Порочный

Глава тринадцатая

Эбби была не то, чтобы совестливой. На первом месте для нее была всегда она сама. Временами ей приходилось проявлять самоотверженность, особенно когда дело касалось вопросов семьи, и поэтому ей часто приходилось действовать и вести себя наперекор своим тайным убеждениям и желаниям. В молодые годы это не было большой проблемой. Она была уверена, что ее жизнь уже предопределена. Достигнув детородного возраста, забеременеет. Родит. Снова забеременеет. И так пока не постареет и растолстеет. Пока не станет новым воплощением своей матери, матриархом, главой клана Мэйнардов и наследницей воистину легендарных пропорций.

Эбби поморщилась.

Да, уж. Королева Дерьма из Города Дерьма.

Сейчас это казалось какой-то убогой мечтой, но когда-то она очень хотела принять на себя роль матери в этом обществе. Имя Мэйнардов по-прежнему кое-что значило, даже спустя столько лет после ареста и казни на электрическом стуле Эвана Мэйнарда, который во времена сухого закона сколотил на незаконной торговле самогоном немалое состояние. Большая часть этих денег по-прежнему была где-то здесь, в тайниках по всему Хопкинс-Бенду и его окрестностям. Включая Дэндридж, куда больше никто не ходил. Месторасположение некоторых тайников унес с собой в могилу Эван, лично казнивший семерых мужчин, которых он заподозрил в сотрудничестве с федеральным правительством.

Однако Эбби знала расположение по крайней мере одного из тайников. Она вспоминала про увиденные деньги с привычным уже легким трепетом алчности, смешанной со страхом. Однажды она их считала. Более пятидесяти тысяч долларов очень старыми купюрами, туго скрученными в трубочки. Она обнаружила кувшин случайно два или три года назад, копаясь в самых темных уголках погреба во время очередной маминой отлучки. Было так заманчиво взять деньги и убежать из Хопкинс-Бенда. Но страх и сомнение удерживали ее от необдуманных действий. Деньги были очень старые. А там был яркий, сверкающий новый мир. Там сейчас все было по-другому. Эти древние банкноты привлекли бы внимание и возможно, доставили бы разные непредвиденные трудности.

Поэтому она осталась.

И вот теперь она, прогуливаясь по лесу, пыталась привести мысли в порядок. Понять, действительно ли она готова предать семью самым циничным образом. Но не вопрос, сможет ли она это сделать, мучил ее совесть.

Нет. Черта с два.

Она жалела, что солгала "ужину". Сказала, что поможет ему убежать. Может, поможет. А может, и нет. Она терзалась сомнениями. И не приняла окончательного решения касательно своих действий. Но ему пока не нужно это знать.

Мишель, - подумала она.

Ее зовут Мишель Раньон.

Ту женщину. Человеческое существо с именем, дарованным свыше.

А не какая-нибудь вещь.

Странно конечно так думать. Эбби участвовала в каждом праздничном пире, сколько себя помнила. Всегда выполняла свои обязанности, без колебаний и брезгливости. А почему бы нет? Просто в Хопкинс-Бенде так было принято. Так уж повелось. Здесь с детства приучали чтить традиции и не считать чужаков за людей. Относиться к ним как к вещам. Именно, как к вещам. Не сложно было определить, когда ее отношение начало меняться. Наверное, что с прошлого лета, после того мальчишки, одного из трех пожертвований Мэйнардов для праздничного пира. Другими двумя были его родители. Смерть взрослых никак не тронула ее. Но с мальчиком было иначе. Мэйнардам никогда не попадались такие юные. Ему было всего двенадцать. Она знала это, потому что мать мальчишки, не переставая, кричала одно и то же, пока Кэрол Мэйнард не перерезала ей горло: Ему всего двенадцать! Ему всего двенадцать!

Но Мама была непреклонна.

Она вскрыла мальчику живот большим разделочным ножом. Тот задергался на цепи, издав высокий, пронзительный крик, который несколько месяцев преследовал Эбби в кошмарах.

Да.

Видимо, тогда это и началось.

