Потеряшка

27. Назад в СССР

Весь день я ходил как потерянный. У меня из головы не выходили слова одноклассницы Лены: «А что, если можно было вернуть время назад…»

Я тоже несколько раз думал об этом за прошедшую неделю. Что если поехать в Зареченск и попытаться отыскать тот странный овраг в лесу… Конечно, после признания майору из ФСБ, там могли уже все исследовать и перелопатить ученые, если в том месте действительно находится некая временная воронка… Но чем я рискую? Не получится — так не получится, значит придется просто вычеркнуть тридцать лет и жить дальше… А если все же удастся вернутся назад…

Родителям я так и не смог признаться о том что задумал. Даниле и Марине тоже решил ничего не говорить, наверняка они бы стали меня отговаривать.

Когда на улице начало смеркаться, я попрощался с родителями, и сказав, что еду в Волжский, направился в сторону автовокзала.

На стоянке сиротливо стоял белый «Опель» с желтыми шашечками. Я увидел дремавшего таксиста и осторожно постучал в окно. Удивленный и заспанный пожилой грузин молча уставился на меня.

— Шеф, сколько стоит доехать до Зареченска?

Таксист широко зевнул:

— Далеко собрался, дорогой. Меньше чем за десять «штук» не поеду.

— У меня только пять… — я задумался, — и телефон отдам, совсем новый.

Таксист внимательно осмотрел телефон:

— Что, дорогой, так срочно надо?

— Не хочешь ехать, тогда другого найду…

— Ладно. Не горячись. Давай, садись, домчу тебя с ветерком!

Таксист оказался не в меру общительным. Пока мы доехали до места, я уже знал не только все последние политические события в стране, но и всех его родственников и соседей.

Когда добрались до Зареченска, я попросил таксиста еще немного проехать по трассе и остановиться у поворота на бывший пионерский лагерь. Стояла уже тихая звездная ночь. Перед тем как отдать телефон, я отправил Юле и Даниле смку: «Я решил вернуться назад, в 1989».

Выйдя из машины, я вдруг ощутил, что меня уже ничего не связывает с настоящим временем. Пора возвращаться назад. Возвращаться в СССР. Хотя стояла ночь, но звезды и полный бледный месяц довольно хорошо освещали узкую тропинку в лесу, и я на удивление быстро нашел знакомый овраг. Осмотревшись по сторонам, тут же неторопливо полез вниз по склону.

Когда я очутился на дне оврага, то поднял голову, и заметил, что сверху над самой кромкой опять стелиться густой белый туман. Очень странное и непривычное явление — туман в ночной мгле. Присмотревшись, я заметил неподалеку от себя темный предмет, и когда подошел ближе, с удивлением понял, что это мой рюкзачок, который я потерял еще во время побега.

Просидев еще немного внизу, в овраге, я дождался, пока сквозь пелену тумана начали пробиваться первые ранние отблески зари, повесил на спину рюкзачок, и решительно полез наверх.

Не успел я вылезти, как тут же услышал сзади хруст сухих веток.

— Соколов, падла! — окликнули меня сзади, и обернувшись, я увидел грозного физрука Юру и нашего пионервожатого Бориса.

Борис подошел и больно схватил меня за руку:

— Ты что же нас подводишь, сученок? Ноги, значит, решил сделать… Говорил я тебе, Юрка, не мог он далеко уйти…

— Вы мне только одно скажите… — пробормотал я, — какой сейчас год?

— Володя, ты что, в овраге головой ударился? — нахмурился физрук, — восемьдесят девятый, какой же еще…

— Слава Богу. И значит мне опять тринадцать.

Физрук и пионервожатый настороженно переглянулись:

— Хорошо хоть Степа Мосол рассказал нам, что ты на лыжи решил встать. Мы сразу бросились в лес тебя искать. А если бы ты, дурачок, далеко зашел, и на диких кабанов наткнулся? Или на деда Кондраша? Петрович сейчас в лагере рвет и мечет, твоим родителям уже позвонил, чтобы приехали…

Когда мы вернулись к лагерю, уже начало рассветать. Разъяренный и покрасневший Петрович встретил меня возле ворот.

— Соколов, не ожидал я от тебя такой подлянки. Не хорошо это, сынок…

— Я вам не сынок. И вообще… разве хорошо металлолом из лагеря тырить?

Физрук отвернулся, а Борис непонимающе посмотрел на начальника лагеря, а потом на меня:

— Какой еще металлолом?

Петрович еще больше раскраснелся и окликнул физрука:

— Юра! Закрой этого щенка в штабе, в моем кабинете. И глаз с него не спускай, через три часа его отец приедет…

Когда физрук повел меня к штабу, я услышал, как Борис опять спросил у Петровича:

— Валентин Петрович, а про какой металлолом он говорил?

— Борька, что ты слушаешь этого полоумного… по нему детская колония давно плачет… — Петрович махнул рукой, и побрел в сторону столовой.

