Пораженец

Глава 6

Зима 1910-1911

Возвращение Зубатова к “работе” пошло ему на пользу и сейчас он выглядел подтянуто, а не как полный старик три года назад. Тогда, оставшись без дела во владимирской ссылке он понемногу опускался, несмотря на старания Александры Николаевны, его жены, и все меньше следил за собой.

Помогли мемуары — вначале через силу, а потом, когда втянулся, Сергей Васильевич строчил ежедневно, ходил в городскую библиотеку и выписывал нужные книги и журналы. Отличное сочинение получилось, кстати говоря, немало нам помогло.

А уж когда мы уболтали бывшего шефа охранки работать на революцию… Есть разные типы людей, одни не могут жить без выпивки, другие без адреналина, а вот Зубатову нужны были вербовки и оперативные комбинации. Так что в свои без малого пятьдесят он почти расцвел.

— Ну-с, Михал Дмитриевич, шах, — конь перепрыгнул с белой на черную клетку, как в старые времена в Московском художественном кружке.

— А мы его слоном. Бью.

— А мы… А мы… ладье… аааа, хитрец какой, вижу вашу ловушку, вижу! Вот так.

Во Владимир я приехал по делам Жилищного общества. Губернский истеблишмент, долгое время с завистью смотревший на наши кварталы, наконец-то соорганизовался и создал кооператив. Размах, конечно, с московским не сравнить — планировался всего-навсего один четырехэтажный дом, но для тридцатитысячного города и это было хорошо.

А еще конспиративная встреча с товарищами из Иваново, ревизия в здешнем союзе артелей, разговор в земстве, вдруг возжаждавшем капитальный мост через Клязьму и еще парочка местных дел. Как говорится, чтобы два (три, четыре) раза не вставать. Ну и в села Орехово, Зуево и Никольское, которые вместе были раза в два, а то и в три крупней Владимира, на обратном ходу заехать.

— Скукотища тут смертная, — жаловался тем временем Зубатов. — Если бы не вы, наверное, горькую запил. Да и как тут не запьешь — заведения на каждом углу…

— Да, я заметил…

— В пять раз больше, чем в среднем по России! На взрослую душу — шесть ведер водки в год!

Ни хрена себе, это сколько же в литрах получается, семьдесят пять? Здоровы владимирцы горькую хлестать…

— А вы, Сергей Васильевич, утешайтесь тем, что сосланы сюда вслед за самим Герценом.

— Все вам шуточки. А тут, кроме библиотеки да театра в Народном доме, ничего нет. Электростанцию только два года как сподобились построить. Летом хоть с удочкой посидеть можно, а сейчас? По Шелопаевке вдоль Больших рядов гулять?

— А давайте мы вас в Европу переправим, в Швейцарию?

Зубатов поднял ошеломленный взгляд, а я продолжил:

— Только представьте — первоклассные озера, гористый воздух и кругом сплошные французы, а?

— Бросьте, я под надзором. Да и семья… — ага, отрицание, начал искать отговорки.

А ведь внезапно брошенная фраза может стать неплохим вариантом, тогда в любой момент можно будет издать его книгу, не подставляя автора.

— Да тут люди с сибирской каторги бегут, не то что из Владимира. Бумаги на чужое имя, окно на границе, только подумайте, какое приключение!

— А жена? — во-от, торг, он, походу, уже согласен.

— Заранее выедет в Европу на лечение. Есть доктора, напишут нужное заключение, подадите прошение о паспорте и в поезд. А через месячишко и вы следом. Контора патентная работает, проценты из фирм капают, средства есть, — я прямо чувствовал, как у меня раздваивается язык, вместо слов раздается шипение и чешуйчатый хвост подпихивает Зубатову яблоко, — дом купите, даже по Европе успеете поездить, пока не началось.

Сергей медленно покачал головой, ему-то мои прогнозы про войну без надобности, он и в планшете много чего видел.

***

А пока он там думал да собирался, в Европу поехал я, доделывать что не успел из-за вызова Столыпина.

