Последний герой нашего времени

Кто и как будет жить на Земле в XXI веке?

Они отбили вторую атаку.

Поднятая разрывами тягучая пыль оседала медленно, словно раздумывая — а стоит ли? Только уляжешься, как тебя снова потревожат и подбросят вверх огненными смерчами…

И всё-таки она оседала, и затянувший всё вокруг густой бурый дым тоже мало-помалу рассеивался. Из-под его тяжёлого полога уже проступили искалеченные домики окраины и развороченный асфальт автострады, перетекавшей в центральную улицу городка. И стал виден уродливый силуэт «диплодока», похожий на гигантскую перевёрнутую миску.

Тяжёлый штурмовой танк почти прорвал оборону повстанцев. Когда машина вошла в зону плотного огня, её бортовой компьютер оценил степень противодействия и отдал приказ на изменение боевой конфигурации. В ходовом режиме «диплодок» напоминает обводами гоночный электромобиль, только способный с хищной стремительностью перемещаться по любому бездорожью. Но если этому электромобилю что-то угрожает, он мигом втягивает голову под панцирь: бронеплиты ползут и смыкаются в полусферу, пряча многоствольные контейнеры управляемых ракет и кургузое рыло напалмомёта. И взять вражину в этой его ипостаси ой как нелегко…

Однако ж взяли — сподобились. Поймали момент начала трансформации и хлестнули противополем. «Диплодока» перекосило, «раскорячило вшивую черепаху» — по выражению, брошенному кем-то в коммуникатор в злом азарте боя. Вот тут-то бойцы из первого взвода и влепили ему под шкуру пару кумулятивных «змеюк». И всё — встал, сволочь, смрадно коптя и похабно выметнув из-под бронированного подола длинные ноги перебитых гусениц.

А вокруг чадящего остова валялись тела глобов. Как только припекло, экипаж быстро покинул разбитую машину, но далеко уйти никому из них не удалось. Самый шустрый успел пробежать шагов тридцать, пока его не клюнула игольчатая пуля, вошедшая между нижним краем шлема и воротником бронекомбинезона. Шелихов видел через бинокуляры забрало убитого, сплошь залитое изнутри красным, — иголки, на которые разделилась эта пуля после попадания, просверлили голову глоба десятками аккуратных сквозных дырок.

Глобы отошли, как только штурмовой танк загорелся, — зрелище полыхающей боевой машины, рекламируемой как «абсолютно неуязвимая», было впечатляющим. «Жлобы», как называли врагов повстанцы (и не только потому, что первая буква слова «globals» называется «джи»), не любили боя грудь в грудь. Смешивать непокорных с землёй в однородную расплавленную массу с безопасного расстоянии, сидя перед дисплеем, — это да, такая война им по нраву. А вот если надо посмотреть противнику в глаза, в которых мечется твоя смерть…

Возвращались звуки, съеденные надсадным гулом канонады и грохотом взрывов. Что-то тихонько позвякивало — Григорий даже потряс головой: уж не мерещится ли? Нет, это трепетал под прилетевшим с Дона ветром тоненький металлический лоскут, свисавший с простреленной крыши коттеджа, под которым находился командный бункер.

— Умыли мы их, командир, — негромко произнёс Зыков, оператор электронных систем и заместитель Шелихова. — «Два» — «ноль» в нашу пользу. И ещё умоем, если опять полезут, — спасибо Каргину, боеприпасов у нас до второго пришествия хватит. А там, глядишь, и в столице решат так, как надо… Это наша земля.

«Не совсем „ноль“, наверно, — подумал Григорий. — Как там у Константина в первом взводе? Потери большие? „Диплодок“ мёл огнём, как заправский Змей Горыныч, — вряд ли всем Костиным бойцам удалось отсидеться за слоями термопласта… Да и остальным было несладко — перепахан весь периметр. А с боеприпасами — да, спасибо атаману. И сам мошной потряс, и другим не дал жадничать — найдётся, чем попотчевать гостей-миротворцев…».

— Запроси о потерях, — коротко распорядился он.

— Есть, командир, — отозвался Прохор и зашелестел клавишами пульта связи. Личные коммуникаторы были у всех повстанцев, но лучше работать по экранированному каналу.

Шелихов переключил визор на панорамное сканирование.

