Последний, кто знал змеиную молвь

26

Спали мы в нашей хижине, но на другое утро Хийе решила проведать мать, и я, естественно, пошел вместе с ней. Вообще-то ведь именно Малл спасла нас, а мы даже не поблагодарили ее как следует. К тому же надо было сообщить ей о смерти Тамбета. Мама накормила нас и велела остерегаться бродячих волков, тех самых, которым Тамбет и Юльгас залили уши воском.

— Они теперь никого не слушаются, носятся, ощерившись, по лесу, так и норовят кого покусать. Исшипеться можно, а им хоть бы хны, вот и не остается ничего иного, как поскорее укрыться дома. Я говорю, ничего дурнее не придумать было, как залить волкам уши воском. Рано или поздно кончится тем, что кого-нибудь они сожрут. Будьте осторожны: как заметите такого невменяемого волка, сразу лезьте на дерево.

И правда, только мы с Хийе прошли немножко по лесу, как заметили волка. Он затаился в зарослях, и в его зеленых глазах невозможно было прочесть, наблюдает он за нами просто так или намерен наброситься.

На всякий случай я тотчас шипнул несколько змеиных заклятий, которые должны усмирить зверя, сделать его послушным. Однако волк и ухом не повел, стал медленно подбираться к нам. Вне всяких сомнений, это один из тех, кого Юльгас с Тамбетом натравили на нас. Не исключено, что волк узнал нас и собирался теперь выполнить последний приказ, который дошел до него, прежде чем ему навсегда замуровали слух. Я вынул из ножен нож и приготовился защищаться.

— Может, лучше на дерево забраться, как мама советовала, — предложила Хийе.

— Разве мой дед стал бы хорониться от какого-то волка на дереве? — спросил я.

— Твой дед наверняка не стал бы, — согласилась Хийе. — Думаю, это волк при виде твоего деда попытался бы спасти свою шкуру на дереве. Но ты ведь не дед. Уверен, что осилишь волка?

— Уверен, — ответил я, и я говорил правду. Я действительно был уверен в себе, хотя никогда прежде не вступал в схватку с волком. Но пребывание на дедовом острове как бы приоткрыло во мне какую-то дверцу, откуда хлынула уверенность в себе, сладкая потребность помериться с кем-то силами, изрубить в куски живое тело, напиться крови врага. Я так ждал, что волк нападет на меня, и когда он сделал это, я взвизгнул от удовольствия и бросился наземь. Волк перелетел через меня, и я ножом распорол ему брюхо — от горла до самого хвоста. Внутренности вывалились из него, и я едва успел откатиться в сторону, чтоб волчьи кишки не залепили мне лицо.

— Здорово! — воскликнула Хийе, захлопала в ладоши, но тут же добавила озабоченно: — Но там еще двое.

И правда, два новых волка выбежали на поляну и теперь с кровожадным видом подбирались к нам. Хийе шипнула несколько заклятий, но они прозвучали для глухих, вернее, для залитых воском ушей, волки даже головы не повернули. Я захрипел им в лицо, как это делал дед, когда ночами, глядя на луну, мечтал о предстоящем сражении, и приготовился встретить их.

Но мне так и не довелось схватиться с новыми волками. Прежде раздался знакомый шип, и волки с воем взвились в воздух, чтобы затем, корчась в судорогах, упасть и медленно испустить дух. В траве показались два змеиных короля, и я понял, что они ужалили волков в шею. Я змей сразу узнал — это были Инц и ее отец, а следом за Инц полз целый выводок мелких гадюк.

— Здравствуй, Лемет, дорогой! — сказал отец Инц. — Как хорошо, что ты вернулся!

— Той ночью мне хотелось быть вместе с тобой, — сказала Инц. — Я бы всех этих мерзких волков насмерть пережалила, и Тамбета с Юльгасом тоже, хотя они и понимают змеиную молвь. Они нам больше не братья. Но я никак не могла оставить своих деток. Теперь другое дело, теперь они и сами умеют жалить. Сегодня самостоятельно угробили одного волка, честно.

