Пощечина

Гектор

Сон рассеялся и мгновенно забылся. Не открывая глаз, Гектор лениво вытянул руку и похлопал по кровати. Отлично. Айша уже встала. Довольный, он торжествующе испортил воздух и зарылся лицом в подушку, чтобы не чувствовать запах. Я не желаю спать в мужской раздевалке, всегда говорила Айша в те редкие мгновения непринужденности, когда он невольно забывался в ее присутствии. За минувшие годы он научился сдерживать позывы своего организма, позволял себе расслабиться только тогда, когда был один: мочился в душе, отрыгивал в автомобиле, а если жена уезжала на очередную конференцию, мог не умываться и не чистить зубы все выходные. Нет, его жена не была ханжой — просто она не выносила запахи и испражнения мужского тела. Сам он был бы не прочь поспать в женской раздевалке, где витал влажный пьянящий дух ароматного женского естества. Разморенный, все еще в сладостных объятиях сна, он повернулся на спину и сбросил с себя простыню. Женское естество. Он произнес это вслух.

Конни.

При мысли о ней он окончательно проснулся. Айша, если б слышала его, решила бы, что он извращенец. Нет, конечно же извращенцем он не был. Он просто любил женщин. Молодых и старых, всяких — и тех, которые еще только расцветали, и тех, которые уже начинали увядать. И робко, словно стыдясь своего тщеславия, признавался себе, что женщины его тоже любят. Да, женщины его любят.

Вставай, Гектор, приказал он себе. Пора делать зарядку.

Под зарядкой подразумевался комплекс упражнений, которые он выполнял каждое утро. Обычно зарядка никогда не длилась больше двадцати минут. Иногда, если поутру его мучили головная боль или похмелье, или и то и другое, или обыкновенная тоска, проистекавшая откуда-то из недр его души, как он полагал, он умудрялся закончить зарядку меньше чем за десять минут. Причем важно было не строгое соблюдение заведенного порядка, а просто выполнение физических упражнений, которые он заставлял себя делать даже тогда, когда был болен. Он вставал, хватал тренировочные штаны, натягивал футболку, которую носил минувшим днем, и для начала делал комплекс из девяти упражнений на растяжку, каждое выполняя на счет тридцать. Потом ложился на ковер в спальной и считал до ста пятидесяти, качая пресс, а после пятьдесят раз отжимался. И напоследок делал три упражнения на вдох-выдох. Потом шел на кухню, включал кофеварку и отправлялся в бар в конце улицы, где покупал газету и пачку сигарет. Вернувшись домой, наливал себе кофе, выходил на веранду, закуривал сигарету, открывал газету на спортивной странице и принимался за чтение. В тот момент, когда перед ним лежала раскрытая газета, ноздри щекотал горьковатый аромат кофе, а сам он делал первую затяжку, вдыхая ядреный табачный дым, все остальное отступало на второй план — мелкие неприятности, напасти, стрессы, треволнения минувшего или наступившего дня. В тот момент, пусть хотя бы только в тот момент, он был счастлив.

С детства Гектор усвоил, что единственный способ выпростаться из тисков засасывающего блаженства сна — это одним резким движением стряхнуть дремоту: заставить себя открыть глаза и стремительно встать с постели. Но в кои-то веки он вновь откинулся на подушку и стал вслушиваться в гулявшие по дому звуки, постепенно приводившие его в состояние полного пробуждения. На кухне Айша настроила стереосистему на радиостанцию FM, передававшую классическую музыку, и дом оглашала Девятая симфония Бетховена. Из гостиной неслись электронные писки и оловянное позвякиванье компьютерной игры. С минуту он лежал не шевелясь, потом откинул простыню и глянул на свое нагое тело. Поднял правую ногу, проследил, как она вновь бухнулась на кровать. Сегодня твой день, Гектор, сказал он себе, сегодня твой день. Он спрыгнул с кровати, надел красные шорты, через голову натянул спортивную майку, пошел в прилегающую к спальне ванную, где долго и громко мочился, потом выскочил на кухню. Там пахло кофе. Айша разбивала в сковороду яйца. Он чмокнул ее в шею. Выключил радио на середине крещендо.

— Вообще-то я слушаю.

Гектор просмотрел стопку компакт-дисков, неряшливо сложенных возле CD-плеера. Вытащил один из коробки, вставил его в проигрыватель. Нашел нужную песню и улыбнулся, когда раздались первые уверенные звуки трубы Луи Армстронга. Снова чмокнул жену в шею.

— Сегодня у нас в программе Сачмо[1], — шепнул он ей. — «Вест-Энд блюз».

Зарядку он делал неторопливо, отсчитывая до тридцати медленно, в такт своему размеренному дыханию. После каждого упражнения раскачивался, подстраиваясь под неспешный ритм чувственной джазовой музыки. Поднимаясь из положения лежа, каждый раз старался почувствовать напряжение мышц живота, а при каждом отжимании ощущал, как натягиваются его трицепсы и пекторальные мышцы. Сегодня он хотел быть в наилучшей физической форме. Хотел, чтобы тело было сильным, натренированным, в тонусе.

Закончив зарядку, он отер со лба пот, поднял рубашку с пола, куда бросил ее накануне вечером, и сунул ноги в сандалии:

— Что-нибудь нужно купить?

Айша рассмеялась:

— Ты похож на оборванца.

Сама она никогда не выходила из дома в домашней одежде или без макияжа. Хотя косметикой она мало пользовалась, и без того была хороша. Тем, в числе прочего, она и приглянулась ему когда-то. Его никогда не привлекали женщины, которые густо пудрились и ярко красили губы. Он считал, что это безнравственно, и, хотя сознавал весь нелепый консерватизм своей реакции, не мог заставить себя восхищаться чересчур накрашенной женщиной, даже самой красивой. Айша не нуждалась в косметике. Ее смуглая кожа была безупречно гладкой; на продолговатом худощавом лице с точеными чертами сияли большие, глубоко посаженные, чуть раскосые глаза.

Гектор глянул на свои сандалии и улыбнулся:

— Этот оборванец спрашивает: что-нибудь купить?

— Не-а, — мотнула она головой. — Если мне не изменяет память, ты вроде на рынок с утра собирался, да?

— Разве я отказываюсь?

Она бросила взгляд на настенные часы в кухне:

— Тогда поторопись.

Гектор раздраженно промолчал. Он не хотел суетиться сегодня утром. Хотел провести это утро неспешно и спокойно.

Он взял субботний номер газеты, бросил на прилавок десятидолларовую купюру. Мистер Лин уже потянулся за золотой пачкой легких сигарет «Питер Джексон», но Гектор остановил его:

— Нет, не эти. Сегодня я возьму «Питер Стайвезант Редз». В мягких пачках. Две. — Гектор убрал десятидолларовую купюру и выложил на прилавок двадцатку.

— Перешел на другие сигареты?

— Курю последний день, мистер Лин. Завтра бросаю.

— Молодец. — Старик улыбнулся ему. — Я выкуриваю всего три в день. Одну утром, вторую — после обеда и третью — когда закрываю лавку.

— Мне бы так. — Но последние пять лет он только и делал, что бросал и вновь начинал курить, давая себе слово выкуривать не более пяти сигарет в день. Почему бы нет? От пяти сигарет вреда большого нет. Но потом его рука сама собой тянулась за следующей сигаретой, потом за следующей — и так, пока пачка не пустела. Каждый раз. Он завидовал старому китайцу. Вот если б ему удалось остановиться на трех, четырех, пяти сигаретах в день. Увы, не получалось. Сигареты для него были как коварная возлюбленная. Полный благих намерений, он заливал пачку с сигаретами водой из-под крана и кидал ее в мусорное ведро. Чего только он не перепробовал, пытаясь избавиться от пагубной привычки: резко бросал курить, прибегал к гипнозу, никотиновым пластырям, жевал жвачку. И несколько дней, неделю, один раз даже целый месяц ему удавалось не поддаваться искушению. Но потом он украдкой выкуривал сигарету на работе, или в пабе, или после ужина и мгновенно возвращался в объятия своей жестокой возлюбленной. И месть ее была беспощадна. Он вновь поклонялся ей, не мог утро без нее пережить. Противостоять ее чарам было невозможно. Однажды воскресным утром, когда дети были у родителей, а они с Айшей неторопливо, с грациозной медлительностью предавались восхитительным радостям любви, он, сжимая ее в объятиях, прошептал: «Я люблю тебя, ты — мое счастье, моя отрада». Она повернулась и, глядя на него с сардонической усмешкой на губах, ответила: «Нет, не я. Твоя истинная любовь — табак, курево — твоя отрада».

Разразилась жуткая, изнуряющая ссора: несколько часов они орали друг на друга. Она обидела его, оскорбила его гордость. Особенно униженным он себя почувствовал, когда понял, что лишь лихорадочное выкуривание одной сигареты за другой позволяет ему не терять самообладания в споре. Он обвинил ее в лицемерии и ханжестве. Она в ответ вспылила, стала перечислять его слабости: лень, тщеславие, инертность, эгоизм, полное отсутствие силы воли. Ее слова глубоко ранили — именно потому, что она, он знал, была права.

И он решил порвать с курением. Теперь уж раз и навсегда. Айше он не потрудился сообщить о своем намерении: ее скептицизм был невыносим. Но курить он собирался бросить.

Утро выдалось теплым, и он, раздевшись до майки, сел с чашкой кофе за столик на веранде. Едва он закурил, на веранду выбежала Мелисса и с криком кинулась ему в объятия.

— Адам не дает мне играть, — ревела она. Гектор усадил дочь на колени, стал поглаживать ее по лицу. Дал ей наплакаться вволю. Господи, ну за что ему это, да еще сегодня утром? Он хочет покурить в тишине и покое. Покоя ему вечно недостает. Но он поиграл с волосами дочери, поцеловал ее в лоб, подождал, пока у нее иссякнут слезы. Затушил окурок. Мелисса смотрела, как рассеивается в воздухе дым.

— Ты зачем куришь, папа? Ведь от курения бывает рак.

Она, как попугай, повторяла предостережения, услышанные в школе. Его дети не могли бы без запинки рассказать таблицу умножения, зато знали, что курение может вызвать рак легких, а секс без презервативов чреват венерическими заболеваниями. Гектор едва сдержался, чтобы не пожурить дочь. Вместо этого взял ее на руки и понес в гостиную. Адам, увлеченный компьютерной игрой, не поднял головы.

Гектор сделал глубокий вдох. Ему хотелось дать подзатыльник маленькому лентяю, но он плюхнул дочь рядом с сыном и выхватил у него пульт-приставку для видеоигр:

— Теперь пусть сестренка поиграет.

— Она еще маленькая. Не умеет играть.

Крепко обхватив себя руками, Адам с вызовом смотрел на отца. Его рыхлый живот вываливался из пояса джинсов. Айша утверждала, что с возрастом он вытянется, похудеет, но Гектор в том сомневался. Мальчишка был помешан на экранах: не отползал от компьютера, от телевизора, от своей игровой приставки. Его неповоротливость бесила Гектора. Сам он всегда гордился своей внешностью, подтянутой фигурой; в школе он великолепно играл в футбол, плавал — еще лучше. Тучность сына вызывала у него брезгливость. Порой ему было стыдно появляться с Адамом на людях. Понимая, сколь возмутительны эти его мысли, он никогда ни с кем ими не делился. Но, сам того не желая, испытывал разочарование и постоянно отчитывал сына. Ну что ты все торчишь перед телевизором? Погода чудесная, иди поиграй на улице. Адам в ответ молчал, дулся, что еще больше выводило Гектора из себя. Ему приходилось прикусить губу, чтобы не оскорбить сына. Иногда в обращенном на него взгляде Адама сквозило столь мучительное недоумение, что Гектора охватывало сокрушительное чувство вины.

— Ну же, приятель, дай поиграть сестренке.

— Она все испортит.

— Не вредничай.

Мальчик бросил пульт на пол, неуклюже поднялся и ринулся в свою комнату, хлопнув за собой дверью.

Схватив отца за руку, Мелисса смотрела ему в след.

— Хочу играть. — Она вновь заплакала.

— Так играй.

— Я хочу играть с Адамом.

Гектор выудил сигарету из пачки, лежавшей в кармане:

— Конечно, ты тоже должна играть в видеоигры. Адам был не прав. Через несколько минут он придет и поиграет с тобой, вот увидишь.

Эти дежурные фразы он умышленно говорил монотонным, почти напевным голосом, словно читал детский стишок. Но успокоить Мелиссу было не так-то просто.

— Хочу играть с Адамом, — выла она, крепче стискивая руку отца.

