Последние метры

УРОК НЕ ПО УЧЕБНИКУ

Часовой на вышке давно заметил машину, бегущую в сторону заставы. Этот репортерский «рафик» с надписью наискосок - «киносъемочная» поначалу был просто точкой, которая по мере приближения начинала обретать очертания автомобиля.

Замполиту Тикунову уже доложили, что гости, едут, а он все еще не мог перестроиться на торжественный лад: склонившись над рабочим столом, как ни в чем не бывало шелестел своими бумагами.

Да и что, собственно, могло измениться? Службу не перекроишь, не остановишь и не повернешь вспять даже ради приезда ста репортеров любого ранга. Она, служба пограничная, и царица здесь, и дитя: все почести ей, все ласки.

Но с момента, когда приезжая киногруппа высадилась у ворот заставы и хозяйски огляделась, Тикунов внутренне подобрался. Было яснее ясного: лихая кинодружина за день работы легко опустошит его, уподобит лимону, из которого выжали сок для коктейля…

Такой рисовалась перспектива. О том же, что день лоскутно дробился на две, пять и более частей, не образующих целого, думалось зыбко или почти не думалось.

Прибывший «рафик», казалось, мог вместить батальон - так много их высыпало из машины - озабоченных, деловых, настырных. Операторы, едва обретя под ногами земную твердь, тут же принялись за работу: прищелкивали кассеты, отчего камеры становились ушастыми, похожими на Чебурашек, выцеливали длинными хоботами телевиков подходящий «типаж» среди свободных от службы пограничников, привлеченных столь необычным зрелищем на заставе - съемкой.

Тикунов все время был начеку: роль хозяина обязывала. А вместе с тем замполит словно раздвоился: первый - обстоятельный, неспешный - остался в канцелярии, второй - стремительный, целиком подчиненный моменту,- вышел к гостям. Буквально на глазах от кажущейся его неторопливости не осталось и следа,- он предупредителен, не суетлив, ловок.

Руководитель киногруппы, отчего-то больше похожий на прораба, чем на служителя муз, челноком мотался по дворику заставы - от замполита к своим подопечным и обратно.

- Где Машаров? Куда подевался начальник заставы Машаров? - мягко картавя, вопрошал он растерянно, глядя на Тикунова, как на вчерашний день - без великого интереса.- Мне сказали: старший лейтенант будет на месте.

Тикунов разводил руками: верно сказали, на месте Машаров, да только занят сейчас по службе, дел, сами понимаете, невпроворот…

Находчивый же Машаров вслед за звонком из политотдела, откуда предупреждали о выезде киногруппы, срочно махнул на фланг, будто бы там у него возникло сверхнеотложное дело. Замполиту своему напоследок вроде бы даже позавидовал: счастливчик, целый день в обществе асов экрана - мечта, такое и во сне не сразу приснится. Ну а что касается кино, так он его потом посмотрит, по телевизору. И укатил, пряча довольную улыбку.

Кстати, «кино» так никому и не удалось посмотреть: перед началом передачи заставу подняли по тревоге, даже телевизора включить не успели, а вернулись, по сути, уже на следующий день - после полуночи…

И вот теперь на правах хозяина Тикунов показывал вездесущим киношникам свою заставу в центре изумительной, сказочной Беловежи. Гости округляли глаза и все старались заглянуть куда-то в несуществующее «поглубже», в самые потаенные уголки. По гаражу ходили долго, выжидающе, словно надеялись разглядеть за полированными боками обычных заставских ГАЗ-69 контуры чего-то тщательно скрываемого, неких чудо-машин великолепного технического завтра… Почему-то не очень охотно верили, что граница охраняется без ЭВМ и прочих кибернетических штуковин - обыкновенными людьми, или, как пояснил им Тикунов, профессорами границы, но без громких титулов…

Пока длилась экскурсия, главный герой сюжета, инструктор службы собак Виктор Середа, испытывавший слабую надежду улизнуть из-под объективов, шепотом старался привлечь к себе внимание занятого гостями замполита:

- Товарищ лейтенант, ну его совсем, кино, у меня же собачка не кормлена,- и подергивал за короткий поводок, чтобы пес подтвердил довод хозяина хотя бы лаем. Тикунов обезоруживающе улыбался Середе: мол, терпи, из-за тебя все это кино…

Наконец экскурсия закончилась, руководитель дал знак своим подопечным, и пошло-поехало: наплыв, крупный план, дубль, ракурс, еще дубль, фон… Словом, китайская грамота, чуждая непосвященному слуху. Но красиво работали, черти, стремительно, с чувством, на каком-то адовом подъеме. Еще бы не работать: сюжет - горячее блина со сковородки - сам просился в руки.

Виктор Середа, затурканный до красноты этими бесконечными ракурсами и наплывами, уже хотел было махнуть рукой на всех и шмыгнуть в казарму. Тикунов - сработало реле опеки - оказался рядом:

- Виктор, ну еще чуть-чуть, понимаешь, надо. Там ведь было труднее…

Да, там было гораздо сложнее. Когда Середа с начальником заставы Машаровым оказался на горячем следе, когда после тридцатикилометровой погони в пересохшее горло, казалось, вставили грубую - щетку, когда на редкость выносливый нарушитель на бегу хлестнул по ним расчетливой очередью из автомата,- тогда Виктор, конечно, не думал ни о киношниках, ни о юпитерах и объективах. Просто все было. Неимоверно тяжело и просто. Конечно, взяли они нарушителя - со всей его подготовкой, звериным нутром, приспособленным под бандитскую руку укороченным автоматом без приклада… Огляделись, как оглядывается рабочий после смены,- надо же, утро настало! Сырым вдруг пахнуло: осенью, увядшим листом, грибом запоздалым… Капли с мокрых веток съезжают, как на фуникулере… И «бегун» этот ночной, снизу глазом косит, словно шилом прокалывает. Это сколько же времени пролетело? Семь утра! А начали-то погоню в ведьмино время, в полночь…

