Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого

Часть I.[1] Рамки

Одна венгерская королева, дочь которой вышла замуж за короля Франции, приехала к ней в гости, в ее столицу. Франции она не знала и никогда не видела Парижа, где находился двор.

Обычай требовал, чтобы кого-то выслали ей навстречу и встретили ее как можно раньше, чтобы ей выделили кортеж при приближении к столице и при въезде в нее. Но в тот раз, поскольку темные интриги и злодейская рука все спутали, прибытие королевы проигнорировали, и она ехала одна или по крайней мере только с личной свитой, а за ней везли багаж. Она пересекла уже равнину Сен-Дени и вскоре была бы на месте, если бы, увидев справа высоты Монмартра, не вздумала сделать крюк, чтобы подняться на них и с холма, увенчанного монастырем бенедиктинцев, посмотреть на пейзаж, который откроется ее глазам.

Дама взошла на Монмартр и осмотрела долину,

Увидела город Париж, каковой был протяжен и обширен;

Множество башен, множество палат и множество дорог;

Увидела высокую зубчатую башню Монлери;

Реку Сену увидела, которую все воспевают,

И по обоим берегам высаженные во множестве виноградники;

Увидела Понтуаз и Пуасси, и Мелан на дороге,

Марли, Монморанси и Конфлан на лугу,

Даммартен-ан-Гоэль, весьма хорошо укрепленный…

Весьма ей понравились местность и вся страна.

«Ах, — сказала она, — Господи Боже, создавший небо и росу,

За сколь богатого мужа вышла дочь моя Берта

И в сколь славное место прибыла и явилась!

История о венгерской королеве, приехавшей в Париж для встречи со своей дочерью Бертой, которая вышла замуж за короля Пипина, — не быль, а сказка, на сюжет которой поэт Адене ле Руа во второй половине XIII в. написал роман «Берта Большеногая». Но разве в нашем случае так уж важно, подлинная это история или придуманная? и хотя мы занимаемся XIII веком — разве столь уж важно, что действие романа происходит при короле Пипине, то есть в VIII веке? Рассказчик, человек, который восхищается видом Парижа с высот Монмартра, — это человек XIII века, это поэт, это сам Адене: устами венгерской королевы он выражает собственные чувства и собственное восхищение, которые испытал, когда вскоре после 1250 г. впервые приехав сюда из Фландрии, откуда был родом, открыл для себя великий город на берегах Сены[2].

Париж уже был прекрасным городом.

Его делала таким красота окружающих земель и богатство окрестностей, пейзаж которых разнообразили леса и перелески, где до самого дальнего горизонта виднелись силуэты и аккуратные склоны гармонично расположенных холмов и где среди виноградников, нив и пастбищ веселая пестрота множества замков, деревень и хуторов свидетельствовала о счастливом плодородии.

Он был прекрасен и сам — со своими мощными и изощренными наружными стенами, церквями, дворцами, самыми разными постройками, привлекательностью своих обширных островов и линиями речных рукавов с причудливыми мостами и гостеприимными берегами, у которых теснились торговые суда.

Слава о нем разнеслась уже далеко по миру. Он стал звездой, испускающей во всех направлениях, к другим городам, длинные лучи дорог. Он поглощал и отдавал. Взять ли политику, торговлю, науку или искусство, — во всех отношениях он был центром, куда стекались и откуда распространялись идеи и люди. Ведь именно в нем располагался самый знаменитый университет.

Но следует быть объективным — большим Дарахи можно было считать лишь по меркам того времени. Хотя уже не раз, разрастаясь, он взламывал кольцо своих внешних укреплений, и совсем недавно Филипп Август расширил его окружную стену, но даже после этого город по-прежнему плотно прилегал к острову, бывшему его сердцем. Внешние стены изгибались двумя дугами — одна к северу от Сены, другая к югу, концы же их на западе сходились в точку, находящуюся немного ниже острова Сите, а на востоке — в точку, соответствующую центру современного острова Сен-Луи. При грубом приближении северная линия проходила через места, где ныне находятся Ораторианская церковь, Центральный почтамт, бывшая Национальная типография (отель Роган) и лицей Карла Великого, а южная — через места, которые теперь можно соотнести с Французским Институтом, перекрестком Одеона, Пантеоном и западной частью Винного рынка.

