Повседневная жизнь России под звон колоколов

«Кто Царь-колокол поднимет?»

Во времена Бориса Годунова (1598–1605) был отлит в 1600 году прапрадед нынешнего кремлевского Царь-колокола — Большой Успенский колокол. Весил он 2450 пудов, и чтобы раскачать его, нужны были 24 человека. Колокол установили на Ивановской площади Кремля в специально возведенной деревянной колокольне. Во время одного из пожаров он упал и разбился.

Этот колокол отливал мастер Андрей Чохов. Сохранились семь его работ — четыре артиллерийских орудия и три колокола. Две пушки находятся в Швеции, одна — в Санкт-Петербурге. В Московском Кремле мы можем увидеть сегодня знаменитую Царь-пушку весом 2400 пудов — мортиру, отлитую в 1586 году, а также колокол «Реут» Успенской звонницы весом 1200 пудов, отлитый в 1622 году, и два небольших колокола, отлитых годом ранее. В 1812 году наполеоновские солдаты пытались взорвать колокольню; к счастью, им не удалось уничтожить колокол: он упал, но не разбился. Правда, у него сломались уши, но ветеран жив.

При царе Алексее Михайловиче, в 1654 году, выплавили новый Большой Успенский колокол, выполнявший функцию «праздничного благовестника». Он весил около 8 тысяч пудов (130 тонн). Колокол подвесили на деревянную звонницу у колокольни Ивана Великого, однако вскоре от неловкого удара он раскололся. Что произошло — можно только предполагать. В Москву в этот же год пришла чума. Погибло от эпидемии 150 тысяч москвичей, в том числе мастер отливки Емельян Данилов.

Вскоре мастер-литец Александр Григорьев взялся перелить разбитый колокол. В 1655 году колокол был готов. Вес колокола был равен весу его предшественника — 8 тысяч пудов, окружность — 19 метров; железный кованый язык весил четыре тонны. Звук этого гиганта Павел Алеппский сравнивал с ударами грома. Но благовестил царь-колокол недолго: во время пожара 19 июня 1701 года, уничтожившего все деревянные постройки Кремля, колокол упал и разбился на множество осколков.

О том, каким мастером был литец Александр Григорьев, можно судить по тому, куда предназначались колокола его работы:

1654 год (1000 пудов) — для Софийского собора в Новгороде;

1655 год (187 пудов) — набатный на Спасские ворота Московского Кремля;

1656 год (69 пудов) — для Иверского монастыря на Валдае;

1665 год (300 пудов) — для Симонова монастыря в Москве.

И это только некоторые, наиболее известные, легендарные колокола. А судьба у всех них, как и у многих других уникальных произведений, одна: не сохранились. Какими они были, можно судить по рисункам из книги Э. Пальмквиста.

В Европе этого времени тоже есть что представить в ряду колоколов-гигантов: в Париже был отлит колокол весом в 31 тонну (1680 год), в Вене — 33,4 тонны (1711 год), в Австрии, чуть позже, — 35,8 тонны.

Металл разбитого колокола А. Григорьева был использован при отливке самого известного колокола-гиганта — кремлевского Царь-колокола. В 1730 году императрица Анна Иоанновна издает указ: «Мы, ревнуя изволению предков наших, указали тот колокол перелить вновь с пополнением, чтоб в нем в отделке было весу 10 тысяч пуд…»

За отливку взялся «колокольных дел мастер Иван Федоров, сын Моторин». Отец и сын Моторины в то время были самыми известными мастерами, непревзойденными они остались и до наших времен.

Родоначальником династии Моториных был Федор Дмитриевич Моторин (1630–1688). Он был самым талантливым из всех Моториных, а работал на московском Пушечном дворе с начала 1650-х до середины 1680-х годов. Дело его продолжили сыновья Дмитрий и Иван да внук Михаил. Данных о том, сколько было лет Федору Моторину, когда он поступил на Пушечный двор, — нет. Обычно мальчики приходили учиться литейному ремеслу лет в 11–12. Зато известно, что в 1670-е годы он был ведущим литейщиком. Федор Моторин отливал колокола для многих монастырей и храмов, и среди них: в 1654 году вместе с А. Григорьевым — колокол для Софийской звонницы в Новгороде; в 1672 году — для Саввино-Сторожевского монастыря; в 1678 году для Ивана Великого (Кремль) «Даниловский»; в 1682-м — для Троице-Сергиева монастыря «Корноухий», весом 1275 пудов; в 1684-м — для Новодевичьего монастыря, весом 540 пудов.

Федор Моторин в 1686 году стал владельцем первого частного колокольного завода в Пушкарской слободе, в районе нынешней улицы Сретенка.

Сын его Дмитрий известен в истории колокольного искусства как автор удивительного прорезного четырехпудового колокола, отлитого для церкви в селе Медведково по заказу В. Голицына.

В музее «Коломенское» хранится это чудо, а на нем надпись: «Лета 7125 ноября 23 царственные большие печати и царственных великих посольских дел оберегатель ближний боярин и Наместник Новгородцкий Князь Василий Васильевич Голицын приложил сей колокол в подмосковной своей вотчине к церкви Покрову Пресвятые Богородицы, весу в нем 4 пуд. 27 фун. И сему колоколу быть у той церкви Божией в веки неотъемлемо. Лил сей колокол Дмитрий Моторин».

Второй сын, Иван Федорович Моторин, остался в истории не только как выдающийся литейщик колоколов, но и как литейщик русской артиллерии. После поражения русских войск под Нарвой и потери практически всех орудий царь Петр I издал указ об изъятии из храмов четвертой части всех колоколов и переплавке их на военные нужды. Было собрано огромное количество колоколов (более 90 тысяч пудов), многие из них представляли историческую ценность. Из них отлили более 260 больших и малых пушек, мортир и гаубиц.

Московский Пушечный двор не справлялся со срочным заказом — не хватало мощностей и мастеров, вот тогда-то и появились пушки с датой «1701 год», с отлитым российским гербом и клеймом мастера «Лил колокольный мастер Иван Моторин». Всего для походов Петра против шведов И. Моторин отлил на своем заводе 113 пушек (шести- и трехдюймового калибра).

Молодой царь Петр прекрасно понимал, что с его амбициозными планами становления государства Российского рассчитывать только на колокольную медь нельзя, ее надолго не хватит, да к тому же рос протест православных подданных. Поэтому одновременно он повелел искать руду. Медную руду искали и ранее, задолго до Петра I. Этот вопрос стоял очень остро еще при Иване Грозном. Только в течение XVII века государство организовало около полутора десятка специальных экспедиций для поиска медных и оловянных руд. Первые разработки рудных месторождений начались в 1630-х годах. В 1633 году на Урале близ Соликамска было основано первое российское предприятие по переработке медной руды — Пыскорский медеплавильный завод. Уральской медью снабжался московский Пушечный двор начиная с середины XVII века, но ее не хватало для удовлетворения возросших потребностей государства. Наконец в начале XVIII века нашли новые месторождения на Урале. Построили плавильные печи и обеспечили государство металлом. Ради справедливости следует отметить, что с колокольной медью были свои проблемы, ведь тогда никто точно не знал процентное соотношение металлов, а определить его, сделать точный химический анализ еще не умели. В зависимости от размеров колокола мастер увеличивал или уменьшал соотношение в колокольной бронзе двух ее составляющих — меди и олова. Для небольших колоколов готовили сплав с содержанием олова до 22–24 процентов, для крупных — 17–20 процентов. Реальным основанием для такого разделения является оптимальность состава колокольной бронзы по механическим и акустическим свойствам с предпочтением в пользу акустических, в силу чего сплав работает на пределе допустимой хрупкости. По этой причине для XVI–XVII веков была характерна тенденция к понижению содержания олова, вызванная стремлением к гарантированной прочности отливаемых в эти столетия очень крупных колоколов. Колокольная (оловянистая) бронза для военных целей — изготовления пушек — в чистом виде не годилась: была хрупкой, и от идеи использования колоколов вскоре отказались. При составлении бронзы «артиллерийской» обязательно добавлялось необходимое для соблюдения нужной пропорции количество меди, а это уже было не так просто.

И все-таки Иван Моторин остался в истории как самый выдающийся мастер колокольного литья. Он занялся своим любимым делом и отливал колокола для храмов в разных уголках России. Самые известные — для Троице-Сергиева монастыря, для Успенского собора в Московском Кремле. «Воскресный», отлитый Иваном Моториным в 1702 году, весил 3233 пуда, в 1732 году на колокольне Киево-Печерской Лавры зазвонил ее главный колокол весом 1000 пудов — тоже его детище.

Вот этот знаменитый мастер и взялся исполнить поручение императрицы Анны Иоанновны — отлить колокол весом 10 тысяч пудов. Такого гиганта еще никто не отливал. В помощники себе он взял сына Михаила. Иван Моторин прежде всего подготовил чертежи самого колокола и плавильных печей, разработал технологическую схему отливки. К сожалению, все эти документы утрачены. Затем была изготовлена пробная модель весом 12 пудов и утверждена смета расхода материалов и стоимости работ.

Надо было отлить колокол-гигант весом почти 200 тонн! Место для отливки было найдено в Кремле, во внутреннем дворе, между Чудовым монастырем и колокольней Ивана Великого. К работе привлекли более ста мастеров: печников, каменщиков, плотников, кузнецов и их помощников. Вокруг котлована для установки формы (глубиной 10 метров) был построен целый металлургический завод с четырьмя плавильными печами. И вот через четыре года после указа императрицы, 26 ноября 1734 года, затопили плавильные печи. Однако плавка была неудачной — в двух печах поднялись поды (нижняя поверхность печи), и медь ушла в землю… Когда произошла авария и на двух других печах, да к тому же загорелись деревянные леса с машиной, расположенной над формой, плавку пришлось остановить, а мастеру — подать «сказку» с подробным изложением всего происшедшего. Новая отливка была начата через год. К тому времени, в начале 1735 года, ушел из жизни колокольный мастер Иван Моторин, и его грандиозный даже по нынешним временам проект воплощал в жизнь сын Михаил.

Уже пять лет прошло со времени указа императрицы. И вот 23 ноября 1735 года вновь зажгли печи. Плавка была торжественная, при большом стечении народа. Тут же присутствовали многие мастера литейного дела со своими учениками. Это была удивительная школа мастерства, или, как сейчас говорят, мастер-класс. Около четырехсот пожарных, готовых немедленно вступить в борьбу с огнем, постоянно находились рядом. Отливка шла три дня и три ночи и завершилась полным успехом.

На новом Царь-колоколе появилась надпись в круглом медальоне: «Лил сей колокол российский мастер Иван Федоров сын Моторин с сыном своим Михаилом Моториным». На колоколе два великолепных портрета — царя Алексея Михайловича и императрицы Анны Иоанновны. И сегодня, спустя 270 лет, очень интересно прочитать тексты, им посвященные:

«Блаженныя и вечнодостойныя памяти великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всея Великим и Малые и Белые России Самодержца повелением, в первособорной церкви Пресвятые Богородицы — честнаго и славного Ея Успения слит был великий колокол, осмь тысяч пуд меди в себя содержащий, в лето от создания мира 7162, с Рождества же по плоти Бога Слова 1654; из меди сего благовестить начали в лето мироздания 7176, Христова же Рождества 1668, и благовестил до лета мироздания 7208, Рождества же Господня 1704 года, в которое месяца июня 19-го дня, от великого в Кремле бывшего пожара поврежден; до 7239 лет от начала мира и Христа, в Мире Рождества был безгласен».