Эбби поежилась, отгоняя от себя неприятные воспоминания, и вернулась мыслями к Мишель Раньон. Нетрудно было понять, почему она мечтала сбежать из Хопкинс-Бенда вместе с этой женщиной. Мишель была красива и очень умна. Даже с кляпом во рту, прикованная к балке, она источала какую-то удивительную силу. Если бы это качество отсутствовало, Эбби пришлось бы довольствоваться нехитрым развлечением в виде домогательств. Она всегда ловила от этого кайф. Делая с ними всякое, когда они не в состоянии остановить ее. Она упивалась тем, как теплая человеческая плоть трепещет от ее прикосновения. Но с Мишель все было иначе. Ей хотелось чего-то большего. Особых интимных отношений. Порочных, по местным меркам. Поэтому она хотела знать, что Мишель думает о ней.

Эбби хмыкнула.

Ударом ноги отправила камень в кусты.

Ты знаешь, что она думает.

И Эбби догадывалась, что так оно и есть. Она не сомневалась, что Мишель считает ее монстром. В конце концов не раз испытала на себе выплеск ее внутренней ярости. Эбби могла лишь надеяться, что своим длинным, обнажающим душу рассказом о собственной жизни она изменит мнение о себе в лучшую сторону. Она помнила, как лицо Мишель теряло былую суровость, пока она слушала ее историю. И может, это самообман, но ей показалось, что под конец в ее глазах мелькнуло что-то похожее на жалость. Эбби не сомневалась, что женщина испытывает к ней хоть какую-то симпатию, зная, что ей пришлось пережить. Она не знала, перейдет ли эта симпатия в истинную готовность помочь ей начать новую жизнь где-нибудь в другом месте. Мишель пообещала сделать это. Но возможно, женщина лгала. Любой на ее месте мог сказать что угодно, и пообещать что угодно, лишь бы выбраться из этого места.

Она погуляла еще какое-то время, пока солнце не стало клониться к закату. Она посмотрела на него сквозь деревья. Еще было слишком светло. И будет светло еще пару часов. Она остановилась, обернулась, замерла на мгновение. Посмотрела на деревья вокруг. Прочесала глазами подлесок. Для чужака все это выглядело одинаково, неизменный пейзаж типичной южной глуши. Но Эбби знала эти места наизусть. Она могла назвать свое примерное месторасположение и расстояние от дома, лишь взглянув на знакомое скопление деревьев. Сейчас, по ее подсчетам, она была примерно в миле от главного дома Мэйнардов. Где-то вдали раздался выстрел ружья. Но ее это не потревожило. Охотники в этих местах опытные и осторожные. Она решила отправиться в направлении выстрела и посмотреть, кто стрелял. Наверное, кто-нибудь из Кроуфордов. Звук шел оттуда. Может даже Митч Кроуфорд. Она трахалась с Митчем пару раз. Может, он готов сейчас чем-нибудь заняться. Это как раз то, что ей нужно. Хороший, агрессивный трах на природе. Он прочистил бы ей мозги. Может, придал мужества для побега, или выкинул эти безумные идеи у нее из головы раз и навсегда.

Она сделала несколько шагов в том направлении и остановилась.

Она что-то услышала.

Замерла как вкопанная. И затаила дыхание. Напрягла слух. Звук повторился. Рычание. Животный звук. Но издаваемый человеком. А сейчас было кое-что еще. Стоны. Что-то в их тембре подсказывало, что их издавала женщина. Она постояла неподвижно еще немного, прислушиваясь и понимая, что слышит звуки совокупления. Она повернула голову в лево и увидела густые заросли. Звуки доносились с противоположной стороны кустов. Она сбросила сандалии и медленно и осторожно двинулась в том направлении. Дошла до зарослей, потом, приподняв подол своего белого хлопчатобумажного платья, опустилась на четвереньки, затем на живот, и поползла в кусты. Она двигалась между тонкими и ломкими ветвями, скользя как змея по листьям и камням. Перебравшись на другую сторону, она остановилась, снова поднялась на четвереньки, и, всмотревшись сквозь ветви и лиственный покров, увидела совокупляющуюся на земле пару. Делающую то же самое, чем она мечтала заняться с Митчем Кроуфордом. Она снова ощутила жгучую, ноющую страсть, поселившуюся в ней утром и лишь усилившуюся за последние часы.

Огромный, мускулистый мужчина с широкой, мощной спиной лежал на обнаженной женщине. Их головы были обращены в сторону от кустов. Стройные, загорелые ноги женщины были широко раздвинуты, и устремлены в небо. Женщина извивалась, вцепившись пальцами в плечи трахающего ее мужчины. Эбби с учащенным дыханием наблюдала, как упругие, обнаженные ягодицы мужчины ходят вверх-вниз. Отвердевшие соски уткнулись в ткань платья. Она задрала подол платья и сунула палец между ног, ощутив обильную влагу. Коснувшись клитора, она закусила губу, чтобы сдержать стон. В голову закралась безумная мысль - не будет ли пара возражать, если к ним присоединиться еще один партнер? Но не успела она поддаться импульсу, как женщина закричала.

