Полное собрание стихотворений

Всю жизнь душа моя алкала,

Всю жизнь, среди пустынь и скал,

Святого храма идеала,

Усталый путник, я искал.

И вот за дальними морями

Провижу этот чистый храм,

И окрыленными мечтами

Несусь припасть к твоим стопам.

Но замирают звуки лиры

В руках дряхлеющих певца:

Его смущает вид порфиры

И ослепляет блеск венца.

Воздвигни ж хоры песнопений,

Младые окрыли мечты,

Царица светлых вдохновений

И королева красоты!

Звезда сияла на востоке,

И из степных далеких стран

Седые понесли пророки

В дань злато, смирну и ливан.

Изумлены ее красою,

Волхвы маститые пошли

За путеводною звездою

И пали до лица земли.

И предо мной, в степи безвестной,

Взошла звезда твоих щедрот:

Она свой луч в красе небесной

На поздний вечер мой прольет.

Но у меня для приношенья

Ни злата, ни ливана нет, —

Лишь с фимиамом песнопенья

Падет к стопам твоим поэт.

Когда-то Ольга душу живу

У греков в вере обрела

И райский кедр, и божью ниву

На север с юга привлекла.

И вот прошло тысячелетье —

И над полуночной страной

Склонилось древа жизни ветье

Неувядающей весной.

Среди духовного посева,

В веках созревшего опять,

Несет нам Ольга-королева

Красу и божью благодать.

Полней семья ее родная,

И снова восхищает взор

И Ольга, царственно благая,

И вестник счастья — Христофор.

Сплывают ледяные своды.

Твое явилось через воды

Письмо с короной золотой.

Ко мне, простившись со столицей,

Примчались звучной вереницей

Стихи, пропетые тобой.

Ужели жизнь опять приветна?

Ужель затихли безответно

И буря, и недуга злость?

Какая весть благоволенья!

Какая свежесть вдохновенья!

Какой в глуши высокий гость!

Весной нежданной сладко веет,

В груди теплей, в глазах светлеет,

Я робко за тобой пою,

И сердце благодарно снова

За жар живительного слова,

За юность светлую твою.

Давно познав, как ранят больно

Иные тернии венков,

Нередко с грустию невольной

Гляжу на юношей-певцов.

Но пред высокою четою

В душе моей всегда светло:

За вдохновенной головою

Белеет ангела крыло.

Оно поэту в миг сомнений,

В минуту затаенных слез

Навеет горних сновидений

И аромата райских роз.

Когда, колеблем треволненьем,

Лавровый обронив венец,

Ты загрустил, что вдохновеньем

Покинут, молодой певец, —

Я знал, что сила музы пленной

Тебе на счастие растет,

Что чад рассеется мгновенный,

И снова, светлый, вдохновенный,

Мне милый голос запоет.

И вот из северной столицы,

Восторгов вешних не тая,

С зеленой веткой голубицы

Ко мне примчалась песнь твоя.

Не сетуй, будто бы увяла

Мечта, встречавшая зарю.

И что давно не призывала

Тебя богиня к алтарю.

И сам ты — храм любвеобильный,

И усладительной волной

В него влетает зов всесильный,

Колебля свод его живой.

Пускай чредой неутомимой

Теснятся трудовые дни,

Но помним мы, что там незримый

Орган безмолвствует в тени.

Когда затихнут на мгновенье

И блеск и шум, — тогда лови

И мир души и вдохновенье,

И нам запой слова любви!

Пред вами правда несомненно

О всём, что было и прошло;

Тут признается откровенно

В пережитом добро и зло.

Но средь заносчивой огласки

Не говорят уста мои,

Какие старец встретил ласки

Великокняжеской семьи.

Сказать, как жизнь мне озарило

Сиянье царственных светил,

У сельской музы не хватило

Ни дерзновения, ни сил.

Сердце желанием встречи томимо,

Тайные слезы стыдятся улики;

Смотрят вослед проходящему мимо

Ваши прелестные, кроткие лики.

