Повседневная жизнь алхимиков в средние века

В Средние ли века впервые появилась колоритная фигура алхимика? Вовсе нет. К тому времени, когда это оккультное искусство получило распространение в странах христианского Запада, оно уже имело долгую, овеянную легендами историю, терявшуюся во мраке веков.

Легенда

Легенда повествует о сверхъестественном истоке алхимии, окаянном и вместе с тем чарующем. Она была принесена падшими ангелами, о которых говорится в «Книге бытия»: «Тогда сыны Божий увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал» (Быт. 6: 2). Спустившись на землю, они положили начало родам. От них произошел Тувалкаин, который был «ковачём всех орудий из меди и железа», то есть основоположником кузнечного ремесла.

Это упоминание «падших ангелов» заставляет вспомнить об античных мифах. Так же, как и в случае с титанами из греческой мифологии, здесь идет речь о фантастических существах, наделенных сверхъестественными способностями по сравнению с обычными людьми, но вместе с тем отличающихся от привычного образа ангелов, изображавшихся в качестве чисто духовных созданий: эти «ангелы» соблазнились красотой женщин и наслаждаются аппетитными кушаньями, которыми их угощают!

Вместе с тем этнологами и миссионерами было сделано интересное наблюдение: у народов, находящихся на дописьменной стадии развития, примитивная обработка металлов (которая всегда предполагает наличие определенных навыков использования трансмутационных свойств огня, применяющихся для переработки минералов, извлеченных из недр земли) является уделом — привлекательным и вместе с тем устрашающим — небольших постоянных групп кузнецов, передающих секреты своего мастерства от отца к сыну, от мастера (подлинного духовного отца) к ученику.

И другие, как то Рене Алло и Мирча Элиаде, также связывают происхождение алхимии с этими традиционными малыми братствами кузнецов, занимавшихся обработкой металлов у первобытных народов.

Действительно, в среде этих тесных содружеств всегда можно было обнаружить подлинный симбиоз производственной деятельности, практических ремесленных результатов (изготовление оружия и орудий труда) с магическим, чудесным видением всего происходящего — как природных явлений, так и человеческих действий.

«Homo divinans, человек магический, «кудесник», — замечает Рене Алло, — предшествовал типу homo faber, человеку умелому, обладающему знаниями и техническими навыками…»

Точнее говоря, труд и магия первоначально были тесно связаны друг с другом.

Жреческая алхимия

От священной металлургии впоследствии совершился переход к истокам алхимии в собственном смысле этого слова.

В недрах братств металлургов, хранивших секреты практического обращения с огнем, выплавки и обработки металлов, позволявшие получать и видоизменять металлы и их сплавы, в дальнейшем, когда появились развитые античные цивилизации, зародились тайные ритуалы, заимствовавшие свою чудотворную символику из практики металлургов и кузнецов.

Короче говоря, в весьма отдаленные времена, восходящие к эпохе ранней Античности, обнаруживаются истоки алхимии, зародившейся в среде братств или товариществ, занимавшихся выплавкой и обработкой металлов; она унаследовала производственные и ритуальные секреты, хранившиеся металлургами.

В какой же стране впервые появилась алхимия в собственном смысле этого слова? Казалось бы, сама этимология подтверждает правильность традиции, столь дорогой сердцу средневековых адептов, считавших Египет времен фараонов колыбелью их священного искусства (называвшегося так потому, что оно практиковалось под сенью святилищ).

Действительно, даже если само слово алхимия определенно происходит от арабского el khimiyd («химия»), большинство историков склонны считать имя существительное khimiya производным от древнеегипетского khemi, обозначавшего черный цвет и применявшегося также — видимо, небезосновательно, учитывая темный цвет нильского ила, — в качестве названия страны (Khem, «Черная страна» — Египет).

Изобретение алхимии приписывается загадочному персонажу, которого греческие алхимики, жившие в Александрии, называли Гермесом Трисмегистом, Гермесом Трижды Величайшим. Его представляли то как сверхъестественное существо (древнеегипетский бог Тот, бог мудрости и письма, сопровождавший также души умерших в загробный мир; древние греки отождествляли его с Гермесом), то как историческое лицо, жившее, по одной из версий, с 1399 по 1257 год до н. э.; его могила будто бы находилась в целости и сохранности в окрестностях Эль Амарны, столицы фараона-еретика Эхнатона (супруга знаменитой Нефертити).

Арабские алхимики в начале Средних веков отождествляли Гермеса Трисмегиста с древним пророком Идрисом, некогда явившимся, чтобы научить людей строить первые города.