- Потерплю, товарищ лейтенант, ради вас потерплю…

Вот она где, зацепка! - «ради вас». Но проморгали фразу киношники, не услышали, ее громко не очень-то произнесешь: сокровенная… А ведь она-то - на слух зыбкая, почти эфирная,- и объясняла прочную обоюдную связь двух таких непохожих людей - Сероды и Тикунова. Да и только ли Середы? На заставе несут службу десятки людей. В особо доверительную минуту они произносят подобные этим слова, которых не предусматривает скупой на эмоции устав, но которые трепетно живут в глубине сердца каждого…

Между тем энергичная работа гостей подходила к концу. Тикунов уже украдкой поглядывал на часы: успеть бы до вечера наверстать то, что не завершил днем… С Алешкой, сыном, и то не удалось поиграть. А тот пришел, заинтригованный стрекотом аппаратов, удивился людям без гимнастерок и привычных зеленых фуражек, потянулся на всякий случай к отцу. Пришлось сказать: после, Алешка, после. Смекнул (на границе этому учатся быстро, особенно дети), утопал…

Вот кто-то извлек из скрипучей кожаной сумки магнитофон, подступился к зрителям с запоздалым вопросом:

- Ну, ребята, так расскажите, как вы тут службу несете? Как на своей земле стоите?

Из глубины зрителей (лица уже скрали сумерки, оставив лишь смутные пятна) отозвались без задержки :

- Железно стоим. Как Гераклы.

Про Гераклов понравилось, хотя сам «потомок Геракла» ни видом своим, ни тоненьким девичьим голоском впечатления богатырского не производил, и гости изо всех сил сдерживали улыбки, прятали лица, благо жиденький отраженный свет помогал. Тикунов тоже улыбался. Но вопрос так и остался висеть в воздухе - обнаженный, как на фоне темного неба луна.

Выручил Середа. Прокашлялся для порядка, зачем-то похлопал собачку по остистой шерсти и с достоинством ответил:

- Нормально стоим. Дружно.- Выдержал паузу и добавил: - Как учили.

Слово запало, уцепилось за сознание.

- Кстати, об учебе,- живо откликнулся на него руководитель, примагничивая взглядом Тикунова.- Ведь у вас, Николай Васильевич, наверняка есть…- доверительный шепоток с мягкой картавинкой, замполита под локоть, два шага в сторону; остальное доносится невнятно, как сквозь вату: - наверняка есть… отстающие, ну там, что называется, плохие солдаты. Уж не откажите, в одном крошечном эпизоде… Скажем, так: разговор по душам, да, по душам, затем примерчик из учебника… Ну, допустим, из этой книжки… Неважно, не обращайте внимания, названия видно не будет…

Солдаты - слух-то у всех профессиональный, натренированный в секретах, в дневных, вечерних, ночных и прочих бдениях на границе,- поняли, о чем речь, напряженно выжидали, что Тикунов ответит. Казалось, слабый ток их пульсирующих сердец вырабатывал энергию, достигавшую и сердца их замполита, взбудоражившую его.

Тикунов впервые за день изменил долгу радушия и гостеприимства. Отвел мягкую, настойчивую ладонь гостя, все еще сжимавшую его локоть, и тихо, твердо сказал:

- Плохих солдат на границе не бывает. Здесь слабые не выдержат, а плохие не приживутся. Ну, а что касается уроков, то у нас они проходят не по учебнику.

Георгий Тикунов, подполковник-инженер - брату Николаю

…У тебя растет сын - двухлетний пограничник минского происхождения. Позаботься же - ты обязан заняться этим немедленно - о его будущем, а именно: критически взвесь все свои возможности родителя, отбрось из них худшие, образовавшийся вакуум наполни тем, что почерпнешь у наших великих отечественных педагогов и, напитав все это голосом собственного сердца, приступай к воспитанию. Задача ясна?

Да, и еще. Тебе доверяют воспитание солдат. (Слово «воспитание» у нас, военных, всегда синоним сочетания «рождение личности».) Хочешь, чтобы облегчить твою задачу, открою тебе секрет из собственного опыта? Вот он. Подходи к каждому своему подчиненному с единственной мерой: как к своему Алешке, который мог родиться в Туле, Орле или Брянске, в любой точке нашего огромного государства… Родиться - да, где угодно. А стать настоящим человеком - только у тебя на заставе. Тогда и только тогда успех тебе обеспечен. Дерзай!.,

Леонид Тикунов, капитан-инженер - брату Николаю

…Болтливые, заметь, часто аппелируют к большим величинам: Время, Прогресс, Человек, Будущее. Все это, Николай, абстракт, дым, ничто, если нет конкретных условий задачи: каков человек, какова его жизненная позиция, наконец, что призван он совершить во имя будущего, ибо жизнь ценится не за продолжительность, а за содержание. «Хлебный» академик В. Н. Ремесло всего себя отдал знаменитому сорту пшеницы «мироновская» ; содержание жизни вашего замечательного пограничника, реального героя романа А. Первенцева «Секретный фронт» подполковника Коровко - условно, конечно,- очередной задержанный им вражеский агент. Оба они - и академик, и офицер-пограничник с полным правом могут сказать о себе: «Я вошел в жизнь, чтобы не соглашаться». Первый - с тем, что возможности земли якобы достигли предела, а тайна рождения богатого хлеба непознаваема; второй - с тем, что честные советские люди будто бы нуждаются в опеке «доброжелателей» из-за рубежа… Неважно, что их профессиональные интересы полярны. Важно, что жизнь обоих посвящена благородной и прекрасной задаче: служению будущему…

…Недавно видел человека, который умудрился поставить телегу впереди лошади. Он технократ-фанатик. Утверждал, что не техника должна быть подлажена под человека, а человек приспособлен под нее. Я сначала подумал: шутит. Оказалось, на полном серьезе двигал он эту свою мамонтовую теорию. Пришлось рассказать ему историю, которую слышал еще в училище ВМФ. Служил на корабле один гидроакустик - бог, а не специалист. Хозяйство содержал - словно к выставке готовился, приборы были - о лучших и мечтать не надо. Вдруг в походе - бац! - и осечка: путаница в сигналах. В чем дело? Гадали, искали, грешили на технику - нет, все нормально. Оказалось: «бог» наш перед походом с закадычным другом повздорил, ходил сам не свой. Оттого и не различал, что за бортом, скала, косяк рыбы или цель… Так знаешь, что на мой довод ответил технократ? «До похода друзей надо было мирить». О технике ни слова, потому что и младенцу ясно: мертва она без человека, груда металла, и только.