Его первым инстинктивным порывом было оттолкнуть ее. Снедаемый чувством вины, он нежно погладил малышку по волосам, поцеловал ее в макушку:

— Хочешь пойти со мной на рынок?

Рев прекратился, но Мелисса еще не была готова признать свое поражение. Горестным взглядом она смотрела на дверь, за которой скрылся Адам.

Гектор высвободил свою руку из ее ладошки:

— Выбор за тобой, детка. Либо оставайся здесь и играй одна, либо пойдем со мной на рынок. Что лучше?

Девочка не отвечала.

— Ладно, — Гектор пожал плечами и сунул в рот сигарету. — Выбор за тобой.

Он зашагал на кухню. Вслед ему снова послышалось нытье.

Айша вытирала насухо руки. Она кивком указала на часы.

— Знаю, знаю. Просто хочу выкурить спокойно одну чертову сигарету.

Он думал, Айша тоже начнет упрекать его, но ее лицо расплылось в улыбке. Она чмокнула его в щеку:

— И кто виноват на этот раз?

— Адам. Разумеется, Адам.

Гектор сел на веранде и закурил. Он слышал, как Айша спокойно беседует с дочерью. Он знал, что она стоит на коленях рядом с Мелиссой и играет с ней в компьютерную игру. Он также знал, что скоро из своей комнаты выйдет Адам, сядет на диван и будет наблюдать, как играют мама с сестренкой. И уже через минуту дети будут играть вместе, а Айша потихоньку вернется на кухню. Он восхищался терпением жены. Сам он не мог похвастаться таким достоинством. Иногда он спрашивал себя: будут ли дети уважать его, когда станут старше, и, вообще, любят ли они его?

Конни его любила. Она сама ему говорила. Он знал, что она испытывала почти физическую боль, когда признавалась ему в любви; казалось, она давится словами. Ее страдания усугубляли его собственное чувство вины. Айша, конечно, часто говорила, что любит его, но всегда спокойно, равнодушно, словно изначально, с тех самых пор, как у них завязались отношения, она была уверена в том, что ее чувство взаимно. Но нельзя признаваться в любви бесстрастным тоном. Конни выпалила свое признание в ужасе, не зная, чего ждать в ответ, не веря в то, что за тем последует. Она не смела посмотреть ему в лицо и сразу же сунула в рот прядь волос. Он бережно вынул прядь из ее рта и поцеловал ее в губы. «Я тоже тебя люблю», — ответил он. И не солгал: он и в самом деле ее любил. Многие месяцы ни о чем другом думать не мог. Но признаться ей в любви не решался. Конни первая призналась ему в любви. Ей пришлось признаться первой.

— У тебя остался валиум[2]?

— Нет.

Он услышал упрек в ответе Айши и заметил, как она быстро глянула на часы.

— У меня куча времени.

— Зачем тебе валиум?

— Низачем. Просто хочу выпить одну таблетку. Чтобы снять напряжение перед барбекю.

Айша вдруг улыбнулась. Глаза ее заблестели, в них появился озорной огонек. Он затушил сигарету в пепельнице, прошел через стеклянные двери и сгреб жену в свои объятия.

— У меня куча времени, куча времени, — пропел он. Поцеловал пальцы ее левой руки, вдыхая острый пряный запах тмина и лайма.

Она поцеловала его в ответ, потом осторожно оттолкнула от себя:

— Значит, тебя это так сильно напрягает?

— Нет, что ты. — Конечно, он не особо жаждал весь субботний вечер разыгрывать из себя радушного хозяина, принимая в своем доме гостей — родственников, друзей и коллег по работе; конечно, он предпочел бы этот последний день перед тем, как начать жизнь без курения, посвятить самому себе. Но Айша сегодняшний небольшой прием рассматривала как знак благодарности за многочисленные приглашения на ужины и вечеринки. Айша считала, что они в долгу перед близкими и знакомыми. Гектор же не чувствовал, что чем-то им обязан. Но он был гостеприимный хозяин и понимал, сколь важен для жены этот прием. И всегда гордился тем, что они оба с уважением и терпимостью относились к общей родне.

— Я ничего не имею против, но хотел бы выпить валиум. На тот случай, если мама решит открутить мне сегодня яйца.

— Яйца она будет откручивать не тебе. — Взгляд Айши метнулся к часам. — Не знаю, успею ли съездить на работу за валиумом.

— Не беспокойся, я сам заеду на обратном пути, когда буду возвращаться с рынка.

Стоя в душе, в облаках поднимающегося пара, под струями теплой воды, падающей на его голову и плечи, он глянул на свое поджарое тело, на свой толстый вялый член и обругал себя. Сволочь, лживая скотина. И удивился, осознав, что произнес это вслух. Мерзкое чувство унижения пронзило все его существо. Он резко закрыл горячую воду. Ледяная вода, обжегшая его голову и плечи, не избавила его от угрызений совести. Даже в детстве он не умел притворяться и находить оправдание своим неблаговидным поступкам. Он знал, что валиум ему не нужен, что он завел речь об этом препарате лишь для того, чтобы увидеть Конни. Он мог бы просто проехать мимо клиники Айши и не зайти туда за таблетками. Мог, но знал, что не получится. Вытираясь влажным полотенцем, пахнущим мылом, им самим и его женой, он не смел поймать свой собственный взгляд в зеркале. Только в спальне, втирая в волосы мусс, решился он глянуть на свое отражение. Он увидел седину на висках и небритом подбородке, морщины в уголках рта. Также увидел, что подбородок у него по-прежнему твердый, волосы густые, а сам он выглядит моложе своих сорока трех лет.

Посвистывая, он поцеловал жену, схватил со стола на кухне список покупок и ключи от машины.

Едва он завел мотор, его оглушило ужасающее блеяние какой-то попсы. Он быстро переключил приемник на другую радиостанцию, передававшую хоть и не джаз, но спокойную благозвучную музыку. Накануне детей из школы забирала Айша, а она разрешала им выбирать музыкальную радиостанцию. Сам он никогда не позволял детям диктовать, какая музыка должна звучать в машине, и Айша часто подшучивала над его суровостью.

— Нет, — настаивал он. — Вот когда у них появится хоть какой-то вкус, тогда и будут слушать, что захотят.

— Ради бога, Гектор, они же дети. Какой у них может быть вкус?

— А я не допущу, чтобы они слушали новомодное дерьмо. Они потом сами мне за это спасибо скажут.

Это неизменно вызывало у Айши смех.

Автостоянка перед рынком была забита машинами, и он медленно петлял по узким проездам, пока не нашел свободное место. «Коммодор» — надежный, удобный и невзрачный — был своего рода компромиссом. В числе их прежних семейных автомобилей были ржавый «пежо» выпуска конца 60-х, у которого отсутствовал ручной тормоз (они избавились от этой машины сразу же после рождения Адама); прочный «Датсан 200В» выпуска 70-х годов, испустивший дух где-то между Кофс-Харбор[3] и Байрон-Бей[4], когда Адаму было шесть, а Мелисса еще и ходить-то толком не умела; и громоздкий «Крайслер Валиант», на вид крепкий и нерушимый, на нем они колесили туда-сюда по стране много раз, навещая родных Айши в Перте[5]. «Валиант» угнали два пьяных молодчика. Они врезались на нем в телефонную будку в Лалоре[6], потом облили салон бензином и подожгли. Гектор едва не расплакался, когда полиция сообщила ему об этом. Потом Айша заявила, что ее больше не интересуют автомобили старше десяти лет. Она хотела водить что-нибудь надежное и менее дорогое. Гектор неохотно уступил. Но он и по сей день грезил о новом «валианте». Впрочем, готов был согласиться на «ют» с двумя дверцами или на «холден» модели EJ.

Гектор потянулся на сиденье, опустил боковое стекло, закурил сигарету и вытащил список покупок. Айша, как всегда, проявила основательность и дотошность, указав точное количество нужных ей ингредиентов. Двадцать пять граммов зерен зеленого кардамона (она никогда не покупала специи в больших количествах, считая, что они слишком быстро запревают). Девятьсот граммов кальмаров (Гектор попросит килограмм; он никогда не округлял в меньшую сторону — только в большую). Четыре баклажана (европейских, а не азиатских, подчеркнула она в скобках). Гектор улыбнулся, читая список. Скрупулезность жены его порой раздражала, но он восхищался ее деловитостью и уважал ее умение сохранять спокойствие духа при любых обстоятельствах. Если б барбекю готовил он, это был бы настоящий хаос, в результате приведший бы к панике. Но Айша — воплощение организованности, и за это он был благодарен судьбе. Он знал, что без нее его жизнь развалилась бы на мелкие кусочки. Ее практичность и рассудительность действовали на него благоприятно — это он четко понимал. Своей невозмутимостью она мгновенно гасила его вспышки импульсивности. Это признавала даже его мать, которая поначалу с неодобрением восприняла его отношения с индианкой.

— Тебе повезло, что у тебя такая жена, — неоднократно говорила она ему по-гречески. — Бог знает, с какой бы цыганкой ты связал свою жизнь, если б не встретил ее. Ты совершенно не способен себя контролировать. Никогда не отдаешь себе отчет в собственных поступках.

Слова матери вновь пришли ему на ум, когда он, загрузив в багажник коробку с фруктами и овощами, направился в кулинарию. Впереди шла девушка в облегающих джинсах, соблазнительно обтягивающих ее маленькую попку. У нее были длинные прямые волосы, и Гектор предположил, что она — вьетнамка. Он медленно шел за ней. Шум и гвалт вокруг внезапно стихли; существовала только эта восхитительная попка, плавно покачивающаяся перед ним. Девушка резко свернула в булочную, и Гектор очнулся от своих фантазий. Ему захотелось в туалет.

Моя руки, он глянул в грязное зеркало и укоризненно покачал головой:

— Ты совершенно не способен себя контролировать.

Он сидел в машине возле клиники и курил, слушая Арта Блейки[7] и его оркестр «Мессенджерз». Пронзительная нестройная мелодия «Ночи в Тунисе» в исполнении духовых инструментов была заряжена чувственностью и несла успокоение. Когда его рука потянулась за третьей сигаретой, он внезапно выключил музыку, выскочил из машины и перешел через дорогу.

В приемной было полно народу. Сухопарая пожилая женщина крепко держала в руках картонную коробку, из которой раздавалось жалобное душераздирающее мяуканье. Две молодые женщины на диване листали журналы; у их ног сидел черный шпиц. Конни разговаривала по телефону. Когда он вошел, она натянуто улыбнулась ему и тут же отвернулась. Переключила очередного звонившего в режим ожидания и возобновила разговор.

— Я туда, — шепнул он ей, показав в сторону коридора.

Она кивнула. Он миновал закрытую дверь врачебного кабинета и вошел в процедурную. У него перехватывало дыхание, им владело волнение. Встречи с Конни всегда были трудными, приводили его в смятение. Казалось, годы зрелости слетели с него и он вновь превратился в косноязычного подростка. Но он также чувствовал, как при этом все его существо заполняют радость, глубокое удовлетворение, восхитительное тепло. В ее присутствии у него возникало ощущение, будто он из тени шагнул под лучи теплого бодрящего солнца. Сейчас, когда Конни не было рядом, мир казался холоднее. Она дарила ему счастье.

— Что ты здесь делаешь? — В ее вопросе не было раздражения. Она стояла скрестив на груди руки. Ее белокурые волосы были собраны на затылке в толстый хвостик.

— Что-то много у вас сегодня народу.

— По субботам всегда так.

Она подошла к рентгеновскому столу и стала собирать ворсинки корпии с голубой простыни, которой был накрыт аппарат. Из врачебного кабинета доносился собачий лай.

Конни отказывалась смотреть на него. Она не знала, как вести себя с ним, когда они были вместе на людях, отчего он остро сознавал, насколько она еще юна. В глаза ему сразу бросались прыщики слева под ее нижней губой, веснушки на носу, манера горбиться. Выпрямись, хотелось сказать ему, не стыдись своего роста.

— Айша попросила захватить валиум.

Когда он упомянул жену, Конни глянула на него и тут же засуетилась:

— Таблетки во врачебном кабинете.

— Я подожду, пока Брендан закончит с пациентом.

— Ничего, я принесу. — Она выскочила в коридор и вернулась с маленьким пластиковым пакетиком, в котором лежали пять таблеток. — Пока хватит?

— Конечно.

Забирая у Конни пакетик, Гектор пальцем нежно провел по ее запястью. Она отвела взгляд, но руки не отдернула.

