Повседневная жизнь британского парламента

Глава седьмая «Правительственный час» в Палате общин

Отводить ежедневно первый час работы парламента под устные вопросы к министрам — относительно новая традиция. В 1902 году премьер-министр Бальфур провел целую серию реформ парламентских заседаний, которые иногда пренебрежительно называли «железнодорожным расписанием». Впервые «правительственный час» был ограничен 40 минутами (сегодня почти час) и помещен в начало повестки дня.

Однако у традиции задавать министрам вопросы гораздо более длинная история. Впервые с вопросом к премьер-министру (тогда им был граф Сандерленд) обратился граф Каупер в 1721 году в палате лордов. Вопрос возник после того, как Компания Южных морей, обладавшая монополией на торговлю с южноамериканскими портами, лопнула как мыльный пузырь. С согласия парламента компания должна была выкупить государственный долг. Пользуясь своими привилегиями, она начала бы приносить акционерам огромные барыши, а правительство смогло бы списать большую часть государственного долга. Множество других «мыльных пузырей» было образовано с той же целью — приносить большую прибыль. Однако финансовая пирамида Компании Южных морей рухнула, вскрылось огромное мошенничество, и это дело поручили расследовать Тайному комитету. Руководители компании не должны были покидать страну во время проведения расследования, однако один из них, главный казначей Роберт Найт, бежал в Брюссель, где был арестован и заключен в тюрьму. Граф Каупер, один из немногих, кто не приобрел акций ни одного из «мыльных пузырей», потребовал в палате лордов экстрадиции Найта, которая в конечном счете состоялась. Таким образом, первый «правительственный час» в парламенте оказался настолько эффективным, что нынешняя оппозиция о таком может только мечтать. Его последствия зашли гораздо дальше перевода Найта в английскую тюрьму: косвенным образом они проложили Уолполу дорогу к креслу премьер-министра. Редко какой «правительственный час» имел с тех пор столь потрясающие результаты.

Вопросы к министрам стали обычным делом на протяжении XVIII столетия, однако им препятствовали правила, согласно которым депутаты могли высказываться только по какому-либо предложению и адресовать все свои замечания спикеру, вместо того чтобы свободно переговариваться с министрами через всю палату. Эти препятствия были не столь значительны в комитетах, поэтому в Комитете по ассигнованиям вопросы поднимали регулярно — в основном о расходах на войну, которую тогда вела Англия. К концу XVIII века «правительственный час» учредили даже на совместных заседаниях обеих палат. Лорд Норт, бывший тогда премьер-министром, сетовал, что с начала сессии он постоянно отвечает на вопросы — «девять раз» за 1774 год. Министры считали, что отвечать на «пустяковые и неуместные» вопросы членов парламента — пустая трата времени, отрывающая их от работы. Да и сегодня министры, недолюбливающие «министерии» (так их назвал Джеральд Кауфман), придерживаются той же точки зрения.

К 1783 году вопросы стали воспринимать как нечто само собой разумеющееся: спикер Корнуоллис провозгласил, что, «по его мнению, у каждого депутата есть право задать вопрос министру или ответственному лицу, а это лицо имеет право отвечать или не отвечать, как сочтет нужным». Однако вопросы не стали пунктом ежедневной повестки дня или даже частью еженедельной рутинной работы парламента, их задавали без предупреждения, когда возникала какая-нибудь важная политическая проблема. По делам личного характера они никогда не задавались, хотя петиции все еще были единственным способом вынести на рассмотрение парламента личные обиды.

«Правительственный час» утвердился в XIX веке после реформы 1832 года. С 1835 года для того чтобы задать вопрос, следовало подать заявку; впервые вопросы были сгруппированы и выставлены отдельным списком в повестке дня 27 апреля 1869 года. Странное дело: только в 1880 году кто-то, в данном случае один рядовой депутат, подумал о том, что зачитывание вопросов — пустая трата времени: однажды палата потратила два часа на то, чтобы выслушать формулировку вопросов. С тех пор депутаты попросту называли порядковый номер вопроса, как делается и теперь. В начале XIX века вопросы задавали, невзирая на то, имеет ли это смысл и находится ли соответствующий министр в палате; например, «Миррор оф Парламент» пишет: «Г-н Кохрэн, завидев благородного лорда статс-секретаря по иностранным делам на своем месте во время вопросов, что тогда было редким зрелищем…» С 1865 года члены правительства обязаны сидеть на своих местах на передней скамье, чтобы отвечать на вопросы, и оставаться там, пока все вопросы не будут заданы. Правда, министры уходили от ответа, если только могли; например, Бальфур, будучи главным секретарем по делам Ирландии, не ответил почти ни на один вопрос: он либо отсутствовал в палате, либо попросту отказывался отвечать.