Теперь подумай, к чему я тебе так длинно расписывал наш спор. А, уловил?.. Конкретный человек, выполняющий конкретную задачу в конкретных условиях,- вот формула всей нашей работы и жизни. Формула и поэма…

Василий Тикунов, капитан - брату Николаю

…Все в этом мире развивается по законам сцепленным, взаимосвязанным. Не видишь ли ты, брат, некоего знамения в том, что все мы, Тикуновы, за исключением Женьки, учились в одной школе, у одних и тех же учителей, мусолили одни и те же книжки, а затем стали офицерами? Поразмысли-ка хорошенько над этим: отчего бы так? Не оттого ли, что и отец наш когда-то носил погоны артиллерийского капитана, а мы как бы продолжаем единый цикл?

Если выберешь время, напиши, что изменилось на заставе с тех пор, как мы с Леонидом побывали у тебя в гостях?

Евгений Тикунов, лейтенант - брату Николаю

…и обратимся к древним. Представь: в какие - неважно, но явно отдаленные от нас времена трое имярек подрядились возвести храм. Каждому из них вскоре задали один и тот же вопрос: «Чем ты занят?» Первый ответил: «Таскаю эти проклятые камни». Второй изрек: «Зарабатываю себе на хлеб». Третий же ответил так: «Я строю храм». Лично я за третьего. За нравственную чистоту, веру в светлое, в идеал…

«Из пункта А в пункт Б навстречу друг другу…» Какая пленительная музыка стучится в наши помудревшие души из детства! Неведомые торопливые пешеходы из школьного задачника спустя годы каким-то чудом вдруг обретают лица, знакомые голоса; воображаемые пункты А и Б становятся реальными городами и поселками, воздух которых имеет цвет, запах, плотность… И кажется: вернись сейчас, хоть на миг, время затрепанных учебников, не выученных уроков,- вовек бы с ним не расстался.

Не вернется… Взрослые проблемы - куда от них деться? - табуном диких лошадей вихрятся вокруг тебя, яростно бьют в землю копытами, требуют… Иные задаются «на дом» уроки…

Урок математики

Офицер Р., вписавший в «дневник» начинающего замполита Тикунова «условия» первой задачи, в подробности не вдавался. Показал рукой широко, панорамно : вот застава, вот граница. Вверх и вниз не показал: забыл, наверное… Вверху было небо - неопределимо какое, а внизу земля, по которой отныне пролягут к границе тропочки нового замполита. Какими они будут? Кто возьмется судить заранее?..

Когда представляли личному составу, заметил: один с интересом смотрел, с любопытством, другой оценивающе, третий никак. А вон в чьих-то глазах промелькнула ирония. Иначе и быть не могло: как-никак, принимали в семью, прикидывали, на что способен,- жизнь ведь делить поровну, службу, не каравай.

Опыт прежний - все-таки еще в школе был бригадиром производственной бригады, в армии секретарем комитета комсомола части, затем инструктором, завсектором Белыничского райкома комсомола,- весь прежний опыт вдруг съежился под этими изучающими взглядами до размеров булавочной головки. Отчего-то додумалось: грядущее - чистый лист, куда никогда не записать ни строки. Неуютно стало…

После боевого расчета незаметно, по одному, подошли, окружили:

- А вы откуда родом, товарищ лейтенант? Чем занимались до службы? - вопросы один за другим»

Он отвечал по порядку и вразброс: родился в Николаеве, жил в Белыничах, женат, детей пока не густо, всего один, но, надо полагать, будут еще, работал в межколхозной строительной организации каменщиком, крановщиком, электромонтером, техником… Нет, гранильщиком алмазов, плотогоном и оленеводом не был, не успел.

Потеплело на душе: шутят, а это знак хороший.

Незаметно погас последний солнечный лучик этого первого на границе дня, принеся с собой теплую вечернюю прохладу и тишину. Но зажглась в душе, как звездочка на темном небе, робкая надежда: будет здесь дом родной, коллектив настоящий будет и, может, начнется новая биография,- биография пограничного офицера, политработника…

Наутро выяснилось: «энзе» - так сокращенно именовали начальника заставы - заболел. Сержант Голь, сообщивший об этом, помялся, да высказал, отчего-то стесняясь:

- Вы уж тут, в случае чего, на нас… Мы поможем.

Сколько потом в жизни Тикунова ни случалось событий, сколько бы воды ни утекло, крепко, как амулет, хранил это бесхитростное, душевное: «…На нас, мы поможем». Как музыкант, он каким-то чутьем безошибочно уловил главное во всем сложном механизме пограничной заставы: опора на коллектив. (Будущее показало, что он выбрал верный путь, приведший его, ныне капитана, обладателя знаков «Отличник погранвойск» двух степеней, к высокой награде - ордену «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» III степени. Но об этом речь впереди.)

Тот же сержант Голь на первых порах взял над Тикуновым негласное шефство. Предупредил тех, кто избыток энергии расходовал на проделки: задумают шутки шутить с лейтенантом, будут иметь дело с ним. Поворчали обиженно, дескать, сами, что ли, не понимаем?

Неторопливость, которая внешне отличает Тикунова, может быть, и родилась в те первые, неимоверно напряженные дни? Помнится, когда на него вдруг свалилась уйма новых забот, он сдерживал себя: «Спокойно, не горячись, иначе сорвешься, А запаленный конь - не скакун».

Был момент величайшей ответственности, когда на своем первом боевом расчете объявил состав нарядов на охрану границы. Руки подрагивали, и противные холодные струйки текли из-под мышек по телу. Сержант Голь, помогавший Тикунову расписать наряд на сутки, стоял в привычном строю напрягшись, будто впервые: сопереживал. Тикунов провел боевой расчет до конца. Никто не смеялся, хотя, наверно, и было над чем.

Минул день, второй, третий, пока вышел на работу начальник заставы. После ребята говорили, будто видели, как у «энзе» на окнах иногда занавески подрагивали. Тикунов не проверял - не интересовало, и солдатам велел разговоры на эту тему прекратить.