И не куда-нибудь, а в Ниццу, великокняжеский заповедник. Нет, не бомбы бросать, а на встречу с Морозовым. В Цюрихе я забрал Митю и мы двинулись на Милан, через Сен-Готардский тоннель. По дороге в городах концерты давали, с большим успехом. В смысле все время, пока поезд тащился вверх и вниз по альпийской колее и дальше, через Милан и Турин и вдоль Средиземного моря, говорили о смысле жизни.

— Почему все-таки землеудобрительные вещества, Михаил Дмитриевич? — несмотря на то, что Митя считал меня отцом, обращался он все равно по имени-отчеству. Впрочем, сейчас обращение к родителям на “вы” в порядке вещей.

— Очень большие перспективы, Дмитрий Михайлович, — улыбнулся я парню.

Вернее, уже крепкому молодому мужчине, за два года в университете он вытянулся и заматерел, что ли. Никита Вельяминов гонял его в хвост и в гриву и по делам, и на тренировки, и по учебе, Митя вкалывал без просыпу, оттягиваясь только во время редких наездов в Москву. Даже волосы потемнели и глаза немного, покажи калужской родне, так и не узнают…

— А лучше как доедем, спросишь у хозяев.

На вокзале встречала нас дивная парочка, Морозов и Федоров, которого мы приставили к Савве Тимофеевичу после событий в Москве и вала угроз от черносотенцев. Вернее, командировали мы поначалу не Ваню, но четыре первых кандидата с текстильным магнатом не ужились, Морозов пробовал не ужить и Федорова, что закончилось чуть ли не дракой. Как ни странно, именно это и примирило Савву с телохранителем — понравилось упертость и что Ваня не прогнулся. Да и выглядели они сейчас под стать друг другу, невысокий коренастый Федоров и похудевший, но все равно монументальный Морозов.

С 1905 года Савва проводил в Европе куда больше времени, чем в России, жена его в Москве крутила роман с градоначальником Рейнботом, пока того не отрешили от должности и не упекли под суд. Ну и на фоне разъезда с женой у блудного сына улучшились отношения с матерью, Марией Федоровной, главой клана Морозовых. И новое, большое дело с хорошим потенциалом тоже влияло, а может, зверобой помог, во всяком случае, того нервяка, что я в нем помнил с нашего знакомства, уже не было. Да, ультракупеческая внешность улетучилась, сейчас он выглядел как и положено инженеру, разве что щеки малость обвисли, но за бородой почти незаметно.

Мы облобызались, охлопались, повосторгались друг другом, Морозов распорядился насчет багажа и показал рукой на выход с перрона. Мы с Савой впереди, а сзади Федоров и вцепившийся в него радостный Митя, еще бы, сколько лет не виделись

На улице вокруг извозчиков колготилась прибывшая с поездом и встречающая публика, толпу прорезали носильщики с портпледами и кофрами, за углом вокзала грузили багаж — диван, чемодан, саквояж, картину, корзину, картонку… Без маленьких собачонок тоже не обошлось, несколько дам держали на руках мохнатые недоразумения семейства псовых, точь-в-точь как в покинутом мной времени.

— Что же вы не на великокняжеском поезде, так?

— На каком? — переспросил я, что-то такого в расписании не помню…

— Так называют поезд Петербург-Ницца, — в словах Савы слышалось явное неодобрение, даже презрение ко всей этой своре дармоедов императорской крови.

О да. “Принцы, принцы, всюду принцы!”, как писал Мопассан. Отечественная аристократия сильно полюбила этот городок, да и весь Лазурный берег. Тут тебе и единственное русское кладбище за пределами России и пляж под названием “Маля”, в честь той самой Малечки Кшесинской, пассии трех великих князей, и множество вилл, построенных русскими. Век другой — картина все та же.

— Пойдемте…

— Пешком?

— Представьте себе. Этот вот, — Морозов махнул веснушчатой рукой в сторону Федорова, — заставляет… так?..

Ваня набычился, но в глазах играли веселые искорки.

— Так почему же Ницца? — поспешил я спросить, не дожидаясь очередной перепалки слесаря с миллионером. — Коли вы так бездельников-аристократов не любите?

— А мы завтра отсюда в Грас уедем… так?..