Министры отвечали на вопросы более безграмотно, небрежно, а возможно, и более искренне, чем сегодня казалось бы разумным. Например, 12 марта 1840 года лорда Джона Расселла, статс-секретаря по делам колоний, спросили, есть ли хоть крупица правды в сообщении о том, что Британия находится в состоянии войны с Китаем. Расселл ответил, что «официальной информации об объявлении войны Китаю» не поступало, хотя война, которая будет иметь долгие и важные последствия для Британии, на самом деле уже велась какое-то время. А ответ наподобие того, какой дал Пальмерстон Дизраэли в 1856 году, теперь вряд ли кому-нибудь сошел бы с рук Дизраэли, извинившись, что не подал заявку на свой вопрос, спросил, подписан ли предварительный мирный договор в Париже (после Крымской войны). Пальмерстон сказал, что «никакого договора подписано не было, имеются только предварительные условия мира». Дизраэли тут же спросил, когда это случилось, на что Пальмерстон бодро ответил: «Где-то на прошлой неделе. Точный день я запамятовал, но совсем недавно».

В конце XIX века «правительственный час» стал набирать популярность, особенно когда разрешили задавать дополнительные вопросы, приводившие министров в замешательство; им редко удавалось вырваться до шести вечера. В это время устраивали получасовой перерыв, известный как «удар спикера», и лидеры обеих половин палаты не любили выступать после этого, с 7 до 10 вечера, потому что многие депутаты отправлялись ужинать. К 1901 году вопросы к правительству занимали по времени 15 восьмичасовых парламентских дней за сессию; именно в связи с этим Бальфур предпринял свою реформу в следующем году. Быстрые перемены наступили после того, как правительство взяло в 1880-е годы под свой контроль распорядок работы парламента. В результате реформ вопросы к министрам стали одним из немногих орудий на вооружении отдельных членов парламента; их перестали ограничивать по времени и отвели под них начало дня, бросив тем самым подачку «заднескамеечникам». Настоящая оценка этого вида деятельности содержится в служебной записке главного правительственного «хлыста», поданной, когда премьер-министр решал, какие реформы провести в палате в 1902 году. Парламентский координатор полагал, что заседания в палате общин должны начинаться в два часа дня, а «правительственный час» — в 14.15, чтобы «практикующие адвокаты и служащие из Сити могли исполнять свои обязанности в палате практически сразу с того момента, как начнется настоящее дело».

Реформы Бальфура проложили дорогу к созданию «правительственного часа» в его нынешнем виде, хотя с тех пор были сделаны кое-какие усовершенствования. Устные вопросы задаются примерно с 14.35 до

15.30, и депутаты должны уведомлять о том, какие вопросы они намереваются задать. Вопросы пишут на желтом бланке, который можно взять в библиотеке или в разных конторах по всей палате, и подают их за две недели до намеченного дня в контору младших клерков. В день подачи, до 16.00, нужно убедиться, что формуляр заполнен правильно. В этом случае из формуляров составляют «четырехчасовую кучку» и вытаскивают из нее вопросы наугад, чтобы определить, в каком порядке они будут заданы две недели спустя; само собой, у вопросов, стоящих первыми в повестке дня (обычно первых 16), больше шансов прозвучать. На остальные вопросы дается письменный ответ в официальном отчете о заседаниях парламента. Существует установленный распорядок, чтобы все правительственные департаменты по очереди отвечали на вопросы депутатов хотя бы раз в месяц. Собственно говоря, министры не обязаны отвечать на вопросы, хотя министерская команда всегда дожидается устных вопросов, даже если какой-либо из ее членов в этот момент находится на заседании совета министров или на собрании Всемирного банка. Если бы отсутствовали все представители министерства, это было бы поразительно. Если ведущий представитель министерства не присутствует в парламенте и палата не сочтет причину его отсутствия уважительной, это может вызвать пересуды. Однажды министр финансов Лоусон пропустил «правительственный час», поскольку выступал в Сити, но это не сочли уважительной причиной. И уж тем более недопустимой для министров считается бальфуровская манера манкировать заседаниями. Однако они не отвечают на вопросы, касающиеся некоторых аспектов безопасности и обороны, а также коммерческой информации, считающейся конфиденциальной, и не предоставляют никаких сведений по поводу государственных служащих.

Не все депутаты задают устные вопросы — только «заднескамеечники» и члены «теневого кабинета». Последние обычно не формулируют собственные вопросы, а дополняют те вопросы «заднескамеечников», которые считают наиболее дельными критическими замечаниями в адрес действующего правительства. Это может вызвать напряженные моменты, если «переднескамеечникам» кажется, что нужный им депутат не явится, чтобы задать свой вопрос. Лидеры оппозиции обычно собираются перед «правительственным часом», когда будут задавать вопросы министерству, «тенью» которого они являются, например здравоохранения и социальной защиты, чтобы решить, какой линии придерживаться и какой член команды дополнит какой вопрос. Зачастую они дают инструкции собственным «заднескамеечникам», которые, как им известно, особо заинтересованы в вопросах здравоохранения. Вот пример устных вопросов к руководителю ведомства по вопросам социального обслуживания населения во время «правительственного часа» 9 февраля 1988 года, касающегося статистики ЕЭС в области здравоохранения:

«Миссис Шорт:Вопрос к министру социального обслуживания населения: какой процесс от валового внутреннего продукта государство тратит на здравоохранение в каждой стране ЕЭС?

