Великий Маг стоял на львиных шкурах,
Весь пламенем заката озаренный,
Одетый пышно в пурпур и виссон;
На голове священная тиара,
Златой убор египетских царей,
Венчала смоль и серебро кудрей;
Гирлянды лавра, царственно спадая
С могучих плеч, спускались до земли;
В руке его блистал, как луч полдневный,
Магический несокрушимый жезл;
А на руке, как символ высшей власти,
Горел огнями перстень Соломона,
Алел рубин в оправе золотой.
Над ним легко, из перьев ястребиных,
Незримою вращаемы рукой,
По воздуху качались опахала.
Так он стоял. И жертвенник пред ним
Струил благоуханье кинамона,
И ладана, и красного сандала.
Так он стоял – служителем добра,
Пред алтарем всерадостного Солнца,-
И светел был, и дивен лик его!
Но в час, когда слабеет дня влиянье,
К нему вошла я жрицею Луны.
Как дым мое белело одеянье…
Был бледен лик… Шаги – едва слышны.
Тройной змеей сверкало ожерелье:
Все-лунный камень, жемчуг и алмаз.
Я принесла ему на новоселье
Земную грусть, небесное веселье,-
Полынь и дрок,[8] расцветшие для нас.
Благоуханьем сладостным алоэ
Его мечты я властно вознесла
В мой мир, где слито доброе и злое,
Где вечно сущим кажется былое -
Вне времени, как вне добра и зла.
Открыв чела жемчужное убранство,
Я подняла туманную фату.
В моих очах нашел он постоянство,
В улыбке – вечность, в мыслях – чистоту.
И вот запели арфы в отдаленье,
Как будто сильф провеял по струнам.
Двух гордых душ – желанье и томленье,
Двух чуждых сил – воззванье и стремленье
Слились в один бессмертный фимиам.
И гимны Солнцу были позабыты…
О свет неверный! Женственные сны!
К нему вошла я жрицею Таниты -
И он познал могущество Луны!
1902–1904