Полвека без Ивлина Во

Победитель не получает ничего Рецензия на роман Э. Хэмингуэя «За рекой, в тени деревьев» © Перевод А. Курт

Долгожданный роман Эрнеста Хемингуэя был опубликован несколько недель назад, и вскоре после этого в печати появились и привлекли к себе внимание рецензии всех ведущих критиков. Теперь трудно оставаться не предвзятым: либо к самому роману, либо к его критикам, поскольку они единодушно его не приняли. Рецензии были снобистскими, снисходительными, насмешливыми, в некоторых слышна нескрываемая радость, в других — жалость; но все сходятся в том, что книга явно неудачная. Клеветническая кампания, которая продолжается уже несколько лет под негласным названием «Хемингуэй исписался», достигла кульминации.

Я прочел рецензии прежде, чем саму книгу, и постарался не пасть духом. Хемингуэй — один из самых оригинальных и мощных современных авторов. Даже если он написал совершенно пустую книгу, она достойна лучшего отношения. На самом деле, он написал историю о себе, не лучшую, а возможно и худшую, свою книгу, но все же она много лучше, чем вещи, которым те же критики оказывают теплый прием.

Перед нами история умирания старого солдата. Он знает, что смертельно болен и хочет провести остаток дней в Венеции или в ее окрестностях, охотясь и занимаясь любовью. Книга представляет собой монолог. Ветеран с горечью вспоминает прежние битвы, упивается молодой возлюбленной. Вся книга написана тем едким просторечием, которое можно считать фирменным изобретением Хемингуэя.

Скажем сразу: главный герой — весьма неприятный тип. Он хам и зануда, насмешливый и вместе с тем мрачный эгоцентрик с гонором. Он командовал бригадой, но так и остался неудачником, которого переполняет обида на вышестоящие чины — и военные, и гражданские; одним словом, он — последний человек, с которым стоит гулять по Венеции. Но те же критики годами твердили нам, что нельзя судить романы по степени обаяния персонажей, как нельзя судить картины по красоте изображаемых предметов. Хемингуэй нарисовал объемный и сильный портрет своего нагловатого героя.

Героине, молодой венецианке, явно не хватает дуэньи. Если общественные устои сильно расшатались, с тех пор как я в последний раз был в Венеции, поведение этой молодой особы явно свидетельствует о том, что правила традиционной морали крайне желательны. Но вправе ли наши критики осуждать ее шашни? В Хемингуэе живет трубадур, побуждающий его облагораживать своих героинь. Именно это он и сделал в своем первом блестящем романе «Фиеста». Эти две книги — родные сестры. Какое огромное впечатление произвела на нас «Фиеста» четверть века назад, как мы ею восхищались! И с какой холодностью принимаем те же дары сегодня!

Конечно, за истекший промежуток времени ему многие подражали. Как легко им это удавалось! Чтобы подражать Генри Джеймсу, нужно быть совершенным мастером. А посредственную стилизацию под Хемингуэя может состряпать любой журналист. Но в «Фиесте» нас поразили не только стилистические находки, а прежде всего настроение. Английская литература богата первоклассными романистами-обывателями, такими, как Сёртис или П. Г. Вудхауз. Но их герои — счастливые люди. У Хемингуэя все пронизано меланхолией, ощущением обреченности. Его мужчины и женщины печальны, как большие бездушные обезьяны, теснящиеся в клетках в зоопарке. И это настроение оказалось очень стойким.

«За рекой в тени деревьев» — книга о возмездии обывателю. Герою пятьдесят один год, возраст, когда у культурного человека начинается самый плодотворный период жизни. Но песенка обывателя спета; он сам называет себя «старым, побитым жизнью мерзавцем». Его прежняя жизнь состояла из спорта, пьянства, секса и профессионального успеха. И все развеялось, как дым. Он награжден, как медалью, смертельной болезнью. Его жалкое положение усугубляется тем, что он считает себя культурным и умудренным опытом человеком. На своем веку он многое повидал. Он плоть от плоти мятущейся компании бражников из «Фиесты», считавших, что, общаясь с барменами, они погружаются в самое сердце Европы, что в их кафе собирается цвет декадентской европейской аристократии. Он уверен в том, что для таких, как он, создавали свои полотна старые мастера, и — к черту искусствоведов!

