Полюбить Монстра

Глава 3.

— Пусть Нанка у тебя какое-то время побудет, хорошо? — я старалась не смотреть матери в глаза, подсознательно понимая, что если хотя бы на секунду посмотрю, то она всё поймет.

— Конечно, Маречка, конечно, — торопливо ответила мама, наливая мне в тарелку только что приготовленный борщ.

Его аромат тут же разнесся по всей кухне и неожиданно на пару секунд мыслями вернул меня в детство. Почему-то оно у меня ассоциировалось именно с борщом, домашними пампушками и машинным маслом. Борщ и пампушки всегда невероятно вкусно готовила мама. А машинным маслом пахли руки папы. Причем этот аромат никуда не исчезал, даже если папа хорошо с мылом вымывал каждый палец.

— Что-то случилось? — осторожно спросила мама, поставив передо мной тарелку.

Этот вопрос одним махом выбил из меня остатки воздуха. Я замерла и опустила взгляд в тарелку. Внимание так глупо сосредоточилось на аккуратно нарезанных кусочках картошки, что выглядывали из-под полосок капусты.

Мама поставила рядом открытую стеклянную банку с домашней сметаной и принялась нарезать домашний хлеб. Любовь к кулинарии я определённо унаследовала от матери. Мне нравится готовить. Этот процесс я никогда не считала непосильной или тяжелой домашней работой. Я отдыхала на кухне. Отдыхала, когда готовила Нане ее любимые рыбные маленькие котлетки или пекла шоколадный торт. Отдыхала, готовя для Юры его любимую свинину с розмарином.

Юра…

Та странная, ни на что другое непохожая боль в грудной клетке, разлилась изнутри колючими невыносимыми импульсами. На глаза моментально навернулись слёзы. Я не хотела плакать при маме, чтобы не расстраивать ее. Но, кажется, не получилось.

— Маречка, дочечка, что случилось? — мама тут же отложила нож и подошла ко мне, чтобы обнять.

Я плакала и не знала, как ей объяснить всё то, что случилось. Для мамы это станет настоящим ударом. Я не знала, куда мне теперь двигаться. Не знала, что сказать матери, что сказать собственной четырёхлетней дочери, когда она спросит, где же папа. Я совершенно ничего не знала. Была только тошнотворная острая боль в солнечном сплетении и больше ничего.

Мама молча обнимала меня и нежно гладила по волосам, терпеливо дожидаясь, когда я приду в себя. Она никогда ни на меня, ни на Олю не наседала. Просто была рядом и не торопила. Я и сама уже мама, а всё равно вдруг почувствовала себя маленькой девочкой. Наверное, так всегда бывает, когда попадаешь в объятия родителей.

Постепенно моя истерика начала ослабевать. В переносице всё еще жгло. Немного разболелась голова.

— Я дам обезболивающее, — мама поцеловала меня в макушку и отошла к кухонному шкафу. В одном из ящиков она всегда хранила небольшую аптечку.

Я высморкалась в бумажное полотенце и глубоко вздохнула. Кажется, мне стало чуть легче. Будто тяжесть негативных эмоций огромной лавиной сошла вниз, позволяя теперь дышать глубже и свободней

Выпив таблетку, я окунула ложку в уже чуть подстывший борщ. Есть совсем не хотелось. С момента ухода Юры прошло уже три дня. И все эти три дня я почти ничего не ела. Только пару раз выпила чай и съела одно печенье.

— Поешь хотя бы немного, — мягко попросила мама, садясь рядом.

Зачерпнув немного юшки, я почти поднесла ложку ко рту, но тут же снова окунула ее обратно в тарелку.

— Мам, мы с Юрой разводимся, — собравшись с силами, заявила я.

Удивления или шока во взгляде матери я не увидела. Думаю, она уже всё поняла в тот момент, когда я начала плакать, а возможно, даже раньше.

— Почему? — тихо спросила она, разглаживая складки на маленьком кухонном полотенце.

— Измена, — лаконично ответила я и оставила ложку в покое.

— Маречка, может, ты рубишь с плеча? — мама с сожалением посмотрела на меня.

— Не я, мам. Не я, — я покачала головой и взяв рулон, оторвала себе еще лист бумажного полотенца.