Мистер Мур:Поскольку в ответе на этот вопрос заключено множество цифр, я, с вашего позволения, передам его в «Официальный отчет». Впрочем, досточтимой леди, наверное, будет интересно знать, что государственные расходы на здравоохранение варьируются от 4,1 % в Греции и Португалии до 6,7 % во Франции и 6,9 % в Ирландии. В Соединенном Королевстве соответствующий объем государственных расходов составляет 5,2 % ВВП.

Миссис Шорт:Надеюсь, досточтимый сэр согласен с тем, что цифры государственных и общих расходов указывают на то, что Великобритания тратит меньший процент от ВВП, чем большинство других развитых стран в мире? Не опровергает ли это утверждение правительства о том, будто бы проблема вызвана неутолимыми запросами новых средств на здравоохранение? Разве неправда, что правительство по идеологическим причинам хочет разрушить государственную систему здравоохранения, широкодоступную и крайне эффективную (судя по количеству денег, выделяемых на управление ею), в интересах частной системы здравоохранения? Система работает на износ, в то время как можно увеличить расходы и избавиться от существующих проблем.

Мистер Мур:Если бы в нелепых утверждениях досточтимой леди заключалась правда, то все эти упреки следовало бы отнести к предыдущему правительству лейбористов, которое сократило процент ВВП, выделенный на государственную систему здравоохранения, с 5 до 4,7 %, в отличие от нынешнего правительства, которое снова увеличило его до 5,2 %».

Умение сочинить вопрос за две недели до того, как он будет задан, требует определенных навыков. Вопрос уже не может быть расплывчатым (нельзя, например, спросить министра труда, намеревается ли он встретиться с председателем Комиссии по людским ресурсам) и не должен допускать различного толкования, согласно правилу, введенному спикером Томасом. Однако он не может быть и чересчур конкретным, поскольку к тому времени, когда вопрос прозвучит, забастовка может уже закончиться, а закрытия какого-нибудь предприятия удастся избежать. Депутат должен иметь возможность задать дополнительный вопрос, надеясь поставить министра в трудное положение и не открывая ему заранее пути к отступлению. Борьба конечно же неравна, поскольку за спиной министра стоит армия чиновников, подготавливающих ответы на все вопросы и наставляющих его по поводу возможных ответов на целый ряд дополнительных вопросов. Они пытаются постичь психологию задающего вопрос, чтобы попробовать догадаться, куда же тот клонит.

Когда переходят собственно к вопросам, спикер вызывает депутата по имени, тот отвечает: «Номер такой-то, сэр». Министр зачитывает приготовленный ответ и садится на место, ожидая дополнительных вопросов. Несколько депутатов встают, чтобы показать, что они хотят сделать собственные дополнения, и министр отвечает им по очереди. Если спикер решает, что по данной теме задано уже достаточно вопросов, он вызывает депутата со следующим вопросом на повестке дня. Ни один депутат, за исключением лидера оппозиции, не имеет возможности устроить министру «перекрестный допрос», однако если депутаты действуют сообща, распределив между собой уточняющие вопросы, такое возможно. С другой стороны, министр обязательно пороется в памяти, чтобы найти слабые стороны в парламентской биографии каждого беспокойного члена оппозиции, и приготовится сразить его, если удастся. Поскольку последнее слово всегда остается за министром, это не слишком трудно.

Вопросы можно задавать не только устно. Если депутат хочет, чтобы на его вопрос ответили в первую очередь, он задает его письменно, пометив желтый формуляр буковкой «П» и положив его в специальный ящик Министерство должно представить ответ уже через два дня. На самом деле министр часто дает сжатый письменный ответ, а полный помещают позже в «Официальном отчете». Депутаты используют письменные вопросы как источник информации, что может пригодиться с политической точки зрения. Например, до и после представления бюджета депутаты от оппозиции подают вопросы, требующие подробной информации

о последствиях изменений подоходного налога для категорий людей с разным уровнем дохода, возможно, с целью убедиться в том, кто получит большую выгоду от сокращения базовой ставки подоходного налога — люди с высокими или с низкими заработками. Использование цифр, предоставленных самим правительством, в этой или другой области существенно усиливает политические доводы, приводимые оппозицией. Вот пример письменного ответа на вопрос о международной статистике в области занятости, опубликованный в «Официальном отчете» за 1 марта 1988 года: «Международная статистика в области занятости Мистер Тедди Тейлор: Вопрос к министру труда и занятости: каковы последние данные об уровне безработицы: а) в Европейском экономическом сообществе, б) в Европейской ассоциации свободной торговли, в) в Соединенных Штатах Америки и г) в Японии?

Мистер Ли: Запрашиваемые сведения приведены в таблице. Эти цифры не следует сравнивать напрямую, поскольку существуют национальные особенности в определениях и методах сбора статистических данных. В частности, данные по США и Японии основаны на исследованиях, а не на официальной информации правительственных учреждений.

