Посредник

Ператальяда

Было уже часов десять вечера, когда Алекс с Салинасом направились в Ператальяду. Уплатив у турникета при въезде на скоростное шоссе, они помчались по пригородам Барселоны, которые заволок смрадный дым, извергаемый трубами многочисленных предприятий. Стараясь миновать скорее эту малоприятную зову, Алекс, проклиная сквозь зубы южный ветер, разносивший вокруг индустриальное зловоние, выжал до конца педаль газа и поехал на максимальной скорости, которую позволяло ему развить шоссе с его ветхим мостом через Тер.

Салинас, который никак не мог отвязаться от мыслей о сплошных загадках, вызываемых темным делом Салы, молчал. Ко всем тайнам теперь добавилась еще одна: откуда Сала смог достать то огромное количество масла, которое он собирался разливать с помощью Гарсиа?

— Впечатление такое, что этот Сала просто над нами издевается, — пробормотал он.

— Да. Мне этот тип просто противен, — ответил Алекс.

— Он все время ускользает из рук, как угорь. Сегодня Пуйг следовал за ним по пятам весь день, и даже ему — такому асу сыска —это стоило огромного труда. Правда, нам, слава богу, удалось записать его разговор и кое-что узнать, так что в понедельник начнем работать на разливном заводе этого другого жулика, — сказал мрачно Салинас. — Посмотрим, какие лица у них сделаются, когда они меня там увидят.

— А можно я поеду с тобой? Поверь мне, мой нюх газетчика подсказывает мне, что за этим кроется что-то очень серьезное... очень. Как хотелось бы написать об этом репортаж! Так, глядишь, и премию Пулитцера заработаю!

— Пока ты не должен появляться рядом со мной. Я ведь действую как адвокат СОПИК. И поэтому не имею права связываться с прессой, — отрезал Салинас.

— Ну, а просто... как твой приятель? Или как помощник? В таком-то случае можно? Я же дал тебе слово ничего не печатать, пока ты не разрешишь, — настаивал журналист.

Салинас промолчал.

Алекс удовлетворенно улыбнулся.

— Значит, разрешаешь поехать с тобой? —утвердительно сказал он. — А заодно я буду тебе водителем.

— Мы с тобой старые друзья и ты всегда держал свое слово, так что надеюсь, и на этот раз не подведешь. Сейчас это особенно важно.

— Да я и отвечать тебе не хочу! — обрадованно воскликнул журналист, не скрывая радости. — Значит, в понедельник вместе едем на завод.

— Хорошо. Согласен.

Они съехали с асфальтового шоссе и поехали по обсаженной платанами грунтовой дороге. На этот раз Реном предусмотрительно открыл большие ворота под аркой, дожидаясь их приезда.

Долорс тоже загодя разожгла огонь в камине. В спальнях также было тепло — там стояли радиаторы.

Сидя около огня, оба они и так и эдак обсуждали таинственное исчезновение масла, вели себя как те фанатики моря, которые, как встретятся, только и знают, что говорить о яхтах и морских путешествиях. Алекс чувствовал, что расследование и его захватывает все больше и больше:

— Завтра, когда приеду в Барселону, попрошу нашего корреспондента собрать вырезки всех газетных материалов за последнее время по делам, связанным с жульничеством и махинациями, в которых замешано оливковое масло.

— Прекрасная мысль, — воскликнул Салинас. — И хорошо бы поглубже покопаться в прошлом Салы. И еще этого его компаньона, Луиса Гарсиа.

— А как ты вернешься в Барселону? — спросил Алекс-

— Не беспокойся. Ана, моя подружка, сейчас ездит на моем «жуке», как раз послезавтра она заедет, чтобы забрать меня отсюда, — объяснил адвокат.

— Хорошо. Встретимся в «Эль Велодромо» в понедельник в девять утра. После этого поедем на завод Луиса Гарсиа, — уточнил журналист.

Алекс уселся за старый рояль и стал играть, перемежая фрагменты из песен «Битлз» с пьесами Шопена.

Под конец он сыграл целиком «Йестедей». А Салинас, словно считая необходимым соответствовать брошенному ему вызову, стал в позу оратора и заговорил, как будто обращаясь к большой аудитории, хотя единственным «слушателем был его друг-журналист.

Показав правой рукой на одну из ламп, он напыщенно-театральным голосом сказал:

— Нет, ты мне ответь! Знаешь ли ты, что это такое?

Алекс удивленно посмотрел на него:

— Ты что, собрался фокусы показывать?

— Нет, ты мне ответь! Знаешь ли ты, что это такое?

— Электрическая лампа, ясное дело.

— Верно. Но что еще ты можешь про нее сказать?

Журналист иронически посмотрел на него, хотел было что-то возразить, но потом, засомневавшись, промолчал.

— Это — новая форма протеста против «права брачной ночи».

— Чего, чего?

— Иными словами, это — ответ на новейшие формы несправедливости, возникшие в результате эволюции феодального угнетения. Теперь всех нас обкрадывают гораздо более тонким способом — присылают на дом счет, по которому ты должен платить за электроэнергию непомерную сумму. Это я и называю «правом брачной ночи» монополий.

— Ну и что? — Алекс, ничего не понимая, смотрел на друга.

— Знаешь, сколько компания запросила с меня за то, чтобы провести в дом электричество?

— Понятия не имею.

— Так вот. Ни за что ни про что с меня затребовали... миллион песет. И знаешь, как я поступил? — Адвокат не стал ожидать, пока приятель отреагирует на вопрос. — Я послал их куда подальше и поставил на крыше солнечные батареи — они напрямую преобразовывают солнечную энергию в электрическую.

— Вот это да! — с восхищением воскликнул Алекс.

— И обошлось мне это примерно в ту же сумму, какую пришлось бы уплатить, если бы я согласился на подключение к электрической сети. Разница, однако, в том, что я теперь им не плачу ни одного сентимо. Мало того, эта же самая энергия приводит в движение насос, качающий воду для дома и сада. За это я тоже не плачу ни гроша электрической компании.

— Гениально! — снова воскликнул журналист.

Салинас, хотя в этом никогда не признавался, очень ценил, когда окружающие высоко ставили его ум. Вернее, не окружающие вообще, а те немногие люди, признанием которых он действительно дорожил. В заключение он изрек, словно зачитывал приговор:

— Поверь мне, применение солнечной энергии начнет стремительно развиваться с того момента, когда частные компании найдут способ подключить к солнцу свой счетчик. Сколько лет уже болтают о возможностях солнечной энергии, а суть задержки — только в этом!

Адвокат тщательно создавал вокруг себя свой мирок, которым дорожил, всячески оберегая его, словно это было его крохотное суверенное государство. Только попадая в него, он снимал с себя своего рода панцирь, который обычно носил на себе за его пределами, и давал полную волю самому себе, только в нем чувствовал себя полностью в своей тарелке. Любой человек, понимающий в астрологии, сразу же определил бы его точное место в Зодиаке. Знаком его был Рак.