— А как же Нана?

— Не знаю, мам. Когда мы в последний раз говорили с Юрой… Он…

Я быстро вытерла слёзы и медленно сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.

— В общем, его уже давно от меня воротит и жить со мной он больше не хочет. Всё кончено, мам. Измена, о которой я узнала, только подвела черту.

— Ты их застала?

— Практически. Увидела в его телефоне.

— А кто она? Ты ее знаешь?

Я затаила дыхание. На данный момент я определенно не была готова рассказать матери правду. Я вообще никогда не любила жаловаться или ябедничать. С детства всегда такой была. То ли врожденная гордость, то ли воспитанность проявлялись таким образом. Не знаю.

— Знакомая, — соврала я, успокаивая свою совесть тем, что это ложь во благо.

Я не собиралась утаивать то, что в принципе невозможно скрыть. Раз уж Оле хватило смелости и наглости лечь под мужа родной младшей сестры, пусть это будет на ее совести. И пусть она всё рассказывает матери. На данный момент я ни видеть, ни слышать, ни говорить об Оле не хотела и не могла.

— Больно, дочечка, больно, — мама снова крепко обняла меня. — Но оно переболит, дочечка. Переболит. Перемелется и отпустит.

Я всегда восхищалась своей матерью. Она сильная женщина, потому что вместе с отцом воспитала нас. Работала за двоих, когда папу сократили. Поддерживала всех нас в любом нашем начинании. И никогда… Никогда не теряла самообладания и не падала духом даже в самые тяжелые моменты.

— Сейчас мне от этого совсем не легче, — созналась я. — Не знаю, что мне теперь делать.

— Жить, — мама посмотрела на меня и вытерла ладонью слезинку, застывшую на моей щеке. Она и сама едва сдерживалась, чтобы не заплакать. — У тебя растёт дочь. Ты еще так молода, Маречка.

Я знала, что мама просто поддержит меня. Не станет напирать или мучить расспросами. Она очень чуткий человек и остро улавливает эмоциональное состояние человека.

— Мне больно оттого, что моя семья… что я ее не сохранила, — выдохнула я.

— Вы ее не сохранили, Маречка. Вы. Никогда нет одного виноватого. Если Юра прямо заявил, что не хочет быть с тобой, значит просто отпусти. Так будет лучше. Да, это очень больно осознавать. Но еще больней продолжать жить с тем, кто тебя не любит. Не стоит принуждать друг друга. Тогда вы рискуете остаться врагами. А для ребенка нет ничего хуже, когда его родители враждуют.

— Да, ты, наверное, права, — я опустила голову.

— Всё пройдет, дочечка, — мама снова крепко-крепко обняла меня, прижав к своей груди.

— Я так устала, — призналась я. — Внутри всё болит. Ничего не хочу делать.

— Оставайся у нас. В одиночестве станешь себя накручивать и мучить. Я приготовлю что-нибудь особенное. Папа скоро с работы вернется. Пойдем вместе заберем Нану из садика. Что скажешь?

— Мне сейчас больше всего на свете хочется побыть именно в одиночестве. Прости.

— Не извиняйся, — строго ответила мама. — Я тебя прекрасно понимаю. В такие моменты хочется накрыться одеялом с головой, закрыть глаза и просто ничего не видеть, не слышать и не ощущать.

— Ты так говоришь, — я с тревогой посмотрела на маму, — будто и сама…

Она лишь молча кивнула мне.

— Как? Неужели…

На несколько секунд тяжелая ноющая боль в моей груди перестала так сильно пульсировать. С затаившимся во взгляде шоком, я продолжала смотреть на мать.

— А как ты думала? — она грустно улыбнулась. — Мы с вашим отцом больше двадцати лет вместе. Всякое бывало.

— Ты никогда об этом не рассказывала, — я высморкалась.

— А что здесь рассказывать? К тому же давно это было. Ты еще даже в школу не ходила, — мама смахнула со скатерти невидимые пылинки.

— Но как ты это пережила? — ошарашено спросила я.