Несмотря на две яростные атаки и на предшествующие им ракетно-артиллерийские обстрелы, притулившийся в излучине реки городок пострадал не сильно. Досталось жилым домикам окраин, но здание автоматизированного завода и окружавшие его параллелепипеды служебных и подсобных помещений остались целёхонькими. И Григорий знал, почему — по этой причине его отряд и зацепился именно за этот городок, и теперь торчал у глобов костью в горле — ни проглотить, ни выплюнуть. А миротворцам непременно надо выковырнуть эту досадную кость, и поскорей. В столице-то оно может по-всякому обернуться…

Панорама разворачивалась неспешно, следуя стандартной компьютерной программе. Безоблачное синее небо и голубая дуга Дона выглядели безмятежно спокойными — и небо, и древняя река вдоволь насмотрелись на дела рода человеческого за века и тысячелетия. И пепельно-рыжая степь, располосованная надвое серым шрамом автомагистрали, тоже была спокойной. Чему ей, седой степи, так уж изумляться, на какую такую диковину дивиться? Видела она разные племена-народы, спешившие, суетившиеся и силившиеся возвести вековечное величие. Прошли они, прокатились и сгинули, позабыв на курганах каменных баб с изъеденными временем лицами. И равно упокоились в безымянных могилах порубленные татарскими саблями и скошенные казачьими пулемётами — им уже всё едино…

И только в одном месте — там, где автострада ныряла в редколесье, — шевелилось что-то, словно там ползали какие-то насекомые. Они. Глобы. Миротворцы, мать их в матрицу…

Глобы пришли на рассвете и с ходу атаковали отряд Григория, не утруждая себя переговорами. Да и о чём им было говорить с теми, кого они считали бандитами? Атаковали — и осеклись, подавились кровавой юшкой. Перегруппировались, прощупали боевые порядки казаков электроникой и пошли снова — уже основательней. И снова получили по зубам — вон он, их хвалёный «диплодок» (точнее, то, что от него осталось). А четыре лёгких бронепрыга и вовсе не дошли до переднего края обороны повстанцев — разлетелись ошмётками металла, разодранного прямыми попаданиям. И густо лежат вдоль дороги убитые — шелиховцы не попусту тратили огневой припас.

— Затихли, — пробормотал Григорий, следя за изображением на дисплее визора. — Это вам не…

Он не договорил.

Над деревьями сгустилась и задрожала белая завеса. А потом на ней прорисовались чётко различимые чёрные буквы кириллицы, сложившиеся в русские слова.

— Глянь-ка, Прохор, никак «жлобы» побеседовать с нами намерены. О чём, интересно мне знать?

— «Примите парламентёров» — прочёл тот через плечо командира и посмотрел на Григория. — Примем, Григорий Палыч?

— А почему нет? — Шелихов пожал плечами. — Всё равно вестей ждать. Пиши ответ турецкому султану. Можно без оборотов, труднопереводимых на международный.

Зыков кивнул и развернул над крышей коттеджа голографический псевдоэкран.

Они встретились на шоссе, в полукилометре от переднего края обороны. Григорий не собирался принимать парламентёров на позициях повстанцев, где «жлобы» запросто могли обернуться обыкновенными шпионами. Не будешь же раздевать их до трусов… Да и то нет гарантии — мини-сканер можно спрятать и во рту, или в какую другую дырку сунуть.

Глобов было двое. Без оружия — индикатор успокаивающе мигнул зелёным, а что в броне — так она давно уже стала почти повседневной военной формой, особенно в «горячих точках». Оба, судя по всему, не полуфабы, а из мидлов, и оба — смуглокожие.

«У них там все перемешались, — думал Шелихов, вглядываясь в тёмные лица врагов. — Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца — всякой крови по стакану, в каждой койке папуас погостевал. Да пусть хоть полосатые будут или в горошек — можно подумать, русские сохранили чистоту расы со времён Ярослава Мудрого! Не за цвет кожи я их ненавижу…».

— Вы Григорий Шелихов? — спросил один из глобов — точнее, вопрос прозвучал как утверждение.

— Он самый, — Григорий кивнул, — вы не ошиблись.

«Ещё бы, — промелькнуло у него в голове, — через наших коллаборационистов вы нас разве что под микроскопы не клали. И всё вам обо мне известно — от биометрии до вредных привычек. А ты мужик ничего, крепкий — шея как у бугая… Вояка-профессионал — тебя и в рукопашной не враз заломаешь».

Словно прочитав его мысли, вмешался второй глоб — этот был статью пожиже.

— Мы знаем всех полевых командиров непримиримых, а вы среди них один из самых выдающихся.

— Полагаю, вы прибыли не для того, чтобы говорить мне комплименты? — ответил Григорий, подумав при этом: «А вот ты, парень, не из армейцев. По-русски говоришь чисто и правильно, почти без акцента. Переговорщик — пришёл уговаривать террориста отпустить невинных женщин и детей, да?»

— Мы пришли предложить вам сложить оружие, — холодно произнёс крепкошеий. — Кровопролитие бессмысленно — вы обречены. И я, майор Спрэгью, командир семнадцатого батальона миротворческих сил, предлагаю вам сдаться. В противном случае…

— Не пугайте, — оборвал его Григорий. — Вы лучше туда посмотрите, — он показал на отчётливо различимый силуэт сгоревшего «диплодока», — и ещё во-о-он туда, на обочины. Не собрали ещё всех своих битых? Понимаю, понимаю — объём работ серьёзный.