И вторая: «Благочестивейшия и Самодержавнейшия Великия Государыни Императрицы Анны Иоанновны, Самодержицы всея России повелением во славу Бога в Троице славимого в честь Пресвятые Богоматери, в первособорной церкви славного Ея Успения, отлит колокол из меди прежняго осьмь тысяч пудов колокола пожаром поврежденного с прибавлением материи двух тысяч пудов, от созданим мира в 7242, от Рождества же во плоти Бога Слова 1734 благополучнаго ее величества царствования в четвертое лето».

Весит Царь-колокол более 201,9 тонны, высота его 6,14 метра.

Два года шла отделка: чеканщики чистили, прорабатывали все скульптурные и текстовые украшения, орнамент поверхности. Художественная обработка поверхности колокола продолжалась весь 1736 год и первую половину 1737 года. На протяжении всего этого времени колокол находился в яме, над которой был сооружен деревянный шатер. И опять пожар в мае 1737 года… От копеечной свечки «московской женки» Марии Михайловой, которая в день Святой Пятидесятницы зажгла перед образом свечу и ушла, сгорели почти все деревянные постройки Кремля. Вспыхнули деревянные постройки, находившиеся возле ямы, в которой стоял Царь-колокол. Сбежавшийся народ пытался потушить упавшие на колокол деревянные конструкции подъемного устройства и остатки сгоревших сооружений, прикрывавших яму. Люди лили на колокол воду. Металл был раскален, возник огромный перепад температуры. В теле колокола возникли три большие трещины, и откололся кусок весом 11,5 тонны.

Более ста лет Царь-колокол пролежал в земле, и только 23 июля 1836 года был поднят и поставлен на невысокий постамент. Сейчас он на Ивановской площади Московского Кремля, рядом с Царь-пушкой.

Столп Ивана Великого

Для того чтобы понять, почему в XVII веке, сразу же после разрушительной Смуты и всех бед от польско-литовской интервенции, в самом сердце России — в Московском Кремле продолжилось строительство до сих пор не превзойденных по красоте и величию, гармоничных и очень близких русскому человеку по духу, великолепных храмов, сделаем совсем краткий экскурс в историю.

XVII век в России называют Патриаршим, и это точно: именно Церкви удалось собрать русские земли, объединить народ для защиты от завоевателей. В России происходили большие перемены, и многое было связано с государственной деятельностью патриарха Никона, который стремился укрепить духовное единство народа, повысить авторитет главы Церкви. Большую роль он отводил храмам и монастырям как центрам духовной, светской и научной мысли. С их помощью мечтал создать вселенское православное государство и считал необходимым собрать на Руси самые главные христианские святыни. В новый монастырь на Валдае он заказывает на Афоне копию чудотворной Иверской иконы Божией Матери. Никон торжественно возвращает в Москву прах святителя Филиппа, митрополита Московского и всея Руси, — мученика, убитого Малютой Скуратовым, и этот факт уже подчеркивает главенствующую роль Церкви в государстве Российском. Он сам привозит с Соловков мощи святителя Филиппа, и 9 июля 1652 года их вносят в Успенский собор Кремля. Через две недели, 25 июля, Никон возведен на патриаршую кафедру.

Закончилось Смутное время, началось время созидания. И торжественно-величественно, оповещая об этом, зазвучали колокола. Время татаро-монгольского ига закончилось в 1480 году. Во второй половине XVI века осколки распавшейся Золотой Орды — Казанское и Астраханское ханства — вошли в состав Российского государства. Закончилась и польско-литовская интервенция, идет строительство нового сильного государства со столицей в Москве.

Еще в конце XVI века народ сложил песню:

Каменная колокольня Ивана Великого — олицетворение не только Москвы, но и всего государства. Сегодня есть сооружения выше, но самым красивым, исторически значимым памятником навсегда останется Ивановский столп. Он был воздвигнут взамен каменного храма «иже под колоколы» во имя Иоанна Списателя Лествицы, построенного в 1329 году Иваном Калитой и посвященного его святому покровителю. Церковь сохранили в первом ярусе. Иконописцы любили изображать святого Иоанна, показывая, как труден путь по «лествице» (лестнице) духовного восхождения. Звон колоколов Ивана Великого возвышал душу, устремлял помыслы к небу и облегчал путь праведника.

В 1505 году начинается строительство самой высокой для тех времен «колокольницы». Через три года два восьмигранных яруса с проемами для колоколов завершились барабаном и куполом с крестом на почти шестидесятиметровой отметке.

В 1532 году известный зодчий Петрок Малый — автор мощной оборонительной стены вокруг Китай-города — закладывает рядом с Ивановским столпом церковь Воскресения Христова «близ Ивана Святого под колоколы». В 1543 году уже русские мастера закончили строительство этого храма. Церковь Воскресения Христова была построена очень высокой, на могучем подклете, в виде ориентированной с севера на юг ренессансной архитектурной кулисы, навсегда отгородившей Соборную площадь от Ивановской. Церковь относилась к типу «палатных». В нее с земли вела круглая винтовая лестница. По желанию царя Ивана Грозного в 1552 году московские мастера пристроили к ней со стороны Соборной площади наружную лестницу — самую высокую парадную лестницу Московского Кремля. В царствование Ивана Грозного в 1554–1555 годах церковь была переосвящена во имя Рождества Христова с приделом Воскресения Христова и обращена в соборную. Во второй половине XVI века на своды церкви, в седловину между покрытым ярусами кокошников церковным верхом и Ивановским столпом, был поднят 1000-пудовый колокол Василия III, отлитый в 1533 году и до этого висевший на специальной колокольне на кремлевской площади. Место для него соорудили с помощью дополнительного столба с аркой. Произведенная на рубеже 60–70-х годов XVI века перестройка храма Рождества Христова в церковь «под колоколы» закрепила за памятником в литературе неправильное название «звонницы Петрока Малого» — по имени зодчего, построившего первоначальное здание.

«Эсхатологические ожидания в конце XVI века повлияли и на преображение отдельно стоящей плоской звонницы в шатровую колокольню, располагающуюся перед храмом, как врата перед Небесным Градом. Форма колокольни передавала, что над четвериком земной Церкви возвышается восьмигранный Престол Высшего Судии. Исходящий изнутри шатра "глас Божий", созывающий на богослужение, представлялся образом Трубного гласа, призывающего на Страшный суд, на главное богослужение Великого Архиерея Иисуса Христа» (Г. А. Романов).

И вновь возвращаемся к историческим событиям, происходившим в Московии еще раньше, во второй половине XV века. Растет и усиливается Московское государство в княжение Иоанна III Васильевича (1462–1505), которого современники еще при жизни назвали Великим. Женившись на Софье Палеолог — племяннице последнего и предпоследнего императоров братьев Константина XI и Иоанна VIII, русский царь породнился с семьей византийских императоров, и после падения империи в 1453 году Великое княжество Московское осознало себя последним защитником Православия, сохранившим независимость.

Прототип русского орла — византийский, точнее морейский, двуглавый орел — обрел популярность при дворе Палеологов. По-видимому, двуглавый орел попал в Москву через жену великого князя Ивана III, Софью, являвшуюся представительницей семьи деспотов Морей, Палеологов. Тем не менее Иван III заимствовал инсигнию Палеологов не немедленно после женитьбы, а только через два десятилетия. Самая ранняя сохранившаяся печать Ивана III с двуглавым орлом датируется 1497 годом. Есть все основания полагать, что двуглавый орел появился на печатях великого князя после начала дипломатических отношений Руси с Габсбургами, эмблемой которых также был двуглавый орел. Вероятно, использование в качестве эмблемы двуглавого орла должно было подчеркнуть, что московский правитель — при его растущих претензиях на роль владыки всея Руси — имел больше прав притязать на эту римскую инсигнию, чем Габсбурги. Двуглавый орел, хотя и восходит к византийскому образцу, возможно, никогда не стал бы главным изображением на московском гербе, если бы схожая эмблема не служила знаком императорского достоинства на Западе и не стояла на печати императора Священной Римской империи Фридриха III. Такой шаг Ивана III был одним из способов, которым он утверждал свое равенство с Фридрихом III и вместе с тем давал понять, что принял византийское наследие.

Двуглавый орел пришел к нам из Византии и стал гербом Московского государства-преемника. Представление о Москве как Третьем Риме складывалось длительное время и сформировалось как доктрина только в XVI веке.

Все изменилось с кончиной царя Иоанна Грозного в 1584 году. Зашатались устои государства, особенно после смерти его младшего сына царевича Дмитрия в 1591 году. Трехлетний неурожай, голод, моровая язва опустошили многие города и деревни. Полный хаос наступил после указа 1597 года о прикреплении крестьян и холопов к земле и господам. Многие землепашцы не приняли это нововведение, они снимаются с насиженных мест и уходят искать лучшей доли. Собираются вооруженные отряды несогласных. В народе волнения, пожары, убийства. На Русскую землю пришли страшные бедствия, но это был еще только пролог наступавшей в России драмы.

Вступивший на престол в 1598 году Борис Годунов пытается выправить ситуацию в государстве, но в 1605 году царь Борис внезапно умирает, а его шестнадцатилетний сын Федор (по словам современников «не по годам умный, подающий большие надежды юноша») через 40 дней после смерти отца и вступления на престол предан окружением, включая даже главного начальника войска воеводу Петра Басманова, и свергнут. Молодого царя удавили вместе с матерью 10 июня 1605 года.

Те семь лет, которые Борис Годунов был у власти, он искал спасительную для России идею, вокруг которой объединились бы русские люди. Он был убежден, что на него и его потомков возложена великая миссия возрождения и усиления Русского государства. Приход к власти Борис решает ознаменовать строительством в самом сердце Московского Кремля грандиозного храма, наподобие церкви Вознесения в Иерусалиме.

Он полагал, что с него началась новая царская династия Годуновых (и верил, что она будет существовать века). В честь этого события по царскому указу надстраивается кремлевская «колокольница» — главная колокольня государства. Ее размеры уже стали соответствовать масштабу будущего храма. А подтверждают это золотом начертанные под куполом слова: «Изволением святые Троицы повелением великого господаря царя и великого князя Бориса Федоровича всея Русии самодержца и сына его благоверного великого господаря царевича князя Федора Борисовича всея Русии сий храм совершен и позлащен во второе лето господарства их 108 (1600)».

Царь Борис стремился занять людей, дать работу разоренным посадским людям, всем тем, кто бежал от голодной смерти из родных мест и добрался до столицы в надежде на лучшее будущее. Наиболее способных и физически крепких отбирали для осуществления задуманного грандиозного проекта храма, который должен был прославить царя Бориса в веках. Работы должно было хватить на всех и надолго, и уже начали заготовку строительных материалов — кирпича и блоков известняка.

И время было совершенно неподходящим для такого грандиозного, требующего колоссальных затрат строительства, и место: в Кремле не было свободной земли для задуманного сооружения — всюду веками намоленные церкви, исторические памятники. Необходимо было многие из них разобрать. Появились и противники царских идей и планов. До нас дошли высказывания современников после завершения реконструкции колокольни: «…на самой верхней главе церковной, которая была выше всех других церквей, к прежней высоте которой он, равняясь с нею гордостью, сделал в начале своего царствования большое прибавление и верх которой позолотил, — она и теперь, блестя, существует и всеми видима, превосходя своею высотою другие храмы, на вызолоченных досках золотыми буквами он обозначил свое имя, положив его как некое чудо на подставке, чтобы всякий мог смотря прочитать крупные буквы, как будто имея их у себя на руках».