Количество безработных в процентном выражении на ноябрь 1987 года (данные приводятся без учета сезонных колебаний)

ЕЭС 11,5%

ЕАСТ (включая Лихтенштейн) 2,8%

США 5,6%

Япония 2,5 %»

Депутаты представляют свои письменные вопросы клеркам Нижнего стола, и те дают им советы по поводу их правильного оформления. От министров нельзя требовать ответа на спорные вопросы или слухи, просочившиеся в прессу, а также информации по истории вопроса в целях ведения спора. Клерки Нижнего стола, в задачу которых входит давать депутатам беспристрастные советы, зачастую проявляют невероятную сноровку, придавая вопросу депутата нужный вид. После этого вопросы передают министру, который может либо не дать прямого ответа, либо не ответить вообще, заявив, что ответ обойдется в «несоразмерную сумму» (допустимый предел — 250 фунтов). Это основание использовалось в сессию 1987/88 года, чтобы не давать ответ нескольким депутатам-лейбористам и депутату от уэльской партии «Плайд Кимру» Дэвиду Эллису Томасу, которые хотели узнать, используется ли плутоний, производимый на британских АЭС, для изготовления ядерного оружия.

Иногда всего лишь указание вопроса в повестке дня может довести проблему до всеобщего сведения. Например, Том Далиэлл, депутат-лейборист, задал несколько сотен письменных вопросов о потоплении «Бельграно» во время Фолклендской войны 1982 года.[34] Его усердие, без сомнения, способствовало быстрому увеличению парламентских вопросов за последние двадцать лет: сегодня их задают более 40 тысяч в год. В сессию 1985/86 года было подано 7604 устных вопроса и 36 491 письменный, а в сессию 1986/87 года, укороченную из-за всеобщих выборов 11 июня 1987 года, — 4410 устных и 24 665 письменных. При случае депутат может пожаловаться на то, что государственные средства тратятся на чересчур большое количество вопросов. Их стоимость выражается в рабочем времени государственных служащих, составляющих наброски ответов для министров: в среднем оно оценивается в 50 фунтов за один ответ. Однако демократия не обходится дешево, и на депутатов следует накладывать как можно меньше ограничений при рассмотрении решений правительства и составлении о них своего мнения. Для того их и избирали.

Большинству людей больше знаком сеанс вопросов к премьер-министру, который проводится каждый вторник и четверг с 15.15 до 15.30. Это совершенно особое парламентское мероприятие, но оно существовало не всегда. На самом деле эта традиция, которая кажется давно укоренившейся — большая приманка для прессы, да и для публики, — родилась всего 28 лет назад, хотя корни ее, как мы видели, уходят много глубже.

До 1880-х годов к вопросам к премьер-министру подходили так же, как к вопросам к любому другому министру. Их задавали без предварительного уведомления в любой день, когда премьер являлся в палату и мог на них ответить, и в том порядке, в каком депутаты поднимались с места, чтобы их задать. Потом начались перемены. Сначала, из уважения к Гладстону, которому тогда было за семьдесят, обращенные к нему вопросы помещали в конец списка, чтобы он мог прийти в палату общин попозже. Однако к тому времени депутаты начали задавать больше вопросов и возник риск того, что до вопросов к премьеру дело вообще не дойдет. В 1904 году было решено, что вопросы к главе правительства будут начинаться с № 51 в повестке дня, позднее их перенесли на № 45. С 1904 по 1960 год премьер-министр отвечал на вопросы, начиная с № 45, в любой парламентский день, за исключением пятницы. В 1950-е годы стало ясно, что премьер не сможет присутствовать в палате по понедельникам и средам, так что в конечном счете было решено установить время в 15.15 по вторникам и четвергам. Первый сеанс вопросов к премьеру по новым правилам состоялся 1 июля 1961 года, когда Гарольд Макмиллан ответил, в частности, на вопросы о сфере ответственности посла в Южной Африке, о Кипре, о речи, которую он произнес в предыдущие выходные о политике партии, заявив (во всеуслышание), что в стране «еще никогда не было так хорошо жить», о вступлении Великобритании в Европейское сообщество и о подготовке немецких солдат в Шотландии.

Изначально максимальный период подачи заявок на вопрос премьеру в контору клерков был установлен в три недели в октябре 1965 года, но затем сокращен до двух недель (или десяти рабочих дней) в 1971 году, как и сегодня. Четко установленное время на каждой неделе для вопросов к премьер-министру показывает, какое важное значение они приобрели; глава правительства тратит больше времени на ответы на устные вопросы депутатов, чем любой глава департамента.

