Полное собрание стихотворений

Когда я блестящий твой локон целую

И жарко дышу так на милую грудь, —

Зачем говоришь ты про деву иную

И в очи мне прямо не смеешь взглянуть?

Хоть вечер и близок, не бойся! От стужи

Тебя я в широкий свой плащ заверну —

Луна не в тумане, а звезд хоть и много,

Но мы заглядимся с тобой на одну.

Хоть в сердце не веруй… хоть веруй в мгновенье,

И взор мой, и трепет, и лепет пойми —

И жарким лобзаньем спаливши сомненье,

Ревнивая дева, меня обойми!

Тихо ночью на степи;

Небо ей сказало: спи!

И курганы спят;

Звезды ж крупные в лучах

Говорят на небесах:

Вечный — свят, свят, свят!

В небе чутко и светло.

Неподвижное крыло

За плечом молчит, —

Нет движенья; лишь порой

Бриллиантовой слезой

Ангел пролетит.

Весеннее небо глядится

Сквозь ветви мне в очи случайно,

И тень золотая ложится

На воды блестящего Майна.

Вдали огонек одинокой

Трепещет под сумраком липок;

Исполнена тайны жестокой

Душа замирающих скрипок.

Средь шума толпы неизвестной

Те звуки понятней мне вдвое:

Напомнили силой чудесной

Они мне всё сердцу родное.

Ожившая память несется

К прошедшей тоске и веселью;

То сердце замрет, то проснется

За каждой безумною трелью.

Но быстро волшебной чредою

Промчалась тоскливая тайна,

И месяц бежит полосою

Вдоль вод тихоструйного Майна.

Я полон дум, когда, закрывши вежды,

Внимаю шум

Младого дня и молодой надежды;

Я полон дум.

Я всё с тобой, когда рука неволи

Владеет мной —

И целый день, туманно ли, светло ли, —

Я всё с тобой.

Вот месяц всплыл в своем сияньи дивном

На высоты,

И водомет в лобзаньи непрерывном, —

О, где же ты?

Младенческой ласки доступен мне лепет,

Душа откровенно так с жизнью мирится.

Безумного счастья томительный трепет

Горячим приливом по сердцу стремится.

Скажу той звезде, что так ярко сияет, —

Давно не видались мы в мире широком,

Но я понимаю, на что намекает

Мне с неба она многозначащим оком:

— Ты смотришь мне в очи. Ты права: мой трепет

Понятен, как луч твой, что в воды глядится.

Младенческой ласки доступен мне лепет,

Душа откровенно так с жизнью мирится.

Не отходи от меня,

Друг мой, останься со мной!

Не отходи от меня:

Мне так отрадно с тобой…

Ближе друг к другу, чем мы, —

Ближе нельзя нам и быть;

Чище, живее, сильней

Мы не умеем любить.

Если же ты — предо мной,

Грустно головку склоня, —

Мне так отрадно с тобой:

Не отходи от меня!

Тихая, звездная ночь,

Трепетно светит луна;

Сладки уста красоты

В тихую, звездную ночь.

Друг мой! в сияньи ночном

Как мне печаль превозмочь?..

Ты же светла, как любовь,

В тихую, звездную ночь.

Друг мой, я звезды люблю —

И от печали не прочь…

Ты же еще мне милей

В тихую, звездную ночь.

Буря на небе вечернем

Моря сердитого шум —

Буря на море и думы,

Много мучительных дум —

Буря на море и думы,

Хор возрастающих дум —

Черная туча за тучей,

Моря сердитого шум.

Ты спишь один, забыт на месте диком,

Старинный монастырь!

Твой свод упал; кругом летают с криком

Сова и нетопырь.

И стекол нет, и свищет вихорь ночи

Во впадину окна,

Да плющ растет, да устремляет очи

Полночная луна.

И кто-то там мелькает в свете лунном,

Блестит его убор —

И слышатся на помосте чугунном

Шаги и звуки шпор.

