Попаданка в рабыню, или Закон – это я!

Глава 47

Мне туго связали руки за спиной и повели на выход, словно преступницу.

На негнущихся ногах покорно шагала, ощущая просто дикую, неконтролируемую ярость.

Хотелось высвободиться, прыгнуть на Эдмунда и сомкнуть пальцы на его гусиной шее. Но подобную роскошь едва ли позволит себе тот, у кого связаны руки.

Девчонки, Милли и Моника, со священным ужасом на лицах, наблюдали за тем, как меня ведут к выходу, и, казалось, не дышали.

Я упала в их глазах. Сомнений точно нет.

Как можно идти за советом к той, которая собственного мужа не в состоянии приструнить? А мой муж, как выяснилось, не милый старичок, а самый настоящий тиран.

– Шагай давай, защитница, – усмехнулся супружник, толкнув меня в спину.

До боли сжав челюсть, прошипела:

– Ты у меня за всё ответишь, Эдмунд.

– Ага. Мечтай.

Бугаи Эдмунда затолкали меня в экипаж, как мешок с дерьмом, не переставая скалиться. Муж, кряхтя, забрался следом. Поправил пенсне, после чего уставился на меня немигающим взглядом.

– Роза, Роза... – глумливо начал он, – ты приняла доброту за слабость. Думала, сможешь избавиться от меня, как только найдёшь мужика помоложе да побогаче? – последние слова он выплюнул и покраснел, как помидор. – Я прекрасно знаю, что ты ночевала в его доме эти два дня. Скажи, он хорош в постели? – белёсые глазёнки муженька налились кровью.

Кажется, кто-то пребывает в крайней степени ярости, и мне бы промолчать, но я слишком зла, чтобы молчать.

– Да. Он очень хорош в постели. Ревиан ведь молод, Эдмунд. У него упругое, молодое тело. А целует он так, что...

Договорить мне не позволили, супруг резко поддался вперед и со всей силы залепил мне пощёчину.

Звезды посыпались из глаз, и я зашипела от оглушительной боли.

Если бы не связанные руки, я бы точно его сейчас поколотила, невзирая на то, что он старый и дряхлый.

Никто не смеет поднимать руку на женщину.

Никто. Бывают, отморозки, которые это делают, но они должны быть жестоко наказаны.

– Я выбью из тебя всю дурь, мерзавка, – прошипел Эдмунд, откидываясь на спинку обитого бархатом сиденья. – И стонать ты отныне будешь только подо мной. Ты моя жена, и так будет всегда.

– Ну ты и тварь, Эдмунд, – я выдавливаю мрачную улыбку. – А еще ты глупый, если думаешь, что я позволю тебе лапать себя.

– Это ты глупа, если думаешь, что будешь свободно передвигаться, – парирует он, злобно усмехнувшись. – Привыкай быть связанной. Как только окажемся дома, я брошу тебя в подвал. Теперь ты будешь жить там, где и место такой неблагодарной, безродной твари.

Я подаюсь вперёд, перехватываю дыхание и, резко подняв ногу, со всей силы врезаю каблуком ему в правое колено.

Сухой, хрусткий звук.

Эдмунд взвыл, как раненый зверь, и тут же согнулся в три погибели, уткнувшись лбом в собственные колени. Лицо перекосило от боли, губы побелели.

Я вся напряглась, затаив дыхание.

Он затих. И это было хуже, чем крик. Потому что я прекрасно знала, что будет дальше.

Супруг вдруг резко выпрямляется.

– Ах ты... – губы искажены, глаза налились злостью. – Поганая дрянь!

И прежде чем я успеваю отшатнуться, его кулак врезается мне прямо в лицо.

Всё вспыхивает болью.

Щека горит, челюсть будто треснула изнутри. Меня отшвырнуло в стенку экипажа. Глухо ударившись затылком, я оседаю на сиденье, сквозь звенящую пустоту в ушах слышу только тяжёлое дыхание Эдмунда.

– Думаешь, умная? Думаешь, сильная? Да ты у меня...

Он тянется ко мне, но я, сплевывая кровь, успеваю прошипеть:

– Тронешь еще раз, и я тебя убьют.

Он усмехнулся, открыл рот, чтобы что-то сказать, как вдруг... удар снаружи.

Экипаж остановился. Дверь сорвали с петель одним ударом.

– Отойди от нее, – цедит... Ревиан.

Эдмунд побелел.

– Это моя жена, – вырывается у него. – Ты не имеешь права...

Ревиан делает шаг в экипаж.

– Развод оформлен сегодняшним днем. Подписал сам император. Роза тебе больше не принадлежит.

Он поворачивается ко мне. Наклоняется, проводит ладонью, и веревки на запястьях исчезают.

– Все хорошо. Я здесь.

Я не отвечаю. Горло сдавило спазмом. А еще... мне становится так стыдно, что дышать стало тяжелее. Все бы отдала, лишь бы он видел, в каком жалком положении я сейчас пребываю.

Ревиан подхватывает меня на руки и вытаскивает из экипажа.

– Постой здесь, цветочек, – шепчет он, ставя меня на ноги. – Я скоро.

Разворачивается и запрыгивает обратно в экипаж.

Я зябко обхватываю плечи. Стою, не шевелясь. Только сейчас замечаю двух бугаев, валяющихся в траве справа. Один не двигается. Второй постанывает.

Через несколько секунд раздается глухой грохот.

Ревиан выволакивает Эдмунда за шиворот наружу. Тот упирается, кричит, что-то бормочет про закон и власть, но дракон его даже не слушает.

Он вытаскивает его, отпускает… и резко, точно, будто по отрепетированному движению, наносит удар. Удар в грудь, чуть выше солнечного сплетения.

– Ты перешел грань, – тихо бросает Ревиан. – И я добьюсь, чтобы тебя лишили всего. Звания. Должности. Привилегий.

Эдмунд захлебывается кашлем. Падает в грязь.

– Ты больше не судья. И больше никогда им не будешь. Ты трусливая мразь, которая подняла руку на женщину. На мою женщину.

Ревиан нависает над ним, дыша ровно, но его серые глаза метали молнии.

– Мне достаточно одного слова. И я его уже сказал. Приблизишься к ней еще раз, я не стану сдерживаться. И плевать, сколько тебе лет.

С этими словами Ревиан выпрямляется. Разворачивается и идет ко мне.

А я, спрятав лицо в ладонях, начинаю плакать.

Стыдно. Больно. Горло сжало, дыхание сбилось.

И в то же время… облегчение.