Поражение гроссмейстера

Чужая

Просунул руку в щель между решётками, чтобы потрепать собаку, которая настороженно караулила у будки во дворе. Огромный рыжий пёс вскинул вверх уши, гремя цепью, побежал к плетню, но сразу успокоился, закрутил хвостом. Карл обрадовался:

- Узнал, Босой, узнал...

Вошёл во двор, дал Босому кусок колбасы, который специально для этого взял с собой. Ждал, что собака сразу набросится на еду, но Босой только минутку подержал колбасу в зубах и отложил её, а сам вскочил на Карла, будто хотел обнять его своими крепкими лапами. Карл радовался всему: собаке, которая возбуждённо прыгает вокруг, скулит, не находя себе места, тому, что возвратился в родной дом, за которым довольно заскучал, радовался горам, которых очень не хватало ему в степях, где три года поднимал целину... С крыльца, густо оплетённого виноградом, сбежала женщина.

- Карлуша... Сынок... Ты приехал?

- Я приехал, мама. Видите - приехал.

Карл не успел опомниться, как оказался в материнских, по-мужски сильных объятиях. Она то крепко прижимала его голову к груди, то порывисто отталкивала от себя и, хватая за руки, чтобы не упал, каким-то странным взглядом заглядывала в глаза. Позади, не смея приблизиться, переминался с ноги на ногу отец - худощавый, маленький, совсем как мальчик, если бы не седина в голове и морщины-бороздки на лице, по которому своим неумолимым плугом прошло время. Карлу хотелось поздороваться и с отцом, а мать ни на минуту не отпускала его от себя, пока от радости и возбуждения не устала. Опустила руки, и Карл сделал шаг в сторону отца. Поспешила впереди, снова схватила Карла за шею, как бычка на верёвке потащила за собой в дом.

- Отдохни, Карлуша. Отдохни с дороги...

- Не надо, мама, я не устал... - упирался, а мать, как бы не слыша, повалила Карла на кровать и начала стягивать с него сапоги. Карл вывернулся, вскочил на ноги:

- Подождите, мама... Я скажу вам кое-что.

- Говори, сынок, говори...

- Я не один. Там Орыся.

- Кто?

- Орыся... Обручились с ней.

Испуганно вскрикнув, Карл подскочил к матери, потому что увидел, что она вдруг схватилась за сердце и начала клониться наземь. Протянул руки, чтобы поддержать, но она неожиданно выпрямилась и бросилась навстречу:

- Что ты сказал, Карлуша? Что ты сказал?

- Орыся, - повторил Карл.

- Чужую привёз?! - Как раненая львица, металась по дому, запричитала, будто по умершему. Всех слов, которые у матери с ненавистью вылетали изо рта, Карл не понимал, улавливал лишь мысль. Надеялась, что вернётся сын, принесёт ей радость, а он вернулся такой, что пусть бы и не возвращался. Чужой невестки она не хочет и не примет, ни за что не примет. Только через неё, мёртвую, могут переступить порог. Весь век для сына добро складывала, а теперь пусть всё погибает, лучше сожжёт, чтобы ничего не досталось чужой... Карл сидел в кровати среди горы перин, а мать, не успокаиваясь, металась из угла в угол. Отец, которого мысленно звал Карл себе на помощь, умоляюще - это были первые его слова с тех пор, как Карл вошёл в дом, - бросил с порога:

- Успокойся, мать. Успокойся...

- Молчи!... - прикрикнула на него так громко, что сразу втянул голову в плечи и прижался спиной к стенке... Снова подскочила к Карлу, затрясла за плечи, словно бы пытаясь привести в сознание:

- Карлуша... Родной... Сынок... Ты пошутил? Ты пошутил, правда? У меня есть девушка для тебя. Хорошая. И приданое хорошее: новый дом, хозяйство, виноградник. Хочешь - сразу и свадьбу отгуляем. Неделю будем гулять - хочешь?

- Нет, мама... Дал слово Орысе.

- Слово... Что мне твоё слово? Здесь моё слово.