Все недостатки последней книги в избытке присутствовали в первой, как, впрочем, и достоинства. Почему же сейчас все ополчились против Хемингуэя?

Все началось с внезапной атаки в «Нью-Йоркере». Не так давно этот популярный еженедельник направил к Хемингуэю журналистку, которая должна была изучить его вдоль и поперек, пока он проводил отпуск в Нью-Йорке. Она с ним ела и выпивала, ходила по магазинам и галереям и тщательно записывала все пошлости, которые он изрекал, и все глупости, которые делал во время кутежей. Наверное, лишь сумасброд или простофиля согласился бы подвергнуть себя подобному испытанию.

Она выставила его полным ослом, хотя и не лишенным обаяния. Я не знаком с Хемингуэем, но полагаю, что его ухарские замашки — одна из причин его непопулярности.

Он действительно сделал все, чтобы его считали «старым, побитым жизнью мерзавцем». В 1936 году его репутация была безупречна, не к чему было придраться. Потом он отправился в Мадрид и Барселону, раструбив об этом по всему свету. Здесь он увидел нечто большее, чем коррида и бистро. Крупнейший современный писатель обратился к важнейшей теме своего времени. Пикассо написал «Гернику», Оден и Спендер по-своему откликнулись на события, великий художник-воин из Нового Света решил создать современный эпос. Но получился не эпос, а что-то другое. «По ком звонит колокол» — совсем не та книга, которую от него ждали социалисты. Они всячески отрицали зверства, Хемингуэй описал их, смакуя подробности. Они отрицали участие в войне русских, Хемингуэй привел нас прямиком к парадным дверям отеля «Гэйлорд». Он высмеял Андре Марти и Пассионарию не хуже любого корреспондента «Нью-Йоркера». Социалисты сочли, что он перешел на другую сторону баррикад, тогда как его горячее революционное сердце по-прежнему уводило его прочь от цивилизации.

Ощущение превосходства над американцами в сочетании с комплексом неполноценности перед европейцами породили в нем тот патриотизм, который не нравится никому. Рост городов и промышленного производства в Америке был для него нестерпим, вместе с тем он справедливо полагал, что англичане смотрят на него сверху вниз, а французов интересуют только его доллары. Он испытывал чисто киплинговское удовольствие, вникая в технические подробности всех ремесел и профессий, кроме собственной. Он прекрасно в них разбирался и мог часами беседовать с рыбаками о рыболовных снастях, но профессиональный писательский жаргон вызывал у него отвращение. И в этой книге американскому писателю противопоставлен другой герой — невезучий, трудолюбивый парень, живущий в той же гостинице, трезвый, не имеющий ни любовниц, ни боевых шрамов и не позволяющий себе шутить с горничными.

Когда началась Вторая мировая война, Хемингуэй не мог пойти на фронт и стал военным корреспондентом, несмотря на брезгливое отношение к этой профессии. Горечь и безысходность книги объясняются многими причинами. Однако критики наживаются на этой горечи и безысходности.

Они забыли, как когда-то поднимали сжатые кулаки перед красным флагом Барселоны. Писатель физически расправился лишь с горсткой людей. За что же они его так ненавидят?

По-моему, все дело в том, что они обнаружили в нем нечто непростительное — порядочность. Несмотря на все его бахвалься во, сквернословие, драки, ему присуще элементарное рыцарство — уважение к женщине, жалость к слабым, чувство чести, которое постоянно попирается. Нынче литературные круги живо интересуются особой формой подлости, смешанной с высокомерием. Критики ищут и не находят ее в книгах Хемингуэя, что вызывает у них бурное и самоуверенное недовольство.

Нечто оригинальное Рецензия на роман М. Спарк «Утешители» © Перевод Н. Мельников

Это запутанный, искусный и, во всяком случае для меня, чрезвычайно занимательный дебютный роман. Не думаю, что он полностью удался. Мисс Спарк затеяла очень трудное дело. В романе есть натяжки, которых избежал бы менее яркий, но более опытный писатель. Однако в то время, когда «экспериментальные» сочинения заслуженно приобрели дурную репутацию, книга Спарк действует освежающе. Осознанно или нет, она попыталась наложить одно на другое, соединив две несходные темы, причем каждой соответствует свой главный герой. Первая тема — механика сюжетостроения; вторая — безумие. Результат описать непросто.

