Последствия старых ошибок

История семнадцатая. «Под горячую руку»

В воздухе плавали капли крови.

Мигала капсула меддиагноста — развернутая и активированная почти в центре шлюпки. Один из пилотов лежал лицом в пульт. Нашивки почему–то капитанские… Второй… В капсуле?

Я шагнул вперёд, хватаясь за измазанные кровью поручни. Счётчик радиации на браслете взвыл, пришлось щёлкнуть по нему, чтобы заткнулся.

Медленно, перехватываясь для верности, двинулся к капсуле. Невесомость эта, будь она неладна. Поторопился, не было времени надевать тяжеленные магнитные ботинки…

Но в капсуле оказался не пилот: бледное узкое мальчишеское лицо, маленькая звездочка «парти» у воротника. Это я ему подарил эту хэдову звёздочку. В академии их дают, забыл уже, за какие заслуги. Но и за поведение — точно. Одна она у меня была. Вечно за длинный язык и лишали…

Да, теперь ясно, почему мы не нашли останков Леса… Досталось мальчику — более чем. Вместо нижней части тела — мясо, осколки костей… Однако дисплей показывал — жив. А лицом в пульт, уткнувшись в область, отвечающую за генерацию аварийного сигнала, лежал капитан Лекус. Вот этот слабенький аварийный сигнал меня сюда и привёл.

Нет, я не испугался, и меня не затошнило.

Я много чего видел. Видел тела, мумифицированные прямым светочастотным, видел, как потрошит человека магнитный удар, как удачное попадание из импульсного может изорвать на части или прожарить изнутри, видел, как режет на ленты полиспектральный лазер…

Поднял Лекуса. Он был негибким и совершенно холодным. Неужели..? Браслет на моём запястье ещё раз взвыл, напоминая про радиационную опасность. Причём опаснее всего с его точки зрения, было именно тело Лекуса. Капитан у нас что, в корабельный реактор лазил?

Леса сбросили в вентиляционное отверстие двигателя…

Да, в предрабочую область двигателя можно попасть и через реактор, если аварийный подъемник техники застопорили в нижнем положении. А потом затащить Леса на этот самый подъемник и вернуться уже через аварийную шахту. Но зачем такие сложности?

Впрочем, откуда такому, как Лекус, знать режим обслуживания двигателя. Он туда не лазил, это я лазил за каким–то хэдом. Значит, он видел только один прямой путь внутрь двигателя — маленькую бронированную дверцу возле реактора. Замка там нет, только пломба. И — дежурный. Но дежурных снимать я его сам учил. Научил, эпитэ ма хэтэ. А про радиацию капитан наш читал, видимо, только в книжках… Или рассчитывал на что–то? Понять бы, на что?

Я пробежался по пульту, проверяя время, когда шлюпка отстрелилась от «Короны», и понял, что Лекус провернул всё именно в тот момент, когда я начал там бесчинствовать. Это дало ему возможность уйти незамеченным ни Душкой, ни нашими ребятами. Если бы он хоть немного помедлил — его перехватил бы Колин. Вот тебе и интуиция… плюс минус пять минут, и ты уже сыграл совсем в другую игру…

Радиационный контроль на пульте оказался заблокированным, видимо, чтобы не трещал постоянно. Не надо бы мне тут долго торчать. И Леса нужно срочно переносить в мою шлюпку, ему только радиации сейчас не хватает. А в эту медкапсулу можно заложить Лекуса, вдруг ещё не поздно хоть что–то для него сделать?

Но я не знал, можно ли Леса вообще трогать в таком состоянии. И куда мне теперь лететь — тоже не знал. Счет, наверно, идёт на минуты, а я… Я — рядом с «Леденящим». А прокола Лес может и не перенести… И экзотианская эскадра — вот она, под самым носом, во главе с этим, Тауэнгибером, чтоб он провалился в бездну.

Дьюп сказал мне перед отлётом, что появление в секторе нашей правительственной комиссии — дело ближайших суток, вряд ли — полутора. А к прилёту комиссии никакой Плайты просто недолжно существовать. Что же делать–то?

Повторил вызов Локьё — опять бесполезно. Я пытался связаться с эрцогом и до входа в прокол — с тем же результатом. Но полетел. Упрямый, эпитэ ма хэтэ. Вместо Локьё при расширенном поиске я засёк аварийный сигнал нашей шлюпки, «приклеился» к ней, и вот теперь стою среди плавающих кровавых капель и деваться мне просто некуда. Разве что…

Я набрал код кабинета Домато, которым пользовался иногда, ещё будучи на «Леденящем»… И медик отозвался!