Позже Е. Милькеев напишет об Иване Великом:

Царь Борис не осуществил свой проект. До сноса кремлевских церквей дело не дошло. Но по закону исторической переклички в 60-х годах XX века ситуация повторилась, только в уменьшенном масштабе. В стране возникли проблемы с продовольствием, а лидер государства, Первый секретарь ЦК Хрущев для проведения партийных съездов строит в Кремле «хрустальный дворец» на 4,5 тысячи делегатов. Для исторической застройки это стал совершенно чуждый объект по своей архитектуре, использованным в отделке материалам (мрамор и стекло) и демонстрационным целям, требовавшим огромных разгрузочных площадок для зрителей перед входом, широких подходов. И все это создано на месте, где веками стояли исторические памятники, шедевры русской архитектуры. Сегодня Дворец съездов стал вокзалом в первоначальном смысле этого слова — используется для проведения вокальных (певческих) вечеров, эстрадных концертов, мюзиклов. И это в древнем Кремле!

Отношение к Ивану Великому у людей было разное, но не «заметить» его народ не мог, его часто вспоминали в пословицах и поговорках: «Был в Кремле: видел колокол в земле, а Ивана Великого не заметил», «Кабы Иван Великий был маленький, я бы его в карман посадил».

Историки предполагают, что автором последней надстройки колокольни был зодчий Федор Конь. Он уже был известен по возведению Кремля в Смоленске и оборонительных стен московского Белого города (на месте современного Бульварного кольца).

Третий ярус колокольни он надстраивает в 1600 году, создает композицию, при которой верхние ярусы — второй и третий — как бы вырастают из нижнего.

Этот архитектурный прием в последующем часто применялся при возведении колоколен и получил название «вознесение звона».

Надстройку завершал сильно вытянутый барабан и покрытый золочеными медными листами купол с семиметровым деревянным крестом, обитым позолоченной медью. Убегая из Кремля в 1812 году, французы попытались взорвать Ивана Великого — не получилось, настолько прочно он был построен. При взрыве разрушили Филаретовскую пристройку, звонницу Петрока Малого, но сам столп устоял. Умели строить русские зодчие!

Чтобы укрепить фундамент, уходящий в землю на 5 метров, Бон Фрязин предварительно вбил в дно траншеи дубовые сваи и только затем уложил в основание будущей колокольни крупные белокаменные блоки. Для стен и сводов использовался более прочный материал — кирпич. Из белого камня были выполнены цоколь, карнизы и некоторые декоративные детали. Особой мощью выделяется первый ярус, который удерживает два последующих и испытывает самую большую нагрузку. Толщина его стен достигает 5 метров, лестница совершенно свободно проходит в толще стены. Из-за значительной толщины стен нижнее помещение, где располагалась церковь, очень мало.

Во втором ярусе толщина стен сократилась до двух с половиной метров, а в третьем (годуновском) — до метра. Кладка была выполнена по самой лучшей строительной технологии, по всей высоте и на разных уровнях установлена сеть металлических связей, обеспечивающих необычайную прочность Великого Ивана.

Мы сегодня не можем судить о том, как должен был выглядеть главный храм — не сохранились его эскизы, а вот колокольня до сих пор поражает всех, кто ее видит, и не случайно первый русский царь, вступивший на престол, Михаил Феодорович издал указ, запрещавший возводить церкви выше Ивана Великого. Этого же принципа придерживались в последующем и другие монархи. Столп Ивана Великого стал символом Российского государства.

Путники, приближавшиеся к Москве, не только за десятки верст видели каменного богатыря, но и слышали, как «гудит, гудит Иван Великий… из глубины веков идущий зов!» (Ф. Глинка).

Вся колокольня поднялась на 81 метр. С ее высоты открывался обзор на десятки поприщ (верст), и потому была она еще и сигнальной крепостной башней. Последние сто лет перед завершением ее строили различные мастера; но мало того, что она сама удивительно гармонична, — она стала архитектурной доминантой всего Кремлевского ансамбля.

«В 1624 году по заданию патриарха Филарета каменных дел подмастерье Важен Огурцов пристроил к прежним еще одну колокольню, известную под названием "Филаретовой пристройки". Строгая, изящная, с легким верхом, она завершила ансамбль главных Кремлевских звонниц. Ансамбль этот явился своеобразным символом объединенной Руси — как архитектурным, так и "звуковым". Здесь были собраны колокола бывших столиц русских земель и княжеств» (Г. Я. Мокеев). Следует заметить, что некоторые исследователи считают, что автором Филаретовой пристройки был Джон Талер, и для этого у них есть очень серьезные аргументы. На втором и третьем ярусах «пристройки» размещалась патриаршая ризница. А. Ф. Малиновский в своем труде «Обозрение Москвы» рассказывает о некоторых колоколах, находящихся на Ивановской колокольне, упоминаемых в летописях: «1339 года тверские князья, не дерзая противиться воле Иоанна Даниловича Калиты, принуждены были, по требованию его, снять с соборной в Твери колокольни большой колокол и отправить в Москву»; «1450 года привезен в Москву колокол велик с Городца, что близ Нижнего Новгорода»; «1510 года генваря 13-го по занятии в. к. Василием Пскова спустили вечевой колокол, висевший у Святой Троицы, и отправили в Москву».

На колокольне Ивана Великого разместили самые почитаемые вечевые, соборные и набатные колокола. М. Н. Тихомиров упоминает: из Новгорода — Вечевой, Софийский и «Медведь»; из Пскова — Вечевой и Троицкий; из Переяславля-Залесского — Даниловский; из Ростова Великого — Белогостинный.

Одно из редких описаний колокольни Ивана Великого сделал в 1678 году Бернгард Таннер, прибывший в Москву в составе посольства из Польши: «Она заключает в себе 37 колоколов следующим образом: на верху башни есть кругом пролеты, из коих в каждом по колоколу дискантовому; во втором ряду под теми первыми столько же пролетов и колоколов — альтовых; под этими в третьем ряду тоже пролеты и колокола побольше — теноровые; в четвертом, наконец, ряду под этими тремя столько же колоколов — басовых; все они составляют между собой музыкальную гармонию». О кремлевском же звоне Б. Таннер отозвался так: «А как, случалось, зазвонят в замке (Кремле. — В.Г.) в перечисленные выше 37 колоколов, так, бывало, наводят тоску и какую-то внутреннюю дрожь». Но это и понятно, прошло всего полвека, как зарвавшиеся поляки в страхе бежали из Москвы.

Описал Б. Таннер и «русский звон»:

«Звонят же у них в таком порядке: сначала шесть раз ударяют в один наименьший колокол, а потом попеременно с колоколом побольше шесть же раз; затем уже в оба попеременно с третьим еще большим столько же раз и в таком порядке доходят до самого большого; тут уже ударяют во все колокола и притом столько же раз».

«Все соборы в Кремле отправляют богослужение по благовесту на Ивановских колокольнях», — замечает А. Ф. Малиновский.

А соборы здесь такие.

Первый Успенский собор освящен 15 августа 1327 года, в день празднования Успения, «первая церковь каменна на Москве на площади». Через 150 лет возводится совершенно новое здание (1475–1479). «Бысть же та церковь чудна вельми величеством и высотою, и светлостью, и звонностью, и пространством, такова прежде того не бывала на Руси, опричь Владимирския церкви, а мастер Аристотель», — отмечает летописец. Она стала главным храмом Русского государства. В Успенском соборе совершались судьбоносные для России государственные церемонии — миропомазание на царство или коронование государей всероссийских, проводились венчания царские, объявления народу наследников престола.

Архангельский собор (1505–1509) — усыпальница русских великих князей и царей. Здесь «погребаемы были все в Бозе почившие великие князья московские, цари, дети их и сродники мужского пола»; при заключении письменных договорных грамот между великими князьями и удельными братьями их «они давали друг другу присягу и целовали там крест на гробах отцов своих». Существовал еще один интересный обычай, отмеченный А. Ф. Малиновским: «Со времен царя Феодора Иоанновича немощные, утесняемые рукой сильного, пользовались правом, написав на имя царя челобитную и запечатав, полагать ее на гробницы в Бозе почивших государей. После чего каждый смел ожидать праведного суда, ибо, кроме самого царя, никто уже не дерзал распечатывать тех просьб».

Благовещенский собор (1484–1489) — один из самых выдающихся памятников культуры. Его иконостас состоит из икон, написанных великими русскими мастерами. В нем несколько икон, которые искусствоведы относят к письму Андрея Рублева и Феофана Грека. Феодор Иоаннович водрузил на средней главе собора главный крест из чистого золота и «по убеждению бывших в Москве патриархов Антиохийского Иоакима и Константинопольского Иеремии, которые пророчествовали ему покорение Турецкого царства державе Российской, приказал приделать полумесяц под тем крестом. С тех пор в подражание золотому кресту Благовещенскому появились и на всех церквах кресты с полумесяцами» (А. Ф. Малиновский).

А на некотором удалении от колокольни на территории Кремля были три древнейших монастыря: Спасо-Преображенский на Бору, Чудов и Вознесенский.

В 1330 году Иван Калита перевел иноков из Данилова монастыря в Кремль, где он основал Спасо-Борский монастырь при построенной церкви Спаса Преображения на Бору. На месте древнейшей (1272 год) деревянной московской церкви второй половины XIII века, которую, по преданию, строили из бревен, вырубая тут же сосновый бор, он построил каменный собор; именно в нем в 1340 году Иоанн принял иноческий образ и схиму.

Место, на котором возвели монастырь и которое когда-то было «светлым сосновым бором», вскоре оказалось в центре «Двора Великого князя», рядом с «Государевыми палатами», в окружении теремов. Поэтому потомок Ивана Калиты, Иоанн III, расширяя дворцовые строения в Кремле, в конце XV века перевел монастырь на окраину, на берег Москвы-реки, и нарек его Новоспасским. Храм вошел в состав зданий «Государева двора» — первоначально великокняжеского, а впоследствии царского. В конце XVIII столетия его полностью перестроили под наблюдением М. Ф. Казакова, который воссоздал храм в стиле архитектуры XVI века.

Вознесенский девичий монастырь был основан в конце XIV века у Спасских ворот. О времени основания Вознесенского монастыря точных сведений нет. Известно только, что он существовал еще при жизни великого князя Дмитрия Донского. После смерти князя его вдова Евдокия возобновила монастырь и обнесла оградой, потом приняла здесь иночество с именем Евфросинии. В 1407 году закладывают храм Вознесения Господня в честь чтимого верующими христианами праздника — Вознесения Господня, который празднуется на сороковой день после Светлого Христова Воскресения. Скорее всего, это был не первый храм в монастыре с таким посвящением. Вероятно, ранее здесь существовала деревянная церковь Вознесения, которая была заменена каменной. До начала XVIII века монастырь был усыпальницей великих княгинь и цариц. Вот только некоторые из тех, кто здесь захоронен: основательница княгиня Евдокия (причислена к лику святых под иноческим именем Евфросиния), Софья Витовтовна (жена Василия I), Софья Палеолог (жена Иоанна III), Наталья Кирилловна Нарышкина (мать Петра I), Наталья Алексеевна (внучка Петра I). До замужества с Лжедмитрием в монастыре находилась Марина Мнишек. Кроме главного храма Вознесения в монастыре были еще церкви Преподобного Михаила Малеина, при которой устроена была больница для престарелых монахинь, и Великомученицы Екатерины, построенная в готическом стиле в 1817 году на месте снесенной деревянной.

