешь?
Сын ваш только что напал
На господина моего.
О небо!
Надеюсь я, несчастья не случилось?
Могло случиться, но хозяин мой
Скорей играл беззлобно с ним, чем дрался.
Поблизости случившиеся люди
Разняли их.
Ах так? Я очень рада.
Ваш сын в ладу с моим отцом! Напасть
На изгнанного! Нет, каков храбрец!
В пустыне им сойтись бы, так с иглою
Стояла бы я рядом и колола
Того, кто отступает. — Почему
Ты господина своего оставил?
Он так велел и, не позволив в гавань
Его сопровождать, наказ мне дал,
Как вам служить, — коль вам угодно будет
Принять мои услуги.
Он был верным
Слугою вам, и я могу поклясться,
Что будет им и впредь.
Благодарю вас.
(Имогене)
Пройдемся вместе.
(к Пизанио)
Через полчаса
Поговорим. Ты сходишь на корабль
К супругу моему. Теперь оставь нас.
Уходят.
Сцена 2
Входят Клотен и двое вельмож.
Принц, я бы советовал вам переменить рубашку. Вы так распалены неистовым поединком, что пар валит от вас, как от только чго принесенной жертвы. Ветер входит туда же, откуда выходит, но никакой ветер так не благоухает, как то, что испускаете вы.
Я меняю рубашку, только когда она окровавлена. Вывел я его из строя?
(в сторону)
Ей-богу, нет. Даже из себя не вывел.
Вывели из строя? Если вы не ранили его, значит он весь — один дырявый скелет; у него не тело, а проезжая дорога для шпаг, если вы не ранили его.
(в сторону)
Его шпага избегала противника, как должник кредитора; она ходила стороной.
Негодяй не мог устоять передо мною!
(в сторону)
Как же он мог устоять, когда не стоял, а шел прямо на тебя!
Кто устоит перед вами! У вас и так достаточно земель, а противник, отходя, уступал вам еще и ту землю, что была под ним.
(в сторону)
В ней не больше дюймов, чем у тебя океанов. Олухи!
Ух, как я зол, что нас растащили!
(в сторону)
И я! А то бы ты шлепнулся и показал нам, какой длины бывает дурак врастяжку.
И как это она могла влюбиться в такого мерзавца и отказать мне!
(в сторону)
Да, если правильный выбор — грех, не спастись ей от вечного проклятия.
Принц, я всегда говорил вам, что ее красота и разум не в ладу друг с другом. Лицо ее так и светится красотой, но я не замечал, чтобы ум у нее был светлый.
(в сторону)
Еще бы! Она боится светить на дураков, чтобы ей не повредило отражение.
Пойдем ко мне. Все-таки досадно, что из этой встречи не вышло беды.
(в сторону)
Не нахожу. Ну убили бы осла — так это еще небольшая беда.
Идете вы с нами?
Я вскоре последую за вами, принц.
Ну нет, идем все вместе.
Извольте, ваше высочество.
Уходят.
Сцена 3
Комната во дворце Цимбелина.
Входят Имогена и Пизанио.
Хотела б я, чтоб врос ты в берег моря
И каждый вопрошал корабль. А вдруг
Напишет муж и не дойдет письмо?
Потеря эта то же, что утрата
Прощенья узнику! Какое слово
Последним он сказал?
«Моя принцесса».
Махал платком он?
Да, его целуя.
Бездушный холст счастливее меня!
И это все?
Нет, госпожа. Пока
Я мог средь прочих различать его,
На палубе стоял он и махал
Платком своим, перчаткой или шляпой,
И по его волненью было видно,
Что так же рвался он душой назад,
Как несся вдаль корабль.
Ты должен был
Глаз не сводить с него, пока не стал бы
Он меньше ворона.
Я так и сделал.
А я — я проглядела бы глаза,
А все следила бы за тем, как он
Становится все меньше, меньше, меньше
И тоньше кончика моей иглы;
Покуда он совсем бы не исчез,
Как мошка в воздухе; тогда лишь взор,
Рыдая, отвела бы. Ах, когда же,
Пизанио, о нем услышу я?
При первой же возможности, принцесса.
Я не простилась с ним, а мне хотелось
Еще так много важного поведать.
Когда мы расставались, не успела
Ему я ни сказать, как стану думать
И день и ночь о нем; ни клятву взять,
Что он мне в этом Риме не изменит
С какой-нибудь лукавой итальянкой;
Ни попросить, чтоб на рассвете, в полдень
И в полночь к небесам его молитва
Взлетала и встречала там мою;
Ни дать ему, слова любви прервав,
Прощальный поцелуй. Отец ворвался,
Подобно злому северному ветру,
И почки сбил, готовые расцвесть.
Входит придворная дама.
Вас ждет ее величество, принцесса.
(к Пизанио)
Исполни все, что приказала я,
Иду я к королеве.
Все исполню.
Уходят.
Сцена 4
Рим. В доме Филарио.
Входят Филарио, Якимо, француз, голландец и испанец.
Поверьте, синьор, я знал его в Британии. Слава его росла, и все ждали, что он оправдает те достоинства, которые ему теперь приписывают. Но я взирал на него без всякого восхищения, хотя уж и тогда рядом с ним вывешивали список его доблестей, так что я мог прочитать его по пунктам.
Ты говоришь о временах, когда он еще не обладал всеми теми совершенствами души и тела, которые украшают его теперь.
Я встретил его во Франции, но там было немало людей, которые не хуже его умели смотреть на солнце, не жмурясь.
А вся эта история с женитьбой на дочери короля! Его теперь судят скорее по достоинствам принцессы, чем по его собственным, потому так и превозносят.
И потом это изгнанье...
Вот-вот — сторонники принцессы, оплакивающие ее горе и печальную разлуку, как раз и рады возвеличить этого Постума. Своей хвалой они стараются доказать, что она сделала правильный выбор. Выйди она замуж за нищего, не обладающего всеми совершенствами, такой поступок не выдержал бы и самого легкого обстрела. Но каким образом он поселился у вас? Как вы завели с ним знакомство?
Мы с его отцом оба были воинами, вместе сражались. И не раз я ему бывал обязан жизнью.
Входит Постум.
Вот идет наш британец. Примите его, как подобает людям вашего положения принять достойного чужеземца. (Знакомит с Постумом.) Прошу вас всех поближе познакомиться с моим благородным гостем и другом. Он достоин вашей дружбы, и время скоро убедит вас в его доблестях, поэтому сейчас, в его присутствии, я не стану воздавать ему хвалу.
По-моему, мы с вами уже встречались в Орлеане?
Да, и с того времени я ваш неоплатный должник. Вы оказали мне так много любезностей, что, сколько бы я ни старался уплатить свой долг, я так и не смог бы расплатиться до конца.
О, вы преувеличиваете мою ничтожную услугу. Я рад был примирить вас с моим земляком. Было бы обидно, если бы такая пустячная ссора привела к кровавой развязке.
Простите, сударь, тогда я был молодым путешественником и предпочитал поступать по-своему, а не руководствоваться мнением людей более опытных. Теперь — прошу не счесть это хвастовством — я стал рассудительнее и все же считаю, что повод для ссоры был в тот раз не так уж ничтожен.
Может быть, но, во всяком случае, не стоило решать спор мечами. Особенно таким противникам, как вы. Ведь ваш поединок мог кончиться только смертью одного или обоих.
Не будет ли нескромностью спросить, что́ послужило причиной этой ссоры?
О нет! Ссора произошла публично, и нет никаких оснований о ней умалчивать. Это было очень похоже на наш вчерашний спор, когда каждый из нас превозносил красавиц своей страны. В те дни этот дворянин утверждал и был готов подтвердить свое мнение кровью, что его дама прекраснее, добродетельнее, умнее, а главное, неприступнее, чем самая прелестная дама Франции.
А теперь либо эта дама скончалась, либо ее рыцарь уже не настаивает на своем утверждении?
Я остался при своем мнении, так же как она при своей добродетели.
Но не станете же вы утверждать, что она превосходит наших итальянок?
Если меня к этому принудят, как тогда во Франции, я не отступлюсь от своего мнения; пусть даже меня сочтут не ее возлюбленным, а лишь поклонником ее совершенств.
Как! Сравнить ее по красоте и добродетели с итальянками! Нет, это даже при игре словами слишком лестно для любой британской дамы! Пусть она даже превосходит всех дам, которых я знаю, как этот перстень на вашем пальце превосходит все перстни, которые мне доводилось видеть, — я и тогда скажу: она лучше многих! Но ведь я не видел самого лучшего в мире перстня, а вы — лучшей в мире дамы.
Я оцениваю ее по ее собственным достоинствам, так же как и свой перстень.
А как вы их оцениваете?
Выше всех даров вселенной.
Значит, ваша несравненная дама умерла, если такую безделушку вы оцениваете выше ее?
Вы ошибаетесь. Перстень может быть куплен или подарен. Куплен тем, у кого есть достаточно денег для покупки, подарен тому, кто заслуживает такого подарка. Дама, о которой я говорю, не может быть куплена. Она — дар богов.
И боги поднесли ее в дар вам?
Да, и по милости богов она останется моей.
Конечно, по имени вы можете считать ее своей. Но знаете, утки любят ловить рыбу в соседском пруду. Перстень ваш тоже может быть украден. Итак, оба ваши бесценные сокровища ненадежны. Ловкий вор и опытный волокита могут лишить вас и той и другой драгоценности.
Никогда! Во всей Италии не найдется такого искусного волокиты, который мог бы одержать победу над честью владычицы моего сердца. Воров у вас здесь достаточно, не сомневаюсь, и тем не менее за свой перстень я тоже не боюсь.
Прекратите этот разговор, синьоры.
Охотно. Мне очень приятно, что этот достойный синьор не считает меня чужим. Мы с ним сразу сблизились.
Вы в этом уверены? Один разговор, раз в пять длиннее этого, и я отбил бы у вас вашу красавицу. Представься мне только случай поухаживать за ней, я бы мигом заставил ее сдаться.
Ну нет!
Я готов побиться об заклад на половину моего состояния против вашего перстня, хотя, на мой взгляд, оно стоит несколько больше. Но ведь я оспариваю не столько честь вашей дамы, сколько вашу уверенность в ней. А для того чтобы мое предложение не оскорбило вас, я готов попытаться соблазнить любую женщину в мире, а не вашу даму.
Вы заблуждаетесь в своих чересчур смелых утверждениях. Я не сомневаюсь, что ваши попытки встретят то, чего заслуживают.
Что же?
Отказ. Хотя подобная попытка, как вы ее называете, заслуживает не только отказа, но и наказания.
Синьоры, довольно. Ваш спор возник внезапно, пусть он так же и закончится. Прошу вас сначала познакомиться поближе.
Я готов ответить за свои слова не только своим состоянием, но и состоянием своих родных.
Какую даму вы избираете для своей попытки?
Вашу, которую вы считаете такой недоступной и верной. Ставлю десять тысяч дукатов против вашего перстня! Но вы должны дать мне возможность проникнуть во дворец принцессы, и, не больше чем после второго свидания, я вам привезу ее честь, хоть вы и считаете ее такой неприступной.
Против вашего золота я тоже ставлю золото! Этот перстень дорог мне, как мой палец, — он часть его.
И вы боитесь его потерять? Но заплатите вы даже миллион за золотник женского мяса, вам и тогда не уберечь его от порчи. Впрочем, я вижу, что для вас она святыня и потому вы так боитесь.
Ваш язык болтает по привычке; я надеюсь, что намерения у вас не столь бесчестны.
Я хозяин своему слову и клянусь, я готов отвечать за предложенный мной заклад.
Да? Ну что же, я готов отдать в залог мой перстень до вашего возвращения. Мы подпишем договор по всей форме. Добродетель моей дамы стоит выше всех ваших недостойных замыслов, ей нечего опасаться. Ну, так я принимаю ваш вызов. Вот мой перстень!
Я не допущу такого заклада!
Клянусь богами, заклад состоялся! Если я не привезу вам достаточных доказательств, что насладился владычицей вашего сердца, то мои десять тысяч дукатов принадлежат вам вместе с перстнем. Если я вернусь, оставив ее такой же непорочной, какой вы ее считаете, то она — ваше сокровище, и ваш перстень и мое золото принадлежат вам. Но все это при том условии, что вы мне дадите рекомендательное письмо и я получу к ней свободный доступ.
Согласен! Но и я поставлю условие. Если вы по возвращении доставите мне явные доказательства вашей победы — мы с вами не враги, ибо в таком случае дама не стоит нашего спора. Если же она отвергнет вас и вы не сможете доказать ее измены, то вы с мечом в руках ответите мне за ваше оскорбительное мнение о ней, за дерзкое покушение на ее честь!
По рукам! Я согласен. Мы скрепим наш спор договором, и я немедленно отправляюсь в Британию. Боюсь, что, если буду медлить, пыл ваш угаснет и наш заклад зачахнет без пищи. Иду за деньгами, и мы сейчас же составим письменное условие.
Согласен!
Постум и Якимо уходят.
Как вы полагаете, они доведут спор до конца?
Да, Якимо не отступится. Пойдем за ними!
Уходят.
Сцена 5
Британия. Комната во дворце Цимбелина.
Входят королева, придворные дамы и Корнелий.
Скорей, пока роса, цветов нарвите.
А у кого их список?
У меня.
Ступайте!
Придворные дамы уходят.
Ну, доктор, ты мне снадобья принес?
Да, государыня; вот здесь они.
(Подает ей ящичек.)
Но умоляю вас, не обижайтесь
На мой вопрос — он совестью подсказан;
К чему вам эти страшные составы,
Ведущие хоть медленно, но верно
К ужасной смерти?
Доктор, твой вопрос
Мне странен. Не твоей ли ученицей
Была я долго? И не ты ль меня
Учил, как надо составлять лекарства?
Их очищать? Хранить? Король и тот
Хвалил мое уменье. Если в этом
Я преуспела (ты ведь не считаешь,
Что я в связи с нечистым), так не должно ль
Мне расширять познания свои
На опытах? Я силу этих зелий
Испробую, не бойся, не на людях —
На тварях, недостойных и петли.
Я действие составов изучу,
Противоядья применю, узнав
Все свойства их.
Но опыты такие
Ожесточают сердце, ваша милость.
За действием отравы наблюдать
И тягостно и вредно.
Успокойся!
Входит Пизанио.
(в сторону.)
А, льстивый плут! С тебя я и начну.
Враг сына моего, за господина
Горой стоишь ты.
(Громко.)
Это ты, Пизанио? —
В тебе я больше не нуждаюсь, доктор.
Ступай.
(в сторону)
Нет, я тебе не доверяю,
Но никому ты зла не причинишь.
(к Пизанио)
Хочу тебе сказать я кое-что...
(в сторону)
Я не люблю ее. Пускай считает,
Что получила медленные яды.
О, никогда б такой душе коварной
Не вверил я столь страшную отраву.
Начнет она, быть может, с псов и кошек,
Потом пойдет и дальше; но вреда
От мнимой смерти никому не будет.
Мои составы только оглушают,
Лишь ненадолго притупляя чувства.
Настанет срок — и дух почти угасший
Вновь оживет! Я обману ее,
Служа обманом правде.
(Корнелию)
Ты свободен,
Пока не призову.
Я повинуюсь.
(Уходит.)
(к Пизанио)
Ты говоришь, она все время плачет?
Ужели не поддастся уговорам
И разум в ней безумье не осилит?
Так действуй же! Ты только дай мне знать,
Что мил ей сын мой, — и, поверь, я тотчас
Тебя вельможей сделаю таким же,
Как господин твой был, и даже выше!
Безмолвствует теперь его Фортуна,
И при последнем издыханье — честь.
Ни жить, где он живет, ни возвратиться
Нельзя ему. Менять места? — Он этим
Одни мученья сменит на другие,
И с каждым новым днем он разрушает
Труды минувших дней. Так что ж ты ищешь
Опоры в том, кто, падая, не сможет
Подняться вновь; кто потерял навеки
Друзей, способных поддержать его?..
(Роняет ящичек.)
Пизанио поднимает его.
Не знаешь ты, что поднял. Но в награду
За труд возьми себе. Здесь мой состав,
Пять раз от смерти короля спасавший.
Такого укрепляющего средства
Нет больше в мире. — Ну прошу, возьми
В залог тех благ, что я тебе готовлю.
С принцессой же поговорить ты должен
Так... ненароком... будто от себя;
Ей опиши, что ждет ее... Ты понял,
Какое счастье выпадет тебе?
Благоволенье сохранишь принцессы,
Любимцем станешь сына моего;
Заставлю короля тебя возвысить,
Как ты захочешь; и сама по-царски
Тебя за все старанья награжу,
Зови придворных дам. Слова мои
Обдумай.
Пизанио уходит.
Верен и хитер! Его
Не купишь. Он раб Постума и страж
Супружеского долга Имогены.
Но я дала ему такого зелья,
Что если примет, то навек она
Посланца к другу милому лишится,
А коль она не сдастся, то сама
Отведает того же.
Входят Пизанио и придворные дамы.
Принесли?
(Разглядывает цветы.)
Фиалки, примулы и анемоны...
Снесите их ко мне. — Прощай, Пизанио.
Подумай же!
Да, да. Примусь за дело.
Королева и придворные дамы уходят.
Мне — господину изменить! Ну нет!
Скорей повешусь — вот вам мой ответ!
(Уходит.)
Сцена 6
Там же. Другая комната.
Входит Имогена.
Отец жесток, а мачеха коварна;
Жених-глупец; посвататься ко мне,
Жене изгнанника! Ах, муж мой милый,
Венец моей тоски! Я так страдаю!
Зачем меня, как братьев, не украли!
Вот было б счастье! О, как тяжко бремя
Величья царского! Блажен бедняк,
Чьи скромные сбываются желанья...
Входят Пизанио и Якимо.
Кто там?
С письмом от вашего супруга
Из Рима к вам прибывший дворянин.
Принцесса, отчего вы побледнели?
Ваш благородный Леонат здоров
И кланяется вам.
Благодарю.
Добро пожаловать, я очень рада.
(в сторону)
В ней все, что видно взору, — совершенство!
Коль так же и душа ее прекрасна,
То, значит, предо мною чудо, феникс,
И проиграл я! Дерзость, будь мне другом!
Вооружи меня надежно, ложь!
Не то и мне придется, как парфянам,
Сражаться на бегу — верней, бежать.
(читает)
«Он принадлежит к одному из самых благородных домов, и я бесконечно обязан его доброте. Прими его достойно, если тебе дорог твой преданный Леонат».