Он сразу узнал меня и не дал рта раскрыть:

— Тебе сюда нельзя. Эрцог спит после операции. На корабле — регент.

Я посторонился, давая ему увидеть тело Леса.

Лицо врача сразу стало сосредоточенным.

— Разверни экран к пульту меддиагноста, — скомандовал Домато. — Достаточно. Почему такие безобразные показатели крови?

— Здесь радиация. Я могу перенести его в свою шлюпку, но не знаю, можно ли?

— Попробуем. Справа — система искусственного кровообращения, видишь? Я буду говорить, ты — делать. Ищи надпись «Цикл» или «Циклично».

— «Непрерывный цикл»?

— Да.

Я поднял глаза на Домато, и заметил, что кто–то маячит у него за спиной.

— Теперь вызови меню автодиагноста, — продолжал Домато, но я уловил в его голосе напряжение: он тоже ощутил, что уже не один. — Четвёртый режим поставь.

— Я его хотя бы довезу?

— Довезёшь, если сердце выдержит.

— Тогда принимайте.

— Ты хорошо меня сейчас слышал?

— Да плевал я!!

У шлюза «Леденящего» меня встречали не только медики, но и вооруженные «сенсорным» бойцы, видимо, парни из охраны регента (форма другая — чёрная с золотом). Какой–то кретин попытался обыскать. Я огрызнулся: просто повернулся к нему и рявкнул, но парень отлетел шагов на пять. Остальные схватились за оружие.

— Тихо, тихо, никто уже никуда не денется! — возвестил из развязки коридоров чей–то звучный, радостный голос. Но я даже не обернулся. Я помогал медикам направлять капсулу с телом Леса. Сообщил, что во второй шлюпке — ещё один пострадавший, но нужна радиационная защита.

Отмечал, конечно, и суету за своей спиной. А суета нарастала.

Руками, однако, никто меня не трогал. И правильно. Сорваться я сейчас мог легко, стоило только оттащить меня от едва живого Леса. Неужели понимает Тауэнгибер, что не стоит будить зверя, пока он спит? Или я чего–то ещё в экзотианцах не просёк?

Прошёл вместе с медиками в операционную.

Домато глянул на меня сердито, но ничего не сказал. И я молчал.

Один из младших медиков обрызгал меня с ног до головы антисептиком. Причём щедро так обрызгал. До меня только потом дошло, что это была и антирадиационная обработка.

Тело Леса переложили в другую капсулу, подключили к системам жизнеобеспечения.

Домато работал с меддиагностом, не глядя на меня. Я же смотрел вроде бы только на его руки, но периферийным зрением отмечал многое. Вот в операционную вошли регент (раньше я видел его только на голо, но не узнать такую физиономию трудно) и Пфайфер с охраной. Вот кто–то из бойцов наставил на меня с безопасного расстояния сканер в поисках оружия. Оружия не засекли. Я и не брал с собой ничего, кроме ножа. В моих руках — и карандаш оружие, тем более в двух шагах хирургические плазменные и лазерные скальпели, инверторы и даже эдигратор — приборчик для резекции суставов, или костей, пораженных «живым волосом». Этакий безобидный пластиковый цилиндр, а кости режет, как пластилин, но через заданное расстояние. Поставь на пять миллиметров и поднеси к запястью — кожу не тронет, сразу разрежет кость. Если сорвать предохранитель и сунуть эдигратор в рот… Можно и к виску приставить, но держать неудобно.

Мы ещё поспорили тогда с Элиером, трудно ли сорвать предохранитель — это он меня просветил на счет сей незамысловатой штуки, я ему показал, что не трудно — корпус–то пластиковый.

Регент стоял на шаг ближе ко мне, чем Пфайфер. Значит, не повезёт сегодня ему.

Домато повернулся, наконец, внимательно оглядел меня и сказал:

— Жить будет, но какой–то активной жизнью — не раньше, чем через три месяца.

Я наклонил голову, благодаря его, и увидел пригнувшегося к самому полу бойца, водившего над моими ботинками сканером.

— Да нет у меня ничего! — бросил я раздраженно.

Какой–то ординарец шагнул ко мне с наручниками, я посмотрел на него пристально, и он замер.

— Да куда он теперь денется, — повторил регент (я узнал голос в коридоре) и сделал шаг вперед, махнув ординарцу, отойди, мол.