Лицо майора окаменело, и переговорщик поспешил перехватить инициативу.

— Мы рассчитываем на ваше благоразумие, господин Шелихов. Присядем?

С этими словами он снял с пояса небольшой контейнер — Григорий почувствовал, как мгновенно напрягся стоявший рядом с ним Прохор, — и раскрыл его. Послышалось лёгкое шипение, и через минуту у ног переговорщика надулся небольшой, но удобный стул, за ним второй.

— А нам этого не надо, — бросил Григорий, наблюдая за манипуляциями глоба, — нам и на своей земле сидеть мягко. Садись, Зыков, — добавил он, опускаясь на травянистый взгорок у края дороги.

— Это не ваша земля, — вкрадчиво поправил его переговорщик. Майор Спрэгью хранил высокомерное молчание. — Акт купли-продажи совершён на законных основаниях, и ваши действия есть нарушение принципа неприкосновенности частной собственности.

— Расскажите это тем нашим аферистам, которые ловко втюхали чужую землю вашим лохам. А купчую можете засунуть себе в… вот-вот, именно туда, вы меня правильно поняли.

Шелихов хорошо знал, что западные трейдеры не были простаками — они понимали, что делают, заключая многолетние договоры аренды через своё лобби в правительственных кругах атакуемых стран и осуществляя продуманный план мирного и «законного» захвата чужой территории. Но в нём уже закипало раздражение, и он не смог отказать себе в удовольствии лишний раз щёлкнуть «жлобов» по носу.

— Боюсь, — переговорщик лучезарно улыбнулся, — вы не до конца уяснили ситуацию. В настоящее время, — он мельком взглянул на часы, — в Москве идут переговоры по целому ряду вопросов. И как только решение будет принято…

— А вы уверены, что решение будет в вашу пользу? Вы уже нас взвесили, оценили и вписали в свои файлы? — отпарировал Шелихов. — Кроме «колли», в Москве есть и другие люди. И есть ещё такая штука, как армия, и она молчать не будет.

По лёгкой тени на лице майора, по-прежнему хранившего молчание, Григорий понял, что глобы отнюдь не уверены в благоприятном для них исходе переговоров о вхождении России в United Mankind. Поэтому-то они и торопились выбить повстанцев из городка — судись потом да разбирайся! — и приступили к переговорам только тогда, когда встретили решительный отпор. И о настроениях российских военных «жлобы» — с их-то источниками информации! — осведомлены. Так что — мы ещё поглядим, чья переможет…

— В любом случае ваш отряд считается незаконным вооружённым формированием, — в отличие от майора, глоб-переговорщик куда лучше владел собой. — Территориальная казачья армия не признаётся нашим командованием частью вооружённых сил России.

— Вы хорошо говорите по-русски, значит, вы знаете и наши пословицы. У нас есть и такая: «В чужой монастырь…».

— Я знаю.

— А раз знаете эту, напомню другую: «Вот вам Бог, а вот порог!». Здесь наша земля, и вам здесь делать нечего.

— Не понимаю, — глоб деланно вздохнул. — Вы ведь умный человек и знаете историю. Когда-то люди жили небольшими кланами, потом появились племена, потом державы. Феоды сливались в королевства, рождались империи. А теперь пришло время объединения всего человечества. Это неизбежность, с которой бороться бесполезно — её можно только принять.

— Принять? — Григорий зло сузил глаза. — Сто пятьдесят лет назад наши предки в этих самых местах приняли одну такую неизбежность, обещавшую им светлое будущее и рай на земле. Не устояли перед соблазном и склонились перед силой. Второй раз мы не сделаем ошибки — мы будем жить на своей земле так, как считаем нужным, а не так, как нам будут диктовать. И наши женщины останутся женами и матерями, а не…

— Вы уверены, что все они хотят именно этого? — мягко остановил его переговорщик.

— Кто не хотел — те ушли, мы никого не держали. Оставшиеся — остались, и теперь уйти придётся вам, гости непрошеные. Не хотите — попробуйте нас взять.

— Наивный вы человек, господин Шелихов. Не пытайтесь остановить колесо истории — оно вас раздавит.

— Раздавит? Бывает и так, что колесо ломается, наехав на острый камень. И не о чем мне с вами больше говорить.

— Мы не будем вас брать, — подал голос набычившийся майор. — Мы накроем вас тяжёлыми термобарическими ракетами. Мобильные установки на подходе.

— Тогда мы пошли, — Григорий поднялся. — Я должен быть там, со своими казаками.