Я вслух могла прочесть вам только это,
Все остальное лишь меня касалось
И мне согрело сердце. Гость любезный,
Нет слов, чтобы сказать, как я вам рада.
Но вы и сами по моим поступкам
В том убедитесь.
Очень благодарен.
(Пристально смотрит на нее.)
О, как безумны люди! Им богами
Даны глаза, чтоб видеть свод небесный,
Раскинутый над морем и землей;
Чтоб различать сверкающие звезды,
Каменья на кремнистом берегу. —
И эти же глаза не отличают
Дурное от прекрасного!
Но что
Так удивляет вас?
Нет, не глаза
Виною здесь. Ведь даже павиан
Из самок двух красивую избрал бы,
С гримасой отвернувшись от урода.
Тут неповинен ум: глупец и тот,
Красу такую видя, станет мудрым.
Тут ни при чем и чувственность: ведь страсть,
Которая такому совершенству
Предпочитала б грязь, была бы только
Бессильным возбужденьем, неспособным
Желанье утолить.
Что вы сказали?
И лишь один сосуд бездонный — похоть,
Неутолимая в своих желаньях,
Пожрав сначала нежного барашка,
На требуху кидается...
Что с вами?
Вы не больны?
Благодарю. Здоров я.
(К Пизанио.)
Прошу тебя: слуга мой там остался,
Он никого не знает, да и робок, —
Найди его.
А я как раз хотел
С ним познакомиться.
(Уходит.)
Что мой супруг? Скажите, он здоров?
Здоров, принцесса.
Весел или грустен?
Надеюсь, весел?
Меж иностранцев первый он шутник
И весельчак. Поэтому его
Прозвали мы повесою-британцем.
А здесь он больше склонен был к печали,
Порою беспричинной.
Быть не может!
К печали? Он? Поверить не могу.
Есть в Риме у него француз-приятель,
Влюбленный в девушку своей страны.
Он все вздыхает, а шутник британец —
Ваш муж — над ним хохочет, повторяя:
«Со смеху лопнешь, глядя на мужчину,
Который из примеров, книг, молвы
И собственного опыта узнав,
Что женщина собою представляет,
Во что ей превратиться суждено,
В часы досуга станет тосковать
По прочному ярму».
Та́к говорит он?
Да, да, притом смеясь до слез, принцесса!
Быть с ним и слушать шутки над французом —
Потеха просто! Видит небо, все
Не без греха мужчины.
Но не он!
О нет! Но за дары небес он мог бы
Признательнее быть. А что до вас,
Доставшейся ему не по заслугам, —
Я столь же удивляться принужден,
Сколь и жалеть.
Кого жалеть, скажите?
Обоих — от души!
Как! И меня?
Вы так глядите... Что́ во мне такое
Внушает жалость вам?..
Весьма прискорбно!
Ах!.. От сиянья солнца отвернуться
И предпочесть ему ночник тюремный...
Прошу вас, отвечайте откровенней:
Что вынуждает вас жалеть меня?
То, что другие...
Едва не вырвалось — владеют вашей...
Но пусть уж боги разберутся в этом —
Не мне судить.
Вам, вероятно, сударь,
Известно что-то обо мне; прошу,
Скажите же. Ведь предвкушенье горя
Порой страшней уверенности в нем;
Коль зло непоправимо — с ним миришься,
Но, вовремя узнав о нем, возможно
Предотвратить беду. Что вас толкает
И сдерживает вместе с тем?
О, если б
К такой щеке я мог прильнуть устами,
Взять эту руку, чье прикосновенье,
Одно прикосновенье призывает
Дать верности обет! Владеть всем тем,
Что жадный взор влечет мой, — неужели —
Проклятье мне! — слюнявил бы я губы,
Доступные любому, как ступени
У Капитолия; иль руки жал
Шершавые от грязных, лживых ласк,
Как от работы; иль глядел любовно
В бесцветные глаза, чей тусклый блеск
Не ярче, чем мерцанье фитиля,
Чадящего в зловонной плошке с салом?
Достоин был бы я всех адских мук,
Когда бы грех такой свершил.
Мой муж
Забыл меня!
Он сам себя забыл!
Его б не выдал я, но ваша прелесть
Моей безмолвной совести велела
Открыть его измену языку.
Я слушать больше не хочу. Довольно!
О чистая душа! Мне ваше горе
Сжимает сердце жалостью до боли!
Жену свою, красавицу такую,
Которая любого из монархов
Могла б возвысить, — приравнять к блудницам,
Продавшимся ему за ваши деньги,
К подлейшим тварям, девкам, что способны
Корысти ради на любую мерзость!
Их гниль опасней яда. Отомстите!
Иль ваша мать была не королевой?
Иль вы забыли род свой?..
Отомстить?
Но как же мстить? Будь это даже правда,
Не так легко ушам поверит сердце,
Не так поспешно... Если это правда,
Как мстить ему?
Меня бы не заставил
Он жить весталкой меж холодных простынь,
Когда он сам утехам предается
За ваш же счет, смеясь над вами! Мстите!
Я предлагаю вам себя, принцесса,
Взамен того, кто изменил вам низко.
Хранить любовь я обещаю вашу
И тайно и надежно.
Что? — Пизанио!
Могу ль скрепить обет мой поцелуем?
Прочь от меня! Я проклинаю уши,
Тебе внимавшие! — Будь честен ты,
Ты эту сказку рассказал бы мне
Из добрых, а не грязных побуждений.
Порочишь ты того, кто столь же чужд
Всей этой клевете, как сам ты чести,
И смеешь соблазнять его жену,
Которой ты, как дьявол, ненавистен! —
Сюда, Пизанио! — Король, отец мой
Об этом оскорблении узнает;
Коль он сочтет, что грязный иноземец
Держаться может во дворце его,
Как в Риме у себя, в публичном доме,
И скотские намеренья свои
Нам излагать, — так двор ему не дорог
И дочь не уважает он! — Пизанио!
Счастливец Леонат! Скажу одно:
Уверенность в тебе твоей жены
Заслуживает постоянства мужа,
А блеск твоих достоинств отвечает
Ее доверью. — Долгих лет вам счастья,
Супруга лучшего из всех людей
Своей страны! Вы госпожа его,
Достойная достойнейшего мужа!
Молю простить! Я лишь узнать хотел,
Сколь глубоко вы верите в него.
Теперь скажу, что есть на самом деле:
Он чистотою жизни всех затмил;
Он чародей, сердца к себе влекущий...
Как! Вы раскаялись?
Он словно бог,
Сошедший к смертным. Столько благородства
В душе его, что над людьми высоко
Вознесся он. Великая принцесса!
Не гневайтесь на то, что я дерзнул
Испытывать вас ложными вестями;
Ведь это только подтвердило вам,
С какою мудростью в мужья избрали
Вы лучшего из лучших на земле!
Я испытал вас из любви к нему,
Но вижу, что, в отличье от других,
Соблазну неподвластны вы. Простите!
Все прощено. Чем вам могу служить я?
Благодарю. Хочу у вас просить
Услуги хоть и небольшой, но важной
Тем, что она имеет отношенье
К супругу вашему; и я с друзьями
Причастен к этому.
А что такое?
Двенадцать римлян и супруг ваш с нами
(В крыле у нас он лучшее из перьев)
Купить подарок Цезарю сложились.
По просьбе их во Франции купил я
Серебряную утварь и каменья
Огромной ценности. Я здесь чужой
И как сберечь сокровища — не знаю.
Не будете ль добры их взять к себе
На сохранение?
О да, охотно!
Я честью поручусь за их сохранность.
А так как и супруг мой тоже в доле,
Их спрячу в спальне.
В сундуке они
Под наблюденьем слуг моих. Осмелюсь
К вам на одну лишь ночь его прислать.
Я завтра утром еду.
Нет, о нет!
Я должен ехать, иль нарушу слово.
Из Галлии я плыл через моря
Лишь потому, что видеть вашу светлость
Желал и обещал.
Благодарю.
Но завтра вы не едете?
Обязан!
Прошу вас, если можно, напишите
Сегодня же супругу. Я и так
Замешкался, а наш подарок нужно
Доставить вовремя.
Я напишу.
Сундук пришлите. Сохранен он будет
И отдан в целости. Желаю счастья.
Уходят.
Акт II
Сцена 1
Британия. Двор перед дворцом Цимбелина.
Входят Клотен и двое вельмож.
Видел ли кто такое невезение? Мой шар катится прямо к цели, как вдруг налетает второй шар — бац! — ста фунтов у меня как не бывало! А этот ублюдок с обезьяньей рожей еще кричит, зачем я ругаюсь, как будто я беру ругательства у него взаймы и не имею права ругаться, сколько мне вздумается!
А чего он добился? Вы проломили ему голову шаром, и делу конец.
(в сторону)
Было бы у него столько ума, сколько у тебя, так мозгу не вытекло бы ни одной капли.
Пусть знает, что, когда знатному человеку придет охота ругаться, никто из присутствующих не смеет его останавливать.
Конечно, принц! (В сторону.) Так же как и ты не имеешь права терзать наш слух своей руганью.
Сукин сын! Он еще требует удовлетворения! Как бы не так! Вот будь он мне ровней...
(в сторону)
То есть будь он такой же круглый дурак, как ты...
Чума его возьми! Из-за чего-нибудь другого я бы так не разозлился. Лучше бы уж я не принадлежал к такому высокому роду. Из-за того, что мать моя — королева, никто не смеет драться со мной. Любой мужлан может в свое удовольствие драться с кем захочет и сколько захочет, а я вынужден шагать как петух, к которому никто не смеет подступиться!
(в сторону)
Не петух ты, а каплун! Петушиного в тебе только то, что ты петушишься.
Что ты сказал?
А то, что вам не пристало драться с каждым, кого вы оскорбляете.
Конечно! Но мне пристало оскорблять всех, кто ниже меня.
Это только вам и пристало, ваше высочество.
Вот и я то же самое говорю.
Слыхали вы, принц, что ко двору прибыл чужестранец?
Как! Прибыл чужестранец, а я этого еще не знаю?
(в сторону)
Ты еще, например, не знаешь того, что ты дурак.
Он итальянец и, говорят, друг Постума.
Друг этого изгнанного подлеца? Значит, он сам тоже подлец! Кто тебе сказал об этом итальянце?
Один из ваших пажей.
А что, если я пойду и посмотрю на него? Ведь этим я себя не унижу в глазах света?
Вам невозможно себя унизить, ваше высочество.
Я тоже так думаю!
(в сторону)
Ты такой отъявленный дурак и так низок, что ниже тебе уже не стать, как ни старайся.
Пойду взгляну на этого итальянца! А то, что я проиграл в шары днем, отыграю у него сегодня вечером.
Я следую за вами, принц!
Клотен и первый вельможа уходят.
Могла же мать, лукавая как дьявол,
Родить осла такого! Нет преград,
Которых бы она не одолела
Умом своим, а олух, сын ее,
Не может вычесть двух из двадцати,
Чтоб вышло восемнадцать. — О принцесса,
Что терпишь ты, бедняжка, от отца,
Покорного раба своей жены,
Плетущей ежечасно злые козни!
От домогательств жениха — они
Тебе страшнее, чем изгнанье мужа,
Чем с ним разлука... Небо, укрепи
Твердыню чести в ней! Да не падет
Храм разума ее. Пошли ей сил,
Чтоб выстоять могла она в несчастье,
Соединиться с мужем наконец
И царский на главу надеть венец.
(Уходит.)
Сцена 2
Спальня Имогены. В углу стоит сундук.
Имогена читает, лежа в постели. В отдалении Елена.
Кто там? Елена, ты?
Да, да, принцесса.
Который час теперь?
Подходит полночь.
Читаю три часа; глаза устали.
Загни листок вот тут и спать ложись.
Не уноси свечу, пускай горит;
А если ты часа в четыре встанешь,
То разбуди меня. Я засыпаю.
Елена уходит.
Вверяюсь вам, о боги. Охраните
Меня от искусителей ночных
И духов злых, молю!
(Засыпает.)
Из сундука вылезает Якимо.
Трещит сверчок, и дух усталый ищет
Во сне отдохновенья. Так Тарквиний[128],
Раздвинув полог тихо, разбудил
Невинность оскорбленьем. Киферея!
Ты украшенье ложа своего,
Ты лилий чище и белее простынь.
О, если бы я мог тебя коснуться!
Один лишь поцелуй! Всего один...
Желанные уста ее — рубины,
Ее дыханье аромат струит;
Огонь свечи к ней клонится и хочет
Взглянуть под сень ресниц и увидать
Покровом нежных век прикрытый свет,
Струящийся из глаз ее лазурных...
Но должен я все в комнате запомнить
И записать... вон там окно... картины...
Они изображают... Ах, вот если б
Найти примету у нее на теле...
Ведь это было бы куда важнее,
Чем тысячи предметов обстановки,
Для подтвержденья лжи моей. О сон,
Ты обезьяна смерти, охвати
Ее сильней, чтоб Имогена стала
Бесчувственной, как изваянье в храме.
Стащу-ка я браслет с ее руки!
(Снимает с ее руки браслет.)
Снимайся же! Так снять его легко,
Как узел гордиев распутать трудно.
Он мой! И это столь же непреложно,
Как то, — что муж ее сойдет с ума,
Едва его увидит. А вот здесь,
Под левой грудью, родинка у ней:
Пять пятнышек — как пять пурпурных точек
На венчике у буквиц. Вот улика!
Сильней не нужно даже и в суде.
Поверит Постум, что, сорвав замок,
Клад чести я украл. Чего же больше?
Зачем писать? Запечатлелось все
И в память врезалось. Она читала
Историю Терея[129]; загнут лист
На месте, где сдается Филомела.
Пора опять в сундук. Замкну пружину.
Скорей, драконы тьмы! Не то рассвет
Заставит очи ворона ослепнуть.
Как страшно стало мне... Скорей назад!
Хоть ангел здесь, но в этих стенах ад.
Бьют часы.
Один, два, три — пора, пора мне скрыться.
(Прячется в сундук.)
Сцена 3
Комната, примыкающая к покоям Имогены.
Входят Клотен и двое вельмож.
Вы, принц, поразительно спокойно относитесь к проигрышу. Я никогда не видал такого хладнокровного игрока.
Когда проигрываешься в пух и прах, поневоле чувствуешь холод.
Но редко кто так мирится с проигрышем. Зато, выигрывая, вы становитесь сущим дьяволом.
Еще бы! Выигрыш горячит и бодрит! Овладеть бы мне только этой дурой Имогеной! Вот тогда бы я набил золотом карманы! — Что это? Светает?
Уже утро, принц.
Так тащите сюда музыкантов! Мне советовали каждое утро преподносить Имогене порцию музыки!
Входят музыканты.
Живей! Живей! Настраивайте инструменты! Для начала сыграйте какую-нибудь штучку, а потом великолепнейшую арию с этакими забористыми словечками — вот тогда посмотрим, что будет. Если вам удастся расшевелить ее пальцами, я довершу дело языком. А не захочет, пусть делает что хочет.
Чу! Жаворонка песнь звончей
Несется с высоты;
Проснулся Феб — его коней
Росой поят цветы.
Открылись ноготков глаза
Златисты и чисты.
Как все прекрасное, вставай,
Любовь моя, и ты!
Вставай! Вставай!
Хватит! Проваливайте! Если это на нее подействует — честь и слава вашей музыке. Нет — так, значит, уши у нее с изъяном и, сколько ни пили́ конским волосом по бараньей кишке, — не поможешь.
Входят Цимбелин и королева.
Король идет!
Вот и чудесно, что я не ложился спать. Теперь можно сказать, что чуть свет — я уж на ногах! Король обрадуется, что я так люблю его дочь. С добрым утром, ваше величество, с добрым утром, матушка!
Суровой нашей дочери ты ждешь
Здесь у дверей? Она не выходила?
Я пытался атаковать ее слух музыкой, но она не обратила на меня ни малейшего внимания.
Грустит она об изгнанном супруге,
Но время неминуемо сотрет
В душе ее печать воспоминаний;
Тогда она — твоя.
Ты королю
Обязан всем, тебя он превозносит
И хвалит дочери, он твой ходатай,
Но ты и сам пленить ее старайся,
Влюби ее в себя. Ее отказы
Пускай твое усердие умножат.
Пусть мнит она, что жизнь ты посвятил
Служенью ей; не спорь, не ссорься с нею,
Но, если с глаз она тебя погонит,
Стань глух и нем.
Что? Глух и нем! Ну нет!
Входит гонец.
Явились, государь, послы из Рима.
Средь них Кай Луций.
Благородный муж!
Он прибыл к нам сейчас с недоброй целью,
Но в том не виноват и будет принят,
Как сан того, кем послан он, велик.
Он в прошлом нам оказывал услуги,
И мы должны почтить его. — Мой сын,
Поговорив с невестой, возвратись,
Чтоб вместе нам принять посла из Рима. —
Пойдемте, королева.
Цимбелин и королева уходят.
Коль проснулась,
Я с ней поговорю, а если нет,
Пускай лежит и грезит.
(Стучит в дверь.)
Эй, откройте!
Служанки с ней... А если подкупить
Одну из них? Все двери распахнет
Пред нами золото. Оно заставит
Лесничих изменить самой Диане
И гнать ее оленя прямо к вору;
Невинного убьет, спасет злодея,
А иногда обоих в петлю сунет;
Все золото устроит и расстроит!
Найму-ка я ходатаем своим
Ее служанку. Сам я не мастак
В таких делах. Откройте, эй, откройте!
Входит придворная дама.
Кто здесь стучит?
Вельможа.
Как! И только?
А также сын весьма вельможной дамы.
Немногие из тех, кому портной
Обходится так дорого, как вам,
Похвастать могут этим. Что угодно?
Принцессу мне. Она готова?
Да,
Готова в комнате своей остаться.
Послушайте, вот золото, берите,
Мне слава добрая нужна.
Но чья же?
Моя? Иль я должна ославить вас?
Сюда идет принцесса.
Входит Имогена.
Прекрасная сестрица, с добрым утром.
Позвольте ручку.
С добрым утром, принц.
Хлопочете вы, право, понапрасну.
Вам в благодарность лишь скажу, что я
Настолько благодарностью бедна,
Что уделить ее вам не смогу.
Но я клянусь в любви.
Не все равно ли,
Клянетесь вы иль просто говорите —
Я слушать не хочу.
Что за ответ?
Я с вами говорю лишь для того,
Чтоб вы молчанье не сочли согласьем.
Оставьте наконец меня в покое;
Лишь резкость встретят ваши угожденья.