— Дай, пожалуйста, сигарету? — Теперь она смотрела ему в лицо; ее пронизывающие синие глаза будто бросали ему вызов. Брендан был категорически против курения, и он не похвалил бы Гектора за то, что тот дал сигарету подростку. Хотя Конни была не подростком, а молодой женщиной. Казалось, она умышленно дерзит ему. Ее настойчивый требовательный взгляд возбуждал. Он дал ей сигарету. Конни открыла дверь на веранду, и он собрался последовать за ней.

— Посмотри, чтобы Брендан не появился, ладно? Или еще кто-нибудь… — Когда она давала указания, в ее речи слышались интонации уроженки Лондона. Он кивнул, и она захлопнула за собой дверь.

Через стекло он смотрел, как она курит, и упивался каждой черточкой ее внешности. Все в ней его восхищало: густые белокурые волосы, крепкая попка, длинные сильные ноги в облегающих черных джинсах. Изящный изгиб ее шеи. Зазвонил телефон. Она затушила сигарету о землю, бросила окурок в урну и мимо него пронеслась в приемную.

— Доброе утро. Вы позвонили в ветеринарную клинику Хогарт-роуд. С вами говорит Конни. Минутку, пожалуйста. — Она повернулась к нему: — Что-нибудь еще?

Он мотнул головой.

— До встречи после обеда.

В ее лице отразилось смятение. И его вновь поразила ее юношеская неискушенность и даже какая-то наивность, которую сама Конни так ненавидела. Он хотел похвалить ее за то, что она бросила окурок в урну, но сдержался, зная, что она истолкует его похвалу как проявление снисходительности. Впрочем, отчасти это так бы и было.

— На барбекю, у нас дома, — напомнил он ей.

Не говоря ни слова, она повернулась к нему спиной.

— Спасибо, что подождали. Чем могу помочь?

Дома он помог Айше разобрать покупки, потом пошел в туалет и, стоя над унитазом, стал яростно мастурбировать. Думал он не о Конни. Воображение рисовало ему упругие ягодицы вьетнамки, которую он видел на рынке. Через минуту он кончил, вытер сперму с сиденья, бросил в унитаз использованную туалетную бумагу, помочился и спустил воду. Ему не было нужды фантазировать о Конни. Конни жила в нем. Моя руки, он посмотрел в зеркало и опять заметил седину в черной щетине на подбородке. Ему захотелось заехать кулаком в лицо, глядящее на него из зеркала.

Перед самым прибытием гостей Адам с Мелиссой повздорили. Айша уже расставила на кухонном столе угощения: дал[8], самосу[9], карри из баклажанов, укропный салат с черными бобами. Гектор стоял у плиты, собираясь бросить кальмары в шипящую сковороду, и вдруг услышал сердитый вопль дочери. Он хотел из кухни накричать на детей, но к ним из ванны прибежала Айша. Она попыталась помирить детей, но Мелисса вопила все громче, да и Адам тоже заревел. Голос жены потонул в их криках. Гектор бросил в сковороду половину кальмаров, убавил огонь и пошел узнать, в чем дело.

Мелисса обнимала мать за шею. Адам сидел на кровати с демонстративно надутым видом.

— Что случилось?

Зря спросил. Оба ребенка закричали в один голос. Гектор вскинул руку:

— Прекратите!

Мелисса мгновенно умолкла, но продолжала тихо всхлипывать. По ее лицу катились слезы.

— В чем дело? — обратился он к сыну.

— Она обозвала меня жирной свиньей.

Так ты и в самом деле жирный.

— Что ты ей сделал?

— Послушайте, — вмешалась Айша. — Я прошу вас сегодня вести себя хорошо. Мне не важно, кто из вас зачинщик. Оба отправляйтесь в гостиную, садитесь там и до прихода гостей смотрите телевизор. Договорились?

Мелисса кивнула, но Адам по-прежнему дулся.

— Что-то горит, — буркнул он.

— Черт! — Гектор кинулся на кухню и стал быстро переворачивать кальмаровые кольца. На рубашку полетели брызги масла. Он выругался. Айша, стоявшая в проеме кухни, захохотала.

— Что смешного? Только что надел чистую рубашку.

— Наверно, следовало наряжаться после жарки кальмаров.

На долю секунды он представил, как в нее летит сковорода. Она подошла и сунула ладонь ему под рубашку. Пальцы у нее были прохладные, успокаивающие.

— Сама приготовлю, — шепнула она. — Иди переоденься.

У него зачесалось в том месте, где она к нему прикоснулась.

Первыми прибыли его родители. Из окна спальни он увидел, как они выгружают из багажника своей машины пакеты и коробки. Он вышел их поприветствовать.

— Зачем вы все это привезли? — Его отец держал поднос с отбивными и бифштексами. — Я утром купил мясо на рынке.

— Ничего, Эктора, — сказала его мама по-гречески, целуя сына в обе щеки. В руках она держала две большие миски с салатом. — Мы не варвары и не англичане, на барбекю с пустыми руками не приходим. Что не съедим сегодня, вы с детьми доедите завтра.

Завтра? Да тут еды до конца следующей недели.

Его родители поставили подносы и миски на стол в кухне. Мама чмокнула Айшу в щеку и поспешила в гостиную к внукам. Отец тепло обнял Айшу.

— Пойду принесу остальное из машины.

— Это еще не все? — Голос Айши был теплый и сердечный, но Гектор заметил, как напряглись ее губы.

— Просто соусы и все такое? — уточнил он.

— Да, — ответил его отец. — Соусы, напитки, сыр и фрукты.

— Боже, куда нам столько всего? — шепнула Айша.

Не заморачивайся, хотел сказать он ей, их уже не изменишь. Они всегда такими были и будут. Почему тебя до сих пор это удивляет?

— Не переживай, — шепнул он ей в ответ. — То, что не съедим сегодня, будем доедать на обед всю следующую неделю.

Не прошло и часа, как в доме уже было не протолкнуться. Приехала его сестра Элизабет со своими двумя детьми — Савой и Ангеликой. Айша поставила детям на DVD-проигрывателе их любимый мультфильм «История игрушек». И у Гектора появилось много времени, чтобы пообщаться с племянником Савой. Тот был всего на год младше Адама, но уже казался более уверенным в себе, более развитым и более смелым, чем его сын. Сава был гибкий, проворный, спортивный мальчик. Он сидел перед самым экраном и, воображая себя Баззом Лайтйиэром[10], беззвучно шевелил губами, произнося наизусть слова своего героя. Девочки, Мелисса и Ангелика, сидели бок о бок на диване — смотрели мультфильм и перешептывались.

— Такой день чудесный, пошли бы поиграли на улице.

Четверо детей никак не отреагировали на слова бабушки.

— Оставьте их, Коула, пусть смотрят свой мультик.

Проигнорировав Айшу, мать Гектора повернулась к сыну и по-гречески ему сказала:

— Они только и делают, что торчат перед телевизором, будь он неладен.

— Как и мы в свое время, мама.

— Неправда. — С этими словами мать оттолкнула его и прошла на кухню. Выхватила нож у Айши: — Давай я сама, милочка.

Гектор заметил, как напряглась спина жены.

Погода была идеальная, небо чистое, голубое, без единого облачка. Роскошный денек уходящего лета. Приехал его двоюродный брат Гарри с женой Сэнди и сыном, восьмилетним Рокко. Следом прибыли Билал и Шамира с двумя детьми. Маленький Ибби побежал прямиком в гостиную и плюхнулся рядом с Адамом и Савой. Даже не поздоровавшись с ними, он прилип взглядом к экрану. Малышка Соня, поначалу отказавшаяся присоединиться к остальным детям, беспокойно цеплялась за колени матери, но смех, раздававшийся в гостиной, постепенно выманил ее из кухни, и она, покинув женщин, тихо уселась на пол подле девочек. Айша поставила на журнальный столик поднос с пирожками и нарезанной колбасой, и дети накинулись на еду.

Гектор вышел на задний двор с Билалом. Его отец предложил им по банке пива.

Билал отказался, едва заметно качнув головой.

— Да ладно тебе, глотни чуть-чуть.

— Я теперь не пью, Маноли, ты же знаешь.

Отец Гектора рассмеялся:

— Ты, наверно, единственный непьющий абориген во всей Австралии.

— Нет, не единственный. Говорят, еще в Таунсвилле есть один.

— Что ж, тогда принесу тебе кока-колу.

Его отец медленно потащился на веранду, а Гектор отвел друга в сторону и извинился.

Билал вскинул руку, останавливая его:

— Не бери в голову. Он помнит, как я не просыхал когда-то.

— Со мной на пару.

В юности они и впрямь много пили. Это было в последний год учебы в школе. Билала тогда звали Терри. Пора позднего отрочества в памяти Гектора отложилась как череда бесконечных развлечений. Они ходили на вечеринки, в клубы, на концерты, принимали наркотики, пили, клеили девчонок. Иногда дрались — как в тот вечер у клуба «Накачка» на Кинг-стрит, когда вышибала, глянув на черное рябое лицо Терри, с которого не сходило надменное выражение, отказался пропустить парня внутрь. Гектор налетел на амбала, кулаком заехал ему по носу. Тот взвыл, бросился на них обоих, швырнул Гектора на припаркованный автомобиль — он до сих пор помнит, что это был «ягуар», — и, одной рукой придерживая Терри, стал избивать его, нанося удары по спине, по лицу, в живот, в пах, в челюсть. Гектор потом неделю ходить не мог, да и от Терри ему тоже досталось. Тот был взбешен тем, что Гектор полез драться. «Урод недоделанный! Я что — просил меня защищать?»

Мать Гектора, разумеется, во всем обвинила его друга. «Этот Терри — животное, — кричала она. — Зачем ты водишь дружбу с мавраки[11], с черномазым, он только и знает что пить». Но они всегда были добрыми друзьями, с тех самых пор, как сели за одну парту в восьмом классе. Они продолжали дружить даже тогда, когда Терри поступил в техникум и стал осваивать искусство изготовления вывесок. Они продолжали дружить, когда Гектор поступил в университет на экономический факультет. И теперь, когда им обоим уже было за сорок, они по-прежнему дружили, по-прежнему жили в том же квартале, где росли и ходили в школу. И оба ценили свою дружбу, хотя теперь виделись редко. Терри принял ислам, взял другое имя и перестал пить, посвятив себя новой религии и своей семье. Гектор с любовью наблюдал, как его друг, взяв кока-колу у Манолиса, поблагодарил его на разговорном греческом, которому Гектор научил его, когда им обоим было по четырнадцать лет. Он знал, что сейчас его друг счастлив, как никогда в жизни. Билал больше не терял голову в приступах разрушительной ярости, больше не гробил себя и не бросал вызов смерти. Но Гектору не хватало тех вечеров, когда они пили, смеялись, слушали музыку и балдели. Жаль, что он не мог раздвоить своего приятеля. Главным образом, он хотел, чтобы это был Билал, но порой был бы не прочь провести вечер с Терри. Со времени последнего такого вечера очень много воды утекло.

Прибыли приятели Гектора, работавшие вместе с ним в Департаменте юридической помощи. Дедж нес коробку с пивом. Линна, шедшая с ним рядом, держала в руке бутылку вина. За ними молча следовал смуглый мужчина. Небритый и угрюмый, на вид он был моложе всех остальных. Гектор предположил, что ему, должно быть, лет тридцать. Лицо мужчины Гектору было знакомо. Интересно, с кем он пришел: с Деджем или с Линной? Дедж поставил коробку с пивом на газон, обнял Манолиса и по обычаю балканских народов трижды расцеловал его в щеки. Потом представил незнакомца:

— Это Ари.

Отец Гектора завел с гостем светский разговор по-гречески, но греческий Ари оставлял желать лучшего. Манолис отвернулся от него и вновь стал раздувать угли.

— Оставь, папа. До ужина полно времени.

— Нет, Маноли, за барбекю ты отвечаешь. Часа два пройдет, пока разогреется как следует.

— Видишь? — торжествующе произнес его отец. — Твоя жена умнее, чем ты. — Старик обнял невестку за плечи. Айша стиснула его руку.

— Айша, это Ари.

Гектор заметил одобрительный взгляд гостя и испытал гордость за свою жену.

— Мне знакомо твое лицо, Ари. Мы где-то встречались?

Мужчина кивнул Гектору:

— Да, мы ходим в один и тот же спортзал. — Ари показал куда-то на запад. — Там, за поворотом.

— Точно. — Теперь Гектор узнал его. Он был одним из завсегдатаев того чертового спортзала. Сам Гектор наведывался туда лишь от случая к случаю. Ограничивался утренней зарядкой; для него это было более чем достаточно. Правда, на этой неделе в спортзал сходить придется — чтобы избавиться от калорий, которые он наберет сегодня вечером. А потом на многие недели он опять будет свободен. Гектор предположил, что Ари, вероятно, из той породы ненормальных парней, для которых норткотский[12] тренажерный зал является средоточием светской жизни, где они проводят почти все свое время.