Чудов монастырь основан святителем Алексием, митрополитом всея Руси, по преданию, на месте ханского конюшенного двора. Эту землю митрополиту подарил хан Джанибек в благодарность за чудесное исцеление его жены Тайдулы от слепоты и беснования. Святитель Алексий остался в истории как человек, сумевший убедить Дмитрия Донского строить каменные стены вокруг Кремля, несмотря на продолжавшиеся набеги южных соседей, и в последующем именно эти стены сыграли важнейшую роль в защите и объединении русских земель. Митрополит Алексий повелел в 1365 году заложить деревянную церковь во имя Чуда Архистратига Михаила с приделом Благовещения Богородицы. Много легенд и событий связано с возникшим Чудовым монастырем. В нем был насильственно пострижен в монахи царь Василий Шуйский (1610); в подземелье, заключенный поляками в келье, принял мученическую голодную смерть патриарх Гермоген (1612); здесь крестили царя Алексея Михайловича, Петра Великого, Александра II. В стенах монастыря, по преданию, в 1605–1606 годах находился чернец Гришка Отрепьев. Монастырь стал последним пристанищем представителей самых знатных русских родов: здесь были похоронены князья Трубецкие, Оболенские, Хованские, Куракины, Щербатовы…

И звучали колокола Ивана Великого, Чудова монастыря, возвещая о победах русского оружия, о короновании, о рождении наследников престола, о венчании и рождении уже их детей; провожая в последний путь…

Победный звон колоколов Покровского собора

В апреле 1552 года молодой царь Иоанн IV, вошедший в историю под именем Иоанна Грозного, собирает совет для обсуждения «решительного» похода на Казань. «Ни за что не могу терпеть более, чтоб гибли христиане, преданные мне от Христа моего и за которых я должен буду отдать отчет, — сказал царь, — относительно же других наших врагов уповаю на того же милосердного Бога, который творит все по своей воле: если Он увидит непоколебимую нашу веру, от всех нас избавит». Совет поддержал царя и принял решение послать рать и «наряд» (артиллерию).

Тогда же царь дал обет, что если до начала зимы поход закончится успешно, то он построит в Москве храм. Штурм мощной Казанской цитадели, который завершился ее падением, начался 1 октября (14 по современному стилю), в день православного праздника Покрова Божией Матери.

Царь сдержал свое слово, и в столице «у Флоровских ворот на Рву» на будущей Красной площади был возведен прекрасный памятник русской воинской славы — Покровский собор. В народе его называют храмом Василия Блаженного. Строительство храма начали в 1555 году и за шесть летних сезонов создали непревзойденный по красоте шедевр мирового искусства.

Одновременно с возведением храма с юго-восточной стороны строилась звонница. В ее формах и оформлении прослеживались приемы псково-новгородской школы, получившие в начале XVI века большое распространение в столице.

В годы Опричнины царь Иоанн IV Грозный (1533–1584) удалился в Александрову слободу. Он вставал рано, поднимался «в четвертом часу утра на колокольню с царевичами и Малютой Скуратовым благовестить к заутрени». Об этом факте узнаем мы из книги П. В. Гидулянова «Церковные колокола на службе магии и царизма» (1929). Но еще раньше и более подробно об этом написал в XVI веке ливонский дворянин Э. Крузе: «В колокола звонят он сам (Иоанн IV. — В.Г.), его два сына да пономарь, все вместе. Рано, в 4 часа утра, все члены братства должны находиться в церкви; отсутствие, кроме случая тяжелой болезни, строго наказывается, и виновный, кто бы он ни был, бросается в монастырскую тюрьму на 8 дней на покаяние. Во время божественной службы царь поет с прочими членами своего духовного братства и церковнослужителями от 4 до 7 часов утра. В 8 часов он сам благовестит, и каждый должен опять идти в церковь, где он (царь) и поет вместе с другими до 10 часов. К этому времени бывает готов обед, и братия по выходе из церкви садятся за стол, но царь, по должности настоятеля, во все время обеда, стоя, читает им назидательные книги».

И в то же время до нас дошли высказывания приближенных Иоанна Грозного, что своего подросшего сына — будущего царя Феодора Иоанновича, он нередко упрекал: «Ты не царь, а пономарь будешь».

Несмотря на всю противоречивость в оценках Иоанна IV, нельзя не отметить, что он всегда подчеркивал свою преданность и верность Православию и доказывал это своими делами. Став главой государства в три года, в шесть он уже совершил богомолье в Троице-Сергиев монастырь, и впоследствии они стали ежегодными.

Юный великий князь очень интересовался живущими на северо-востоке русских земель иноками — «нестяжателями», он стремился понять и осмыслить их устав, мировоззрение. С этой целью он навещал «заволжские обители» — Кирилло-Белозерский, Ферапонтов, Корнильев-Комельский, Павлов-Обнорский монастыри.

В январе 1547 года великий князь Московский венчан на царство, в феврале женился на Анастасии Романовне Захарьиной, а в июне в Москве начались страшные пожары и волнения горожан, захвативших на несколько дней столицу. После расправы над княжеской семьей Глинских бунт утих. В сентябре Иоанн IV делает огромный денежный вклад в Троице-Сергиев монастырь, а в апреле будущего 1548 года идет в обитель пешком.

Но была и еще одна страница в его жизни, о которой нельзя не упомянуть, — это возникшие разногласия между царем и митрополитом Филиппом (Колычевым). Впрочем, разногласия эти не касалось вопросов, связанных с взаимоотношением светской и духовной власти.

Настоятель Соловецкого монастыря игумен Филипп (в миру образованный боярин Федор Колычев) за двадцать лет своей деятельности создал на Соловках мощнейшую в истории крепость — православную обитель. Умный, способный организатор в 1566 году избран митрополитом всея Руси, но, как часто бывает, самостоятельные люди не могут долго оставаться среди льстивых царедворцев, и через два года он попал в немилость. Смещен, сослан в Тверской Отрочь монастырь; в 1569 году задушен Малютой Скуратовым.

Первая звонница Покровского собора просуществовала до конца 1670-х годов, и какой она была, к сожалению, история не сохранила точных сведений. Существуют очень разные изображения звонницы на протяжении всех ста двадцати лет ее существования. Впервые ее можно увидеть на лицевой миниатюре 1560 года, где она двухъярусная, трехпролетная с шатровым завершением. В 1585 году в «Записках» Мартина Груневега мы уже видим звонницу четырехъярусной, причем в первом и четвертом однопролетном ярусах висели по одному колоколу. Некоторые исследователи предполагают, что первый ярус с самым большим колоколом был каменным, а три верхних — деревянными. Очень хорошо прорисована звонница при Покровском соборе на плане «Кремленаград» 1600–1605 годов. Теперь она стала трехъярусной, трехпролетной, и завершают ее три шатра с крестами.

Внешний вид звонницы очень изменился на гравюре А. Олеария 1647 года и рисунке из альбома А. Мейерберга 1662 года, где звонница вновь двухъярусная и трехпролетная, завершают ее три шатра, но теперь с юга к ней пристроена церковь с двумя главками. Звонница палатного типа теряет свои прямоугольные очертания в плане и больше напоминает уже небольшой храм рядом с величавым собором.

Безусловно, на изображения собора и звонницы оказывали влияние профессиональная подготовка автора, наличие у него художественного таланта, фантазии. Немаловажную роль играли и приемы подачи изображения, а они были очень разные: миниатюры в летописях, планы, гравюры, рисунки. И все же такие большие расхождения во внешнем виде конечно же связаны и обусловлены теми событиями, участником которых стал Покровский собор, и прежде всего из-за своего месторасположения на Красной площади столицы государства Российского, переживавшего период становления и отстаивающего свою независимость. Не надо забывать, в честь какого события был построен Покровский собор — победы молодого царя и русского народа над Казанским ханством, которое постоянно совершало грабительские набеги на русские земли.

Но не прекратились набеги ни с юга, ни с запада. В 1571 году крымский хан Девлет-Гирей привел орду из южных степей и разграбил, сжег Москву.

Через сорок лет польско-литовские войска вторглись на территорию государства Российского и, пользуясь предательством некоторых бояр и воевод, захватили Москву, Кремль. Интервенты были выбиты из Кремля в октябре 1613 года, позже на Красной площади поставили памятник князю Пожарскому и гражданину Минину, возглавившим ополчение.

Завоеватели уходили, а после себя оставляли руины.

А еще следует помнить, что в Москве почти все дома строили из дерева, поэтому настоящим бедствием были пожары — сгорали целые улицы. Пожары ничего не щадили на своем пути, даже монастыри и церкви. Самые страшные пожары в конце XVI–XVII веке были в 1595, 1626, 1635, 1668 годах. Каждый раз после отступления врага или пожара прежде всего восстанавливали храмы.

Церкви и колокольный звон были символами независимости Русской земли. Лучшие зодчие возводили стены, лучшие литейщики становились колокольных дел мастерами. Каждый мастер конечно же делал свою работу, используя традиционные методы, но всегда он вносил что-то особое, свое. Да и денежные средства, материалы, возможности были разные, менялись со временем и вкусы. Вот и появлялись после восстановления по-новому оформленные, оригинальные звонницы.

В 1670-х годах, после пожара, была построена шатровая колокольня возле юго-восточного угла собора, где она стоит и в наши дни.

Известно, что в 1682 году возобновились крестные ходы на праздник Покрова (их не было со времени последнего пожара, с 1668 года). А любой крестный ход должен сопровождаться звоном колоколов; значит, в новой колокольне и был размещен новый колокольный набор. Возникает естественный вопрос: что произошло? Чем вызвана замена звонницы шатровой колокольней?

Прежде всего следует иметь в виду, что звонница существовала уже больше века, и этот период времени был тяжелым. Враги и пожары разрушили ее стены и цоколи фундаментов. Необходимо было строительство нового сооружения для размещения колоколов собора. Каким оно должно быть? Этот вопрос решали зодчие по царскому повелению. Нельзя не обратить внимание, что в эти годы «язычный» способ звона стал основным и самым распространенным, а он требовал, чтобы звонарь находился рядом с колоколами. С годами увеличивалось количество колоколов в храмах, особенно в самых престижных. И только колокольня позволяла храмам иметь большие наборы колоколов, размещая их на разных ярусах.

Уже в середине 20-х годов XVII века народ стал понимать, что произошло в период Смуты: государство находилось на краю пропасти.

В ознаменование победы над польско-литовскими завоевателями и местными отщепенцами стали строить сначала скромные часовни, а чуть позже и торжественные мемориальные сооружения, возвеличивающие государство Российское и Православие. В 1624–1625 годах Спасские (в то время — Фроловские) ворота Кремля надстраивают, над ними возводят высокий шатер, внутри устанавливают часы, для которых мастер-колокололитейщик Кирилл Самойлов отливает тринадцать колоколов (до этого на башне висел один колокол).

Только спешившись и с непокрытой головой проходили православные люди через главные — Спасские — ворота Кремля, которые считались символом России наподобие Золотых ворот Царьграда периода расцвета Византийской империи.

Самая высокая шатровая башня с курантами стала примером для подражания. Во второй половине XVII века площадь у Фроловских ворот получила название Красная площадь. Ее расчистка от деревянных строений, как жилых, так и церковных, объяснялась мерами предосторожности, связанными с многочисленными пожарами, во время которых огонь из Китай-города перекидывался на Кремль.

Не прошло и полувека, как площадь оказалась в окружении гармоничных и одновременно чрезвычайно разнообразных композиций зданий и храмов с шатровыми завершиями, и в них колокольням отводилось особо почетное место: ведь в них размещались колокола — символ государственности.

При расширении площади пришлось разобрать несколько церквей. По существовавшим традициям их престолы перенесли в расположенный рядом Покровский собор, а две из них было решено разместить в двух нижних этажах новой колокольни Покровского собора. Теперь стало совершенно очевидно, что архитектура старой звонницы не отвечала новым задачам и веяниям и нужна была шатровая колокольня с крутыми скатами, которая объединяла бы самобытную архитектуру Покровского собора с архитектурой Кремля и зданий на Красной площади.