И грустную симфонию печали

Звучит во тьме орган…

То тихо всё, как будто вечно спали

И стены и орган.

Теплым ветром потянуло,

Смолк далекий гул,

Поле тусклое уснуло,

Гуртовщик уснул.

В загородке улеглися

И жуют волы,

Звезды частые зажглися

По навесу мглы.

Только выше всё всплывает

Месяц золотой,

Только стадо обегает

Пес сторожевой.

Редко, редко кочевая

Тучка бросит тень…

Неподвижная, немая

Ночь светла, как день.

Если зимнее небо звездами горит

И мечтательно светит луна,

Предо мною твой образ, твой дивный скользит,

Словно ты из лучей создана.

И светла и легка, ты несешься туда…

Я гляжу и молю хоть следов.

И светла и легка — но зато ни следа;

Только грудь обуяет любовь.

И летел бы, летел за красою твоей —

И пускай в небе звезды горят

И быстрей и светлей мириады лучей

На пылинки ночные глядят.

Полуночные образы реют,

Блещут искрами ярко впотьмах,

Но глаза различить не умеют,

Много ль их на тревожных крылах.

Полуночные образы стонут,

Как больной в утомительном сне,

И всплывают, и стонут, и тонут —

Но о чем это стонут оне?

Полуночные образы воют,

Как духов испугавшийся пес;

То нахлынут, то бездну откроют,

Как волна обнажает утес.

Я долго стоял неподвижно,

В далекие звезды вглядясь, —

Меж теми звездами и мною

Какая-то связь родилась.

Я думал… не помню, что думал;

Я слушал таинственный хор,

И звезды тихонько дрожали,

И звезды люблю я с тех пор…

Шумела полночная вьюга

В лесной и глухой стороне.

Мы сели с ней друг подле друга.

Валежник свистал на огне.

И наших двух теней громады

Лежали на красном полу,

А в сердце — ни искры отрады,

И нечем прогнать эту мглу!

Березы скрипят за стеною,

Сук еле трещит смоляной…

О друг мой, скажи, что с тобою?

Я знаю давно, что со мной!

Улыбка томительной скуки

Средь общей веселия жажды…

Вы, полные, сладкие звуки, —

Знать, вас не услышать мне дважды!

Зачем же за тающей скрипкой

Так сердце в груди встрепенулось,

Как будто знакомой улыбкой

Минувшее вдруг улыбнулось?

Так томно и грустно-небрежно

В свой мир расцвеченный уносит,

И ластится к сердцу так нежно,

И так умилительно просит?

Тихо вечер догорает,

Горы золотя;

Знойный воздух холодает, —

Спи, мое дитя.

Соловьи давно запели,

Сумрак возвестя;

Струны робко зазвенели, —

Спи, мое дитя.

Смотрят ангельские очи,

Трепетно светя;

Так легко дыханье ночи, —

Спи, мое дитя.

За кормою струйки вьются,

Мы несемся в челноке,

И далеко раздаются

Звуки «Нормы» по реке.

Млечный Путь глядится в воду —

Светлый праздник светлых лет!

Я веслом прибавил ходу —

И луна бежит вослед.

Струйки вьются, песни льются,

Вторит эхо вдалеке,

И, дробяся, раздаются

Звуки «Нормы» вдалеке.

Мы одни; из сада в стекла окон

Светит месяц… тусклы наши свечи;

Твой душистый, твой послушный локон,

Развиваясь, падает на плечи.

Что ж молчим мы? Или самовластно

Царство тихой, светлой ночи мая?

Иль поет и ярко так и страстно

Соловей, над розой изнывая?

Иль проснулись птички за кустами,

Там, где ветер колыхал их гнезды,

И, дрожа ревнивыми лучами,

Ближе, ближе к нам нисходят звезды?