Следом прибыли друзья Айши, Рози и Гэри, со своим трехлетним сыном Хьюго. Хьюго был красивый мальчик, ангелочек. От Рози он унаследовал соломенный цвет волос и ее ясные прозрачно-голубые глаза. Смотреть на него было одно удовольствие, но Гектор с опаской относился к малышу, поскольку однажды стал свидетелем проявления его гнусного нрава. Как-то Рози с Гэри попросили их посидеть с сыном, и тот ногой ударил Айшу. Своих детей они укладывали спать строго по часам, но Хьюго не признавал дисциплины. Он визжал и орал, а когда Айша взяла его на руки и понесла в постель, стал пинаться. Он брыкался, как дикий зверь, и в итоге ногой пнул Айшу по локтю. Она вскрикнула от боли и едва не выронила малыша. Гектору хотелось швырнуть его об стену. Но он выхватил Хьюго из рук жены и, не говоря ни слова, отнес его в их спальню. Там он бросил дьяволенка на кровать и что-то грозное — что конкретно, он теперь не помнил — крикнул ему почти в ухо. Не привыкший к такому обращению, малыш съежился и заплакал. Сообразив, что он напугал ребенка, Гектор взял его на руки и стал укачивать, пока тот не заснул.

— Что пьем? — потирая руки, Гэри выжидательно смотрел на Гектора.

— Пойду принесу, — вызвался его отец. — Пива хочешь?

— Спасибо, Манни, не откажусь. Что ни дашь.

— Не беспокойся, папа, я принесу.

Гэри собирался напиться. Гэри всегда напивался. В их семье это уже стало расхожей шуткой, которую Айша, из солидарности с подругой, не одобряла. Гэри с Рози на протяжении многих лет время от времени встречали у них Рождество, и каждый раз, когда они уходили, Рози обычно пыталась поддерживать шатающегося мужа, а мать Гектора поворачивалась к другим грекам, вскидывала брови и восклицала: «Австралийцы! Что с них возьмешь?! Это у них в крови!»

Гектор взял бутылку пива из груды бутылок, лежавших во льду в ванне. В гостиной звучала музыка. Адам знакомил Хьюго со своими двоюродными братьями и сестрами. Гектор улыбнулся. Адам вел себя совсем как Айша: был учтив, ласков, радушен.

Приехали Анук и Рис. Анук вырядилась так, будто пришла на коктейль, а не на пикник. На ней была черная хлопчатобумажная юбка чуть выше колен, на ногах — оригинальные черные кожаные сапоги, над которыми виднелась немалая часть жемчужно-белой плоти, из-под прозрачной шелковой блузки просвечивал ажурный кружевной черный бюстгальтер. Гектор заметил, как его мать при виде Анук поджала губы и принялась яростно рубить салат-латук в кухне. Но ее лицо просияло, когда ее представили приятелю Анук. Рис был актером, играл в «мыльной опере» по сценарию Анук, и, хотя Гектор сериал этот никогда не смотрел, лицо Риса было ему смутно знакомо. Он пожал гостю руку. Анук поцеловала его в щеку. Дыхание у нее было свежее, аромат ее духов дурманил. Он различил в нем запах меда и еще чего-то терпкого, резкого. Вне сомнения, это были дорогие духи.

Гектор собирался поставить компакт-диск с музыкой в исполнении Сонни Роллинса[13], но тут почувствовал, как его кто-то тронул за плечо. Он поднял голову и увидел Анук, размахивающую каким-то диском.

— Никакого джаза. Айшу тошнит от джаза. — Анук сказала это категоричным тоном, и он послушно взял у нее компакт-диск. Тот был с записью, «Broken Social Scene»[14] — жирным синим фломастером было написано на нем от руки.

— Это из коллекции Риса. Поставь. Послушаем, чем детишки сегодня увлекаются.

Гектор вставил диск, нажал кнопку «play» и выпрямился, улыбаясь Анук.

— Детишки, говоришь? Тогда это, вероятно, поганый ритм-энд-блюз, не иначе, да?

От жаровни теперь струился дым, и Гектор едва сдержался, чтобы не накричать на отца. Он ходил между гостями, разливал всем напитки. Айша вынесла на улицу самосу. Постепенно все женщины вышли из дома. Гости, стоя на газоне или на веранде, пили и ели вкусные пирожки. Гектор заметил, что Ари отошел от толпы и рассматривает сад. Гарри сообщил, что записал Рокко в частную школу на побережье, и Гэри тотчас же вступил с ним в спор. Гектор хранил молчание. Сэнди заявила, что местная школа не подходит для их сына: оборудование старое, классы переполнены. Она хотела бы определить своего ребенка в государственную школу, но в их районе приличной нет. Гектор знал, что такого просто не может быть. Сэнди и Гарри оставили далеко позади свое детство и отрочество, проведенные в бедных кварталах города, и теперь у них был роскошный дом в престижном районе.

— Послушай, — перебил жену Гарри. Гектор видел, что его двоюродный брат злится на Гэри. — Не надо мне рассказывать про государственные школы, приятель, я сам в такую ходил. Тогда это было нормально, но Рокко в местную школу я не отдам. Теперь другое время. Правительству — и либералам, и лейбористам — нет никакого дела до образования. Там толкают наркотики, учителей не хватает.

— Наркотики везде толкают.

Гарри отвернулся от Гэри и по-гречески шепнул Манолису:

— Австралийцам плевать на своих детей.

Отец Гектора рассмеялся, но его мать неожиданно вмешалась в разговор:

— А вы представьте, что будет, если все станут отдавать своих детей в частные школы. Государственные и вовсе захиреют. Их будут посещать дети только из самых бедных семей, и правительство перестанет выделять им деньги. По-моему, это ужасно. Я рада, что мои дети учились в государственных школах.

— Тогда время было другое, тэа[15]. А сегодня мир сошел с ума. Каждый сам за себя. Я ничего не имею против государственных школ, поймите, но ради своих убеждений не стану рисковать образованием Рокко. Хотя мы с Сэнди оба ратуем за бесплатное образование. На этот счет наше мнение неизменно.

— Ой ли? — внезапно подал голос Билал, до сей минуты не встревавший в спор. — Откуда вам знать, что происходит в средних школах? С чем сталкиваются мои дети?

— Я грамотный, газеты читаю.

Билал в ответ лишь улыбнулся. Айша молчала. Гектор знал, что ей не нравится этот разговор. В последнее время они вдвоем часто спорили на эту тему. Она переживала за Адама. Он был не очень способным учеником, и Айша хотела отдать его в частную школу. Гектор сомневался, что это поможет: проблема была не в школе, а в том, что Адам недостаточно умен. Другое дело Мелисса. Она была ленива, но в школе, скорее всего, будет учиться хорошо. Поэтому в случае с дочерью вопрос о выборе школы не стоял. В норткотской средней школе она будет чувствовать себя прекрасно, даже очень. Гектор был сноб наоборот. Он считал, что частное образование портит детей. Мальчиков частные школы превращают в неженок, девочкам — прививают высокомерие и бессердечность.

— Тебе все равно, что школа вылепит из твоего сына?

Гэри будто читал его мысли.

Проигнорировав Гэри, Гарри попросил Гектора, по-гречески, дать ему пива.

— Тебе все равно, что он будет учиться с богатенькими снобами? — не унимался Гэри.

— Послушай, приятель, оба дедушки и обе бабушки Рокко из фабричных рабочих. Его отец — механик. Я уверен, он не забудет свои корни.

— У тебя своя мастерская, так ведь?

Гектор знал, что вопросы Гэри не злые, без подвоха, что он просто проявляет любопытство, пытаясь определить, к какой социальной категории принадлежат Гарри и его семья. Но Гектор также знал, что его двоюродный брат не любит, когда лезут в его личную жизнь, и потому поспешил вмешаться:

— Думаю, пора нам поесть колбаски. Как ты считаешь, отец?

— Через пять минут.

Гэри умолк. Гарри демонстративно повернулся к нему спиной и стал беседовать с Деджаном о спорте. Чтобы разрядить напряженную атмосферу, Сэнди завела с Рози разговор о детях.

Гэри к их разговору присоединился неохотно, но потом оживился, рассказывая про Хьюго. Ему жутко интересно наблюдать за тем, как тот взрослеет. Сын ставит его в тупик своими удивительными вопросами.

— Знаете, о чем он спросил меня на днях, когда я водил его в парк на качели? Откуда его ноги знают, как делать шаги? Я обалдел. Долго думал, прежде чем сообразил, что ответить.

Ну-ну. Какой ребенок не задавал этот дурацкий вопрос? Гектор подошел к Ари. Тот курил сигарету, глядя на огород, рассматривая поздние баклажаны — крупные черные плоды, свисавшие с толстых светлых стеблей; казалось, они вот-вот оборвутся и упадут.

— Выпьешь чего-нибудь?

— У меня еще есть пиво.

— Эти баклажаны последние, их надо съесть в ближайшие недели.

— Придется готовить мусаку[16].

— Возможно. Айша много чего из них готовит. Индусы любят баклажаны.

Они на время замолчали. Гектор пытался придумать, как продолжить разговор. Лицо Ари оставалось каменным, взгляд — непроницаемым.

— Чем занимаешься?

— Курьер.

Хм… неразговорчивый парень. Отделался одним словом. Даже не намекнул, сам по себе работает, в компании или является совладельцем фирмы. Ну же, приятель, хотел сказать Гектор, помоги мне немного.

— Ты тоже на государственной службе? — Ари жестом показал на Деджа, который все еще болтал с Гарри.

— Пожалуй.

Смешно. Почему он всегда смущается, когда упоминают его род занятий, словно его работа не вполне законна, не совсем работа? Или ему просто не нравится, что «государственная служба» звучит слишком скучно?

Ари вдруг решил сменить манеру общения.

— Тебе повезло, — насмешливо улыбнулся он. — Хорошая работа, — добавил с утрированным акцентом представителей местных низов.

Гектору пришлось рассмеяться.

— Хорошая работа, — повторил он с таким же выговором. То же самое говорили и его родители. Да, он — государственный служащий. И что тут такого? С какой стати он должен стыдиться своей работы? А кем бы он хотел быть? Звездой рок-н-ролла? Звездой джаза? Это все были юношеские мечты.

Он глянул в ту сторону, где Дедж и Линна смешили его двоюродного брата. Университет он окончил в двадцать три года. Тогда он был идеалистом. Нанялся бухгалтером в уважаемое агентство, занимавшееся оказанием помощи беднейшим странам. Не проработал там и года — уж больно ненавистны ему были хаос, царивший в офисе, напыщенность и недоброжелательность его коллег: «Главное — это бухучет, придурки, иначе голодным ничего не достанется». Да и зарплата была паршивая. После он устроился стажером в международную страховую компанию. Ему нравилось работать с цифрами, он ценил их порядок и точность, но люди, что окружали его там, были скучными традиционалистами. Физически крепкий, уверенный в себе, он никогда не испытывал потребности в том, чтобы доказывать свое «я» пошлыми шуточками или участвуя в глупых состязаниях вроде «чья струя дальше добьет». За период между рождением Адама и Мелиссы он сменил четыре места работы. Потом как-то ему случилось три месяца работать по договору с правительством штата. Его куратором от правительства был Дедж, и они вдвоем поладили с самого начала. Дедж любил выпить, обожал вечеринки и был помешан на музыке. Но на работе он был дисциплинирован и добродушен. Гектору предложили контракт на год, и, хотя Айша сомневалась, что у него есть перспективы на государственной службе, она неохотно поддержала его решение принять предложенную должность. И Гектор обнаружил, что ему нравится атмосфера товарищества в государственном учреждении. После двадцати лет оптимизации система госслужбы стала более рациональной. Это, конечно, вам не рок-н-ролл и не секс, но тоже вполне достойное занятие: он пользовался уважением, добросовестно выполнял свои обязанности и постоянно поднимался по служебной лестнице. Теперь он благополучно восседал на чиновничьем заборе, способствуя выработке компромиссов между старорежимными филантропами и молодыми напористыми капиталистами. Он теперь был штатным сотрудником — что называется, кто бьется, тот добьется, — и в ближайшем будущем ему уже полагался дополнительный отпуск за выслугу лет. На работе он крепко сдружился с Деджем, Линной и еще тремя-четырьмя коллегами. Они были как одна семья, и это особенно грело душу.