Задавать вопросы Клементу Эттли, первому премьер-министру-лейбористу после Второй мировой войны, всегда было бессмысленно, поскольку даже на самый острый вопрос он отвечал односложно. Кучка депутатов осаждала сэра Уинстона Черчилля, когда он был премьером в 1950-е годы, однако он редко выходил за пределы непосредственных обязанностей премьер-министра (в его понимании), да и тогда старался всего лишь отделаться от депутатов. Например, однажды он снизошел до ответа на вопрос о перспективах воинской повинности, заданный в феврале 1953 года Эммануэлем Шинвеллом, депутатом-лейбористом и бывшим министром топлива и энергетики в правительстве Эттли, сказав всего лишь, что «никаких перемен не намечается». Депутаты проявили настойчивость, и Черчилль посоветовал им дождаться скорого выхода «Белой книги». Мало кто из премьер-министров сегодня мог бы регулярно отделываться подобными ответами.

Гарольд Вильсон, избранный лидером оппозиции в 1963 году, наконец-то понял, какие возможности предоставляет «правительственный час», чтобы обратить в свою пользу тяжелые для правительства моменты, в особенности связанные с делом Профьюмо. Макмиллан, наверное, до конца жизни сожалел о том, что в свое время дал «добро» на вопросы к премьер-министру. Когда настал черед сэра Алека Дуглас-Хьюма, как лидера оппозиции, расчихвостить Вильсона, он позорно провалился, промямлив бессмертную фразу: «Правительство не сделало ровным счетом ничего с сегодняшнего дня и до сих пор». А когда правительство лейбористов, в свою очередь, утратило популярность к концу 1960-х годов, Вильсон защищался от нападок, давая все более длинные ответы и приводя все больше статистических выкладок — такую тактику осажденные премьер-министры используют и поныне.

Для непосвященного человека формулировка вопросов к премьер-министру в повестке дня выглядит весьма странно. В первом вопросе премьера просят «перечислить его официальные встречи, запланированные на [допустим] вторник 8 марта», а после этого идет длинный список из примерно трехсот имен депутатов. Почти все они подали заявку на тот же вопрос, но палата в 1985 году решила не перепечатывать его возле каждой фамилии, экономя тем самым 75 тысяч фунтов в год. Общий вопрос — это как крючок, на который каждый депутат может подвесить свое дополнение. Когда впервые установили время для вопросов к премьер-министру, правило о том, что министры должны отвечать только за подведомственную им область, стало соблюдаться еще строже. Специфическая сфера ответственности премьер-министра крайне ограничена: это государственная служба, национальная безопасность и связь между правительственными департаментами и назначениями. До 1961 года премьер-министры отвечали на вопросы о внешней политике только в том случае, если они недавно вернулись из зарубежного визита или провели переговоры с другими главами государств. Специфические вопросы переадресовывались другим ведомствам для письменного ответа или вообще блокировались премьер-министром, утверждавшим, что никакие вопросы по этой теме приниматься не будут вплоть до заявления о новой политической линии.

Все это настолько разочаровало депутатов, полных решимости подвергнуть премьера перекрестному допросу, что они взяли дело в свои руки и на протяжении 1970-х годов подавали все большее количество «неопределенных и косвенных вопросов», которые нельзя было блокировать или переадресовать. Эти вопросы позволяли депутатам не только свободно расспрашивать премьера о любом аспекте правительственной политики, но и решать, какой вопрос окажется наиболее ярким и на злобу дня. В сессию 1976/77 года, когда правительство лейбористов потрепало экономическими бурями, процент неопределенных или непрямых вопросов на повестке дня увеличился до 58, по сравнению с 10 % в 1971/72 году и 37 % в 1975/76 году. Вопросы были двух видов: «намеревается ли премьер-министр посетить» избирательный округ того или иного депутата, какое-либо графство, Карибские острова, Конгресс тред-юнионов, управление Британских железных дорог или «пусть он/она перечислит официальные встречи, запланированные на этот день». Второй тип вопросов оказался наиболее популярным. Министры и тогдашний спикер Джордж Томас возражали против неконкретной постановки вопроса, однако после рассмотрения вопроса всеми партиями Томас заявил в феврале 1983 года, что решение находится в руках досточтимых членов парламента: если они соблаговолят задавать содержательные вопросы, будет больше шансов получить на них ответ. Депутатов он не убедил, и число расплывчатых вопросов не уменьшилось.

Конкурентная борьба за возможность задать вопрос премьеру ведется жестко. Когда какой-нибудь депутат встает, чтобы задать дополнительный вопрос, а также после ответа премьер-министра множество депутатов с обеих сторон палаты вскакивают на ноги в надежде «перехватить взгляд спикера». Некоторые не умеют ждать и, едва продержавшись до конца ответа, вскакивают слишком рано. Такие депутаты могли вообще не зарегистрировать вопроса на повестке дня, или же их вопрос записан под № 157, до которого явно не удастся добраться за 15 минут. После первого вопроса спикер вызывает нескольких депутатов то с одной, то с другой стороны палаты, а потом выкликает второе имя на повестке дня, если чувствует, что вопрос уже исчерпан. У первых пяти депутатов, заявленных в повестке дня, есть реальные шансы задать свой вопрос, но иногда спикер берет высокий темп и успевает дойти до № 7,8, а то и 10. Бывает, что вызов спикера застигает таких депутатов врасплох, и они поспешно придумывают вопрос, уже стоя.