О количестве и весе первых колоколов на звоннице Покровского собора сведений не сохранилось. Только по изображениям звонницы можно предположить, сколько их было и какого размера. Единственное, что можно отметить, — это то, что для тех времен их было много и их количество соответствовало значению Покровского собора. Что же касается авторов их отливки, можно только предположить, что это были лучшие мастера Пушечного двора.

И вот первая запись — в «Известии о русском и московском путешествии датского герцога Иоганса Младшего» 1602 года: «…возле собора стоит высокая стена с несколькими сводами, в которых висят 12 больших и малых колоколов».

Первая запись, непосредственно касающаяся человека, отлившего колокол для Покровского собора, относится к 1621 году. Благодаря существованию строгого контроля и учета выплаты мастерам московского Пушечного двора специального государева вознаграждения за хорошо выполненную работу, мы можем прочитать, что 5 марта того года по указу государя Михаила Феодоровича «пушечному и колокольному литцу Игнатию Максимову положено жалованье… 4 арш. без чети сукна настрафилю лазоревого, цена по 2 рубли с полтиною портище; а пожаловал Государь их за то… [что] Игнатей вылил колокол к Василью Блаженному…»

Все ясно. За выполненную работу мастера московского Пушечного двора получали денежное и хлебное жалованье. Особо отличился — получил вознаграждение.

А вот сохранившаяся декабрьская запись 1666 года: «Колокольному мастеру Федке Дмитриеву завесть колокольный образец во сто в пятьдесят пуд, и по тому образцу вылить колокол к церкви Покрову Пречистой Богородицы, что на Рву, а велеть тот колокольный образец делать наспех днем и ночью, чтоб тот образец однолично к литью поспел к Великому посту…»

Через два года в Москве свирепствовал жуткий пожар. Выжили ли первые колокола в сгоревшей звоннице или погибли? Можно только предположить, что некоторые сохранились и в 1682 году их разместили в только что отстроенной колокольне, но какие они были, в каком состоянии — неизвестно. Через двадцать лет по указу царя Петра Алексеевича снимали колокола с церквей и отдавали на нужды армии. Сколько и какие ушли в переплавку на пушки в 1701 году — это тоже вопрос.

Интересный документ сохранился после смерти соборного пономаря Матфея Иванова и назначения нового: «…по указу великого государя и по благословению преосвященного Стефана митрополита ему пономарю Гаврилу Семенову в том соборе в пономарех быть и всякая пономарская служба хранить во всяком брежении, и в чистоте, и в трезвости, а не пианством, благовестити к вечерне, утрени и литургии по благословению того же собора протопопа, а преж соборного отнюдь не благовестить; во св. олтарь входить временно совестию чистою и не зазорною, во св. олтаре и в церкви прах изметати почасту и паутины очищати, престола же и жертвенника пометати от пыли да не дерзнет и св. сосудом да не касается; великия же свещи и малые по времени вжигати и погашати, якож изъявися в уставе или по повелению настоятеля; иереем же да подает кадило и фимиам и во время святого соединения да подает теплоту, и вся хранити опасно, в трезвой совести, у протопопа того собора всегда быти в послушании и покорении и ничто же вопреки делати и ни глаголати. У подлинной новоявленной памяти патриаршего Духовного приказу печать приложена. На подлинной подписал Судия Духовных Дел иеромонах Иринарх».

В приложении к сборнику «Статистическое описание Москвы 1841 г.» сообщается, наконец, о количестве колоколов в Покровском соборе — их девять.

Следующая информация о колоколах относится к 1923 году. По инвентарной описи музея Покровского Василия Блаженного собора, их тринадцать на колокольне и три в подклете; через два года эти три были проданы некоему И. Е. Ешкову по весу — 10 пудов, 5 пудов и 3 пуда. Дальнейшая судьба их неизвестна.

В 1929 году 2 октября был составлен акт № 271, в котором по распоряжению Хозэкса Елавнауки свидетельствовалось, что всего «на колокольне 13 колоколов», «во дворике у колокольни один колокол с надписью, датирующей колокол времен Петра и Иоанна; в подклети один колокол (по описи XVII в.); куски колокола с фрагментами надписи, датирующей его XVII в.; в нижней церкви малый колокол конца XIX в.

Всего колоколов (считая разбитый) — 17».

И страшный вывод: «Из семнадцати колоколов считаем необходимым хранить два датированных колокола XVII века (у колокольни и в подклети) и два колокола на колокольне… предположительно определяемые иноземными XVI–XVII вв. Прочие колокола вместе с разбитым сдать Рудметаллторгу, как не представляющие особой музейной значимости». Подписали этот зловещий приговор: «Зав. Муз. (Л. Пономарев), Пом. Хр. Отд. Дома быта ГИМ (Н. Осин), 2/X — 1929 г.».

Среди колоколов, сдаваемых на металлолом, самый большой, весом 316 пудов 10 фунтов, отлитый на заводе Финляндского в 1876 году мастером Ксенофонтом Веревкиным. Второй колокол весом 100 пудов 5 фунтов; в акте указано, что он имеет надпись: «Лил сей колокол мастер Фрол Терентьевич», что он «без даты с орнаментом XVIII в.». Но ведь это скорее всего не Фрол, а Флор — знаменитый литец Флор Терентьев, который по приглашению ростовского митрополита Ионы Сысоевича отлил в 1689 году шедевр «Сысой», весом две тысячи пудов.

И, наконец, куски разбитого колокола: в передаточном акте указано их количество — 51. Это мог быть только очень большой колокол. А. Ф. Бондаренко, неутомимый исследователь истории Покровского собора и его колоколов, считает, что это мог быть «154-пудовый благовестник, отлитый Федором Дмитриевым в 1666 г.».

Вот эти «послания предков в металле» и еще десять музейных экспонатов, но меньших размеров и веса, сданы в Рудметаллторг.

И осталась только справка для отчетности: «Настоящим подтверждаем, что взятый по наряду № 95 отвес бронзы погружен на станции Мытищи заводу № 8».

1 января 1990 года в 12 часов дня раздался звон колоколов у Покровского собора. Услышать его на Васильевском спуске собрались тысячи москвичей и гостей столицы. Управлять колоколами пригласили Ивана Васильевича Данилова из Архангельского музея деревянного зодчества и народного искусства в Малых Корелах — тогда только там на фольклорных праздниках звонили колокола, только там учили играть на колоколах.

Мне посчастливилось присутствовать, когда колокола зазвучали второй раз; это был день, который празднует у нас вся страна, — День Победы, 9 мая 1990 года.

Многообещающая весна 1990 года. Трудно передать то волнение, чувство гордости, которое тогда охватило меня. Уже не было в живых отца, ветерана, русского солдата — так он себя называл. Родители ушли вместе. Только похоронили отца, за ним ушла мама — «боевая подруга», как шутя величал ее батя. Они всегда будут вместе на погосте в Лосином Острове; когда придет время — соберусь к ним и я.

В тот праздничный день их младший сын — народный депутат последнего созыва Верховного Совета великого государства — впервые услышал звон колоколов у Покровского собора. Звон этот был не очень громким, но удивительно органичным. Как невозможно заменить или, как сейчас говорят, — осовременить ни одно здание на Красной площади — настолько все гармонично, так и звон сразу же показал, что он просто необходим, обязательно должен быть здесь и таким, что его всегда недоставало — так гармонично звучание колоколов на древней, самой красивой площади, где часто решалась судьба отечества.

Спустя годы я узнал, что звонарь И. В. Данилов по случаю праздника 9 мая исполнил Георгиевский и Торжественный звоны; звонили привезенные с Севера, подобранные в набор колокола.

Другое время, другие люди, но главное — сохранить традиции, обычай, вернуть Православию человека. На Красной площади собирались ополченцы Минина и Пожарского перед штурмом Кремля, занятого польскими интервентами и предателями; отсюда с парада уходили в бой защитники Москвы в ноябре 1941 года; сюда приходил перед полетом Ю. А. Гагарин, сюда и вернулся, здесь его встречали москвичи. Это стало традицией для космонавтов и тех, кто уезжал надолго или с серьезной миссией. Отсюда уходили мы в 1965-м, молодые комсомольцы-добровольцы… Восстановить то, что утеряно, сложно, на это уйдут годы, но ведь не все потеряно безвозвратно, и этому учит история государства Российского.

В первые два дня 1990 года звучал не церковный звон, а исполнялись светские музыкальные композиции. Богослужение в Покровском соборе намечено было возобновить на престольный праздник Покрова Божией Матери — 14 октября 1990 года.

Шел очень трудный и длительный процесс подбора колоколов, чтоб их звон соответствовал традиционному церковному, веками звучавшему с колокольни уникального исторического и архитектурного памятника. По мнению А. Ф. Бондаренко, «вплоть до пожара 1668 года его (Покровского собора. — В.Г.) звонница была одной из первых в Москве после Ивановской колокольни Московского Кремля не только по величине, но также и по своему значению. Следовательно, и колокола для нее доверяли отливать только лучшим специалистам Пушечного двора». В конце XX века в России не имелось колокололитейных мастеров, а знания и навыки этого древнего ремесла были забыты.

Решено было попробовать составить набор из оставшихся, сохранившихся колоколов, снятых с колоколен храмов, разрушенных в конце 20-х — начале 30-х годов XX века, но это оказалось чрезвычайно трудным делом — нужны были колокола с определенным звучанием. Только в марте 1996 года процесс формирования колокольного набора был закончен. Последним, девятнадцатым в храме Василия Блаженного стал колокол, специально отлитый и подаренный Николаем Геннадьевичем Пятковым — главой колокололитейной фирмы «Пятков и К°», открывшейся в городе Каменск-Уральске. Колокол весит 130 килограммов.

А начиналось все с четырех колоколов, чудом переживших семидесятилетнее лихолетье преследования за православные убеждения. Два из них были в перечне 1929 года: это один из иноземных XVI–XVII веков (предположительно германский) и колокол, стоявший в конце 20-х годов в подклете, который был отлит в 1684 году и пожалован царями Иоанном и Петром Алексеевичами боярину В. В. Голицыну. К сожалению, на нем нет имени мастера, отлившего его (возможно, Ф. Моторин).

Третьим был колокол из церкви Введения во Храм Пресвятой Богородицы на Большой Лубянке. После сноса церкви в 1924 году он простоял у собора шестьдесят лет, теперь торжественно поднят на колокольню и благодаря своим данным стал вторым (полиелейным). Отлит он был в 1683 году и, без всяких сомнений, великим мастером Федором Моториным. Четвертый колокол из церкви Зачатия святой Анны, что в Углу (это Китай-город). Он имеет типично французскую форму и надпись на старофранцузском языке. Отлит в середине XVI века и триста лет постоянно «служил» в одной церкви, откуда в 1935 году передан Покровскому собору.

Колоколом под номером один (праздничным, благовестным) стал уникальный по своему звучанию колокол, привезенный в 1991 году из Новодевичьего монастыря, где пятьдесят пять лет он ждал своего часа. До 1935 года он был на колокольне церкви Преподобного Сергия Радонежского в Пушкарях (около Сретенки), там, где когда-то была Пушкарская слобода, в которой жил мастеровой и служивый люд, приписанный к Пушкарскому приказу. Пушки (практически все) в России с конца XV до начала XVIII века отливались только на московском Пушечном дворе, который находился примерно в том месте, где сейчас стоит «Детский мир», в районе улиц Пушечной и Кузнецкого моста, и самые лучшие колокола в XVII веке отливались на московском Пушечном дворе.

С 1547 года известна деревянная церковь Живоначальной Святой Троицы, в ней был придел преподобного Сергия Радонежского. В 1664 году ее сменил каменный храм, который в народе называли не иначе как Сергиевским, даже улица и прилегающие переулки стали Сергиевскими. Храм снесли в 1935 году.