Эти два снимка начерчены Фебом,

Горе при них исчезает мгновенно;

Как суждено расцвести ей под небом,

Юная их красота неизменна.

Вижу сиянье и вижу участье,

Нежные помыслов светлых владыки!

В душу вселяют и радость, и счастье

Ваши высокие кроткие лики.

Когда дыханье множит муки

И было б сладко не дышать,

Как вновь любви расслышать звуки

И как на зов тот отвечать?

Привет ваш райскою струною

Обитель смерти пробудил,

На миг вскипевшею слезою

Он взор страдальца остудил.

И на земле, где всё так бренно,

Лишь слез подобных ясен путь:

Их сохранит навек нетленно

Пред вами старческая грудь.

Не воспевай, не славословь

Великокняжеской порфиры, —

Поведай первую любовь

И возвести струнами лиры:

Кто сердце девы молодой

Впервые трепетать заставил?

Не ты ли, витязь удалой,

Красавец, царский конник, Павел?

Созданий сказочных мечту

Твоя избранница затмила,

Трех поколений красоту

Дочь королевы совместила.

Суля чете блаженства дни,

Пред ней уста немеют наши:

Цветов, влюбленных, как они,

Двух в мире не найдется краше.

Там, где на красные ступени,

У гроба, где стоите вы,

Склонялись царские колени

И венценосные главы,

Немеет скорбь, сгорают слезы,

Когда, как жертва убрана,

Нежней и чище вешней розы,

Сама безмолвствует она.

Лишь миг цвела она меж нами

С улыбкой счастия в тиши,

Чтоб восприяли мы сердцами

Весь аромат ее души.

Нам не поведал ангел света,

Зачем, когда переновил

К нам райский цвет он в час расцвета,

Его он в бездну уронил.

Иль полным благодатной силы

Цветку расцвесть в руке творца,

Чтобы скорбящих у могилы

Родные врачевать сердца?

Когда светильником пред нашими очами

Ко храму римских муз ты озарял ступень

И чудилося нам невольно, что над нами

Горация витает тень, —

Впервые тихие и радостные слезы

Исторгнул дышащий из уст твоих певец:

Пленили нас его неблекнущие розы

И зеленеющий венец.

В замолкнувший чертог к Минерве и к Зевесу

Вслед за тобой толпа ликующая шла, —

И тихо древнюю ты раздвигал завесу

С громодержащего орла.

Но светоч твой угас. Надежного союза

Судьба не обрекла меж нами и тобой —

И, лиру уронив, поникла молча муза

В слезах над урной гробовой.

Умолк твой голос навсегда

И сердце жаркое остыло,

Лампаду честного труда

Дыханье смерти погасило.

На мир усопшего лица

Кладу последнее лобзанье.

Не изменили до конца

Тебе ни дружба, ни призванье.

Изнемогающий больной,

Души ты не утратил силу,

И жизни мутною волной

Ты чистым унесен в могилу.

Спи! Вечность правды настает,

Вокруг стихает гул суровый,

И муза строгая кладет

Тебе на гроб венок лавровый.

Прости! Разверстая могила

Тебя отдаст родной земле;

Скажи: что смерть изобразила

На этом вдумчивом челе?

Ужель, добра поклонник страстный,

Ты буйству века уступил

И обозвал мечтой напрасной,

Чему всю жизнь не изменил?

Ужель сказал: «За вами поле,

Вы правы, тщетен наш союз!

Я ухожу, — нет в мире боле

Ни светлых дум, ни вещих муз».

Нет! покидая жизнь земную,

Ты вспять стопы не обращал

И тихо лепту трудовую

Трем старшим музам завещал.

Если жить суждено и на свет не родиться нельзя,

Как завидна, о странник почивший, твоя мне стезя! —

Отдаваяся мысли широкой, доступной всему,

Ты успел оглядеть, полюбить голубую тюрьму.

Постигая, что мир только право живущим хорош,

Ты восторгов опасных старался обуздывать ложь;

И у южного моря, за вечной оградою скал,

Ты местечко на отдых в цветущем саду отыскал.