Разумеется, спикер вызывает лидера оппозиции, когда тот делает знак, что желает выступить, и это сигнал к началу сражения между премьер-министром и лидером оппозиции. Последний может настойчиво педалировать какой-то аспект, задав два-три дополнительных вопроса, в отличие от остальных депутатов, которые вправе задать только один вопрос. Обязательно вызовут и некоторых других членов парламента, если они встали с места: лидеров либеральных демократов, социал-демократов, шотландских националистов и других малых партий. Слишком часто бывает, что депутаты вскакивают и снова садятся от одного «правительственного часа» к другому, уныло признавая, что так они, по крайней мере, хотя бы разминаются.

Депутаты должны заранее продумать свои дополнительные вопросы, убедившись, что их смысл понятен. У них не должно быть ничего в руках: пользоваться записями не разрешается. Если кто-то начнет сверяться с заметками, другие могут закричать «Читает!» — не из-за серьезной озабоченности соблюдением правил, а просто чтобы сбить его с толку. Маргарет Тэтчер, находясь в привилегированном положении премьер-министра и хорошо подготовленная своими советниками, обычно использует подробные статистические данные по деятельности каждого департамента — лишнее подтверждение тому, что «в идеале ей хотелось бы руководить каждым министерством самой», как выразился Фрэнсис Пим, или же делает отточенные заявления по политическим вопросам.

«Правительственный час» — это сражение умов. Единственное оружие депутатов — внезапная атака с короткими, неожиданными вопросами; они также могут вызвать замешательство, сопоставив противоречивые политические заявления, сделанные членами кабинета. Такое удалось депутатам зимой 1985/86 года, когда Леон Бриттен, министр промышленности и торговли, и министр обороны Майкл Хезлтайн публично разошлись во мнениях относительно того, продать ли «Уэстланд хеликоптерс» американской компании «Сикорский эйркрафт» или какому-нибудь европейскому концерну. Целью большинства вопросов является выявить значительные, а порой глубокие политические разногласия между подходом к управлению государственными делами со стороны правительства и оппозиции и тем самым указать на масштабные недостатки в деятельности властей.

Ум — замечательное оружие. Дэвид Пенхалигон, депутат-либерал от Труро, однажды спросил премьер-министра, каким образом могут быть гарантированы поставки взрывчатых веществ из Болгарии (от которых в определенной мере зависели вооруженные силы Великобритании) в период войны с «Восточным блоком». Разумеется, ответа не прозвучало. Короткие вопросы очень действенны, поскольку нет времени продумать ответ, пока звучит вопрос. Если премьер-министр смешался, «поплыл» или ушел от ответа, победа в этом раунде присуждается депутату. Это может также означать, что правительство не имеет представления о данной проблеме, или что некая ситуация вышла из-под контроля, или, что еще серьезнее, что власть вообще сбилась с курса. Депутаты и аккредитованные журналисты всегда начеку, подстерегая подобные нюансы в поведении премьер-министра и депутатов парламентского большинства. Если те угрюмо не откликаются на попытки премьер-министра привлечь их на свою сторону — это верный знак, что сам премьер или общее направление политики правительства утратили поддержку. Многие депутаты считают вопросы к премьер-министру ребячеством и тратой времени, а некоторые относятся к ним с таким пренебрежением, что даже не удостаивают своим присутствием. Конечно, депутатам редко удается получить новую информацию и того реже — подвергнуть премьера тщательному перекрестному допросу. Тем не менее вопросы могут выявить существенные политические расхождения между премьером и ведущими членами кабинета. Например, в мае 1988 года лидер оппозиции пролил свет на разногласия между премьер-министром и министром финансов по вопросу о регулировании обменного курса.

Главная ценность «правительственного часа» заключается в том, что он играет роль политического барометра: вот почему палата в этот час всегда переполнена, а от журналистов нет отбоя. Он произвел столь сильное впечатление на президента Никсона в 1969 году, что тот «проникся чувством глубокого уважения к способности британских парламентариев выстоять во время «правительственного часа» и так дельно отвечать — это гораздо более суровое испытание, чем наши пресс-конференции». Однако американцы не заменили вопросы конгрессменов или сенаторов к президенту на пресс-конференцию, а многие британские депутаты не разделяют благоговения президента.

Госслужащие, составляющие личный кабинет премьера на Даунинг-стрит, 10, неустанно работают над тем, чтобы их шеф не попал в неприятную ситуацию. Премьер-министр является в парламент с толстой папкой возможных ответов — плодом кропотливого труда секретарей и политических советников. Они заранее изучили повестку дня, проконсультировались с другими правительственными департаментами, проанализировали информацию в прессе за дни, предшествующие «правительственному часу», и в тот же день отметили для себя интересы и тревоги депутатов, поставивших первые десять вопросов. Маргарет Тэтчер обычно назначает свои встречи на время ленча по вторникам и четвергам, чтобы пораньше освободиться и отшлифовать свои ответы, а в три часа уходит, чтобы к трем пятнадцати уже сидеть на скамье правительства. Некоторые премьер-министры слегка меняют заведенный порядок: например, Гарольд Вильсон с 14.15 до 14.30 обсуждал вопросы со своим секретарем, в 14.30 приходил в палату общин, чтобы встретиться со своим пресс-секретарем и политическими советниками, и появлялся в зале заседаний в 15.15. Подобные же приготовления проходят и в офисе лидера оппозиции, но в присутствии меньшего количества сотрудников.