Офицер дотошно проверял планы охраны границы, составленные замполитом. Проверял все, вплоть до мелочей: качество уборки помещений, выполнение графика хозработ, приготовление пищи, содержание вольер. Удивлялся - по лицу было видно - что не рухнуло тут ничего за его временное отсутствие, не развалилось, а наоборот, шло отлажено, четко. Хмыкал.

Тикунов не ожидал в свой адрес ни благодарности, ни одобрения. Устал. Словно три нескончаемых этих дня без отдыха держал на себе свод небесный. Едва сменился, уснул мгновенно. Снилось цветное и разное, про что только - не вспомнить. Зато помнилось другое. Как послали на сборы в отряд, на учебную заставу, как корпел над тетрадями, как подполковник Косарев, «сосватавший» Тикунова на границу, дотемна просиживал с ним в учебном классе за душевным разговором, а потом вдруг, пристально вглядевшись, спрашивал:

- А глаза отчего у тебя красные? Опять ночь делил пополам?

А что было потом? Потом была «математика», которая, к слову, никогда в жизни Тикунову не пригодится,- характер не тот. Сразу же после возвращения Тикунова со сборов «энзе» наладился в отпуск. На прощание пробормотал что-то вроде напутствия: «В сутках двадцать четыре часа, и все для службы. Постигай».

Те знания, что Тикунов успел получить в отряде, наложились на жизнь. Но края наложенного не совпадали, всюду выпирали острые углы, зазубрины, порой ранившие до крови. Зверю проще: он зализывает раны. А человек должен научиться - в этом суть всякого постижения - не получать новых. На то он и высшее создание природы.

Тикунов научился, хотя выпавшая на его долю дорога, начисто лишенная указателей, изобиловала крутыми подъемами и спусками. Хотя на самом ее конце, на финише, не стояли сияющие администраторы со значком «Турист СССР» наготове. Но он ее прошел - свою собственную дорогу: где ощупью, где напролом. И вынес оттуда капитал, который не обеспечивается ни золотом, ни прочим банковским эквивалентом, но который дороже богатств всех банков земного шара. Этот капитал - знания.

К тому времени у Тикунова уже огрубели в работе руки, окреп и без того не слабый организм; мозг - этот главный инструмент современного офицера границы, который поначалу отказывался работать, потому что едва не плавился от напряжения,- выучился быть гибким, покладистым, терпимым к любым перегрузкам. И пришел день, когда сержант Голь, пряча выпирающие наружу горделивые нотки, подвел итог:

- Вы, товарищ лейтенант, теперь знаете границу лучше меня. Поздравляю. Это посложнее прочих наука!.. Если что не так было, не взыщите. А мне скоро домой…

Душевный сержант, заботливый. Спасибо судьбе, познакомила. Тикунову и после всегда везло на хороших людей. Впрочем, точно ли это будет - везло? Как сказать… Волос к волосу, колос к колосу, а хороший человек - к человеку…

Вскоре вернулся из отпуска начальник заставы. Пока огляделся, подоспело направление на многодневные курсы, на учебу. «Интересный» получался график: «энзе» на заставе - ставим крестик, вне заставы - нолик. Крестики-нолики, крестики-нолики - вовсе не забавная, не детская игра…

Да и некогда было разбираться в ее загадочных правилах. Во-первых, потому, что служба - требовательная, как царица, переменчивая, капризная, как дитя,- поглощала все время, а во-вторых, годовая проверка была не за горами.

Застава, на которой Тикунов оставался за начальника, зама и самого себя, довольно легко прошла через испытания, показав при этом прочные стабильные результаты. Конечно, до вершины «пограничного Олимпа» далековато, но и такие достижения радовали: не с неба ведь сыпались, своим трудом добывались. Солдаты в эти дни именинниками выглядели, глаза поблескивали. Да и проверяющие офицеры отряда - секретарь парткомиссии подполковник Стерлядкин, капитан Белоконь и майор Гордиенко - как будто остались довольны. Гордиенко на прощание пожал руку замполита, сказал откровенно:

- Нравишься ты мне, лейтенант, а чем, не пойму» Есть в тебе светлая искра. С удовольствием бы с тобой поработал.

Теплоту, с которой были сказаны эти слова, Тикунов запомнил.

А там, не успела, что называется, осесть дорожная пыль после отъезда проверяющих, и майор на заставу вернулся. Отметилось машинально г снова хмурый, будто чем недовольный.

Не успел Тикунов до конца разобраться в тонкостях переменчивого настроения «энзе» - перевели Тикунова на другую заставу. Вырос человек, его опыт, умение понадобились другим людям.

Урок истории с географией

- О личном будущем пока и думать забудьте! С первого дня придется впрягаться в работу по-воловьи. Сами знаете, застава нам досталась тяжелая. Выведем в передовые, тогда и пироги праздничные испечем. Какие будут предложения?

Странное дело: слушал Тикунов начальника заставы Машарова, и не уныние испытывал от «радужных» перспектив, а оптимизм. Казалось бы, отчего? Выходит, было отчего, если даже в пальцах будто иголками покалывало - так близко подошло нетерпение, горячий запал. Ну а что касается «воловьей упряжки», о которой упомянул старший лейтенант, Тикунову такой транспорт не в диковинку: «возил» дай бог, до сих пор плечи ломит…

Их было трое в канцелярии: начальник заставы Машаров, замполит Тикунов и прапорщик Рыжиков - костяк заставы. Молчали. Обдумывали обрисованное Машаровым. Рыжиков колупал пальцем отставшую фанеровку на столешнице; Тикунов сцеплял в гребенку свои крупные пальцы; Машаров ждал, чем ответят его помощники на вопрос.

- С актива надо начать, а с его помощью уж сколачивать коллектив,- первым высказался Тикунов.

- Порядок бы навести на заставе, внешний вид солдат - чтоб соответствовал,- подал голос Рыжиков.

- Значит, так,- Машаров отчеркнул ладонью по воздуху.- Актив, порядок и дисциплина. Что ж, программа плотная. Поздравляю с удачным началом.