- Да! Да!

У Эбби перехватило дыхание.

Она узнала голос.

Это была Лаура, ее младшая сестра.

Она отдернула руку от клитора, с трудом сдержав приступ тошноты. Она испытала отвращение не только потому, что возбудилась от вида трахающейся сестры. Отчасти из-за этого, да, но гораздо больше из-за осознания того, с кем она трахалась. В тот момент, как она заметила пару, она поняла, что с мужчиной что-то не то. Хотя он был явно молод, у него не было волос на голове. Однако ее это не сильно интересовало, пока он не выгнул спину и не дернул головой в сторону в момент наивысшего экстаза.

У Эбби в желудке снова стало что-то переворачиваться.

Боже милостивый!

Это же один из Кинчеров. Из тех, что помоложе. У него был очень выпуклый лоб, нос словно сделанный из мастики, и один огромный глаз. Почти половина последнего поколения Кинчеров родилась одноглазыми. Тело же было настоящим произведением искусства. Крепкое и мускулистое. Идеально сложенное. Но огромная голова и лицевые дефекты лишали его привлекательности. По крайней мере, для Эбби. Лаура, похоже, была иного мнения. Эбби с трудом сдержала отвращение, когда исступленные крики Лауры превратились в неразборчивые визги. Она схватила мужчину за ягодицы, призывая усилить напор, и эту команду он воспринял с энтузиазмом.

Эбби больше не могла это выносить.

Ползком вернулась в кусты, потом встала и отряхнула платье от грязи и листьев. Но неприятная картина не уходила у нее из головы. Перед глазами по-прежнему стояли извивающиеся в воздухе ноги сестры. Тонкие пальцы, вцепившиеся в спину Кинчера. И хуже всего было вспоминать лицо мужчины, искаженное от экстаза, но сделавшееся от этого только страшнее. Страшнее была только еще одна мерзость.

Гарнерская Порча.

Эта фраза, а также ее относимость к грядущему праздничному пиру, вызвала у нее дрожь, когда она нашла сандалии и одела их. Она старалась не думать об этом. Мало кто произносил его имя вслух, разве что во время праздника. В этих местах он обладал большой властью. Даже Эван Мэйнард преклонялся перед ним, и ежегодно делал обязательные летние подношения.

Гарнер.

Желудок снова скрутило.

Она постаралась выкинуть это имя из головы, боясь, что он придет к ней, если она слишком часто будет вспоминать его. Говорили, что так и бывает. Эбби не знала, верит ли она в это, но знала, что не хочет узнавать.

Подумай о чем-то другом! - кричал ей ее разум.

Так она и сделала.

Она подумала о пальце на своем клиторе, когда наблюдала, как Лаура трахается с Кинчером.

И поперхнулась.

Упала на колени и повалилась вперед под напором тошноты. На лбу выступил пот, зубы стучали от спазмов. Ее так тошнило, что она не услышала приближающихся шагов, и поняла, что рядом кто-то есть, когда заметила тени.

Она повернулась и посмотрела на них.

Такой мерзкой улыбки у Лауры она никогда еще не видела. - Привет, сестренка. Подглядывала за нами? Понравилось представление?

Они были по-прежнему голые.

Эбби уставилась на все еще возбужденный и мокрый член Кинчера с беспомощным восхищением. Покачала головой. - Н-нет. Я... я...

Лаура фыркнула. - О, я знаю что ты делала. Но я тебя вовсе не виню. Ты хотела посмотреть, как это делается, и может, чему-то научиться. Разве нет?

Эбби стала подниматься на ноги. - Я иду домой.

Лаура покачала головой. - Еще нет. Она ткнула локтем Кинчеру в ребра. - Возьми ее.

Эбби повернулась, чтобы убежать.

Но мужчина оказался быстрее. Он достиг ее, сделав всего пару шагов. Повалил на землю. Перевернул. Задрал ей платье и скользнул между ее ног. Его упругий член мгновенно нашел все еще влажное место.

Проник в нее.

Эбби закричала.

Она кричала и кричала.

И между криками слышала глумливый смех сестры.

Эбби закрыла глаза, и стала жать, когда все кончится.