Внутри этого тесного кольца, где здания и участки земли принадлежали королю и различным общинам, помещались дворцы и дворы, церкви и часовни, монастыри и приюты, школы и огороженные участки, площади и рынки, для жизни и работы населения оставалось лишь ограниченное и в общем очень небольшое место.

Путник, приближающийся к Парижу по равнине, до вступления в город вполне мог бы усомниться, есть ли там такое место вообще. За мощными стенами высотой футов в тридцать (около 10 м), подойдя к воротам с фланкирующими башенками, он видел частокол всевозможных высоких строений, вздымающихся в небо, искусно отделанные серым или белым камнем башни, колокольни и шпили, но едва мог разглядеть в этой густой бахроме над зубцами стены, крытые красной черепицей кровли жилых домов.

Миновав внешние стены, гость столицы убеждался, что его впечатления не были обманчивы.

Город делился на три части: Сите, квартал За-Малым-мостом и квартал За-Большим-мостом.

Квартал Сите совпадал с большим островом, западную треть которого занимали королевский дворец, часовня Сент-Шапель и Королевские сады. Вторая треть приходилась на территории церквей и подчиненных им строений: собор с Епископским домом и школами, Отель-Дьё (центральную больницу), королевскую церковь Сен-Бартелеми, церкви Сен-Кристоф, Сент-Эньян, Сен-Ландри, Сен-Пьер-о-Бёф, картезианскую церковь Сен-Дени, Сен-Жермен-ле-Вьё. На остальной части острова жили, трудились и торговали те, кого привлекли сюда соседство королевского двора и кафедрального собора, а также преимущества жизни близ магистральных дорог, соединявших через остров оба берега Сены: по Большому мосту с Северной стороны, по Малому с Южной, и служивших основными путями сообщения. Чиновники и служащие двора и епископства жили в разных местах; перед Сетн-Шапель, на улице Бочаров (Бариллери), селились золотых и серебряных дел мастера; в том же районе, вокруг церкви Сен-Бартелеми и аббатства Сент-Элуа, были сосредоточены жилища скорняков, перчаточников, сапожников; на Новой улице Богоматери (Нёв-Нотр-Дам) жили книготорговцы, пергаментщики, переплетчики, резчики печатей; в квартале Орбери, близ Малого моста, — мельники; близ Сент-Эньяна — перевозчики; в квартале Мадлен, то есть на перекрестке двух крупных артерий, идущих с правого берега и заканчивавшихся у Малого моста, — пекари, трактирщики, содержатели постоялых дворов, всевозможные торговцы.