На суку извилистом и чудном,

Пестрых сказок пышная жилица,

Вся в огне, в сияньи изумрудном,

Над водой качается жар-птица;

Расписные раковины блещут

В переливах чудной позолоты,

До луны жемчужной пеной мещут

И алмазной пылью водометы.

Листья полны светлых насекомых,

Всё растет и рвется вон из меры,

Много снов проносится знакомых,

И на сердце много сладкой веры.

Переходят радужные краски,

Раздражая око светом ложным;

Миг еще — и нет волшебной сказки,

И душа опять полна возможным.

Мы одни; из сада в стекла окон

Светит месяц… тусклы наши свечи;

Твой душистый, твой послушный локон,

Развиваясь, падает на плечи.

Недвижные очи, безумные очи,

Зачем вы средь дня и в часы полуночи

Так жадно вперяетесь вдаль?

Ужели вы в том потонули минувшем,

Давно и мгновенно пред вами мелькнувшем,

Которого сердцу так жаль?

Не высмотреть вам, чего нет и что было,

Что сердце, тоскуя, в себе схоронило

На самое темное дно;

Не вам допросить у случайности жадной,

Куда она скрыла рукой беспощадной,

Что было так щедро дано!

Как мошки зарею,

Крылатые звуки толпятся;

С любимой мечтою

Не хочется сердцу расстаться.

Но цвет вдохновенья

Печален средь буднишних терний;

Былое стремленье

Далеко, как отблеск вечерний.

Но память былого

Всё крадется в сердце тревожно…

О, если б без слова

Сказаться душой было можно!

Спи — еще зарею

Холодно и рано;

Звезды за горою

Блещут средь тумана;

Петухи недавно

В третий раз пропели,

С колокольни плавно

Звуки пролетели.

Дышат лип верхушки

Негою отрадной,

А углы подушки

Влагою прохладной.

Свеж и душист твой роскошный венок,

Всех в нем цветов благовония слышны,

Кудри твои так обильны и пышны,

Свеж и душист твой роскошный венок.

Свеж и душист твой роскошный венок,

Ясного взора губительна сила, —

Нет, я не верю, чтоб ты не любила:

Свеж и душист твой роскошный венок.

Свеж и душист твой роскошный венок,

Счастию сердце легко предается:

Мне близ тебя хорошо и поется.

Свеж и душист твой роскошный венок.

Давно ль под волшебные звуки

Носились по зале мы с ней?

Теплы были нежные руки,

Теплы были звезды очей.

Вчера пели песнь погребенья,

Без крыши гробница была;

Закрывши глаза, без движенья,

Она под парчою спала.

Я спал… над постелью моею

Стояла луна мертвецом.

Под чудные звуки мы с нею

Носились по зале вдвоем.

Снился берег мне скалистый,

Море спало под луною,

Как ребенок дремлет чистый, —

И по нем скользя с тобою,

В дым прозрачный и волнистый

Шли алмазной мы стезею.

Как первый золотистый луч

Меж белых гор и сизых туч

Скользит уступами вершин

На темя башен и руин,

Когда в долинах, полных мглой,

Туман недвижим голубой, —

Пусть твой восторг во мглу сердец

Такой кидает свет, певец!

И как у розы молодой,

Рожденной раннею зарей,

Когда еще палящих крыл

Полудня ветер не раскрыл

И влажный вздох туман ночной

Меж небом делит и землей,

Росинка катится с листа, —

Пусть будет песнь твоя чиста.

Не напевай тоскливой муки

И слезный трепет утиши,

Воздушный голос! — Эти звуки

Смущают кроткий мир души.

Вокруг светло. На праздник Рима

Взглянули ярко небеса —

И высоко-неизмерима

Их светло-синяя краса.

Толпа ликует как ребенок,

На перекрестках шум и гул,

В кистях пунцовых, бодр и звонок,

По мостовой ступает мул.

В дыханьи чары мимолетной

Уже ласкались вкруг меня

И радость жизни беззаботной

И свет безоблачного дня.