На протяжении всего Средневековья и даже в последующие времена алхимики ссылались на краткий текст, одновременно лаконичный и таинственный (о котором еще пойдет речь), приписываемый этому легендарному Гермесу Трисмегисту — на «Изумрудную скрижаль». Она может даже служить образцом текстов, ассоциирующихся с мифами и фантастическими легендами.

Можно провести интересную параллель, с точки зрения традиционных легенд, между «Изумрудной скрижалью» (начертанной, как явствует из самого названия, на этом драгоценном камне) и Святым Граалем, чашей, которая, как гласит наиболее древняя версия легенды, была вырезана из цельного гигантского изумруда, упавшего со лба Люцифера в момент низвержения его архангелом Михаилом. Не идет ли речь в том и другом случае о совершенном и всеобъемлющем знании, утраченном, но затем обретенном вновь?

Вот полный текст «Изумрудной скрижали»:[8]

«Не ложь говорю, а истину изрекаю.

То, что внизу, подобно тому, что вверху, а то, что вверху, подобно тому, что внизу. И все это только для того, чтобы совершить чудо одного-единственного.

Точно так же, как все сущие вещи возникли из мысли этого одного-единственного, так стали эти вещи вещами действительными и действенными лишь путем упрощения применительно случаю того же самого одного-единственного, единого.

Солнце — его отец. Луна — матерь его. Ветер вынашивает его во чреве своем. Земля вскармливает его.

Единое, и только оно, — первопричина всяческого совершенства — повсеместно, всегда.

Мощь его есть наимощнейшая мощь — и даже более того! — и явлена в безграничии своем на земле.

Отдели же землю от огня, тонкое от грубого с величайшей осторожностью, с трепетным тщанием.

Тонкий, легчайший огонь, возлетев к небесам, тотчас же низойдет на землю. Так свершится единение всех вещей — горних и дольних. И вот уже вселенская слава в дланях твоих. И вот уже — разве не видишь?! — мрак бежит прочь. Прочь!

Это и есть та сила сил — и даже еще сильнее! — потому что самое тончайшее, самое легчайшее управляется ею, а самое тяжелое ею пронзено, ею проникновенно.

Так, так все сотворено. Так!

Бессчетны и удивительны применения, которые воспоследуют, столь прекрасно сотворенного мира, всех вещей этого мира.

Вот почему Гермес Трижды Величайший — имя мое. Три сферы философии подвластны мне. Три!

Но… умолкаю, возвестив все, что хотел, про деяние Солнца. Умолкаю».

Происхождение этой «Изумрудной скрижали», по мнению профессиональных историков, не теряется в отдаленном и таинственном прошлом. Современные исследования позволили установить, что этот текст переведен с арабского на латинский язык в X веке и, очевидно, восходит к греческому оригиналу IV века н. э., эпохи алхимиков Александрии.

На данной стадии исторических исследований не обнаружены алхимические тексты, оригинал которых был написан на древнеегипетском языке (факт, сам по себе не дающий оснований отрицать существование этого священного искусства в эпоху фараонов). Именно в Египте, но позже, приблизительно в III–V веках н. э., появились первые алхимические тексты, написанные на древнегреческом языке адептами в Александрии.

Арабы

Если из Александрии, этого крупнейшего города эллинистического Египта, алхимия в VI веке проникла в Византийскую империю, то средневековый Запад познакомился с ней значительно позднее благодаря посреднической деятельности мусульманских алхимиков, труды которых переводились на латинский язык.

Вторжение арабов в Египет способствовало глубокому проникновению алхимических исследований в мир ислама. Традиция, заслуживающая доверия, представляет в качестве первого мусульманского алхимика Халида ибн Джазида из династии Омейядов, правившего Египтом в первой половине VII века н. э. Его учителем был некий отшельник Мориен, прибывший в Александрию из Рима и являвшийся, в свою очередь, учеником другого христианского алхимика — Адфара.

В VIII веке, после завоевания Испании арабами, стали возможными культурные контакты (частью которых явилась алхимия) христианского мира с традициями ислама и иудаизма.

Простого наличия в средневековой алхимической литературе слов арабского происхождения, вошедших в повседневный обиход, как то: эликсир, алам-бик, атанор — было бы достаточно, чтобы показать историческую важность мусульманского этапа для последующего развития алхимии в христианских государствах Западной и Центральной Европы.

Хотя арабские алхимические тексты стали переводиться на латинский язык уже в X веке, однако лишь два столетия спустя алхимия укоренилась и получила широкое распространение в западном христианском мире.

Не следует также упускать из виду и роль Крестовых походов, создавших условия для плодотворного культурного обмена между исламским и христианским мирами.