- Тогда прощайте... - Ступил к двери Карл. Вероятно, не ожидала такой реакции, потому что на мгновение растерялась, замолчала, потом подскочила к двери, чтобы загородить собой выход, щёлкнула замком и на всю ширь раскрыла руки:

- Не пущу... Попробуй только.

- Пустите.

Отступила, потому что ей неожиданно пришла в голову другая мысль, широко распахнула дверь:

- Иди... Иди, если матери тебе не жалко... - А дальше, возможно, надеясь, что жалостью проймёт сына, горько зарыдала, упала на колени, подползла к порогу:

- Сыночек мой, я же тебя выходила, вырастила... Пожалей меня, пожалей... Не для себя - для тебя прошу. Для твоего счастья. Слышишь? Пообещай, что сделаешь всё, как хочет мать?

- Ты полюбишь её, вот увидишь. Орыся - хорошая, - стоял на своем Карл. Мать неожиданно вскочила:

- Не жалеешь матери? Слёзы мои на тебя не действуют?.. - Толкнула к распахнутой двери: - Иди, чего стоишь!.. Всё равно - вернешься, будешь проситься домой, только...

Только Карл уже не слушал, что говорит мать, быстро сбежал по ступенькам во двор, где ему, загрохотав цепью, снова бросился под ноги Босой... Сердито отпихнул его, хлопнул калиткой и выскочил на улицу.

Чёрные зловещие облака закрыли горы на горизонте. Надвигались оттуда на город, и казалось, что на землю сходят ранние сумерки. В воздухе пахло грозой, которая вот-вот начнётся. Тревожные мысли и ещё более тревожные чувства овладели Карлм. Рвался домой, столько рассказывал Орысе о городе среди гор, о дворике возле дома, где властвует Босой. Уговорил поехать с ним.

А теперь что? Куда деваться? Свой родной дом, как чужой. Хуже чужого. Там, в степи, никто не отказывал, когда просился на ночь... А здесь... Родная мать выгнала из дома. Под надвигающуюся непогоду... Что скажет Орысе? Как посмотрит она на него?

Орыся ждала его в маленьком скверике.

- Задержался... Я уже думала...

- Что?

- Не знаю. Только страшно чего-то стало. Еле дождалась. Что там?

- Пойдём в гостиницу, Орыся. Скорее, а то дождь собирается.

- Не хочешь домой?

- Никого нет. На замке. И соседи не знают... Потом наведаюсь... - Врал, потому что стеснялся сказать правду.

Не думал Карл, что первую ночь в родном городе он будет ночевать в гостинице. Дождь стучал в окно, а он, заложив руки под голову, смотрел в потолок на полоску света, которая отражалась от фонаря на улице. Хорошо, что Орыся спит и не мучает его вопросами.

Орыся... Странное имя. Такого в Карпатах нет. Только там, за горами. А встретились они ещё дальше - в далёкой Казахской степи... От железной дороги до совхоза перегоняли тракторы. Своим ходом, четыре-пять километров в час. Как пешком. На второй день пути съехали в балку и глазам не поверили: внизу небольшое голубое озерцо, а вокруг него хаты - белые, подведённые жёлтыми завалинками, с крашеными разноцветными наличниками на окнах. Здесь остановились на ночь. Вечером в клубе девушки пели, а тогда она одна – «Повей, ветер, на Украину...» За девичьими голосами и сам устремлялся к зелёным Карпатам... На второй день, как загудели моторы, принесла трактористам завтрак. «Девушка, скажи, откуда ты, что так хорошо знаешь по-нашему, по-украински?» Засмеялась: «Родители из Галиции, а я здешняя, здесь выросла.» Спросил: «Как же зовут тебя?» - «Орысей». Махнув платком, побежала вниз к селу, которое крышами выглядывало из балки. Крикнул вдогонку: «Орыся!.. Я приеду за тобой, Орыся!..» И будто в ответ донеслось: «Приезжай...» Или, может, это только так показалось? Всё равно, только в ушах всё время, пока добирался до совхозной усадьбы, звучало: «Приезжай». Через месяц приехал и забрал Орысю с собой. Пошла за ним, доверилась его рукам, его сердцу. Радовалась, что вдвоём поедут в Карпаты. И вот приехали...