Взвод, вперед, справа по три, не плачь!

Марш могильный играй, штаб-трубач!

Словно ясная тучка зарей,

Ты погаснул, собрат молодой!

Как печаль нам утешить свою,

Что ты с нами не будешь в строю?

Гребень каски на гробе ведь наш,

Где с ножнами скрестился палаш.

Лишь тебя нам с пути не вернуть!

Не вздохнет молодецкая грудь,

И рука, цепенея как лед,

На прощенье ничьей не пожмет.

Но, безмолвный красавец, в гробу

Ты дрожащую слышишь трубу,

И тебе и в земле не забыть,

Как тебя мы привыкли любить.

Взвод, вперед, справа по три, не плачь!

Марш могильный играй, штаб-трубач!

Тебя любили мы за резвость молодую,

За нежность милых слов…

Друг Митя, ты унес нежданно в жизнь иную

Надежды стариков!

Уже слетел недуг, навеян злобным роком,

Твой пышный цвет сорвать;

Дитя, ты нам предстал тогда живым уроком,

Как жить и умирать!

Когда, теряясь, все сдерживали слезы

Над мальчиком больным,

Блаженные свои и золотые грезы

Передавал ты им.

И перед смертию живой исполнен ласки,

Ты взор обвел кругом

И тихо сам закрыл младенческие глазки,

Уснув последним сном…

Ужель на вопль и зов молебный

Ты безучастно промолчишь?

Ужель улыбкой задушевной

Семьи опять не озаришь?

Забыв и радости земные

И милосердия дела,

Ты, покидая нас впервые,

За сыном-отроком ушла.

Разлуки нет. Твой образ милый

Чрез жизнь мы в сердце пронесем,

И там, за рубежом могилы,

Навек обнять тебя придем.

Поэт! ты хочешь знать, за что такой любовью

Мы любим родину с тобой?

Зачем в разлуке с ней, наперекор злословью,

Готово сердце в нас истечь до капли кровью

По красоте ее родной?

Что ж! пусть весна у нас позднее и короче,

Но вот дождались наконец:

Синей, мечтательней божественные очи,

И раздражительней немеркнущие ночи,

И зеленей ее венец.

Вчера я шел в ночи и помню очертанье

Багряно-золотистых туч.

Не мог я разгадать: то яркое сиянье —

Вечерней ли зари последнее прощанье

Иль утра пламенного луч?

Как будто среди дня, замолкнувши мгновенно,

Столица севера спала,

Под обаяньем сна горда и неизменна,

И над громадой ночь, бледна и вдохновенна,

Как ясновидящая шла.

Не верилося мне, а взоры различали,

Скользя по ясной синеве,

Чьи корабли вдали на рейде отдыхали, —

А воды, не струясь, под ними отражали

Все флаги пестрые в Неве.

Заныла грудь моя — но в думах окрыленных

С тобой мы встретилися, друг!

О, верь, что никогда в объятьях раскаленных

Не мог таких ночей, вполне разоблаченных,

Лелеять сладострастный юг!

Напрасно жизнь зовешь ты жалкою ошибкой,

И, тихо наклонясь усталой головой,

Напрасно смотришь ты с язвительной улыбкой

На благородный подвиг свой.

Судьба тебя тоской непраздной истерзала,

В измученной груди волшебный голос жив;

В нем слышен жар любви, в нем жажда идеала

И сердца смелого порыв.

Так, навсегда простясь с родимою скалою,

Затерянный в песках рассыпчатых степей,

Встречает путников, томящихся от зною,

Из камня брызнувший ручей.

Прошла зима, затихла вьюга, —

Давно тебе, любовник юга,

Готовим тучного тельца;

В снегу, в колючих искрах пыли

В тебе мы друга не забыли

И заждались обнять певца.

Ты наш. Напрасно утром рано

Ты будишь стражей Ватикана,

Вот за решетку ты шагнул,

Вот улыбнулися антики,

И долго слышат мозаики

Твоих шагов бегущий гул.

