Последнее представление

Глава 7. Медвежья княжна

Голова наутро раскалывалась, будто её кочергой огрели. Фауст даже не смог вежливо поддержать редкие фразочки дедка, которые, впрочем, прекратились сразу, как только тот понял, что разговору сейчас не рады. Получив наказ от старшего открыть трофейную бутылку мёда, парень принялся рыться в мешках, чтоб сорганизовать хоть какое-то подобие завтрака. После этого, и правда, стало намного легче жить.

За завтраком Фауст рассказал своему спасителю всё, что произошло в управе. С каждым словом настроение его всё больше портилось, а старик только головой качал.

– Ну и чего ты хочешь-то? – наконец спросил он. – Я ж тебе сказал, что он дурень редкий. Не перед ним тебе надо было отчитываться, а перед головой.

Фауст обхватил колени руками.

– Я ж его жену от смерти спас, – тихо ответил он. – Я один из всех гостей мог это сделать. И не отказал. А он… разве ж можно так с честными людьми?

– Думай-ка лучше не о том, что тебя Эдгар обидел, – посоветовал дед, – а о том, что Лианна твоими силами теперь будет жива и здорова. Разве этого мало?

Мало. Конечно, мало. Живот всё ещё ныл после удара, и под рёбрами сейчас разливался красновато-лиловый синяк. Нет, Фауст не рассчитывал на оплату: в конце-концов, на празднике он и так хорошо погулял и развлёкся. Но похвалы или признания ему очень хотелось.

– А ежели не хочешь больше впросак попадать, – продолжил дед, – так и не работай больше без толпы свидетелей, чтоб было, кому вступиться за тебя. Пирожку-то вчерашнего передай мне, будь так добр.

После разговора пироги со свадьбы в горло совсем не лезли. Фауст начал уже себя ругать за то, что вообще зашёл в Пестовку. Велел бы еды вынести за ограду, и дело с концом. Перед столицей была ещё одна деревня, и он уже начал всерьёз задумываться о том, чтобы в ней только переждать пару ночей, а после выдвинуться в Ивкальг.

– Ну и чего ты скис? – участливо спросил старик. – Слушай, парниш, одна неудача не значит, что теперь тебе делать нельзя ничего. Ты ж как-то добрался уже сюда.

Фауст покачал головой.

– После выхода из дома у меня уже было много бед. Одно радует – скоро столица, и всё это наконец закончится. Что ж меня дёрнуло-то с ребятами разделиться, – плюнул он. – Ехали б сейчас все вместе и горя не знали.

Дед вздохнул и снова хлестнул лошадь. Та держала бодрый шаг, но Минивка была далеко. На ногах до неё, верно, дней десять идти. Старик обещал, что они на телеге приедут в деревню к утру.

За прошедший день они говорили мало. Похоже, все общие темы закончились ещё на празднике, а отвлекать возничего играми и развлечениями всё ж не стоило. Да и из головы у Фауста никак не шёл вчерашний вечер, угрозы жениха и насмешки толпы. Настроения на весёлый праздник для Минивки у него уж точно не было. На ночь они даже останавливаться толком не стали: несколько раз распрягали кобылку, чтоб та поспала и отдохнула, а потом продолжали путь. Но дед не обманул: когда встало солнце, на горизонте действительно начали виднеться домики.

– Я почти до самых ворот тебя довезу, – сообщил он, – а дальше уж сам как-нибудь. Мне-то поворот ближайший нужен, не хочу потом возвращаться, уж звиняй.

– Спасибо, – пробормотал Фауст, щурясь от рассветных лучей. – Спасибо большое. Я бы сюда не дошёл сам. Слушай, а как тебя зовут-то?

Дедок рассмеялся.

– Мы ж с тобой не увидимся больше никогда, что за вопрос вдруг? Иса меня звать.

– Фауст, – парень приложил ладонь к груди. – Хочешь чего за помощь, Иса?

Дед попытался было повторить жест, но плюнул и просто помахал рукой.

– Ничего мне с тебя не нужно, парниш. Я вчера со свадьбы и так твоими стараниями деньжат немало увёз, – он подмигнул. – Удачи тебе в городах. И пузо твоё пусть побыстрей заживёт.

– Да, это было бы не лишним, – пробормотал мастер. Едва телега остановилась, он взял свои свёртки и спрыгнул на дорогу. Старик поклонился ему на прощанье и хлопнул кобылку кнутом. Та неторопливо развернулась и зашагала прочь.