Сперва расскажем о сюжете. Привлекательная, полная жизни пенсионерка с цыганскими корнями живет одна в загородном доме, в Суссексе. Она взяла за правило не принимать помощь у дочери, жены преуспевающего и весьма набожного коммерсанта. Ее до неприличия любопытный внук, работающий спортивным комментатором на радио, хочет выяснить, за счет чего она живет. Он обнаруживает, что она возглавляет шайку, которая промышляет контрабандой ювелирных изделий и при этом прибегает к изощренной, но трогательно-нелепой системе конспирации. Короче говоря, именно здесь — зародыш традиционного романа тайн. События сгущаются. Вопреки правдоподобию главные курьеры шайки — муж и сын дамы, которой покровительствует дочь их патронессы: когда-то эта дама была няней внука-детектива. Их лондонский агент — книготорговец, бельгийский барон, интересующийся черной магией: некогда он был любовником второй жены вышеупомянутого курьера, у которой, ко всему прочему, деловые отношения с братом-гомосексуалистом преуспевающего и набожного зятя главной контрабандистки. В дополнение ко всему этому бонна внука-детектива оказывается экономкой общежития при монастыре, куда посылают пожить его бывшую возлюбленную, принятую в лоно церкви, несмотря на то что она утратила веру. Звучит нелепо, но я осмеливаюсь предположить, что так все и замышлялось.

Дело в том, что сюжетный механизм работает одинаково как в абсурдистском, так и в правдоподобном повествовании. Главное здесь — взаимоотношения автора и героя. Любой романист, плохой или хороший, должен знать все способы доверительных или отстраненных отношений со своими созданиями. Иногда он все берет непосредственно из жизненного опыта, изображая близких ему людей; как правило, его воображение так преобразует жизненные впечатления, что уже невозможно определить, с кого списаны портреты. Иногда он строго контролирует своих персонажей, загоняя их в положения, наиболее соответствующие выбранной теме. Порой он отдает инициативу персонажам и, недоумевая, держась на почтительном расстоянии, вынужден следовать за ними. По ходу сочинения появляются привходящие компоненты, которые иногда принимаются, а иногда отбрасываются. Мисс Спарк показывает нам этот процесс. Многочисленные родственники пенсионерки, занимающейся преступной деятельностью, здесь чрезвычайно важны, поскольку придают жизненность искусственной конструкции. Тема романа позволяет автору представить целый ряд эпизодов, в которых блестяще описываются повадки и образ жизни нынешних английских католиков.

А вот теперь поговорим о той особенности, которая делает чтение «Утешителей» таким трудным и таким интересным занятием. Повествование ведется от лица невротичной экс-пассии внука-детектива. Они все еще любят друг друга и хранят друг другу верность, что в конце концов приводит их к свадьбе. Между тем повествовательница, играющая важную роль в сюжете, теряет рассудок. Часть ее сознания сочиняет роман, другая вовлекается в сюжетное действие, так что ей чудится, что за ней кто-то следит и в какой-то мере ее контролирует. Фактически она воспринимает себя и как автора, и как вымышленного кем-то персонажа.

Так уж случилось, что «Утешители» попались мне сразу после того, как я закончил роман на похожую тему («Испытание Гилберта Пинфорда», 1957). Я был поражен, насколько более амбициозным оказался замысел мисс Спарк и насколько лучше она его реализовала.

Когда я написал, что роман ей не вполне удался, то имел в виду следующее: хотя каждая его страница читается с живым интересом, в нем, на мой взгляд, не различается реальное и возможное. Например, смерть одного из персонажей в конце романа, о которой пишут в газетах и которая становится предметом судебного расследования, может быть только фантазией помутившегося сознания героини. До конца так и не понятно, к чему относятся события: к реальному или вымышленному миру. Единственная книга, которая, как мне кажется, имеет сходство с «Утешителями», это «Удостоверение личности» Найджела Денниса. Написана она более изящным стилем, но по сути своей поверхностна, чего не скажешь о романе Спарк. Несмотря на все аберрации сознания главной героини, в романе есть реперная точка ее религиозного чувства. Кощунство (даже мысль о нем) потрясает ее совсем не так, как воображаемые ужасы, а обязательство следовать рудиментарной дисциплине ее веры куда сильнее желания выйти из-под власти воображаемого режиссера.