— Ну не совсем самостоятельно, не преувеличивай, — возразил старый змеиный король. — Ты, как всякая мать, только и знаешь, что хвалить своих детей. Прежде всего я ужалил этого волка в ляжку, так что он больше не мог двигаться, а тогда уж малыши довели дело до конца. Впрочем, надо признать, они молодцы.

Маленькие гадюшата слушали рассказ деда, горделиво кивая головами.

— Вы куда? — спросила Инц. — Может, вместе с нами пойдете? Мы тут ползаем по лесу в поисках волков, у которых уши воском залиты, чтобы прикончить их. Звери, которые больше не понимают змеиных заклятий, должны умереть. Они слишком опасны и непредсказуемы. Мы с отцом уже шестерых порешили, и остальные гадюки тоже работают, но глухих волков в лесу еще предостаточно. Пошли вместе охотиться! Я же так давно не видала тебя, Лемет, дружище!

— Сейчас не могу, Инц, — сказал я. — В другой раз. Мы сейчас к матери Хийе направляемся. Знаешь, Инц, я женился.

— Здорово, наконец-то и у тебя пришло время гона. Это приятно, я так прямо жду следующую весну, чтобы можно было снова спариться. У тебя как долго гон будет длиться?

— Вечно, — сказал я, обнимая Хийе. — И целый год подряд.

— Оо! — протянула Инц. — В каком-то отношении люди совершеннее нас.

— Целыми днями только об этом думать — это, пожалуй, чересчур, — заметил старый змеиный король. — Во всяком случае, желаю вам счастья! Заглядывайте вечерком в нашу пещеру, расскажете, где были, что видели.

Мы обещали непременно зайти. Змеи отправились охотиться на волков, а мы вскоре добрались до дому Хийе.

Первое, что бросилось нам в глаза, была болтающаяся на ветру дверь волчарни. Подойдя поближе, мы увидели, что громадная волчарня, где когда-то помещались сотни волков, стоит совершенно пустая. Волки пропали.

— Неужели он и вправду залил всем волкам уши воском? — испуганно воскликнула Хийе. — Ну, тогда гадюкам работы невпроворот.

— Нет, не всем, — отозвался кто-то. Это была Малл — мать Хийе, она стояла в дверях хижины и смотрела на нас повлажневшими глазами. — Их было штук тридцать, кому отец залил уши воском. Остальных я выпустила в лес. Не хотела больше видеть их, не могла больше жить под одной крышей с волками — после той ночи, как они гнались за тобой, доченька. Ты жива! Духи-хранители сберегли тебя!

Малл подошла к Хийе и обняла ее — нежно, но как-то неловко. Заметно было, что делала она это не слишком часто. Объятия матери, похоже, были непривычны и для Хийе. Она, правда, ответила на объятия, но явно смутилась, и когда Малл отпустила ее, быстро отпрянула.

— Да, мы не часто обнимались, — вздохнула Малл виновато. — Твой отец не любил этого, он человек суровый. Как по отношению к себе, так и к окружающим.

— Мама, отец умер, — сказала Хийе.

— Знаю, — ответила Малл к нашему удивлению. — Когда он уплыл отсюда, я почему-то сразу поняла, что обратно он не вернется. Тогда я и отпустила волков. Разве б я посмела сделать это, если бы верила, что отец еще вернется? Да ни в жизнь! Его знаменитая волчарня, — добавила она с печальной улыбкой. — Ты так и не приучилась пить их молоко.

— По мне, так оно отвратительное, — сказала Хийе, — а вы заставляли меня, насильно вливали мне в глотку.

— Ну да, я была с тобой слишком строга, знаю, — забормотала Малл неуверенно. — Таково было желание твоего отца, он хотел воспитать тебя настоящей эстонкой.

— Он хотел убить меня!

— Этого хотел Юльгас, — вздохнула Малл, на глазах превращаясь в крохотный жалкий комок, так что мне стало прямо жалко ее. — Отцу это было очень нелегко, но он привык приносить жертвы. Он знал, что желания духов-хранителей надо исполнять, что перечить им нельзя. Что они завсегда добиваются своего.

— Но мы-то здесь! — воскликнула Хийе. — Мы живы! Нас не принесли в жертву. Духи-хранители своего не добились.