— А там что? — вывел Гектора из раздумий тихий рокочущий голос Ари. Тот показывал в сторону забора, на самодельное распятие с дождевыми подтеками, которое они водрузили над могилой Молли.

— Там похоронена наша собака. Чертовски глупый красный сеттер. Она моя была, много лет со мной жила. Дети ее тоже любили, а Айша ненавидела, все пилила меня за то, что я никогда ее не обучал. Но, entaxi[17], ты же знаешь греков. Будто мои родители согласились бы раскошелиться на натаску какого-нибудь пса, будь он проклят.

— И дорогие они, красные сеттеры?

— Мне моя сука досталась от приятеля друга одного друга. Я назвал ее в честь Молли Рингуолд[18]. Помнишь такую?

— «Милашка в розовом»[19].

— Угу, чертовы восьмидесятые. Дерьмо.

Ари повернулся к нему. В его угольно-черных глазах застыло столь жгучее напряжение, что Гектор невольно вздрогнул.

— У меня «спид»[20] есть. Дедж сказал, что ты, возможно, не откажешься.

Гектор колебался. Давненько он не пробовал наркотиков. Последний раз ширнулся, кажется, вместе с Деджаном, на корпоративной вечеринке по случаю Рождества. Он уже хотел отказаться, но потом вспомнил, что с завтрашнего дня бросает курить. После уж он долго не сможет прикоснуться к наркотикам.

— Да, конечно. Не откажусь.

— Стольник за капсулу.

— За одну капсулу?! Прежде грамм стоил шестьдесят.

— Так то ж было в чертовых восьмидесятых, малака[21].

Они оба рассмеялись.

— Клевая штука. Классная.

— Ну-ну.

— Нет, правда. — Тон у Ари был настойчивый и серьезный. — Клянусь. Не пожалеешь.

Гектор высыпал половину капсулы на крышку сиденья унитаза, разделил ее на две толстые длинные полоски. Неожиданно доза показалась ему огромной. Он свернул в трубочку двадцатидолларовую купюру и быстро втянул носом обе «дорожки». И забалдел почти мгновенно — то ли амфетамин подействовал, то ли это было ни с чем несравнимое возбуждение, которое обычно охватывало его, когда он предавался запретным удовольствиям. Его бросило в жар, сердце бешено заколотилось. Компакт-диск Риса все еще играл, и эта музыка вдруг показалась ему заунывной и раздражающей. Выходя на улицу, он остановил диск на середине песни и заменил его диском с записью группы «Sly and the Family Stone»[22]. Прибавил громкость. Анук, находившаяся на заднем дворе, обернулась и покачала головой, насмехаясь над ним. Стоявший подле нее Рис дергал головой в такт музыке.

— Детишкам нравится, — крикнул ей Гектор.

Мягкое вечернее солнце низко висело в небе, окрашивая горизонт в огненно-красный цвет. Гектор стоял на веранде и курил.

Внезапно у него за спиной, в доме, раздались сердитые крики, потом плач ребенка. Рози пронеслась мимо него в дом.

На кухне безутешно рыдал Хьюго. Рози подхватила его на руки, прижала к себе. Хьюго не мог вымолвить ни слова, не мог перевести дух.

Гектор прошел в гостиную. Четверо мальчиков, притихшие и испуганные, сидели на диване. Мелисса была заревана, но слез не вытирала. Первой заговорила Ангелика:

— Он не хотел смотреть DVD.

И детей словно прорвало.

— Мы хотели смотреть «Человека-паука»…

— Он ударил меня…

— Мы ничего не сделали…

— Он ущипнул меня…

— Мы ничего не сделали…

В гостиной появилась Айша. Дети мгновенно замолчали.

— Детям просмотр «Человека-паука» разрешен только в присутствии родителей. Я не хочу, чтобы сегодня вы смотрели этот фильм.

— Мам! — Адам был в ярости.

— Я выразилась неясно?

Мальчик скрестил на груди руки, но от дальнейших протестов воздержался: не рискнул перечить матери.

— Вы дадите смотреть Хьюго то, что он хочет. Это приказ.

— Он хочет смотреть «Пиноккио». — Сава не скрывал своего отвращения.

— Значит, вы все будете смотреть «Пиноккио».

Гектор последовал за Айшей на кухню. Хьюго уже успокоился и теперь с довольным видом сосал грудь Рози.

— Почему ты куришь в доме? — спросила Айша.

Гектор глянул на свою сигарету:

— Пришел узнать, что за шум, черт побери!

Его мать решительно подошла к нему, выдернула у него изо рта сигарету и утопила ее под струей воды из-под крана.

— Все, хватит об этом, — заявила она презрительным тоном, бросив мокрый окурок в мусорное ведро. — Дети вечно дерутся по пустякам. Повздорили и успокоились, все в порядке. — Его мать не могла отвести глаз от приникшего к груди ребенка. Гектор знал, ей претило, что Рози до сих пор кормит грудью Хьюго, в его-то возрасте. И был согласен с ней.

Приехал Брендан. Без Конни. Гектор пожал ему руку, пригласил присоединяться к всеобщему веселью. Хотел спросить: «Где она? Почему не приехала с тобой?»

Брендан поцеловал Айшу:

— Конни будет позже. Пошла домой переодеться.

Конни приедет! Гектор почувствовал, как все его существо наполняется ликованием. Ему хотелось кричать, петь, обнять весь двор, весь дом — да, даже Рози и этого щенка Хьюго, — обнять и крепко прижать к себе.

— Хорошая штука, — шепнул он Ари.

— Если еще когда понадобится, я всегда к твоим услугам.

Гектор широко улыбнулся, но промолчал. Нет, подумал он, после сегодняшнего вечера мне не понадобится. На меня не рассчитывай, приятель. Я всегда мог спокойно обходиться без этой дряни.

Прибыл брат Айши. Рави жил в Перте, приехал сюда на несколько дней — по делам и отдохнуть, остановился в шикарном отеле в городе. Он похудел и на барбекю пришел в облегающей голубой рубашке с короткими рукавами, выгодно подчеркивавшей красоту его недавно накачанных мускулов на груди и плечах. Его темные волосы были коротко подстрижены.

— Хорошо выглядишь, парень.

Рави обнял зятя и затем прямиком направился к Коуле и Манолису. Обнял их, Коулу расцеловал в обе щеки.

— Рада видеть тебя, Рави.

— И я, как всегда, чертовски рад видеть вас, миссис С. Когда навестите меня в Перте? Мама с папой постоянно спрашивают о вас.

— Как у них дела?

— Хорошо, отлично.

Какие бы претензии ни были у его матери к невестке, младшего брата Айши она обожала. Гектор знал, что в какой-то момент вечером она подсядет к нему и шепнет по-гречески: «Твой шурин такой красавчик. И кожа у него совсем не темная». Она не станет конкретизировать, но будет ясно, что она подразумевает. «Не то что у твоей жены».

Адам и Мелисса налетели на дядю. Он подбросил племянницу в воздух и стиснул плечо племянника:

— Пойдемте-ка со мной к машине.

Рави баловал детей. Гектор слышал, как они кричат и смеются, следуя за дядей к его автомобилю. Когда они вернулись, каждый нес в руках по большой коробке. Остальные дети высыпали на веранду, наблюдая, как Адам с Мелиссой разрывают упаковки своих подарков.

— Что это? — Сава опустился на колени рядом с Адамом. Разодранная упаковка была отброшена в сторону. Адам держал в руках новую компьютерную игру. Мелисса, всегда более терпеливая, аккуратно отлепила скотч и свернула оберточную бумагу, положив ее рядом. Рави подарил ей розово-белый кукольный домик. Она обняла дядю, потом, держа в одной руке коробку, другой схватила за руку Соню и повернулась к своей двоюродной сестре:

— Пойдем играть в мою комнату.

Ангелика немедленно последовала за ней.

Мальчики все разом резко обернулись и посмотрели на Гектора. Сияющие лица, блеск ожидания в глазах. Он едва не рассмеялся. Адам прижимал к себе свой подарок.

— Можно мы в это поиграем?

Гектор кивнул. Радостно завопив, мальчики кинулись в дом.

— Балуешь ты их.

— Заткнись, сестренка. Они же дети.

Айша не обиделась. Гектор знал, она безумно счастлива, что ее брат в Мельбурне и смог к ним приехать. Рави одной рукой обнял Гектора за плечи, и они пошли к жаровне.

Гэри опять спорил, на этот раз с Рисом и Анук.

Манолис чуть подтолкнул локтем Гектора и по-гречески сказал:

— Иди тащи мясо.

— Думаешь, пора?

— Пора. Тот австралиец пьет не переставая с тех пор, как приехал сюда. Ему нужно поесть.

Гэри и впрямь раскраснелся, был возбужден. Заплетающимся языком он засыпал вопросами Анук, осуждающе тыкая пальцем ей в грудь:

— Это все чушь. В жизни семьи совсем другие.

— Это телевидение, Гэри, коммерческое телевидение. — Тон у Анук был одновременно язвительный и раздраженный. — Конечно, в жизни семьи совсем другие.

— И тем не менее ты стряпаешь чепуху, которая оказывает влияние на весь мир! Теперь все думают, что австралийские семьи именно такие, как в твоем сериале. Неужели тебе не хочется написать что-нибудь приличное?

— Хочется. Поэтому я и пишу сценарий для сериала. Чтобы заработать деньги, которые дают мне возможность писать то, что я хочу.

— И много написала?

— Пока сорок тысяч слов.

— Заткнись, Рис, — осадила своего дружка Анук.

— Почему? Это правда. — Рис повернулся к Гектору. — Сама мне утром сказала. Что у нее написано сорок тысяч слов романа, над которым она работает.

Гэри покачал головой и скорбным взглядом уставился в свое пиво:

— Не понимаю, как можно писать такую чушь.

— Очень просто. И ты мог бы такое написать.

— А я не хочу. Не хочу быть частью паршивой индустрии, занимающейся промывкой мозгов.

Гарри подмигнул Анук:

— А мне нравится твой сериал.

— И что же тебе в нем нравится?

Гарри проигнорировал Гэри.

— Что тебе в нем нравится? — Гэри повысил голос.

Вот зануда. Теперь понятно, в кого пошел Хьюго. Гектор перехватил взгляд двоюродного брата. Тот подмигнул ему.

— Да просто приятная штука. Порой это то, что тебе надо — полчаса хорошей ненавязчивой развлекухи. Посмотрел и забыл.

Сэнди взяла мужа под руку. Она улыбалась Рису. Тот улыбнулся ей в ответ.

— И мне кажется, вы там хорошо играете, — добавила она смущенно.

Гектор подавил в себе смех. Он глянул в ту сторону, где остальные сидели на садовых стульях, прислушиваясь к спору. Деджан поймал его взгляд, Гектор шутливо поморщился. «Мне кажется, вы там хорошо играете», — одними губами язвительно проартикулировал Дедж. Гектор, искренне симпатизировавший жене двоюродного брата, не отреагировал на шутовскую выходку друга. Он повернулся спиной к сидевшим и тепло улыбнулся Сэнди. Стройная, длинноногая, она была почти так же высока, как ее муж. Сочетание модельной внешности и вульгарного стиля, свойственного женщинам из рабочей среды — крашеные волосы, прическа с начесом, длинные крашеные ногти, слишком яркий макияж, — все это создавало впечатление, что она бимбо. Но то было неверное представление. Пусть Сэнди университетов не кончала, но она была умна, сердечна и преданна своей семье. Гарри чертовски повезло с женой. Сэнди до сих пор несколько дней в неделю работала в конторе на одной из станций техобслуживания, принадлежавших Гарри. Хотя могла бы не работать: Гарри купался в деньгах, постоянно находясь на гребне волны нескончаемого экономического бума. Что и говорить, счастливчик его двоюродный брат.

Внезапно Гектора охватило волнение, будто электрический разряд пронзил все его существо от кончиков пальцев на ногах до кончиков волос. Его взгляд метнулся к калитке, отделявшей задний двор от подъездной аллеи. Где она? Почему до сих пор не приехала?

— Чем же тебе нравится его игра? — не унимался Гэри, словно пес, вцепившийся в кость. Он в упор смотрел на Сэнди. Та покраснела под его яростным взглядом, не зная, как реагировать на его вопрос: может, он насмехается над ней? По мнению Гектора, Гэри, скорее всего, был искренен. Тот был не из их среды, поэтому Гектор старался держаться от него на расстоянии и всегда избегал любых конфликтов с ним. С Гэри он никогда не вел светских бесед, не допускал фривольности в разговоре с ним, ибо в вопросах Гэри, даже самых невинных и безобидных, ему всегда чудилась скрытая угроза. Гэри с недоверием относился к их кругу, это было очевидно.