По дороге Морозов рассказал мне, что тамошняя фирма “Роберте” влезла было в производство удобрений, но не преуспела, изначальный бизнес, сырье для парфюмерии, приносил заметно больше выгоды. Вот они и решили отказаться от лишнего и сейчас можно было выкупить оборудование и патенты подешевле. А вот немцы, лидеры в химической промышленности, уже год как закручивают гайки и тормозят частные и государственные контракты с Россией — еще один фактик в копилку доказательств близкой войны.

Наутро мы двинулись в Грас.

— Савва Тимофеевич, а вот гляньте, мне из Америки прислали, вам, как химику может быть интересно, — я достал из своей малость потертой сумки, уже третьей, две другие сносил напрочь, пачку бумаг и положил их на столик купе.

— Способ получения нерастворимых продуктов из фенола и формальдегида, — зарылся в них Савва, — нерастворим… не проводит электричества… не пропускает воду, твердый, Бэйкленд Лео, исходное сырье… так?.. фенол, то есть карболка… Интересный материал.

Морозов потер мочку уха, прищурил глаз и после паузы и погрозил в пространство указательным пальцем:

— А ведь у нас то же самое пытаются сделать… за Клязьмой, в Дубровке, у Брашнина на фабрике, от моей Никольской мануфактуры… так?.. в трех верстах.

— Фенолформальдегидные смолы из нефтяных дистиллятов? — блеснул познаниями Митя.

— Они самые.

И два химика углубились в обсуждения, в которых мы с Ваней ни черта не понимали. Только изредка проскакивали знакомые мне слова — полимеризация, пластическая масса, реакция.

— Так что же, Савва Тимофеевич, — влез я в паузу, — имеет смысл этим заниматься?

— Интересный материал, — повторил Морозов, — так?.. думаю, что электрическим компаниям много чего сделать можно будет… Надо бы к брашнинским присмотреться.

На завод мы с Митей не пошли, просто погуляли по городку, погрелись на здешнем зимнем солнышке, благо противного ветра не было и уже к вечеру все вместе сели на обратный поезд в Ниццу и продолжили химические разговоры.

Митя наконец-то смог задать свои вопросы Морозову про удобрения.

— Так?.. Митя, богатое это дело…

— Большие прибыли, Савва Тимофеевич?

— Не в деньгах дело, пользы много. Россия страна крестьянская… на сельском хозяйстве стоит, значит, будут удобрения, будут и урожаи. Опять же, Михал Дмитрич всем уши прожужжал… так?.. про близкую войну.

— А при чем тут война?

— Ты же химик, так? Азотные соединения это же пороха, взрывчатка, красители, да мало ли что. — сожмурился Морозов как довольный кот. — И все еще впереди… ничего, как развернемся, всю Россию удивим!

— А вот немцы грозятся азот из воздуха получать! — выпалил Митя.

— Это кто ж тебе такое сказал, так?

— Товарищ на стажировку в университет Карлсруэ ездил, там профессор Габер над этим работает и результаты уже есть!

Габер… Габер… это не тот ли самый синтез аммиака, на котором немцы всю Мировую войну выезжали?

— Сам занимается или на кого-то работает?

— Вроде на завод баварский, не помню…

— Бадише Анилин унд Сода Фабрик? — Морозов весь сосредоточился и подался вперед, насколько это было возможно в нашем сидячем купе.

— Да, точно, — растерянно выдохнул Митя, — а вы откуда знаете?

— Там больше некому. Любопытно, чрезвычайно любопытно…

Вот надо бы уточнить и узнать, тот ли это синтез, а если тот, может, как-то технологию добыть. У нас-то все сплошь чилийская селитра, а с ней вроде был какой-то крупный облом в самом начале войны. Да, впрочем, с чем только обломов не было.

— Митя, а ты своего товарища поспрашивай, только так, вскользь, чтобы не подумал, что интересуешься. Ну и других, кто в это самое Карлс… Карсл… — неожиданно запнулся я.

— Карлсруэ, — подсказал Митя.

— Да-да, и всех, кто туда, ездит, тоже аккуратно расспроси. И сразу дай мне знать.

— И мне тоже, так?

— И Савве Тимофеевичу тоже.