Ужель такому умнику, как вы,
Отказ мой не понятен?
Вы безумны!
В таком безумье вас грешно оставить,
И я не согрешу.
На этом свете
Лишь дураки с ума не сходят.
Что?
Так я дурак?
Раз я безумна — да.
Отстаньте — и пройдет мое безумье;
Мы оба исцелимся. Принц, мне жаль,
Что я приличья из-за вас забыла
И так резка. Раз навсегда поймите:
Я не люблю вас. Говорю открыто,
Свое проверив сердце. До того
Мне чуждо снисхожденье к вам, что вас
До глубины души я ненавижу.
Простите, но, пойми вы это сами,
Я не была бы так дерзка.
Но вы
Грешите непокорностью отцу.
Ваш брак с безродным, недостойным нищим,
Которому из милости кидали
Объедки с царского стола, — не брак!
Пусть черни низкой, как и Постум ваш,
Разрешены те узы, от которых
Плодятся только нищие ублюдки, —
Но вы принцесса, вы от уз таких
Ограждены престолом, и не вам
Пятнать свой сан с рабом, отребьем грязным,
Наемником, рожденным для ливреи,
С каким-то приживалом, недостойным
Быть даже свинопасом.
Негодяй!
Будь ты потомком солнца самого,
Знай, и тогда ты был бы недостоин
Его рабом назваться. Для тебя
Великой честью было бы служить
Подручным палача в его владеньях,
Где с ненавистью думали бы все,
Что ты не по заслугам вознесен.
Чума его возьми!
Всего обидней,
Что смеешь ты пятнать хулою низкой
Супруга моего. Его обноски
Дороже мне волос твоих, хотя бы
От каждого из них родился принц
Такой, как ты! — Пизанио, сюда!
«Его обноски»!.. Дьявол побери...
Входит Пизанио.
Пришли ко мне служанку Доротею.
«Обноски»!..
До сих пор еще дурак
Преследует меня, пугает, бесит.
Вели служанке поискать браслет.
Наверно, он упал с моей руки
Во время сна. Пусть перероют все!
Супруг мне подарил его, прощаясь,
И я вовек его не променяла б
На все сокровища любого царства.
Он, кажется, при мне был нынче утром,
А ночью, твердо помню, на руке,
Его я целовала, и надеюсь —
Не побежал он к мужу рассказать,
Что без него другого я целую.
Найдется он.
Наверно. Поищите.
Пизанио уходит.
Я вами оскорблен! «Его обноски»!
Да, то мои слова. Подайте в суд.
Я королю скажу.
И королеве;
Она меня так любит, что поверит
И худшему. Итак, прощайте, принц,
Я оставляю вас. Беситесь вволю.
(Уходит.)
«Его обноски»! О! Я отомщу!
(Уходит.)
Сцена 4
Рим. Комната в доме Филарио.
Входят Постум и Филарио.
Синьор, не бойтесь! Я б хотел так верить,
Что милость короля верну я вновь,
Как верю в честь ее!
Что ты предпринял
Для примиренья с ним?
Да ничего.
Быть может, переменится погода.
Пока что замерзаю я, хоть верю,
Что теплых дней дождусь; благословляю
Я вашу доброту; но, если рухнут
Надежды эти, вашим должником
Умру.
Ты обществом своим и дружбой
За все с избытком платишь мне. Наверно,
Король уж принял Августа послов.
Кай Луций выполнит наказ успешно,
Получит дань, сберет все недоимки,
Иль римляне, которых не забыли
Еще в Британии, в нее ворвутся.
Хоть не политик я и им не стану,
Но полагаю — быть войне. Скорей
Услышит мир, что ваши легионы
В Британию вступили, чем известье,
Что дань платить мы согласились Риму.
Британцы ныне опытней, чем прежде,
Когда ваш Юлий Цезарь потешался
Над неуменьем их, хоть и не раз,
Смущенный их отвагой, хмурил брови.
Теперь же наше ратное искусство
И храбрость явствуют, что наш народ
Шагает в ногу с веком.
Входит Якимо.
Уж вернулись?
Олени, видно, мчали вас по суше,
А ветры целовали паруса,
Гоня корабль обратно.
Мой привет!
Надеюсь, из-за краткости ответа
Вернулись быстро вы?
Супруга ваша
Прелестней всех, кого я в жизни видел.
И лучше всех. Иначе бы пленяла
Ее краса лишь лживые сердца,
Обманывая их.
Вот вам письмо.
Приятное, надеюсь?
Да, быть может.
В Британию не прибыл ли при вас
Кай Луций храбрый?
Там его все ждали,
Но он не прибыл.
(читая письмо)
Все пока отлично.
Еще сверкает перстень мой? Не стал
Он плох для вас?
Что ж, проиграй я перстень,
Я б отдал золото. Но я готов
И вдвое дальше съездить ради ночи
Столь сладостной и быстро промелькнувшей,
Какую там провел. Ваш перстень — мой!
Взять перстень трудно...
Нет! Супруга ваша
Труд облегчила мне.
Не прячьте, сударь,
За шуткой неудачу. Нам друзьями
Не быть, конечно.
Отчего же нет?
Ведь вы условье помните? Вернись я,
Не насладившись вашею женой, —
Мы дрались бы. Но говорю открыто —
Я выиграл и честь ее и перстень
И не обидел ни ее, ни вас,
Раз действовал с согласия обоих.
Докажете, что с ней делили ложе, —
Дам руку вам и перстень. Если ж нет —
За гнусный наговор на честь ее
Ваш меч иль мой хозяина лишатся,
Иль оба сразу пусть осиротеют
И подберет их кто-нибудь в пыли.
Рассказ мой точен, вам придется верить.
Могу дать клятву — впрочем, вам едва ли
Потребуются клятвы...
Говорите!
Итак, во-первых, спальня, где не спал я
(Признаюсь, было от чего не спать),
Коврами среброткаными обита;
Один из них изображает нам,
Как встретились Антоний с Клеопатрой;
Другой — как Кидн из берегов выходит
От спеси иль под тяжестью судов.
Работа так искусна, так богата,
Что спорит мастерство с ценою ткани.
Не мог я надивиться, сколь прекрасно
И ярко выткано — все, как живое...
Да, верно. Но могли вы это слышать
От многих.
Что ж, подробности иные
Рассказ мой подкрепят.
Давайте их,
Иль обвиню вас в клевете!
Камин
На южной стороне украшен дивной
Фигурою купальщицы Дианы.
Столь совершенных статуй я не видел,
Ваятель просто превзошел природу!
Он дал богине жизнь; ей не хватает
Дыханья и движенья лишь.
И это
Могли вы слышать от кого угодно:
О ней толкуют много.
Потолок
Амурами украшен золотыми.
Чуть не забыл! — Подставками камину
Два дремлющие купидона служат:
Они стоят, на факел опершись.
А честь ее при чем? Допустим, всё
Вы видели, — хвалю я вашу память.
Но описанье обстановки — это
Еще не доказательство.
Ах вот как!
Бледнейте, если можете.
(Достает браслет.)
Смотрите —
Одну вам драгоценность покажу.
Вы видели? Так... А теперь верните:
Ее соединю я с вашим перстнем
И спрячу хорошенько.
О Юпитер!
Еще раз дайте мне взглянуть... Тот самый?
Подарок мой?
Я так ей благодарен.
Она сняла его — я до сих пор
Прелестное движенье это вижу,
Оно превосходило самый дар
И ценность увеличило его.
Браслет мне протянув, она шепнула,
Что прежде он ей дорог был.
Неправда!
Сняла она его, чтоб мне послать!
Она так пишет, да?
О нет, нет, нет.
Вы правы. Вот, берите перстень мой!
Он ранит взор мне. Он, как василиск,
Убьет меня. Что ж это? Неужели,
Где красота, нет чести? Правды нет,
Где показное все, и нет любви,
Едва появится другой мужчина?
Обеты женщин так же ненадежны,
Как вся их добродетель напускная.
О, лживость без предела!
Успокойся!
Возьми кольцо — еще не проиграл ты.
Она браслет могла и потерять,
Иль кто-нибудь служанку подкупил,
И та его украла.
В самом деле!
И он им завладел. — Отдай мне перстень.
Я требую улик верней. Скажи
Какую-нибудь тайную примету
На теле у нее. Браслет украден!
Юпитером клянусь, я взял браслет
С ее руки.
Вы слышите, клянется!
Юпитером клянется — значит, правда!
Нет, нет, она браслет не потеряла б;
Служанки все честны и не польстятся
На подкуп, да еще от чужеземца.
Да, ею он владел. И вот улика
Ее паденья. Дорогой ценой
Она купила званье шлюхи. — Вот!
Бери заклад! Пусть дьяволы разделят
Его с тобой.
Приди в себя! Опомнись!
Все это недостаточно, не должен
Так слепо верить ты.
Ни слова больше!
Он ею насладился.
Мало вам?
Тогда еще скажу — у ней под грудью,
Достойной ласк, есть пятнышко; гордится
Оно своим пленительным местечком;
Клянусь, я целовал его и голод
Вновь возбудил в себе, хоть был я сыт.
Вы помните то пятнышко?
О да!
И о другом пятне оно кричит,
Таком большом, что лишь в аду оно
Вместиться может, ад собой заполнив.
Еще?
Брось арифметику свою!
Мне все равно, одна была измена
Иль миллион.
Клянусь...
Нет, не клянись.
Поклявшись мне в противном, ты солжешь.
Убью, коль станешь отрицать, что мне
Рога наставил.
Отрицать не стану.
Я растерзать готов ее сейчас!
Туда отправлюсь. Там покончу с ней
Я на глазах ее отца... Так будет...
(Уходит.)
Он вне себя. Вы выиграли, сударь.
Пойдем за ним. Он в бешенстве способен
На все решиться.
Что же, я готов.
Уходят.
Сцена 5
Там же. Другая комната.
Входит Постум.
Ужель мужчине без участья женщин
Нельзя родиться? Да, мы все ублюдки!
И тот почтенный человек, кого
Отцом я звал, был неизвестно где,
В то время как какой-нибудь молодчик
Меня своим чеканил инструментом,
Фальшивую монету создавая.
И все же мать моя слыла Дианой,
Как и жена слывет. О мщенье! Мщенье!
Она стыдилась ласк моих законных,
Как часто, вся зардевшись, умоляла
Сдержать нетерпеливый пыл страстей
С такою скромностью и так смущаясь,
Что сам старик Сатурн воспламенился б.
Казалось мне, она была чиста
Как снег, не тронутый лучами солнца.
О дьявол! А смазливый итальянец
В один лишь час, да что там в час — в минуту,
И слова не промолвив одного,
Как досыта нажравшийся кабан
Лесов германских, только хрюкнул «хо» —
И взял ее. Не встретил никаких
Препятствий даже, разве лишь подумал,
Что встретит их, и ждал сопротивленья.
О, если б мог я истребить, исторгнуть
Все женское из собственного сердца!
От женщин в нас, мужчинах, все пороки.
От них, от них и мстительность, и похоть,
Распутство, честолюбье, алчность, спесь,
И злой язык, и чванство, и причуды!
Пороки все, какие знает ад,
Частично ль, целиком — да, целиком —
У нас от женщин! И в самих грехах
Они непостоянны!.. Все обман!
Спешат они, одним грехом пресытясь,
Сменить его на тот, что поновее.
Кричать о них я буду, бичевать,
Их проклинать и ненавидеть! Нет,
Чтоб мщение мое насытить вволю,
Молить я буду дать во всем им волю!
Сам дьявол худшей пытки им не сыщет!
(Уходит.)
Акт III
Сцена 1
Британия. Тронный зал во дворце Цимбелина.
Входят с одной стороны Цимбелин, королева, Клотен и вельможи; с другой — Кай Луций со свитой.
Итак, чего желает Август Цезарь?
Когда Кай Юлий Цезарь, о котором
Пребудет до скончанья века память,
Ваш край завоевал, Кассивелаун,
Твой славный дядя по заслугам чтимый
Победоносным Цезарем самим,
Дал обещанье об уплате Риму
Трех тысяч фунтов дани ежегодно.
Но ты ее не платишь.
И по праву
Платить не будет.
Цезари родятся
В большом числе, но Юлий был один.
Британия сама — отдельный мир.
И за ношенье собственных носов
Платить мы не хотим.
Все, что у нас
Вы отняли, мы возвратить сумеем. —
Король мой, вспомните о ваших предках!
Наш остров укреплен самой природой;
Как парк Нептуна, окружен и замкнут
Грядою рифов, грозною пучиной,
Песками, что судов не примут вражьих,
Но засосут по мачты их. Сам Цезарь,
Хоть одержал подобие победы,
Не мог, воюя с нами, похвалиться
Своим «пришел, увидел, победил».
Впервые со стыдом он был отброшен
От наших берегов и дважды бит.
Суда его — игрушки в нашем море —
Носились, как скорлупки, на волнах,
Дробясь о скалы, и Кассивелаун,
Успехом окрыленный, был готов
(Изменчива Фортуна!) выбить меч
У Цезаря. Он город Люду ярко
Огнями озарил, вливая бодрость
В сердца британцев.
Да что там долго толковать! Не будем мы больше платить дани, и все тут! Государство наше теперь посильней, чем было тогда, да и Цезарей таких больше нет. У нынешних носы, может, и погорбатей, да руки покороче.
Сын мой, дай договорить королеве.
Среди нас найдутся такие, у которых хватка не хуже, чем у Кассивелауна. Не скажу, что я из их числа, но и у меня тоже кулаки здоровые. Какая такая дань? Почему это мы должны платить ее? Вот если бы Цезарь завесил солнце простыней или луну себе в карман сунул — ну, тогда бы мы ему за свет платили. А теперь — дудки, не будет вам никакой дани, понятно?
Ты должен знать, Кай Луций, что, пока
Нас не заставил дерзкий, хищный Рим
Платить вам дань, свободны были мы.
Но Цезарь в честолюбье безграничном,
Раздувшемся, заполнившем весь мир,
Надел на нас ярмо несправедливо,
С которым мы, воинственный народ,
Не захотим смириться никогда.
И Цезарю мы ныне заявляем:
Мульмуций предком нашим был; он создал
Законы наши. Их изранил Цезарь
Мечом своим — и мы своею властью
Должны восстановить и укрепить их,
Хотя бы Рим и гневался. Мульмуций,
Законодатель наш, из бриттов первый
Короной золотою был увенчан
И королем назвался.
Сожалею,
Что слышу эту речь. Великий Цезарь,
Под чьею властью больше королей,
Чем у тебя придворных, — ныне враг твой!
От имени его провозглашаю
Британии войну и разоренье.
Знай, беспощаден будет гнев его!
А за прием — благодарю.
Будь гостем.
В сан рыцаря возвел меня твой Цезарь,
И я служил ему. Он дал мне честь,
Но, прежде чем ее отнимет вновь,
Я за нее сражаться буду насмерть.
Известно, что паннонцы и далматы
Восстали за свободу. Не последуй
Мы их примеру доблестному, люди
Сочтут британцев трусами. Но трусов
Не встретит Цезарь здесь!
Война решит.
Его величество рад вам. Проведите с нами денек-другой, а погостится, так и дольше. А вернетесь к нам с иными намерениями, найдете нас на том же острове, опоясанном соленой водицей. Удастся вам выбить нас с острова — ваше счастье, берите его себе! Костьми поляжете — тем лучше, знатная закуска достанется нашим воронам. Другого ничего не скажешь.
Да, принц.
Мысль Цезаря я знаю, он — мою.
А в остальном — я рад тебе, Кай Луций.
Уходят.
Сцена 2
Другая комната во дворце.
Входит Пизанио, читая письмо.
Как! Неверна она? Что ж ты не пишешь,
Кто подлый клеветник! О мой хозяин,
Ужель твой слух податливый отравлен
Каким-нибудь коварным итальянцем,
Носящим яд на языке и в мыслях?
Ее в измене ты винишь? О нет!
Скорей за верность мучится она,
Не женщине подобна, а богине,
Снося такие горькие обиды,
Которые могли бы сокрушить
Любую добродетель! Господин мой!
Ты стал душою ниже, чем она,
Как прежде ниже был происхожденьем.
Ты требуешь, чтоб я во имя клятвы
Любви и долга, что я дал тебе,
Убил ее? Чтоб кровь ее я пролил?
Коль это значит хорошо служить,
Так мне усердным не бывать слугою.
Бесчеловечным ты меня считаешь,
Коль думаешь, что я решусь на это.
(Читает.)
«Исполни все. Она, прочтя письмо,
Сама тебе поможет». Лист проклятый!
Черней чернил, которыми написан!
Бесчувственный лоскут, и ты участник
Чудовищного, подлого злодейства,
Хоть с виду чист и бел! — Она идет.
Прикинусь, будто ничего не знаю.
Входит Имогена.
Что нового, Пизанио?
Письмо от господина моего.
От твоего? Мой господин он, мой!
Ах, сколь великим слыл бы меж людьми,
Сколь глубоко грядущее постиг бы
Тот звездочет, который знал бы звезды,
Как почерк мужа знаю я. О боги!
Пусть эти строки о любви твердят,
О том, что он доволен и здоров
И лишь страдает от разлуки. Пусть!
Пусть он грустит из-за нее. Порой
Целительна и скорбь, а скорбь такая
Полезна для любви. Будь всем доволен,
Лишь не разлукой нашей. — Милый воск,
Сниму тебя. Благословенны пчелы
За воск, хранящий тайны. Молят разно
Богов любовники и должники.
Виновным ты грозишь тюрьмою, воск,
Но охраняешь тайны Купидона.
Весть добрую пошлите мне, о боги!
(Читает.)
«Ни грозный суд, ни гнев твоего отца, если он схватит меня в своих владениях, не смогут поразить меня, бесценная, если ты бросишь на меня свой животворный взор. Знай же, я нахожусь в Камбрии, в Мильфордской гавани; поступи так, как велит тебе твоя любовь. Я желаю тебе всяческого счастья, любимая, и остаюсь верным своим клятвам и любви, растущей с каждым днем. Леонат Постум».
Коня! Коня! Крылатого коня! —
Он в Мильфорде! Прочти! Далеко ль это?
Коль тащатся из-за ничтожных дел
Туда неделю, я домчусь и в сутки!
Пизанио мой верный, ты ведь тоже
С ним жаждешь встречи, так же как и я?
Ах нет, не так, как я! Я — бесконечно,
Ты — меньше, правда? О, скажи скорей
И громче, громче. Ты, любви наперсник,
Ты должен слух мой радостью наполнить,
Рассудка голос заглушив. Далеко ль
Желанный Мильфорд? Как счастлив Уэльс,
Владея гаванью такой! Но прежде
Скажи, как ускользнуть нам из дворца?
