Последние метры

ПОСЛЕДНИЙ ШАГ
1

В низинах по обе стороны от дороги уже копился туман, воровато, горбом, тек вдоль шоссе. В невидимую щель под брезент со свистом втягивался воздух - холодный, остро пахнущий сырцой и болотцем.

Жидкий поток машин с противотуманными подслеповатыми фарами скользил по шоссе навстречу, не отвлекая Лагунцова от мыслей. Молчал и Пресняк, шофер, по-своему понимавший озабоченность капитана. Уже за городом, он, не глядя, протянул начальнику заставы два пирожка в протаявших на бумагу пятнах,- знал, что за всеми делами в отряде капитан наверняка забыл про обед, заранее купил в солдатской чайной.

Пирожки напоминали о заставе, о доме. И Лагунцов представил, как едва часовой откроет ворота, по городку заставы вспыхнет и пробежит невидимый импульс - сообщение о его приезде. Словно наяву увидел, как сержант Дремов, назначенный дежурным, поправит на рукаве повязку с желтыми привычными буквами, мельком взглянет на пирамиды с оружием, все ли в порядке, и поспешит навстречу с докладом. Еще представил себе, как ночной повар Медников по пояс высунется в амбразуру раздатки, держа наготове тяжелый подстаканник с горячим чаем, будто с минуты на минуту ждал возвращения капитана…

Когда скрытая от посторонних глаз картина жизни заставы предстала перед капитаном, полная цвета и звуков, он удивился: надо же, как успел соскучиться за день!

В свете фар блеснула рубином звезда на воротах городка. Лагунцов выпрыгнул из машины, неловко присел : нога попала на камень.

«А перед Суриковым я, должно быть, тоже выглядел нелепо,- некстати припомнилось Лагунцову.- Ладно, с ним еще потолкуем. Я тоже мужик упрямый…»

Начальник отряда полковник Суриков был спокойный, уравновешенный человек. Говорил он мягко и так тихо, что в просторном конференц-зале, где обычно проходили совещания, его голос мог потеряться, если бы не микрофоны… Но наивно было бы судить о характере Сурикова только по его голосу… Если требовалось решить вопрос принципиально, голос Сурикова наполнялся невесть откуда берущейся твердостью и силой…

В этот день, едва офицеры начали расходиться после совещания, начальник отряда попросил Лагунцова задержаться. Извлек из папки знакомый лист, ткнул пальцем в рапорт Лагунцова:

- А почему, собственно, вы против отъезда Завьялова на учебу? Есть принципиальные возражения?

Лагунцов пожал плечами: да как сказать?..

- Тогда в чем же все-таки дело, Анатолий Григорьевич? - спросил Суриков, глядя на капитана сердито и недоуменно.

Что ж, Лагунцов попробует ответить. Не спеша, сдерживая волнение, начал он делиться наболевшим.

Склонив голову набок, Суриков внимал словам Лагунцова о том, сколько сил и энергии затратил он, начальник заставы, чтобы в Завьялове - человеке по природе кротком, даже застенчивом, неожиданно умевшим с восторгом говорить о том, что его взволновало,- едва наметились задатки настоящего офицера границы, политработника. У него, замполита, здесь только-только прорезался собственный тоненький голос, чуть, на величину игольного ушка приоткрылась собственная душа, свой характер, и будет просто несправедливо, горячо убеждал Лагунцов, не дать сейчас всему этому вырасти и окрепнуть…

Суриков не перебивал. Привыкший ежедневно решать десятки проблем, сложных вопросов, он спокойно отыскивал в горячих доводах начальника заставы рациональное зерно, некую центральную точку, как ученый, отмежевываясь от частностей, докапывается до сути явления. Он полуулыбкой отзывался на запальчивые рассуждения Лагунцова о «душе», «характере», и капитан по едва уловимым признакам читал на лице Сурикова: все это, батенька, эмоции, детали, а дело где?