И неожиданно расхохотался. Все трое не только еще не успели привыкнуть друг к другу, но, по сути, впервые собрались вместе. Просторный смех Машарова как бы снимал со всех напряжение, неизбежное при знакомстве людей, связанных общим делом. Но и требовал пояснений.

- Токарь у меня знакомый есть,- охотно поделился Машаров.- Показывал, как работает его токарный станок. Ну я и запомнил одну деталь: патрон трехкулачковый. А тут вдруг подумал, что сейчас мы похожи на кулачки этого патрона: впрягаемся в работу с трех сторон. Главное, как объяснил токарь, верхний слой с заготовки снять, ржавчину и наплывы, а потом обрабатывать легче. Нам бы тоже только начать…

Принялись, засучив рукава. По дороге длиною в год тянули обещанную Машаровым «воловью упряжку». Вывели-таки заставу в отличные, отобрав у ошеломленных соперников все знамена и призы передовиков. Можно было думать и о праздничных пирогах с начинкой, и о личных планах на будущее…

Просто? Говорят, все гениальное просто. А секрета, по сути, тут никакого нет, и рассказ о нем, в общих чертах, краток. Вот он. Лишь вначале тяжело было тронуться с места, когда медленный заставский воз тянул буксир мощностью в три человеческие силы. При разгоне тяга утроилась. А уж когда в гору пошли - тут впряглись всем личным составом. Таков финал. Как добивались единства? По-разному…

Вот, к примеру, колоритнейшая фигура - сержант Буряк. Была у него заметная привычка: по каждому поводу посвистывал этак многозначительно, словно ежеминутно труднейшие жизненные задачи решал. Ну занятой человек, и только.

Лейтенант Тикунов в то время еще только приглядывался, на ком бы свой выбор остановить, чтобы в скором будущем заложить костяк актива. Машаров и Рыжиков - каждый на своем направлении - вовсю жали на нерадивых, ни минуты им не давая покоя.

Ясно, что в такой обстановке командир отделения Буряк долгое время находился вне пристального внимания, ибо ни по званию, ни по должности не мог быть причислен к категории нерадивых. Но и усердия великого Тикунов в нем не разглядел. Наоборот, сержант избрал для себя стабильный прогулочный темп: меньше спроса. Замполита, когда Тикунов пробовал поговорить с ним о личном отношении к службе, выслушал с предельным вниманием - и только. Скорости или усердия не прибавил. Замполит после своих наблюдений поделился с Машаровым:

- С сержантом надо что-то решать. Погибает в нем организаторская натура.

(Вспомнил, как отделение Буряка было назначено на хозработы. Заготавливали дрова к зиме, и сержант громче всех подавал сигналы: «Давай, ребята, давай! Навались!» Воодушевлял, сидя на пенечке, несгибаемый, как будда.)

- А чего решать? - откликнулся Машаров.- Ты, Николай, веди его на границу, там с ним и поговори. Он перед границей, как перед матерью будет - все начистоту. Хочешь, вечером вместе пойдем?

Вечером брызнуло короткое солнце, сосны стали медноногими. Буряк шагал молча, не понимая, отчего на проверку службы нарядов офицеры пошли вдвоем, прихватив с собой и его?

До фланга добрались уже в сумерках. Внезапно Машаров спросил:

- А что, товарищ сержант, в какое время мы с вами живем?

- В обыкновенное, по-моему, нормальное время,- беззаботно ответил Буряк, пока не уловивший тонкого значения вопроса.

- Плохо, товарищ сержант,- искренне огорчился Машаров; в голосе его Тикунов услышал сквозь обычную легкую иронию неподдельность.- Очень плохо. Я думал, вы найдете более емкие эпитеты для времени, в котором живете! А вы судите о нем, как о настроении или температуре воды в ванной! «Обыкновенное, нормальное!» Да через каких-то пятьдесят лет потомки нам будут завидовать: в какое, скажут, время жили!

Ведь это не просто отрезок эпохи - это история, которая пишется на ваших глазах. Ис-то-рия! Только вдумайтесь : страна сейчас решает грандиозные народнохозяйственные задачи,- это, по-вашему, «обыкновенное» время? Космические корабли стали привычней автобусов - тоже «обыкновенное, нормальное» время?

Буряк все еще не понимал, зачем старший лейтенант говорит ему обо всем этом? И почему именно здесь, на границе?

- Ну ладно.- Машаров понизил голос.- Задам вам еще один вопрос, из области географии. Скажите, товарищ сержант, где проходит граница, которую вы охраняете?

Буряк простер руку, показал: вот она, в двух шагах, неужели не видно?

- Левее,- поправил Машаров.- Еще левее.

Сержант недоуменно вскинул глаза: не по тылу же тянется линия границы, в самом деле!..

- Да, неважная получается картина, товарищ сержант,- подытожил Машаров.- Истории вы не чувствуете, с географией у вас тоже не ладится… А ведь в отделении, мне говорили, вас ценят именно за хорошие знания.- Ошибаются, что ли? Ну так слушайте… Для меня лично граница проходит вначале слева… да, да, через сердце, а уж потом идет по земле. Это я вам откровенно, как младшему товарищу говорю. Подумайте хорошенько над этим.

…Спустя какое-то время Буряк (за отличную работу в отделении он был назначен председателем совета старших пограннарядов) чуть ли не за шиворот притащил на совет провинившегося:

- Нет, вы посмотрите на этого деятеля! Он, видите ли, решил, что служба - не скорый поезд на полу-станочке, подождет… Говорит, в чаще зубра встретил, залюбовался! Нет, каков, а? А если и сосед на фланге такого же зубра встретил, а в этот момент где-нибудь вражина спокойно отлеживается и ждет, когда вы налюбуетесь вдоволь? А? Не кричать, говоришь? Да я орать во всю глотку буду, не то что кричать, пока ты не поймешь, что граница сначала проходит по сердцу, а уж потом по земле…

Недавно на партийной конференции в Киеве Тикунов встретил бывшего своего подчиненного. Буряк учился в университете. Сказал, что непременно вернется на границу,- не мыслит себя без нее, многим он ей обязан…

Так какой же тут секрет? В том лишь, что Тикунов вовремя разглядел в подчиненном неплохие задатки, а Машаров помог им развиться, что называется, «дожал»? Схематично - так. А вот как разглядел, каким образом дожал - это, по выражению того же Тикунова, детали. У всех по-разному.