Как ни странно, в теплом Провансе ночью было холодно, рамы-то одинарные, все в расчете на южный климат. Зимой в номера подавали грелки и длинные мешочки, набитые песком — класть под двери, чтобы не дуло. Дуло, конечно, исчезло, но сильно теплее не стало, так и кутался всю ночь в два одеяла, но на удивление отлично выспался.

И даже видел вещий сон. Про бакелит, ту самую американскую пластмассу. И про карболит, как его называли у нас. Вот в старых-старых фильмах у американских детективов и советских наркомов такие черные телефоны на столах стоят, так это как раз бакелит. И про феродо приснилось, тормозные колодки из бакелита и асбеста.

Интересно мозг работает, может, надо чаще на холоде спать?

А так Мите сразу две дороги в жизни — как закончит через два года университет, может азотом заниматься, может пластмассами, и там и там впереди планеты всей. Ну, не всей, но на острие прогресса уж точно.

Утром неугомонный Морозов потащил нас гулять на Colline du Chateau. Виды оттуда, конечно, потрясающие — замки-то строили на возвышенностях, вот с этой известковой скалы такие панорамы открывались, что закачаешься.

От самого замка и более поздних бастионов почти ничего не осталось, срыли по приказу Короля-солнце, но Савва Тимофеевич нашел, чем удивить. Чуть ниже по склону лежало старое кладбище Шато, на аллеях которого, среди беломраморного изобилия, стояла черная статуя длинноволосого бородатого человека в старомодном сюртуке и со скрещенными на груди руками.

— Вот, известный колокольных дел мастер… так?.. на всю Россию трезвон поднял!

Бог ты мой, да это Герцен!

— Concession a perpetuite, — я уставился на выбитые на постаменте буквы, пытаясь расшифровать этот девиз, но затупил и завис.

— Вечное владение… писал, писал, по эмиграциям скитался, а всего себе вечного выписал могилу на кладбище.

— Ну, не скажите. Российское болото взбаламутил.

— А толку? Нам должно работать… только работа дает смысл в жизни, работа обогащает мир и человека…

— То есть, работать ради прибыли? — влез Митя со своим максимализмом.

— Нет, не деньгами… так?.. а сознание мое, меня как личность. Ради одной прибыли работать неинтересно. Ну купишь особняк, выезд богатый, или там брильянтов…

Я мысленно продолжил — футбольный клуб, яхту в двести метров, остров на Карибах…

— А дальше-то что? С собой не заберешь… так?.. вон там, видишь? Вилла Valrose, три года вся Ницца с округой строила. Фон Дервиза, воротила был первейший… Нахапал на казенных железнодорожных подрядах, дом в несколько миллионов встал… И что? Тридцати лет не прошло, как помер — и уже не помнят… А вот твои немцы если смогут, всю землю накормят… так?.. это по настоящему, это надолго.

Угу. И еще понаделают отравляющих газов.

***

Морозов и Федоров на вокзале усадили Митю в поезд на Цюрих, а меня отправили в другую сторону.

Вот тут пожалеешь, что латыни не учился — с итальянцами на немецком или английском объясняться бессмысленно. На французском же через пень-колоду, но с грехом пополам и пересадками добрался я до Бари, где начинается “каблук” итальянского сапога. И до глухой виа Лючера на задворках станции, куда я попал уже совсем в темноте. Сам бы я ее хрен нашел, заблудился в местных закоулках, да выручила, как обычно, международная солидарность трудящихся — встретили меня еще на вокзале тутошние анархисты, встретили и довели до нужного места.

На путях посвистывали паровозы и лязгали буфера вагонов на сортировке, за углом, судя по крикам, происходил семейный скандал. Или не скандал — в Апулии народ экспрессивный, может, они так друг другу радуются.

С номерами на домах было совсем худо, но улочка небольшая и вскоре я остановился у маленького домика, вполне подходившего под описание. За окнами, прикрытыми ставнями-жалюзи, несколько голосов тянули печальную песню, шедшую совсем вразрез с моими представлениями об итальянских мелодиях. Но после небольшой паузы хор внезапно грянул разудалую Hey, hey, daloy politsey и после слов Daloy samoderzhavyets v’rasey я понял, что пришел по адресу.