…Когда до ближайших домов оставалось шагов сто, Зыков, не проронивший за всё время переговоров ни слова, сказал опасливо:

— Термобарические — это серьёзно, командир. Настоящих бункеров у нас — раз-два и обчёлся, а в окопах не спрячешься. Размазанный взрыв — дело такое, в любую щель затечёт, сучий выкидыш.

— Не будут они бить объёмками, — усмехнулся Шелихов. — Блефуют.

— Почему ты так уверен?

— Потому что знаю. Будем стоять намертво — не место United Mankind на нашей земле. Этот зверь нам ведом — изучали мы его анатомию.

— Господа офицеры! — дежурный вытянулся перед входящим в аудиторию седым человеком с погонами генерала, а слушатели военной академии поднялись со своих мест за персональными терминалами. — Господин профессор, двенадцатая группа готова…

— Прошу садиться, — прервал его седовласый. Он занял место за кафедрой-пультом и окинул взглядом амфитеатр аудитории. — Итак, тема сегодняшней лекции: социологическая модель United Mankind — Объединённое Человечество. Теоретические основы этой модели были сформулированы в середине двадцать первого века Айсфельдом, Рамбовски и Мэлори, хотя есть основания полагать, что практическое её построение началось гораздо раньше.

За спиной лектора ожил псевдоэкран, по которому заскользил лучик лазерной указки.

— Апологеты United Mankind считают эту модель наиболее совершенной — более того, единственно приемлемой. Согласно выводам Айсфельда и Мэлори, она на практике доказала своё преимущество перед всеми общественно-экономическими формациями, известными человечеству — как реальными, так и утопическими. Рамбовски же доказывал, что United Mankind органична, поскольку наиболее полно переносит принцип естественного отбора на общество людей.

Размеренный голос человека в генеральском мундире был хорошо слышен в любой точке просторной аудитории — сидевший на шестом ярусе Григорий отчётливо различал малейшие оттенки этого голоса. И Шелихов слушал — слушал очень внимательно.

— Модель достаточно проста — я изложу вам суть, пренебрегая словесной шелухой. Вы слушатели элитного военного учебного заведения, поэтому будем называть вещи своими именами. Общество United Mankind состоит из трёх слоёв, или каст. Нижний слой — это «человеческие полуфабрикаты», компост, питательная и воспроизводящая среда. Полуфабы используются на вспомогательных работах и в сервисе. Это рабочая сила и пушечное мясо. В семьях полуфабов высокая рождаемость — в среднем три-четыре ребёнка. Нижняя каста — фундамент, на котором выстроена вся пирамида United Mankind.

Григорий представил себе возносящийся ввысь сверкающий конус — красивый и тянущийся к облакам. А у его подножья копошилась тёмная безликая масса…

— Далее, — световой луч коснулся ряда разноцветных прямоугольников. — Средний класс, костяк. Квалифицированные работники, медики, учёные, интеллектуалы, военные. К мидлам относятся и те, кто обеспечивают бесперебойное функционирование всей системы — юристы и чиновники, а также предприниматели, не достигшие высот в бизнесе. И наконец — высшая каста, хайлевелы. Вершители судеб, — генерал сделал паузу и оглядел слушателей. — Повелители мира — по крайней мере, считающие себя таковыми… Крупные бизнесмены, финансисты, топ-менеджеры всемирной корпорации, в которой бывшие страны — не более чем департаменты.

Он ещё немного помолчал и продолжил:

— Наименее довольны своим статусом, естественно, полуфабы. Но они — и не только они — находятся под непрерывным воздействием исполинской и отлаженной машины масс-медиа, ориентирующей людей на сиюминутные примитивные потребности. Стереовидение с гипноэффектом, психотропная музыка, новейшие виды наркотических веществ, которые, как вам известно, свободно продаются в странах United Mankind. И самое главное — формально полуфабы не считаются рабами. Они имеют те же гражданские права, что и мидлы, и любой из них может выбиться в среднюю касту, если проявит должную хватку. Негативная энергия раздражения на систему перенацелена на достижение личного успеха и на желание обойти всех конкурентов. И наиболее энергичные полуфабы действительно выходят в люди, подавая пример своим менее удачливым собратьям по касте. Эта возможность заложена в модели United Mankind, более того, она необходима. Всё очень просто, — профессор коснулся пульта.

На экране высветилась диаграмма соотношения численности различных каст.

— Дело в том, что обеспеченный средний класс не слишком склонен обзаводиться детьми. В семьях мидлов даже два ребёнка — большая редкость, не говоря уже о троих. А многие вообще не заводят детей, предпочитая им карьеру и жизненные удовольствия. Эта тенденция проявилась ещё в прошлом веке, сто лет назад, и с тех пор только усилилась. С каждым новым поколением численность обеспеченных слоёв уменьшается, но пополняется за счёт выходцев из низшей касты — баланс соблюдён. Хитроумная пирамида завёрнута в красивую демократическую обёртку — теоретически полуфаб может даже стать хайлевелом. Теоретически, — повторил генерал и усмехнулся, — шансы есть. Вопросы?