Сэнди от растерянности утратила дар речи. Гектор положил руку ей на плечо, и она вдруг вскинула голову, игнорируя Гэри, посмотрела на Риса:

— На мой взгляд, вы замечательно сыграли в прошлогодних сериях, в тех, где вас ошибочно арестовали, обвинив в убийстве Сиобана. — В ее улыбке теперь сквозило кокетство. — Я сама даже почти поверила, что это вы его убили.

Боже Всемогущий. Неужели она и в самом деле смотрит эту фигню?

Гэри кивал, будто осмысливая ее слова. Потом повернулся к актеру, смерил его взглядом, обратив внимание и на его непарадную, но дорогую ковбойскую рубашку из хлопчатобумажной ткани отменной выделки, и на его черные джинсы, и на пряжку ремня с эмблемой в виде флага конфедератов.

— Застрелил человека в Вермонте, да? Просто чтоб посмотреть, как тот умирает?

Гектор не выдержал и громко расхохотался. Он был уверен, что Анук возмущена, но оценила прикол и пытается подавить предательскую улыбку. Гэри был мерзавец, но мерзавец умный. Гектор видел лишь отдельные эпизоды этой «мыльной оперы», всегда краем глаза, если телевизор зачем-то был включен во время показа очередной серии, но ему хватило и нескольких фрагментов, чтобы понять, что Рис никогда не достигнет высот в актерском мастерстве. Он был второсортным Хоакином Фениксом[23] в роли Джонни Кэша[24]. Ему бы рекламировать туристические агентства или фирмы, предлагающие услуги по ремонту домов, — на большее он не способен. Ха, и впрямь вермонтец, с Вермонтом Гэри попал в самую точку. От молодого актера за версту несло частными школами, питательными завтраками поры детства и юности и роскошью восточных пригородов.

Но у Риса хотя бы хватило приличия покраснеть.

— Что-то я не поняла.

— Это строчка из песни Джонни Кэша[25], — объяснил Гектор Сэнди.

— Все равно непонятно.

Гэри наклонил бутылку с пивом в сторону Риса:

— Я просто отдаю должное мятущемуся художнику среди нас.

Неужели амфетамин обострил все его чувства? Гектор почувствовал, как Анук напряглась, приготовилась броситься на защиту своего приятеля. Молниеносная, грозная, как акула.

— Гэри тоже мятущийся художник. Самый мятущийся среди нас.

— Я обычный пахарь, Анук, — буркнул Гэри. — Ты же знаешь.

— Это его основная работа, — выражение лица Анук было одновременно невинным и беспощадным, — Гэри считает, что быть солью земли западло. Он у нас настоящий художник, виртуоз.

Она была как Клеопатра и аспид в одном лице — спокойная, невозмутимая, но слова ее жалили больно. Давным-давно, когда Рози познакомила их с Гэри, тот представился художником. Гектор был уверен, что Гэри уже многие годы не брал в руки кисть. И слава богу. Художником он был хреновым.

Слова Анук и впрямь попали в цель. Гэри нахохлился, вот-вот взорвется. Гектор наблюдал всю сцену будто со стороны. Ждал, когда конфликт достигнет критической точки и Гэри потеряет самообладание. Ни одна вечеринка не обходилась без словесной перепалки между Гэри и Анук. Отец Гектора, ни на кого не обращая внимания, переворачивал отбивные и колбаски. Я — сын своего отца, думал Гектор, не хочу вмешиваться. Просто не хочу вмешиваться.

Ему пришлось спуститься на землю. Из дома вновь понеслись истерические вопли.

— По-моему, это опять твой ребенок, — с ледяной улыбкой произнесла Анук, отворачиваясь от Гэри.

Хьюго схватил пульт от компьютерной игры и разбил его о журнальный столик. Черный пластиковый корпус был сломан, поверхность стола из красного камедного дерева рассекал безобразный молочный разрез. Адам, как ни странно, не плакал и не злился. Он в изумлении таращился на испорченные вещи, будто не веря своим глазам. Рози обнимала Хьюго. Тот вжался в ее грудь, словно стремился укрыться в ней, спрятать лицо от окружающих. Рокко смотрел на Хьюго и Рози. Взгляд у него был тоже удивленный, но и злобный — точно как у Гарри; все они были дети своих отцов, могли сорваться в любую минуту. Мальчики помладше, напуганные витавшей в воздухе грозой, смотрели в пол. Девочки вышли из комнаты Мелиссы и молча стояли в дверном проеме. Напуганная, ничего не понимающая Соня тихо всхлипывала. Гектор, войдя в дом, встал позади Айши и Элизабет.

Его мать, с ножом в одной руке и шампуром для сувлаки[26] в другой, остановилась у него за спиной:

— Видишь, к чему приводят ваши дурацкие компьютерные игры? От них одни неприятности.

Гнев залил лицо Адама.

— Неправда, яя[27], мы просто играли. — Он сердито ткнул пальцем в сторону Хьюго, который все еще прятался в объятиях Рози: — А он проиграл, потому что не умеет играть.

— Он ведь маленький, — выпалила Рози. — Ему не терпится научиться, чтобы играть с вами. Почему вы не объяснили ему, как играть?

— Его накажут?

Гектор покачал головой, предостерегая Рокко. Мальчик проигнорировал его знак:

— Он сломал пульт. Его надо наказать.

— Он не нарочно.

На щеках Рокко выступил гневный румянец.

— Так нечестно.

Гектор заметил, что в комнату тихонько проскользнула Сэнди. Она пришла призвать к порядку сына, и тот убежал в комнату кузена. Адам быстро глянул на взрослых — отец и сын встретились глазами, Гектор едва заметно кивнул — и поспешил следом за братом. Соня заплакала, ее мать кинулась успокаивать девочку. Айша и мать Гектора пытались увести девочек в комнату Мелиссы. Сэнди продолжала ругать сына. Гектор повернулся и пошел прочь. Ему хотелось встряхнуть Рози, глаза бы на нее не смотрели. Как же достали его эти дети. Пусть женщины с ними разбираются.

Гэри все так же стоял неподалеку от жаровни. В руке он держал новую бутылку пива, лицо его было сердито.

— Что случилось?

В ответ на вопрос Анук Гектор лишь пожал плечами. Она обратилась к Гэри:

— А ты что в дом не пошел?

Гектор понял, что Гэри выдохся: у него дрянная работа, он сам себе не хозяин, его измучили заботы о семье. Анук понятия не имела, как ему тяжело.

— Пусть Рози сама разбирается. Это она его балует, пусть и разбирается… — Его голос смягчился, в нем сквозила печаль. — Ты права, Нукс, нельзя мне иметь детей. Плохой я отец.

— Глупости говоришь. Ты очень хороший отец. Твой сын тебя любит. — Манолис взял с жаровни обуглившуюся колбаску и протянул ее Гэри. Гектор стоял рядом с отцом, их тела соприкасались. Он был гораздо выше Манолиса. А ведь было время, когда он считал отца великаном.

— Давай помогу, папа, — вызвался он по-гречески.

— Уже почти готово. Иди скажи маме.

На кухне женщины доставали тарелки и бокалы, мешали салаты. Лицо у Рози было заплаканное, у сына, присосавшегося к ее груди, тоже.

— Отец сказал, мясо готово. Можно приниматься за еду.

В гостиной мальчики, растянувшись кто на диване, кто на полу, смотрели DVD-фильм. «Человек-паук». Гектор не знал, как удалось усмирить их гнев, но предположил, что, вероятно, Айша постаралась.

— Выключайте, — велел он. — Пора есть.

Мальчики повиновались. Неожиданно сознание Гектора зафиксировало смену музыкального ритма, чувственные переборы бас-гитары. Это была мелодия из его прошлого, песня, которую последний раз он слышал много лет назад — еще до рождения детей, еще до того, как у него появилась седина в волосах и на груди. Пела Нене Черри[28]. Кто-то поставил другой компакт-диск. Наверно, Анук. Правильный выбор, подумал он.

Это было настоящее пиршество. Телячьи отбивные на гриле, сочный бифштекс из вырезки. Тушеные баклажаны с томатом и кусочками размягченного сыра «фета». Дал из черных бобов и приготовленный в духовке плов со шпинатом. Салат из свежей капусты, моркови и лука; греческий салат с маленькими круглыми помидорчиками и тонкими ломтиками «феты». Картофельный салат с кориандром, сочные королевские креветки. Гектор и не подозревал, какую бурную деятельность развили женщины на кухне. Его мать принесла пастичо[29], Айша приготовила мясо барашка в соусе карри, приправленном кардамоном, вместе они приготовили двух жареных цыплят и сбрызнутый лимонным соком жареный картофель. В числе других блюд были цацики[30] и луковаый чатни[31], ароматная розовая тарамосолата[32] и жаренный на гриле красный перец с очищенной шкуркой, залитый оливковым маслом в смеси с выдержанным виноградным уксусом[33]. Гости выстроились в очередь за тарелками и столовыми приборами, дети сидели за журнальным столиком. Разговоры стихли, все увлеченно ели и пили, время от времени расхваливая кулинарные способности его жены и матери.

Гектор лениво пробовал каждое блюдо, но вкуса не чувствовал. Амфетамин все еще «гудел» в его организме, и все, что он ни клал в рот, на вкус казалось сухим и пресным. Но он был горд за свою жену: она постаралась на славу. Он услышал, как хлопнула дверца машины, и нетерпеливо вскинул голову, по шагам пытаясь определить количество прибывших гостей. Потом вскочил на ноги и поспешил открыть дверь, ведущую на веранду. Таша чмокнула его в щеку. Между Конни и ее тетей было мало сходства. Таша была маленькая, коренастая, с темными прямыми волосами. На Конни был балахонистый синий свитер, скрывавший почти всю ее фигуру. Гектор шагнул к ней, собираясь поцеловать ее в знак приветствия, но она отпрянула, налетев на шедшего за ней стеснительного подростка. Поначалу Гектор не узнал мальчика, но потом сообразил, что это сын Трейси, санитарки из ветеринарной клиники Айши. Прыщавый, он был само воплощение робости и застенчивости, его глаза прятались под козырьком надвинутой низко на лоб сине-красной бейсболки. Гектор машинально пожал мальчику руку, а сам не сводил глаз с Конни. Она тоже смотрела на него. В ее взгляде читался вызов, отчего его бросило в жар.

Он повел прибывших на кухню.

— Здесь горы еды, — сказал он. — Так, давайте положу вам чего-нибудь.

— Они сами себе положат, а ты организуй напитки. — Айша по очереди поцеловала всех троих.

Подросток густо покраснел, прыщи на его лице стали пунцовыми.

— Где твоя мама, Ричи?

— Трейс не смогла приехать, — ответила за мальчика Таша. — У нее гостит сестра из Аделаиды.

— Так я же сказала Трейси, чтоб приезжала вместе с ней. Еды и напитков здесь больше чем достаточно. Родители Гектора уж постарались.

Ричи пробормотал что-то почти беззвучно, и наступило неловкое молчание. Прокашлявшись, он начал опять. Короткими предложениями. Смущенно. Скороговоркой.

— Она только на одну ночь. Потом к друзьям, в Лейкс-Энтранс. Только на одну ночь. Им с мамой надо поговорить.

Айшу позабавили его почти бессвязные объяснения, но она, не показывая, что ей смешно, ласково улыбнулась мальчику, и тот неожиданно просиял, глядя на нее.

— Ну, я рада, что вы здесь. — Айша повернулась к Гектору: — Так что у нас с напитками?

Ричи выбрал фруктовый сок, Конни смущенно попросила пиво. Гектор глянул на тетю девушки, но Таша, казалось, не обратила внимания на слова племянницы. Он вновь посмотрел на Конни. В ее натянутой улыбке сквозило разочарование. Гектор понял, что допустил ошибку, пытаясь заручиться соизволением ее тети.

