Последнее танго в Бруклине

Глава XXIX

Плохо соображая, где он и куда направляется, Бен добрался из нового корпуса до холла основного здания больницы. Доктор поддержал его, пока новый всплеск эмоций не сменился отупением. А теперь навалилась усталость, одна усталость, даже пройти эту сотню метров по переходам было ему в тягость. Он тяжело дышал, словно бегун, завершивший состязание в марафоне… и проигравший.

Вообще-то ему бы и в голову не пришло подниматься на второй этаж лифтом, но сегодня он слишком вымотан: ага, вот и кабина подошла. Добравшись до библиотеки, Бен постоял на пороге, медленно окинул взглядом пустое помещение. Эллен у себя за столом, подложила под спину скатанную подушку и с головой ушла в какие-то бумаги. Точь-в-точь школьница, спешно что-то зубрящая перед экзаменом. Он перевел дух, не спеша зашагал к ней.

Эллен подняла голову, заслышав его шаги, и тут же вся засветилась в улыбке.

– Ах, вот и ты, Бен, послушай-ка, что ты по этому поводу скажешь? – Она протянула ему исписанный листок. – Понимаешь, я решила составить подробный отчет обо всем случившемся, раздобыла информацию о всех заказах Рихарда в нашей аптеке, а кроме того… – вдруг она оборвала себя на полуслове: – Однако, что ты, собственно, делаешь туг, в больнице?

– Решил тебя проведать.

– Очень романтично с твоей стороны, но ведь я, между прочим, на работе. – Она повернулась, приветствуя вошедшего в библиотеку врача.

– Что-нибудь разыскиваете, доктор Стивенсон?

– Да, интересуюсь вот, пришел ли уже последний номер «Патологоанатомического журнала»?

– Одну минуточку, Пенни сейчас проверит, – она кивнула в сторону своей помощницы, возившейся с журналами. Потом сказала, обращаясь к Бену: – А ты ведь и не знаешь, конечно? Рихард-то смылся.

– Как это?

– А вот так, подал рапорт об уходе и исчез, предположительно в Вену уехал.

– Вот это да! Значит, сильно ты его напугала. Можно тебя поздравить, цель достигнута.

– Не совсем еще. Раз уж сложно его засадить за решетку, я сделаю все, чтобы он никогда в жизни не занимался больше медициной. – Она говорила убежденно, с напором.

– Но послушай, Эллен…

– Разве ты не понимаешь, что рано или поздно он непременно захочет опять где-нибудь оперировать, не знаю, где. А чтобы ему дали такую возможность, потребуются сведения от мистера Грабовски, удостоверяющие, что он у нас практиковал, вот так я узнаю его местопребывание. А уж там, можешь не сомневаться, вот это – она показала на исписанные ею листки – отправится по назначению.

– Эллен, ты просто сошла с ума. Прошу тебя, не нужно нам всего этого. Рихард исчез с горизонта. Джелло больше нет. Остались только мы… мы двое, живые…

– Да-да, конечно, но все равно…

– Никаких «но».

– Как ты не хочешь понять, Бен? Не могу я спустить ему с рук такое, просто не могу, и все. И думать ни о чем больше не могу тоже.

– Понятно. Как не понять, ты даже про свое обследование сегодня забыла.

– Тоже мне, велика важность. А то я не знаю, какие у нас на этот счет правила. Вечно одно обследование за другим назначают. Начинают с того, что ставят тебе предположительно самый плохой диагноз, а потом радуются, что обследованием и то не подтвердилось, и это. Ты ведь в курсе дела, у меня анемия, только и всего.

Бен молча смотрел на нее. Выражение его лица чем-то ее насторожило.

– Ну ладно, ладно, даю тебе слово, что завтра я снова запишусь на это обследование, только успокойся.

– Нет, не завтра. – Бен снял телефонную трубку, протянул ей. – Прямо сейчас…

Она пожала плечами. Набирая номер, смотрела ему в лицо и улыбалась:

– Раз ты вернулся, я и похворать не против, совсем не против, поверь.

Доктор О'Брайен что-то перекроил в своем расписании, чтобы принять Эллен попозже днем. Бен, снедаемый тревогой, дожидался у кабинета, но потом ему сказали, что результаты будут готовы в лаборатории только завтра.

Эллен как будто всем этим нисколько не была удручена, а о биопсии между ними и слова не было сказано, пока они ехали на Брайтон Бич кое-что прикупить для дома.

