Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика

Санта-Моника, Франклин-стрит 8 августа 1962 года

Гринсон не был рассержен настойчивыми расспросами Майнера, а казался, скорее, печальным, побежденным. Без единого слова, под озадаченным взглядом следователя, он поставил первую кассету.

«С тех пор, как вы приняли меня в своем доме и разрешили познакомиться с вашей семьей, — говорил голос Мэрилин, — я думаю, что мне хотелось бы быть вашей дочерью, а не пациенткой. Я знаю, что это невозможно, пока я ваша пациентка, но когда я выздоровею, может быть, вы сможете меня удочерить. Тогда у меня будет отец, о котором я всегда мечтала, а ваша жена, которую я обожаю, сможет стать мне матерью. Нет, доктор, я не буду вас заставлять. Но мне нравится об этом думать. Наверное, вы знаете, что я плачу…»

На этом месте Майнер увидел, что лицо психоаналитика залито слезами. Он предложил ему выключить запись. Психоаналитик пожал плечами:

— Вы были очень привязаны к ней, доктор. Как вы реагируете на ее смерть?

— Вы не понимаете. Вы не можете понять, что она одновременно и освободила меня, и казнила. Я потерял ее тогда, когда она была ко мне ближе всего. Речь стала двигаться в ней. Наконец-то она по-настоящему говорила со мной. После почти трех лет, в течение которых она просто присутствовала у меня на глазах. Она стала смотреть в лицо жизни, а не вглядываться в эту темную дорогу у себя за спиной…

— Что вы запомнили о ней?

— Что у меня осталось от нее? Я вам скажу: не ее внешность, которая заставляла меня отворачиваться и делала мне больно, как может делать больно только красота. Нет, не ее вид — ее голос. Этот печальный призрачный голос, поющий два куплета «Happy birthday, mr. president». Я услышал его вчера в кадрах, идущих по всем телепрограммам. Вы знаете, в психоанализе мы имеем дело только с голосами. Недаром Фрейд изобрел это странное устройство, делящее тело пациента надвое. С одной стороны, его образ, его объем, то, какое он занимает пространство, а с другой — его голос, доносящийся до нашего слуха и оставляющий след во времени. Анализ похож на кино, когда в нем еще не было звука: немые сцены чередуются с титрами на черном фоне. Слова порождают вещи. Я недаром всегда относился с таким недоверием к фильмам, в которых хотели показать психоанализ, показать невидимую работу слов. Также недаром — чего только не делает судьба! — у нас остались от Фрейда только, с одной стороны, образы без слов, часы немых съемок, а с другой стороны — беседы, записанные для радио.

Гринсон продолжал с горячностью:

— Мэрилин Монро не просто так записала эти кассеты, которые вы только что прослушали, в темноте, ночью, и не воспользовалась сеансом, чтобы сказать все это во время наших встреч. Мэрилин знала это: реальность заключается в голосе, когда он освобождается от образов. Однажды она мне сказала: «Не нужно пользоваться каким-то специальным тоном голоса. Если вы думаете о чем-то сексуальном, то голос последует сам собой». На самом деле у нее было два голоса — голос ее фильмов, выученный, завоеванный, это прерывистое мурлыканье, невнятный вздох, срывающийся с губ, словно спросонья. И другой голос, которым она говорила вне экрана, более уверенный, более ясный. На сеансах она переходила от одного к другому. В конце она больше не пользовалась своим голосом актрисы. Даже в своем последнем фильме она сохранила на экране голос повседневной жизни.

Психоаналитик помолчал и продолжил свой монолог уже более спокойно:

— С самого начала в ней разыгрывалась драма между голосом и кожей. Она считала, что только ее кожа — когда ее видят, до нее дотрагиваются, ее ранят — могла говорить. Не знаю. Не знаю, что случилось, но, хоть и рискую вас шокировать, я все же думаю, что в последнее время ей было лучше: она начинала говорить по-настоящему. Но я наскучил вам своими историями. Слушайте эти кассеты, слушайте их снова и снова! Я вернусь к своим пациентам. Можете записывать, если сочтете нужным, но кассеты не уносите!

Майнер молча уселся в кресло, лицом к большому окну, освещенному закатом. Мэрилин наконец исчезла из виду. Можно было слушать ее истины, не туманя их взглядом, который ее красота привлекала всегда. Следователь снова и снова слушал последнюю запись. Он еще раз нажал на клавишу «перемотка».