Что делать? Что делать? Не спал до утра и всё думал и думал Карл. День-два поживут в гостинице, пока покажет Орысе город, горы, а тогда... Не надо ему ни дома, ни того добра, которое за всю жизнь насобирала мать... Не пойдёт и попрощаться, пусть остаются при своем добре, а он... С отцом так и не поздоровался. Стоял перед глазами - маленький, беспомощный, с грустью в лице. Никогда не повысил голоса, никогда не разгневался, хоть перепадало ему и пинков в спину, и оскорблений: мол, недотёпа, глупый, немощный... Не раз спрашивал мысленно: зачем вы так с папой, мама? Только мать есть мать. Боялся её, но ведь и любил. Уехал из дома, всё плохое забылось, в письмах писала: «Сыночек, воробышек мой...» Хотелось скорее увидеться, показать ей свою Орысю, певунью-галичанку, что судьба свела их вместе в Казахской степи...

Открыл окно, подставил голову под прохладную струю предрассветного весеннего ветра. Где-то далеко лаяла собака. Карлу показалось, что это Босой... На улице кто-то кашлянул. Вглядывался в предрассветный мрак, вскрикнул от неожиданности: под фонарём, держа над головой зонтик, в тёмном плаще с поднятым воротником, стоял отец. Он вздрогнул, начал оглядываться, ища, откуда донёсся до него голос. Заглянул в открытое окно, но никого не увидел, потому что Карл, одеваясь на ходу, уже сбегал по ступенькам вниз. Зонтик из рук старика упал на мостовую в лужу, но он и не заметил этого. Держал Карла за обе руки, пытался обнять, но лбом достиг только к груди.

- Почему ты... почему ты... один, под дождём? - Так завелось ещё с детства, что мать называет на «вы», а отца на «ты»...

- Мама послала... Сказала, иди, ищи, верни.

- С Орысей? - обрадовался Карл.

- Нет, нет... Одного. Говорит - какой ты отец, если не вернёшь сына домой?

Карл вырвался из отцовских объятий.

- Ты иди уже, папа, промокнешь... А маме скажи: думали остаться, а теперь уехали. В совхозе нас примут, не выгонят. Будем жить. - Увидел, что отец грустно склонил голову. - А может, и ты к нам приедешь? Правда, приедешь? На дорогу тебе пришлю - платят у нас хорошо... Скажи, приедешь, папа?

- А её, Орысю, можно увидеть? - спросил вместо ответа. Он почти не слушал Карла и думал о своём. Болезненно сжималось сердце, что ничего не может сделать, чтобы жить по-человечески, чтобы не быть чужим в собственном доме... Повторил просьбу: - пусть выйдет...

- Не надо, папа... Зачем? - Испугался, что Орыся узнает правду. - Лучше тогда, когда приедешь к нам...

- Хорошо, - неохотно согласился старик. Карл поднял зонтик, взял отца под локоть, чтобы отвести поскорее от отеля. Но не успел сделать и шага, потому что Орыся из окна приказала:

- Стойте... - Через минуту она уже была возле них. Будто в чём-то провинилась, оправдывалась: - Я слышала... Всё слышала...

В коротком плаще, из-под которого выглядывала белая ночная рубашка, с взъерошенными от сна волосами, выглядела, как русалка, которая, воспользовавшись дождливым ночным часом, вышла из реки прогуляться по набережной. Сначала отцу, вероятно, так и подумалось, потому что, взглянув на Орысю, он сразу же посмотрел в реку, которая плескалась внизу за высоким каменным парапетом. И снова на Орысю... Не мог разобрать, то ли непрошеная слеза скатилась с глаза, то ли с фонаря упала на лицо холодная дождевая капля. Русалка... Ещё не знал её, лишь только увидел и уже полюбил. Прошептал:

- Дочка...

- Папа...

Бросились друг к другу, обнялись, а потом стали, взявшись за руки, совсем как дети, и смеялись. Но смех вдруг оборвался. Наступила такая тишина, что все трое слышали лишь своё тяжёлое дыхание.

- Я проведу тебя, - напомнил Карл.

- Дойду, - возразил.