Но ты запел — и злые звуки

Смущают кроткий мир души…

О, не зови тоскливой муки

И слезный трепет утиши!

С полей несется голос стада,

В кустах малиновки звенят,

И с побелевших яблонь сада

Струится сладкий аромат.

Цветы глядят с тоской влюбленной,

Безгрешно чисты, как весна,

Роняя с пылью благовонной

Плодов румяных семена.

Сестра цветов, подруга розы,

Очами в очи мне взгляни,

Навей живительные грезы

И в сердце песню зарони.

Вчера я шел по зале освещенной,

Где так давно встречались мы с тобой.

Ты здесь опять! Безмолвный и смущенный,

Невольно я поникнул головой.

И в темноте тревожного сознанья

Былые дни я различил едва,

Когда шептал безумные желанья

И говорил безумные слова.

Знакомыми напевами томимый,

Стою. В глазах движенье и цветы —

И кажется, летя под звук любимый,

Ты прошептала кротко: «Что же ты?»

И звуки те ж, и те ж благоуханья,

И чувствую — пылает голова,

И я шепчу безумные желанья

И лепечу безумные слова.

Всё вокруг и пестро так и шумно,

Но напрасно толпа весела:

Без тебя я тоскую безумно,

Ты улыбку мою унесла.

Только изредка, поздней порою,

После скучного, тяжкого дня,

Нежный лик твой встает предо мною,

И ему улыбаюся я.

Уноси мое сердце в звенящую даль,

Где как месяц за рощей печаль;

В этих звуках на жаркие слезы твои

Кротко светит улыбка любви.

О дитя! как легко средь незримых зыбей

Доверяться мне песне твоей:

Выше, выше плыву серебристым путем,

Будто шаткая тень за крылом…

Вдалеке замирает твой голос, горя,

Словно за морем ночью заря, —

И откуда-то вдруг, я понять не могу,

Грянет звонкий прилив жемчугу.

Уноси ж мое сердце в звенящую даль,

Где кротка, как улыбка, печаль,

И всё выше помчусь серебристым путем

Я, как шаткая тень за крылом.

Когда трепещут эти звуки

И дразнит ноющий смычок,

Слагая на коленях руки,

Сажусь в забытый уголок.

И, как зари румянец дальный

Иль дней былых немая речь,

Меня пленяет вихорь бальный

И шевелит мерцанье свеч.

О, как, ничем неукротимо,

Уносит к юности былой

Вблизи порхающее мимо

Круженье пары молодой!

Чего хочу? Иль, может статься,

Бывалой жизнию дыша,

В чужой восторг переселяться

Заране учится душа?

Пойми хоть раз тоскливое признанье,

Хоть раз услышь души молящей стон!

Я пред тобой, прекрасное созданье,

Безвестных сил дыханьем окрылен.

Я образ твой ловлю перед разлукой,

Я, полон им, и млею, и дрожу,

И, без тебя томясь предсмертной мукой,

Своей тоской, как счастьем, дорожу.

Ее пою, во прах упасть готовой.

Ты предо мной стоишь как божество —

И я блажен; я в каждой муке новой

Твоей красы предвижу торжество.

Ярким солнцем в лесу пламенеет костер,

И, сжимаясь, трещит можжевельник;

Точно пьяных гигантов столпившийся хор,

Раскрасневшись, шатается ельник.

Я и думать забыл про холодную ночь, —

До костей и до сердца прогрело;

Что смущало, колеблясь умчалося прочь,

Будто искры в дыму улетело.

Пусть на зорьке, всё ниже спускаясь, дымок

Над золою замрет сиротливо;

Долго-долго, до поздней поры огонек

Будет теплиться скупо, лениво.

И лениво и скупо мерцающий день

Ничего не укажет в тумане;

У холодной золы изогнувшийся пень

Прочернеет один на поляне.