Ты наш. Чужда и молчалива

Перед тобой стоит олива

Иль зонтик пинны молодой;

Но вечно радужные грезы

Тебя несут под тень березы,

К ручьям земли твоей родной.

Там всё тебя встречает другом:

Черней бразда бежит за плугом,

Там бархат степи зеленей,

И, верно, чуя, что просторней, —

Смелей, и слаще, и задорней

Весенний свищет соловей.

Откуда вдруг в смиренный угол мой

Двоякой роскоши избыток,

Прекрасный дар, нежданный и двойной, —

Цветы и песни дивный свиток?

Мой жадный взор к чертам его приник,

Внемлю живительному звуку,

И узнаю под бархатом гвоздик

Благоухающую руку.

Из смертных, жизнью пресыщенных,

Кто без отравы чашу пил?

От всех подонков возмущенных

Язык мой горечь сохранил.

И та, чей нежный зов участья

С земли мечты мои вознес,

Мне подавая кубок счастья,

В него роняла капли слез.

К чему по прихоти мгновенной

Тревожить мертвых сон святой!

До дна тот кубок вдохновенный

Скупой отравлен был судьбой.

Лишь ты один, ты не скупился,

По сердцу брат мой, Алексей!

Коль чашей счастья ты делился, —

Делился чистой, полной, всей.

Вот почему, за юность нашу

Хваля харит, я не грешу

И дружбы общую нам чашу

К устам с восторгом подношу.

Далекий друг, пойми мои рыданья,

Ты мне прости болезненный мой крик.

С тобой цветут в душе воспоминанья,

И дорожить тобой я не отвык.

Кто скажет нам, что жить мы не умели,

Бездушные и праздные умы,

Что в нас добро и нежность не горели

И красоте не жертвовали мы?

Где ж это всё? Еще душа пылает,

По-прежнему готова мир объять.

Напрасный жар! Никто не отвечает,

Воскреснут звуки — и замрут опять.

Лишь ты одна! Высокое волненье

Издалека мне голос твой принес.

В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье. —

Прочь этот сон, — в нем слишком много слез!

Не жизни жаль с томительным дыханьем,

Что жизнь и смерть? А жаль того огня,

Что просиял над целым мирозданьем,

И в ночь идет, и плачет, уходя.

Опять весна! опять дрожат листы

С концов берез и на макушке ивы.

Опять весна! опять твои черты,

Опять мои воспоминанья живы.

Весна! весна! о, как она крепит,

Как жизненной нас учит верить силе!

Пускай наш добрый, лучший друг наш спит

В своей цветами убранной могиле, —

Он говорит: «Приободрись и ты:

Нельзя больной лелеять два недуга».

Когда к нему ты понесешь цветы,

Снеси ему сочувствие от друга.

Минувшего нельзя нам воротить,

Грядущему нельзя не доверяться,

Хоть смерть в виду, а всё же нужно жить;

А слово: жить — ведь значит: покоряться.

Нет, лучше голосом ласкательно обычным

Безумца вечного, поэта, не буди;

Оставь его в толпе ненужным и безличным

За шумною волной безмолвному идти.

Зачем уснувшего будить в тоске бессильной?

К чему шептать про свет, когда кругом темно,

И дружеской рукой срывать покров могильный

С того, что спать навек в груди обречено?

Ведь это прах святой затихшего страданья!

Ведь это милые почившие сердца!

Ведь это страстные, блаженные рыданья!

Ведь это тернии колючего венца!

Я опоздал — и как жалею!

Уж солнце скрылося в ночи.

Я не видал, когда в аллею

Оно кидало нам лучи.

Но силу летнего сиянья

Не всю умчал минувший день,

Его отрадного прощанья

Не погасила ночи тень.

Еще пред дымкою туманной

Как очарованный стою,

Еще в заре благоуханной

Дыханье неба узнаю.

Где средь иного поколенья

Нам мир так пуст,

Ловлю усмешку утомленья

Я ваших уст.