— Я сразу поняла, что они твоей смерти не желают, — возразила Малл. — Юльгас ошибся. Духи-хранители добрые, они оберегают лес и его обитателей, они не могут желать смерти какого-то ребенка. Они помогли мне, дали сил, и мне удалось догнать вас и указать дорогу к лодке. Дети, это духи-хранители спасли вас!

Она так отчаянно затрясла головой, эта маленькая, вдруг постаревшая и скукожившаяся женщина, что мне не хватило духу рассмеяться ей в лицо и сказать, что никаких духов-хранителей на свете нет, и если она спасла нас, так только благодаря своему чистому, ничем не замутненному сердцу, не испорченному россказнями Юльгаса. Бесконечные разговоры про духов-хранителей превратили сердце этого мужика в ком грязи. Но Малл оставалась человеком и матерью. Я не сказал ей этого. Она смотрела на нас с таким простодушным и в то же время праведным лицом, что я просто пожалел мать Хийе. Пусть верит в своих духов-хранителей, если иначе не может. Я склонился перед ней, по очереди поцеловал ей обе руки и сказал:

— Мама, я возьму Хийе себе в жены.

— Я рада, — ответила Малл, робко улыбнувшись, и кончиками пальцев погладила меня по голове, — она явно не забыла того, что Тамбет наговорил про меня и, похоже, испытывала передо мной известный страх. Как-никак я прославился как злопыхатель духов-хранителей, начиная хотя бы с того дня, как купал вошь. В одночасье мил не станешь, но это не очень и волновало меня. Я женился на Хийе, а не на ее матери, и, по правде говоря, мне было довольно-таки безразлично, что думает обо мне Малл.

— Может, мне с Юльгасом переговорить… — начала Малл, и тут же смешалась, понимая, что отношения с Юльгасом и у меня, и у Хийе не самые хорошие. — Наверное, вы не захотите позвать Юльгаса на свадьбу?

— Не хочу, — сказал я. — Да и он навряд ли захочет сочетать нас браком. Вчера я отрубил ему ухо и полщеки и пообещал снести всю башку, если он еще раз попадется на моем пути.

Испуганно глядя на меня, Малл сглотнула и беспомощно взглянула на Хийе.

— Где же вы поженитесь, если не в священной роще?

— Мы поженимся где угодно, только не там, — ответила Хийе. — Мама, они же собирались там убить меня! Никогда моя нога не ступит туда. И единственный свадебный подарок, о котором я прошу Лемета, это чтобы он немедля срубил эту рощу и сжег все деревья.

— Деточка, не говори так! — взмолилась Малл. — Наши предки тысячу лет ходили туда приносить жертвы! В каждом дереве живет дух-хранитель. Как можно срубить эти священные деревья?

— Никакие они не священные! Они вполне годятся на то, чтобы развести костер и запечь мясо, точно так же, как любое другое бревно или валежник, — сказала Хийе. — Да, мы отметим нашу свадьбу огромным костром! Мы спалим все эти мерзкие старые священные деревья, запечем лося и будем плясать вокруг костра. Лемет, я хочу именно такую свадьбу, и никакую другую!

— Прекрасно! — согласился я. — Сегодня же отправлюсь рубить рощу и, надеюсь, зарублю и Юльгаса.

— Дети! — ужаснулась Малл. — Дети!

Она со страхом смотрела на нас, словно опасаясь за наши жизни.

— Мама, довольно этих глупостей, — сказала Хийе. — Отец умер, Юльгас сейчас, возможно, истекает кровью, и нам не нужны больше эти бессмысленные чурбаны, которые в сущности ничего не значат. Нас в лесу осталось так мало, мы могли бы хоть теперь жить честно, без лжи и хитростей. Мама, если хочешь верить в духов-хранителей, верь, в лесу полно деревьев, которым можно поклоняться и украшать их, но я хочу, чтоб эта мерзкая роща, куда они тащили меня на заклание словно какого-то зайца, сгорела на моей свадьбе и обратилась в прах. Я ненавижу эти деревья! Понимаешь, мама?

— Деточка, ты говоришь ужасные вещи! — сказала Малл. Ее всю трясло. — Ты накликаешь беду. Если духи-хранители услышат тебя… они наверняка услышат, они всё слышат!