Сержант Виктор Середа, например, вообще не требовал «дожатия». Был в его службе штрих, о котором не знали приезжие репортеры. Еще в отряде, когда заканчивал школу служебного собаководства, у него погиб пес. Дали Середе другого - молодого и резвого. «Эта собачка работать не будет»,- доложил Середа по команде. В отряде усомнились: можно ли так далеко предвидеть? А собака и впрямь не смогла работать, всего и было достоинств, что безукоризненный внешний вид. На заставе Середа сразу направился к вольерам. Заметил неказистую псину по кличке Газ. Ему пояснили: и стара, и безнадежна, будут списывать, уже и документы готовы. Середа к Тикунову: нельзя такую собаку в расход!

- Вы уверены, что из нее что-нибудь выйдет? - спросил Тикунов; подкупала настойчивость, горячность нового инструктора службы собак.

- «Что-нибудь» мне не надо. Мне хорошая собака нужна, чтобы работала.

Ходатайствовали перед ветслужбой отряда, добились разрешения оставить, хотя там отнеслись к просьбе как к бесполезной затее. Через пять месяцев Газ был признан лучшей собакой части. В промежутке этого времени Тикунов вдвоем с Середой - Виктор страстно был увлечен следопытством - оборудовали на заставе городок пограничной службы. По следопытству вскоре тоже заняли первое место в части…

Кое-кто склонен был рассматривать успехи заставы как рывок, стремительный, но недолговечный. Ошибались скептики. Не учитывали, что для Машарова, Тикунова и Рыжикова направления «актив, порядок и дисциплина» обозначали лишь исходную точку, начало. Конечной целью было создание коллектива с запасом прочности и энергии поистине неисчерпаемым…

Когда застава и на второй год добилась отличных результатов, термин «случайный успех» из употребления вышел - за ненадобностью. К тому времени- Машарову и Тикунову командование разрешило поступать в академию. «С одной заставы - вдвоем?» - удивлялись знакомые офицеры.

- А почему бы и нет? - отвечал Машаров.- Работали-то мы не поодиночке!.. Без Тикунова я был бы похож на двигатель без горючего - один вид и никакого движения…

Но вдвоем не получилось - Тикунов сломал ногу. Прокладывал след собаке, не заметил под снегом корч, ну и… Правда, экзамены он сдавал, и сдал прилично. Но, увы, чудес не бывает. Мудрая медкомиссия докопалась-таки до дефекта, и пришлось Николаю возвращаться домой.

Офицер политотдела Мельник, и прежде всегда пристально следивший за успехами замполита, на этот раз был Особенно чуток, утешал, как мог, Тикунов не выдержал утешения:

- Простить себе не могу, Николай Никитович, такая досада… Хоть плачь.

- Рано, Николай, плакать собрался. Тебе о будущем думать, глаза должны быть сухими, чтобы видеть ясней. Мы тут прикинули - а что, если тебе взять в свои руки заставу? Хозяином, так сказать?

Тикунов покачал головой.

- Ну, можно заместителем коменданта, должность освободилась. Лично я думаю так: надо тебе поступать в высшую партийную школу. У тебя определенный талант, тяга к политработе. А в отряде и учиться будет полегче: условия мы тебе создадим… Так пойдешь замкомендантом?

- Спасибо, конечно, Николай Никитович. Да только я за должностью не гонюсь. Почему-то некоторые считают: раз замполит, значит, сидит за чужой спиной, на чужие силы надеется. Глупое, допотопное суждение. По-настоящему работать - не то что заемных, своих-то сил никогда не растратить. Ведь их чем больше отдаешь, тем больше й прибывает. Но если уж ты судьбой избран политработником, нечего оглядываться по сторонам,- нажимай!.. Время теперь такое: как Машаров говорит: спутники стали привычней автобусов.

- Ну а насчет учебы в высшей партийной школе как?

- Подумаю, Николай Никитович. Только в любом случае - без скидок прошу, без особых условий. Пойду на заставу замполитом.

- Твердо решил на политработе остаться?

Тикунов улыбнулся чему-то далекому, светлому:

- Второй сын у меня, Дима, в сказочном месте родился. Так и записали в свидетельстве, в графе «место рождения»: застава имени Григория Кофанова. Мне его пограничником надо вырастить. Пусть вместе с моими солдатами усвоит: граница наша сначала проходит через сердце, а уж потом по земле…

Урок грамматики

- Вы капризны, Кулагин, как девушка. Вчера уверяли, что можете только со мной говорить, сегодня - «вы мне не доверяете». Где логика?

Кулагин, потупясь, чертил землю носком сапога, взъерошенный, как воробей, пережидающий стужу… Кого он так напоминал Тикунову? Да, точно, давнишних его питомцев, уличных «атаманов» одиннадцати - шестнадцати лет. Он тогда от райкома комсомола вел в детской спортивной школе секцию самбо. В райкоме учли, наверно, что в прошлом Николай сам был чемпионом Белоруссии по самбо среди юниоров, защищал честь области на республиканских соревнованиях по плаванью,- вот и направили. Достались Николаю две группы по тридцать человек - дикая республика!.. Кстати, выросли потом из сорванцов пять перворазрядников, один кандидат в мастера и один мастер спорта. Но главное - все они стали настоящими людьми. Не подкачали…

Вот в них-то Николай замечал иногда эту странную, резкую перемену настроений. Но там понятно: ребята боролись. За себя и за жизнь. Трудно боролись. А тут - и сказать смешно. Назначили Кулагина каптером, а он на деле оказался караульщиком вещей: хочу, выдам, не хочу - не выдам. В общем, прорезался в неплохом солдате ретивый «хозяйственник».

- Поймите, Кулагин, солдаты должны видеть в вас первого помощника старшины, а не скупого зав-складом. Тогда и к вам отношение у них будет иное…

Отношение солдат к Кулагину и впрямь было соответственным: они просто не замечали помощника старшины. Кулагин не понимал, в чем дело… Оттого и страдал внутренне, в любой шутке искал подвох. Мог ли Тикунов ждать, во что выльется этот скрытый конфликт коллектива и одиночки? Пришлось вызвать Кулагина на откровенность.