Ворота деревеньки выглядели на удивление добродушно и безопасно. Никаких дозорных башен или караульных на входе. Рядом с оградой болтали несколько девушек с корзинами белья – похоже, встретились по пути на речку. Увидев Фауста, они повеселели и помахали ему. Тот чуть криво улыбнулся и поднял руку в ответ. Всё-таки сразу изображать весёлого и добродушного человека не было никаких сил.

Однако сердце его начало очень быстро таять, пока он бродил по деревенским улочкам. Они были такие чистенькие и ухоженные, едва ли не около каждого дома были разбиты клумбы, а у людей, которых он встречал, не было злых или недовольных лиц. Вот что значит, самая далёкая от границы из всей тройки, грустно подумал он. Народ здесь куда лучше живёт и бед почти не знает. Конечно, здесь тоже встречались разрушенные и сожжённые дома, но рядом были отстроены новые, а заброшенные дворы утопали в цветах и были незаметны на фоне светлых улочек. К моменту, когда он добрёл до рынка, он уже был готов устраивать свои концерты прямо сегодня же вечером – однако разумно рассудил, что лучше отдохнуть денёк после дороги.

– Эй, молодчик, чего ищешь? – окликнула его женщина, сидящая около столика с фруктами. – Кажись, не видела тебя здесь раньше.

– Нашёл уж всё, что искал, – очаровательно улыбнулся Фауст и подошёл к ней, – расскажи-ка, какое настроение у людей, и не ожидается ли каких событий в ближайшие деньки?

– Отчего ж не рассказать, – она чуть зарделась. – У нас всё своим чередом, никаких бед, никаких праздников. Обычные летние дни, – женщина чуть улыбнулась. – Со дня на день должен проехать столичный торговый караван, который уезжал во Фратанию. Ярмарку поставим, конечно, они ж столько добра каждый раз везут. А сам чей будешь?

– Сам нездешний, но у вас рад быть, – Фауст покопался в кошеле и отточенным движением пальцев кинул женщине медяк. Та удивилась, но монетку поймала. – Завтра на закате устрою вам такой праздник, которого ты, верно, и не видывала никогда. Любят у вас праздники? – он лукаво улыбнулся.

Она сунула монету в кошель и протянула ему яблоко.

– Любят, молодчик, любят. И ярмарки, и праздники, и музыку с танцами. Ты артист бродячий? А пошто один?

– О, – юноша принял яблоко и чуть поклонился, – я и в одиночку могу такое волшебство показать, что иной столичный театр не сравнится. Спасибо за угощение, милая, а сейчас пойду-ка я дальше Минивкой любоваться.

Он подошёл к каждому торговцу на рынке и лишился таким образом доброй четверти имперских медяков. Латунные симарции Фауст решил никому не показывать, чтоб избежать ненужных расспросов. Ответы торгашей практически не отличались: новостей в деревне и правда не было. Зато он смог очаровать всю женскую половину рынка и потому был уверен, что все поговорившие с ним девицы обязательно придут на завтрашние фокусы.

За рыночной площадью был отличный необжитой лужок с коротенькой травкой: похоже, здесь иногда пасли скот. «Как бы здесь здорово было поставить шатёр», – грустно подумал Фауст, – «и на лютне народу подыграть, чтоб траву всю оттоптали в танцах». Лютни у него не было, а шатёр ехал по неизвестному ему пути на Ромашке. Сейчас парень особенно чувствовал тоску по остальным мастерам.

На исследование деревни у него ушло всё утро. Когда ему задавали вопросы, он старался отвечать уклончиво: очень уж не хотелось повторения опыта Пестовки. Однако народ оказался в массе своей достаточно легкомысленным: коротких ответов и очаровательной улыбки им хватало, чтоб они прекратили беспокоиться по поводу чужака. Когда Фауст зашёл наконец в таверну, чтоб отдохнуть и пополнить запасы, было уже время обеда.

– Вам с ужином али так? – девица с подносами ещё не успела зайти за прилавок и оценивающе оглядела мастера с головы до ног. Тот приосанился и снова надел дружелюбную улыбку.

– Лучше бы с ужином. И ещё на ночь принеси-ка мне чего в дорогу, если получится, – он принялся копаться в свёртках в поисках кошеля. – И в комнаты проводи. Сначала обед, – спохватился он, – а потом проводи.

Девушка вздохнула.

– Мне хозяин не разрешает едой просто так торговать. Давайте я вам на стол просто поставлю побольше, а вы уж унесёте всё сами.