Я обернулся и уставился на регента. Цвет его глаз был совершенно непривычным, впрочем, как и цвет кожи, и какой–то миг я просто на него смотрел. Смотрел, не думая про себя, но очень остро понимая, что регент и не подозревает, какой я «подарочек». Делов–то, эпитэ ма хэтэ, прикрыться Пфайфером, рвануть на себя регента, схватить эдигратор и вырвать предохранитель зубами…

Я смотрел на регента с тоской. Он не оставлял мне выхода. Я чувствовал, что он — не Локьё. Я вообще практически не ощущал рядом с ним направленной воли. А, не понимая, что я из себя представляю, регент не станет меня слушать, что бы я не говорил. А Локьё спит. Значит, мне придётся действовать иначе, чем я предполагал, когда летел сюда, и действовать придётся силой. Эх вы, командиры хэдовы, эрцог давно связал бы такого как я единственным, что может меня удержать — собственной волей: доброй или злой — по своему выбору. Или поговорил бы со мной, или сковал, как он это уже проделывал. Нагнали мальчишек с сенсорами, и думаете, что вы меня поймали? Сейчас я активирую доспехи и схвачу за горло регента. Или у вас хватит ума предложить мне хоть что–то ещё? Ну, сделайте уже хоть что–нибудь?!

Но больше затягивать паузу не имело смысла.

— Спасибо доктор, — сказал я, поворачиваясь к Домато. — А второй?

Домато посмотрел на соседний экран, который отражал, видимо, показатели, с которыми имели дело в другом боксе.

— Сложно сказать. Смерть мозга — штука специфическая, возможно будут утеряны какие–то функции, часть памяти, но может — и выкарабкается.

Доктор повернулся ко мне, глянул в глаза. Прищурился. Да, Домато, пожалуй, понимал, с кем имеет дело, и чем я сейчас займусь. Но вмешиваться он не собирался…

Интересно, мог бы?

А ведь это он разложил на расстоянии моей вытянутой руки все эти хитрые медицинские «ножи». Он знал, что мы с Элиером облазили здесь всё…

Регент шагнул вперед, подставляясь уже так, что дальше некуда, идиот, чтоб его дакхи съело. Я чуть отклонил корпус…

Всё остальное практически слилось во времени. Истошно завизжал Пфайфер, обмяк в моих руках регент…

— Хватайте его!

Это Пфайфер.

— Стоять!

Голос Домато обдал таким холодом, что по телу побежали мурашки.

— У него в руках дискрепторный скальпель. Для регента — это мгновенная смерть мозга. Спасти невозможно.

И — тишина. Мертвенная тишина, прерываемая лишь шелестом подошв регента, которого я тащил к дверям операционной.

Там я остановился и сказал ещё раз:

— Спасибо, доктор.

Я знал, что на следующие три месяца — Лес в безопасности. И у них и у нас врачи приносят одну и ту же клятву, где ясно сказано, что они подчиняются не военному командованию, а профессиональному долгу. А через три месяца будет видно.

Я обернулся к Пфайферу:

— Проводи нас, барон. В дверь ты пойдёшь первым.

Зашипели двери, и, морально понукаемый мною, Пфайфер шагнул в набитый бойцами коридор. Дар визга он на время потерял, командовал из–за его спины я.

Самым трудным оказалось отойти от операционной метров на пятьдесят, потому что Пфайфер совершенно остекленел, и я боялся, что он упадёт, что у бойцов не выдержат нервы — а они плохо понимали, что за оружие я держу в руках.

Но до шлюза мы всё–таки дотянули. Там я оттолкнул Пфайфера и выпустил на волю всё, что во мне скопилось — и боль, и раздражение, и злость.

И в шлюпке меня всё ещё трясло. Я ещё ни разу так не срывался. До тошноты, до помутнения рассудка. Перед глазами стояли лопающиеся по ходу главного кабеля переборки, и разлетающиеся люди в синей и чёрной форме. Оставалось только надеяться, что все живы, ведь жив же этот выродок регент? Или..?

Отстрелив шлюпку от «Леденящего», я наскоро примотал регента скотчем к креслу, не разбираясь особо, что с ним. Нет, должен быть живой, я бы почувствовал, что держу в руках труп.

Но я всё–таки отстегнулся, добрался до регента и сунул руку ему за пазуху, чтобы послушать сердце.