В последний раз с Маней Вильбушевич мы виделись лет восемь тому назад, когда Зубатову прикрутили фитилек и он был вынужден распустить Еврейскую независимую рабочую партию, а я переправлял активистов в Палестину. Маша поначалу пыталась осесть в Италии, но вскоре перебралась в Яффу, вышла там замуж, стала организатором отрядов самообороны, пропагандировала создание протокиббуцев, в общем, была при деле.

Из России буквально за день до меня прибыла группа Иосифа Трумпельдора, которого мы выцепили еще в японских лагерях военнопленных. Ну в самом же деле, выдающаяся личность — мало ему, что еврей, так еще и Георгиевсикй кавалер! Правда, полный бант достался ему ценой потери левой руки, но боевого характера это никак не изменило и после возвращения из плена он по-прежнему агитировал за переезд в Палестину и создание там… артелей. Ага, сельскохозяйственных. Ну наш же человек, сто процентов, как такому не помочь? Да, через Одессу было бы короче, но у Маши случились дела в Италии, и мне надо было туда же, так что я оплатил группе Иосифа проезд до Бари и организовал встречу.

— Добрый вечер, Михаил Дмитриевич! — обрадованно вскочила Маша, такая же веселая и круглолицая, как и раньше.

— И вам шалом алейхем!

— Алейхем шалом… добрый вечер… шалем у-враха… — вразнобой ответили мне.

— Уже перезнакомились?

— Да, спасибо! Иосиф точно тот человек, который нам был нужен!

Мы помянули некоторых общих знакомых, Маша рассказала о Гоце, взявшем на себя всю работу по созданию и обеспечению подпольной структуры на Ближнем Востоке, а я передал ей свежий списочек выехавших в Палестину. И напомнил про Гришу Радомысльского, присовокупив, что он хороший организатор, только его, бывает, заносит, и надо в кулаке держать. Маша кивнула и перешла к делу.

— Мы сейчас формируем организацию самообороны, очень нужны люди, особенно понимающие в военном деле, вот как Иосиф.

— Я помню, и всех, кого могу, направляю к вам.

— И оружие нужно.

— Тетенька, дайте воды напиться, а то так есть хочется, что переночевать негде… — неожиданно поддел Машу солдатской шуткой Трумпельдор, придав своему вытянутому лицу максимально просящее выражение, но она только рассмеялась.

— Винтовки Краг-Йоргенсена подойдут? — мы потихоньку избавлялись от разнобоя и запасов всякого экзотического оружия. Сколько-то мосинок да наганов были у нас и раньше, новые добывали разными криминальными методами или покупали у вороватых интендантов и складских фельдфебелей.

— Нам все подойдет.

— С Крита забрать сможете?

— Далековато, но, думаю, сможем.

— Тогда передадим еще десяток пулеметов Мадсена, патрон тот же. Пулеметы не новые, но вполне рабочие.

Иосиф прямо расцвел и радостно потеребил ежик своих коротких волос. А потом Маша рассказала о самой большой проблеме переселенцев. Турецкая администрация не разрешала строить на честно купленной для еврейских артелей земле. И получалось, что все лежит впусте — добираться работать в поле из городов было невозможно, слишком много времени уходило на дорогу.

— И что, никакой лазейки? Вы же хитрые ребята, наверняка можно турок как-то обдурить.

— Да есть там одна дырка в законах, но узкая-узкая. Если возвести здание от заката до рассвета, за одну ночь, то его не трогают.

— Так за чем же дело стало? — брякнул я не подумав, а потом сообразил, что до массированного применения техники и легкосборных конструкций еще далеко. Но, в конце концов, сионист я или нет, инженер или где? Неужели не сделаю такой проект под местные условия? И пока Маша и собравшиеся удивленно на меня смотрели, продолжил. — Мы вот щитовые домики не торопясь наловчились за два дня собирать. Полагаю, у вас тоже можно что-то подобное придумать. Отпишите мне, что есть из материалов, может, какие строительные машины или механизмы, сколько людей вы можете собрать, а я прикину. Во всяком случае, несколько сторожек и наблюдательную башню за ночь возвести можно.

Мы обсудили детали, которые смогли вспомнить, а потом меня веселой компанией проводили до центра Бари, тут все было рядом, полкилометра туда, полкилометра обратно и распрощались.