– Конечно, милая моя, – Фауст продолжил рыться в мешке, пока тот не выскользнул у него из рук. – А, вот он где… – пробормотал он, неловко улыбнувшись. Девка наклонилась, чтобы помочь ему собрать упавшие вещи, и покосилась на выпавший лист из Осочьей.

– А это… – начала было она. Юноша быстро сложил бумажку и сунул её в кошель.

– Не важно, – он чарующе улыбнулся и протянул ей два серебряных, – если что останется на сдачу – всё в счёт ночной еды, – девица подняла брови, но монеты приняла.

– Садитесь, где свободно, – велела она, отправляясь в коридоры, – обед сейчас подам.

Фауст присел за небольшой стол напротив входа и принялся в ожидании разглядывать зал. Здешний кабак был куда приличней, чем в Пестовке – высокие потолки, чистые шторы, даже пол был начищен. Здесь-то ему, верно, и постелют на верхних гостевых этажах. Клопы-то покусать не успели днём, но влажные перины ему ой как не понравились.

На улице было людно. Утром он встретил всего нескольких человек, а сейчас за окном было полно народу. Вот и караульные, наконец, подтянулись: не меньше десятка, да на такой узенькой улочке. Почувствовав смутную тревогу от вида дозорных, он отвёл взгляд и принялся рассматривать прилавок с висящими над ним сухими грибами и вялеными колбасами, а после и вовсе задёрнул шторку, чтоб не нервничать. Однако и это его не спасло: дверь в кабак распахнулась, и в помещение вошли, один за одним, шестеро караульных. За ними зашла женщина лет тридцати, богато одетая, с тонкими чертами лица и дорогими украшениями в убранных волосах. Она остановилась в дверях и внимательно оглядела зал, рассматривая каждого посетителя. На Фаусте она задержала взгляд и чуть нахмурилась. Тот, заметив это, вздрогнул и отвернулся обратно к прилавку. Один из дозорных о чём-то тихо беседовал с девицей, которая уже вышла с едой; та кивнула и указала на самый дальний стол.

– Экая важная птица к нам залетела, – тихонько сказала девка, подойдя к Фаусту и расставляя перед ним тарелки. – Весь верхний этаж занять хочет. Вы уж извините, придётся чуть потесниться.

– Да, разумеется, – рассеянно ответил мастер, периодически кидая любопытные взгляды на дальний угол зала. Лицо дамы было ему незнакомо, но вот голову медведя, которая была вышита на её платье, он точно когда-то видел.

– У нас часто останавливаются дворяне, которые пересекают границу, – продолжила девка, – так что не удивление, конечно. Но, всё равно, каждый раз событие, – она улыбнулась. – Хозяин говорит, только ими и живём.

Фауст продолжал слушать вполуха её щебетание, а сам думал только о том, что перед такими зрителями он, пожалуй, ещё свои концерты не давал. Хорошо б странные посетители остались до завтрашней ночи! Верно, кошель ещё горстью золота сможет пополниться. Комната ему, и правда, досталась на сей раз приличнее, сухая и светлая. Фауст сел было записывать в свой дневник произошедшее в Пестовке, но опять помрачнел на середине рассказа, едва перечислил имена виновников торжества. Захлопнув со злости тетрадь, он бросил вещи и вышел из комнаты. Идти всё ещё было тяжело после того удара, тело сутулилось и сжималось при глубоких вдохах. Даже ухоженные цветущие улочки уже не могли улучшить настроение: во всех встречных лицах Фауст почему-то видел то злость и обиду, то насмешки и презрение. Даже вид хихикающих смущённых девиц во дворах вызвал у него не желание подойти и познакомиться с юными красавицами, а чувство вины и собственного унижения. Разумом он понимал, что никто в Минивке не может знать о том, что случилось в соседней деревне два дня назад, но червь сомнений из его сердца никуда не собирался уползать.

Чтобы хоть как-то развеяться от тяжёлых мыслей, мастер прошёл на рыночную площадь, где назавтра собирался встречать зрителей. Все торговцы уже ушли, и пустырь был совсем безлюдным. Тихо вздохнув, Фауст принялся по привычке расчищать от травы место для будущего кострища. Публику надобно будет поставить со стороны торговых рядов для лучшего обзора, а вон за тем дальним камнем как раз можно будет сложить вещи. Он решил не ночевать здесь второй раз, а сразу быть готовым к выходу, чтобы, как только закончилось представление, можно было отправиться до столицы. Очень уж было мучительным ожидание подвоха от каждого встречного. А, чем меньше времени он проведёт на одном месте, рассудил Фауст, тем меньше шансов снова напортачить.