— Это и есть естественный отбор по Рамбовски? — флотский офицер со второго яруса первым использовал предоставленную возможность.

— Да, — кивнул профессор. — Похоже, не правда ли? Пробиваются самые энергичные — кого винить, если ты сам не проявил достаточного упорства в достижении намеченной цели? Когда-то это называлось обществом равных возможностей.

Генерал произнёс эти слова ровным тоном, по которому невозможно было понять его собственное отношение к описанной социальной модели, — он информировал, предоставляя слушателям самим делать выводы.

— А почему модель называется «Объединённое Человечество»? — спросил сидевший на третьем ярусе капитан-танкист. — Открытое декларирование поставленной задачи?

— Да, — спокойно ответил генерал, — именно так. Процесс объединения всей планеты в единую структуру идёт полным ходом. Вопрос только в том, какая социальная система будет господствовать. По прогнозам аналитиков, наибольшие шансы у United Mankind.

— Значит, она совершенна? — не выдержал Шелихов.

— Хороший вопрос, ротмистр, — профессор внимательно посмотрел на Григория, — то есть, простите, есаул. Вы ведь из казаков?

— Так точно, господин генерал! — ответил Григорий, подумав про себя: «Ну и зрение у старика — разглядел мои знаки различия…». — Территориальные войска — южная мобильная группа.

По аудитории пронёсся сдержанный шум, и Шелихов ощутил уважительные взгляды. Здесь хорошо знали, что творится на южных границах России…

— Хороший вопрос… — медленно повторил генерал. — Отвечу вам так: совершенных систем не бывает — это противоречит вселенским законам. Что же касается United Mankind, то её недостатки следующие. Во-первых, отсутствие обратной связи между кастами и смены правящей элиты. Да, эта элита пополняется, но приток свежей крови недостаточен для её эффективного обновления. А старая элита костенеет и вырождается, превращаясь в некое подобие наследственной аристократии — каста хайлевелов куда более замкнута по сравнению с мидлами. Во-вторых, идёт сужение слоя хайлевелов — их становится всё меньше. В итоге власть над миром окажется в руках небольшой группы людей, а в предельном случае — одного человека, монарха или диктатора, терминология не имеет особого значения. И в-третьих — хотя это скорее во-первых — сам принцип «естественного отбора по Рамбовски». Я не уверен, что в результате этого отбора на вершине социальной пирамиды действительно окажутся лучшие из лучших — хотя бы потому, что для достижения успеха в обществе глобалистов совсем не нужны совесть, доброта и великодушие. Скорее наоборот… И я не хочу даже думать, во что может превратиться человечество, утратившее понятие «любовь»… И от вас, русские офицеры, — седой человек в генеральском мундире вскинул голову, — во многом зависит, станет наша страна частью United Mankind или нет.

«Кажется, — подумал Григорий, — наш ментор наконец-то скинул маску „человека вне политики и убеждений“. Но я его понимаю — на его месте я поступил бы точно так же».

Шелихов смял пустую консервную упаковку-самогрейку и поискал глазами, куда бы её деть.

В командном бункере было тесновато — аппаратура, аппаратура и ещё раз аппаратура. Многоцелевой дисплей, панель управления, узел связи. Две раскладные койки, вместо кресел — старинная деревянная табуретка, оказавшаяся здесь неведомо как, и пара контейнеров из-под зарядов к ручным ракетомётам. Крохотный стол, впритык притиснутый к пульту. Мозг обороны — какие уж тут излишества.

И причудливо смотрелась в прошитой миганием индикаторов полутьме обнажённая казачья шашка, лежавшая на этом столе по соседству с компьютерными кристаллами.

Разные суеверия бывают у людей, постоянно идущих на войне вдоль зыбкой грани, отделяющей живых от мёртвых. Бойцы Григория носили под бронёй нательные кресты (а кое-кто — и языческие обереги), а сам он перед каждым боем обнажал и клал перед экраном на очередном командном пункте эту вот шашку, полученную им в далёкой юности.

…В станицах молодёжь обучали воинской премудрости — на том испокон веку стояло казачество, — но современной, для которой рубка лозы или умение разворачиваться лавой было уже чем-то вроде ролевой игры. И всё-таки на всю жизнь запомнил пацан Гришка Шелихов, как старый казак Демьян, вихрем пронёсшись на коне вдоль барьера с торчком стоящими на нём тонкими и гибкими ивовыми прутьями, трижды взмахнул шашкой — как бы играючи. И запомнилось Григорию изумление в глазах сверстников при виде наискось срезанных упругих прутов — верхние их половинки не упали, а воткнулись острыми концами в мягкую землю под бревенчатым барьером. И никому из мальчишек — он был в этом уверен — даже не пришла в голову мысль: «Подумаешь… Что эта железка против боевого лазера…».