Квартал За-Малым-мостом (который позже назовут Университетским) располагался на северном склоне холма Святой Женевьевы, где в свое время находилась вполне процветавшая часть римского города, пока налеты варваров не вынудили ее жителей укрыться на острове Сите. Он выходил на берег Сены и тянулся вдоль него от ворот Ла-Турнель до Нельского дворца. Здесь было много церквей: Сент-Этьен-дю-Мон, Сен-Северен, Сен-Ком, Сен-Никола-дю-Шардонне, Сент-Илер-дю-Мон, Сен-Бенуа-ле-Бестурне, Сент-Андре-дез-Ар, Сен-Жюльен-ле-Повр, Сент-Этьен-де-Гре. Были тут и монастыри: братьев святой Женевьевы, бернардинцев, матленов[3], якобинцев, кордельеров, кармелитов, августинцев. Наконец, здесь можно было увидеть коллежи Университета, сгруппированные вокруг Сорбонны, и много дворцов знатных вельмож: Нельский дворец, Наваррский дворец, дворец архиепископов Руанских, дворец герцогов Бургундских, дворец аббатов Феканских. А поскольку эти строения были окружены многочисленными и часто обширными садами, как на окраинах, так и в самом городе, то жизнь частных лиц проходила в основном в центральной части квартала, где застройка образовывала компактное ядро. Именно в квартале За-Малым-мостом жило многочисленное духовенство и ученый люд — магистры и школяры. Купцы и ремесленники, вперемешку расселявшиеся на разных улицах, снабжали местное население товарами первой необходимости и торговали ими между собой. Однако представители некоторых ремесел сосредотачивались в определенных районах: например, мясники — на улице Бушери-Сент-Женевьев (Мясницкой Святой Женевьевы), деревообделочники — на улице Бюшери (Дровяной), перевозчики — на улице Бьевры. Книжное ремесло, особенно характерное для квартала, тяготело к нескольким центрам: так, улицу Эрамбур-де-Бри близ церкви Сен-Северен населяли переплетчики и миниатюристы, а почти вся улица Экривен (Переписчиков), также расположенная недалеко от Сен-Северена, и улица Бон-Пюи (Доброго Колодца) близ монастыря бернардинцев были заселены пергаментщиками и переписчиками.

Квартал За-Болыпим-мостом (D'outre-Grand-Rout), который позже назовут просто Городом, был самым новым. Он простирался к северу от Сены и своим существованием был обязан развитию торговли и ремесла, став их центром. Здесь возвышались многочисленные церкви, немало из которых заслуживало внимания: Сен-Жермен-л'Оксерруа, Сент-Эсташ, Сент-Оппортюн, Сен-Жак-де-ла-Бушери, Сен-Лё, Сен-Маглуар, Сен-Мерри, Сент-Круа-де-ла-Бретоннери, Сен-Жан-де-Грев, Сен-Жерве. Встречались здесь и красивые дворцы: Бургундский (Бургундский отель), Алансонский, Йельский — в западной части, а в восточной — Дворец короля Сицилии. Но своеобразие этому кварталу, имевшему форму полукруга, придавали именно скопившиеся в его центре мастерские и лавки. И пусть у Сите были свой рынок Палюс и свой Новый рынок, пусть в квартале За-Малым-мостом имелся свой рынок на площади Мобер — по значимости их было не сравнить ни с рынком на Гревской площади на правом берегу, ни тем более с центральным, огромным продовольственным рынком (les Halles), с его крытыми павильонами, где торговцы арендовали постоянные места, и открытой торговой площадкой, «квадратом» (carreau), где проходили ярмарки. Застройку этих мест, начатую менее чем за век до описываемого периода, можно считать шедевром градостроительства. Ее организатором был Филипп Август, в 1183 г. купивший у прокаженных, нашедших пристанище за городом, земли, которыми они владели в Шампо. После этого он поручил одному из своих чиновников обустроить это место, приспособив для деятельности перекупщиков и придав ему облик, который бы радовал глаз. Чиновник выстроил здесь два огромных строения, названные les Halles[4], где любой купец мог в любое время сбывать товары, а ночью — укрывать их от воров. Ведь обе постройки окружала стена с многочисленными воротами, запиравшимися по вечерам; за стеной находился и крытый прилавок, вскоре построенный в непосредственной близости от этих строений и дополнивший их, хотя менее удобный[5]. Именно здесь, в окрестностях Центрального рынка, растянувшихся далеко к востоку от него, в массе жили ремесленники и купцы, объединившись по корпорациям, от которых и произошли названия населенных ими улиц: Шанврери (Пеньковая) и Коссоннери (Перекупная), Ферроннери (Железная) и Шарроннери (Тележная), Курруэри (Шорная) и Кордоннери (Сапожная), Омери (Шлемная) и Лормери (Скобяная), Савоннери (Мыловаренная), Таннери (Кожевенная), Драпри (Суконная), Фулери (Валяльная) и Тиссерандери (Ткацкая), Ваннери (Корзинная), Потери (Гончарная) и Веррери (Стекольная); в этом же скоплении домов можно было видеть жилища ломбардских банкиров — близ центрального Крытого рынка и Порт-Пари (Парижских ворот), и еврейских ростовщиков — в квартале Бобур, квартале Бур-Тибу и в нижней части улицы Храма (Тампль).

Можно догадаться, что такой город, каким уже был Париж, в целом занимавший небольшую площадь, но населенный деятельным и предприимчивым населением, жил активной и кипучей жизнью. По путям, которые вели к нему и от него, а в нем пересекаясь, постоянно шло оживленное движение — как по воде, так и по суше.

Сена в том месте, где располагался город, еще не была той прирученной рекой, какой мы ее знаем сегодня. Ее не стесняли мощные каменные набережные, созданные рукой человека. Даже в центре города над ней не возвышались те террасы, дворцы, высокие здания, что окружают ее теперь затейливой рамкой, где архитекторы, следуя своему вкусу, от живой природы сохранили лишь живописные кроны деревьев и властно навязали свои собственные художественные вкусы.

В то время она текла более вольно и широко меж низких берегов, заросших зеленеющим кустарником и деревьями, среди которых то и дело проглядывало рыжеватое пятно отмели или песчаного берега. Где глубже, где мельче — она бежала среди островов, порой во множестве тянувшихся вдоль берегов, которые позже исчезли. Она подмывала берега, в плохую погоду выходила из них, периодически затопляя острова Богоматери и Коровий, в то время необитаемые (из их слияния возникнет остров Сен-Луи).

Но еще в IX в. один хронист писал о Сене, что она славится торговлей, служа торговым путем; тем более она пользовалась такой репутацией в XIII веке. По ее долине, где в нее впадали многочисленные судоходные притоки, вверх и вниз по течению в Париж везли всевозможные продукты, поступавшие отовсюду. Шаланды и плоскодонки могущественной компании Речных купцов (Marchands de l'Eau), — которые тянули с берега канатом или вели, отталкиваясь шестами, — причаливали к песчаным пристаням; некоторые из таких пристаней находились на левом и северном берегах острова Сите, но главная простиралась вдоль правого берега реки от ворот Барбо в восточной части города до здания Епископского суда, стоявшего намного западнее Шатле. За этой пристанью располагались склады для «товара» (marchandise), куда помещали выгружаемые или подготовленные к отправке грузы. Здесь был крупный центр водной торговли, здесь скапливались тяжелые и объемные товары — металл, вино, древесина, кожи, керамика. Перевозка по воде была настолько удобной, что свои порты на Сене имели даже различные общины. Так, недалеко от Гревской площади находился порт тамплиеров, и улица Тампль первоначально была проделана для того, чтобы соединять этот порт с их поселениями за стенами города, на северной стороне. Песчаный пляж на левом берегу, начинавшийся выше ворот Ла-Турнель, оборудовали для своих нужд монахи обители Сен-Виктор.

Везти тяжелые грузы сушей было не так удобно, как по реке. Дороги были неровными, ухабистыми, длинные телеги двигались по ним с трудом, и товары предпочитали грузить на вьючных животных, а не на повозки. Однако торговля с провинциями, куда водных путей не было, шла только по суше. Именно по суше поддерживалась связь на западе через Юрпуа и Бос с Внутренней Нормандией, Бретанью, Мэном и Туре-нью, на юге через Гатине с областью Орлеана, на востоке с Бри, на севере с Пикардией, Артуа и Фландрией. Дороги из этих мест сходились к Парижу, выходя главным образом к воротам Сент-Оноре, Сен-Жермен, Сен-Жак, Сен-Виктор, Сент-Антуан и Сен-Дени.