Вокруг площади он бродил до самых сумерек. Иногда ему встречались парочки, которые пришли сюда побыть наедине; при знакомстве мастер говорил о себе настолько общими фразами, насколько вообще можно было отвечать на вопросы, и личный интерес деревенских к нему быстро пропадал. На обратном пути он услышал детский плач во дворе: судя по разговорам взрослых, какой-то мальчишка залез на дерево, упал и сильно ушиб руку. Зажмурившись и вздохнув, Фауст отвернулся и продолжил свой путь к таверне.

***

– Как же я отвратителен, – бормотал парень, лёжа в кровати и натянув до подбородка покрывало. – Отвратителен и труслив.

Яркий месяц ухмылялся ему в окно. Где-то за оградой послышался вопль коростеля. Фауст закрыл глаза.

– Надо будет завтра найти его и спросить старших, что случилось, – прошептал он. – Хоть совет какой дать. Верно Иса говорил всё-таки, – ему снова представился дедок, усмехающийся в бороду и подмигивающий. А потом он очень некстати вспомнил серьёзное лицо отца, который в своё время его отчитывал за неуёмное желание приносить добро. «Ты опорочишь фамилию», – говорил он, – «если сделаешь что-то неверное из лучших намерений. А если не ошибёшься, то после от тебя добродетелей будут требовать, а не ждать с надеждой». И в этом тоже была своя правда – правда человека, который дорожил заработанной репутацией.

Уснул Фауст только под утро, когда крик коростеля сменился трелью жаворонка. За ночь он успел решиться помочь упавшему вчера мальчишке, передумать, отменить концерт, снова его провести, уехать в Ивкальг сразу поутру и, наконец, дожить до обеда в Минивке и дальше уже смотреть по обстоятельствам. Да и сон тоже был беспокойным: ему снилась то бесконечная горящая степь, то праздничные столы, то почему-то раненый Эдгар и его обозлившаяся невеста. Только перед самым пробуждением к нему в сон наконец пришли пыльные стены храмов Мотаса, домашняя библиотека и отцовское стрельбище.

Утро началось со сбора вещей. Вчерашние хлеб с сардельками, которые ему любезно подала за ужином девица за прилавком, Фауст, как обычно, сложил в своей мешок, и принялся перебирать оставшиеся инструменты. Здесь, похоже, народ искушённее будет: одними фейерверками не отделаться. В свёртке было ещё много мелочёвок, которые он не доставал на последних концертах. Даже дымовухи, которые он готовил для отпугивания зверей, остались нетронутые. Может, стоит и их использовать? Задумавшись, мастер вынул наверх все нетронутые смеси, чтоб их было проще найти, и поднял свой нехитрый скарб. Внизу его ждал оплаченный вчера завтрак – а после можно будет уже и отправляться обратно на рынок.

«И мальчишку проверить», – возникла предательская мысль. Фауст вздохнул. Похоже, если за завтраком он об этом не забудет, то, верно, придётся искать вчерашнего болезного – совесть же иначе живьём съест.

В зале было неожиданно многолюдно. Кое-как добравшись до свободного стола в уголочке, Фауст махнул рукой кухонной девице, чтоб она его заметила. В центре несколько столов были составлены вместе, а за ними сидела целая толпа народу. Это были мужчины и женщины в пыльных, но дорогих одеждах, с загорелыми и обветренными лицами. Они улыбались и взахлёб рассказывали что-то соседям по столу, а те слушали их с восторгом на лицах и всё тащили им новые полные кружки. «А на рынке ведь об этом говорили!» – сообразил юноша. – «Это же тот самый торговый караван!». Фауст оглянулся – в другом углу, за широким столом, снова сидела вчерашняя госпожа в окружении караульных. Она хмуро глядела на торговцев и о чём-то неслышно говорила с одним из военных. Неприятная, должно быть, особа.

– А самое главное-то не рассказали, ну! – воскликнул мужик, который и носил торговцам кружки. – Чего в Кеофии-то выторговали? Вы ж с полными телегами северного добра туда отправились!

– Ооо, – расплылась в улыбке ближайшая к нему женщина, – всё отлично. Во Флоссфурт везём отборнейшее кружево и духи. И специй, специй-то полную тележку нагрузили! Сегодня-завтра покажем вам.

– Хлеб и мясо-то у нас в первые же дни все разобрали, – продолжил молодой парень рядом с ней, – похоже, у них опять с урожаем беда. Вот пушнина нынче хуже зашла, но всё равно в итоге в столице всё раскупили.

– Мы ещё кое-что интересное оттуда везём, – подмигнул мужчина постарше с другой стороны стола. – Зашли в тамошние храмы, по дороге стоят же несколько. Нас едва палками оттуда не выгнали, правда, но дедок на входе продал нам кое-что из их снадобий и благовоний.

– Вы ж свои дымные штуки всегда в Осочьей оставляли, – удивлённо отозвался тот же мужик с кружками. – Ужели такой большой улов, что и нам осталось?

Торговцы помрачнели.

– В Осочьей беда, – угрюмо ответил парень. Фауст навострил уши. – Не то что торговать – ноги еле унесли.

Народ заволновался. Кажется, после этих слов даже госпожа, сидящая в углу, выпрямилась в струнку и глядела пристально, не отрываясь, на столы в центре комнаты.

– Голова их с ума сошёл, – принялся рассказывать мужик по соседству, – вообразил, что он силами божественными наделён. Храм Всесветного спалил.

Люди тихонько ахнули. Аристократка в углу напряглась и сжала кулаки.

– А деревенские-то ему поверили поначалу, вы представляете! – воскликнула женщина, которая первая рассказывала про товар. – Моленную собрались ему строить вот прямо на месте церкви разрушенной!

– А как начали горелые доски разгребать, – подхватил паренёк рядом, – так нашли там вещи колдуна заграничного, который за пару дней до того силу свою огненную народу показывал. И вот сложили одно с другим, да и поняли, что голова-то ничего сам и не творил, всё тот колдун.

У Фауста задрожали руки. Почувствовав, что сейчас, того и гляди, расплачется, он прикрыл лицо ладонями, закопавшись пальцами в волосы.

– Лотар избит до полусмерти, его держат в подвалах и не выпускают. Люди очень разозлились, – вздохнула женщина. – А дочери его с женой стащили все семейные сбережения и рванули во Фратанию. И поделом – кто знает, что бы с ними сделали… деревня без управления стоит. Дозорные поделились на две стороны: одни защищают старосту, другие его обвиняют в ереси. Безнаказанный народ творит, что хочет.

«Нет, нет, не так должно было всё пойти», – парень в отчаянии опустил голову на стол. – «Как могла разрушиться вся деревенская жизнь из-за ощипанной рульки и горстки кренделей?! У них всё должно было быть хорошо, я же… я же…».

– Заграничный колдун, говорите… – задумчиво протянула женщина на входе. Голос показался знакомым. «Ох, а не на рынке ли я её встречал?», – а к нам заглянул один такой намедни.

Даже сквозь ладони Фауст почувствовал, что все присутствующие разом обернулись в его сторону. Щёки его запылали.

– У него и печать из Осочьей есть! – крикнула девка с подносами. – Я видала вчера!

– Нет, – прошептал Фауст, – нет, пожалуйста… – рёбра вновь предательски заныли, словно ожидая новых ударов. Он почувствовал, что кто-то сел рядом и ткнул его в плечо.

– Эй, парень, – на голос это был мужик из каравана, – что скажешь насчёт всего этого?

Мастер выпрямился и поднял на мужика красные слезящиеся глаза. Тот, похоже, по одному взгляду всё понял.

– Вещи покажи, – велел он. Фауст покачал головой. – Надо ж проверить, не врёт ли Роксана. Открывай свои мешки.

Мастер снова покачал головой и обхватил свои свёртки двумя руками. Какой же я всё-таки трус, снова подумалось ему.

– Зачем? – спросил мужик. – Просто… зачем? Ты не понимал, к чему всё приведёт?

Фауст зажмурился.

– Я пытался помочь, – сипло прошептал он. – Я пытался…

– В деревне резня! – рявкнул мужик, ударив кулаком по столу. Юноша вздрогнул и покрепче обхватил свои вещи. – Люди на улицы выходить бояться! А храм?! Вы храм наш разрушили! Он войны переживал, а тебя с главой – нет! Ты по какому праву иноземные обряды в церкви Всесветного проводил – совсем гнева его не боишься?!

– Ваш бог не имеет надо мной власти, – едва слышно прошептал Фауст. – Я верую в вышнее Солнце. И, если на то будет воля нашего мира, буду наказан по всей его строгости за то, что натворил.

– Будешь, – угрюмо пообещал мужик, – будешь, да немного раньше, чем рассчитываешь, – он встал, тяжело опираясь на стол кулаками. Вокруг стола начал собираться народ.

– Караульных бы позвать, – забеспокоилась какая-то девушка на входе, – чтоб остановили, если что…

– Как по-вашему, сами разберёмся? – один из мужчин, стоящих поодаль, угрожающе наклонил голову и скрестил руки на груди, – Или отправим мерзавца в Осочью на колесе, а те сделают, что хотят?

Сердце ухнуло вниз. Ему живо представились те болезные мужики, которые пришли за советом в первый вечер, идущие на него с вилами и факелами. Он снова сжался, пытаясь избежать удара, но чья-то сильная рука схватила за волосы и подняла ему голову.

– В глаза смотри нам, – прохрипел мужик, пригрозивший колесом. – И отвечай. Солжёшь – мигом поплатишься. Чья была идея?

– Старосты, – едва слышно прошептал Фауст. – Я не хотел. Я отказывался. Он заставил.

– Заставил? – ухмыльнулся тот, – или заплатил? А ну-к, заберите-ка у него вещи. Проверим, как заставляли, – мужик, держащий волосы, расслабил наконец кулак и дёрнул у него из рук свёрток с инвентарём.

– Нет! – вскрикнул мастер, вжавшись спиной в стену. В дальнем углу сдержанно кашлянули. Народ обернулся – та недовольная богачка, по-прежнему сидя за столом, задумчиво водила пальцем по бокалу.

– Чего? – буркнул мужчина, тот самый, который угрожал колесованием. Но спеси у него, впрочем, поубавилось.

– Мне, право, не очень нравится, что вы проводите… подобное в одном со мной зале, – дама чуть вздохнула и выпрямилась на стуле.

– Ну вот и шла бы своей дорогой, – пробормотал какой-то старик чуть поодаль.

– А ещё, – с нажимом продолжала та, – мне не нравится, что в присутствии дворянина и целого отряда дозорных вы пытаетесь устраивать самосуд всего лишь на основании рассказов каких-то… каких-то… – она замедлилась в попытках подобрать нужное слово, но в итоге снова вздохнула, а после нахмурилась. – Если учесть, в сколь серьёзном преступлении вы его обвиняете, я настаиваю на том, чтобы сопроводить его во Флоссфурт для суда. Разрушение храма, – она дёрнула плечиками, – для такого проступка деревенские решалы слишком уж малы. Его могут судить только в столице.

Толпа молчала, продолжая недовольно смотреть на аристократку. Та явно наслаждалась тем, что ей не смеют ответить хоть что-то наперекор.

– Все согласны, как я погляжу? – она поднялась на ноги и подала знак отряду караульных, которые сидели подле неё. Мужчины встали и прошли к выходу. – Отдайте ему вещи, – велела госпожа, – их будут рассматривать служащие канцелярии и столичной управы. Мастер, следуйте за мной.

Мужики расступились, на прощанье плюнув ему под ноги. Фауст схватил протянутый ему свёрток и подбежал к своей спасительнице. Почему-то он был уверен, что страшный столичный суд встанет на его сторону. Или, по крайней мере, выслушает всё, что тот скажет.

Дама около повозки тихо переговаривалась с, похоже, командиром её отряда. Тот разочарованно покачал головой, но открыл дверь кареты и пропустил даму внутрь. Та обернулась на Фауста.

– Чего ждёте, мастер? Поднимайтесь, – велела она, – или, уж будьте уверены, вам помогут, – парень вздрогнул. На негнущихся ногах он подошёл к повозке и осторожно забрался внутрь. Снаружи послышались команды и тихая ругань, и, наконец, повозка тронулась.

– Что скажете? – дама хмуро глядела ему в глаза. Холодную красоту и тонкие черты не портили даже насупленные брови и поджатые губы.

– Почему вы называли меня мастером? – тихо спросил Фауст. Та подняла брови в удивлении.

– Дайте-ка подумать… может быть, потому что на вас платье Маатании, а на шее висит медальон храмового адепта? – она покачала головой. – Нужно быть чрезвычайно наивным человеком, чтобы подумать, что вас примут за своего, как бы хорошо вы ни понимали наш язык. Как вас зовут?

– Фауст, – тихо ответил тот.

– Из какой ты семьи, мастер Фауст? – дама сложила руки на коленях и внимательно посмотрела на него.

– Я сын Тертия из рода Эрваров.

Она пристально посмотрела на его лицо, а после снова подняла брови.

– Похож… – наконец пробормотала она. – А я всё думала, почему лицо кажется знакомым… я не знаю, – продолжила она в полный голос, – какая нужда заставляет наследника такого рода разъезжать скоморохом. Стой, – она подняла ладонь, – я не хочу того знать. А теперь расскажи мне, мастер Фауст из рода Эрваров, что ты успел натворить с тех пор, как пересёк границу Флооса?

– Мы же едем на суд, – негромко ответил тот. – В столицу. Зачем мне сейчас что-то говорить?

Аристократка в бессилии приложила ладонь ко лбу, тихо вздохнула и вновь села прямо.

– Не будет столичного суда, – отрезала она, – если ты сможешь мне внятно объяснить, что и по каким причинам происходило вокруг тебя. Мой титул позволяет судить преступления этой тяжести. Но мне почему-то кажется, что ты мало в чём виноват… поправь, если я ошибаюсь.

Юноша покачал головой.

– Я слышала вчера в разговорах, что ты собрался до Ивкальга, – продолжала она. – Если я решу, что ты не виновен, то высажу тебя именно там. Сама я, действительно, направляюсь во Флоссфурт. А теперь расскажи мне всё с того момента, как ты пересёк ваш мост.

И Фауст рассказал.

Он рассказал про помощь больным в Осочьей, про концерт, который так понравился детям. Про советы для скота и про рассказ Лотара. Рассказал про угрозы и обещанную награду. Про то, что пожар начался без умысла, хоть и по его вине. Про свой позорный побег из деревни, про путь по степи и толпу лиходеев, что встретил по пути в Пестовку. Он рассказал про свадьбу и игры за столом, про неудачное падение Лианны и то, как он её спас. Дойдя в воспоминаниях до встречи с женихом, Фауст снова запнулся, почувствовав горечь и обиду – за себя, за несправедливо обиженную невесту, за упавшего вчера с дерева мальчишку, и за людей, которым он ещё не поможет в будущем.

– Я слушаю, – тихо сказала дама. Он очнулся и продолжил свой монолог. Дойдя до сегодняшнего утра, Фауст наконец замолчал и с тоской посмотрел ей в глаза.

– …я поняла, – наконец ответила она. – Это была ценная информация. Спасибо тебе, мастер.

– Вы всё-таки верите, что я невиновен? – пробормотал он. Женщина задумалась.

– За храм, мастер Фауст, нужно судить не тебя. Нам следует приехать в Осочью и прочесать её до последнего двора за узаконенную ересь, – она стала неожиданно серьёзной. – Молитвы фратейским богам, это ж надо такое, прямо под носом у ивкальгских князей… кошмар. Я велю отправить туда отряды, как только доберусь до хоть сколько-нибудь обжитых мест. Быть может, именно из-за них, – голос её стал грустнее, – южане постоянно и отхватывают себе эти земли.

– Там столько хороших людей, – осторожно возразил парень. – Вы уверены, что стоит поступать так решительно?

– Не ваше дело, мастер, как мне стоит поступать, а как – нет, – отрезала дама. – А что до вас… взгляните правде в глаза. Все ваши беды начинались с того, что вы пытались взять на себя больше, чем должны были. Зачем вы решились лечить ту девицу? Вы же пришли гостем. У вас дерево, а не капля крови, – она кончиками пальцев коснулась его медальона, – вы ведь никакого права на то не имели. А в первой деревне, ежели бы ушли сразу после своего выступления, то…

– Я не мог! – возмутился Фауст. – Он меня заставил! Мне угрожали!

– Неужели, – прошептала аристократка, – и что бы он тебе сделал? Дворяне – не дураки, мастер. Мы все понимаем, насколько влиятелен человек вашего статуса. Да, он бы тебя припугнул. Или надавил бы на жалость. Но признайте, мастер, что вам просто посулили хорошую награду. О маатанской продажности песни складывают. Сколько он пообещал?

У Фауста перехватило дыхание.

– Двести золотом, – пересохшими губами прошептал он. – Пятьдесят вперёд, полторы сотни после. Я не получил остальное. Я сбежал раньше.

Дама покачала головой.

– Что ж, мастер Фауст. Вы разрушили сложившуюся деревенскую жизнь и изгнали старосту всего за пятьдесят золотых. В ином случае вас бы следовало отправить под стражу и подать прошение о наказании в вашу родную страну. Но, – она вновь подняла руку, увидев, что тот открыл было рот для ответа, – учитывая нынешнюю ситуацию в деревне, наказать вас за это я не могу. Если бы не взращивание жителями чужих культов прямо под носом властей, до таких последствий бы не дошло. Думаю, справедливо будет изъять предоставленную награду в счёт ивкальгского казначейства и отпустить вас с миром. Хотя, – добавила она тише, – думаю, Тертию тоже о том надобно узнать.

Парень побледнел. Аристократка сдержанно улыбнулась, увидев его испуг.

– Посмотрим, мастер. Быть может, я забуду передать об этом в канцелярию, – она усмехнулась. – Хочешь совет?

Фауст кивнул. Разговор, хоть и на такие неприятные темы, всё равно вызвал у него чувство облегчения и радости. Только сейчас он понял, как ему хотелось обо всём рассказать хоть кому-то, кроме своей тетради.

– Когда приедешь в город, – голос её вновь стал серьёзен, – не светись на публике. Пережди до своей ярмарки: она уже, кажется, должна быть со дня на день. А после выступления уезжай домой. Сразу же. Дождись своих друзей и уезжай. Не говори ни с кем. Везде враги, мастер Фауст. Тем более – у тебя.

– Именно у меня? – он грустно улыбнулся. – Или у вас всех чужаков не привечают?

Дама покачала головой.

– У тебя больше возможностей их встретить, – признала она, чуть помедлив перед ответом. – Это, верно, будет глупый вопрос, мастер, но… вы действительно не знали о том, что на приграничных землях не любят чужих?

Он пожал плечами.

– Мы ходили год назад в южные деревеньки. Там нас встретили с радостью.

– Ну конечно! – воскликнула аристократка. – Они же Маатании подчиняются больше, чем собственной столице! Вы были для них всесильными белыми господами. Конечно, они были вам рады! Но здесь, мастер, здесь для простого народа вы не уважаемый образованный человек, а просто один из чужаков, которые обычным делом приезжают сюда не с добрыми мыслями. А вы, кажется, так наивны, что беды себе просто на пустом месте найдёте. Позвольте вам помочь, мастер, – взмолилась она. – Позвольте, и мы все будем избавлены от проблем.

Фауст аж смутился от такого напора. Речь аристократки удивительно контрастировала с её намерениями и строгим видом.

– Что вы имеете в виду… госпожа? Как вас называть? – он чуть покраснел.

– Ваша Светлость, – сдержанно улыбнулась она. «Что?» – парень ушам своим не поверил. – Мой десятник, если я верно поняла, такого же роста, что и вы. Он любезно согласился отдать вам свой запасной набор одежды. Окажите мне услугу, мастер – переоденьтесь в имперскую рубаху до того, как выйдете в Ивкальге, и спрячьте свой медальон. Чтобы ни у кого даже мыслей не было о том, что вы не свой.

– Вы княгиня? – выпалил Фауст. – Я видал ведь ваш герб раньше.

Женщина снова подняла руку.

– Вам не нужно того знать, – улыбка сошла с её лица. – Вы сделаете, как я велела?

– Как вас зовут? – не унимался парень. Она снова покачала головой.

– И этого вам тоже знать не надобно. Ещё мне не хватало, чтобы вы воспользовались моей фамилией в собственных целях. Одного дворянина уже опорочил, так мою честь поругать не смеешь. На медальоне своём поклянись, что сделаешь, как я сказала.

– Конечно… конечно, – пробормотал мастер. – Клянусь. Не подведу. Но почему вы так обеспокоены моей судьбой… Ваша Светлость?

Дама чуть наклонилась к нему и обхватила ладонями его руки.

– Потому что любое несчастье, что случится с тобой на нашей земле, – тихо произнесла она, глядя ему в глаза, – может привести к очень серьёзной беде. Тем более, если учесть, из какой ты семьи. Я очень, очень не хочу снова встретить людей твоего отца здесь, во Флоосе, а не на приёме в Аркеях. Думаю, ты и сам того не хочешь, – добавила она чуть тише. В её глазах мелькнул страх, но через мгновенье она снова надела сдержанное равнодушие. Фауст кивнул.

– Я высажу тебя внутри города, чтобы у тебя не было проблем с дозорными на въезде, – продолжила дама, – сама остановлюсь только у казначейства, чтобы отдать им твою награду, а после сразу продолжу путь. Не беспокойся, о тебе я ни слова не скажу. А теперь, если позволишь, мне бы хотелось закрыть эту тему, и более к ней не возвращаться.

– А далеко ли мы от столицы? – решился всё-таки спросить мастер. Аристократка покачала головой.

– Полсотни вёрст. К вечеру мы уже будем на месте. А сейчас прекрати деловую беседу, прошу тебя. Я несколько дней не видала никого, кроме моих сопровождающих, – она кивнула в сторону караульных, ехавших подле кареты. – Расскажи лучше что-то из вашей жизни, или сказок, или твоих игр, которыми ты развлекал народ. Нам ещё полдня придётся провести вместе. Так, прошу, не заставляй же меня жалеть, что я посадила тебя здесь, а не на телегу к десятнику.