— Ничего они не слышат, — сказал я. — Мама, успокойся! Не стоит из-за всякого гнилого дерева приходить в отчаяние! Важно, что получится отличный костер и замечательная свадьба, что мы наедимся румяного жаркого и будем радоваться жизни.

— Боюсь я за вас, — сказала Малл. — Боюсь, случится что-то ужасное. Священная роща… Пожалуйста, не рубите ее!

— Мы не собираемся жить в одном лесу с этим кошмаром! — заявила Хийе. — Если Лемет не срубит ее, я сама возьмусь за топор, тот самый, которым отец заставлял меня в детстве зайцам головы рубить.

— Не надо, — сказал я. — Уже иду. С радостью.

Можно подумать, что срубить священную рощу тяжкий труд, но оказалось, это не так. Громадные древние липы прогнили насквозь. Это были разложившиеся трупы, достаточно было всадить топор в ствол, как великан падал сам по себе. Местами стволы были настолько трухлявы, что топор увязал в них, словно я рубил тину. Удивительно, что эти деревья не рухнули раньше. Падая, они рассыпались на сотни кусочков, на гнилую труху, и всевозможные короеды, отложившие в древесину свои белые яички, метались бестолково, не понимая, отчего вдруг их мягкое перепревшее житье разрушилось.

— Вот они — духи-хранители, — сказал я Хийе, указывая на ошалевших сороконожек и прочих козявок, которые опрометью бросились врассыпную в поисках нового обиталища.

— Они настолько изгрызли деревья изнутри, что тут на приличный костер не наберется. Лось не пропечется, если использовать только эту священную рощу. Придется добавить хороших сухих дров. Эти липы будут только чадить и дымить.

Мы сгребли сор, оставшийся от священных деревьев, в большую кучу, набрали сухого валежника, которого в лесу полно, который хорошо горит и был никакой не священный. Я надеялся, что между делом объявится Юльгас и попытается оградить от нас свое детище, мне представится возможность еще раз всадить в него нож, на этот раз как следует, так, что третьего раза не понадобится. Но хийетарк не объявлялся, наверное, залечивал где-нибудь раны или же надеялся, что духи-хранители исцелят его. Может статься, он даже подглядывал за нами откуда-то из-за кустов, шебурша в траве, как и жучки, для которых священная роща служила домом. Во всяком случае, никто не попытался помешать нам.

К вечеру все священные деревья были срублены и костер сложен. Лося забивать раньше утра смысла не было, так что теперь мы с Хийе могли передохнуть. Решили сходить в гости к Инц, как договаривались утром, и тут я вдруг увидел Мёме. Появился он как всегда незаметно, и, прислонясь к дереву, потягивал из своей баклажки. Увидев, что мы его заметили, лениво поманил нас.

— Скажи, как это тебе удается подобраться так, что никто не слышит? — спросил я его. — То ты здесь валяешься, то там, но мне никогда не приходилось видеть, чтобы ты ходил. Что за фокус такой?

Мёме хмыкнул.

— Заветные змеиные заклятья ты знаешь и вообще, несмотря на молодость, шибко умный, однако не всё ты знаешь, да и знать не будешь, — усмехнулся он. — Да, поди догадайся, как это старый Мёме умудряется так бесшумно перебираться с места на место, что даже твой чуткий слух этого не улавливает!

— Лень мне гадать. Мне всё равно. Между прочим, я завтра женюсь и ты тоже приглашен на свадьбу.

— Я уже тут, — заявил Мёме. — На последнюю свадьбу в этом лесу стоит-таки поглядеть. Это же всё равно что перед смертью начистить до блеска остатки зубов, как будто не все равно — гореть на погребальном костре с начищенными клыками или с грязными. Если вообще найдется кто поджечь костер.

Он зашелся смехом, закашлялся и харкнул себе на грудь.

— Опять последний! — фыркнул я в сердцах. — Последняя свадьба в лесу! Для меня это первая свадьба, единственная и самая важная, и для Хийе тоже. Мы еще не собираемся умирать, не собираемся на погребальном костре валяться. Судя по тому, как ты харкаешь, здоровье твое, наверное, и вправду дрянь, и смерть уже маячит перед глазами. Если б женился ты, это и впрямь было бы смешно, тебе действительно нет смысла драить огрызки своих зубов.