- Я подумаю над этим, товарищ капитан.- Кулагин глухо кашлянул.- Крепко меня вы задели, я ведь капризным никогда не был - работу любил.

Тикунов после разговора с Кулагиным отправился было по делам, да засмотрелся на красавицу-вышку с пятнышком часового на верхотуре - самую высокую вышку в отряде. Говорят, ее даже в иностранном журнале напечатали - «популяризировали». Немудрено - рядом, в каких-то метрах от заставы, проходит железнодорожная ветка на Отдельный контрольно-пропускной пункт «Брест». То и дело погромыхивают, подъезжая к Бресту и убывая в обратную сторону, за границу, поезда с загранпассажирами, все окна густо облеплены фотоаппаратами. Пусть фотографируют, помещают в журналах: вышка на виду, не секрет. Глядишь, напомнит фото кому-то из бывших, как бил их тут в сорок первом пограничник Андрей Кижеватов, предупредит, что сегодня здесь достойно несут службу наследники героя… Нелишне напомнить, потому что не унимаются недобитые, нет-нет да пытаются пролезть через кордон на нашу землю. Вот ефрейтор Иван Сарайкин недавно задержал нарушителя. Иван - активнейший помощник Тику нова. Награжден двумя знаками «Отличник погранвойск», знаком «Отличник Советской Армии». Истинный кижеватовец…

Тикунов не помнит, когда его-то впервые назвали этим гордым, хорошо известным на границе именем - кижеватовец. Просто в первый день, когда он прибыл служить на именную заставу, ощутилось в сердце какое-то особое волнение. Служить на именной - это ведь не только честь, но и ответственность… В тот день начальник заставы майор Гордиенко встретил своего нового замполита так, словно они расстались всего два часа назад.

- Ну, здравствуй! Помнишь еще, как приезжал к тебе на заставу с проверкой?

Тикунов и не забывал. Сами слова, сказанные тогда Гордиенко, поистерлись в памяти, а вот теплота от них осталась. Как в печи, которая выбросила в небо первый жаркий угар и до утра грела продрогшего путника мягким теплом… Очень тогда нужно было Тикунову чье-то доброе слово, участие. Трудное было время,.. Застава, на которой он оставался за начальника, в короткий срок задержала немало нарушителей. Тикунову тогда присвоили звание старшего лейтенанта - досрочно…

- Значит, отныне будем работать вместе? Я рад.

Тикунов улыбнулся. Он тоже. Сказал, что слышал о заставе много хорошего.

- То, что слышал, не в счет. Поработаешь, сам увидишь, своими глазами.

Работать Николай принялся жадно, как всегда. Жена, Валентина, смирилась, что он с первого дня поделил свое и без того небогатое офицерское время на три неравные части: между ВПШ, семьей и - спасибо тебе, Георгий, за мудрый братов совет!- большой второй семьей, заставой. Именно застава, на которой бывали летчики-космонавты СССР, которой восхищались писатели Борис Полевой, Виталий Закруткин, Глеб Горы-шин,- дала ему ощущение той особой наполненности, красоты и неповторимости, которое человек всегда ищет в работе. Да и высокая награда - орден «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» III степени - тоже говорила о многом. Например, об умении капитана Тикунова подходить к решению проблем воспитания творчески, о его даре тонко чувствовать и влиять на душу солдата…

Гордиенко оказался прав: «своими глазами» виделось ближе, отчетливей. Открывалось неожиданное в привычном. Казалось бы, что нового может таить в себе такая нехитрая операция, как чистка оружия? А Тикунов разглядел, с какой лаской оглаживали металл руки сержанта Морозова. Автомат ему в торжественной обстановке передавал уволившийся в запас инструктор службы собак старшина Николай Ростов. С ним Ростов добивался всех знаков солдатской доблести, с ним задержал нарушителя.

Морозов - тоже инструктор службы собак, и тоже отличник учебы. Правда, нарушителя задержать пока что не удалось, видать, не судьба, а может, не время. Но желание во всем быть похожим на предшественника оказалось большим и не мимолетным. Ростов великолепно рисовал - Морозов тоже взял в руки карандаш. Надо было (тут-то и начиналась настоящая работа замполита) бережно закрепить эти ростки преемственности, не дать им заглохнуть. Легкое, без нажима, предложение: а что, если он попробует оформить стенд? Морозов попробовал, получилось. В другой раз уже сам подошел к замполиту, попросил работы. Проснулась в душе энергия, жажда дополнительной деятельности, инициатива,- то, чего политработник ждет, как манны небесной, и добивается не без усилий.

- Есть, Михаил, конкретное поручение, вернее, просьба. К нам прибывает молодое пополнение. Хорошо бы учредить над ними шефство, помочь им быстрее войти в колею…

Морозов загорелся: уж он-то знает, как это лучше сделать. Для этого надо… В конце разговора с удивлением смотрит на замполита: странно, кто же первым подал идею, капитан или Морозов?

- Иди, Миша,- покусывая губы, чтобы сдержать улыбку, сказал замполит.- Мне еще надо с документами поработать - Оноприенко Бориса скоро будем в партию принимать.

Сержант Борис Оноприенко, исполняющий обязанности старшины, у^се на пороге, будто стоял рядом.

- Заходи, старшина,- приглашающий жест и с ходу: - Тут, Борис, вот какое дело… Видел, как «работает» на спортивных снарядах Виктор Карчев? Вот и я говорю: не шедевр. Что делать?

- Ясно, товарищ капитан. Поможем. Заодно и ефрейтора Жидкова подключим, пусть Толя как член совета старших пограннарядов поработает, он по службе специалист…

- Вот и хорошо. Комплексная помощь - это дельное предложение. Его стоит обмозговать… А я завтра еще раз попробую с Ерошкиным поговорить…

Назавтра чуть свет жалуются из гаража на Ерошкина:

- Этот ферт…- (На самом деле его зовут Александр, он рядовой, водитель ГАЗ-66) - Опять он машину не помыл. Все отделение позорит!