Взглядом он следил за Конни. Наблюдал, как она накладывает еду на тарелку, как едва заметно сокращаются мышцы ее горла, когда она потягивает пиво. Она ела изящно, медленно, но с видимым наслаждением, получая удовольствие от вкусной еды. Небрежным движением вытерла рот, даже не заботясь о том, что на нее, возможно, кто-то смотрит. Ричи ел со смаком, через несколько минут его губы и подбородок блестели от жира. Внезапно в Гекторе проснулась ревность. Конни и Ричи перебрались в глубину сада и теперь сидели на бордюре из серо-голубого камня, выложенного по краю огорода. Они ели и пили в молчании, под большим фиговым деревом. Ревность угасла так же быстро, как и вспыхнула. Сын санитарки ему ничем не угрожал. Тот все еще находился в тисках смятения, свойственного отрочеству; это проявлялось во всем, что он делал. Мальчик был светленький, как и его мать, с веснушчатой кожей. Настанет день, и он превратится в замечательно красивого мужчину. У него тонкие выразительные черты, широкие скулы и обаятельные добрые глаза. Но бедняга пока еще не догадывался о своих перспективах. Гектор сунул в рот сигарету. Ари тоже курил. И тоже лишь ковырялся в еде. Да и Линна ела без аппетита. Гектор улыбнулся ей, она виновато поморщилась.

— Все очень вкусно, — шепнула она. — Просто я не голодна.

Гектор сел рядом с ней на одеяло. Ее глаза — их разрез свидетельствовал о том, что среди ее предков были бирманцы, — озорно блестели.

Гектор щелкнул ее по носу:

— А я знаю, почему ты не голодна.

Она хмыкнула и посмотрела вслед Деджану. Тот пошел за добавкой.

— Деджа ничто не остановит.

Деджан ел жадно и помногу. На работе они часто пошучивали над его прожорливостью — «не в коня корм». Хотя годы берут свое, думал Гектор, глядя на своего друга. И подбородок у него отяжелел, и животик появился. Или ему это только кажется?

Закурив сигарету, Гектор дал себе слово, что непременно бросит курить и опять начнет плавать. Он знал, что Конни, вероятно, не сводит с него глаз, что она тоже хочет закурить. Он умышленно не смотрел в ее сторону.

Когда его мать начала убирать грязные тарелки, Гектор увидел, что Рави поднялся и пошел в дом. Через несколько секунд он вновь появился. За ним змейкой, как в танце конга[34], бежали дети. Адам, хохоча во все горло, первым бежал за дядей. Если б сознание Гектора не было затуманено «спидом», возможно, его следующая мысль причинила бы ему боль: Адам любит своего дядю всею душой, так, как никогда не будет любить меня. Так, как никогда не смогу полюбить его я.

— У нас нет воротцев, дядя Раф.

— А ты напряги свое воображение, амиго. Где ведро?

Сава и Адам помчались в гараж, откуда Адам, торжествующий, вскоре выскочил с зеленым ведром. Следом бежал Сава со старой поцарапанной детской битой для игры в крикет, местами тронутой зеленой плесенью оттого, что ее слишком часто зимой оставляли мокнуть под дождем. Эта крикетная бита принадлежала Гектору, когда он был мальчишкой. Мелисса, поискав по кустам, принесла теннисный мячик. Рави быстро, со знанием дела, разбил детей на две равные команды. Взрослые переместились в дом. Гектор, держа в руках стопки грязных тарелок, оглянулся и увидел, что Конни и Ричи забрались на фиговое дерево, наблюдая, как дети занимают свои позиции. На кухне Айша начала варить кофе.

— Нет! Нет нет нет нет нет! — Казалось, ребенок потерялся в этом слове; казалось, весь мир потонул в этом визжащем коротком отрицании. — Нет нет нет нет нет!

Кричал Хьюго. Теперь уже все, насколько мог судить Гектор, знали, что так вопить может только Хьюго. Мужчины кинулись во двор, будто решили, что вопли ребенка как-то связаны с нарушением правил игры и потому они обязаны рассудить спор. Хьюго неуклюже колотил битой по земле. Ему приходилось держать ее двумя руками, но хватка у него была железная. Отнять биту у него было невозможно. Рави пытался утихомирить мальчика. Рокко, стоявший за воротцами, хмурился.

— Успокойся, Хьюго, ты не выбыл.

— Выбыл, — стоял на своем Рокко. — Он заблокировал мяч ногой.

Рави улыбнулся ему:

— Заблокировал? Он слова-то такого не знает.

Гэри выскочил с веранды и направился к сыну:

— Пойдем, Хьюго, я объясню, почему ты выбыл.

— Нет! — Такой же пронзительный крик. Вид у мальчика был агрессивный; казалось, он сейчас ударит отца битой.

— Положи биту.

Хьюго не шелохнулся.

— Сейчас же!

Тишина. Гектор осознал, что он затаил дыхание.

— Ты выбыл, Хьюго. И не порти игру. — Рокко попытался вырвать биту из рук мальчика. Тот с воплем метнулся в сторону, а потом, отклонившись назад, занес биту над головой. Гектор оцепенел. Сейчас он ударит его. Треснет Рокко этой чертовой битой.

В ту же секунду, как Гектор перевел дух, Рави подскочил к мальчикам, Гэри свирепо выругался, а Гарри протиснулся мимо всех, схватил Хьюго и поднял его высоко в воздух. От неожиданности мальчик выронил биту.

— Отпусти, — заорал Хьюго.

Гарри опустил его на землю. Лицо мальчика потемнело от ярости. Он размахнулся ногой и со всей силы ударил Гарри по голени. «Спид» бурлил в крови Гектора, волосы на затылке встали дыбом. Он увидел, как его двоюродный брат, рассекая ладонью воздух, вскинул руку, увидел, как его открытая ладонь опустилась на лицо мальчика. Звук пощечины эхом разнесся по всему двору, треском огласил сумерки. Мальчик, задрав голову, в шоке смотрел на своего обидчика. Воцарилась звенящая тишина. Казалось, Хьюго не мог взять в толк, как поступок стоявшего перед ним мужчины и боль, которую он начал чувствовать, соотносятся одно с другим. Безмолвие была нарушено. Лицо мальчика скуксилось, но на этот раз он не заревел в голос: слезы тихо покатились по его щекам.

— Тварь, животное! — Гэри налетел на Гарри, чуть не сбив его с ног.

Раздался крик. Рози, растолкав мужчин, подхватила свое дитя на руки. Вдвоем с Гэри они кричали и ругались на Гарри. Тот, и сам ошеломленный случившимся, прижался спиной к стене гаража. Дети таращились, словно завороженные. Лицо Рокко сияло от гордости. Гектор почувствовал, как Айша встала рядом с ним, и понял, что, как хозяин, он обязан что-то предпринять. Но он не знал, что делать. Он хотел, чтоб вмешалась его жена, потому что она будет спокойна, беспристрастна и справедлива. А он не в состоянии судить объективно. Он не мог позабыть то пьянящее волнение, что охватило его, когда звук пощечины отозвался в его теле. Его будто током ударило, огнем опалило, залихорадило; он почти возбудился. Почти жалел, что это не он дал пощечину Хьюго. Он был рад, что этот гаденыш наказан, рад, что тот плакал, был потрясен и напуган. Гектор увидел, что Конни спрыгнула с дерева и быстрым шагом направилась к плачущей матери и ее ребенку. Он не мог допустить, чтобы она взяла на себя всю ответственность. Он подбежал к своему кузену и разгневанным родителям мальчика и встал между ними:

— Так, все идем в дом.

Теперь Гэри обратил весь свой гнев на него. Его лицо исказилось до неузнаваемости, он зашипел, брызгами слюны обдавая щеку Гектора:

— Нет, никуда мы не пойдем.

— Я звоню в полицию. — Рози стиснула кулаки.

Гарри вышел из оцепенения и заорал в бешенстве:

— Давай звони. Я тебя не держу.

— Ты ударил ребенка, приятель. Ребенка!

— Твой ребенок это заслужил. Но я не его виню. Я виню его чокнутых родителей.

Конни тронула Рози за плечо. Рассерженная женщина резко повернулась к ней.

— Нужно привести его в порядок.

Рози кивнула. Все, кто был на веранде, расступились, пропуская в дом Конни и Рози с сыном. Хьюго все еще всхлипывал.

Гектор повернулся к двоюродному брату:

— Думаю, тебе следует уехать.

Гарри рассвирепел, но Гектор быстро сказал ему по-гречески:

— Он слишком много выпил. Сейчас ты его ни в чем не убедишь.

— Что ты ему говоришь?

Лицо Гэри было перед ним, нос к носу. Гектор ощутил едкий запах его пота и смрад перегара.

— Я просто сказал, что Гарри следует уехать домой.

— Никуда он не поедет. Я вызываю полицию. — Гэри достал из кармана мобильный телефон и вытянул его в руке. — Видите? Я вызываю полицию. Вы все свидетели.

— Это можно сделать позже, — дрожащим голосом сказала Сэнди, подступая к Гэри. — Я дам тебе наши координаты. Хочешь выдвинуть против нас обвинение, дело твое. Но сейчас, думаю, нам всем лучше отправиться по домам и заняться своими детьми.

Она заплакала.

Вид у Гэри был агрессивный. Он фыркнул, словно собираясь излить весь свой гнев на Сэнди. Рокко молча подошел и встал рядом с матерью. С вызовом во взгляде он посмотрел на Гэри.

— Зачем ты живешь с этим ублюдком? — тихо спросил тот у Сэнди. — Он тебя тоже бьет?

Гектор стиснул плечо кузена.

— Мой муж — хороший человек.

— Он ударил ребенка.

Сэнди промолчала.

— Говори свой адрес.

Она покачала головой.

— Я дам наш телефон.

— Мне нужен адрес.

Подошла Айша.

— Гэри, у меня есть все координаты. Сэнди права, езжайте домой. — Она положила руку ему на плечо, и это, как ни странно, его успокоило.

Гектора захлестнула любовь к жене. Айша точно знала, что делать, всегда. Ему хотелось поцеловать ее в шею, просто прижать к себе. К матери подошла Мелисса, она тоже плакала. Айша взяла дочку за руку. Подошел Адам, встал рядом с ним. Гектор взял сына за руку.

Какого черта я делаю? Зачем рискую всем, что у меня есть, всем, чем наградил меня Господь? Влажная ладонь сына будто приклеилась к его коже.

Гектор резко выпустил руку сына и вошел в дом.

Когда он проходил мимо матери на кухне, она шепнула ему по-гречески:

— Твой брат не был неправ.

— Шш… Коула, — предостерег ее его отец. — Не поднимай шум.

Вид у его отца был испуганный. Или, возможно, он просто устал от этого нового мира.

Гектор вошел в свою спальню и застыл на месте. Хьюго сосал грудь Рози. Конни сидела рядом, гладила мальчика по голове.

— Даже не верится, что это чудовище ударило его. Я никогда не бью Хьюго, никто из нас пальцем его ни разу не тронул. Ни разу.

Гектор почувствовал на себе взгляд Хьюго.

Тот выпустил сосок изо рта, отстранился от матери:

— Никто не смеет прикасаться ко мне без моего разрешения.

Голос у него был пронзительный и уверенный. Интересно, где он слова-то такие узнал? От Рози? В детском саду? Услышал по телевизору, будь он проклят?

— Да, детка, все верно. — Рози поцеловала сына в лоб.

А пинать других разве можно? Или бить других детей? Кто тебе позволил распускать руки и ноги?

— Да, — энергично кивнула Конни в знак согласия. — Ты прав, Хьюго. Это никому не позволено.

Она была так молода. У него это внезапно вызвало неприязнь.

— Гэри готов ехать домой.

Рози взяла с кровати свою сумочку, взяла на руки Хьюго и прошла мимо Гектора. Они не обменялись ни словом.

Гектор закрыл дверь, оставшись наедине с Конни. Он не хотел ее обижать, но не знал, как донести свою мысль, не причиняя ей боль.

— Мы больше не можем видеться. Во всяком случае, так, как раньше. Ты понимаешь?

Конни, шмыгая носом, смотрела в сторону.

— Даже не верится, что он ударил его. Каким же мерзавцем нужно быть, чтобы ударить ребенка.

Гектор поражался себе. Как можно так бездарно рисковать своим счастьем? Теперь ему это было ясно. Он не хотел видеть ее в своей спальне, в своем доме. Хотел, чтоб она ушла из его жизни.

— Ты понимаешь? — Его тон смягчился.

— Конечно. — Она по-прежнему не смела посмотреть на него.

— Ты особенная, Конни. Но я люблю Айшу.

— Думаешь, я не знаю? — с жаром отвечала она, задрожав. — Мне противно, что мы обманываем ее. — Она судорожно вздохнула. — Это… — Конни подбирала подходящее слово. — Это отвратительно.

Она была так молода, все преувеличивала. Ему хотелось выпихнуть ее из спальни, из своей жизни. Что с нее взять? Бестолковая девчонка. Ребенок.

— Прости.

Ты никому не скажешь? Ужас разоблачения терзал его многие месяцы, постоянно, даже в минуты наиполнейшего счастья. Он представлял, как его покрывают позором — полиция, развод, тюрьма, самоубийство.