— Ого, сколько ярости! — усмехнулся Мёме и отхлебнул из баклажки. — Жених! Пуп земли!

— Между прочим, обещаю соорудить тебе приличный костер, когда помрешь, и собственноручно разжечь его, — добавил я, завершая разговор.

— Нет! Ничего подобного! — вскричал Мёме и вскинул свою лапищу с длиннющими ногтями, скрюченными, как корни сосны. — Обещай, что не устроишь мне костра. Я желаю сгнить там же, где околею. Как видишь, я уже приступил к этому, и ты не встревай со своей доброй душой и сочувствием. Костер — это для больших военачальников и могущественных народов, такие, как я, должны сгнить потихоньку, как осыпавшиеся желуди.

— Ладно, так и быть, считай себя желудем, — сказал я безучастно. — Мне всё равно. Завтра я женюсь, так что мне есть о чем подумать помимо смерти и тления, это твои заботы. Хорошо бы на завтрашнем празднике ты не болтал беспрестанно об этих вещах. Если нравится тебе размышлять о своей скорой кончине, так занимайся этим тихо и про себя. На свадьбе надо веселиться.

— Вином угостишь? — спросил Мёме.

— Вино — напиток железных людей, — сказал я. — В лесу его пить не принято.

— Не болтай глупости, парень! — воскликнул Мёме. — Ты мне будешь еще про обычаи рассуждать. Вот только что сейчас ты вырубил священную рощу, между прочим, зря старался, через годик-другой это хламье и само бы повалилось. Нечего тут изображать из себя какого-то пророка стародавних времен. Конец близок, и нет больше никаких причин отказываться от доброго товара. И чем же ты думаешь гостей угощать?

— Мы собирались запечь лося, — сообщила Хийе.

— Тьфу! Я не про еду говорю, я пить хочу, а не есть! И вы сами — собираетесь запивать жаркое родниковой водой, будто звери какие? Раздобудь вина, парень, оно поднимает настроение! Или ты намерен мухоморами пробавляться? Я и то и другое пробовал, и не мало. Поверь мне, вино куда лучше! Это единственное, что стоит позаимствовать у деревни. Я же не советую тебе притащить в лес хлеба, этим добром пусть зайцы питаются. А винцо — это они хорошо придумали. Послушайся меня, парень, я знаю, что говорю!

Мы с Хийе переглянулись. В конце концов, отчего бы и нет? Все равно за эти несколько дней все полетело вверх тормашками: я вырубил священную рощу и отсек половину лица хийетарку. Ничто не осталось прежним. Что изменит разрушение еще одного устоя старозаветной жизни? И правда, почему бы нам не выпить вина? Лес опустел, нам не с кем больше считаться. Мы не собирались жить, как деревенские, жать серпом злаки и слушать под монастырской стеной пение оскопленных монахов, но в наши планы не входило и держаться зубами за древние обычаи. Мы с Хийе хотели жить по-своему, свободно, как нам нравится, как нам хорошо.

— А какое оно на вкус, это вино? — спросил я Мёме.

— Попробуй!

Я взял баклажку и отхлебнул. Вино оказалось на удивление сладкое и приятно щекотало во рту. И впрямь вкусное, совсем не то, что хлеб и каша. Удивительно, что эти чудики иноземцы умудрились придумать что-то такое хорошее. Я сделал еще глоток.

— Вошел во вкус? — подколол Мёме. — Что я говорю — стоящий товар.

— А где его достать? — спросил я, возвращая баклажку.

— Идешь к большой дороге и поджидаешь, пока не появится какой-нибудь железный человек или монах, у них всегда баклажка при себе, — объяснил Мёме. — Укокошишь его, и вино твое. Если повезет, так и целый бочонок можно заполучить.

Возбуждающая страсть убить переполнила мне нутро и застучала в висках. Я уже представил себе, как катятся в пыли железные головы.

— Я раздобуду вина, — пообещал я Мёме. — Это будет первая свадьба в нашем лесу — запомни, Мёме, не последняя, а первая, — на которой доброе жаркое из лося будут запивать заморским питьем.

— Если хочешь называть так, валяй, называй, — сказал Мёме. — Первая, последняя — какая разница.