Но нахмурится ночь — разгорится костер,

И, виясь, затрещит можжевельник,

И, как пьяных гигантов столпившийся хор,

Покраснев, зашатается ельник.

Свеча нагорела. Портреты в тени.

Сидишь прилежно и скромно ты.

Старушке зевнулось. По окнам огни

Прошли в те дальние комнаты.

Никак комара не прогонишь ты прочь, —

Поет и к свету всё просится.

Взглянуть ты не смеешь на лунную ночь,

Куда душа переносится.

Подкрался, быть может, и смотрит в окно?

Увидит мать — догадается;

Нет, верно, у старого клена давно

Стоит в тени, дожидается.

Нет, не жди ты песни страстной,

Эти звуки — бред неясный,

Томный звон струны;

Но, полны тоскливой муки,

Навевают эти звуки

Ласковые сны.

Звонким роем налетели,

Налетели и запели

В светлой вышине.

Как ребенок им внимаю,

Что сказалось в них — не знаю,

И не нужно мне.

Поздним летом в окна спальной

Тихо шепчет лист печальный,

Шепчет не слова;

Но под легкий шум березы

К изголовью, в царство грезы

Никнет голова.

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали

Лучи у наших ног в гостиной без огней

Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,

Как и сердца у нас за песнию твоей.

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,

Что ты одна — любовь, что нет любви иной,

И так хотелось жить, чтоб, звуки не роняя,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

И много лет прошло, томительных и скучных,

И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,

И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,

Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь.

Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,

А жизни нет конца, и цели нет иной,

Как только веровать в рыдающие звуки,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

Что ты, голубчик, задумчив сидишь,

Слышишь — не слышишь, глядишь — не глядишь?

Утро давно, а в глазах у тебя,

Я посмотрю, и не день и не ночь.

— Точно случилось жемчужную нить

Подле меня тебе врозь уронить.

Чудную песню я слышал во сне,

Несколько слов до яву мне прожгло.

Эти слова-то ищу я опять

Все, как звучали они, подобрать.

Верно, ах, верно сказала б ты мне,

В чем этот голос меня укорял.

В дымке-невидимке

Выплыл месяц вешний,

Цвет садовый дышит

Яблонью, черешней.

Так и льнет, целуя

Тайно и нескромно.

И тебе не грустно?

И тебе не томно?

Истерзался песней

Соловей без розы.

Плачет старый камень,

В пруд роняя слезы.

Уронила косы

Голова невольно.

И тебе не томно?

И тебе не больно?

Одна звезда меж всеми дышит

И так дрожит,

Она лучом алмазным пышет

И говорит:

Не суждено с тобой нам дружно

Носить оков,

Не ищем мы и нам не нужно

Ни клятв, ни слов.

Не нам восторги и печали,

Любовь моя!

Но мы во взорах разгадали,

Кто ты, кто я.

Чем мы горим, светить готово

Во тьме ночей;

И счастья ищем мы земного

Не у людей.

Истрепалися сосен мохнатые ветви от бури,

Изрыдалась осенняя ночь ледяными слезами,

Ни огня на земле, ни звезды в овдовевшей лазури,

Всё сорвать хочет ветер, всё смыть хочет ливень ручьями.

Никого! Ничего! Даже сна нет в постели холодной,

Только маятник грубо-насмешливо меряет время.

Оторвись же от тусклой свечи ты душою свободной!

Или тянет к земле роковое, тяжелое бремя?

О, войди ж в этот мрак, улыбнись, благосклонная фея,

И всю жизнь в этот миг я солью, этим мигом измерю,

И, речей благовонных созвучием слух возлелея,

Не признаю часов и рыданьям ночным не поверю!

Солнце нижет лучами в отвес,

И дрожат испарений струи

У окраины ярких небес;

Распахни мне объятья твои,

Густолистый, развесистый лес!