Мне всё сдается: миновали

Восторги роз,

Цветы последние увяли:

Побил мороз.

И безуханна, бесприветна

Тропа и там,

Где что-то бледное заметно

По бороздам.

Но знаю, в воздухе нагретом,

Вот здесь со мной,

Цветы задышат прежним летом

И резедой.

Когда так нежно расточала

Кругом приветы взоров ты,

Ты мимолетно разгоняла

Мои печальные мечты.

И вот, исполнен обаянья

Перед тобою, здесь, в глуши,

Я понял, светлое созданье,

Всю чистоту твоей души.

Пускай терниста жизни проза,

Я просветлеть готов опять

И за тебя, звезда и роза,

Закат любви благословлять.

Хоть меркнет жизнь моя бесследно,

Но образ твой со мной везде;

Так светят звезды всепобедно

На темном небе и в воде.

И вот портрет! И схоже и несхоже.

В чем сходство тут, несходство в чем найти?

Не мне решать; но можно ли, о боже,

Сердечнее, отраднее цвести?

Где красота, там споры не у места:

Звезда горит — как знать, каким огнем?

Пусть говорят: «Тут девочка-невеста,

Богини мы своей не узнаем».

Но все толпой коленопреклоненной

Мы здесь упасть у ваших ног должны,

Как в прелести и скромной и нетленной

Вы смотрите на наши седины.

Я не у вас, я обделен!

Как тяжело изнеможенье;

У вас — порывы, блеск, движенье,

А у меня — не бред, а сон.

Какое счастье хоть на миг

Залюбоваться жизни далью,

Призыв заслышать над роялью, —

Я всё признал бы и постиг.

Я б снова трепет ощутил,

Целебной силой с прежним схожий;

Я б верил вновь, что ангел божий

Пришел и воду возмутил.

Пора! по влаге кругосветной

Я в новый мир перехожу

И с грустью нежной и заветной

На милый север свой гляжу.

Жестокой уносим волною,

С звездой полярною в очах,

Я знаю, ты горишь за мною

В твоей красе, в твоих лучах.

Тому, что было, не бывать —

Иные сны, иное племя;

Зачем же рифмы призывать,

Как будто прежнее то время?

Волшебных грез рассеян рой,

А в грусти стыдно признаваться;

Ужель остывшею слезой

Еще последней расписаться?

Второй бригады из-за фронта

Перед тобою мой Пегас,

Хоть сбросил он Беллерофонта,

Всё ж на смотру — не ровен час.

Ты сам заметишь поначалу:

Каким он был, ему не быть,

И как служил он Ювеналу,

Улану ныне не служить.

Но в шенкелях его исправно

Перед тобой провесть хочу,

И лишь твое услышу: «Славно!» —

Я «Рад стараться!» прокричу

В смущеньи ум, не свяжешь взглядом,

И нем язык:

Вы с гиацинтами — и рядом

Больной старик.

Но безразлично, беззаветно

Власть вам дана:

Где вы царите так приветно —

Всегда весна.

Соизмеряя дар с приветом,

Дерзаю высказать в ответ,

Что в мире никаким букетам

Не уступает ваш букет.

Его значенье многосложно

И в силах вдохновить певца;

Его принять с поклоном можно,

И можно скушать до конца.

Цветы и песни с давних лет

В благоухающем союзе;

И благовонный ваш привет

Вручил я пристыженной музе.

Но ей до вас так далеко,

Что состязанье безрассудно:

Ее украсить вам легко,

Ей заслужить венок так трудно!

Вам песнь моя. В степи мирской,

Среди толпы бесцветно-бледной,

Лишь вы поэта за собой

Красой влечете всепобедной.

Прелестны матовым челом,

Могучи пышными кудрями,

Вы обаятельны умом,

Очаровательны очами.

Что смертных трогает сердца,

Внушите вы послушной лире,

И слово на устах певца

При вас цветет пышней и шире.

Тобой привычный восхищаться,

Я втайне верить был готов,

Что можно лире приближаться

К твоей красе красою строф.