Как объяснить часы отлучки нашей?
Но главное — как выбраться? Да нет!
К чему искать заране оправданий
Проступку, не свершенному еще?
Мы после их найдем. Ответь мне, сколько
Десятков миль проскачем за день мы?
По двадцать миль с рассвета до заката,
И то с большим трудом, принцесса.
Что?
Да человек, плетущийся на казнь,
Не медлит так. Быстрей песка в часах,
Я слышала, на скачках кони мчатся.
Ах нет, все это глупости. Иди
Скажи моей служанке, чтоб она
Прикинулась больной и отпросилась
Домой к отцу. Немедленно достань
Простое платье для дороги мне,
Как у крестьянок здешних.
Госпожа,
Обдумать надо...
Нет, вперед, вперед!
Все, что кругом, что справа, слева, сзади,
Бледнеет, как в тумане, предо мной.
Беги же. Все исполнить не забудь.
О Мильфорд! Лишь туда ведет мой путь!
Уходят.
Сцена 3
Уэльс. Гористая местность. В скалах пещера.
Из пещеры выходит Беларий; за ним Гвидерий и Арвираг.
День слишком ясен, чтоб сидеть под крышей
Столь низкой. Сыновья мои, нагнитесь.
Вас учит этот вход склонять главу
Пред небесами в утренней молитве.
У королей так кровля высока,
Что и гигант пройдет под ней, не сняв
Чалмы надменной для поклона солнцу.
Так будь благословенно ты, о небо!
В пещере мы живем уж много лет,
Но благодарны более тебе,
Чем жители дворцов.
Привет, о небо!
Привет!
Теперь пора и на охоту —
Вам, легконогим, вон на тот утес,
А мне в долину. И когда я сверху
Вам покажусь с ворону, то заметьте,
Что место, на котором мы стоим,
Нас умалить иль возвеличить может.
Тогда припомните мои рассказы
О принцах, о дворцах, делах военных.
О том, что свет не по заслугам чтит,
А за уменье льстить. И, помня это,
Вы пользу извлечете из всего.
Утешьтесь тем, что жук короткокрылый
Порой надежней защищен бывает,
Чем воспаривший в облака орел.
Поверьте, дети, наша с вами жизнь
Достойней прозябанья в суете
И вечном униженье. Мы богаче
Подачками живущих вертопрахов
И благородней щеголей нарядных,
Берущих в долг шелка свои; торговец
С поклоном провожает их, однако
Не вычеркнет из списка должников.
Нет! Мы счастливей их!
Ты видел свет,
А мы еще бескрылые птенцы,
Гнезда не покидавшие; нам даже
Окрестный воздух незнаком. Конечно,
Коль счастье заключается в покое —
Мы счастливы. Ты, знавший столько горя,
Покою рад под старость. Но для нас
Такая жизнь в неведенье — темница,
И мы, как должники, порог ее
Переступить не смеем.
Что́ мы сможем,
Состарившись, как ты, поведать людям?
Как дни в пещере этой душной, мрачной,
Под шум дождя и злой декабрьский ветер
Мы станем коротать? Мир незнаком нам.
Как звери мы; хитрей лисы в охоте,
Смелей волков в погоне за добычей.
В чем доблесть наша? Затравить бегущих?
Из клетки сделав клирос, мы, как птицы,
Свою неволю сами воспеваем.
Что слышу я! Когда б вы только знали
Всю мерзость городов! С придворной жизнью
Расстаться трудно, но еще труднее
Жить при дворе. Путь к славе — путь к паденью;
Так скользок он, что страх упасть страшней
Паденья самого! А ратный труд?
Ты ищешь славы в доблестном бою,
А смерть найдешь — тебя же и помянут
Позорною хулой за славный подвиг.
Как часто доблесть клеветой встречают!
И, что всего ужасней, ты покорно
Несправедливость вынужден сносить!..
О дети! Мир на мне прочесть бы мог
Всю эту повесть. От мечей врага
Я весь в рубцах; я был в зените славы,
Сам Цимбелин любил меня; едва
Речь заходила о храбрейших — тотчас
В устах у всех мое звучало имя.
Я был подобен дереву, что гнется
Под тяжестью плодов; и в ночь одну
Вор или вихрь — зовите как хотите —
Унес мою листву, меня оставив
Нагим под стужей.
Как превратно счастье!
Клянусь, за мною не было вины,
Но два лжеца монарху нашептали,
Что с Римом в тайный сговор я вступил,
И клевета их восторжествовала
Над честностью моей. Меня изгнали.
Уж двадцать лет, как этот лес и скалы —
Мой мир. Здесь на свободе я живу
И небу возношу хвалу усердней,
Чем в дни былые. — Но пора вам в горы.
Охотник быть не должен краснобаем.
Кто первый дичь подстрелит — тот король
На нашем пиршестве, другие двое —
Прислужники. Мы можем не бояться,
Что пищу нам предательски отравят,
Как во дворце. Мы встретимся в долине.
Гвидерий и Арвираг уходят.
Да, трудно подавить в себе природу.
Не знают юноши, что оба — принцы,
А Цимбелин — что живы сыновья.
Они меня своим отцом считают,
Но хоть взрастил я их в пещере низкой,
Где в рост не встать, и в бедности — однако
Они мечтой стремятся во дворец
И царственность природы их видна
Во всем, чему других и не научишь.
Так Полидор, наследник Цимбелина, —
Король его Гвидерием назвал, —
Когда, усевшись на трехногий стул,
Я речь веду о подвигах военных,
С восторгом пламенным внимает мне.
Едва скажу: «Так пал мой враг, а так
Я наступил ему ногой на шею», —
К его щекам кровь царственная хлынет,
Пот выступит, и в страшном возбужденье
Он жестами рассказ мой дополняет.
Брат младший Кадвал — прежде Арвираг —
К моим речам внимателен не меньше,
Свой нрав горячий выдавая... — Чу!
Они спугнули зверя... — О король!
Известно только совести моей
Да небу, что безвинно изгнан я
И потому твоих детей похитил,
Лишив тебя наследников, как ты
Лишил меня всего. А Эврифила,
Кормилица, им заменила мать,
И чтут они досель ее могилу,
Меня ж, Белария, — теперь я Морган —
Отцом зовут. — Да, началась охота!
(Уходит.)
Сцена 4
Местность близ Мильфорда.
Входят Пизанио и Имогена.
Сойдя с коня, сказал ты: «Мильфорд близко».
Сильнее, чем впервые рвется мать
К младенцу своему, я к мужу рвусь.
Пизанио! Где Постум? Что с тобой?
Зачем глядишь так дико? Что за вздохи?
Нарисовать бы так кого-нибудь —
И он казался б воплощеньем скорби.
Ах, измени свой страшный вид, иначе
С ума могу сойти я. Что случилось?
Ты так зловеще подаешь письмо!
В нем вести о весне? Так улыбнись!
Иль о зиме? Тогда твой вид уместен.
Пизанио подает ей письмо.
Рука супруга! Он в беде! Его
В проклятом этом Риме отравили?
О, говори скорей! Твои слова
Смягчат удар, а коль сама прочту —
Умру на месте.
Нет, прошу, читайте.
И вы увидите, как я, несчастный,
Судьбой наказан зло.
(читает)
«Твоя госпожа, Пизанио, оказалась потаскушкой и опозорила мое брачное ложе. Сердце мое облилось кровью от доказательств ее измены. Я говорю не о каких-то ничтожных подозрениях; доказательства так же сильны, как мое горе, и так же верны, как, надеюсь, будет мое мщение. Ты должен отомстить за меня, Пизанио, если ее измена не поколебала твоей верности. Лиши Имогену жизни твоей собственной рукой. Эта возможность представится тебе в Мильфордской гавани, куда завлечет ее мое письмо. Если ты побоишься убить распутницу и не уверишь меня в ее смерти, значит ты сообщник ее бесчестья и изменил мне так же, как она».
Мне вынуть меч? Зачем, когда и так
Ей горло перерезало письмо?
Нет, жало клеветы острей меча,
Укус — опасней яда нильских змей;
Дыхание ее на крыльях бури
Летит, все уголки земли пятная,
Черня царей, цариц, и дев, и жен,
И даже тайны склепов отравляет
Ехидна клеветы. — Мой бог! Что с вами?
Я — неверна?.. Что значит быть неверной?
Лежать без сна и думать о любимом
И плакать без конца? Глаза смежить,
Когда над горем верх возьмет усталость,
И тотчас в страшном сне его увидеть
И с криком пробудиться? Это значит
Неверной быть? Скажи!
Увы, принцесса...
Я — неверна? Будь, Якимо, свидетель,
Когда винил ты Постума в распутстве,
Тебя я подлецом сочла. А ныне
Я вижу, ты не лгал. Он околдован
Какою-нибудь римскою сорокой,
Румянами наведшей красоту.
А я плоха, я — платье не по моде,
Но слишком дорогое, чтоб висеть
На стенке. Ну так режь меня, кромсай!
Предательство для нас мужские клятвы!
О мой супруг! Из-за твоей измены
Все доброе на свете стало злым
И лицемерным — нет добра для женщин,
Все фальшь, приманка!
Госпожа, постойте...
Честнейшим людям верить перестали
Из-за лжеца Энея. Плач Синона
К святым слезам других убил доверье
И состраданье к подлинному горю.
Так, Постум, ты людей пятнаешь честных
Своим поступком. Благородство, доблесть —
В предательство, коварство обратились. —
Что ж медлишь ты, Пизанио? Скорей!
Хоть ты будь честным и приказ исполни.
А встретишь снова Постума — скажи,
Покорна я была. Вот посмотри,
Сама я вынула твой меч. Возьми же!
Рази приют любви невинный — сердце.
Не бойся: пусто в нем — одна лишь скорбь;
Там нет того, кто был его богатством.
Исполни же приказ, убей меня.
Был храбрым ты, но, кажется, сейчас
Ты трусишь?
Прочь, презренный меч! О нет,
Руки не оскверню тобой.
Должна
Я умереть, и если это будет
Не от твоей руки, плохой слуга ты.
Самоубийство воспрещают боги,
И потому рука моя дрожит.
Скорей! Вот сердце... Грудь прикрыта чем-то?
Прочь! Прочь! Не надо сердцу лат. Пусть будет
Оно мечу послушно, как ножны.
Что это? Письма верного супруга[130]?
Вы — ересь! Вы мою сгубили веру,
Не щит для сердца вы. Хоть может пастырь
Своею ложью обмануть глупцов,
В страданья ввергнув их, но и обманщик
От кары не уйдет!
О Постум, ты, заставивший меня
Ослушаться отца и государя
И предложенья принцев отвергать
С презрением надменным, — ты поймешь,
Что подвигом, какой не часто встретишь,
Была любовь моя. Мне горько думать,
Что ты, устав от ласк любви продажной,
Вздохнешь с тоскою, вспомнив обо мне. —
Скорей! Торопит мясника ягненок:
«Где нож твой?» Медлишь ты приказ исполнить,
Желанный для меня.
О госпожа,
Я, получив приказ, лишился сна.
Исполни — и заснешь.
Пускай я раньше
От бдения ослепну.
Так зачем же
Ты взялся выполнить его? Зачем
За столько миль завез меня обманом?
Зачем мы здесь в столь поздний час? Зачем
Ты так старался? Лошадей загнал?
И взволновал моей отлучкой двор,
Куда я больше не вернусь? Зачем,
Настигнув лань, ты тетиву ослабил?
Чтобы, подольше время оттянув,
Уйти от злого дела. Госпожа,
Я план придумал. Выслушать меня
Прошу.
Что ж, дай работу языку.
Я потаскушкой названа! Нельзя
Сначала сердце мне пронзить, а после
Перевязать его. Но говори.
Отсюда не вернетесь вы.
Конечно;
Ведь ты убьешь меня.
Не потому.
Будь так умен, как честен я, мой план
Счастливым оказался б. Мой хозяин
Введен в обман каким-нибудь лжецом,
Жестоко оскорбившим вас обоих.
Распутницей из Рима?..
Нет, клянусь вам!
Я напишу, что вы убиты мною.
Он приказал, и я пошлю ему
Кровавую улику вашей смерти.
Исчезновенье ваше из дворца
Все это подтвердит.
А мне что делать?
Где жить? Скрываться? И к чему мне жизнь,
Раз для супруга буду я мертва.
Но стоит вам вернуться во дворец...
Нет, ни к отцу, ни во дворец. Там Клотен,
Мучитель мой, ничтожный, грубый, наглый.
Он мне страшней, чем городу осада.
Тогда вам жить в Британии нельзя.
Но где ж? А впрочем, разве солнце всходит
Лишь над одной британскою землею?
Британия — часть мира, но не мир —
В пруду большом гнездо лебяжье. Люди
Живут не только в ней.
Я очень рад,
Что мыслью вы в других краях. Прибудет
Посланник Рима Луций завтра в Мильфорд.
Когда б свой облик изменить могли вы,
Скрыв то, что вам при вашей горькой доле
Опасно обнаружить, вы б сумели
Вступить на путь надежд и жить счастливо
Близ Постума, хоть и не видясь с ним,
Но слыша каждый день о нем рассказы
Молвы правдивой.
Я на все готова!
Пусть скромности моей грозит опасность,
Лишь бы не чести.
В этом-то и суть.
Забудьте, что вы женщина, отныне.
Пусть робость, нежность — вечные служанки
Всех женщин, а верней — их украшенье —
Уступят место дерзостной отваге,
Находчивости, пылкости; забудьте
О нежном цвете ваших щек — увы,
Иного средства нет, — пусть солнца луч
Целует жадно их. Забыть придется
Изящные наряды, безделушки,
Которым позавидовать могла бы
Сама Юнона.
Говори скорее!
Мне ясен смысл твоих речей. Мужчиной
Себя уже я чувствую.
Сначала
Вам надо стать похожей на мужчину.
Я догадался сунуть в свой мешок
Камзол, штаны и шляпу, и другое,
Что будет нужно. Вы переоденьтесь,
Явитесь к Луцию и добивайтесь,
Чтоб взял он вас на службу. Расскажите,
В чем вы искусны; пойте для него;
Коль музыку он любит, то охотно
Возьмет вас. Человек он благородный
И, что всего важнее, строгих правил.
Я дам вам средства к жизни на чужбине
И буду впредь давать.
Один лишь ты
Богами послан мне на утешенье.
Идем же. Надо многое обдумать,
Покуда время есть, и все уладить.
Сейчас я воин и на этот риск
Иду с отвагой царской. Но скорее!
Нет, госпожа, простимся. Во дворце
Меня не видя, могут заподозрить,
Что я ваш соучастник. Вот вам ларчик,
Дар королевы. В нем состав бесценный.
Какой бы вас ни одолел недуг,
Один глоток — и все пройдет. Возьмите.
Теперь за дело! Там, в тени деревьев,
Примите вид мужской, и да помогут
Вам небеса.
Аминь. Благодарю.
Уходят в разные стороны.
Сцена 5
Комната во дворце Цимбелина.
Входят Цимбелин, королева, Клотен, Луций и вельможи.
Прощай! Счастливый путь.
Благодарю.
Мне Цезарь возвратиться повелел.
Поистине скорблю, провозглашая
Тебя врагом его.
Народ не хочет
Под игом оставаться; а король,
Не поддержавший подданных своих,
Унизил бы свой сан.
Прошу тебя
До Мильфорда мне дать проводников.
Вам с королевою желаю счастья.
(вельможам)
Вы будете посла сопровождать.
Ни в чем не нарушайте долг почтенья!
Прощай, Кай Луций.
(Клотену)
Вашу руку, принц.
Даю ее как друг, но скоро станет
Она рукой врага.
Покажет время,
Кто победит. Желаю всяких благ.
Посла до переправы через Северн[131]
Не покидайте, господа. Привет!
Луций и вельможи уходят.
Ушел он хмурясь; нам гордиться должно,
Что мы причина этого.
Тем лучше;
Войны желают храбрые британцы.
Кай Луций в Рим уже послал известье
О происшедшем здесь. Пришла пора
Готовить всадников и колесницы.
Войска, что в Галлии стоят сейчас,
Пополнит Рим, снабдит необходимым
И двинет их на нас.
Теперь придется
Нам действовать решительно и быстро.
Предчувствуя, как дело обернется,
Готовились к войне и мы. Но где,
Скажите, наша дочь? Не появилась
Она перед послом и не почтила
Нас утренним приветом. Как я вижу,
Строптивости гораздо больше в ней,
Чем послушания. — Позвать ее! —
Мы слишком снисходительны к ней были.
Один из вельмож уходит.
Мой государь! С тех пор как изгнан Постум,
Она к уединению стремится,
И рану эту исцелит лишь время.
Молю вас, резко с ней не говорите;
Чувствительна она; и для нее
Упрек — удар; удар же — смерть.
Вельможа возвращается.
Где дочь?
Чем непокорность может оправдать?
Ее покои заперты на ключ,
Как ни стучали — не было ответа.
Когда мы виделись в последний раз,
Принцесса умоляла извинить
Ее затворничество, уверяя,
Что только нездоровье ей мешает
К вам по утрам являться, и просила
Все это передать вам, но, простите,
Я в хлопотах забыла...
Дверь закрыта?
Ее не видно? Небо, сделай ложным
Предчувствие мое!
(Уходит.)
(Клотену)
Ступай за ним.
Я верного слугу ее Пизанио
Два дня не видел.
Все узнай. Ты слышишь?
Клотен уходит.
Пизанио — пособник Леоната!
Он взял мой яд. Ах, если б это зелье
Отсутствие слуги нам объяснило...
Ведь он в его целительность поверил.
Но где ж она? Куда исчезла вдруг?
Ах, если бы в отчаянье она
Или в пылу любви умчалась к мужу,
Себе готовя смерть или позор!..
Не все ль равно, каков ее конец?
Мне нужен лишь Британии венец!
Клотен возвращается.
Ну как, мой сын? Узнал?
Она бежала!
Король безумствует! Никто не смеет
Приблизиться к нему.
Ну что ж, тем лучше.
О, если бы, судьбу свою кляня,
Не дожил он до завтрашнего дня!
Королева уходит.
Люблю и ненавижу Имогену.
Она красива — истая принцесса;
Другие все, и дамы и девицы,
Пред ней — ничто. Ах, черт, она сумела
Все лучшее соединить в себе!
