Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 4. Стихотворения. Поэмы (1918–1921)

О праздниках, о звоне струн, о нарде,

О неумолчной радости земли

Ты ничего не ведал, Леопарди!

И дни твои к концу тебя влекли.

Как бы под траурными парусами

Плывущие к Аиду корабли.

Ты женщину с холодными глазами,

Влюбленную лишь в самое себя,

И родину любил под небесами.

Мечтал о них, как в смертный час, скорбя.

Их смешивал в мечтах... но не любили

Ни родина, ни женщина тебя.

«Вы задумчивы, маркиза?

Вы больны?

— Ах, мой друг, одни капризы

От луны.

Я люблю вас с новой страстью

Вновь и вновь.

— Я давно не верю в счастье

И любовь.

Но вокруг нас бродят пары,

Влюблены.

— Это чары, только чары

От луны.

Я хочу иль их развеять

Иль пропасть.

— Ах, Луи, как сладко верить

В вашу власть!

Но какой искать награды

Я бы мог?

— Боже! Всё, чего вам надо,

Мой цветок?

Если так, то всё готово,

Я нашел.

Но должны сдержать вы слово.

— Хорошо!»

И помчали духи мрака

В вышину:

Сирано де Бержераком

На луну.

И рука его простерла

Звонкий бич,

Чтоб схватить луну за горло

И избить.

Руки помнят о тебе и губы

Тоже помнят.

Позабыть ли томный шелест юбок

В мраке комнат?

О, если я весь мир постиг,

О, если движу я горами,

И тайны все под небесами

Познал, измерил и постиг,

Но если в то же время я

Любви не ведаю святыни —

Ничтожность я в моей гордыне

Я <...> бытия.

И если всё отдам добро

Свое я на благое дело

И если я предам и тело,

Любви же в сердце <...>

Долготерпимая любовь...

Нет, к Лете не иди, не выжимай

Из черных трав убийственные вина,

Чела бледнеющего не венчай

Пурпурным виноградом Прозерпины.

Ровно в полночь пришло приказанье

Выступать четвертому эскадрону —

Прикрывать отход артиллерии.

Это было трудное лето,

Когда мы отходили с Карпатов,

А за нами шаг за шагом

Шла Макензенова фаланга.

Колокольные звоны,

И зеленые клены,

И летучие мыши,

И Шекспир, и Овидий —

Для того, кто их слышит,

Для того, кто их видит.

Оттого всё на свете

И грустит о поэте.

В дни нашей юности, исполненной страстей,

Нас может чаровать изменчивый хорей:

То схож с танцовщицей, а то с плакучей ивой,

Сплетен из ужаса и нежности счастливой.

Нам может нравится железный анапест,

В котором слышится разбойничий наезд,

Ночной галоп коня, стремящегося лугом,

И море, взвившееся над <нрзб.> стругом.

Трагикомедией — названьем «человек» —

Выл девятнадцатый смешной и страшный век.

Век, страшный потому, что в полном цвете силы

Смотрел он на небо, как смотрят в глубь могилы,

И потому смешной, что думал он найти

В недостижимое доступные пути;

Век героических надежд и совершений...

А я уже стою в саду иной земли.

Среди кровавых роз и влажных лилий,

И повествует мне гекзаметром Виргилий

О высшей радости земли.

Я часто думаю о старости своей,

О мудрости и о покое.

На безумном аэроплане

В звездных дебрях, на трудных кручах

И в серебряном урагане

Станешь новой звездой падучей.

Я рад, что он уходит, чад угарный,

Мне двадцать лет тому назад сознанье

Застлавший, как туман кровавый очи

Схватившемуся в ярости за нож;

Что тело женщины меня не дразнит,

Что слово женщины меня не ранит,

Что я в ветвях не вижу рук воздетых,

Не слышу вздохов в шорохе травы.

Высокий дом Господь себе построил

На рубеже своих святых владений

С владеньями владыки Люцифера...

В каких жестоких <поднебесных?> звездах

Отстаивался пар полей

Веет влажный вольный воздух

Ингерманландии моей.

Все реки в вереске, озера,

Стада зеркальных черепах

<нрзб. 2 стиха>

Очарованием не назови

Слепую музыку моей любви.

С тенями вечера плывут слова...

Я не знаю этой жизни — ах, она сложней

Утром синих, на закате голубых теней.