Чтоб в лицо и в горячую грудь

Хлынул вздох твой студеной волной,

Чтоб и мне было сладко вздохнуть;

Дай устами и взором прильнуть

У корней мне к воде ключевой!

Чтоб и я в этом море исчез,

Потонул в той душистой тени,

Что раскинул твой пышный навес;

Распахни мне объятья твои,

Густолистый, развесистый лес!

Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне,

Травы степные унизаны влагой вечерней,

Речи отрывистей, сердце опять суеверней,

Длинные тени вдали потонули в ложбине.

В этой ночи, как в желаньях, всё беспредельно,

Крылья растут у каких-то воздушных стремлений,

Взял бы тебя и помчался бы так же бесцельно,

Свет унося, покидая неверные тени.

Можно ли, друг мой, томиться в тяжелой кручине?

Как не забыть, хоть на время, язвительных терний?

Травы степные сверкают росою вечерней,

Месяц зеркальный бежит по лазурной пустыне.

Забудь меня, безумец исступленный,

Покоя не губи.

Я создана душой твоей влюбленной,

Ты призрак не люби!

О, верь и знай, мечтатель малодушный,

Что, мучась и стеня,

Чем ближе ты к мечте своей воздушной,

Тем дальше от меня.

Так над водой младенец, восхищенный

Луной, подъемлет крик;

Он бросился — и с влаги возмущенной

Исчез сребристый лик.

Дитя, отри заплаканное око,

Не доверяй мечтам.

Луна плывет и светится высоко,

Она не здесь, а там.

Прежние звуки, с былым обаяньем

Счастья и юной любви!

Всё, что сказалося в жизни страданьем,

Пламенем жгучим пахнуло в крови!

Старые песни, знакомые звуки,

Сон, безотвязно больной!

Точно из сумрака бледные руки

Призраков нежных манят за собой.

Пусть обливается жгучею кровью

Сердце, а очи слезой! —

Доброю няней, прильнув к изголовью,

Старая песня, звучи надо мной!

Пой! Не смущайся! Пусть время былое

Яркой зарей расцветет!

Может быть, сердце утихнет больное

И, как дитя в колыбели, уснет.

Как ясность безоблачной ночи,

Как юно-нетленные звезды,

Твои загораются очи

Всесильным, таинственным счастьем.

И всё, что лучом их случайным

Далеко иль близко объято,

Блаженством овеяно тайным —

И люди, и звери, и скалы.

Лишь мне, молодая царица,

Ни счастия нет, ни покоя,

И в сердце, как пленная птица,

Томится бескрылая песня.

Сны и тени

Сновиденья,

В сумрак трепетно манящие,

Все ступени

Усыпленья

Легким роем преходящие,

Не мешайте

Мне спускаться

К переходу сокровенному,

Дайте, дайте

Мне умчаться

С вами к свету отдаленному.

Только минем

Сумрак свода, —

Тени станем мы прозрачные

И покинем

Там у входа

Покрывала наши мрачные.

Ты мелькнула, ты предстала,

Снова сердце задрожало,

Под чарующие звуки

То же счастье, те же муки,

Слышу трепетные руки —

Ты еще со мной!

Час блаженный, час печальный,

Час последний, час прощальный,

Те же легкие одежды,

Ты стоишь, склоняя вежды, —

И не нужно мне надежды:

Этот час — он мой!

Ты руки моей коснулась,

Разом сердце встрепенулось;

Не туда, в то горе злое,

Я несусь в мое былое, —

Я на всё, на всё иное

Отпылал, потух!

Этой песне чудотворной

Так покорен мир упорный;

Пусть же сердце, полно муки,

Торжествует час разлуки,

И когда загаснут звуки —

Разорвется вдруг!

Злая песнь! Как больно возмутила

Ты дыханьем душу мне до дна!

До зари в груди дрожала, ныла

Эта песня — эта песнь одна.

И поющим отдаваться мукам

Было слаще обаянья сна;

Умереть хотелось с каждым звуком,

Сердцу грудь казалася тесна.