Во время «правительственного часа» сотрудники личного кабинета сидят на местах, отведенных для госслужащих, и делают для себя заметки, особенно если приводятся какие-либо цифры. Затем они сверяют их по гранкам «Официального отчета» в редакции. Они также следят за стилем поведения премьер-министра, чтобы дать ему необходимые советы к следующему «правительственному часу».

У премьера есть и другая защита. Правительственные парламентские координаторы могут потихоньку устроить так, чтобы вопрос задали депутаты от парламентского большинства. Можно и подговорить спикера вызвать их, даже если их имена не значатся в повестке дня (хотя, конечно, он может на это не согласиться). Тогда депутатов, тоже втихаря, снабжают «удобными» дополнительными вопросами. Иногда «хлыстов» ловят за руку, если в копировальном аппарате вдруг обнаружится копия дополнительных вопросов, а уж если премьер-министр зачитает подготовленный ответ на «неожиданный» дополнительный вопрос, поступивший от депутата-однопартийца, их маневр становится очевиден. Депутаты от оппозиции пытаются скоординировать вопросы на актуальные темы, что требует самодисциплины; излюбленные темы придется отложить, чтобы правительство не сорвалось у оппозиции с крючка.

В половине четвертого сражение окончено. Дополнительного времени не бывает. Палата быстро пустеет — к досаде депутатов, намеревающихся представить законопроект с десятиминутным обсуждением или заявку на внеочередные дебаты. Премьер-министр может задержаться на правительственной скамье еще на несколько минут, прежде чем уйти к себе или отправиться на какую-нибудь встречу. Если премьер остается в палате, а никаких важных заявлений или дебатов нет, это тоже кое-что значит. В случае Маргарет Тэтчер это часто означало, что дела идут трудно и что она ищет ободрения со стороны коллег.

Многим людям, не вхожим в парламент, непонятен шум во время вопросов к премьер-министру; те же, кому посчастливится наблюдать за этим процессом, с легкостью поймут его причины. Подобострастный депутат от правительственной партии, начинающий свой «полезный» вопрос с лести в адрес премьер-министра, ясное дело, получает от других депутатов совет: «Дайте ему работать!» Замечания «с места» (то есть со стороны, от депутата, не вызванного спикером) могут вызвать взрыв веселья. Например, когда оппозиция считала, что Маргарет Тэтчер рабски следует политике президента Рейгана, в палате прозвучало замечание: «Кувыркается перед Рейганом!» Иногда даже палата общин замолкает, когда, например, Джеймс Каллагэн остался без поддержки своего личного парламентского секретаря во время голосования накануне вечером, и в результате голосование закончилось не в пользу лейбористов; в итоге были потрачены лишние 35 миллионов фунтов из государственных средств. Робин Максвелл-Хайслоп, депутат-консерватор от Тивертона, задал Каллагэну вопрос по поводу отсутствия его напарника, и когда тот обернулся, чтобы взглянуть на своего личного секретаря, сидевшего сзади, тишина была почти ощутимой.

Вот какой диалог состоялся во время «правительственного часа» 17 декабря 1987 года:

«Вопрос 1. Мистер Аллен: Вопрос к премьер-министру: планирует ли она изменить режим коллективной ответственности кабинета и намеревается ли сделать заявление?

Премьер-министр (г-жа Маргарет Тетчер): Нет, сэр.

Мистер Аллен: Поскольку ни один член кабинета не возразит премьер-министру по поводу ее бессердечной политики в отношении государственной системы здравоохранения, и ни один не встанет и не вступится за Британию по вопросу о единой ставке подушного налога, справедливо прозванной «налогом тори»…

(Возгласы депутатов: «Читает!)

Спикер: К порядку! Это последний сеанс вопросов к премьер-министру перед перерывом, время дорого.

Мистер Аллен: Как говорит достопочтенная леди, досточтимым депутатам это не нравится, не так ли? Согласна ли достопочтенная леди с тем, что это самый бесхарактерный, самый подхалимский кабинет, с которым ей когда-либо приходилось работать?

Премьер-министр: Досточтимый джентльмен поймет, что коллективная ответственность жизненно необходима для процветания Британии, хорошей системы здравоохранения… (шум в зале) и чтобы вернуться на второй, третий, четвертый и пятый срок (шум в зале).

Спикер: К порядку! Прошу палату продолжить правительственный час в тишине, проявляя терпимость друг к другу».

В последние годы в этой области тоже произошли кое-какие перемены. Прежде всего были предприняты попытки заставить министров отвечать на заданные вопросы. В 1997 году давно установленный принцип подотчетности парламенту был разъяснен в резолюциях обеих палат. В них изложено, как министрам надлежит держать себя по отношению к парламенту:

«Королевские министры должны вести себя в соответствии с высокими нормами конституционного и личного поведения, исполняя свои обязанности. В частности, они должны придерживаться следующих принципов коллективной ответственности:

1) Министры должны соблюдать принцип коллективной ответственности.

2) Министры обязаны требовать отчета от парламента и сами давать отчет за политику, решения и действия своих департаментов и агентств.

3) Крайне важно, чтобы министры предоставляли парламенту точную и достоверную информацию, исправляя при первой же возможности любую непреднамеренную ошибку. Министрам, намеренно вводящим в заблуждение парламент, следует представить премьер-министру прошение об отставке.

4) Министры должны держать себя открыто перед парламентом и общественностью, отказываясь предоставлять информацию только в том случае, если ее разглашение противоречит государственным интересам: решение об этом следует принимать согласно соответствующему уставу и Практическому кодексу доступа к правительственной информации.

5) Соответственно, министрам следует требовать, чтобы их сотрудники, дающие показания в парламентских комитетах от их имени и по их указанию, оказывали всевозможное содействие в предоставлении точной, достоверной и полной информации в соответствии со своими обязанностями и сферой компетенции, как обозначено в Кодексе поведения госслужащих».

Ответы на вопросы парламентариев представляют собой широкий набор сведений о деятельности правительства, однако по Практическому кодексу доступа к правительственной информации, принятому в 1994 году, министры не обязаны отвечать на вопросы, если ответ способен повредить международным отношениям, способности правительства управлять экономикой или слаженной и эффективной работе правительственного департамента. Вряд ли кто будет надеяться получить информацию об антитеррористических операциях, работе спецслужб или расследовании налогового мошенничества. Разумеется, по поводу того, насколько откровенными должны быть министры, существуют разные мнения. Среди недавних примеров, когда правительство отказалось предоставить информацию, — оценка стоимости «Миллениум Доум»[35] (коммерческая тайна) и подробности встреч министров (интересы безопасности). Некоторые из этих проблем удастся решить после вступления в силу Акта о свободе информации в январе 2005 года.

Расписание устных парламентских вопросов изменилось вместе со временем заседаний. Сеансы вопросов к министрам проходят каждый день, кроме пятницы, сразу после молитв и рассмотрения частных вопросов. Это значит, что по понедельникам министры отвечают на устные вопросы с 14.35 до 15–30, а по вторникам, средам и четвергам — с 11.35 до 12.30. Главная перемена заключается в том, что в 1997 году премьер-министр Тони Блэр решил перенести время вопросов к премьеру со вторника и четверга на среду и отвечать на вопросы полчаса. Правительство вольно организовать «правительственный час» по своему усмотрению, однако оппозиционные партии обрушились с резкой критикой на эти перемены, и в июне 2002 года Комитет по процедурным вопросам выступил с рекомендацией о том, чтобы в будущем любые изменения выносились на обсуждение и представлялись на утверждение палатой.

В прошлом устные вопросы следовало представлять за десять рабочих дней вперед, что требовало от депутатов определенной изобретательности, чтобы их вопросы через столько времени все еще были «в тему» и по делу. Сегодня депутаты могут представлять текст устных вопросов до 12.30 за три рабочих дня до вызова в парламент представителя соответствующего департамента. Один депутат может задать в один день только один устный вопрос департаменту и не более двух вопросов в целом, то есть один депутат может задать по одному вопросу статс-секретарю и премьер-министру.

Впервые у депутатов поинтересовались, считают ли они «правительственные часы» полезными для своей парламентской работы. Комитет по процедурным вопросам изучил ответы 167 депутатов, заполнивших его опросные листы с вопросом «Как вы используете систему «правительственных часов» для своей депутатской работы?». Ответы показали, что вопросы министрам задают не только чтобы получить информацию, но и чтобы выяснить позицию правительства, оказать давление на министров, выступить в интересах избирателей или поддержать какую-нибудь местную или общенациональную кампанию. Как сказал один «заднескамеечник», «это одна из областей, где рядовой депутат может оказать непосредственное влияние». И все же менее половины опрошенных считали, что эти вопросы «очень эффективны» как средство довести информацию до общего сведения, внести вклад в политические дебаты и призвать к ответу исполнительную власть. Важно то, что депутатам впервые задали вопрос об эффективности или целесообразности парламентских процедур.

Парламент в том виде, в каком он существует, и само устройство зала заседаний палаты побуждают к противостоянию. Атмосфера в палате достаточно камерная, чтобы можно было выражать свои эмоции, не доходя до насилия. Вопросы, касающиеся важнейших проблем дня, например внешнее равнодушие правительства к старикам, умирающим от холода в суровые зимы 1985 и 1986 годов, неизбежно вызывают накал страстей. Если бы никто так не реагировал, политика в самом деле стала бы бесплодным, циничным и бессмысленным делом.