Но вижу в состязаньи струнном,

Двойным восторгом трепеща,

Что на челе золоторунном

Непобедим венок плюща.

О Береника! Сердцем чую

Заочный блеск и власть красы,

И помню россыпь золотую

Твоей божественной косы.

Не нам, с волненьями земными,

К ее разливу припадать!

Ей место — с песнями твоими

Между созвездьями сиять.

Ну что за добрая догадка —

Вдруг «отче» молвить мне шутя!

Так по головке умной сладко

Погладить дивное дитя!

Гляжу с обычным умиленьем

На ваши кроткие черты,

И сердце светлым вдохновеньем

Наполнил образ красоты.

Какой обмен несправедливый!

Вдруг получить издалека

Вам, юной, свежей и красивой,

Печальный образ старика!

Да, я не Пиндар: мне страшней

Всего торжественная ода, —

Березовец и юбилей

Рожденья конского завода.

Когда б слова в стихах моих

Ложились выпуклы и ковки,

Вставали разом бы из них

Копыта, шейки и головки.

Следя за каждою чертой,

Знаток не проходил бы мимо,

Не восхитившись красотой

Любимца или Ибрагима.

Я, лавры оглася твои

И все стяжанные награды,

В заводе конском Илии

Нашел бы звуки Илиады.

Но этих звуков-то и нет,

И я, греметь бессильный оду,

Лишь пожелаю много лет

Тебе и твоему заводу!

В часы забав, во дни пиров,

Пред божеством благоговея,

Поэты славили любовь

И пышный факел Гименея.

Он горячо волнует грудь

И сквозь покров полупрозрачный

На расцвеченный кажет путь

И жениху и новобрачной.

И мы отраду возвестим

Князьям сегодняшнего пира;

Споет о счастьи молодым

Моя стареющая лира.

На юность озираясь вновь

И новой жизнью пламенея,

Ура! и я хвалю любовь

И пышный факел Гименея!

Если захочешь ты душу мою разгадать,

То перечти со вниманием эту тетрадь.

Можно ли трезвой то высказать силой ума,

Что опьяненному муза прошепчет сама?

Я назову лишь цветок, что срывает рука, —

Муза раскроет и сердце и запах цветка;

Я расскажу, что тебя беспредельно люблю, —

Муза поведает, что я за муки терплю.

Ты говоришь: день свадьбы, день чудесный,

День торжества и праздничных одежд!

Тебе тот путь не страшен неизвестный,

Где столько гибнет радужных надежд.

Все взоры к ней, когда, стыдом пылая,

Под дымкою, в цветах и под венком,

Стоит она, невеста молодая,

Пред алтарем с избранным женихом.

Стоит она и радостна и сира.

Но он клялся, — он сердцем увлечен!

Поймет ли мир всё скрытое от мира —

Весь подвиг долга и любви? А он?

Он понял всё, чем сердце человека

Гордится втайне — Дайте мне фиал!

Воочию промчалась четверть века,

И свадьбы день серебряной настал.

И близкий здесь, и тот перед родною,

Кого судьба умчала далеко;

У всех в глазах признательной слезою

Родимое сказалось молоко.

Судьба всего послала полной чашей.

Чего желать? Чего искать душой?

Дай бог с четой серебряною нашей

Нам праздновать день свадьбы золотой!

Явись, явись ко мне, больному!

Вот исцеленье! Кто скорей

Развеет грустную истому

Души тоскующей моей?

Кто неподкупных муз привета

Достойней прелести лица?

Кто красотой из рук поэта

Достойней вечного венца?

Мечтам покорствуя отважным,

Несусь душой навстречу к ним,

И вашим ласточкам бумажным

Не меньше рад я, чем живым.

Они безмолвны, не мелькают,

Крылом проворным, но оне,

Подобно вам, напоминают

Красой воздушной о весне.

Тому не лестны наши оды,

Наш стих родной,

Кому гремели антиподы

Такой хвалой.

Но, потрясенный весь струнами,

Его цевниц,

Восторг не может и меж нами

Терпеть границ.