- Машина Писанца на месте?- спросил замполит. (Писанец тоже рядовой, тоже Александр, и тоже водитель, но у него ГАЗ-69) - Пойдем, Александр,- любезное приглашение Ерошкину,- на экскурсию к товарищу пойдем. Нет, ты не упирайся, а за баранку сядь, посиди. Что скажешь? Приятно? То-то. А посмотри на спидометр - ведь она гораздо старше твоей, но как выглядит? Твоя бы с таким набегом уже инвалидом была…

Ерошкин отвернулся от спидометра, заелозил по сиденью, чтобы сойти на землю.

- Не торопись, Александр. Тебя сколько раз товарищи предупреждали? Действительно, ведь ты их подводишь…

- А если я вчера поздно приехал? Если я на ногах почти не держался?-Отвернулся и вполголоса:-Да что там говорить? Небось, сами ни разу не испытали такое!..

Это «ни разу» вмиг высветлило в памяти Николая далекий зимний день накануне выборов. Их Белыничский район, где Николай работал электромонтером по надзору за линиями электропередач, утопал в снегу по самую маковку. Тянуло из труб хлебным духом - пеклись пироги к праздничному столу.

Николай листал свой институтский учебник, когда в дом вбежал инженер Эдуард Станчик. Не поздоровался, зачем-то щелкнул выключателем. Света не было.

- Николай, высоковольтку оборвало. А завтра праздник у людей, выборы… Представляешь, как нехорошо получается?

Николай собрался мгновенно, работа приучила всегда быть готовым. Остальные члены ремонтной бригады - Валерий Дайнеко, Василий Барановский, Александр Сюнягин,- уже ждали в машине. Тронулись. ГАЗ-51 по здешним снегам - малоэффективная машина. Сели по самое брюхо, отъехав от деревни всего пять километров.

- Ребята, пешком назад и на лыжи,- предложил Станчик.

На лыжах и добрались до обрыва. Десятикиловольтный провод толщиной в палец обычно натягивают тракторами. Но разве трактор пройдет по такому снегу? Придется самим, вместо трактора. Кто будет работать «на верхах», не договаривались: ясно, что Николай, он сильный и к тому же самый молодой, всего девятнадцать… Наверху мотало, как на качелях. И мороз, и ветер. Снизу ребята тянули проволочную змею. Николаю предстояли «фигуры высшего пилотажа» -вязка проводов на изоляторы…

Сейчас подробности потускнели, осталось в памяти самое главное: к двадцати двум ток пошел в окрестные колхозы. Да еще долго болели, не давая покоя, обмороженные на верхотуре руки и ноги.

Рассказать обо всем этом Ерошкину? Право, надо ли? Ерошкина и десятком подобных историй не убедишь. Зато после будет с ухмылочкой живописать, как замполит пытался «взять» его героическим. Себялюбцы трудно воспринимают энтузиазм, в основе которого не тарифная сетка, не премиальные, а доброе слово людей. В этом социальный Бред себялюбцев.

- Видите ли, товарищ Ерошкин, понятие о трудности у каждого свое. Но мы с вами солдаты, службу себе не выбираем и потому не имеем права прикрываться тем, что трудно… Товарищей же подводить вам никто не позволит.

- Им надо, пусть они и вкалывают,- огрызнулся Ерошкин.- Небось, они за меня баранку не крутят. А я за себя сам отвечу.

- «Они… я»,- сдерживая раздражение, ответил Тикунов.- Вы что, в другом государстве живете? Запомните, Ерошкин, слово «мы» содержит много «я»; наоборот не бывает, не получается.

Ерошкин едва заметно поморщился, буркнул:

- Все призывают, агитируют…

- Нет, Ерошкин, никто призывать вас не собирается. Когда вам по-настоящему придется трудно одному, вы сами поймете: это не агитация. Это из книги под названием «Жизнь». Только вот идти в обратный путь и начинать все сначала - а это неизбежно произойдет,- будет гораздо трудней. И мучительнее…

Весь день потом вспоминалось это растопыренное, как старое кресло, ерошкинское «я». Беспокоило оно замполита… А день выдался на редкость трудным. После завтрака пришли на заставу пионеры, и Тикунов водил их по музею Андрея Кижеватова, который за каких-то два года посетило более десяти тысяч человек, а он, замполит, был его бессменным экскурсоводом… Потом замполит проводил с солдатами беседу по материалам XXV съезда КПСС. Хотелось, чтобы беседа прошла интересно, чем-то запомнилась, запала в душу. Перерыл массу источников, еще раз прочел все, что написано о сегодняшней жизни тружеников героической брестской земли, на которой он теперь несет службу… Говорят, получилось интересно.

Потом, выкроив минуту, засел за письмо,

Николай Тикунов - брату Георгию

…Прежде мне иногда казалось: еще чуть-чуть, и на моих глазах произойдет чудо - рождение личности, которое ты называешь синонимом воспитания. Но что-то рушилось, и близкая цель вновь уходила за горизонт… А однажды я понял простую, но чрезвычайно важную истину, что не надо ждать чуда. Ждать можно хорошей погоды, встречи с любимой; «чудо» же творят своими руками, оттого оно и чудо… Я знавал одного паренька, который говорил - явно с чужих слов о земном шаре: «Эта штука слишком быстро вращается. Меня на ней трясет, я не могу сосредоточиться». Чтобы он наконец «сосредоточился», мне и ему понадобилось почти два года. Чем не чудо?.. Зато у нас, политработников границы, есть в работе счастливый миг - это когда удается уловить в службе не просто сухую формулу, но и строки поэмы…

Домой Тикунов пошел, когда за окнами было темно. Из комнаты дежурного вдруг донесся тоненький голосок сына. Заглянул. Алешка сидел за столом, острые лопатки крылышками топорщились под рубашкой. Дежурный сержант, не замечая Тикунова, говорил:

- Тебе, Алексей, в этом году в школу. Буквы знаешь? Тогда бери тетрадь. Ручку держи крепче. Пиши: «Я живу на границе». Есть? Пошли дальше. «Моя Родина - СССР». И восклицательный знак.