Она без умолку трещала, как все эти дни, и снова про свой отчет со всеми деталями, изобличающими Рихарда. Теперь ей не давала покоя мысль, что надо подвергнуть исследованию сердце Джелло, если оно в самом деле сохранилось у Рихарда в лаборатории, – она не сомневалась, что он использовал какие-то сильные наркотики для укола, и анализ это обнаружит. Когда Бен вяло возразил, что присутствие в организме усопшего наркотических веществ не может считаться основанием для подозрений в убийстве, ибо Рихард мог и просто проводить с этим сердцем медицинское исследование, она, словно не слыша его слов, принялась рассуждать, достаточно ли окажется ее отчета для того, чтобы прокурор округа потребовал выдачи Рихарда, прибегнув к какой-нибудь международной процедуре, ей, впрочем, неизвестной.

Поужинали салатом, который Бен приготовил, использовав все возможные овощи, какие только известны человечеству. Он подбирал овощи так старательно, словно их соединение могло стать чудодейственным лекарством. Аппетит у Эллен был все такой же неважный, но Бен настаивал, и она подчинялась ему.

Со вздохом облегчения он уложил ее в постель, пусть наберется сил, ведь завтра такой важный день, придут результаты анализов из лаборатории. Лежа с ней рядом и слушая ее ровное дыхание, он думал о том, что ждет завтра его самого. Наконец его сморил неспокойный сон, и начались его странствия по стране ночных кошмаров.

Опять он стоял на берегу реки, а под ним в кипящих на стремнине водах беспомощно барахталась его жена. Но на этот раз, когда ее лицо мелькнуло на поверхности, он вдруг увидел, что это не Бетти, а Эллен. И тут же лицо скрылось в водовороте. С тревожным воплем он прыгнул следом за ней и поплыл, яростно сопротивляясь волнам, в отчаянном усилии ее достичь, достать…

Бен проснулся весь в холодном поту.

Было еще совсем темно. Эллен спала, громко причмокивая во сне.

Он крепко-накрепко сжал веки, приказывая себе: спать! спать! Хорошо бы на этот раз все повернулось по-другому, чтобы Эллен все же выкарабкалась, и он увидел бы, как она отплевывается, дрожа от холода на берегу, смеясь над собой, – как же это ее угораздило! Но сколько он ни понукал свое воображение, оно не желало одарить его этой счастливой картинкой.

Бен перевернулся на спину, подложив под голову сцепленные руки, и уставился в темноту перед собой.

Как люди молятся? Он не помнил, ему никогда такое и в голову не приходило с тех самых пор, как окончилось детство. «Боже мой, – начал он, молча обращаясь к потолку над головой, – если слова мои до Тебя доходят, умоляю, помоги».

Он прислушался: не будет ли какого-то знака, какого-то намека, что Бог на своей вахте.

«Я никогда раньше ничего у Тебя не просил, – попытался он завязать разговор снова, – даже когда заболела Бетти. Но это… это слишком жестоко. Ты дал мне дожить до моих лет, не лишай же меня иллюзии, что наконец жизнь моя обрела смысл и гармонию. Неужели Ты решил меня вразумить такими вот средствами? Наказать за то, что я слишком возликовал, позабыв обо всем на свете, кроме своего счастья? Но ведь так нельзя, так недопустимо поступать…»

Не слишком ли он непочтителен, однако.

Он вылез из постели; встав на пол, почувствовал, как холодно коленям, сложил в молитве руки. «Боже, выслушай меня, я ведь даже не представлял, что такое истинная жизнь, пока у меня не появилась эта девушка. Она любит меня, а без ее любви жизнь моя обратится в ничто. И я стану просто ходячим мертвецом. Я прошу Тебя об одном, всего только об одном, и я готов за это заплатить. Я отдам все время, которое мне оставлено, – десять лет, пятнадцать, я не знаю, но все это я отдам, пусть это время принадлежит ей. Прошу Тебя, сделай, как я хочу, умоляю, спаси ее. А мне ничего не нужно, всего только пару лет с ней рядом, и ничего больше. Хорошо, я не жадный, хватит и одного года, одного-единственного. Только пусть она останется со мной рядом ненадолго, совсем ненадолго. Прошу Тебя, Боже, и клянусь, никогда больше я Тебя не побеспокою».