Так пусть надолго музы наши

Хранят певца

И он кипит, как пена в чаше

И в нас сердца!

В твоей Пустыньке подгородной,

У хлебосольства за столом,

Поклонник музы благородный,

Камен мы русских помянем.

Почтим святое их наследство

И не забудем до конца,

Как на призыв их с малолетства

Дрожали счастьем в нас сердца.

Пускай пришла пора иная,

Пора печальная, когда

Гетера гонит площадная

Царицу мысли и труда;

Да не смутит души поэта

Гоненье на стыдливых муз,

И пусть в тени, вдали от света,

Свободней зреет их союз!

Как ястребу, который просидел

На жердочке суконной зиму в клетке,

Питаяся настрелянною птицей,

Весной охотник голубя несет

С надломленным крылом — и, оглядев

Живую пищу, старый ловчий щурит

Зрачок прилежный, поджимает перья

И вдруг нежданно, быстро, как стрела,

Вонзается в трепещущую жертву,

Кривым и острым клювом ей взрезает

Мгновенно грудь и, весело раскинув

На воздух перья, с алчностью забытой

Рвет и глотает трепетное мясо, —

Так бросил мне кавказские ты песни,

В которых бьется и кипит та кровь,

Что мы зовем поэзией. — Спасибо,

Полакомил ты старого ловца!

Была пора — своей игрою,

Своею ризою стальною

Морской простор меня пленял;

Я дорожил и в тишь и в бури

То негой тающей лазури,

То пеной у прибрежных скал.

Но вот, о море, властью тайной

Не всё мне мил твой блеск случайный

И в душу просится мою;

Дивясь красе жестоковыйной,

Я перед мощию стихийной

В священном трепете стою.

Кто сам так пышно в тогу эту

Привычен лики облачать, —

Кому ж, как не тебе, поэту,

И тень Горация встречать?

На Геликон ступя несмело,

От вас я блеска позайму,

Гордясь, что сам, хоть неумело,

Но вам обоим руку жму.

Пятьдесят лебедей пронесли

С юга вешние крики в полесье,

И мы слышали, дети земли,

Как звучала их песнь с поднебесья.

Майков медь этих звуков для нас

Отчеканил стихом-чародеем,

И за это в торжественный час

Мы встречаем певца юбилеем.

Кто же выступит с гимном похвал

Перед тем, кто, поднявшись над нами,

Полстолетия Русь осыпал

Драгоценных стихов жемчугами?

Хоть восторг не дает нам молчать,

Но восторженных скоро забудут,

А певца по поднебесью мчать

Лебединые крылья всё будут!

Спасибо! Лирой вдохновенной

Ты мне опять напомнил дни,

Когда, не зная мысли пленной,

Ты вынес, отрок дерзновенный,

Свои алмазные огни.

А я, по-прежнему смиренный,

Забытый, кинутый в тени,

Стою коленопреклоненный

И, красотою умиленный,

Зажег вечерние огни.

В минувшем жизнь твоя богата,

Звенел залог бесценный в нем:

Сам рассказал ты, что когда-то

Любил и пел ты соловьем.

Кто ж не пленен влюбленной птицей,

Весной поющей по ночам?

Но как поэт — ты мил сторицей

Тебе внимающим друзьям.

Стихи мои в ряду других

Прочтут ли бархатные глазки?

Но появиться рад мой стих

Там, где кругом цветы и краски.

Желать вам счастья я готов,

Но в чем придет оно, не знаю;

Ни юных роз, ни мотыльков,

Хоть им дивлюсь, не поучаю.

Мой обожаемый поэт,

К тебе я с просьбой и с поклоном:

Пришли в письме мне твой портрет,

Что нарисован Аполлоном.

Давно мечты твоей полет

Меня увлек волшебной силой,

Давно в груди моей живет

Твое чело, твой облик милый.

Твоей камене — повторять

Прося стихи — я докучаю,

А всё заветную тетрадь

Из жадных рук не выпускаю.

