Эми толкнула дверь и обнаружила, что та не заперта. Она вошла, начала звать Морта, затем остановилась. Оглянулась поражённая, широко раскрыв глаза.
В доме царил беспорядок. Мусорное ведро было переполнено. Несколько вялых осенних мух ползало по перевёрнутому набок алюминиевому чайнику. В воздухе стоял затхлый, прокисший запах. Ей показалось, что это запах испорченных продуктов.
— Морт?
Ответа не было. Она прошла, неуверенно переступая с ноги на ногу, очень сомневаясь в том, что хочет увидеть остальную часть дома. Миссис Гавин была здесь всего три дня назад — каким же образом за это время дом превратился в настоящую помойку? Что случилось?
Эми беспокоилась о Морте практически весь последний год их совместной жизни, но после развода стала волноваться ещё больше. Она беспокоилась и, конечно, чувствовала себя виноватой. Эми возложила часть вины на себя и полагала, что так будет всегда. Морт действительно никогда не был сильным… но величайшая его слабость заключалась в его упорном (а иногда почти истерическом) нежелании признать этот факт. В это утро у него был голос человека, стоящего на грани самоубийства. И единственной причиной, по которой Эми согласилась с его просьбой не привозить сюда ее, было опасение, что при виде него Морт — если он действительно балансировал на краю пропасти — мог окончательно выйти из себя.
Мысль об убийстве никогда не приходила ей в голову, не пришла и сейчас. Даже когда в тот ужасный день, в мотеле, он размахивал перед ними пистолетом, Эми не испугалась. Ни капельки. Морт не был убийцей.
— Морт? М…
Она обошла кухонную стойку — слова замерли на языке — и в изумлении теперь разглядывала большую гостиную. Повсюду были разбросаны бумаги. Казалось, Морт выложил из ящиков и папок все свои рукописи и разбросал их по дому, как конфетти на какой-нибудь нью-йоркской мессе для чёрных. Стол был завален грязной посудой. У треснутой стеклянной стены валялась разбитая кофеварка.
И повсюду, повсюду, повсюду было одно слово. Это слово было ШУТЕР.
ШУТЕР. Написано на стенах цветными мелками, которые Морт, должно быть, вытащил из её ящика с художественными принадлежностями. ШУТЕР. Дважды выведено на стене чем-то похожим на взбитые сливки — разумеется, это были сливки: возле печи валялся грязный миксер. ШУТЕР. Нацарапано чернилами на кухонной стойке и карандашом на деревянной ножке письменного стола — ровной колонкой, которая аккуратной полосой спускалась вниз и состояла из одного-единственного слова:
ШУТЕР, ШУТЕР, ШУТЕР, ШУТЕР.
Хуже всего, что это слово большими, высотой в три фута, корявыми буквами было нацарапано на полированной поверхности стола вишнёвого дерева, словно некая гротескная декларация любви: ШУТЕР.
Отвёртка, которой он сделал это, лежала рядом на стуле. Её железное лезвие было испачкано в чём-то красном. Эми решила, что это следы вишнёвого дерева.
— Морт? — прошептала она, оглядываясь вокруг.
Теперь она испугалась, что может найти его мёртвым, погибшим от своих собственных рук. И где? Конечно, в кабинете. Где же ещё? Он проводил там самые важные часы своей жизни; конечно, он решил умереть именно там.
Хотя Эми совсем не хотелось заходить туда, хотя Эми совсем не хотелось находить тело Морта, ноги всё-таки несли её к кабинету. По пути она, даже не взглянув на пол, задела ногой присланный Хербом Грикмором «Журнал мистических историй Эллери Квина».
Эми подошла к двери в кабинет и медленно открыла её.