Она затмила всех, и вот за это
Я и люблю ее. Но, мной гнушаясь
И Постума презренного избрав,
Она свой вкус позорит и теряет
Всю прелесть для меня. Вот потому
Ее я ненавижу, буду мстить ей —
Лишь дураки...
Входит Пизанио.
Кто здесь? Ах, ты?.. — Приблизься!
Ты, значит, строишь козни, мерзкий сводник?
Ах, негодяй! Где госпожа твоя?
Ну, живо отвечай! Иначе вмиг
Тебя к чертям отправлю.
О мой принц!
Принцесса где? Юпитером клянусь,
Спросил в последний раз я! Пес! Мошенник!
Я вырву тайну у тебя из сердца
Иль сердце вместе с тайной. С кем она?
Неужто с Постумом, с навозной кучей,
Где чести нет и зернышка?
Да что вы!
Как быть ей с ним? Когда ее хватились?
Он в Риме ведь.
А где она? Стань ближе!
Свои увертки брось. Ответь мне толком,
Что с ней произошло?
Великий принц!
Великий ты пройдоха!
Сейчас же говори, где госпожа?
Немедленно! Без «принцев» и «великих».
Ну? Смертный приговор себе подпишешь
Молчанием своим!
Вот, принц, письмо.
Там все, что о побеге госпожи
Известно мне.
(Подает письмо.)
Посмотрим. Я за нею
До трона Цезаря намерен гнаться.
(в сторону)
Что делать мне? Иль это, или смерть.
Она далеко; не опасно ей,
Коль он за ней погонится.
(читая письмо)
Ага!..
(в сторону)
Придется господину моему
Мне написать, что умерла она.
Прощай, о госпожа! Счастливый путь!
Скорей вернись. Благословенна будь!
А письмо это не лжет?
Я полагаю, нет.
Это рука Постума! Да, я ее знаю! — Эй, бездельник! Если ты перестанешь мошенничать и будешь верно служить мне, будешь точно и честно исполнять все мои приказания, какие бы они ни были бесчестные, то я буду считать тебя честным и можешь рассчитывать на мою помощь. Ты нужды знать не будешь, и я тебя вознесу.
Я согласен, мой добрый принц.
Будешь ты служить мне? Ты так терпеливо и преданно служил этому нищему Постуму, что уж из одной благодарности станешь моим верным слугой. Будешь служить мне?
Буду, ваше высочество.
Держи руку — вот тебе кошелек! Сохранилось у тебя какое-нибудь платье твоего бывшего господина?
Да, принц, у меня в комнате лежит то самое платье, в котором он прощался с госпожой перед отъездом.
Иди и тащи сюда это платье. Пусть это будет твоей первой услугой. Ступай!
Иду, ваше высочество! (Уходит.)
Мне нужно застать ее в Мильфорде. Эх, черт, забыл спросить его, ну да это не уйдет. Вот так-то, Постум, негодяй ты этакий, я и убью тебя. Принес бы он поскорее платье! Она сказала — до сих пор у меня от этих слов сердце желчью исходит! — что обноски Постума ей дороже моей светлейшей особы, украшенной всеми моими достоинствами. Так вот в этих обносках Постума я насильно овладею ею, но прежде на ее глазах убью его. Вот тут-то она и увидит мою доблесть и раскается в своем высокомерии. Он будет повержен в прах, я надругаюсь над его трупом, а затем утолю свою страсть, но, чтобы еще сильнее поиздеваться над красавицей, проделаю все это в платье, которое она так высоко оценила. А потом пинками погоню ее обратно домой! Тебе доставляло удовольствие презирать меня, а мне радостно будет отомстить тебе.
Пизанио возвращается с платьем.
Это то самое платье?
То самое, принц.
А давно принцесса отправилась в Мильфорд?
Едва ли она уже успела туда добраться, ваше высочество.
Отнеси платье в мою комнату; это твоя вторая услуга, а третья — никому ни слова не говори о моих намерениях. Будь только верен, и тебе не придется долго ждать повышения. Моя месть ждет меня в Мильфорде! Ах, будь у меня пара крыльев, я бы полетел за ней. Идем со мной и будь мне верен. (Уходит.)
Чтоб я тебе дал верности обет,
Предав моих господ? Не выйдет, нет!
Мчись в Мильфорд, там беглянки не найти.
О небо, охрани ее в пути!
Глупцу же ставь преграду за преградой;
Да будут лишь они его наградой!
(Уходит.)
Сцена 6
Уэльс. Перед пещерой Белария.
Входит Имогена, одетая мальчиком.
Теперь я знаю — трудно быть мужчиной!
Я так устала. Вот уже две ночи
Моя постель — земля. Не будь мой дух
Так тверд, занемогла бы я. Ах, Мильфорд,
Казался близким ты! Но вижу я,
Дома и те бегут от бедняков,
Лишая крова их. Путь указали
Два нищих мне, я сбиться не могла.
Ужель бедняк, изведавший невзгоды,
Обманет, зная, что обман его
Несет мученье ближним? Мы привыкли,
Что часто лгут богатые, и все же
В богатстве лгать постыдней, чем в нужде:
Ложь королей гнусней, чем ложь бездомных.
И ты солгал, супруг мой дорогой!
При мысли о тебе проходит голод,
А я ведь чуть не падаю. — Что здесь?
В пещеру дикую ведет тропинка?..
Не крикнуть ли? Нет, я боюсь. Но голод
Пред смертью храбрость придает. Довольство
И лень рождают трусов, а нужда —
Мать мужества. — Эй! Кто там? Человек —
Так отзовись! Дикарь — так жизнь мне дай
Иль отними! Эй!.. Тихо... Я войду,
Но выну меч, и если враг боится
Меча, как я сама, едва ль посмеет
Он на меня напасть. Пошли мне бог
Врага такого!
(Входит в пещеру.)
Появляются Беларий, Гвидерий и Арвираг.
Ты, Полидор, из нас охотник лучший
И пиршества хозяин. Я и Кадвал —
Слуга и повар: таково условье.
Искусство и старанье погибают,
Не вдохновленные конечной целью!
Идемте же. Приправит голод славно
Обед неприхотливый наш. Усталость
На голом камне спит, зато лентяю —
Перина жестче камня. Мир тебе,
Приют наш скромный, сам собой хранимый.
Как я устал!
Хоть я и обессилен
От голода, но сам не ослабел.
Ведь есть у нас еще немного мяса
Холодного. Мы им и подкрепимся,
Пока поспеет дичь.
Стой! Не входите!
Когда бы он не ел запасы наши,
Я принял бы его за божество.
А что случилось там?
Нет, это ангел!
Клянусь, что это дух! Воздушный эльф
В обличье юноши.
Имогена выходит из пещеры.
Молю вас, сжальтесь!
Я звал у двери — никого! Ужасно
Мне есть хотелось. Я не вор. Вот плата,
Клянусь, я даже золота не взял бы,
Рассыпанного по полу...
(Протягивает деньги.)
Вот деньги.
Еду окончив, я бы на столе
Оставил их и снова в путь пустился
С молитвой за хозяев.
Деньги, мальчик?
Пусть раньше золото и серебро
В грязь обратятся! Чтят их только те,
Кто грязных чтит богов.
Вы рассердились?
Но если вы меня убить хотите
За мой проступок, знайте — я бы умер,
Не совершив его.
Куда идешь ты?
Спешу я в Мильфорд.
Как тебя зовут?
Фиделе. Захотел один мой родич
Из Мильфорда в Италию отплыть.
Я шел к нему, но, голодом томимый,
Взял пищу здесь.
Мой мальчик, не считай
Нас дикарями; не суди о нас
По грубому жилищу. Будь нам гостем.
Уж поздний час. Мы угостим тебя,
Чем только сможем. Будем благодарны
Коль ужин с нами ты разделишь. — Дети,
Просите же.
Будь женщиной ты, мальчик,
Я за тобой ухаживать бы начал,
Как за невестою.
А я доволен,
Что ты мужчина. Ты мне мил, как брат,
И я тебя встречаю, словно брата,
С которым был в разлуке. Мой привет!
Развеселись; ведь ты попал к друзьям.
(в сторону)
Зачем не к братьям? Будь они мне братья,
Я не была б наследницей престола
И, цену потеряв свою тогда,
С тобою равной стала бы, мой Постум.
Он чем-то опечален.
Я хотел бы
Помочь ему.
И я. Ценой любых
Трудов, хлопот, усилий...
Вот что, дети...
Беларий, Гвидерий и Арвираг шепчутся.
О, если б на земле существовали
Такие короли, под чьим господством
Исчезли б рабство, голод и нужда;
Дворцы такие, где одна лишь совесть
Мерилом бы величия служила,
А не хвала льстецов! О, будь на свете
Такие короли — то и они
Не превзошли б своим величьем этих
Простых людей! Меня простите, боги,
Но, Постума измену испытав,
Хотела б я теперь мужчиной стать
И здесь остаться с ними.
Так и будет...
(Гвидерию и Арвирагу.)
Пойдем готовить дичь.
(Имогене.)
Входи, мой милый,
Что за беседа на пустой желудок?
Мы после ужина тебя попросим
Поведать о себе все то, что сам
Захочешь рассказать.
Прошу, входи.
Не так приятны жаворонку утро
И ночь сове, как ты приятен нам.
Благодарю.
Прошу тебя, войди.
Уходят.
Сцена 7
Рим. Площадь.
Входят два патриция и трибуны.
Вот смысл указа Цезаря. Внимайте;
Ввиду того что посланы войска
Паннонцев и далматов усмирять,
А легионов, в Галлии стоящих,
Нам будет мало, чтоб начать войну
С мятежными британцами, наш Цезарь
Призвал патрициев принять участье
В походе на Британию. Назначил
Он Луция проконсулом. А вам
Велит немедля же вступить в войска.
Да здравствует наш Цезарь!
Командует войсками Луций?
Да.
Он в Галлии сейчас?
При легионах,
Которые обязаны пополнить
Набором вы. Указывает Цезарь
В приказе и число людей, и сроки
Отправки их.
Мы выполним свой долг.
Уходят.
Акт IV
Сцена 1
Уэльс. Близ пещеры Белария. Входит Клотен.
Если Пизанио верно описал мне, то встреча у них назначена где-то поблизости. Платье Постума пришлось мне впору, как по мерке. Отчего бы мне не прийтись по мерке и его возлюбленной? Ведь говорят, что женщине впору тот придется, кто к ней в пору подберется. Вот тут-то я и должен изловчиться. Раз нет ничего зазорного в том, что человек, находясь наедине с зеркалом, любуется собой, то могу признаться, что сложен я нисколько не хуже Постума. Я не моложе его, но сильнее; состояние мое не меньше, а положение повыше. Я знатнее его родом, искусен в делах государственных, а в поединке мне равного не найти. И все-таки эта взбалмошная дура, мне назло, любит его. Вот она, человеческая жизнь! Голова твоя, Леонат, все еще сидит на плечах, но через час слетит; возлюбленную твою я обесчещу, платье на ней изорву в клочья. А как покончу со всем этим, погоню красавицу пинками домой к отцу. Он, может быть, и посердится немножко за такое грубое обращение с дочкой, но моя матушка умеет прибирать его к рукам, и все обернется так, что он еще меня и похвалит... Лошадь я привязал надежно. Ну, меч, вон из ножен! Трудная тебе предстоит работа! Эх, Фортуна, только отдай их в мои руки! По описанию это как раз похоже на то место, где у них назначена встреча; обмануть меня этот Пизанио не посмел бы. (Уходит.)
Сцена 2
Перед пещерой Белария.
Из пещеры выходят Беларий, Гвидерий, Арвираг и Имогена.
(Имогене)
Ты нездоров? Останься здесь, а мы
Придем после охоты.
(Имогене)
Брат, останься;
Мы братья, правда ведь?
Все люди братья.
Но зачастую, знатностью кичась,
Себя возвысить хочет плоть над плотью,
Хоть после смерти все лишь прах. Я болен.
Охотьтесь без меня, я с ним останусь.
Зачем? Не так опасно болен я
И не из тех, кто, прихворнув немного,
Уж видит смерть перед собой. Прошу вас,
Трудом своим обычным занимайтесь;
Привычку раз нарушить — все нарушить.
Да, болен я, но вы, со мной оставшись,
Помочь не в силах. Вид людей не может
Утешить тех, кто от людей бежит.
Не так мне плохо, если я об этом
Судить могу. Я дом стеречь останусь
И ничего не украду, поверьте,
Уж разве только самого себя,
А коль умру — невелика потеря.
Люблю тебя, мой мальчик. Повторяю,
Люблю тебя не меньше, не слабее,
Чем своего отца.
Как? Что такое?
Коль это грех — грешны мы оба с братом;
Пришелец этот стал мне странно близок.
Ты говорил — любовь необъяснима!
Да, если встанет у порога смерть,
Спросив, кто должен умереть, отвечу:
«Отец мой, а не мальчик!»
(в сторону)
Вот она,
Кровь королей! Природное величье!
Ничтожество — отродие ничтожеств;
Рождает труса трус. В природе есть
Мука и отруби, позор и честь.
Пусть им я не отец, но отчего же
Для них стал мальчик ближе и дороже?.. —
Уже девятый час.
Брат, до свиданья!
Успеха вам!
Тебе — здоровья. В путь!
(в сторону)
О, как они добры! А мне казалось,
Что вне дворцов лишь дикари живут,
Но я совсем иное вижу тут.
Родит чудовищ глубина морей,
А вкусную форель — простой ручей.
Но мне все хуже. В сердце боль... Пизанио,
Приму твое лекарство.
(Беларию и Арвирагу)
Ничего
Я не узнал: ответил мальчик только,
Что знатен он и честен, но бесчестно
Преследуют его.
И мне поведал
Он то же самое, но обещал,
Что позже все расскажет.
Нам пора!
(Имогене.)
А ты здесь отдохни.
Мы ненадолго.
И не хворай; ведь ты хозяйку должен
Нам заменить.
Больной я иль здоровый,
Служить вам рад.
Навек останься с нами.
Имогена уходит в пещеру.
Хоть юноша и бедствует, но видно —
Он знатен родом.
Он поет, как ангел.
А стряпает как славно! Как умеет
Коренья резать, приправлять похлебку,
Как будто для стола больной Юноны.
Вы видели, как мило у него
Улыбка сочетается со вздохом?
Горюет вздох, что не улыбка он,
Улыбка ж потешается над вздохом,
За то что он мечтает улететь
Из храма своего и слиться с бурей —
Грозою моряков.
Переплелись
Корнями в нем терпение и скорбь.
Расти, расти, терпение, а ты,
Сорняк негодный — скорбь, умри скорей
И виноградных лоз глушить не смей!
Уже светло. Поторопитесь! — Кто там?
Входит Клотен.
Бродяг я этих так и не нашел.
Пизанио, подлец, надул меня.
Я изнемог!
Бродяг? Уж не о нас ли?..
Он мне знаком как будто... Это Клотен,
Сын королевы. Нет ли здесь измены?
Его узнал я, хоть давно не видел.
Мы вне закона. Скрыться надо нам.
(Беларию)
Он здесь один. Вы с братом посмотрите,
Не прячется ли кто еще в лесу.
Меня оставьте с ним.
Беларий и Арвираг уходят.
Стой! Ты куда?
Бежать? Ты кто такой? Разбойник мерзкий?
Я знаю вас! Эй, низкий раб, ты кто?
Не столь я низок, чтобы не проткнуть
Тебя своим мечом за это.
Вор,
Грабитель, негодяй! Сдавайся, пес!
Кому? Тебе? Ты кто? Иль у меня
Рука слабей твоей? Душа слабее?
Слова твои наглее, это верно,
Но не во рту ношу я свой кинжал.
Ты кто? Зачем тебе я сдамся?
Раб!
Ты не узнал меня по платью?
Нет!
Нахал! Твой дед, наверно, был портняжка;
Тебе он платье сшил, и лишь по платью
Ты человеком стал.
Ах ты мерзавец!
Не мой портной мне это платье шил.
Так убирайся и скажи спасибо
Тому, кто подарил тебе его.
Болван! Мне даже бить тебя противно.
Ах, висельник, подлец, узнай, кто я,
И трепещи!
Ну, кто же ты такой?
Я Клотен, негодяй!
Будь, Клотен, ты хоть дважды негодяй,
Я не боюсь. Будь ты паук иль жаба,
И то бы я скорей смутился.
Знай
И цепеней — сын королевы я!
Срамишь ты, значит, свой высокий род.
Как, ты не испугался?
Нет, нисколько!
Боюсь и почитаю я лишь умных!
А дурни мне смешны.
Тогда умри!
Убью тебя своей рукой, а после
И тех двоих; на городских воротах
Повешу ваши головы. Сдавайся,
Дикарь несчастный!
Уходят, сражаясь.
Входят Беларий и Арвираг.
Ни души вокруг.
Нет никого. Ты, видимо, ошибся.
Боюсь сказать. Прошли года, но время
Не изменило черт его лица;
Отрывистая речь и грубый голос
Все те же. Нет, конечно, это принц —
Уверен я.
Они вдвоем остались.
Дай бог, чтоб с братом он не начал ссоры...
Ты говоришь, опасен принц?
Настолько
Он туп и недалек, что часто глупость
В нем гасит чувство страха, и не знает
Он удержу ни в чем. Но вот твой брат.
Входит Гвидерий, в руках у него голова Клотена.
Дурак был этот Клотен, пустозвон!
Не мог бы выбить из него мозгов
Сам Геркулес — их не было в помине.
Не уничтожь его я, этот дурень
Мне б голову отсек своим мечом,
Как я сейчас ему.
Что ты наделал!
Я знаю что — снес Клотену башку.
Назвал себя он сыном королевы,
Кричал, что я разбойник, вор, бродяга,
Клялся своей рукой нас уничтожить,
Нам головы срубить, повесив их
На городских воротах!
Мы погибли!
Но почему, отец? Что нам терять?
Хотел он погубить нас. Ведь закон
Нам не защита — так ужель мы станем
Сносить его угрозы малодушно
Иль ждать, чтобы кусок спесивый мяса
Судьею нашим стал и палачом
Лишь потому, что вне закона мы?
А вы нашли кого-нибудь в лесу?
Нет, ни души. Но вряд ли он явился
Сюда без свиты. Хоть непостоянен
Он был всегда и рвался от худого
К тому, что вдвое хуже, — ни причуда,
Ни полное безумье не смогли бы
В наш лес завлечь его. А может быть,
Слух во дворце прошел, что здесь живут
Опальные бродяги, что из них
Со временем собраться может шайка;
Вспылил он — это на него похоже —
И нас поймать поклялся. Но не верю,
Чтоб он один пошел. Не так он смел,
Да и пустили бы его навряд ли.