Прекрасно звучащий колокол великолепно оформлен: рельефные растительные орнаменты, херувимы, ангельские лики создают торжественную, праздничную пластичную композицию. На видном месте — четыре иконы: Святой Троицы, преподобного Сергия Радонежского, святителя Николая и икона Казанской Божией Матери. И конечно же, все объясняющая авторская подпись: «1766 году генваря 12 дня вылит сей колокол к церкви Живоначальныя Троицы и преподобнаго отца Сергия что в Пушкарях рачения тоя церкви священника Алексия Стефанова, а вкладом покойного прихожанина Петра Яковлева живописца и прочих приходских людей весом 160 пуд, лил мастер Семен Гаврилов сын Можжухин».

Сегодня мы можем только предположить, что умер художник, возможно, иконописец, который все свои деньги завещал храму на отливку колокола, но художник, как всегда, был беден, и денег не хватило. Тогда, как это бывало на Руси испокон веков, прихожане по копеечке собрали недостающую сумму, и зазвонил колокол, отлитый на народные деньги; оттого и звон у него чистый, душевный, благовестный.

В 1991 году из Новодевичьего монастыря поступил колокол с колокольни церкви Иоанна Богослова в Бронной Слободе. В обители он ждал своего часа с 1925 года. Этот колокол отлил сам мастер Иван Моторин «лета 7200».

В 1992 году, хотя и было уже собрано двенадцать колоколов, но вместе звонили только восемь. Четыре колокола имели скрытые или явные дефекты, поэтому для звона были не пригодны. А звонить приходилось довольно часто, надо было сопровождать все богослужения, проводимые в храмах Московского Кремля. Так было до Пасхи 1993 года — в тот день наконец вновь зазвучала колокольня Ивана Великого.

В Покровском соборе появились колокола с завода П. Н. Финляндского (4 пуда 2 фунта и 4 пуда 33 фунта), поступил колокол «П. И. Оловянишникова С-Н»; он весит 8 килограммов; с завода братьев Самгиных (19 килограммов). Есть и старые иностранные: польский 1791 года, голландский (?) 1765 года, голландский 1642 года и другие. Есть и современные, отлитые на заводе товарищества «Пятков и К°», их четыре. А весь колокольный набор, который звонит, сопровождая богослужения в соборе, а также торжества у стен Кремля, состоит из пятнадцати колоколов:

три больших благовестных колокола: праздничный — 160 пудов, полиелейный — 104 пуда, будничный — 66 пудов;

восемь средних подзвонных: 30 пудов, 14 пудов, 13 пудов, 8 пудов, 5 пудов 20 фунтов, 4 пуда 33 фунта, 4 пуда 9 фунтов и 3 пуда 5 фунтов;

четыре малых зазвонных: два по 1 пуду и два по 0,5 пуда.

Не поется на чужбине…

На Руси бытовало поверье, что православный колокол в неволе замолкает, и это подтверждают записи в летописи: «Князь Александр (Васильевич Суздальский. — В.Г.) из Володимера вечный колокол святой Богородицы возил в Суздаль, и колокол не начал звонить, яко же был в Володимере; и виде Александр, яко сгрубил святой Богородицы, и повелел его… пакы везти в Володимер и поставиша его в свое место, и пакы бысть глас, яко же и прежде богоугоден».

Необычная история произошла с колоколами Данилова монастыря. Это первый в Москве монастырь по времени основания, не позднее 1282 года. Основан сыном князя Александра Невского, святым Даниилом Александровичем (1261–1303), в честь святого Даниила Столпника, его небесного покровителя. У князя была удивительная судьба: в два года остался сиротой, десяти лет от роду вступил в княжение. Московское княжество было совсем небольшим, но именно князь Даниил за время своего тридцатилетнего правления положил начало созданию сильной Московской державы. Погребен он был на кладбище Данилова монастыря.

Напомним, что в 1330 году Иван Калита перевел иноков монастыря в Кремль, а в 1560-м Иоанн Грозный «возобновил» Данилов монастырь на старом месте (чуть севернее). В Кремле осталось монастырское подворье. 30 августа 1652 года под звон колоколов Данилова монастыря мощи основателя обители, князя Даниила, обретены нетленными и перенесены в существующий и поныне храм Святых Отец Семи Вселенских Соборов.

В 1930 году монастырь был закрыт; тогда же упразднено монастырское кладбище, о чем свидетельствует составленный акт: «31 мая 1931 года в присутствии специальной комиссии вскрыты захоронения Н. В. Гоголя, супругов Хомяковых, поэта Ник. Языкова и музыканта Ник. Рубинштейна». Вопреки старинной поговорке «Мертвых с погоста не носят» их прах, а также останки Д. А. Валуева и князей Черкасских перенесли на кладбище Новодевичьего монастыря. В то же время был перезахоронен художник В. Г. Перов на кладбище Донского монастыря. Все остальные могилы были сровнены с землей.

Сохранились документы, согласно которым на кладбище были погребены выдающиеся деятели науки, культуры, Церкви, и среди них — Ф. Л. Морошкин, Ю. Ф. Самарин, М. А. Дмитриев, Н. С. Тихонравов, владыка Великопермский митрополит Варлаам (Эрастов) и многие другие православные русские люди. На надгробии известного славянского ученого Ю. И. Венелина были такие слова: «Напомнил свету о забытом, но некогда славном, могущественном племени болгар, пламенно желал видеть его возрождение». Земные знаки памяти были уничтожены, стерты с лица земли, но память народная все сохранила.

После 1917 года Даниловский монастырь твердо держался традиций русского Православия во время вспыхнувших церковных смут; он стал прибежищем многих стойких в вере архиереев, насильственно лишенных кафедры. В списке закрытых монастырей он оказался последним.

С северной стороны монастыря надвратный храм — церковь Симеона Столпника. Над ним в 1732 году была сооружена 45-метровая колокольня, разрушенная в первой половине XX века.

К началу XX века на колокольне было 13 колоколов. Через несколько лет колокольный ансамбль монастыря состоял уже из 18 колоколов.

В праздничном трезвоне участвовали 17 больших и малых колоколов. Восемнадцатый, «Постовой» колокол, отлитый в 1790 году весом 137 пудов, звонил в дни Великого поста и отдельно от остальных. И все же набор из тринадцати колоколов, отобранных в соответствии с тембром и основными тонами «Большого» колокола, признается наиболее удачным, и заслуженно его считают вершиной колокольного мастерства православной России. Всего в мире сохранилось пять тяжеловесных дореволюционных подборов: еще в Ростове Великом, Псковских Печорах, Вологде и Таллине. В начале XX века крупнейший специалист-звонарь Константин Сараджев писал о даниловских колоколах, что они «имеют величайшую музыкальную ценность; это есть художественно-музыкальный состав из колоколов, именно занимающий одно из крупнейших мест в области науки, а также и в области искусства».

«Большой» праздничный колокол отлили на заводе Н. Д. Финляндского в 1890 году из старого, пришедшего в негодность колокола весом около 300 пудов с добавлением меди. Мастер Ксенофонт Веревкин оставил надпись, объясняющую происхождение колокола — с благословения «о. Архимандрита Ионы, жертвою купчихи Анастасии Сергеевны Захаровой о упокоении ея мужа раба Божия Иоанна». Он занял свое место только после того, как были укреплены стены колокольни, а до этого десять лет звонил рядом с монастырем. «Большой» колокол выделялся гармоничным сочетанием высоких обертонов с бархатистыми низкими, что очень редко у колоколов такого веса. А помогали ему еще два больших колокола: «Полиелейный» (365 пудов) и «Будничный» (131 пуд), да десять подзвонных колоколов весом от 6 5 пудов до 1,75 пуда и, наконец, четыре зазвонных колокольчика — их вес был 16, 13, 12и 10 килограммов. Самые древние из подзвонных — весом 65 и 40 пудов — были пожертвованы царем Феодором Алексеевичем еще в 1682 году.

Монастырь всегда славился звонами своих колоколов, их собирали несколько веков, подбор был уникален и представлял большую историческую и музыкальную ценность. Слышавшие говорили, что их звон был похож на ростовские звоны. Удалось сохранить ноты звучания каждого из шестнадцати колоколов, которые записал в 20-х годах XX века К. Сараджев.

Сегодня в монастыре звучат двадцать колоколов, и почти все ярославские.

А родные даниловские колокола оказались в Бостоне (США), в Гарвардском университете. Американский предприниматель Чарльз Крейн в 30-х годах XX века купил на вес (25 тонн) набор из восемнадцати колоколов и подарил их американскому университету. Сопровождал и настраивал колокола известный мастер Константин Сараджев (но об этом — отдельный рассказ, дальше). Тогда обнаружили, что в Америку не прибыл самый большой и ценный из подзвонных колоколов — 65-пудовый (исторический вклад царя, следы его безнадежно утеряны) и что один из колоколов не подходит по строю; на колокольне университетской башни Лоуэл разместили семнадцать колоколов. Первым играл на этих колоколах псаломщик из Нью-Йорка Андронов.

И вот уже семьдесят лет пытаются настраивать и играть на них так, как они звучали в родном Даниловом монастыре. Но — не получается. Колокола звучат громко, звук чистый, мощный, но, как говорят слушатели и специалисты, почему-то очень настороженный, одинокий, не создающий ансамбля. Пытались использовать электроударники с компьютерами, но тщетно. Красота звона русского колокола — это песня души русского народа, она раскрывается только на родной земле. А вдалеке от родины тоска колоколов передается человеку, вызывает ностальгию, как описал это Великий князь Константин Константинович (К.Р.):

Вот и остается предположить, что колокола не желают развлекать случайных обывателей, просто хотят домой, на родину, в Москву, в обитель князя Даниила, служить Православию. Теперь им есть куда возвращаться: первый по основанию московский монастырь стал первым открывшимся заново монастырем столицы России. А с руководством университета завершены переговоры о возвращении даниловских колоколов; взамен им уже отлиты новые, специально для университета.

Их отлили на воронежском колокололитейном заводе фирмы «Вера», возглавляемом генеральным директором В. Н. Анисимовым. Когда колокола установят в Гарварде, подлинные вернутся на родину.

Совершенно очевидно, что уникальный красивый звон-голос, свидетель монашеских подвигов прославленных церковью новомучеников и исповедников Даниловской обители, звучавший во время прощания с многими известными и почитаемыми гражданами России, должен быть возвращен в родной Даниловский монастырь.

Возрождение древней обители

В конце 70-х — начале 80-х годов XX века произошли серьезные изменения в настроении общества. Все чаще и громче звучали призывы вернуть Церкви одну из московских обителей. Приближался исторический юбилей — 1000-летие Крещения Руси, и в 1982 году Святейший Патриарх Пимен и Священный Синод обратились к советскому руководству с просьбой о создании духовно-административного центра Русской Православной Церкви в одном из старейших московских монастырей. 5 мая 1983 года (во время руководства страной Ю. В. Андропова) Церкви безвозмездно передали Данилов монастырь.

Председателем комиссии по реставрации и строительству Данилова монастыря был назначен митрополит Таллинский и Эстонский Алексий. В то время он был управляющим делами Московской Патриархии, сейчас — наш Святейший Патриарх, резиденция которого находится здесь же.

И сразу же всем миром начались работы по восстановлению всероссийской святыни. Вот с какой теплотой и гордостью вспоминал об этом времени возрождения архимандрит Евлогий (Смирнов) — первый наместник обители.

«Словно бурный поток весенней воды обрушился на монастырь, смывая многолетнюю черноту и высветляя его первозданный лик. Православных мало смущало бедственное состояние монастыря, его выщербленные башни, пошатнувшиеся стены. Они рады были уцелевшим камням, связывавшим их с далеким и светлым прошлым, с мудрой жизнью отцов, подлинной национальной культурой, оберегающей духовное богатство и святыни города».