Поклонник вечной красоты,

Давно смиренный пред судьбою,

Я одного прошу — чтоб ты

Во всех был видах предо мною.

Вот почему спешу, поэт,

К тебе я с просьбой и с поклоном:

Пришли в письме мне твой портрет,

Что нарисован Аполлоном.

Прошла весна — темнеет лес,

Скудней ручьи, грустнее ивы,

И солнце с высоты небес

Томит безветренные нивы.

На плуг знакомый налегли

Все, кем владеет труд упорный;

Опять сухую грудь земли

Врезает конь и вол покорный.

Но в свежем тайнике куста

Один певец проснулся вешний,

И так же песнь его чиста

И дышит полночью нездешней.

Как сладко труженик смущен,

Весны заслыша зов единый!

Как улыбнулся он сквозь сон

Под яркий посвист соловьиный!

Вот наш патент на благородство, —

Его вручает нам поэт;

Здесь духа мощного господство,

Здесь утонченной жизни цвет.

В сыртах не встретишь Геликона,

На льдинах лавр не расцветет,

У чукчей нет Анакреона,

К зырянам Тютчев не придет.

Но муза, правду соблюдая,

Глядит — а на весах у ней

Вот эта книжка небольшая

Томов премногих тяжелей.

Исполнилось твое пророческое слово;

Наш старый стыд взглянул на бронзовый твой лик,

И легче дышится, и мы дерзаем снова

Всемирно возгласить: ты гений! ты велик!

Но, зритель ангелов, глас чистого, святого,

Свободы и любви живительный родник,

Заслыша нашу речь, наш вавилонский крик,

Что в них нашел бы ты заветного, родного?

На этом торжище, где гам и теснота,

Где здравый русский смысл примолк, как сирота, —

Всех громогласней тать, убийца и безбожник,

Кому печной горшок всех помыслов предел,

Кто плюет на алтарь, где твой огонь горел,

Толкать дерзая твой незыблемый треножник!

День искупительного чуда,

Час освящения креста:

Голгофе передал Иуда

Окровавленного Христа.

Но сердцеведец безмятежный

Давно, смиряяся, постиг,

Что не простит любви безбрежной

Ему коварный ученик.

Перед безмолвной жертвой злобы,

Завидя праведную кровь,

Померкло солнце, вскрылись гробы,

Но разгорелася любовь.

Она сияет правдой новой, —

Благословив ее зарю,

Он крест и свой венец терновый

Земному передал царю.

Бессильны козни фарисейства:

Что было кровь, то стало храм,

И место страшного злодейства —

Святыней вековечной нам.

Как солнце вешнее сияя,

В лучах недаром ты взошел

Во дни живительного мая

На прародительский престол.

Горит алмаз, блестят короны,

И вкруг соборов и дворца,

Как юных листьев миллионы,

Обращены к тебе сердца.

О, будь благословен сторицей

Над миром, Русью и Москвой,

И богоданной багряницей

От искушений нас укрой!

Нас отпевают. В этот день

Никто не подойдет с хулою:

Всяк благосклонною хвалою

Немую провожает тень.

Как лик усопшего светить

Душою лучшей начинает!

Не то, чем был он, проступает,

А только то, чем мог он быть.

Живым карать и награждать,

А нам у гробового входа,

О муза, — нам велит природа

Навек смиряяся, молчать.

На утре дней всё ярче и чудесней

Мечты и сны в груди моей росли,

И песен рой вослед за первой песней

Мой тайный пыл на волю понесли.

И трепетным от счастия и муки

Хотелось птичкам божиим моим,

Чтоб где-нибудь их налетели звуки

На чуткий слух, внимать готовый им.

Полвека ждал друзей я этих песен,

Гадал о тех, кто им живой приют;

О, как мой день сегодняшний чудесен! —

Со всех сторон те песни мне несут.

Тут нет чужих, тут всё родной и кровный!

Тут нет врагов, кругом одни друзья! —

И всей душой за ваш привет любовный

К своей груди вас прижимаю я!..