— Всё пришло со временем. Мне было очень больно. Папа твой долго прощение вымаливал. Раскаивался. Себя он не оправдывал, но мне от этого легче тоже не становилось. Много думала о том, что именно я сделала не так. Мы прошли через это. Сохранили семью. Вместе. Если муж и жена стремятся в разные стороны, толку от совместной жизни уже не будет. К сожалению.

Боль в грудной клетке снова ожила. Она ударила по мне со всей силы. Казалось, что у меня в солнечном сплетении разрослась огромная гематома.

Пока еще я была не готова принять новую реальность. Ту реальность, в которой рядом со мной нет Юры.

— Всё пройдет дочечка. Всё пройдет, — повторила мама и снова обняла меня.

Так и не притронувшись к обеду, я засобиралась домой. Хотелось дать себе еще немного времени, чтобы всё расставить в своих мыслях по местам.

Уже подходя к своему подъезду, я по привычке поискала взглядом машину Юры. Он всегда ее оставлял под домом. На одном и том же месте. Рядом с детской площадкой. Всё утверждал, что как только мы переберемся жить в новый жилой комплекс, Юра обязательно купит себе отдельное парковочное место.

Я улыбнулась самой себе, вспомнив обо всём этом. Боль в груди будто дёрнула за оголенный нерв, и моя улыбка тут же скривилась.

— Цыпа, а ты, я вижу, вообще отбитая. Считать не умеешь, — вдруг раздался голос, доносившийся со стороны детской площадки.

Уже вечерело. Включили фонари. Желтый унылый свет осветил лицо бритоголового мужчины, который ровно три дня назад ввалился без приглашения к нам в квартиру. Да еще и с дружком.

Я застыла на месте. В голове всё разом перепуталось. Разрыв с Юрой вырвал меня из реальности и оставил только боль и пустоту.

— Мужик твой где? — бритоголовый ленивой походкой направился ко мне.

— Не знаю.

— Да что ты? — он вскинул брови. — А кто знает? Я с тобой поступил цивилизовано. Не тронул. А ты всё равно тормозишь. Может, тебе мотивация нужна дополнительная, а? Ну для ускорения, так сказать, — мужчина остановился в шаг от меня.

— Нужно еще немного времени, — торопливо проговорила я. — У нас с Юрой… возникли некоторые личные трудности.

— А меня это нихера не интересует, — мужчина сплюнул на тротуар. — Мы сейчас прокатимся в посадку. Если убедишь меня дать отсрочку, дам.

— Не имеете права, — я хотела отступить назад, но приказала себя остаться неподвижной. — Я вызову полицию. Подам на вас в суд.

Мужчина расхохотался. Заливисто. Будто я его и в самом деле рассмешила.

— Я не шучу.

— Значит так, — бритоголовый моментально стал серьезным. В карих глазах, что сейчас казались совсем чёрными, мелькнула тень раздражения. — Сейчас ты садишься в мою машину.

— Нет.

— Заткнись и слушай меня, — прошипел он. — Гор хочет видеть мужика твоего. Но раз его днём с огнём не сыщешь, приволоку тебя. Сама с ним говорить будешь. Поняла меня?

Голова шла кругом. Я почти не спала, почти не ела, поэтому чувствовала себя выпотрошенной и обессиленной.

— Даже не думай дёргаться, иначе пристрелю, — добавил Мамон. Кажется, так его звал дружок, когда они приходили к нам домой. — Выбора у тебя всё равно нет.

Он был прав и прекрасно знал об этом. Выбор у меня действительно отсутствовал. Заставляя свои мозги работать, я понимала, что сейчас нахожусь в одной связке с Юрой. А из-за этого под ударом находится и наша дочь. Я не могла позволить, чтобы с Наной что-то случилось из-за ошибок ее трусливого отца. Если бы не она вряд ли я куда-либо пошла с этим человеком.

— Шевелись, — он нервно кивнул в сторону машины.

Торопливо шагая к ней, я мысленно перебирала содержимое своей сумочки. Ничего, что могло бы послужить потенциальным оружием у меня, к сожалению, не нашлось.

— Не создавай проблем, — бросил мне в спину Мамон, отключив сигнализацию. — И всё будет в ажуре.

Сглотнув ком, я села в машину. Боль в грудной клетке застыла. Всё внутри меня сосредоточилось на страхе перед неизвестностью.