Есть у холодного оружия древняя магическая сила.

А когда Шелихов уезжал поступать в военное училище, Демьян неожиданно позвал его к себе и вручил ему шашку с кратким словом-напутствием:

— Храни её. Добрым казаком будешь — чую. Удар с потягом — это уметь надо.

И Григорий хранил подарок. И снились ему иногда странные сны, в которых метался огонь, храпели кони, и капала горячая кровь с узкого голубого лезвия… И не мог понять молодой казак, что это за наваждение такое? Отзвук минувшего, генная память или ещё что-то, доселе неведомое?

А когда он уже стал офицером, и когда зачавкало вдоль южных границ России липкое кровавое месиво, шашка всегда была с ним — всегда и везде. Он не пускал её в ход — война теперь другая, — но всякий раз обнажал перед очередной стычкой и заботливо вкладывал в ножны после боя, обычно заканчивавшегося победой.

Есть у холодного оружия древняя магическая сила…

— Что слышно, Прохор? — спросил Григорий, оторвавшись от воспоминаний.

— Почти ничего, — Зыков отложил прижатую к уху ракушку ресивера. — У глобов в Крыму мощная станция радиоподавления, вот и стараются, заразы. Понял только, что вроде переговоры ещё не закончились. В Москве тихо, и во всех армейских диапазонах тишина — нехорошая тишина, Григорий Палыч.

«Затишье перед бурей? — подумал Шелихов. — Похоже на то, очень похоже…».

Он не сомневался — сегодня всё решится. Тягомотная неопределённость должна была разродиться — вот только чем?

Глобалисты всасывали Россию в структуру United Mankind десятилетиями, медленно, но целеустремлённо и безостановочно. На обострение «жлобы» не шли — чёрт их знает, этих непредсказуемых русских с их ядерной дубиной. Да и зачем рисковать, если есть надёжные и многократно проверенные экономические методы? Норовистого коня можно объездить по-разному.

Опорой для глобов стали «новые нерусские», для которых присоединение России к United Mankind означало возможность наконец-то вздохнуть спокойно, перестать с опаской поглядывать на очередного чересчур самостоятельного российского президента или на не в меру активных сторонников «собственного пути развития» и стать настоящими хайлевелами. Оппозицию убеждали, подкупали или запугивали «жёлтой угрозой» — Поднебесная Империя всё уверенней хозяйничала в Сибири. «Между двумя жерновами не уцелеть, — доказывали со стереоэкранов хорошо одетые ясноглазые люди, — не пора ли стать частью цивилизованного мира? Вы хотите жить так, как живут на Западе? Вы можете — делайте свой выбор!».

Но далеко не все хотели жить «как на Западе». Офицерский корпус сумрачно взирал на суетливую возню политиков, шевеля желваками на скулах, опалённых огнём бесконечных «малых войн». «Лига русских офицеров» имела простой, но ёмкий девиз: «Россия должна быть!» и неукоснительно ему следовала.

И крайне отрицательно относилось к перспективе братания с глобалистами избывшее лихолетье двадцатого века и возродившееся казачество. Крепкие фермеры и умелые бойцы, стойко отбивавшие на юге и на востоке набеги «новых бедуинов» и «новых чингизидов», не хотели мира дымных мегаполисов с его искусственной пищей и синтетическими чувствами, грозящего снова — и теперь уже навсегда — порушить привычный жизненный уклад казаков. И всё чаще между отрядами «миротворцев», появившимися на юге России под нажимом «мирового сообщества», и частями территориальной армии происходили «недоразумения», а по сути — прямые вооружённые столкновения.

«Что там, в Москве? — думал Григорий. — Устоит ли президент под совместным натиском „жлобов“ и „колли“? А если не сможет устоять — что тогда?».

Как член «Лиги», Шелихов знал: глобы добиваются передачи под контроль «мирового сообщества» ядерного оружия, допуска капитала хайлевелов в ключевые сектора экономики и, конечно, разоружения и роспуска всех «незаконных вооружённых формирований». После этого Россия станет картонным государством с декоративным правительством и её полное растворение в United Mankind будет лишь вопросом времени.

Но знал казачий есаул Григорий Шелихов, с молчаливого одобрения атамана южной мобильной группы пресекший попытку миротворцев перейти Дон, и многое другое: он знал, что пружина сжата до предела.

Десантные войска в центре России были приведены в полную боевую готовность за неделю до начала переговоров в Москве. И вышли в океан все готовые к походу атомные подводные ракетоносцы — вышли и затаились в глубинах, чутко слушая эфир: что скажет штаб флота? А если штаб промолчит или пробормочет что-то невнятное, капитаны имели право действовать самостоятельно — «по обстановке», как принято говорить среди военных.