Боюсь, что об этой сложнейшей книге я написал самый неадекватный отчет, какой только можно вообразить. Вопреки затемненной сути, на ее поверхности обнаруживаются веселые тропинки. Прохвосты, составляющие большинство действующих лиц романа, изображены мастерски. Это в высшей степени симпатичный роман. Правда, я так и не понял, почему он назван «Утешители».

Отправная точка Рецензия на роман Г. Грина «Конец одной любовной связи» © Перевод А. Ливергант

Свой последний роман «Конец одной любовной связи» мог написать только Грэм Грин; его уникальная личность дает себя знать буквально на каждой странице. Все присущие ему качества в этой книге — в изобилии. Это и его смутное и чуткое признание неизбежности страдания. И убеждение, лежащее в основе любой морали, что последствия всякого человеческого деяния, доброго или злого, — это бесконечная прогрессия. Что человеческие существа, особенно мужчины и женщины, находящиеся в сексуальной связи, оказывают неустанное воздействие друг на друга — благотворное или разлагающее. И нарочитая скудость сценических эффектов и тщательно выписанных декораций. В этой книге «лук» — быть может, вовсе не случайно — играет ту же роль в отношениях любовников, что и катлеи у Сванна и Одетты. И многозначность, насыщенность таких словосочетаний, как «поднаторевший на невзгодах», или «собрат — посторонний», или «так вот, как дает себя знать надежда». Все эти качества в романе присутствуют. И в то же время эта книга и методом, и материалом заметно отличается от предыдущих.

До сих пор главное достижение мистера Грина состояло в том, чтобы привить современной мелодраме духовность. Прежде его книги отличались напряженным, увлекательным сюжетом с минимальным авторским комментарием и максимальной событийностью, его герои — отсутствием рефлексии, невежеством, антиэстетичностью, его подлецы были отвратительны, а героини — не до конца вочеловеченными, и все они населяли бурную, социально окрашенную ничейную землю. Каждая книга заканчивалась смертью и ощущением завершенности. Какие бы у читателя мысли ни возникали, он чувствовал, что автор свою работу закончил. Что ему рассказано все, что необходимо было рассказать.

В «Конце одной любовной связи» мистер Грин избрал другую современную форму — семейную романтическую драму вроде «Короткой встречи»[213], и видоизменил ее присущим ему одному неподражаемым образом. Действующие лица этого романа — деятельные профессионалы, наделенные респектабельной внешностью и устоявшимися привычками. Детектив, который раньше был у Грина фигурой, вселяющей ужас, — теперь клоун. Однако главное нововведение в этом новом литературном приключении — метод повествования. Впервые у Грина появляется рассказчик; читатель смотрит на происходящее его глазами, является свидетелем его ограниченности. На смену всезнающему и безликому протоколисту пришел теперь главный герой, излагающий свою субъективную точку зрения. Это повествователь, который и сам находится в процессе эволюции; повествователь, чья реальная история в конце книги только еще начинается. Он и сам не подозревает, какая судьба его ожидает; судьба, которую мы, читатели, в отличие от него, прозреваем. В название «Конец одной любовной связи» заложена ирония: любовная связь, когда запись событий прерывается, еще не достигла своего апогея.

В центре повествования городской адюльтер. Высокопрофессиональный, добившийся немалого успеха прозаик хочет написать книгу про государственного чиновника. Для того чтобы выяснить достоверные подробности его жизни, он знакомится с его женой и влюбляется в нее, а она — в него. Их роман бурно развивается, и это притом, что он мучается от ревности и ощущения, что их счастье, увы, не долговечно. Так продолжается до тех пор, пока он чуть было не гибнет от взрыва бомбы, а возлюбленная внезапно и необъяснимо с ним порывает. Они не видятся два или три года. Затем муж, который ни разу не заподозрил свою жену, когда та ему изменяла, обращается за советом к ее бывшему любовнику: теперь он считает, что жена его обманывает. Любовник испытывает бо́льшую ревность, чем муж. Это он, а не муж нанимает детектива, чтобы выследить «третьего лишнего». Этим «третьим» оказывается Господь Бог. Когда любовная связь была в самом разгаре, автор не раз подчеркивал, что определяющей чертой героини является ее остраненность. С ее помощью она постигает истину, после чего умирает. После смерти она, находясь на небесах, начинает в духе героев Мориса Бэринга взаимодействовать с теми, с кем была близка на земле. Когда мы расстаемся с рассказчиком-любовником, он по-прежнему охвачен непостижимым негодованием, однако нас не покидает чувство, что ее любовь передастся ему и исцелит его.