Но с зарей потухнул жар напевный

И душа затихнула до дна.

В озаренной глубине душевной

Лишь улыбка уст твоих видна.

Я видел твой млечный, младенческий волос,

Я слышал твой сладко вздыхающий голос —

И первой зари я почувствовал пыл;

Налету весенних порывов подвластный,

Дохнул я струею и чистой и страстной

У пленного ангела с веющих крыл.

Я понял те слезы, я понял те муки,

Где слово немеет, где царствуют звуки,

Где слышишь не песню, а душу певца,

Где дух покидает ненужное тело,

Где внемлешь, что радость не знает предела,

Где веришь, что счастью не будет конца.

Только в мире и есть, что тенистый

Дремлющих кленов шатер.

Только в мире и есть, что лучистый

Детски задумчивый взор.

Только в мире и есть, что душистый

Милой головки убор.

Только в мире и есть этот чистый

Влево бегущий пробор.

Выйдем с тобой побродить

В лунном сиянии!

Долго ли душу томить

В темном молчании!

Пруд как блестящая сталь,

Травы в рыдании,

Мельница, речка и даль

В лунном сиянии.

Можно ль тужить и не жить

Нам в обаянии?

Выйдем тихонько бродить

В лунном сиянии!

Плавно у ночи с чела

Мягкая падает мгла;

С поля широкого тень

Жмется под ближнюю сень;

Жаждою света горя,

Выйти стыдится заря;

Холодно, ясно, бело,

Дрогнуло птицы крыло…

Солнца еще не видать,

А на душе благодать.

Что за звук в полумраке вечернем? Бог весть, —

То кулик простонал или сыч.

Расставанье в нем есть, и страданье в нем есть,

И далекий неведомый клич.

Точно грезы больные бессонных ночей

В этом плачущем звуке слиты, —

И не нужно речей, ни огней, ни очей —

Мне дыхание скажет, где ты.

Я тебе ничего не скажу,

И тебя не встревожу ничуть,

И о том, что я молча твержу,

Не решусь ни за что намекнуть.

Целый день спят ночные цветы,

Но лишь солнце за рощу зайдет,

Раскрываются тихо листы

И я слышу, как сердце цветет.

И в больную, усталую грудь

Веет влагой ночной… я дрожу,

Я тебя не встревожу ничуть,

Я тебе ничего не скажу.

Всё, как бывало, веселый, счастливый,

Ленты твоей уловляю извивы,

Млеющих звуков впивая истому;

Пусть ты летишь, отдаваясь другому.

Пусть пронеслась ты надменно, небрежно,

Сердце мое всё по-прежнему нежно,

Сердце обид не считает, не мерит,

Сердце по-прежнему любит и верит.

Тщетно опущены строгие глазки,

Жду под ресницами блеска и ласки, —

Всё, как бывало, веселый, счастливый,

Ленты твоей уловляю извивы.

Моего тот безумства желал, кто смежал

Этой розы завои, и блестки, и росы;

Моего тот безумства желал, кто свивал

Эти тяжким узлом набежавшие косы.

Злая старость хотя бы всю радость взяла,

А душа моя так же пред самым закатом

Прилетела б со стоном сюда, как пчела,

Охмелеть, упиваясь таким ароматом.

И, сознание счастья на сердце храня,

Стану буйства я жизни живым отголоском.

Этот мед благовонный — он мой, для меня,

Пусть другим он останется топким лишь воском!

Сплю я. Тучки дружные,

Вешние, жемчужные

Мчатся надо мной;

Смутные, узорные,

Тени их проворные —

По полям грядой.

Подбежали к чистому

Пруду серебристому,

И — вдвойне светло.

Уж не тени мрачные, —

Облака прозрачные

Смотрятся в стекло.