Боюсь, у нас есть основанье думать,
Что хвост у этой гадины, пожалуй,
Опасней головы.
Пускай свершится,
Что небом суждено, но брат мой прав.
Сегодня мне не до охоты, дети;
Меня болезнь Фиделе беспокоит.
Мечом, которым угрожал мне Клотен,
Отсек ему я голову. Я брошу
Ее в залив за нашею скалою;
Пускай плывет и хвастается рыбам,
Что красовалась на плечах того,
Кто был при жизни сыном королевы.
Мне дела нет!
(Уходит.)
Боюсь, вам будут мстить.
Ах, лучше бы не ты его убил,
Мой храбрый Полидор!
Я должен был
Его убить и быть один в ответе.
Брат, я люблю тебя, но этот подвиг
Свершил ты мне на зависть. Пусть же кара,
Какой она ужасной ни была бы,
Падет на нас обоих.
Что сделано, того не воротить.
Охотиться сегодня мы не будем.
(Арвирагу.)
Не стоит рисковать. Ступай в пещеру,
Хозяйничай с Фиделе, я же здесь
Ждать буду Полидора и приду
К обеду с ним.
Иду. — Ах, мальчик бедный!
Чтобы вернуть щекам твоим румянец,
Готов я сотню Клотенов убить
И не сочту себя бесчеловечным.
(Уходит.)
Великая природа! О богиня!
Как дивно в этих юношах державных
Себя явила ты! Они нежны,
Как легкий ветерок, когда ласкает
Фиалку он, цветок едва колебля.
Но чуть вскипит в них царственная кровь,
Как оба станут схожи с буйным вихрем,
Который гнет вершины горных сосен
И клонит их в долину. Просто чудо,
Как возникают в них непроизвольно,
Без поучений, царственные чувства;
Как честь и долг без наставлений крепнут;
Учтивость — без примеров. Доблесть в них
Хоть и дика еще, но даст плоды,
Как при посеве тщательном. Однако
Зачем сюда явился этот Клотен
И что сулит нам смерть его?
Входит Гвидерий.
Где брат?
Я вплавь отправил во дворец гонцом
Башку пустую Клотена, а тело
В залог оставил здесь.
Торжественная музыка.
Что слышу я?
Заветный инструмент мой! Он звучит!..
Но почему привел в движенье струны
Твой брат?
Он дома?
Да, пошел туда.
Молчала лютня с матушкиной смерти.
Я не пойму... Торжественные звуки
Сопутствуют торжественным событьям.
Что с ним? Пустой восторг, пустая скорбь —
Забава для детей и обезьян.
Не помешался ль Кадвал?
Возвращается Арвираг, неся на руках бесчувственную Имогену.
Вот идет он
И объясненье скорбное несет
Вины своей.
Скончалась наша птичка,
Отрада наша. Лучше бы мне стать
В шестнадцать лет шестидесятилетним,
На костылях ходить, чем видеть это!
Прекрасная, нежнейшая из лилий,
Ты вдвое краше на стебле была,
Чем на руках у брата!
Горе, горе,
Кто глубину твою измерить может?
Где мера всем страданиям земным?
Прекрасный отрок! Знали только боги,
Кем стать ты мог! Увы, скончался ты
От злой тоски в расцвете юных лет...
Каким его застал ты?
Бездыханным.
С улыбкой на устах, как будто их
Не смерть стрелой, а бабочка коснулась;
Лежал щекой он правой на подушке...
Где?
На полу; я думал, он заснул,
И даже обувь снял, чтобы шагами
Его не разбудить...
Да, он заснул
Последним, вечным, непробудным сном.
Постелью гроб я сделаю ему,
Слетаться будут феи на могилу
И не посмеет червь в нее вползти.
Коль буду жив, Фиделе, я все лето
Печальную твою могилу стану
Цветами украшать. Увидишь ты
Подснежник белый, как твое лицо,
И колокольчик, голубее жилок
Твоих; и розы, аромат которых
Не сладостней дыханья твоего.
Их будут реполовы приносить[132]
Тебе, к стыду наследников богатых,
Не ставящих надгробия отцам.
Когда ж цветов не будет, я укрою
Могилу мхом от стужи.
Хватит, брат,
По-женски причитать. Слезам не время.
Час похорон настал! Не нарушай
Наш скорбный долг своим бесплодным воплем.
Давай же выроем могилу.
Где?
Близ Эврифилы, матери любимой.
Пусть будет так. Послушай, брат, хоть голос
С годами погрубел у нас, споем
Ту песню, что над матерью мы пели.
Слова оставим те же и мотив,
Лишь «Эврифилу» сменим на «Фиделе».
Нет, Кадвал, не могу.
Рыдания расстроят нашу песню,
А в скорбном пенье фальшь звучит ужасней,
Чем слово лжи в устах жреца во храме.
Тогда мы просто скажем их.
Я вижу,
Большое горе — меньшее целит;
Забыли мы о Клотене совсем.
Он враг наш и наказан по заслугам,
Но он — сын королевы; и хотя
В могиле нищий и вельможа равны,
Но долг почтенья, суетный, как мир,
Предать земле по-разному велит их.
Раз Клотен — принц, хоть он убит как враг,
Должны мы схоронить его как принца.
Терсита труп Аякса трупу равен.
Неси его сюда.
Ступай, отец,
Мы песнь свою прочтем.
Беларий уходит.
Брат, начинай!
(укладывают Имогену)
Нет, положи его лицом к востоку,
Как нас учил отец.
Да, да, ты прав.
Так повернем его.
Теперь начнем.
Для тебя не страшен зной,
Вьюги зимние и снег,
Ты окончил путь земной
И обрел покой навек.
Дева с пламенем в очах
Или трубочист — все прах.
Все прошло — тиранов гнет,
Притеснения владык.
Больше нет ярма забот,
Равен дубу стал тростник.
Царь, ученый, врач, монах
После смерти — все лишь прах.
Не страшись ни молний ты...
Ни раскатов громовых...
Ни уколов клеветы.
Радость, скорбь — не стало их.
Кто любовь таил в сердцах,
Все, как ты, уйдут во прах.
Злобных сил не знай ты...
Духам не внимай ты...
Ада не страшись ты...
К небу вознесись ты.
Спи среди цветов и трав,
Память вечную снискав.
Беларий возвращается с телом Клотена.
Обряд свершен. Сюда положим тело.
Вот им цветы. Еще достану в полночь.
Омытые ночной росой прохладной,
Они подходят больше для могил.
Прикроем их тела. — Вы как цветы;
Увяли вы, они увянут тоже. —
Идем. Помянем мертвецов молитвой.
Земля дала их и взяла к себе;
Конец их горю, счастью и борьбе.
Беларий, Гвидерий и Арвираг уходят.
(просыпаясь)
Да, в Мильфорд, сударь. Как туда пройти?
Благодарю... Тем лесом?.. А далеко?
О небеса! Ужель еще шесть миль?
Я шла всю ночь... Прилягу тут...
(Видит тело Клотена.)
Ах нет,
Никто не нужен мне на ложе. Боги!
Цветы передо мной — земная радость!
И тут же скорбь земная — труп. Я сплю...
Казалось мне, я стерегла пещеру
И честным людям стряпала обед...
Но нет, не так... То был обман... Стрела,
Летящая из ничего в ничто,
Пустое порождение мечты.
Наш взор, как и рассудок, часто слепы.
Дрожу... боюсь. Но если в небесах
Еще осталась капля состраданья,
Такая малая, как глаз у пташки,
Частицу мне, о боги, уделите!
Я сплю еще... Проснусь — и длится сон
Внутри и вне меня... Вернулись чувства!..
Безглавый труп!.. Ах, Леоната платье!
Его нога... Рука его... Нога
Меркурия и стан, достойный Марса...
И плечи Геркулеса... Где ж лицо?
Лицо Юпитера? Иль убивают
И небожителей? Он обезглавлен?
На голову Пизанио обрушьтесь,
Проклятия Гекубы и мои!
С ним сговорившись тайно, дьявол Клотен
Убил здесь мужа! Пусть отныне будут
Предательством и чтение и письма! —
Проклятый раб! Письмом своим подложным
У лучшего на свете корабля
Сломал ты мачту, негодяй! — Увы,
Где голова твоя, мой Леонат?
Мог в сердце поразить тебя Пизанио,
Но голову оставить... Кто ж убийца?
Пизанио, да, это он и Клотен!
Виной всему корысть и злоба. Ужас!
Он дал питье живительное мне...
Уж не оно ль все чувства умертвило?
Еще улика! Клотен и Пизанио!
Убийцы! Милый, дай твоею кровью
Окрасить щеки бледные мои,
Чтоб мы страшнее показались тем,
Кто нас найдет. О Постум! Властелин мой!
(Припадает к трупу.)
Входят Луций, военачальник, несколько римских офицеров и прорицатель.
По вашему приказу легионы
Из Галлии приплыли. Вас они
Ждут вместе с флотом в Мильфорде. Войска
Готовы к бою.
Есть из Рима вести?
Патрициев и жителей границ
Сенат призвал. Их рвенье и отвага
Успех нам предвещают. Брат Сиенны,
Отважный Якимо ведет войска.
Когда вы ждете их?
С попутным ветром.
Такая быстрота — залог победы.
Теперь мы смотр войскам произведем.
Отдай приказ.
(Прорицателю.)
А что, скажи, мой друг,
Нам сны твои вещают о войне?
Постился долго я, моля богов,
И прошлой ночью было мне виденье:
Орел Юпитера сюда, на запад,
Летел с далеких южных берегов
И скрылся в золотом сиянье солнца,
А это значит — коль не помрачили
Грехи мой дар провиденья, — что римлян
Победа ждет.
Пусть будут сны такие
Нелживыми и частыми. — Но что тут?
Безглавый труп?.. О, судя по обломкам,
Строенье было славное. Кто это?
Паж? Мертв он или спит? Скорее мертв.
Чуждается природа ложа смерти,
Не спят живые с мертвыми. Взглянуть
Хочу я мальчику в лицо.
Он жив.
Тогда он скажет, кто убит. — Эй, мальчик,
Поведай о судьбе своей. Она
Достойна любопытства. Кто служил
Тебе кровавым изголовьем? Кто
Разрушить смел творение природы?
Иль ты причастен к этому убийству?
Как все произошло? Кто он такой?
Ответь нам. Кто ты?
Я ничто. Вернее,
Хотел бы стать ничем. То господин мой,
Британец храбрый, добрый человек,
Убитый жителями гор. Увы!
Таких господ, как он, на свете нет!
Пусть обойду я запад и восток,
Пусть я найду себе других хозяев,
Пусть буду верно им служить — нигде
И никогда такого господина
Не будет у меня.
Ты славный мальчик,
Твоей печалью тронут я не меньше,
Чем смертью господина твоего.
Кто он, дружок?
Ричард дю Шан.
(В сторону.)
Я лгу,
Но в этом нет вреда. Надеюсь, боги
Простят мне ложь.
Как звать тебя?
Фиделе.
Да, это имя по тебе. Оно
Достойно верности твоей, а верность
Достойна имени. Служить мне хочешь?
Хоть я не так хорош, как твой хозяин,
Но я тебя любить не меньше буду.
И если бы в письме ко мне сам Цезарь
Достоинства твои превозносил,
Он больше о тебе сказать не мог бы,
Чем ты сейчас сказал. Идем со мной.
Но прежде господина я зарою
В могилу так глубоко, как смогу;
Листвой ее засыплю и цветами.
Произнесу над нею сто молитв,
Слезами орошу, вздыхая тяжко,
А там уж к вам пойду, коль вам угодно
Принять меня.
Я для тебя, мой милый.
Скорей отцом, чем господином, стану. —
Друзья!
О долге мальчик нам, мужам, напомнил.
Среди цветов мы выроем могилу
Мечами. Поднимите труп. — Мой мальчик,
В знак уваженья и любви к тебе
Почтим мы господина твоего
Как воина, похоронив его.
Утешься же, утри глаза. Подчас
Паденье может и возвысить нас.
Уходят.
Сцена 3
Комната во дворце Цимбелина.
Входят Цимбелин, вельможи, Пизанио и слуги.
(слуге)
Узнай, что с королевой.
Один из слуг уходит.
С той поры
Как принц исчез, она в безумье впала.
О небеса, какая злая кара
Ниспослана мне вами! Дочь моя,
Моя отрада, скрылась. Королева —
На ложе смерти. Нам война грозит,
И принц, столь нужный мне сейчас, пропал.
В отчаянье я от ударов этих!
(К Пизанио.)
Ты, раб лукавый, знаешь, где она!
Не лги, что ты здесь ни при чем. Иначе
Заговоришь под пыткой.
Государь.
Казните, но, клянусь вам, я не знаю,
Где госпожа, зачем она ушла,
Когда вернется, — ничего не знаю.
Я ваш слуга покорный, государь.
Он вам не лжет. Когда принцесса скрылась,
Его видали здесь. Слуга он верный,
А принца ищут всюду и найдут.
Тревожные настали времена.
(К Пизанио.)
На этот раз ты вывернулся, раб,
Но ты на подозренье!
Повелитель!
Уж легионы галльские на берег
Сошли, а в подкрепленье к ним сенат
Прислал отряд патрициев из Рима.
Как нужен мне совет жены и принца!
Я стал в тупик...
Но, государь великий,
Нам хватит войск, чтоб встретиться с врагом.
Не только к ним — и к нам придет подмога,
Лишь прикажите действовать. Давно мы
Приказа ждем.
Благодарю. Ну что ж,
Судьбу мы смело встретим. Угнетает
Меня не то, что Рим готовит нам,
А горести семейные. — Идем!
Уходят.
Не пишет господин мой — нет ответа
На весть о смерти Имогены. Странно!
Не слышно и о ней, а ведь хотела
Она писать мне часто. Что могло
Случиться с принцем? Я в большой тревоге.
Но справедливость есть еще на небе!
Во имя верности я изменяю
И лгу, чтоб честным быть. Война докажет,
Как верно я служу своей отчизне,
Иль пусть паду в бою. Рассеет время
Сомненья остальные. Иногда
Без кормчих в порт судьба ведет суда.
(Уходит.)
Сцена 4
Уэльс. Перед пещерой Белария.
Входят Беларий, Гвидерий и Арвираг.
Тревога поднялась.
Уйдем подальше.
Нет смысла в жизни, если избегать
Опасных подвигов.
К чему таиться?
Нас, как британцев, римляне казнят
Или свои, сочтя за бунтарей,
Служить заставят, а потом убьют.
Уйдемте, дети, в горы. Там спокойней.
Нам путь к своим закрыт. Безвестны мы
И в списки войсковые не попали.
Смерть принца может привести к расспросам,
Кто мы, где жили, и признанье вырвать,
А наказание за это — смерть
Под пыткою.
Отец мой, не к лицу
Тебе в такое время опасенья;
И нас не убедишь ты, нет!
Едва ли,
Услышав ржанье римских лошадей
И увидав костры врага вблизи,
Британцы в ожидании сраженья
Решатся тратить время, выясняя,
Кто мы, откуда здесь.
Но ведь знаком
В войсках я многим. Клотена не видел
Я много лет, но все ж его узнал я.
Король не стоит ни моих услуг,
Ни преданности вашей.
Изгнание мое виной тому,
Что воспитанья вы не получили,
Что жили в бедности, лишившись счастья,
Которого вы вправе были ждать;
Что летом вы палящий зной терпели
И, как рабы, тряслись зимой от стужи.
Нет, лучше смерть, чем эта жизнь! Отец,
Молю, идем к войскам. Никто не знает
Ни брата, ни меня; тебя забыли;
Ты постарел и стал неузнаваем.
Клянусь блистаньем солнца, я иду!
Я не видал, как смерть встречает воин
В сражениях. Я видел только кровь
Трусливых зайцев, горных коз и ланей.
Коней не знал я, кроме жалких кляч,
Удил и шпор не ведавших. Под стать
И всадник им такой, как я. Мне стыдно
Смотреть на солнце, жить его теплом
И пребывать в ничтожестве безвестном.
Клянусь, и я пойду. Благослови
Меня, отец. Тогда в бою не стану
Я рисковать напрасно. А не пустишь —
Я все равно пойду; и ты судьбою
Наказан будешь тем, что я в сраженье
Умру от рук врагов.
И я. Аминь!
Коль юной жизнью вы не дорожите,
Зачем же старость мне тогда беречь?
Да будет так! Иду я с вами, дети,
И, если суждено вам пасть в бою,
Я вместе с вами смерть приму свою!
Вперед! Вперед! Сказалась кровь царей,
Кипит она и рвется в бой скорей!
Уходят.
Акт V
Сцена 1
Британия. Римский лагерь.
Входит Постум с окровавленным платком в руках.
Я сберегу тебя, платок кровавый, —
Я сам хотел тебя таким увидеть.
Мужья! Когда б вы все так поступали,
Любой проступок мог бы погубить
Вернейшую из жен. — Нет, мой Пизанио,
Не все приказы нужно выполнять,
А только справедливые. — О боги,
Зачем меня не покарали вы
И дали мне дожить до этой пытки?
Зачем вы Имогену не спасли
Для жизни, полной горести? Зачем
Меня, злодея, не сгубили? Ах,
Любя иных, вы их к себе берете
За малый грех, от большего спасая;
Другим же позволяете свершать
Грех за грехом, один другого хуже,
И те живут, в чудовищ превращаясь.
Она теперь у вас! Так дайте, боги,
Мне силу покориться вашей воле.
Сюда из Рима прибыл я сражаться
С отчизною своей. — О нет, Британия,
Довольно и того, что я убил
Твою принцессу. Ран тебе я больше
Не нанесу. — Внимайте, боги, мне:
С себя сниму я римскую одежду,
Крестьянином простым переоденусь,
Сражаться буду против тех, с кем прибыл,
И смерть в бою приму за Имогену!
Ведь жизнь сама и каждый вздох — мне смерть!
Не узнанный никем, ни в ком не вызвав
Ни злобы, ни участья, ни любви,
Себя предам я смерти. Пусть узнают
О доблести моей, хоть и таилась
Она под рубищем раба. О боги!
Пошлите вновь мне силу Леонатов!
Надменный мир хочу я научить
Не внешний блеск, а силу духа чтить.
(Уходит.)
Сцена 2
Поле сражения между британским и римским лагерями.
