Порог невозврата

Истина Коркыта Рассказ

Все началось с того дня, когда молодой хазрет заблудившись в степи, попал к старому баксы и отогрелся у него в пещере. Здесь впервые Коркыт услышал музыку кобыза, впервые узнал о существовании Тенгри – древнего тюркского бога.

Вернувшись через полгода в город, он пошел в ханаку к суфиям-ясавийа и стал играть им на кобызе. Косматые дервиши в разноцветных латаных-перелатаных халатах слушали его со слюной на губах. Даже великий шутник Дурман-ходжа засунул свой огромный член в штаны и перетянул бедра веревкой.

Ободренный Коркыт вместе со всей братией пошел в мечеть, где как раз шла пятничная молитва. Сухопарый имам, взгромоздясь на михраб, читал проповедь на ломаном арабском. Коркыт усмехнулся. Когда-то он столько усилий приложил, чтобы усвоить множество языков – от арабского до хинди. Теперь они стали не нужны ему – все до единого. Теперь он будет говорить только на языке Тенгри, на родном языке, на языке кобыза.

Вдруг все повалились на колени и стали молиться. Коркыту, видящему перед собой только округлые спины и раздвоенные абрисы задниц, на мгновение показалось, что у этих людей, видно, и нет лиц. Наверно, они и рождены безликими, придатки к своим гениталиям, не более. А их Аллах, видимо, похож на Дурман-ходжу с таким же неимоверно огромным членом, чтобы пронзить их всех, этих задоликих тварей, способных только на покорность.

Вытащив из холщового мешочка кобыз, Коркыт провел смычком по его струнам. Раздался протяжный, стонущий, вибрирующий, странный звук. Спины молящихся так и замерли, лица впечатались в коврики, задницы не в силах постичь смысл свершившегося, стали похожи на подушки, набитые гагачьим пухом.

Коркыт повел смычком в другую сторону, звук настолько разросся, что ему стало тесно в мечети. Казалось, что эти величественные своды, содрогаясь, вот-вот раздвинутся и все, включая сухопарого имама, станут добычей шайтана.

В мертвящей тишине Коркыт играл и играл, медленно двигая смычком то в ту, то в другую сторону. Казалось караваны верблюдов, стада коров и табуны кобылиц, мыча и волнуясь, решили рассказать неспешную историю степи, которая вне человеческого языка и разумения. Да, язык животных и птиц – вот язык кобыза. Шевеление всего бессознательного – вот разумение кобыза. Корень «коб», «кобу» означает возбуждение, рост, эрекцию. Кобыз – это инструмент для пробуждения спящего бога. Эти несчастные не знают, что их Бог – Тенгри, а не Аллах. Бесчисленными поклонами они вбили своего бога в землю и теперь молятся чужому, богу запретов и наказаний, не заслуженных людьми. Но ничего, Коркыт разбудит тюркского бога, таково было знамение полученное им в пещере старого баксы.

Люди постепенно стали поворачиваться к музыканту и увидели, что перед ними не шайтан, а хрупкий юноша, водящий смычком по непонятному инструменту.

Больше всех был разочарован лавочник Берди Бермес. С возгласом «Эй, щенок! Как ты смеешь играть в мечети! Это храм божий!» он вскочил на ноги и бросился на Коркыта. Правоверные ринулись было за ним, но путь им преградил Кара-ходжа, отец Коркыта.

– Вы же мусульмане, а не стадо быков. Постойте, не торопитесь. Это мой сын, которого я ищу вот уже полгода.

Толпа ахнув, попятилась от Кара-ходжи, известного святостью и крутым нравом.

Коркыт продолжал играть на кобызе.

– Сын мой, брось этот непотребный инструмент и поздоровайся с отцом.

Коркыт смотря поверх голов, продолжал играть.

– Сын, я не привык повторять.

В ответ звучала только заунывная музыка кобыза. Как холодное прикосновение смерти, она проникала в сердце и разрывала кишки, холодила печень, орган родства и побратимства.

– Коркыт, мои внутренности спеклись от тоски по тебе, но если ты не встанешь, я прокляну тебя.

Коркыт продолжал играть, как будто ведя одному ему понятный разговор поверх всего на свете. Мусульмане, не смея шелохнуться, ждали неизвестно чего.

Кара-ходжа подошел к сыну и пнул кобыз. Тот со звоном и визгом отлетел в сторону.

И только тогда Коркыт увидел отца.

– Куке, что ты здесь делаешь? – изумился Коркыт, поднявшись на ноги.

– Ты разве не видишь, сынок? Я здесь молюсь.

– Кому?

– Аллаху.

– Наш бог Тенгри! Отец, почему ты скрывал это от меня все время.

– Тенгри – это шайтан. Нет бога кроме Аллаха…

– …и Мухаммед – пророк его! – хором поддержали счастливые соплеменники.

– Я был в пещере баксы Койлыбая. Видел балбалы, читал книги написанные на уйгурском. Там сказано, что мы – тюрки, и, следовательно, ничего общего с арабами не имеем. Отец, ты предал веру предков. Койлыбай мне сказал, что раньше ты был великим шаманом.

– Заткнись, щенок! Эй, правоверные, выкиньте этого недоноска из мечети. Это не мой сын. Это сын шайтана.

Тут же разномастные руки подхватили Коркыта и выкинули из мечети. Вслед за ним полетели обломки кобыза.

Очнулся опальный хазрет в пещере старого баксы. Правда, поначалу он не знал об этом. Его преследовали видения. То ему снилась волчица, пришедшая среди ночи и зализавшая его раны. То ему снился отец, сдирающий с себя лицо, словно спутанную паранджу. То он летел по дну скользкой реки и река не имела конца. И еще одно виденье он помнил очень отчетливо. К нему лежащему на городской свалке, пришел баксы и долго плясал над ним, а потом вырвал его сердце и вложил свое, а потом целуя сердце спящего хазрета, ушел в никуда.

Когда Коркыт проснулся, южное солнце щедро освещало что-то уже знакомое, но больше чужое. Молодой человек сел и тут же ему на голову упала колотушка. Рухнув на спину Коркыт, рассмеялся. Он понимал, что этого не должно было быть. И все же, за каких-то полгода с ним случилось такое, о чем он и помыслить не мог. Он всегда относился к отцу больше, чем с почтением. Отец был очень авторитетным человеком в их городе. Но всякий раз, когда ему предлагали место имама, он деликатно отказывался. Именно отец пробудил в Коркыте влечение к чужим языкам и, при первых его успехах в арабском, заставил вчитаться в Коран. Поначалу Коркыт с суеверным ужасом складывал буквы в слова, а слова в предложения. Потом он к этому привык, а затем… стал думать. Вот тут-то все и началось. Коран объявлял Мухаммеда единоличным посланником Аллаха. Следовательно, надо было верить Мухаммеду, а не Аллаху. Но Мухаммед был арабом, а отец Коркыта был тюрком. Так кем должен был быть Коркыт?

Кроме того, познакомившись с Кораном, Коркыт понял что в нем нет ничего чудесного, что весь он состоит из предписаний и запретов, из разных россказней, которые не могут идти ни в какое сравнение с легендами и сказками Дешти-Кипчака. И отец в нем всячески поддерживал любовь к наследию предков. Так что же с ним случилось сегодня? Это и был последний вопрос, сразивший Коркыта не хуже колотушки.

Все еще продолжая смеяться, Коркыт уже понимал, что находится в пещере старого баксы. Вот стены изборожденные сценами войны, охоты и жертвоприношений. Вот очаг, чьи угли давно остыли. Видимо, баксы ушел собирать лечебные травы, или дремлет вон там, за пологом из звериных шкур.

Но стоило Коркыту пошевелиться, как он издал отчаянный вопль и снова впал в беспамятство. Когда в какой-то из дней он очнулся, у порога лежал старый баксы со стрелой, вонзенной в спину.

В ужасе Коркыт встал и выбежал из пещеры. Но там его ждал еще больший ужас. В десяти шагах от входа валялся труп отца с лицом искореженным гримасой страдания. Казалось, это лицо молило лишь об одном – об отмщении. Коркыт склонившись над отцом, закрыл ему глаза и рот. Нет, мстить он не будет. С местью надо кончать. Правда, долг мести – это один из заветов Тенгри. Но, видимо, и боги бывают неправы. Все беды кочевников-тюрков в неукоснительном соблюдении закона возмездия. Вот и шли они род на род, племя – на племя и только оттого, что где-то когда-то в каком-то дремучем веку кто-то кого-то оскорбил по отцу или матери. Что за несчастный обычай, когда за проступок какого-то глупца-недоноска отвечает не он сам, а весь его род, все его племя? Здесь нужны другие способы. Надо удалять таких отщепенцев из племени и пусть выживают как могут. Пусть живут как собаки, если не могут жить как люди.

Кара-ходжа убив в бешеной ярости шамана, сам умер от ужаса перед содеянным. Или, возможно, старый шаман проклял его. Видно, и в сердце святого старца билось обычное человеческое сердце, ранимое и трепетное, не принимающее козней и насилия.

Нет, он мстить не будет. И другим не позволит. Первое, что впишет в свою священную книгу, это слова «отказ от мести». Ибо месть каждый раз восстанавливает прошлое, а Коркыт видел себя поводырем настоящего, которое лишив его самых дорогих людей, оставило жертвой кишащих, как змеи вопросов.