Прошло несколько дней. Как-то на рассвете - Карл с Орысей ещё спали - в их номер в гостинице кто-то тихонько застучал. Карл приоткрыл дверь и увидел на пороге отца. Возбуждённый и весёлый, он аж смеялся, ноги у него прямо плясали. Поспешил:

- Собирайтесь... Собирайтесь - пойдём.

- Куда?

- Домой, Карл, домой...

Карду, как и в первый раз, подумалось - мать сменила гнев на милость и послала за ними. Ничего не расспрашивал отца, а поспешно стал одеваться. И скоро все втроём быстро шагали по улицам пробуждающегося утреннего города.

К воротам, потянув за собой цепь, бросился Босой... Искоса взглянул на Орысю. Вот сейчас, думал Карл, на порог выйдет мать и скажет: «Заходите, дети...» Медленно поднимался по ступенькам и всё ждал: вот-вот она появится... Но зашли в одну комнату, вторую - её не было.

- А мама? - спросил отца.

- Нет, - радостно ответил старик, - Уехала...

Вот оно что... Уехала, а отец воспользовался случаем, чтобы пригласить их в дом. Нет, такой пир им не нужен. Лучше уйдут... Но как оставить отца? Старался для них, хотел сделать приятное. Достаточно его обижает мать. Однако не удержался, легко упрекнул:

- Зачем... Не надо.

- По-человечески будет... А потом...

Не договорил - засуетился. Карл только удивлялся тому, что происходит. Неизвестно откуда появились в доме какие-то незнакомые люди: мужчины и женщины. Начали выносить столы и стулья, весь сад перепутали проводами, подвешивая между деревьев цветные лампочки. Карл с Орысей никакого участия в работе не принимали, лишь молча наблюдали, не понимая, что делается и для чего... Несколько раз Карл останавливал отца, спрашивая, но старик только отмахивался руками и загадочно улыбался, отвечая: «Подожди, сын, недолго уже...» В полдень, хотя светило яркое солнце, в саду включили электричество. В углу на маленькой лужайке между деревьев заиграла музыка: цыганский оркестр из нескольких скрипок и бубен. Неизвестно откуда появились на столах блюда. Началась свадьба.

Уезжая домой, Карл надеялся, что родители устроят ему свадьбу, но чтобы так громко? Зачарованными глазами смотрела вокруг Орыся, ей казалось, что они с Карлм попали в сказку. Играла музыка. Танцевали пары - не только в саду, но и на улице за забором. Во все щели заглядывали во двор любопытные детские глаза. Отец счастливый и возбуждённый ходил между гостей, время от времени обнимал сына с невесткой. Ничего не говорил, лишь молча улыбался. Но и без слов Карл понимал старика: хочет, чтобы на всю жизнь у них с Орысей осталась памятка, чтобы там, где они будут жить, всегда вспоминали свою свадьбу в родном доме... «Будем вспоминать», - думал Карл. И хотя вокруг была радость, сердце его обнимала тоска. Свадьба без матери, она ничего не знает. Чувство было такое, будто они свой брак с Орысей крадут у кого-то...

Гости попросили молодую спеть.

- Какую, Карл? - спросила шёпотом.

- Нашу.

Поняла. Ту, что пела тогда в степи, песню, которая свела вместе их сердца. Орыся пела, и всё вокруг затихло. Притих сад, замолчали птицы, не бряцал цепью Босой, замерли, припав к щелям в заборе, дети.

В конце Карл стал подтягивать, и ему почему-то казалось, что они с Ариной вдруг перенеслись в то небольшое село над голубым озером в степи, а Украина далеко-далеко...

Пение оборвал гром, ударивший прямо над головой.

- Паскуды! Без меня? Обманул, чтобы я уехала, а сам свадьбу... Не надо мне чужой в доме!..

- Чужая? Ты сама чужая... Для меня... Для сына...

Отец стиснул кулаки и решительно пошёл навстречу матери. Никогда раньше таким Карл не видел своего отца. Рос на глазах. Мать не выдержала и, закрыв лицо руками, шаг за шагом начала отступать, а отец всё ближе и ближе подходил к ней. Все слышали, как он без конца проговаривал: «Чужая... чужая...» Маленький человек превратился в великана.