Таков вкратце сюжет книги — на редкость красивый и трогательный. В моем кратком изложении никак не отражены многоцветность и точность, выдающие истинного мастера. Автор превосходно изобразил, как резко и непредсказуемо меняются отношения между любовником и мужем: на смену жалости приходит ненависть, ненависть сменяется чувством товарищества, товарищество — ревностью, ревность — презрением. На протяжении всего романа героиня вызывает неизменно теплые чувства. Мистер Грин и раньше добивался высочайшего эмоционального напряжения, с которым другой автор никогда бы не справился. На этот раз у него вместо пистолетных выстрелов — слезы.

В основе книги — сексуальные отношения, и тут любой писатель, каким бы высоким мастерством он ни владел, столкнется с отсутствием подходящих слов. Наш язык формировался в ту эпоху, когда эту тему старались обходить стороной, вследствие чего наш словарь для описания сексуальных связей использует слова либо затейливые и устаревшие, либо научные, либо же откровенно просторечные. Говорить, что любовники «ложатся в постель», совершенно неприемлемо в книге, где порывы обоюдной страсти поспешны и непредвиденны. Для описания полового акта мистер Грин часто использует выражение «заниматься любовью». Обычно подобный эвфемизм вполне безобиден, но в этом романе, где «любовь» столь же часто употребляется в высоком духовном смысле, это словосочетание приобретает ироническое звучание, извращающее задачу писателя. Это — художественная западня, из которой, если в нее попадешь, нет спасения. Необходимо поэтому обходить его стороной.

После своей смерти героиня начинает творить чудеса. И это не благородная, трогательная забота о живых, как в книгах Мориса Бэринга, а активное, благотворное, сверхъестественное вмешательство. Подобный прием — дерзкая выдумка мистера Грина. Его голос слышен во многих темных местах, и это вызывающее утверждение надмирного описано выше всяких похвал. В его предыдущих книгах католики изображались исключительно в своей среде, что приводило их в некоторое замешательство. «Конец одной любовной связи» адресован не католикам. Из романа следует, что Католическая церковь от них неотделима, что она таинственна и победоносна и трудится им на благо. Можно даже сказать, что в некоторых случаях она бывает излишне фанатична. Уже после смерти героини выясняется, к примеру, что ее крестил католический священник. Имеется даже рассуждение о том, «привилось ли это?», была ли эта «инфекция» подхвачена в детстве и т. д. Но ведь мистер Грин прекрасно знает, что с не меньшей вероятностью Сару мог крестить и местный викарий. Было бы жаль, изобрази он свою Католическую церковь тайным обществом, как изобразил свою Церковь в «Вечеринке с коктейлями» T. С. Элиот. Ясно, что в планы мистера Грина это не входило, да и из текста романа это также не следует. Однако в темных местах, там, где автор выполняет свою апостольскую миссию, некоторые пассажи, на мой взгляд, отдают оккультизмом.

И еще одно критическое замечание, касающееся правдоподобия. У героини крадут интимный дневник. Разве не должна она была сразу же это заметить и забить тревогу? Мистер Грин обычно очень точен в деталях, и удивительно, что он упустил эту подробность из виду. Но это мелочь.

В заключение должен сказать, что мистера Грина можно поздравить с очередным достижением. Он продемонстрировал, что в середине жизни его ум стал гибче, а интересы шире, чем в молодости, что он писатель недюжинных возможностей. Он триумфально преодолел климактерический период, гибельный для многих талантов. И тревожиться за его литературное будущее нет необходимости — оно вызывает у нас только неунывающее любопытство.