К тому же на околоземной орбите висит боевой комплекс «Святогор», под завязку начинённый ракетами с ядерными кассетными боеголовками. И командиром там полковник Александр Сурков: для этого человека слова «Родина» и «честь русского офицера» — не пустой звук. Да, он верен присяге, и он будет выполнять приказы, но вот приказы «колли» — это вряд ли. А с Земли до «Святогора» так просто не дотянешься — если наблюдатели на его борту зафиксируют взлёт орбитальных челноков-истребителей (а они зафиксируют, экипажу не запорошило глаза космической пылью), полковник тут же всё поймёт. И тогда он…

Григорий не сомневался в том, что именно сделает командир «Святогора» — они знали друг друга ещё с курсантских времён. Шелихов вспомнил, как когда-то они с Сашкой лежали на берегу моря, на горячих камнях южного полуострова и косили глазом на двух загорелых девчонок, расположившихся неподалёку. Девчонки внешне выглядели индифферентными, однако было заметно без применения средств технического наблюдения, что внимание парней не осталось безответным. Это было ясно хотя бы по ленивым, но наполненным влекущей грацией движениям девушек, когда они поправляли волосы или небрежно-плавно устраивались поудобнее на нагретой солнцем плоской скале.

— Ну, что, казак, на перехват? — в глазах Александра заплясали озорные янтарные чёртики.

— А то!

Саша уже было приподнялся, но тут же помрачнел. Григорий проследил взгляд друга и понял причину.

На фоне синеющих гор и буйной зелени тёмно-серой враждебной кляксой торчали строения военной базы глобов. Очертания их были ломаными, резкими, чуждыми всему здешнему и наполненными угрозой, словно откуда-то из вселенских бездн рухнуло на Землю злое нечто, угнездилось и теперь прикидывало, что же ему делать дальше. И это нечто тоже разглядывало своими неживыми окулярами и сенсорами девчонок на пляже — разглядывало как законную добычу…

— Мать их в матрицу, — Александр зло сплюнул. — Властители мира…

Да, Григорий знал, как поступит полковник Сурков. Так что — мы ещё поглядим, чья переможет…

Шелихов не ошибся — глобы не пустили в ход термобарические реактивные снаряды.

Причиной был завод, выстроенный на инвестиции United Mankind и принадлежащий кому-то из хайлевелов. Майор Спрэгью прекрасно понимал, что за ущерб, причинённый по его вине священной чужой частной собственности, ему придётся отвечать. Вот люди — это другое дело, они ничьей собственностью не являются, и в суд исковое заявление никто не подаст. Правда, общественное мнение на Западе очень болезненно воспринимало сообщения о потерях контингента миротворческих сил, однако из двух зол выбирают меньшее. К тому же солдаты-полуфабы — они полуфабы и есть, а информацию о потерях и причесать можно, эка невидаль.

…Солнце давно перевалило за полдень и катилось к вечеру, выжимая из разбитых домов угловатые удлиняющиеся тени. Глобы молчали, не делая попыток начать третью атаку и никак не выдавая своих намерений. Потери казаков оказались невелики, а мирные жители городка в большинстве своём переправились на другой берег Дона ещё вчера.

— Чего они ждут? — вслух размышлял Прохор, прогоняя на дисплее компьютерную модель периметра обороны. — До их «кумы» бы дотянутся — я б ей устроил чесотку. Жаль, не могу — «занавеску» повесила, парша подхвостная…

Григорий взглянул на экран, где разноцветными символами были высвечены бункеры, окопы и врывшиеся в землю бронекоконы генераторов силовых полей, и где среди красных, синих и жёлтых квадратов, треугольников и ромбов, обозначавших орудия, ракетомёты и прочее убийственное железо, пульсировали зелёные точки. Похоже на компьютерную игру, если забыть, что за этими зелёными пятнышками — люди. Живые люди.

И как в компьютерной игре с частично открытой картой верхняя четверть экрана была залита нейтрально-серым: «кума» — командный компьютер глобов — прикрыла расположение миротворцев экранным полем. Серая пелена дышала, но не двигалась: глобы чего-то ждали. И дождались.

Из-под «занавески» вынырнули три фиолетовые искорки, и через секунду анализатор выдал идентификацию: беспилотные летательные аппараты типа «вампир», специально предназначенные для уличных боёв. Радиус действия у них невелик, но «вампиры» способны действовать автономно, без оглядки на «поводыря» — наземную станцию наведения. Скорее всего, прибытия транспортёров с беспилотниками и ждал майор Спрэгью.

Первый «вампир» поймал зенитную «бабочку» почти сразу. Смачно полыхнуло, и беспилотник рассыпался пеплом, словно всамделишный упырь, застигнутый лучами восходящего солнца. Но два других, с невыносимыми для пилотов-людей перегрузками меняя высоту и скорость полёта и сбивая хлёсткими лиловыми молниями высоковольтных разрядов устремившихся к ним со всех сторон «бабочек», проскочили.

Второго спалили уже над домами, однако третий пронёсся быстрой тенью, завис, и… Подбрюшье летающей машины распахнулось, и оттуда хлынул плотный серебристый поток.

— «Осы»… — выдохнул Григорий. — Импульс, Прохор, импульс!

Счёт пошёл на секунды. Шелихов видел, как из развалин выскочила вспугнутая воем «вампира» собака и тут же ткнулась кудлатой мордой в землю. Миниатюрные киберы-убийцы самонаводились на теплокровных существ, а нейротоксин действовал мгновенно.

Григория скрутило резкой судорогой. Терпи, казак, иначе все бойцы твоего отряда через полминуты станут мертвецами. «Осы» проникают в любую щель, и против этих тварей мощный электромагнитный импульс — самое лучшее средство.

На асфальт пролился шелестящий дождь. «Осы» падали, маленькие и такие красивые, словно завёрнутые в блестящую фольгу рождественские орешки. Но что сталось с их маткой, Шелихов уже не увидел.

Бункер содрогнулся от страшного удара и вскрылся, термопластовая дверь медленно вывалилась наружу, уступая место густому чёрному дыму. Григория швырнуло; он с трудом удержался на ногах, одновременно ухватив подвернувшуюся ему под руку рукоять шашки.

Атака глобов была комбинированной. Вместе с «вампирами» на повстанцев с трёх сторон ринулись бронепрыги: боевые глайдеры-«блохи», вёрткие и вместительные машины, берущие на борт отделение солдат и способные перескочить через двухэтажный дом.

Большинство из них казаки стреножили «змеюками», но один, самый везучий — или ведомый самым умелым командиром — прорвался к командному бункеру. Бронепрыг шёл по пеленгу и знал, куда бить. И «блоха» успела накрыть цель и даже выбросить десант до того, как получила своё.

Из дыма выдвинулась безликая фигура в броне. Прохор Зыков не успел выстрелить — двадцатимиллиметровый снаряд из подствольника попал ему в грудь. Тело казака дёрнулось, спинная броня лопнула, и по дисплею растёкся, разбрасывая извилистые тонкие струйки, липкий кровавый ком.

Думать было уже некогда, и Григорий Шелихов сделал то единственное, что он ещё мог сделать. Шашка стала продолжением его руки, воплощением его естества, средоточием всего того, что он любил и что ненавидел. И средоточием древней Силы.

Коротко взвизгнувшее лезвие наискось упало на дымчатое забрало, и бронепластик треснул, как молодой лёд под колуном, пропуская сталь. Шашка просекла лицо глоба всего на ладонь, остановленная заушинами шлема, не позволившими клинку срезать голову, но этого хватило — с лихвой.

Григорий взял свой автомат, бросил взгляд на тело Прохора, перешагнул через труп глоба и нырнул в тягучий дым. Автомат он нёс в левой руке — правая намертво прикипела к рукояти шашки.

Вокруг шла яростная стрельба, что-то взрывалось и горело. Шелихов знал — его отряд не остался без командира, кто-нибудь из хорунжих уже принял командование, и управление боем переведено в один из запасных бункеров. И Григорию стало легко — он просто шёл драться вместе со своими казаками и, если будет надо, умирать вместе с ними.

Дым поредел. Григорий увидел мёртвого глоба, лежавшего ничком, чуть поодаль — ещё одного. Напротив руин бункера догорал бронепрыг, завалившийся набок и подмявший под себя распластанные останки «вампира»; покорёженный асфальт был усыпан «дохлыми» «осами».

И тут над головой зарокотало, словно кто-то раскатил по небу горсть тяжёлых шаров.

Эскадрилья боевых винтокрылов вынеслась откуда-то из-за Дона и густо раскрасила вечереющее небо дымными следами пущенных ракет. И над автострадой, там, где окопались миротворцы, расплескалось слепящее зарево, словно туда опрокинули гигантский ковш расплавленного металла.

Пошатываясь — в ушах звенело, перед глазами мельтешили цветные пятна, — Шелихов добрёл до ближайшего дома и сел, прислонившись спиной к уцелевшей стене. Он выпустил автомат и коснулся ладонью земли, на которой за такой длинный сегодняшний день вдоволь попировал огонь.

Но вместо горячего пепла рука Григория встретила влажную нежность живой земли.

Земля была тёплой и мягкой, словно щека любимой женщины.

И тихо-тихо зазвучал в сознании Григория Шелихова голос Анюты: «У нас будет сын, Гришенька… Сын…».

Санкт-Петербург, 6-12 декабря 2006 года