Конни прочитала его мысли:

— Никто не знает.

— Прости, — повторил он.

Она не смотрела на него. Болтая ногой, теребила губами прядь волос. Ребенок, сущий ребенок.

Она что-то тихо произнесла, он не расслышал:

— Что?

На этот раз она посмотрела на него. Взгляд у нее был ядовитый.

— Я сказала, что у тебя безобразные руки. Волосатые. Ты похож на гориллу.

Гектор опешил. И едва не расхохотался. Он сел на кровать рядом с ней, но так, чтобы их тела не соприкасались.

— Конни, по большому счету, между нами ничего не было.

Она вздрогнула. Запах ее духов, сладкий, приторный, щекотал ему нос. Такими духами пользовались юные девушки. Ему хотелось дотронуться до нее, погладить ее по волосам, поцеловать еще раз. Но он не смел даже намекнуть, что она ему небезразлична. Теперь любой подобный жест с его стороны выглядел бы отвратительно. Он глянул в зеркало, на мужчину и ребенка, сидящих рядышком на кровати. И она в это самое мгновение тоже посмотрела в зеркало. В ее взгляде читались мольба и мука, и он, почти против своей воли, не желая причинять ей боль, качнул головой.

Конни вскочила с кровати, рывком распахнула дверь и вылетела из комнаты. С минуту он сидел неподвижно, испытывая лишь облегчение. Он порвал с ней, положил конец их отношениям. Гектор закрыл за Конни дверь и вновь опустился на кровать. Грудь сдавило, будто кто-то веревкой перетянул его легкие. Он пытался вздохнуть и не мог. Он понимал, что не надо паниковать, что это не сердечный приступ, с сердцем У него все в порядке, надо только вздохнуть. Чертова глотка, почему не открывается? Он обливался потом, не видел своего отражения в зеркале. Его там нет, где он? Где он, черт возьми?

Захрипев, он повалился на пол, содрогнулся и наконец-то втянул сладостную жизнь в горло и легкие. Он раскачивался, вспоминая, как нужно дышать. Носовым платком вытер лицо и шею, нашел свое отражение в зеркале. Лицо у него было бледное, глаза — красные. Распухший седой старик. Гектор осознал, что плачет. Последний раз он плакал в далеком детстве. Он помассировал грудь. Я изменюсь, пообещал он себе. Изменюсь.

Когда Гектор снова вышел из дома, во дворе был один только Ричи, все так же сидел на ветке фигового дерева. Гэри, Рози и Хьюго уехали. Остальные гости молча собирали свои вещи, тихо прощались друг с другом и с хозяевами. У Линны, Деджана и Ари Гектор поинтересовался, куда они отправляются. Те сказали, что, наверно, в какой-нибудь бар на Хай-стрит — выпьют еще, может быть, потанцуют. У него было такое чувство, что он полностью утратил всякую связь с ними, что он отрезан от их холостяцкой бездетной жизни.

Вернувшись в дом, он увидел, что Гарри разбит, едва не плачет. Это было невыносимое зрелище. Ярость всколыхнулась в нем. Он был рад, что Гэри с Рози уже уехали. Сейчас он не смог бы общаться с ними, притворяться их другом и выражать им свое участие. Рокко стоял рядом с отцом, почти вплотную. Сэнди на прощание поцеловала Гектора и Айшу, но до машины их проводили его родители. Гектор стиснул руку двоюродного брата, но он не знал, чего ждет от него Айша, на чьей она стороне. Его родители, он был уверен, провожая Гарри до машины, будут утешать его по-гречески; их гнев будет направлен против проклятых австралийцев. Гектор был солидарен с ними, но он понятия не имел, что думает по этому поводу Айша. Он страшился предстоящего спора с ней.

Во дворе Конни окликала Ричи.

Мальчик не реагировал на ее призывы. Гектор закурил, предложил сигарету Таше.

Она обняла его одной рукой:

— Мне очень жаль.

— Чего?

— Что все кончилось так плохо.

Гектор пожал плечами.

Ричи смотрел назад. Его взгляд был устремлен на улицу, на крыши домов.

— Отсюда я вижу твой дом, — крикнул он Конни.

— Спускайся, Ричи, — спокойно велела Таша.

Мальчик спрыгнул с дерева. Гектор закрыл глаза, думая, что сейчас услышит хруст костей, но Ричи приземлился на ноги, оступился и выпрямился. Улыбаясь во весь рот, он добежал до веранды и резко остановился перед Гектором:

— Все было здорово. Еда потрясающая.

Потом так же внезапно покраснел и шагнул назад.

Гектор не знал, что сказать в ответ, но, на его счастье, в дверном проеме появилась Айша:

— Спасибо, Ричи. Но, думаю, вечер окончен.

— Мы поможем вам убраться.

— Не беспокойся, Таша, мы сами управимся.

Конни, не глядя на него, вяло пожала ему руку. Зато Айшу крепко обняла. Гектор смотрел в темноту. Только когда машина Таши тронулась с места, он перевел дух. Привлек к себе Айшу. Она ничего не сказала, но прислонилась к нему. Он крепче обхватил ее за талию. Волосы ее пахли дымом и лимонным соком. Он был рад, что они могут вот так стоять вдвоем и молчать. Но он сам нарушил мгновение блаженного покоя, когда ему пришлось затушить сигарету.

Айша отстранилась от него:

— Пойду уложу детей.

— Еще рано.

— Я хочу, чтоб они легли спать.

— Сегодня же суббота.

— Прошу тебя, Гектор, помоги мне.

Он колебался, желая оттянуть неизбежный разговор, желая продлить эти благостные минуты непринужденного молчания.

— Ну, что скажешь?

— Зла не хватает.

— На кого?

Ее глаза сердито блеснули.

— На твоего кузена, разумеется.

— А я его не виню.

— А если бы это был твой ребенок!

Но это был не их ребенок, с их ребенком такого никогда бы не случилось. Хотя это не его заслуга, отнюдь. Это заслуга его жены. Она была потрясающей матерью. Айша настороженно наблюдала за ним, готовилась к спору. И он вдруг обрадовался, что его сознание замутнено наркотиками. Он не хотел ссориться — сейчас ему не хватало ни злости, ни уверенности в своей правоте. А Айша, он видел, рвалась в бой. Ей не терпелось оскорбить Гарри, смешать его с грязью, отчасти потому, что Гарри был его родственником. Сам он даже не заметил, как уехал Рави, и только теперь до него вдруг дошло — как можно быть таким идиотом? — что в какой-то степени эта вечеринка была устроена в честь приезда ее брата.

Глаза Айши задорно блестели, правый кулак сжат. А он мог думать только о том, как бы соблазнить ее.

— Да, действительно, — тихо согласился он. — Гарри не имел права бить чужого ребенка.

Его ответ застал ее врасплох. Ему даже показалось, что тень разочарования скользнула по ее лицу. Она разжала кулак.

— Нет, не имел, — смягчаясь, с запинкой произнесла она.

— Иди укладывай детей, а я начну убирать.

Загружал он посудомоечную машину в приподнятом настроении; ему хотелось танцевать. Желая послушать что-нибудь легкое и одновременно серьезное, он поставил на кухонном стереопроигрывателе диск Бенни Гудмена. Насвистывая, закрыл посудомойку и принялся вытирать столы.

— С чего ты такой радостный? — В дверном проеме, подбоченившись, стояла Айша. Она не улыбалась.

Пританцовывая, он подошел к ней, поцеловал ее в губы:

— Потому что у меня есть ты, детка.

И это было чертовски верно. Он не кривил душой. Гектор обнял жену, стиснул ее ягодицы. Стал целовать ее глаза, щеки, мочки ушей. Крепче прижал ее к себе.

— Они еще не спят.

— Плевать, — шепнул он. Возбужденный, он взял одну ее руку и положил на свой пах. Она рассмеялась, и ему сразу вспомнилась Конни. Он закрыл глаза, а ведь надеялся, что Конни навсегда исчезла из его воображения. Но, разумеется, она не исчезла. Он отдался на волю своих фантазий. Расстегнул на жене ремень, спустил с нее юбку, погладил ее живот, перенес руки на груди. Не разжимая век, он вспоминал, как ласкал Конни, поглаживая мягкие редкие волоски на ее лобке.

— Презерватив мне не нужен, нет?

Айша качнула головой.

— Обойдемся, — шепнула она ему на ухо. Он сладостно поежился. Ее шепот, дыхание проникали в него, растекались по телу, волны эйфории снова и снова захлестывали его. — Пойдем в спальню.

Не отвечая, он поднял ее руки вверх и поцеловал ее в шею. Задрал на ней блузку, заключил в ладони ее груди, стал их целовать. Она попыталась отстраниться от него, он не позволил. Его губы сомкнулись вокруг одного затвердевшего соска. Он стал облизывать его, покусывать. Айша вскрикнула от боли, и он неохотно остановился. Выпрямился, посмотрел ей в лицо, и они оба вдруг рассмеялись. Интересно, слышат ли их дети? — промелькнуло у него в голове. Он расстегнул молнию на джинсах, вытащил из трусов свой член и ощутил запах сладострастия, исходивший от Айши. Он сунул в нее палец, она застонала, он стянул вниз джинсы и овладел ею. Прямо так, стоя. Ее юбка пузырится у лодыжек, его джинсы спущены до колен, они оба стонут, благодаря наркотику ему удается долго сохранять состояние возбужденности, не достигая оргазма. Их половой акт длится целую вечность. Наконец он издал экстатический вопль. Айша, смеясь, ладонью закрыла его рот. Не вынимая из нее чуть обмякший член, он продолжал двигаться по инерции, шепча ее имя, нашептывая ей слова любви. Она охнула, а потом стала пылко целовать его, впиваясь в его губы. Его глаза были по-прежнему закрыты, ему хотелось остаться в ней. Он изгнал из головы все мысли о Конни — теперь, когда кончил. Не раньше, раньше не мог. Еще минуту назад они обе сливались в его фантазиях — его жена, Конни, их тела, их влагалища, кожа той и другой. Он любил одновременно двух женщин и каждую в отдельности. Айша шевельнулась, его член выскользнул из нее. Широко улыбаясь, они привели себя в порядок.

Айша пошла проверить детей и вскоре вернулась:

— Кажется, спят.

Давненько он не видел ее такой сконфуженной.

— Мы вели себя тихо.

— Ничего подобного. — Она подошла к кухонной раковине и принялась счищать в мусорное ведро остатки салатов.

Он приблизился к ней сзади, крепко обнял ее:

— Позволь мне. Я сам все уберу.

— Вместе уберем.

— Нет, я сам, — твердо сказал он. Наркотик все еще «гудел» в крови, хотя уже и не так бурно, и ему хотелось двигаться, что-то делать. Секс его взбодрил.

— А мне что делать? Спать еще рано.

— Посмотри телик, почитай. А я все уберу.

Он примет валиум, будет ловить кайф отходняка, приводя дом в порядок.

Стоя в его крепких объятиях, она повернулась к нему лицом, посмотрела ему в глаза. Она была спокойна, капельки пота все еще блестели на ее верхней губе. Он слизнул их.

— Что ты скажешь своему кузену?

Ничего.

— Не знаю.

— Гектор.

Она просто произнесла его имя. Но как! Настойчиво, с силой в голосе. Интересно, сумеет он взять ее еще раз, прямо вот здесь, у раковины.

Она повторила его имя.

— Будь добрее к Адаму.

Какого черта? Он разжал объятия, нашарил в кармане сигареты. Открыв раздвижную дверь, он встал в проеме между кухней и верандой. Она последовала за ним, забрала у него сигарету. Он уже и не помнил, когда последний раз видел, как она курит. Это было явно до того, как она забеременела Лисси. Казалось, в этот вечер он вдруг посмотрел на нее и на всю их совместную жизнь другими глазами. Он жалел, что не может исповедаться перед ней, рассказать о том, как он жил последние месяцы, признаться в том, что предал ее, что стал почти равнодушен к ней. Он хотел исповедаться, потому что в эту самую минуту был абсолютно уверен в том, что любит ее, всю, без остатка, любит все, что у них есть. Дом, детей, сад, все еще удобную двуспальную кровать, которая начала проседать посередине, где они на протяжении многих лет всегда спали вместе — их тела сплетены, он ее обнимает, убирает руки только тогда, когда она во сне подтолкнет его, требуя, чтобы он прекратил храпеть. Он не мыслил жизни без нее. Его грудь сдавило, преисполненный решимости, он стиснул кулаки. Он не допустит, чтобы она увидела его страх.

— Я изменюсь, обещаю. Я не буду слишком суров с нашим мальчиком.