Страшным смерчем прошли 30-е годы и по людям, и по созданным их руками зданиям. Среди монастырских развалин чудом уцелел храм Святого Симеона Столпника, который размещался в трех нижних ярусах знаменитой колокольни. Там в сентябре 1983 года и проходили первые монастырские богослужения. Уже в начале 1984 года начались работы по восстановлению колокольни по сохранившимся фотографиям, рисункам, чертежам. И сразу же возникла проблема с колоколами — родные сняли и продали в «рабство», отлить новые было практически невозможно — все утеряно и забыто. А разместить большие колокола следовало после возведения восьмигранного яруса звона, и только потом можно было завершить сооружение колокольни, построив еще два восьмерика и увенчав их главкой с крестом.

Помощь пришла с Ярославской земли. Оттуда привезли самый большой колокол — «Праздничный» — весом 221 пуд. Надпись на нем говорила, что он отлит в 1886 году на «заводе П. Оловянишникова с сыновьями» в Ярославле. Его украшали литые изображения Благовещения Пресвятой Богородицы, Рождества Христова и Покрова Пресвятой Богородицы. На этом старинном колоколе была отлита еще одна надпись: «Ярославской губернии, Даниловского уезда, старанием старосты Смирнова…» Удивительное совпадение: из Даниловского уезда привезли его в Данилов монастырь, от ярославца Смирнова — наместнику обители архиепископу Евлогию (Смирнову).

Уникальность оловянишниковских колоколов была в том, что с 1882 года «завод стал вырабатывать колокола, стремясь не только к одной благозвучности, но также и определенного тона, подбирая целые звона того или иного аккорда» (Примаченко П. Русский торгово-промышленный мир. М., 1993). Этими работами руководил исследователь искусства колокольного звона, протоиерей Аристарх Израилев. Изготавливались целые ансамбли из двух-трех десятков колоколов, подобранных по камертону.

Еще шесть ярославских старинных колоколов вошли в новый монастырский набор, а весили они 159, 100, 75, 50, 25 и 15 пудов. В обители их встречал радостный даниловский звон небольшой наземной звонницы и благодарность служителей церкви и прихожан за этот бесценный подарок.

Конечно, в Даниловский монастырь попал не ансамбль, а разрозненные колокола, и им еще предстояло спеться, слиться друг с другом. А пока их приводили в порядок: одному пришлось наставлять уши, другому навесить язык, всех надо отчистить от пыли времен, от патины молчания… С трепетом ждали торжественного часа, и он наступил.

Вначале колокола освятил архиепископ Ташкентский и Среднеазиатский Варфоломей (Гондаровский). О том, что произошло позже, вспоминал архимандрит Евлогий:

«Прекрасный солнечный летний день с ясным голубым небом. Над колокольней взметнулась стрела мощного крана с самым большим колоколом, в 220 пудов. Все, затаив дыхание, внимательно следили за тем, как этот кран бережно опускал священный груз на колокольню.

Те, кто присутствовал при этом необычайном событии, ощутили в себе что-то великое. Казалось, что вместе с поднятым ввысь колоколом устремилась куда-то высоко-высоко душа и коснулась чего-то светлого и сладостного. Народу в монастыре в тот день оказалось немало, хотя мы не объявляли о предстоящем событии. И все мы — монахи, прихожане, сотрудники управления — увидели незабываемую картину: колокола один за другим, будто на крыльях, взлетали туда, где им определено быть, в свои гнезда.

Кто-то из иноков спросил у меня:

— Отец наместник, не благословите ли позвонить с наземной звонницы в честь поднятия колоколов?

— Бог благословит, позвоните!

Радостный трезвон нашей первой звонницы, расположившейся на трубах среди больших деревьев, слился с радостным волнением всех присутствующих. Старушки, истово крестясь, запели молитвы, отирая от слез глаза. И словно в довершение радости, неизвестно откуда появилась стая белоснежных голубей, которая кружилась над колокольней».

Обучал звонарному искусству молодых звонарей Михаил Иванович Макаров — многоопытный, заслуженный звонарь. Первый опыт он приобрел на монастырской колокольне еще юношей, и это было еще до закрытия монастыря. На всю жизнь он запомнил уроки звонарного искусства, которые ему дали его учителя — монах Андрей и сапожник дядя Николай — и передавал свои знания новому молодому поколению звонарей. Михаил Иванович рассказывал:

«Мы звонили сразу вслед за Иваном Великим. У того — сила на всю Москву, а у нас — мелодичность, какой не было ни в одном другом храме и монастыре. Самым большим в Даниловом был колокол в 750 пудов. Он находился не на колокольне, а за стеной монастыря, возле часовни благоверного князя Даниила (была такая часовня, потом ее снесли), и стоял на большом помосте. Раскачивали вдвоем; как ударишь в него — не знаешь, где ты: стоишь или висишь».

Приезжал из Троице-Сергиевой Лавры поделиться своими знаниями и опытом тамошний прекрасный звонарь иеромонах Михей (Трофимов).

Вскоре пришел и первый успех. Один из учеников, Анатолий Гринденко, создал ставший уже известным «даниловский рисунок» праздничного трезвона.

Первый раз на восстановленной монастырской колокольне звонили «во все» на Святую Пасху 1985 года. Второй раз — в день сорокалетия Победы, 9 мая.

Поклон граду стольному под звон колоколов

Архитектурные творения русских мастеров (кремль, монастырь, храм, усадьба), возвышаясь на вершинах или на выступах склонов холмов, на наиболее выразительных поворотах рек или дорог, становились органичной частью существовавшей тысячелетия естественной природы. Они утверждали простую истину: в мирное время надо жить в гармонии с красотой природного мира, дарованной нам Творцом.

Именно эту гармонию нерукотворного и созданного человеком чувствовали путники, приближаясь к Москве. При ее строительстве большое значение придавалось организации пространственной композиции с максимальным использованием естественных открытых пространств по поймам рек, лугам. «Град на семи холмах» представал перед путником, являя спокойную красоту природы и державность православной столицы.

Величаво возвышался ансамбль Кремля с взлетевшей к небу колокольней Ивана Великого и светлым, чистым Успенским собором — символом единой России. Он возник на Боровицком холме среди вековых сосен. Внизу дивным морем расстилался утопающий в садах город с затейливыми кровлями палат, с яркими ажурными башенками дворцов; волнам золотых глав и главочек храмов, колоколен, увенчанных крестами, вторили бегущие к горизонту, на север зеленые волны сосен и елей. И только кое-где возвышались живописные белокаменные острова — монастыри-сторожи, «из которых каждый казался издали небольшим городом», как отмечал итальянский дипломат, посол папы Римского Антонио Поссевино (Ключевский В. О. Сказания иностранцев о Московском государстве. Пг., 1918).

Шведский дипломат Петр Петрей в «Истории о великом княжестве Московском» сообщает читателю, что уже в XVII веке в столице княжества насчитывалось свыше четырех тысяч церквей, а в каждой не меньше пяти — десяти колоколов.

Для русского человека Москва была древней святыней, духовной столицей всех народов, проживающих на Среднерусской равнине, объединившей людей и давшей отпор врагам. Москва стала символом независимости русского народа, его патриотизма. «Москва не город — мир», — написала Екатерина Великая в письме к Вольтеру.

«Я побывал в четырех из пяти частей света. Мне приходилось ступать на почву всевозможных стран, и я повидал кое-что. Я видел прекрасные города, громадное впечатление на меня произвели Прага и Будапешт. Но чего-либо подобного Москве я никогда не видел. Москва — это нечто сказочное. В Москве около 450 церквей и часовен. И когда начинают звонить все колокола, то воздух дрожит от множества звуков в этом городе с миллионным населением. С Кремля открывается вид на целое море красоты. Я никогда не представлял себе, что на земле может существовать подобный город. Все кругом пестреет красными и золочеными куполами и шпилями. Перед этой массой золота в соединении с ярким голубым цветом бледнеет все, о чем я когда-либо мечтал». Эти слова написал норвежский писатель Кнут Гамсун на рубеже XIX и XX веков.

Древний стольный град — навсегда, ведь неслучайно многоязычная армия Наполеона двинулась не на тогдашнюю столицу — Санкт-Петербург, а на Москву, считая, что после взятия Первопрестольной Россия встанет на колени. Однако разорение Москвы, осквернение православных святынь подняли весь народ, который защитил русские земли и гнал врага до Парижа — тогдашней европейской столицы.

Расположенные вокруг Москвы укрепленные монастыри-сторожи, которые предупреждали о приближении врага, в те времена были видны с колокольни Ивана Великого. А еще, как пишет М. П. Кудрявцев: «В XVII–XVIII веках на подступах к Москве существовали Поклонные горы на всех 12 дорогах, ведущих к 12 воротам Скородома. С этих точек был хорошо виден столп Ивана Великого, город с его четырьмя линиями крепостей и окружающие монастыри-сторожи со своими слободами», а с колокольни — вся Москва.

В самый короткий срок в 1592 году вокруг Москвы на месте современного Садового кольца возводится городская стена длиной 15 километров, с двенадцатью воротами. Через год Николай Варкоч — дипломат из Австрии — описывал «город, обнесенный деревянной стеною в три добрых сажени толщиною и укрепленной множеством деревянных башен, что придает ему издали величавый и красивый вид; в нем все ворота совершенно одинаковой постройки, большие и красивые, и все с трехконечными башнями».

Сегодня, уже с позиции XXI века, мы должны особо тщательно обращаться с той, к сожалению, немногословной информацией, какая к нам дошла из веков минувших.

Вот, например, И. Е. Забелин в знаменитом труде «История города Москвы» (1902) приводит такие слова: «Яко по Божию благословению Всемогущая и Живоначальная Троицы и Пречистыя Его Богоматери и церквей Божиих будет и монастырей святых бесчисленное множество и наречется сей град вторый Иерусалим и многим державством обладает, не токмо Россиею, но и вся страны прославится».

С самого начала своего возникновения Москва строится, взяв наиболее заметные и значимые черты структуры Иерусалима. На это обращают внимание многие, посетившие Священный город.

Русский паломник игумен Даниил (XII век) — один из тех, кто обратил внимание на существование около Иерусалима Поклонной горы и ее важной просветительской роли:

«И ту есть гора ровна, близ пути града Иерусалима, яко версты одноя вдалее, и на той горе сседают людие с коней и пеши вси людие ходят и покланяются Христиане Святому Воскресению» (Путешествие игумена Даниила. СПб., 1837).

Традиция встречи и прощания перед дальней дорогой на вершине последнего холма, откуда в первый или последний раз видна панорама города с бесчисленным количеством крестов, церквей и монастырей, возникла в России значительно раньше XVII века. На таких поклонных горах ставили путевой крест с иконой или часовню. Крест у православных считался и щитом, и оружием против всех зол. И все проходящие или проезжающие по исконно русскому обычаю останавливались помолиться перед крестом.

Адам Олеарий в своем «Описании путешествия в Московию» пишет: «На церквах и колокольнях непременно должен находиться крест, который или простой, или тройной. Поэтому они не считают наших церквей, не имеющих крестов, за настоящие церкви. Они говорят, что крест обозначает главу церкви Христа».

Нам и нашим современникам требуется слишком много воображения, чтобы встать на место путника, прошедшего бесконечно длинный путь и вступившего на холм, с которого неожиданно и сразу во весь горизонт открывается панорама сказочного города. И здесь у любого православного человека трепещет душа, возникает потребность перекреститься и помолиться. Дошел. Красиво-то как. А рядом, среди зелени, — крест. Уставший путник начинает читать молитву, и в это время раздается далекий звон колокола, его подхватывают звоны других колоколов — их сотни, тысячи, и они заполняют собой все пространство до облаков, уходят в бескрайние небеса, и безмолвный прозрачный и чистый воздух звучит теперь малиновым звоном.

Москва поражала всех, увидевших ее, своей гармонией городских строений и природы, они дополняли друг друга, создавая совершенно уникальную жизненную среду обитания человека, он чувствовал себя в ней уютно и комфортно.

Бесчисленное множество церквей и монастырей, разноголосый колокольный звон подчеркивали, что в этом русском мире духовные, нравственные и интеллектуальные интересы преобладают над материальными. И быть может, в этом и надо искать ключ к «загадочной русской душе».

…Много раз бывал Сергий Радонежский в Спасо-Андрониковском монастыре, любил встретиться со своим учеником игуменом Андроником, увидеть дело его рук. В 1365 году он остановился здесь, направляясь в Нижний Новгород для «умирения» князя Бориса. По древней русской традиции на месте прощания, разлук, если оно было знаковым и этот факт хотели выделить, напомнить о нем или сообщить непосвященным, ставили крест (в народе его называли «прощей»). Там, где простились преподобный Сергий и игумен Андроник, появился крест, а затем и небольшая деревянная часовня. В XVI веке ее заменили каменной.

При Петре I закрыли историческую часовню преподобного Сергия Радонежского. Место было прямо около оживленной дороги, поэтому и разместили в ее стенах булочную, торговали хлебом и баранками. Когда указ отменили, часовню возвратили Церкви, вернули иконы. Но время меняет не только лица людей, но и лицо города, и теперь часовня уже не возвышалась, как раньше, над всей округой, откуда открывалась широкая панорама на Москву, — ее окружила бытовая застройка, и она оказалась на городской Вороньей улице, где, прижавшись друг к другу, вплотную стояли купеческие дома с лавками на первых этажах.

В 1889 году обветшавшую часовню сменила новая, из тесаного красного кирпича, украшенная росписями (архитектор А. А. Латков). Часовню восстановили в 1998 году, и стоит живописное чудо недалеко от монастыря, радуя прохожих, сообщая о разлуке в 1365 году «светильника веры Христовой на Русской земле» Сергия и преподобного Андроника, «первоначальника и строителя» монастыря, доброго, трудолюбивого подвижника. А чуть подальше на той же Николо-Ямской улице в начале XVII века была построена каменная церковь Преподобного Сергия; в старину ее звали «что в Рогожской», а еще раньше — «что у Тонной слободы». И сама улица, которая ведет к ней, теперь носит светлое имя Сергия Радонежского.

Чтобы понять, как важно было восстановить эту часовню, следует вспомнить о Спасо-Андрониковом монастыре, рядом с которым ее возвели. Обитель была основана в 1356 году по обету святителя Алексия, митрополита Московского, чудом спасшегося во время шторма на Черном море, когда он возвращался из Царьграда, где был возведен патриархом Филофеем на всероссийский митрополичий престол. Патриарх благословил нового митрополита иконой Спаса Нерукотворного, которая и защитила святителя Алексия. Он вернулся в Москву и обратился к преподобному Сергию Радонежскому с просьбой помочь в организации монастыря во имя Всемилостивого Спаса. Святитель Русской земли Сергий благословил начинание и направил сюда своего наиболее способного ученика, преподобного Андроника.

Митрополит Алексий и игумен Андроник выбрали место, которое, как показала вся история монастыря, было уникальным, — холм, через который шла дорога на восток из Москвы в Орду; он занимал доминирующее положение в округе. Важно было и то, что холм с запада омывался Яузой, с востока — рекой, впадающей в Яузу, а с юго-запада — ручьем.

В то время Яуза была полноводна и глубока. Даже триста лет спустя именно здесь Петр I начал создавать русский флот. На дошедших до нас рисунках видно, какая она была широкая и какие непроходимые леса были по ее берегам. Об этих местах писали: «Один из крутых берегов Яузы, находящийся на четвертой версте от Кремля, отличался особенной красотой. Он был виден из Кремля, и вся Москва открывалась с этого берега как на ладони. Москвичи, в знойные летние дни совершавшие прогулки за реку Яузу, у протекавшего здесь холодного источника под названием "Золотой Рожок" отдыхали и освежались чистой и вкусной студеной водой и лакомились произраставшими в этой местности ягодами» (Православные русские обители. СПб., 1909).

Название «Золотой Рожок» пошло от митрополита Алексия — ему так запомнилась живописнейшая бухта Золотой Рог в Царьграде, что он перенес это имя на русскую землю, но по масштабам речки и ручья стало звучать оно в уменьшительном виде, трогательно и ласково.

Первую — деревянную — церковь построили в 1360 году. Устав был принят, как и в обители Сергия, общежительный: общие труд, трапеза, молитва; полное послушание и единомыслие. Трудился не покладая рук и игумен обители: здесь был «святой колодец, ископанный руками святого Андроника». Многие века славился этот целебный чудотворный источник.

Новоустроенная обитель представляла собой крепость, обнесенную деревянными рублеными стенами, за которыми виднелась главка церкви, окруженной из дерева же срубленными кельями. Обосновалась она близ дороги на Орду, откуда в далекие времена на Москву приходила беда; по этой дороге она пришла и к инокам Андроникова монастыря, но теперь это были литовцы, которые разоряли неокрепший монастырь в 1368, 1371 (князь Ольгерд), 1372 (князь Кейстут) годах. Нельзя было пройти в Москву с востока, минуя Спасо-Андроников монастырь, и он сражался в 1382 году с Тохтамышем, в 1404-м — с Едигеем, в 1451-м — с Сеид-Ахметом, в 1571-м — с Девлет-Еиреем, в 1611-м — вновь с литовцами и поляками, а в 1812 году с французами… И каждый раз он возрождался из пепла и руин, а на смену погибшим инокам, ставшим защитниками отечества, приходили новые единомышленники, готовые сложить голову за веру, народ, за русскую землю.

Но вернемся в пятнадцатый век. Между 1410 и 1420 годами не было набегов ордынцев, и в монастыре возводится белокаменный соборный храм Спаса. «В соборе под спудом почивают мощи преподобного Андроника и преемника его св. Саввы. В иконостасе находится Нерукотворный Образ Спаса, привезенный святителем Алексием из Царьграда, украшенный богатой ризой» (Проценко Н. Ф. Монастыри в России и соборы в Москве. М., 1863). Расписывали стены собора андрониковские монахи Даниил Черный и Андрей Рублев — величайшие русские живописцы. Это было последнее творение преподобного Андрея Рублева. К сожалению, сохранились только небольшие фрагменты росписи. Преподобный Андрей был похоронен, по обычаю, в его родном монастыре.

На кладбище монастыря могилы многих знатных бояр: здесь нашли покой представители княжеских родов Щербатовых, Барятинских, Толстых; Сильвестр, епископ Крутицкий, Павел Демидов — основатель лицея в Ярославле, Федор Волков (1729–1763) — родоначальник русского театра. На могиле М. Д. и Л. Ю. Трубецких стоял великолепный памятник работы Витали (1833).

Монастырь закрыли в 1922 году. В 1927–1929 годах ликвидировали некрополь со всеми надгробиями.

В 1947 году на территории Андроникова монастыря был создан Музей древнерусского искусства имени Андрея Рублева.

17 июля 1989 года, в первую годовщину причисления преподобного Андрея Рублева к лику общечтимых святых, в соборе впервые после большого перерыва прошла литургия.

Сегодня мы много говорим о бережном отношении к историческому наследию, и действительно есть радующие примеры. К сожалению, есть и печальные факты.

До XXI века дожила одна Поклонная гора на северной Троицкой дороге (Ярославское шоссе) у Бабушкинского кладбища. Предпоследняя была снесена бульдозерами при строительстве Парка Победы. Историческое место, на котором стоял Бонапарт и ждал, но не дождался ключей от «побежденной» Москвы, мешало идеям автора проекта, а органично вписать его в парк не хватило ни ума, ни таланта. На последней Поклонной горе (как и на других) всегда останавливались, крестились и отдавали поклон все, кто входил или въезжал в город, впервые видя колокольню Ивана Великого, золотые купола церквей, панораму Москвы. А уезжающие прощались со столицей, домом, семьей — они их больше в пути не увидят. Поклонная гора была на Троицкой — главной дороге России, она вела к Троице-Сергиевой Лавре, не случайно на полпути размещалось Тайнинское — родовое имение царской семьи Романовых с путевым дворцом. Здесь видна на холме старинная церковь Благовещения Пресвятой Богородицы, дарующая взгляду долгое путешествие по ее фасадам, шатрам, по всем ее кокошникам и карнизам, полуколонкам, витым столбам, лестницам и башенкам, а сердцу — благодать приобщения ко всем поколениям русских людей, молившихся за Россию.

Именно здесь, у начала Троицкой дороги, установлен памятник последнему Романову — Николаю II — известного скульптора Вячеслава Клыкова. А совсем рядом с Троице-Сергиевой Лаврой — его же скульптура Сергия Радонежского. Дальше дорога ведет в Ростов Великий, Ярославль, Архангельск, к Белому морю, к северным монастырям. Вот почему на московской Поклонной горе останавливались цари, купцы, крестьяне, воины — защитники Отечества, получившие благословение в Лавре перед битвой, — и рать Дмитрия Донского, и ополчение Минина и Пожарского — можно сказать, вся Русь на протяжении многих веков. И вот на этом святом месте, которое почитали, сохранили и цари, и даже генеральные секретари, через 390 лет после освобождения Москвы от поляков Мининым и Пожарским потомки в наш просвещенный 2002 год разместили гипермаркет — между кладбищем и церковью Святых мучеников Адриана и Наталии…

Поклонные горы были не только вокруг столичного града, они были не редкостью и рядом со многими почитаемыми местами по всей России. Недалеко от Троице-Сергиевой Лавры на поклонной горе в XVII веке была построена каменная Стефанова часовня на месте древней деревянной. Легенда гласит, что однажды во время братской трапезы в обители игумен Сергий встал и неожиданно поблагодарил за пожелания мира и за благословение. На вопрос, кого он благодарит, изумленные иноки услышали ответ: «В сей час епископ Стефан, идя в Москву, против монастыря нашего Святой Троицы поклонился и нас, смиренных, благословил».

Летописи подтверждают, что действительно в то время, в 1390 году, просветитель зырян Пермский епископ Стефан, спешивший в столицу защитить зырян от произвола сборщиков дани, увидев монастырь, остановился на горе и поклонился Святой Троице. Увековечила память о духовной близости двух святых XIV века построенная на поклонной горе часовня Стефана.

Равноапостольный Стефан, первый епископ Пермский (1340 (?)—1396), родился в городе Великий Устюг. В Ростове Великом, центре епархии, куда входил и Великий Устюг, в монастыре Святителя Григория Богослова он был пострижен в монахи и стал готовить себя к миссионерскому подвигу.

В то время монастырь славился своей библиотекой, в которой было много редких славянских и греческих книг. По ним Стефан готовился к апостольской проповеди и миссионерской деятельности, по ним в совершенстве овладел греческим языком и читал древние подлинники.

Он стал миссионером, посвятившим всю свою жизнь просвещению язычников, создал письменность для зырян и перевел богослужебные книги на их язык. Его подвиг совершенно справедливо сравнивают с подвигом святых братьев Кирилла и Мефодия, давших человечеству церковнославянский язык.

В годы своего служения он ставил в своей епархии церкви, часовни, устраивал монастыри. Именно отсюда в последующие годы Православие шагнуло за Уральские горы в Сибирь.

Святитель Стефан стал самым уважаемым благодетелем для всего пермского народа.