Входят с одной стороны Луций, Якимо и римское войско, с другой стороны — британское войско. За ними следует Постум как простой воин. Они проходят через сцену. Затем входят, сражаясь, Якимо и Постум. Постум побеждает Якимо, обезоруживает и уходит, оставив его одного.
Великий грех отяготил мне душу
И мужества лишил. Оклеветал
Я женщину, британскую принцессу,
И воздух здешний, словно мстя за это,
Все силы отнял у меня. Иначе
Как мог меня, искусного в бою,
Сразить простой мужлан? Мой сан и званье —
Стыда источник ныне и страданья.
Британия! Коль рыцари твои
Еще сильней, чем этот раб убогий,
То мы ничтожны, а британцы — боги!
(Уходит.)
Битва продолжается. Британцы бегут. Цимбелин захвачен в плен.
Входят, спеша ему на помощь, Беларий, Гвидерий и Арвираг.
Стой! Все назад! За нами поле битвы!
Теснина — наша! Нам страшна лишь трусость!
Позор бегущим! Стой!
Назад! Сражайтесь!
Входит Постум и бьется на стороне британцев; они освобождают Цимбелина и уходят. Входят Луций, Якимо и Имогена.
Прочь с поля битвы, мальчик, жизнь спасай!
Свои своих разят, полны смятенья;
Бой ослепляет разум.
Подошло
К ним подкрепление.
Как странно бой
Вдруг обернулся! Если помощь к нам
Не подоспеет — отступать придется.
Уходят.
Сцена 3
Другая часть поля сражения.
Входят Постум и британский вельможа.
Оттуда ты, где наши бьются?
Да.
А вы из беглецов, как видно?
Да.
Винить вас трудно. Нам конец пришел бы,
Не помоги нам небо. Сам король
Уже отрезан был; ряды смешались;
В теснине узкой можно было видеть
Лишь спины отступающих британцев.
Резню противник начал, кровь почуяв
И видя пред собою больше жертв,
Чем он имел мечей; кто был изрублен,
Кто ранен, кто перепугался насмерть.
В теснине выросла гора убитых
И трусов, в спину раненных, которых
Позорный ждал конец.
Где та теснина?
Близ поля битвы, между двух откосов.
В теснине этой вдруг старик явился —
Отважный воин, подвигом своим,
Свершенным для отчизны, доказавший,
Что дожил он недаром до седин.
С ним было двое юношей, которым
Пристало бы скорей играть в пятнашки,
А не участвовать в бою кровавом;
Их лица, словно девичьи, скрывать
От холода должна была бы маска —
Они ж загородили вход в теснину,
Крича бегущим: «Жизнь спасает бегством
Олень, а не солдаты! К черту трусов!
Назад! Не то мы римлянами станем
И, как скотов, вас будем бить за то,
Что вы бежите, как скоты. Назад!
Лицом к врагу! Спасенье только в этом!»
Да, эти трое стоили трех тысяч.
Три смельчака таких в бою дороже,
Чем рать бездельников. И с криком «Стой!»,
Проходом узким пользуясь искусно,
Еще искусней доблестью своей,
Способной прялку превратить в копье, —
Они зажгли огонь в погасших взорах;
Проснулся у бегущих стыд, а с ним
И мужество вернулось и отвага;
И те, кто струсил, глядя на других
(Будь проклят тот, кто первым дрогнет в битве!).
Вернулись вновь и бросились, как львы,
На вражьи копья. Дрогнул неприятель,
Нарушил строй, и началось смятенье;
И те, кто прежде шли вперед орлами,
Теперь назад бежали, как цыплята.
Переменилось все в одно мгновенье —
Вдруг стали победители рабами.
К сердцам бегущих отыскал дорогу
Зов, брошенный им вслед, и трус недавний,
Воспрянув духом, стал полезен нам,
Как иногда сухарь в походе тяжком.
О небо! Как ударили британцы
На мертвых, раненых, живых, своих же,
Напором смятых! Если раньше десять
От одного бежали, то теперь
Один гнал двадцать. Кто предпочитал
Погибнуть, но не драться, тот теперь
Был для врага грозой.
Однако странно:
Теснина... двое юношей и старец...
Вам странно это? Склонны вы скорей
Дивиться подвигам, чем их свершать?
Хотите, зарифмую этот случай
Вам на потеху? Слушайте мой стих:
«Старик и два юнца, заняв теснину,
Нам счастье принесли, врагу — кончину».
Ты сердишься?
Нет, я дружить готов
С тем, кто бежит трусливо от врагов;
В согласии с привычкою своей,
Он и от дружбы убежит моей... —
Вы довели меня до виршеплетства.
Прощай. Ты сердишься.
(Уходит.)
Опять бежишь? —
Вельможное ничтожество! Быть в битве
И у меня расспрашивать о ней!
Иной, спасая шкуру, честь позорил,
Иной бежал — и все ж погиб, а я,
Хранимый горем, словно чародейством,
Смерть не обрел там, где она царила.
Смерть, страшное чудовище, таится
Порой в бокалах, в ласковых речах,
На мягком ложе — много слуг у смерти
Помимо тех, кто носит меч. Нет, я
Найду ее. Сражался я за бриттов,
Но больше я не бритт. Надену платье,
В котором прибыл. Воевать не стану
И сдамся первому, кто руку мне
Положит на плечо. Был враг жесток,
Но будут мстить жестоко и британцы.
Мне искупленье — смерть. О ней мечтал,
На той, на этой стороне искал;
Но, где ее ни встречу, здесь иль там, —
За Имогену жизнь свою отдам!
Входят два британских военачальника и воины.
Хвала богам! Взят Луций в плен. А старца
И юношей считают за богов.
Там был еще один — иль раб, иль нищий;
Он бился как герой.
Да, говорят;
Но он исчез куда-то. — Стой! Ты кто?
Я римлянин!
И не блуждал бы тут, когда бы все,
Как я, сражались.
Взять его! Собака!
Ты не вернешься в Рим, чтоб рассказать,
Как вороны клевали вас. Ты дерзок
И, видно, знатен. К королю его!
Входят Цимбелин, Беларий, Гвидерий, Арвираг, Пизанио и пленные римляне.
Военачальники подводят Постума к Цимбелину, который знаками велит тюремщику взять его, после чего все уходят.
Сцена 4
Британская тюрьма.
Входят Постум и два тюремщика.
Тебя уж не угонят, ты стреножен.
Пасись, пожалуй, коль найдешь траву...
...И есть захочется.
Тюремщики уходят.
Привет вам, цепи!
Вы путь к освобожденью моему!
А все же я счастливей, чем подагрик,
Который предпочел бы век стонать,
Чем исцеленным быть наверняка
Врачом надежным — смертью, тем ключом,
Что отмыкает все замки. О совесть,
Ты скована теперь намного крепче,
Чем эти щиколотки и запястья. —
Даруйте искупленье мне, о боги,
И обрету я вечную свободу.
Иль моего раскаянья вам мало?
Печаль детей смягчает гнев отцовский,
А боги милосерднее людей;
Отрадней каяться в цепях желанных,
А не надетых на тебя насильно.
Возьмите жизнь в расплату за свободу!
Я знаю, вы добрей ростовщиков,
Берущих с должников в уплату долга
Лишь четверть, треть или шестую часть.
Чтоб те могли, дела свои поправив,
Платить им вновь. Мне этого не нужно!
За Имогены жизнь — мою возьмите;
Она хоть и не так ценна, но все же
Дана мне вами, боги. Человек
Не взвешивает каждую монету
И легкую берет, чеканке веря;
Возьмите жизнь мою — я ваш чекан,
О всеблагие силы! Если вы
С таким согласны счетом — рад я жизнью
Свой долг вам уплатить. — О Имогена,
К тебе без слов взываю я!
Торжественная музыка. Появляются призраки: Сицилий Леонат, отец Постума, величавый старец в одежде воина; он ведет за руку пожилую женщину, мать Постума; перед ними идет музыкант. Затем, позади другого музыканта, следуют два молодых Леоната, братья Постума; на груди у них раны, от которых они погибли на поле битвы. Они окружают спящего Постума.
О громовержец, не карай
Презреньем нас, людей,
Будь с Марсом крут, с Юноной строг,
Чей гнев неверностью своей
Ты распалил.
В чем грешен сын? Не довелось
Его мне повидать.
Я умер, а дитя еще
Носила в чреве мать.
Но ты — ведь на земле зовут
Тебя отцом сирот, —
Ты должен оградить его
От всех земных невзгод.
Не помогла Люцина мне;
Скончалась я, родив.
В чужой и бесприютный мир
Явился, сиротлив,
Мой бедный сын.
Подобно предкам славным, он
Был мудр, красив и смел
И, как наследник мой, хвалу
Везде снискать сумел.
Когда созрел он, возмужал —
В Британии во всей
Кто мог сравниться с ним? Кто был
Достойней и милей?
Он мужем Имогены стал,
Как лучший из мужей.
За что же брак его теперь
В насмешку превращен?
За что он изгнан и за что
Навеки разлучен
С женой своей?
Зачем ты Якимо, шуту
Из Рима, разрешил
Бесчестной клеветой разжечь
Его ревнивый пыл,
Чтоб в жертву подлости людской
Заклан мой Постум был?
Из обиталища теней
Отец его, и мать,
И братья, павшие в бою
Явились в мир опять.
Чтоб грудью за права и честь
Тенанция стоять.
За Цимбелина в битве брат
Свой обнажил клинок.
За что ж, Юпитер, царь богов,
Ты так к нему жесток?
Ты не воздал ему хвалу,
А горестям обрек!
Открой хрустальное окно,
Взгляни на нас с высот;
Не изливай свой страшный гнев
На доблестный наш род.
Коль прав наш сын, избавь его
От горя и забот.
Покинь свой мраморный дворец,
Сверши свой правый суд,
Иль тени к сонму всех богов
Свой голос вознесут.
И жалобу им на тебя,
Юпитер, принесут.
Среди раскатов грома и сверканья молний на орле спускается Юпитер и бросает огненную стрелу. Призраки падают на колени.
Довольно, о бесплотный рой видений,
Терзать наш слух! Умолкни, жалкий род!
Тому ль бояться ваших обвинений,
Кто молнией разит мятеж с высот?
Прочь, призраки Элизия! Покойтесь
Среди его невянущих лугов
И за живущих на земле не бойтесь;
Заботиться о них — удел богов.
Кого люблю, тому преграды ставлю;
Победа тем дороже, чем трудней.
Утешьтесь! Скоро я его прославлю
И возвеличу после черных дней.
Он родился под нашею звездою,
И в нашем храме брак его свершен.
Прочь, сгиньте! Постум свидится с женою;
Счастливее, чем прежде, станет он.
Оставьте свиток на его груди вы —
В нем скрыт грядущих радостей залог.
Итак, рассейтесь! Будьте терпеливы,
И помните, что в гневе я жесток. —
Лети, орел, в хрустальный мой чертог.
(Улетает.)
Слетел он с громом, серою дыша.
Казалось, что орел его священный
Нас растерзает. Но отлет их ввысь
Был сладостней, чем ароматы рая.
Орел, расправив крылья, чистил клюв,
Как будто нам он показать хотел,
Что бог доволен.
Слава громовержцу!
Пол мраморный сомкнулся. Он взлетел
Под свод лучистый. Скроемся сейчас!
Мы выполнить должны его наказ.
Призраки исчезают.
(просыпаясь)
Ты, сон, мне деда заменил: ты дал
Мне мать, отца и братьев. О насмешка!
Родились и исчезли навсегда
Они, как сновиденье, — без следа,
А я проснулся. Те, кто уповает
На милость свыше, грезят, как и я,
Но пробужденье отрезвляет их.
Увы! Отвлекся я. Порой судьба
Вдруг возвеличит жалкого раба,
Хоть благ он недостоин и не смел
Мечтать, чтоб стал иным его удел.
Так счастье золотое в этом сне,
И сам не знаю, как пришло ко мне.
Не фей ли видел я? — Что здесь? Пергамент?
О дивный дар, не будь как царедворец:
Снаружи блеск и пустота внутри, —
Исполни, что сулишь.
(Читает.)
«Когда львенок, сам не ведая, кто он такой, найдет то, чего не искал, и будет объят струей нежного воздуха; когда отсеченные ветви величественного кедра, много лет считавшиеся мертвыми, вновь оживут, прирастут к старому стволу и зазеленеют на нем, тогда окончатся бедствия Постума, а в счастливой Британии вновь процветут мир и изобилие».
Я сплю еще иль это бред безумца?
Одно из двух: иль это предсказанье —
Бессмыслица, иль в нем так много смысла,
Что не постичь рассудком. Будь что будет!
Но это так на жизнь мою похоже,
Что сберегу его.
Входит тюремщик.
Идем, приятель. Готов ли ты к смерти?
Давно готов; пожалуй, даже пережарился.
Виселица — вот что тебя ждет! Если ты готов для нее, значит хорошо приготовлен.
Выходит, если блюдо придется по вкусу зрителям, оно оправдает расходы.
Тяжелая для тебя расплата, приятель. Но утешайся тем, что больше тебе платить не придется. Да и трактирных счетов можешь не бояться, а ведь они напоследок отравляют полученное удовольствие. Входишь туда — голова кружится от голода, выходишь — от вина, и злость тебя разбирает, что ты и лишнее перехватил, и переплатить пришлось. И кошелек и голова у тебя пусты. Голова тяжела, потому что ты был легкомыслен, а кошелек легок, потому что освободился от тяжести. Отныне ты будешь избавлен от всех этих противоречий. Веревка, хоть и стоит грош, ценна своим милосердием! Она мгновенно подводит все итоги — лучшего счетовода, пожалуй, не найдешь. Она сразу сводит к нулю все прошлые, настоящие и будущие расходы. Твоя шея, приятель, для этого счетовода — и перо и счетная книга: не успеешь моргнуть, расчет готов.
Для меня смерть бо́льшая радость, чем для тебя жизнь.
И в самом деле, дружище, кто спит, тот зубной боли не чувствует. Но человек, которому предстоит уснуть твоим сном, да еще улечься спать с помощью палача, я думаю, охотно поменялся бы с ним местами. Не угадаешь ведь, что за дорога предстоит тебе после смерти.
Представь себе, я ее вижу, друг мой.
Значит, у твоей смерти есть глаза во лбу, хоть я и никогда не видел, чтобы ее изображали зрячей. Обычно после смерти идешь себе за проводником, который уверяет, что ему все пути известны, либо плетешься наугад. Так или иначе, а обратно ты не вернешься, чтобы рассказать нам, как дошел до конца своего пути.
Говорю тебе, друг мой, у каждого есть глаза, чтобы разыскать дорогу, по которой пойду я. Только многие предпочитают закрыть их и не смотреть.
Ну не насмешка ли это: выходит, человеку глаза нужнее всего, чтобы различить дорогу к слепоте! Впрочем, виселица закроет глаза кому угодно.
Входит гонец.
Сними со своего узника цепи и отведи его к королю.
Ты пришел с добрыми вестями! Меня зовут к королю, чтобы даровать свободу.
Пусть меня раньше повесят!
Тогда ты станешь свободнее всякого тюремщика. Для мертвеца не существует никаких замков.
Постум и гонец уходят.
Даже тот, кто желал бы жениться на виселице и народить малюток, не стал бы так стремиться к своей нареченной, как этот парень. Хоть он и римлянин, но, скажу по чести, на свете есть немало негодяев похуже его, которые цепляются за жизнь; тем не менее многим из них приходится умирать. Во всяком случае, я бы так поступил, будь я на его месте. Хотел бы я, чтобы по этому вопросу все мы держались одного мнения, притом мнения хорошего. Тогда худо пришлось бы только виселице и тюремщикам! Я говорю против своей выгоды, но желание мое, если осуществится, всем принесет счастье. (Уходит.)
Сцена 5
Шатер Цимбелина.
Входят Цимбелин, Беларий, Гвидерий, Арвираг, Пизанио, вельможи, офицеры и слуги.
Приблизьтесь, вы, что волею богов
Спасли наш трон! Печалюсь я душою,
Что не разыскан неизвестный воин,
Сражавшийся так славно, что затмил
Сверканье лат лохмотьями своими.
Он голой грудью шел на вражьи копья.
Нашедшего его я осчастливлю,
Коль счастьем нашу милость можно счесть.
Таким пылал он благородным гневом,
Какого я досель еще не видел.
По платью жалкий нищий, он в бою
Героем был.
Вестей о нем все нет?
Его искали средь живых и мертвых,
Но не нашли следов.
Я, к сожаленью,
Наследником наград его остался.
(Беларию, Гвидерию и Арвирагу.)
Их вам отдам, спасители страны,
Земли британской мозг, душа и печень.
Но мне пора спросить, кто вы? Ответьте!
Из Камбрии мы родом и дворяне.
Иным хвалиться было бы нескромно,
Но мы честны.
Колени преклоните.
Так! Встаньте, рыцари мои! Отныне
Вы в свите нашей будете, и вам
Почет согласно сану воздадут.
Входят Корнелий и придворные дамы.
Что вижу я? На ваших лицах скорбь!
Встречать победу так? Вы не похожи
На победивших бриттов.
Государь,
Я омрачаю радость грустной вестью:
Скончалась королева.
Не пристала
Такая весть врачу. Однако знаю:
Лекарства могут жизнь продлить, но смерти
И врач подвластен. Как она скончалась?
Как и жила — ужасно, и в безумье.
Жестокая, она рассталась с жизнью
В жестоких муках. Передать позвольте
Предсмертные признания ее.
Коль я солгу, пусть уличат меня
Те дамы, что у ложа королевы
В слезах стояли.
Говори.
Она
Призналась в том, что не любила вас,
Что лишь стремилась к власти и величью
И с вами в брак вступила для того,
Чтоб королевским троном завладеть.
То знала лишь она одна. И если
Она пред смертью в этом не призналась,
Я б не поверил. Дальше.
Ваша дочь,
Которую она ласкала лживо,
Была, как скорпион, ей ненавистна;
И, если бы принцесса не бежала,
Дала бы ей отраву королева.
Чудовищно! О, кто постигнет женщин? —
И это все?
Есть кое-что похуже.
Она для вас смертельный яд хранила,
И, если бы вы приняли его,
Он медленно точил бы вашу жизнь.
Она ж намеревалась в это время
Заботой, лаской, просьбами, слезами
Всецело подчинить вас и потом
Заставить вас наследником престола
Назначить Клотена. Но планы эти
Нарушило его исчезновенье.
Тогда она в отчаянье бесстыдном,
Прокляв людей и небеса, открыла
Все замыслы свои, жалея горько,
Что не свершила их. Вот так, в безумье,
Она и умерла.