Сердце билось. Попробовал привести его в чувство, и мне это удалось: ресницы дрогнули, черная кожа засияла внутренним золотом… Я видел раньше достаточно много и чернокожих, и черно–коричневых, и черных с синя, но вот такого — впервые. Золото оживало под кожей у регента, как у обычного человека проявляется румянец. Планета у нас, что ли, такая есть, или это очередной кошмар генетиков?

— Открой глаза, регент, я вижу, что ты меня слышишь!

— Тебе зачтётся вероломное нападение на особу Дома крови, мерзавец, — скривился регент, явив мне своё желтоглазие. Он морщился, сглатывал, борясь с тошнотой.

— Какое к Хэду нападение, что ты несёшь? Ты же видел, зачем я прилетел на «Леденящий»? Или ты вообще генетически слепой, как модифицированная инкубаторская курица?

Я начал злиться. В первые минуты волнение за жизнь регента и прикосновение к его теплому живому телу пробудили во мне сочувствие, но таяло оно с каждым мгновением.

— Что бы ты там не хотел, ублюдок, отвечать ты будешь за похищение! Вы, капитан Пайел, перешли все границы, — регент вдруг перешёл на «вы», подчёркивая, видимо, что я действительно его достал. Но я не знал экзотианского протокола, и серьёзности угрозы не понял. Да и особой силы за его красивыми глазами не ощущал. Может, он и мог как–то воздействовать на обычного бойца, но у меня кожа малость задубела от общения с более продвинутыми в этом плане.

— То, что вас терпит руководство, говорит только о степени деградации Империи. Но я вам не Локье, которому давно пора в бездну со своими древнегуманистическими… — регент запрокинул голову и забулькал.

Щас вырвет, понял я. И всё это будет плавать потом в невесомости в районе моей морды…

Я зажал регенту нос и рот. Лицо его пошло желтыми пятнами, а выпучившиеся глаза приобрели цвет давно не чищеного золота.

Когда он начал задыхаться, я его отпустил.

–Ты что, сопляк, себе позволяешь? Да, я тебя одной фразой в порошок сотру, дерьмо свинячье…

Тауэнгибер в ярости захрипел, и его опять чуть не вырвало. Я снова зажал ему рот.

— Сбрось эмоции, регент. Хотя бы потому, что тебя тошнит. Если ты действительно не понял, зачем я к вам летел, я объясню. Я хотел от вас помощи. Ты знаешь, что происходит сейчас на Плайте?

Я убрал руку, регент сделал глубокий вдох и набычился. В его голосе зазвенели ледяные нотки, но подо льдом кипела магма. И я понял, что своим объяснением разозлил его больше, чем похищением.

— Что там происходит — именно тебя и не касается. Ты нарушил дипломатический протокол в перемирие!

— К Хэду протокол! — я уже тоже еле сдерживался. — Вы же тоже все передохнете! И мы передохнем! Если мы сейчас не уничтожим Плайту…

Лицо регента снова пошло пятнами.

— Ты не имеешь права даже открывать рот без моего приказа, ты, свинья имперская, — он закашлялся и задрал голову вверх. Его сильно тошнило.

— А ты не умеешь нормально мыслить, мутант экзотский! Сейчас не время для дискуссий, понимаешь ты это? У нас с вами сейчас одна задача. Мы не имеем права противостоять! Наше противостояние будет стоить гибели всех, и наших и ваших!

— Ваших… Плевали мы на ваших, — регент сглотнул. Он уже совершенно пришёл в себя и в его взгляде я читал только презрение. — Ты много на себя берешь, негете эр хаго. Это наша зона. И то, что здесь происходит, касается только нас. Будет необходимо — соберется Совет Домов и всё решат без имперского дерьма.

— Регент, неужели ты, даже связанный, болтаясь в пространстве, не можешь посмотреть вокруг просто человеческими глазами? Какая сейчас разница, кто мы? Скажи, если мы оба сдохнем, пахнуть будем как–то иначе? Я прилетел за помощью. Прилетел к эрцогу, не к тебе. Если вы не поможете нам… — я физически ощущал, как слова мои уходят в пустоту. — Чтоб ты провалился, ублюдок недоразвитый! Мне нужно взорвать Плайту, и я её взорву! С твоей помощью или вместе с тобой — наплевать! Будешь ты мне помогать или мешать — тоже наплевать! Потому что я тебя заставлю мне помогать, даже если заставлю сначала нахлебаться этой твоей голубой крови, понял ты?!

Регент сглотнул слюну.

— Я отказываюсь с тобой дальше разговаривать. И требую немедленно доставить к вашему высшему командованию. Немедленно.