Последнее танго в Бруклине

Глава XX

В окно вагона, катившего по направлению к Амстердаму, Эллен видела буксир, бодро резавший воды Гудзона, пока поезд не обогнал этот кораблик, исчезнувший за излучиной реки. Она откинулась в кресле, прислушиваясь к ритмичному перестуку колес. Две такие бесконечные параллельные линии, а у горизонта стальные полоски сойдутся. Ребенком она могла часами смотреть на железнодорожное полотно, гадая, почему возникает иллюзия того, что рельсы где-то вдали сходятся, а когда смотреть надоедало, она пыталась пройти по рельсам, удерживая равновесие, словно по гимнастическому бревну.

Как живо помнилось ей усиленное страхом возбуждение при виде поезда, появлявшегося там, на горизонте, и бесшумно накатывавшего все ближе, ближе. В самый последний миг она с визгом соскакивала, скатывалась по насыпи, а поезд грохотал над ней и несся стремительной неразрывной лентой.

В Амстердаме скорые поезда не останавливались. Она едва успевала разглядеть силуэты людей за столиками, покрытыми белыми салфетками: куда это они так несутся? Завидовала, ей бы и самой хотелось очутиться в таком поезде и ехать куда-нибудь, ехать…

В конце концов она и правда поехала – 170 миль на юг, в Нью-Йорк, самый большой город мира. Ей было семнадцать, ее вызвали на собеседование в Колумбийский университет, куда она послала документы. Усевшись в поезд, увозивший ее из родного городка, она поняла, что смотреть на эти экспрессы куда интереснее, чем трястись на перемазанном сиденье вагона.

С тех пор ей часто приходилось пользоваться этими поездами. Даже после смерти матери она считала своим долгом приезжать в Амстердам каждый год, чтобы провести Рождество с дядей Питом и тетей Мари. Вообще говоря, к тете Мари она оставалась равнодушной, хотя ничего против нее не имела: приятная женщина, ласковая такая, – но ведь заботился-то о ней всю жизнь, любил ее, как собственную дочь, дядя Пит, старший брат мамы, и это благодаря ему у Эллен не появлялось чувства, что она одна-одинешенька в мире. У нее был он. А с тех пор, как два года назад не стало и тети Мари, Эллен старалась наведываться к нему почаще.

Только на этот раз окрашена печалью ее поездка домой. Или, во всяком случае, не такая, как всегда, ведь ей предстоит решить, не вернуться ли сюда насовсем. Ей позвонил дядя Пит, взволнованно сообщив, что библиотекарь в местном ветеранском госпитале собралась на пенсию. Учитывая его положение как бывшего мэра и члена совета попечителей госпиталя, а также принимая во внимание ее опыт библиотекаря, место, вне всякого сомнения, будет ей предложено, если только она этого захочет.

А бывает так, чтобы возвращались к собственному прошлому? Она не знала.

Выбор у нее все равно был сопряжен с возвращением к прошлому: не Амстердам, так Рихард. Голди все-таки сумела ее убедить, что она напрасно так круто с ним обходится. В конце-то концов, чего она добивается? Он ведь и правда старался все загладить, чего же больше? И неужели ей мало, что он блестящий врач, что у него прорва денег, а от нее он просто без ума?

И она согласилась-таки с ним пообедать, причем все получилось совсем не так уж плохо. Рихард вовсю старался быть безупречным джентльменом, не пытаясь ускорить события, – пусть она понемногу отойдет, – и намека не сделал на то, чтобы отправиться им к нему на ночь. А она постаралась покончить с этим свиданием как можно скорее, сказала, что у нее побаливает спина, так что ей трудно долгое время сидеть, и так оно, кстати, и было; но вообще ей больше всего хотелось, чтобы он не вообразил, будто опять все у них хорошо.

Она ясно видела, что он страстно хочет, чтобы опять между ними все было по-старому, и добивался он этого, не делая ни одной ошибки. Даже предложил отвезти ее в парк с ее бутербродами, а узнав, что она намерена наведаться в Амстердам, настоял, что подменит Эллен в ближайшее воскресенье с ее подопечными. Она согласилась, удивленная и обрадованная тем, что он, кажется, действительно стал иначе относиться к бездомным.

Ну, допустим, она даст ему еще один шанс. Что ждет ее с Рихардом в будущем? Они что, поженятся, заведут себе дом в дорогом пригороде, родят парочку детей? Или его карьера потребует, чтобы они перебрались в какие-нибудь экзотические, волнующие ее места, в Цюрих, например, или Вену, или Париж? Рихард сделается знаменитостью, а ей уготована роль его преданной жены и спутницы – растить детей, помогать с публикацией его трудов, так?

Да, нелегкий у нее выбор: то ли вернуться туда, где все ей знакомо, привычно, надежно, то ли ринуться вместе с Рихардом в неизведанное, но и пугающее неопределенностью и ненадежностью, тем, что ей в той жизни не гарантировано ничего.

Знать бы ей, чем руководствоваться, на что опереться. Голди в общем-то подсказала, как ей действовать, хотя и не собиралась ни во что вмешиваться. Как-то, убеждая ее вернуться к Рихарду и все больше распаляясь в своем монологе, Голди вдруг оборвала себя, замолкла. И после долгой паузы – как это для нее необычно – заметила: «Слушай-ка, мне вдруг вот что в голову влетело».

– Что?

– Знаешь, есть старая африканская поговорка, я ее от бабушки слышала…

– Какая поговорка?

– А вот такая: «От того, что за тобой, убежишь, а от того, что внутри, бежать некуда». Не пойму, с чего это я вспомнила. К тебе вроде бы она и отношения не имеет.

А Эллен подумала, что еще как имеет, уж ей ли не знать, что у нее внутри. Уедет ли она в Амстердам, вернется ли к Рихарду – разница невелика: просто она пытается вытравить свое чувство к Бену. А что ей остается делать, если Бен ее бросил?

Рихард настоял, что отвезет ее на Манхэттен прямо к поезду. Но в районе Центрального вокзала нечего было и думать припарковать машину, так что пришлось попрощаться прямо в его автомобиле.

– Хорошей поездки, и прошу тебя, ни о чем не думай. – Он легонько потрепал ее по плечу. – С твоими бездомными все будет в порядке, ручаюсь. Я уже и бутерброды заказал в кафетерии у пансиона…

– Спасибо, ты такой внимательный.

– Хотя, конечно, с твоими сандвичами им не сравниться.

– Ничего, даже полезно слегка переменить меню. Им понравится, я думаю.

– Мне бы хотелось, чтобы тебе понравилось, Эллен, вот что, – он понизил голос, словно коснулся чего-то интимного, понятного лишь им двоим.

Она ощутила неловкость – вовсе не предполагалось никаких прощальных поцелуев.

– Ну, мне пора, а то еще поезд пропущу, – сказала она, отодвигаясь.

– Счастливо! – он помахал ей, отъезжая.

Она не ответила на его жест, просто со всех ног кинулась бежать на платформу.

В Амстердаме, кроме нее, никто не вышел. На крохотном вокзале стоял взволнованный дядя Пит – одинокая фигура на фоне обшарпанного низкого здания из кирпича.

Пока ехали домой, Эллен ловила себя на мысли, что с тех пор, как она была тут последний раз, город обветшал еще больше. Словно скукожился, превратился в игрушечный макет того города, который она помнила с детских лет. Совсем как тот парк, облюбованный ее друзьями: сплошные реликты минувшего.

Переехали по мосту через речку Чуктанунда, в это время года разбухавшую от весенних дождей и со всех ног мчавшуюся к реке Могавк, и за Центральной площадью свернули к церкви. Тут находилась городская библиотека, когда-то сделавшаяся для Эллен вторым домом. Сколько она провела часов в ее зальчике, уносясь далеко в царство фантазии! Старый дом, игрушечное подражание греческим дворцам, четыре дорические колонны, поддерживающие полуразвалившийся фронтон. Сейчас ей уже не казалось, что вот он, приют мечты, – нет, просто запущенный, нуждающийся в ремонте дом. А как знать, может, в том зальчике сидит, забывшись над книжкой, какая-нибудь девчонка, и в целом мире для нее нет места увлекательнее и краше…

– Даже и спрашивать тебя не стану, не оголодала ли, – посмеиваясь, дядя Пит остановился у ресторанчика «Ди Каприо». У них в семье всегда иронизировали над тем, что Эллен наделена волчьим аппетитом, а визиты к «Ди Каприо» считались праздником.

За блюдом спагетти – его здесь всегда подавали – Эллен слушала новости о дальних родичах, которых смутно помнила разве что по именам: оказывается, брат тети Мари лежит в онкологии, а кузена Генри уволили из местной газеты, где он столько лет был менеджером, зато кузина Анджела опять родила, и снова девочку, муж просто с ума от злости сходит, так как рассчитывал на сына. Замечательно, что она приехала, так по ней все соскучились.

Дядя Пит тянул свое, а Эллен, слушая вполуха, рассматривала его доброе лицо. Все те же розоватые щеки, темные мерцающие глаза, которые ей всегда казались печальными, вот только его роскошные волосы, которые она помнила черными как смоль, конечно, совсем побелели.

– Дядя Пит, я хочу вас кое о чем спросить.

Он ловко накручивал спагетти, обходясь одной вилкой, – искусство, так ею и не освоенное (а еще итальянка!). Оторвался от тарелки.

– О чем ты? Выкладывай все начистоту.

– Вам никогда не хотелось уехать из Амстердама?

С минуту он задумчиво жевал, потом с мечтательным выражением в глазах ответил:

– Наверное, раньше хотелось; но я же не мог, у меня знаний не хватало, чтобы выдержать собеседование в гильдии штата или большого города.

Об этом почти никогда не говорили у них дома, но Эллен давно недоумевала, каким образом дядя Пит, такой умница, не мог выдержать это собеседование, и не один раз, а не меньше десятка раз, хотя юридический колледж закончил с наградами и отличиями.

– Знаешь, мне много лет это просто жить не давало спокойно, – продолжал он, – а потом я понял, ну что же, значит, мне не судьба быть адвокатом. И я решил: ладно, остаюсь здесь.

– Но ведь можно было…

– Да, но не адвокатом. Да и не по мне это, ведь кто такой адвокат? Это человек, зарабатывающий на жизнь, потому что люди не доверяют друг другу и не умеют поладить между собой. А мне хотелось, чтобы людям стало легче находить общий язык.

– Так ведь этим вы всю жизнь и занимались. Вы же самый популярный человек у нас в городе, никого так не любят, как вас.

– Ну, не знаю, тебе виднее. – Он улыбнулся. – Ты только вот что знай, Эллен, ты на меня во многом очень похожа.

– Рада, что вы так думаете.

– Да кроме того, ты быстрее соображаешь, что и как. Сразу поняла, что врачом тебе не быть, вот и стала библиотекарем.

– Да. В больнице.

– Ага, вот я и спрашиваю: а тебя Амстердам устроил бы?

– Не знаю…

– Ты понимаешь, конечно, я бы очень был рад, если бы ты сюда вернулась, ведь так чудесно, когда ты со мной. Но об этом ты не думай, самое важное – это чтобы ты поступила так, как тебе всего лучше. И все будет хорошо, пока ты слушаешь, что тебе вот это подсказывает, – он, улыбаясь, похлопал себя по груди, где сердце.

Расплатившись, вышли на улицу, и Эллен почувствовала себя спокойной, уверенной, какой не была уже очень давно. Хорошо, что эти выходные она решила провести с дядей Питом.

Ни о чем больше думать ей не нужно. Она наконец-то понял, что ей необходимо делать.