(к придворным дамам)
Вы все слыхали?
Да, государь.
Мой взор винить нельзя —
Она была прекрасна. Невиновен
И слух, плененный льстивостью ее,
И сердце, верившее ей во всем, —
Преступным было бы не верить ей.
И все же, Имогена, дочь моя,
Ты вправе называть меня безумцем,
Пройдя все испытания свои.
О небо, помоги мне зло исправить!
Входят Луций, Якимо, прорицатель и другие римские пленники под стражей; позади всех Постум.
Ну, Кай, теперь уже не требуй дани:
Ее мечом сложили мы с себя,
Утратив многих храбрецов, чьи души
Нас родственники успокоить просят,
Обрекши смерти пленных; мы на это
Согласье дали. Умереть готовься.
Но ты учти превратности войны.
Помог вам только случай. А достанься
Победа нам — грозить бы мы не стали
Так хладнокровно беззащитным пленным.
Что ж, если боги только нашу жизнь
Берут, как искупительную жертву, —
Мы, римляне, достойно встретим смерть,
Но Цезарь жив, и он запомнит это.
Что до меня, прошу лишь об одном:
Со мной здесь юный паж, британец родом;
Позволь мне выкуп за него внести.
Пажей таких не знал я; кроткий, верный,
Усердный и заботливый по-женски.
Достоинства его — поддержка просьбе,
В которой ты, надеюсь, не откажешь.
Служил он римлянину, но отчизне
Не причинил вреда. Спаси его,
А нас казни.
Его я где-то видел.
Лицо мне так знакомо... — Мальчик милый,
Твой взгляд меня пленил — не знаю чем.
Теперь ты мой. Я жизнь тебе дарю!
Ты почему-то сразу стал мне дорог.
Живи! Проси что хочешь у меня —
Все дам, что положенью твоему
И нашей милости пристало. Хочешь —
Знатнейшему из римлян дам свободу?
Благодарю смиренно, государь.
Моей не требуй жизни, мальчик. Знаю,
Что ты о ней попросишь.
Нет, увы!
Тут есть другое что-то... Мне оно
Страшнее смерти. Ваша жизнь сама
Сумеет отстоять себя.
Он предал,
Отверг меня. Недолго счастлив тот,
Кто молодым всю душу отдает.
Но чем он так смущен?
Чего ты хочешь?
Все больше ты мне нравишься, мой мальчик.
Подумай лучше. Может быть, попросишь
Спасти его? Тебе родня он? Друг?
Он римлянин, и мне родня не больше,
Чем я вам. Нет, я ближе; я — британец.
Так что же ты так смотришь на него?
Наедине скажу, коль вы меня
Благоволите выслушать.
Охотно.
Как звать тебя?
Фиделе.
Ты мой паж.
Твой господин я. Говори смелее.
Цимбелин и Имогена беседуют в стороне.
Воскрес из мертвых мальчик наш!
Песчинки
Не схожи так, как этот милый паж
И бедный наш Фиделе. Что ты скажешь?
Усопший ожил!
Тсс... Погодите... Ведь порою сходство
Обманчиво... Он подошел бы к вам,
Будь он Фиделе. А ведь этот даже
Не обернется.
Умер наш Фиделе!
Молчи... Посмотрим.
(в сторону)
Это госпожа!
Ну ладно, будь теперь что будет — благо
Она жива.
Цимбелин и Имогена подходят.
Стань подле нас и громко
Вопросы задавай.
(К Якимо.)
Ты подойди
И отвечай правдиво нам, иначе —
Клянусь венцом своим — жестокой пыткой
Отделим мы от правды ложь.
(Имогене.)
Спроси!
Пусть скажет, от кого он получил
Свой перстень.
(в сторону)
Для чего им знать об этом?
Как стал твоим алмаз, который носишь
На пальце ты?
Мне пыткой ты грозил за ложь, но правда
Твоею будет пыткой.
Что? Моею?
Пора открыть мне душу наконец!
Молчать — мученье! Перстень этот добыл
Обманом я. Владел им Леонат,
Тобою изгнанный, а он — пусть это
Тебя терзает больше, чем меня, —
Достойнейший из всех людей на свете.
Желаешь слушать дальше, государь?
Все знать хочу я.
Ангел — дочь твоя...
Лишь вспомню — сердце кровью истекает
И лживый дух скорбит... Прости... Мне дурно...
Дочь? Что с ней? Овладей собой. Скорей
Согласен я, чтоб до седин ты дожил,
Чем умер, промолчав. Так говори же!
Однажды — будь он проклят, этот час, —
Я в Риме пировал — будь проклят дом,
Где был я! Ах, зачем отраву в яства
Не подложили мне... Достойный Постум... —
Что мне сказать? — он слишком был хорош,
Чтоб жить с дурными; он из самых лучших
Был наилучшим... — Он печально слушал,
Как мы своих красоток восхваляли[133]
И самое искусное витийство
Бледнело перед нашим хвастовством.
Венера и Минерва рядом с ними
Дурнушками казались, хоть в природе
Никто богиням красотой не равен.
Хвалили мы возлюбленных своих,
Все прелести приписывая им,
Которые нас в женщинах пленяют
И позволяют им ловить мужчин
На удочку свою.
Скорее к делу!
Я словно на горячих углях.
К делу
Я скоро перейду, и ты узнаешь,
Что́ значит скорбь. Тут Леонат достойный,
Возлюбленный принцессы, речь повел.
Тех не хуля, кого мы расхвалили,
Он, добродетели самой подобный,
С такою скромностью, но вдохновенно
Живописал достоинства жены,
Что стало ясно каждому из нас:
Мы дуралеи, а красотки наши
Не лучше прачек.
Ближе, ближе к делу.
Превозносил он чистоту принцессы —
Вот тут-то все и началось, — сказал,
Что по сравненью с ней сама Диана
В греховных сновидениях повинна,
Что лишь одна жена его чиста,
А я, несчастный, усомнился в этом
И золото поставил против перстня,
Который он носил; я похвалялся,
Что Имогену я склоню к измене
И выиграю перстень. Верный рыцарь,
Он, веря в честь ее (в чем убедился
Потом и я) в заклад поставил перстень.
Конечно, мог он смело сделать так,
Будь то карбункул с колесницы Феба,
Ценой превосходящий колесницу.
Я поспешил в Британию. Быть может,
Вам памятен приезд мой? Ваша дочь
Мне разницу сумела показать
Меж похотью и подлинной любовью,
Лишив меня надежд, но не желанья
Верх в споре одержать. Мой хитрый ум
Придумал план один... позорный, низкий.
Он удался вполне. Я в Рим вернулся
С такою цепью ложных доказательств,
Что Леоната свел с ума, разрушив
Уверенность его в своей жене.
Я описал ковры, картины в спальне.
Браслет, добытый дьявольским коварством,
Ему я предъявил. Я перечислил
Приметы тайные у ней на теле.
Не мог он не поверить, что со мной
Его жена нарушила обет,
И вот теперь я вижу — словно он
Передо мной...
(выступая вперед)
Да, итальянский дьявол,
Он пред тобой! — О горе мне! Глупец я,
Чудовищный убийца, вор и всё,
Чем свет клеймит злодеев, мне подобных. —
О, дайте мне веревку, нож иль яд!
Назначьте суд! — Король, придумай пытки!
Страшней я, хуже всех чудовищ мира!
Я — Постум, умертвивший дочь твою!
Нет, лгу, я приказал убить ее
Другому негодяю святотатцу.
Она была святыней чистоты,
Нет, чистота сама. В лицо мне плюйте,
Кидайте камни, грязь, травите псами.
Пусть впредь любой злодей зовется Постум —
И все же будет лучше он, чем я.
О Имогена, жизнь моя, принцесса!
О Имогена!
Стой, супруг мой! Слушай...
Над горем издеваешься моим?
Прочь, дерзкий паж!
(Наносит Имогене удар. Она падает.)
На помощь госпоже! —
О Постум, господин мой! Лишь теперь
Убили вы ее. — Скорей на помощь! —
О госпожа...
Иль свет перевернулся?
В уме ли я?
О госпожа, очнитесь!
Коль так, то боги радостью хотят
Убить меня.
Принцесса, лучше вам?
Прочь с глаз моих!
Ты дал мне яд. Не смей дышать, преступник,
Близ королей.
То голос Имогены.
Принцесса! Порази меня Юпитер,
Коль не считал я тот состав целебным.
Его мне подарила королева.
Что? Что?
Он отравил меня.
О небо!
Забыл я передать вам, государь,
Еще одно признанье королевы.
Он им оправдан. «Если даст Пизанио, —
Она сказала, — мой состав принцессе,
Который я лекарством назвала,
Он так услужит этим ей, как крысе
Я услужила бы».
Что это значит?
Мой государь, нередко королева
Заказывала яды мне, твердя,
Что ей они для опытов нужны,
Что травит только псов она и кошек
И тварей бесполезных. Но, боясь,
Что преступленье совершит она,
Я сделал для нее такой состав,
Который вместо смерти вызывает
Подобье смерти — сон, а после снова
Приходит жизнь.
(Имогене.)
Вы приняли его?
Наверно, если я была мертва.
Вот это нас и обмануло, дети.
Фиделе! Да, конечно, это он!
(Постуму)
Зачем ты оттолкнул свою жену?
Представь, что мы с тобою на скале,
И вновь толкни меня.
(Обнимает его.)
Пока я жив —
Как плод на дереве, держись на мне.
Дитя мое! Родная плоть моя!
А что же я, по-твоему, — лишь зритель?
Ты для меня и слова не найдешь?
Благословите нас, отец.
(Гвидерию и Арвирагу)
Понятно,
Что мальчика вы сразу полюбили, —
Была причина.
Для тебя, дитя,
Святой водой мои пусть будут слезы...
Скончалась мать твоя.
Мне жаль ее.
Нет, нет, она жестокою была.
Из-за нее мы встретились так странно.
Но сын ее исчез.
Теперь и я
Скажу без страха все. Явился принц
Ко мне, когда исчезла госпожа,
И с пеною у рта грозил меня
Убить мечом, коль скрою, где она.
При мне письмо случайно оказалось
От господина. Он прочел; узнал,
Что в Мильфорд, в гавань, госпожа помчалась,
И, в гневе приказав отдать ему
Одежду господина моего,
Он кинулся туда с нечистой целью —
Принцессу обесчестить. Что с ним сталось,
Мне неизвестно.
Я могу сказать:
Его убил я.
Смилуйтесь, о боги!
Я не хотел бы за твои заслуги
Обречь тебя на смерть. Скажи скорее,
Что это ложь.
Я сделал, как сказал.
Он принцем был!
И наглецом! Ругательства его
Отнюдь не царственно звучали! Если б
Ревело море так, я и ему
Отсек бы голову; и очень рад,
Что не стоит он, похваляясь тем же,
Пред нами здесь.
Мне жаль тебя, но вынес
Ты смертный приговор себе. Умри же!
Я приняла за мужа этот труп
Без головы!
Преступника связать
И увести!
Нет, погоди, король;
Он выше принца родом и не ниже,
Чем ты. И ты ему обязан больше,
Чем сотне принцев.
(Страже.)
Рук его не троньте —
Они не для оков.
Зачем ты, старец,
Еще не получив награды, губишь
Свои заслуги, гнев наш вызывая?
Нам равен он?
Перехватил отец!
За это ты умрешь!
Мы все умрем,
Но прежде докажу я, что они
Так знатны, как сказал я. — Дети, должен
Открыть я тайну. В ней моя беда
И ваше счастье.
Но твоя беда —
И наша!
Счастье наше — и твое.
Внимайте! У тебя, король великий,
Был подданный Беларий.
Ну и что же?
Изменник, изгнан он.
Моих он лет
И вправду изгнан, но за ним доселе
Не знаю я измены.
Взять его!
Пощады нет ему.
Не горячись!
За воспитанье сыновей твоих
Сначала уплати мне, а потом
Взыщи, что дал.
За сыновей моих?
Я слишком дерзок, но с колен не встану,
Пока высокий сан им не верну,
А там — казните старца. О король!
Меня считают юноши отцом,
Себя — моими сыновьями. Нет!
Они твое потомство, повелитель,
В них кровь твоя.
Они — мое потомство?
Да, это так же верно, как и то,
Что ты, король, сын своего отца.
Я, старый Морган, — изгнанный Беларий,
И твой каприз — вот вся моя вина
И вся моя измена. Мой проступок —
В моих страданьях. Принцев — это принцы! —
Растил я двадцать лет, их обучил
Всему, что знал, — тебе, король, известна
Моя ученость. Няньке Эврифиле
Велел я их украсть, когда был изгнан,
И в благодарность я на ней женился.
Ты наказал меня несправедливо
За грех, который позже я свершил.
За верность был я изгнан, и тогда
Я стал изменником. Ты горевал,
А я был рад, своей достигнув цели.
Но дети вновь с тобой, а я, несчастный,
Двух лучших в мире потерял друзей.
Благословенье неба да падет
На их главу росой. Они достойны
Сиять средь звезд.
Ты говоришь и плачешь.
Но помощь ваша мне еще чудесней,
Чем твой рассказ. Я потерял детей,
Но, если это сыновья мои,
Я лучших не желаю.
Погоди.
Вот этот юноша, который прозван
Мной Полидором, — старший твой, Гвидерий;
А Кадвал — Арвираг, твой младший сын.
Он был тогда завернут в одеяло,
Рукой царицы вытканное дивно.
Его, как доказательство, отдам.
Постой! Был у Гвидерия на шее
Знак наподобье звездочки кровавой —
Чудесная примета.
Сохранилась
Она доныне. Мудрою природой
Отмечен он, чтоб легче можно было
Признать его.
Итак, я словно мать,
Родившая троих. Но никогда
Не радовалась детям больше мать!
Благословенны будьте и, вернувшись,
Навек останьтесь с нами. — Имогена,
Но ты престол теряешь.
Ах, отец,
Зато два мира мне возвращены. —
О дорогие братья, как пришлось
Нам свидеться! Но я правдивей вас;
Меня, сестру свою, вы звали братом,
А я вас, братьев, братьями звала.
И вправду мы родные!
Вы встречались?
Да, государь.
Мы с первых встреч любили
Ее, пока умершей не сочли...
От яда королевы.
Перст судьбы!
Когда ж узнаю все? Событий столько
Сплелось чудесных, что рассказ короткий
Не объяснит их. Где и как вы жили?
Как пленник наш тебя на службу взял?
Как братьев ты нашла, как потеряла?
Зачем бежала из дворца? Куда?
И многое еще спросить мне нужно.
Событий поразительную связь
Хочу скорей постичь я. Но сейчас
Не время и не место для расспросов.
Смотрите: Постум подле Имогены
Вновь бросил якорь. Как зарница, взор
У ней сверкает, озаряя мужа,
Меня и братьев радостью. И каждый
Ей взгляд ответный шлет. Пойдемте в храм,
И дым от жертв пусть вознесется к небу!
(Беларию.)
Отныне ты навек мне будешь братом.
А мне — отцом: ты мне помог дожить
До счастия такого.
Кроме пленных,
Все счастливы. Пусть и они ликуют:
Их милость ждет!
(Луцию)
Мой господин! Теперь
Хочу я услужить вам.
Будь счастливой!
Когда бы тот исчезнувший герой
Был с нами, отблагодарить его
От полноты души я смог бы.
Этот воин —
Я, государь. Я вместе с ними бился
В простой одежде. — Якимо, скажи,
Кто воин тот. Тебя я победил
И мог убить.
(опускаясь на колени)
Я вновь у ног твоих.
Теперь меня повергла наземь совесть,
Как прежде мощь твоя. Тебе обязан
Я жизнью — так возьми ее; но раньше
Возьми свой перстень и браслет принцессы,
Вернейшей в мире.
Не склоняй колен.
Я властен лишь прощать и зло забыть.
Вся месть моя — прощение. Живи
И стань честней!
Достойные слова!
Великодушию нас учит зять.
Прощенье всем!
(Постуму)
Ты нам помог как брат,
И счастлив я, что мы и в самом деле
С тобою братья.
Готов служить вам, принцы. — Римский воин,
Здесь прорицатель твой. Во сне сегодня
Ко мне слетел Юпитер на орле
И призраки родных моих. Проснувшись,
Я на груди нашел пергамент этот,
Но был не в силах разгадать писанье.
Пусть он свое искусство нам покажет,
Его растолковав.
Где Филармон?
(выходя вперед)
Я здесь.
Прочти и растолкуй нам смысл.
«Когда львенок, сам не ведая, кто он такой, найдет то, чего не искал, и будет объят струей нежного воздуха; когда отсеченные ветви величественного кедра, много лет считавшиеся мертвыми, вновь оживут, прирастут к старому стволу и зазеленеют на нем, тогда окончатся бедствия Постума, а в счастливой Британии вновь процветут мир и изобилие».
Ты львенок, Леонат. Ведь по-латыни
Ты Leonatus, то есть львом рожденный;
А ласковая воздуха струя —
То дочь твоя, король; ведь mollis aer —
Нежнейший воздух; это схоже с mulier,
А по-латыни mulier — супруга
Вернейшая. Не лживы письмена.
(Постуму.)
Нежданно ты овеян ею был,
Как воздуха нежнейшею струею.
Здесь есть глубокий смысл.
Могучий кедр —
Ты, Цимбелин, а ветви — сыновья,
Которых у тебя украл Беларий.
Они считались мертвыми, но ныне
Вновь приросли к могучему стволу,
Суля стране и мир и процветанье.
Прекрасно! С мира и начнем. — Кай Луций,
Хоть победили мы, но добровольно
Власть Цезаря и Рима признаем
И обещаем дань платить, как прежде,
От коей отказались мы по воле
Супруги злобной нашей. Но ее
И сына справедливо покарало
Судилище богов.
Персты небесных сил коснулись струн
Гармонии и мира. То виденье,
Которое перед кровавой битвой
Я Луцию поведал, стало явью.
Орел наш римский, с юга воспарив,
На запад полетел и, уменьшаясь,
Исчез там в свете солнца. Это значит,
Что царственный орел, могучий Цезарь,
Свою любовь с великим Цимбелином,
Сияющим на западе, сольет.
Хвала богам! Пусть дым от алтарей
Несется к небу! — Возвестить о мире
Всем подданным! — Идем! Пусть реют вместе
Британские и римские знамена!
Так мы пройдем по городу во храм
Великого Юпитера, где с Римом
Скрепим союз и празднество устроим.
Хотя еще с мечей не стерта кровь,
Но мир царит; войне не вспыхнуть вновь!
Уходят.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги