Последний, кто знал змеиную молвь

25

На другое утро мы пустились в обратный путь. Дед выбрался на берег проводить нас и заверил, что последует за нами, как только добудет последние нужные косточки и крылья будут готовы.

— Поприветствуй свою мать и мою дочку! — сказал он мне. — Давно мы не виделись, я очень соскучился.

— Может, для начала отправишься вместе с нами, проведаешь ее, а потом вернешься на остров, — предложила Хийе, но дед замотал головой.

— Да ты что! Недосуг! Главное крылья до ума довести. Первым делом поход, а бабы уж потом…

Он запек нам на дорожку несколько зайцев, а кроме этого мы должны были взять с собой массу чаш из черепов.

— Сами поделите, — сказал он. — Матери дай, и сестре, и себе тоже оставь. Не беспокойтесь, когда я в один прекрасный день прилечу, доставлю вам еще.

Когда мы уже сидели в лодке и отплыли от берега, дед махал нам и кричал:

— Ты, малый, в одиночку-то не начинай! Дождись меня! Тогда ты будешь подсекать понизу, а я громить сверху, будто две челюсти! Ахой!

Вскоре он скрылся из виду. Я быстрыми рывками греб в сторону дома, вода опять была спокойна, почти без волн, как и все эти дни. Казалось, будто навестив деда, мы вернулись в прошлое, в какие-то таинственные воды, где время остановилось и даже ветер не дует. Или всё это был сон — начиная с того вечера, как мы, спасаясь от оглохших волков, запрыгнули в лодку и ушли в море. Не приснилось ли мне всё это — мой дед с ядовитыми зубами, громадная рыбина, связки ветров островитянина и то, что я совершенно неожиданно влюбился в Хийе? В приснившуюся мне Хийе, совсем непохожую на ту тихую, застенчивую девчушку, что я знал до того, как заснул.

Во всяком случае, в этом отношении сон еще продолжался, Хийе сидела тут же, рядом, и глаза ее по-прежнему сияли, так что мне просто пришлось на время отложить весла, чтобы обнять ее.

— Ты — мой сон, — прошептал я. — И я собираюсь спать вечно.

— Отвратительная сонная тетеря, — шепнула Хийе, заваливая меня, но под боком у нас оказался череп с острым подбородком, и мы, ойкнув, сели.

— Тут в лодке слишком много черепов, чтобы миловаться, — сказал я, а Хийе показала свое бедро, на котором отпечатались две глазницы.

— Он хотел заглянуть в тебя, — объявил я.

— Еще не хватало, чтобы какой-то железный похабник так разглядывал меня, — решила Хийе и швырнула виновный череп в море. — Пусть в наказание на рыб пялится.

Но черепов в лодке по-прежнему было хоть отбавляй, так что лечь было негде, и нам не оставалось ничего иного, как плыть дальше.

Первой, кого мы встретили на родном берегу, была вошь. Она сновала по кромке воды взад и вперед, взволнованно взмахивая ножками.

— Чего это она здесь? — удивилась Хийе. — Она же обычно от Пирре и Ряэк не убегает, а они все время у себя на дереве. Уж не случилось ли чего?

Но тут же выяснилось, что никуда вошь от своих хозяев не удрала — из-за деревьев показались и зверолюди. Долгое сидение на деревьях плохо сказалось на их способности ходить, — передвигаясь на своих двоих, они сильно раскачивались, и время от времени для сохранения равновесия им приходилось опускаться на четвереньки. Я давно не видал, чтоб они слезали с дерева, и подобная непривычная картина обеспокоила меня.

— Что случилось? — крикнул я, налегая на весла.

— Мы вас с дерева заметили, — сообщил Пирре, — и вошь так встревожилась. Решили пойти вам навстречу. Славно, что вы живы-здоровы и снова дома.

— Мы беспокоились за вас, — добавила Ряэк. — С нашего дерева всё видно, что в лесу творится. Мы видели, как вас преследовали с волками, как вам удалось спастись на лодке, мы прямо с облегчением вздохнули. Но уже на другой день Тамбет поехал искать вас, и мы опять беспокоились, потому что за морем и нам не видно, как бы высоко ни взобраться. Сегодня утром Пирре заметил вашу лодку, и мы так обрадовались, что слезли с дерева и пришли встретить вас.

— Хотя ходить по этой ровной земле совсем непросто, — заметил Пирре. — Не зря наши предки обустраивались на деревьях. Все хвори и беды от хождения по земле.

Он присел со вздохом и принялся растирать свои усталые ступни.

Мы тем временем уже выбрались на берег, и вошь скакала вокруг Хийе, как с цепи сорвавшись. Я взял в лодке две чаши и протянул их зверолюдям.

— Это моего деда работа, — добавил я. — Дарю.

Зверолюди покрутили чаши в руках.

— Отличная работа, — признали они. — Старинная. В наши дни такие чаши делать уже не умеют, и все черепа пропадают почем зря. Ты не обижайся, но мы их все-таки не примем. Понимаешь, у нас свои убеждения, для нас это новодел.

— Как же так, вы же сами сказали — старинная работа, — возразил я.

— В смысле работы, — с улыбкой сказал Пирре. — Но ты посмотри на материал. Погляди на этот череп, на эти выпуклости и впадины. Это череп современного человека, наверняка какого-нибудь рыцаря или монаха. Вещи из такого материала мы в принципе у себя не держим. Они не вписываются.

Я не стал спорить со зверолюдьми. Тем более, что сейчас было не до этого — на берег вдруг примчался хийетарк Юльгас и завопил:

— Попались! Так я и знал, что Тамбет вас найдет и за уши притащит домой. Духи-хранители никогда не отпускают своих жертв.

Стало ясно, что Юльгас, как и вошь, с нетерпением ждал нас, только если вошь от великой радости валялась в ногах Хийе, то хийетарку не терпелось поскорее прикончить нас. Вид у него был отвратительный — одна кожа в струпьях да кости, длинные седые космы развевались по ветру, глубоко посаженные глаза спрятались так глубоко, что со стороны глядя казалось, будто они вытекли.

Его голова — уже готовая чаша, подумалось мне. Надо только снести ее с плеч. Я показал Юльгасу череп, который хотел подарить Пирре, и крикнул:

— От твоего приятеля Тамбета всего-то и осталось, что одна чаша! Хочешь, тебе подарю? Впрочем, пожалуй, смысла нет — я сейчас такую же из твоей башки сделаю.

Сказав это, я подскочил к Юльгасу и замахнулся ножом. Во мне вскипела упоительная ярость, желание срубить ему голову, и я уже предвкушал этот долгожданный миг, когда из обрубка шеи ударит мощная струя крови. Но я был слишком неопытен в подобных делах, и случилось так, что я промахнулся и снес хийетарку не голову, а всего лишь правое ухо да щеку. Лицо Юльгаса обагрилось кровью, на песке рядом с ошметком щеки валялось одинокое ухо, из которого торчал клок седых волос.

Юльгас взвыл и бросился бежать, а я расстроился, что не удалось прикончить старика, и попытался нанести еще один удар ножом.

— Злодей! — орал Юльгас, устремившись к лесу, и голова его напоминала освежеванного зайца, пускающего кровавые пузыри. — Ты поднял руку на хийетарка! Духи-хранители не простят тебе этого! Псы, хранители священной рощи, загрызут тебя до смерти! Они не пощадят! Помни про псов!

— Я всю жизнь в лесу прожил и ни разу не встречал еще никаких псов-хранителей! — крикнул я ему вдогонку. — Эти псы водятся только в твоей голове, Юльгас! Жаль, не удалось раскроить тебе череп, может, увидел бы наконец этих чудо-тварей. Вали домой, и если не истечешь кровью, то постарайся поскорее сдохнуть, учти — где я тебя встречу, там я тебя и прибью и разрублю на части! Я вернулся домой, я женюсь на Хийе, а такой твари, как ты, лучше всего повеситься в своей священной роще!

Юльгас выл и орал про псов и духов-хранителей, но мне обрыдло слушать эти бредни. Я сложил в торбу остатки заячьего жаркого, черепа и сказал Хийе:

— Пошли теперь к нам. Домой.

— Да, дорогой, — откликнулась Хийе. — Только можно я возьму себе ухо Юльгаса? Я его высушу на солнышке, как дохлую лягушку, и буду носить на шее. Тебе будет приятно, что у твоей жены есть такое украшение?

— Да, — ответил я. — Оно будет напоминать мне про сегодняшний день и про то, что надо как следует отработать удар. Еще больше мне понравилось бы, если бы ты носила на шее высушенное сердце этого ублюдка, начиненное ягодами рябины, чтобы оно, как тряхнешь, гремело вроде детской погремушки.

Мы рассмеялись и стали целоваться.

— Недолго вы отсутствовали, — сказал Пирре, сияя от радости. — А всё равно кажется, что много лет не видел вас. Как будто годы утекли вспять. Словно вернулись времена, когда ваши предки рубили чужеземцев на куски, а над морем летала Лягва Полярная и пожирала последних утопающих.

Мы с Хийе снова прыснули со смеху, и Хийе сказала:

— Между прочим, очень может быть, что Лягва Полярная и впрямь скоро прилетит.

— Мы бы не удивились, — сказали Пирре и Ряэк, задумчиво покачивая головами. — В конце концов, это всего лишь недавнее прошлое, и, как знать, может, оно и не исчезло бесследно. Это мир, который наши предки изобразили на стене пещеры, которую и вы видели. Истинно древние рисунки погребены под обвалом, вот тех дней так уж точно ничто не вернет.

Мы с Хийе и не нуждались в таких незапамятных временах, нам хватало и тех, что есть. Мы помахали зверолюдям, которые остались на берегу разминать разучившиеся ходить ноги, и отправились своей дорогой. Вошь, которая совсем выдохлась, пока скакала вокруг Хийе, тяжело дыша, лежала на песке и лизала отсеченную щеку Юльгаса.

Мама отворила дверь и вскрикнула от радости:

— Батюшки светы! Ты, Лемет! И Хийе! Целы и невредимы! Какая радость! Я так ждала вас! Ну, живо за стол, сейчас косуля поспеет!

Мы вошли. Сальме бросилась мне навстречу, крепко обняла и залилась слезами. Косолапый, лежавший в углу, присел и помахал нам лапой.

— Что с твоим косолапым? Чего он там под шкурами валяется? — спросил я.

— Мымми ранен, — сообщила Сальме. — Ты не представляешь, что всем нам пришлось пережить. Вообразить невозможно!

— Сальме, милая, я уверена, что и Лемет и Хийе тоже пережили массу ужасов и вполне представляют, на какие подлости способны люди, — сказала мама. — Хотя, конечно, то, что они сотворили с нашим косолапым, чудовищно. Вы только представьте себе, в ту самую ночь, когда вы спаслись бегством, Тамбет с Юльгасом явились сюда из священной рощи. Спрашивали, куда это вы на лодке отправились. Я на них набросилась, отчитала как следует, сказала, что они убийцы и блохи несчастные, пусть убираются из моей хижины, поскольку таких мерзких тварей я у себя видеть не желаю. Прости, Хийе, миленькая, что я так обрушилась на твоего отца, но он все-таки свинья свиньей.

— Да ничего, — пробормотала Хийе. — Всё равно его больше нет в живых.

— Умер? — удивилась мама. — Как он умер? Рассказывайте, нет, погодите, я сперва свою историю расскажу. Ну вот, словом, отчитала их почем зря. Они прямо как рыбы холодные, только стояли да пялились — ну, не знаю, то ли мухоморов наелись, то ли вина нахлебались или просто кто огрел дубиной по башке, во всяком случае, очень странный вид у них был. Мрачные такие, злобные.

— Они сказали маме, мол, молчи, старая карга, все равно мы их разыщем и принесем в жертву духам-хранителям! — вставила Сальме.

— Зачем ты напоминаешь, что они меня старой каргой обозвали! — рассердилась мама. — Зачем ты Лемету с Хийе про это рассказываешь?

— Но они же так и сказали!

— Сказали, скоты этакие! Только я еще никакая не старая! Я им тоже высказала, мол, ты, Юльгас, вообще на ходячий труп похож, не тебе других старыми обзывать. Да и ты, Тамбет, тоже не молоденький и тоже мне красавец — сам седой весь! Ах, так он теперь вообще помер? Вот видишь, и он меня еще старой каргой обзывает!

— Мама, ну какое это имеет значение! — вмешалась Сальме. — Понимаете, они уже собрались уходить…

— Погоди! Дай доскажу! — не унималась мама. — Ничего они так скоро не собрались уходить, долго еще стояли и допытывались, куда вы, мол, уехали, да куда направились! Расскажем уж всё, как было! Ты, Сальме, лучше проверь, пропеклось ли мясо!

Сальме, обидевшись, направилась к очагу, а мама продолжала:

— Ну так на чем я остановилась… Да, стоят, допытываются. Я говорю, почем я знаю, куда они уехали. Мне ты ни словом не обмолвился, что вы с Хийе собираетесь куда-то, я думала, ты Хийе к нам приведешь, возьмешь ее в жены. Тамбет, понятное дело, услышав это, позеленел прямо, но я его не испугалась. Сказала, мол, вижу теперь, что сын мой поступил правильно. Он все-таки умный и дельный, приведи он Хийе домой, ему пришлось бы тут воевать с вами, да и что это за жизнь, если убийцы вокруг дома шастают, собираются жену убить. И еще я сказала: «Даже если б я знала, куда они с Хийе отправились, я бы вам не сказала! А теперь проваливайте, сейчас мой зять домой заявится, и если вы меня не оставите в покое, он вас задерет.

— И тут является Мымми, — вздохнула Сальме, подавая на стол запеченную косулю.

— Является, и я говорю: вот, извольте, мой зять, давайте проваливайте! И представь себе, этот Тамбет толкает Мымми, да так, что тот плюхнулся прямо в очаг и опалил себе весь зад. Мымми, покажи Лемету и Хийе, что с тобой случилось!

— Да ничего, уже заживает, — проурчал медведь и повернулся набок, чтобы мы увидели его задницу с обгорелой шерстью.

— Ну не злодеи ли люди! — вздохнула мама. — Бедный медведь! И как только может человек живого зверя толкнуть прямо в огонь? Я готова была всадить им нож в спину, да только косолапый так вопил, надо было его спасать. Тем временем эти разбойники ушли, и больше я их не видала. Ну разве не ужас, что всё нам пришлось пережить? Я же говорю, мало в лесу людей осталось, да и из тех половина придурки.

— Мымми, до стола доберешься? — спросила Сальме, нежно поглаживая голову косолапого.

— Доберусь, пожалуй, — героически ответил медведь, — только сидеть я не могу. Да ладно, вы кушайте, а я полежу немножко.

— Что за разговор! — возмутилась мама. — Тебе надо есть, иначе не поправишься. Мы тебе мясо в постель подадим, и стол придвинем, чтоб тебе было не так одиноко. Лемет, Сальме, пододвиньте стол к постели Мымми, сегодня будем есть там.

Нам не сразу удалось поставить стол на нужное место, потом выбирали подходящий кусок мяса для больного косолапого, устраивали его так, чтобы ему было удобно. Только после всего этого мы сели за стол, и мама с удивлением взглянула на меня:

— Почему вы ничего не рассказываете? Мы ведь ждем! Мы хотим знать, где вы были все эти дни, как вам удалось спастись от этого ужасного хийетарка?

— И как твой отец помер, Хийе? — добавила Сальме.

— Твой дед убил его, — сказала Хийе.

— Мой дед? — переспросила Сальме. — У меня нет деда.

Я поставил на стол одну из чаш и пододвинул ее к маме.

— Это тебе от твоего отца, — сказал я. — Он шлет тебе привет и обещал скоро наведаться.

— Мой отец… — прошептала мама и посмотрела на меня в замешательстве. — Он же умер, его бросили в море.

— Да нет, он очень даже живой, — сказала Хийе. — Ног у него, правда, нет, но он соорудил себе крылья и скоро прилетит к нам.

Мать глаз не сводила с чаши из черепа.

— Помню, в детстве у меня была такая, — бормотала она. — Отец сделал для меня, я пила из нее парное молоко. Это был мой самый любимый сосуд.

Она поцеловала чашу, прижала ее к щеке и беззвучно заплакала.

— Деточки, вы не представляете, что это такое, — шептала она сквозь слезы. — Найти своего отца, и это в моем-то возрасте. Я думала, его давно нет… И вы говорите, он вернется домой. Я снова ощущаю себя маленькой девочкой. Да я и была тогда совсем еще ребенок… Дети, это чудо. Не сердитесь, что я так плачу, но я и вправду… Я просто не могу…

Она еще раз поцеловала свою чашу, и слезы капали в нее.

— Как жаль, что Вотеле не дожил до этого дня, — вздохнула она. — Он всегда так гордился нашим отцом. Он ведь постарше меня и лучше помнил его. Деточки, это самый удивительный день в моей жизни.

— Мама, дед ведь еще не вернулся домой, — заметил я. — Ты обнимаешь всего лишь сделанную им чашу. Вот погоди, когда он сам вернется!

— Нет, нет, — всхлипывала мама. — Эта чаша мне так же дорога. Она напоминает мне детство. Рассказывайте же, рассказывайте всё! Как вы встретили отца? Где он живет?

Мы с Хийе наперебой стали рассказывать о наших приключениях. Мама слушала, лишь изредка приговаривая «Ешьте, вы же совсем ничего не едите!» и тут же, едва мы успевали откусить кусок: «А дальше? Говорите же, что было дальше?» — так что приходилось глотать кусок, почти не прожевав, и рассказывать дальше. Сальме сидела рядом с Мымми, гладила своего косолапого и только знай подсовывала ему новые куски. И Мымми медленно и тщательно обгладывал их дочиста. Хотя зад у него и обгорел, но аппетит был по-прежнему хороший.

Исподволь наступил вечер. Всё было переговорено. Мы выставили на стол остальные чаши, и маминым восторгам не было конца. Она выстроила черепа в ряд и нежно поглаживала их.

— Отец все же настоящий мастер! — вздыхала она. — Может, он и тебя, Лемет, обучит этому искусству, это было бы замечательно.

— И что вы теперь собираетесь делать? — поинтересовалась Сальме.

— Думаем пожениться, — ответил я, обнимая Хийе.

— Это так славно слышать, — улыбнулась мама. — Будем надеяться, что и дед поспеет на вашу свадьбу.

— Пожалуй, не стоит его дожидаться, — сказал я. Что-то подсказывало мне, что справить свадьбу даже лучше до прибытия деда, ведь он наверняка сразу объявит, что бабы обождут, и увлечет меня сражаться. И хотя я был не против повоевать вместе с дедом, мне хотелось прежде хотя бы несколько дней насладиться безмятежной семейной жизнью.

— Мы поженимся как можно скорее, — объявил я.

Мымми в своей постели кивнул.

— Будь у меня такая пригожая невеста, я поступил бы так же, — сообщил он, влюблено глядя на Хийе.

— Как твоя задница поживает? — раздраженно воскликнула Сальме и больно ткнула медведя локтем.

— Болит, — вздохнул косолапый и послушно уставился янтарными глазами на Сальме.