На входе в штаб, я взглянул на часы, было только шесть утра.

— Расскажи, зачем бежал-то? — поинтересовался физрук Юра, — чем тебе в лагере хреново? У вас же тут условия как в санатории… Все вам советская власть дает…

— Жаль только, что не будет скоро никакой советской власти… — печально вздохнул я.

— Соколов, — нахмурился Юра, — ты когда домой приедешь — обязательно врачу покажись. Точно в овраге башкой ударился. Несешь всякую чушь…

Физрук закрыл меня в кабинете Петровича на ключ, и быстро вышел. Я подошел к зеркалу, и вздохнул с облегчением, увидев в отражение худощавого парнишку с короткой челкой и слегка оттопыренными ушами. У меня все получилось! Я опять в детстве, и снова в тихом безмятежном СССР, жаль только, что существовать Союзу осталось чуть больше двух лет…

Когда-нибудь в будущем я еще наверняка встречу Юлю… только, конечно, пораньше, не в сорок три года… А еще… у меня будут два очень важных дела в будущем. Я взял бумагу и карандаш, и написал:

1.Сделать так, что бы Димка Горшенин ни за что не попал служить в Чечню.

2.Найти отца Юли в 2005 году и предупредить его об опасности.

Пожалуй, это все, что в моих силах. Спасти СССР от распада, я, конечно уже не сумею…

Вскоре горнист протрубил подъем, и ребята стали неторопливо выходить из корпусов на зарядку и пробежку. Издалека я заметил и Лену, в синем, обтягивающем трико и белоснежной футболке…

Я просидел взаперти, в кабинете Петровича, еще два часа. Физрук Юра принес мне из столовой булочку и чай.

— Подкрепись, беглец. Скоро уже твой батя подъедет. Он, оказывается, еще в начале шестого выехал. Сразу, как только Петрович ему позвонил…

Физрук ушел, а я медленно бродил по кабинету от стенки к стенке. Меня переполняла радость. Получилось! Все же удалось вернуться назад… Когда я выглянул в окно, то увидел, что к воротам подъезжает знакомый желтый «Москвич» моего отца.

Эх! Жаль сотовый телефон пришлось таксисту отдать… Как я теперь докажу ребятам, что в будущем побывал…

В коридоре Штаба послышался голос начальника лагеря:

— Сергей Иванович, сожалеем, но после такого вопиющего поступка мы не можем оставить Володю в пионерлагере. Более того, я должен сигнализировать о поступке вашего сына в детскую комнату милиции, по месту жительства.

Двери открылись, и отец, войдя в кабинет, сурово посмотрел на меня:

— Володька, что же ты натворил, стервец…

— Я думаю, Владимир, ты сделаешь для себя правильные выводы и приедешь к нам вновь, но уже в следующем году, — тихо пробормотал Петрович.

— Я-то может и приеду. Да только вас здесь уже не будет. Снимут вас с должности.

Директор покраснел, хотел что-то сказать, но пошамкав губами, передумал.

— Нечего ему по пионерлагерям ездить, за такое поведение, — рявкнул отец. — Поедет теперь к бабушке в деревню, коз пасти…

Когда мы вышли из Штаба и брели по центральной аллее, почти все ребята собрались возле корпусов, тревожно поглядывая на меня, как на отъявленного преступника. Я заметил и Степку. Он тут же отвернулся, наверняка стало стыдно, что сдал меня с потрохами.

Возле ворот стоял весь наш отряд.

— Иди Володька, прощайся, — подтолкнул меня отец и взял из моих рук рюкзачок.

Ребята смотрели на меня, как на заморскую диковинку.

— Ну ты и учудил, Сокол… — присвистнул Яшка.

Я пожал всем ребятам руки на прощание, и заметил грустный взгляд Лены.

— Зачем ты это сделал, Володя? — тихо спросила пионервожатая.

Я подошел к ней, взял за руку и тихо, почти шепотом сказал:

— Лена. Все у тебя будет хорошо. С твоим моряком. Верь мне.

И когда уже хотел уходить, вспомнил:

— Если у тебя когда-нибудь будет дочка, назови ее Юлей.

Лена кивнула и чуть заметно улыбнулась.

— Ну все, Володя, иди… отец тебя уже ждет…

Когда мы сели в машину, по крыше забарабанил мелкий летний дождь.

Мы выехали на трассу, и вскоре отец повернул машину в сторону Волгограда.

— Пап, а что так медленно едем? Всего семьдесят…

— Нормально едем, сынок, торопиться нам теперь некуда…

Да… Торопится действительно теперь было некуда.

А еще я думал о том, что может быть, теперь все в будущем будет по другому. Люди станут лучше относиться друг к другу, больше ценить жизнь и отстаивать свои интересы. Быть свободными и честными, в какой бы стране и при каком бы строе они не жили… По крайней мере, я очень на это надеялся…