Необходимо упомянуть еще одну страну, небезуспешно бросившую вызов Египту в споре об историческом приоритете в области алхимии, — Китай. Правда, мы можем позволить себе оставить это без внимания в работе, специально посвященной повседневной жизни христианских алхимиков на средневековом Западе. Очевидно, влияние китайской таоистской алхимии было ничтожно малым несмотря на бесспорное существование контактов (как по Великому шелковому пути, так и по морю), до сих пор еще мало изученных, между Западом и Китаем, осуществлявшихся не без участия посредников — арабов и индейцев.

Наиболее знаменитые мусульманские алхимики осуществляли делание задолго до своих христианских собратьев. Назовем великие имена Джабира ибн Хайяна (известного на Западе в латинизированной форме Гебер, около 720–800 гг. н. э.), аль-Рази (Разес, 800–940), ибн Сины (Авиценны, 980-1030). Обладатели этих великих имен прославились и в иных, нежели алхимия, областях (ибо невозможно было отделить одну деятельность от другой) — в медицине, философии и даже теологии. Мусульманским алхимиком, известным на Западе как Артефий (еще одно славное имя в области мусульманского герметизма), очевидно, был не кто иной, как поэт аль-Тограй (казненный в 1120 году н. э.). Что касается великого мусульманского мистика аль-Газали (умер в 1111 году), то он признавал только духовную алхимию (kimya essaadah, «алхимия блаженства»).

Цели алхимии

Уместно еще раз напомнить о практической цели, которую ставили перед собой средневековые алхимики. Роджер Бэкон в своем «Зеркале алхимии» дал ей такое определение: «Алхимия есть наука о том, как приготовить некое лекарство или эликсир, который, если прибавить его к неблагородным металлам, придаст им совершенство в самый момент соприкосновения».

Поскольку этой чарующей целью было изготовление золота, нет нужды напоминать, что труды алхимиков — даже если они и не преуспели в превращении простых металлов в «царя» минерального мира — в общем и целом носили практический характер, обогащая экспериментальное знание о минеральных телах, их трансформациях и смесях.

Отсюда лапидарное суждение историка, жившего в XIX веке, Луи Фигье: «Так скажем же наконец, что алхимия является матерью современной химии».[9]

И сегодня еще этот образ широко распространен в массовом сознании: труды средневековых алхимиков в лабораториях являлись своего рода долгой и колоритной «предысторией», — хотя и иллюзорной по своим надеждам, но весьма благотворной благодаря неожиданным находкам, — современной экспериментальной химии. Разве ученые XX века не реабилитировали основной принцип, на который опирались (пусть даже и иллюзорные) упорные труды средневековых алхимиков — единство материи, сочетающееся с возможностью перехода от одного минерального проявления к другому? А ведь еще химики XIX века, наследники Лавуазье, считали надежды на осуществление трансмутации абсурдными по своей сути, ибо они представлялись несовместимыми с самим понятием простых и абсолютно устойчивых тел.

Однако еще сами алхимики неоднократно предостерегали от слишком простой, слишком буквальной расшифровки, перевода их тестов, что должно настораживать нас. Приведем одно из таких предостережений, содержащихся в «Книге Артефия».

«Уверяю тебя, — предупреждает он, — что тот, кто пожелал бы объяснить написанное философами [алхимиками], исходя из обычного, буквального смысла слов, заблудился бы в извилинах лабиринта, из которого он не выбрался бы никогда, поскольку у него не будет ариадниной нити, которая бы вывела его, и сколько бы он ни затратил на свои труды, все это будет потрачено даром».

И все же на извилистом пути нашего путешествия не исключена возможность встречи со всякого рода сюрпризами.

Искусство традиционное и священное

Нам стоит постараться уже в самом начале своего исторического исследования не попасть в ловушку, состоящую в фактическом приписывании, даже навязывании нашим предкам собственных взглядов, концепций, надежд и предрассудков, характерных для людей XX века. Для этого необходимо помнить, что средневековая алхимия обладала характерными особенностями, принципиально не позволявшими рассматривать ее в качестве некоего подобия современной химии, хотя и экспериментального, однако совершенно фантастического.

В противоположность современной химии, алхимия представляла собой знание традиционное, когда идея открытия «нового» совершенно не имела смысла, и священное, ибо она зиждилась на передаче секретов. Это было искусство выполнения определенных лабораторных операций, которые должны были соотноситься с иными, нежели работа с материалом, сферами.

Стремление приписать средневековым алхимикам намерения и цели, пусть даже в зачаточном виде, сопоставимые с намерениями и целями современных ученых и инженеров, было бы недопустимым анахронизмом.

Всегда нелишне будет повторить (и особенно когда историк собирается заняться повседневной жизнью алхимиков), что, столкнувшись с точными описаниями феноменов, у средневековых авторов не следует требовать присущего нашему времени четкого различия между материальной реальностью и «оккультными», «экстраординарными» фактами.