Сплю я. Безотрадною

Тканью непроглядною

Тянутся мечты;

Вдруг сама, заветная,

Кроткая, приветная,

Улыбнулась ты.

Не нужно, не нужно мне проблесков счастья,

Не нужно мне слова и взора участья,

Оставь и дозволь мне рыдать!

К горячему снова прильнув изголовью,

Позволь мне моей нераздельной любовью,

Забыв всё на свете, дышать!

Когда бы ты знала, каким сиротливым,

Томительно-сладким, безумно-счастливым

Я горем в душе опьянен, —

Безмолвно прошла б ты воздушной стопою,

Чтоб даже своей благовонной стезею

Больной не смутила мой сон.

Не так ли, чуть роща одеться готова,

В весенние ночи, — светила дневного

Боится крылатый певец? —

И только что сумрак разгонит денница,

Смолкает зарей отрезвленная птица, —

И счастью и песне конец.

Гаснет заря в забытьи, в полусне.

Что-то неясное шепчешь ты мне;

Ласки твои я расслушать хочу, —

«Знаю, ах, знаю», — тебе я шепчу.

В блеске, в румяном разливе огня,

Ты потонула, ушла от меня;

Я же, напрасной истомой горя, —

Летняя вслед за тобою заря.

Сладко сегодня тобой мне сгорать,

Сладко, летя за тобой, замирать…

Завтра, когда ты очнешься иной,

Свет не допустит меня за тобой.

Чуя внушенный другими ответ,

Тихий в глазах прочитал я запрет,

Но мне понятней еще говорит

Этот правдивый румянец ланит,

Этот цветов обмирающих зов,

Этот теней набегающий кров,

Этот предательский шепот ручья,

Этот рассыпчатый клич соловья.

Как вешний день, твой лик приснился снова, —

Знакомую приветствую красу,

И по волнам ласкающего слова

Я образ твой прелестный понесу.

Сомнений нет, неясной нет печали,

Всё высказать во сне умею я,

И мчит да мчит всё далее и дале

С тобою нас воздушная ладья.

Перед тобой с коленопреклоненьем

Стою, пленен волшебною игрой,

А за тобой — колеблемый движеньем,

Неясных звуков отстающий рой.

Запретили тебе выходить,

Запретили и мне приближаться,

Запретили, должны мы признаться,

Нам с тобою друг друга любить.

Но чего нам нельзя запретить,

Что с запретом всего несовместней —

Это песня с крылатою песней

Будем вечно и явно любить.

Я не знаю, не скажу я,

Оттого ли, что гляжу я

На тебя, я всё пою,

И задорное веселье

Ты, как легкое похмелье,

Проливаешь в песнь мою,

Иль — еще того чудесней —

За моей дрожащей песней

Тает дум невольных мгла,

И за то ли, оттого ли

До томления, до боли

Ты приветливо светла?

Только месяц взошел

После жаркого дня, —

Распустился, расцвел

Цвет в груди у меня.

Что за счастье — любя,

Этот цвет охранять!

Как я рад, что тебя

Никому не видать!

Погляди, как спешу

Я в померкнувший сад —

И повсюду ношу

Я цветка аромат.

Мы встретились вновь после долгой разлуки,

Очнувшись от тяжкой зимы;

Мы жали друг другу холодные руки

И плакали, плакали мы.

Но в крепких незримых оковах сумели

Держать нас людские умы;

Как часто в глаза мы друг другу глядели

И плакали, плакали мы!

Но вот засветилось над черною тучей

И глянуло солнце из тьмы;

Весна, — мы сидели под ивой плакучей

И плакали, плакали мы!

Люби меня! Как только твой покорный

Я встречу взор,

У ног твоих раскину я узорный

Живой ковер.

Окрылены неведомым стремленьем,

Над всем земным

В каком огне, с каким самозабвеньем

Мы полетим!

И, просияв в лазури сновиденья,

Предстанешь ты

Царить навек в дыханьи песнопенья

И красоты.