И Лагунцов наново, как бы чужими глазами посмотрел на себя и Завьялова: а действительно, где?.. Ему казалось - и при разговоре с Суриковым он лишь сильнее укрепился в этой мысли,- что за участок работы замполита он теперь может быть спокойным. Во всяком случае, мог. Ведь что там ни говори, а есть, есть же в замполите та самая «военная косточка», которую так ценил он, Лагунцов, в офицерах границы, в Сурикове, например… Пусть начальник заставы с замполитом еще не сложились в своем деле поровну, по-бухгалтерски, когда пятьдесят процентов успехов заставы принадлежат Лагунцову, его умению командовать, вести заставу в передовых, а пятьдесят законных - Завьяловых - в умении превратить приказ не просто в железную формулу, а в сознательное, очень гибкое понятие, столь необходимое солдату… Пусть этого пока что не произошло - впереди ведь еще столько времени…

Но какого-то самого главного, самого веского довода недоставало рассуждениям Лагунцова,- Суриков хорошо это видел и чувствовал.

- Так каковы все-таки мотивы? - спросил начальник отряда, перехватывая инициативу, беря разговор в свои руки.

- Замполит он еще молодой… Ему бы годик еще побыть на заставе,- наконец сказал капитан, отводя глаза от настырного взгляда Сурикова.

- Почему?

- Зацепиться тут сердцем надо… - ответил Лагунцов, разглядывая какой-то плакат за спиной Сурикова на стене конференц-зала. Зачем-то достал платок, но тут же положил его обратно, торопливо заговорил: - Конечно, ценю, что к нам он попросился с другой заставы. Не каждый семейный офицер отважится ехать на отдаленную заставу, как это сделал Завьялов. Мог бы запросто и в отряде остаться, начальником клуба. Тут и удобств больше, и другие преимущества. Но…- Капитан, стремясь выразиться точней, поймал на себе напряженный взгляд полковника Сурикова и умолк.

- Продолжайте, я слушаю…

А продолжать было нечего. Ведь не скажешь Сурикову, что Завьялов нужен прежде всего ему, Лагунцову. Капитан боялся потерять в замполите свою будущую точку опоры, которая - Лагунцов это понимал - может ох как скоро ему потребоваться…

- Зацепиться тут ему сердцем надо,- повторил Лагунцов, с трудом отводя взгляд от безликого плаката.- Свое место обозначить… Люди-то у нас разные. Да и застава на горячем месте…

- Выходит, Завьялову еще рановато покидать заставу?

- Конечно, товарищ полковник,- обрадовался Лагунцов: кажется, начальник отряда понял его.- Год, два поживет тут, заставу выведем в отличные, а потом я сам отвезу его на учебу. И даже руку пожму.

Суриков усмехнулся «щедрости» капитана. Лагунцов хотел еще что-то добавить, но сдержался: Суриков не одобрял многословия. Да и сам разговор, на который Лагунцов отчего-то надеялся, оборачивался невнятицей, дамским рукоделием, потому что капитан, к стыду своему, завяз в собственных куцых доводах, как муха в меду. Как, скажите на милость, объяснить Сурикову, что лично он, Лагунцов, привык к своему замполиту. Что сам Лагунцов смотрел на свою заставу, как на родной дом, и дальнейшая служба на ней представлялась ему дорогой, у которой есть начало, но нет конца. Только поэтому он заботился, чтобы спутник на этой дороге был у него надежным, обладал бы всем тем, чего недоставало Лагунцову… Именно таким человеком, по мнению капитана, и был замполит. Если бы не этот рапорт об отъезде в академию!..

- Ладно, подумаю,- врастяжку, потирая переносицу, произнес Суриков, хотя Лагунцову показалось, будто начальник отряда уже принял решение.

Так оно, по сути, и вышло: Суриков разрешил Завьялову отъезд на учебу.