Внутри города транспортные потоки направлялись по сложной сети улиц, выглядевших очень по-разному.

На Северной стороне от ворот Сен-Дени и Сен-Мартен на юг к Сене шли два магистральных пути, пересекая реку по Большому мосту и заканчиваясь на острове Сите. На Южной стороне от Малого моста, куда стекались товары, подвозимые по двум главным северным путям, веером расходились улицы, ведущие соответственно к воротам Сен-Жермен, Жибер, Сен-Жак, Сен-Виктор и Ла-Турнель. На правом берегу более или менее явственно можно было различить две большие поперечные дороги, одна из которых соединяла ворота Сент-Оноре и Сент-Антуан, а другая — ворота Лувра с теми же воротами Сент-Антуан.

И сами эти магистральные пути, и некоторые другие, которые, не считаясь большими, все-таки входили в число основных, представляли собой не более чем узкие проезды. Улицы Сен-Дени, Сен-Мартен и Сент-Оноре на правом берегу, улицы Сен-Жак и Ла-Арп (Арфы) на левом имели всего по восемнадцать футов (около 6 м) в ширину. На расстоянии полутора футов (0,5 м) друг от друга вдоль домов на уровне их цоколей были установлены два ряда столбов из песчаника высотой в шесть футов (2 м), чтобы проезжающие повозки не задевали стены длинными концами колесных осей. Впрочем, даже столь посредственную проезжую часть улицы имели далеко не по всей длине. Дома могли выступать за красную линию, если их владельцы желали использовать всю территорию, которой владели, и ничего с ними поделать было нельзя; в результате возникали узкие места, для проезда через которые на определенном расстоянии друг от друга устраивались «объездные пути», позволявшие повозкам разъезжаться. Если на площадях и открытых перекрестках хватало места, чтобы возводить либо большой каменный или деревянный крест, либо виселицы и позорные столбы судов разной юрисдикции, то на углах улиц статуи Богоматери или святых — покровителей кварталов — из предосторожности помещали в ниши, углубленные в стены.

Уличное движение уже в те времена было сопряжено со многими трудностями. «Аварии» повозок, которые цеплялись одна за другую, опрокидывались и ломались, были обычным делом[6], тем более что лишь немногие дороги были меж идущих вдоль домов сточных желобов замощены камнем, другие же — обычным щебнем, и часто некачественно. Мешали проезду телег и заполонявшие улицы кавалькады верховых, особенно приезжих из деревни, со своими лошадьми, мулами или ослами, навьюченные на которых корзины с овощами и фруктами выступали далеко по бокам от седла. Даже на «больших» улицах случались «пробки».

Гораздо больше было других улиц, менее значимых. Для повозок они были непроходимы, и двигаться по ним могли лишь всадники и пешеходы. Перед этими улицами часто ставились столбы, сужая вход и не допуская проезда экипажей, кроме разве что ручных носилок. Наконец, уличную сеть дополняли узкие проулки, рассчитанные только на пешеходов и уходившие вглубь кварталов. В проходы или во дворы выходили мастерские ремесленников, вдоль них тянулись деревянные или выстроенные из обломков камней лавчонки купцов.

На площадях, улицах и переулках поднимались и стены особняков сеньоров и богатых бюргеров, с редкими окнами, потому что большая часть окон и дверей выходила во внутренний двор этих зданий, где разбивался сад. Но в пространстве, не занятом этими строениями, пейзаж разнообразили многочисленные лавки с оригинальными и яркими вывесками, сообщавшими о производимых или продаваемых изделиях. И саму улицу оживляли крики ходивших по ней бродячих торговцев.

Квартал центрального рынка, где вдоль некоторых улиц: Бондарной (Тоннельри), Вертушки (Пируэтт), Мастеров Оловянной Посуды (Потье-д'Этен) и некоторых других — стояли дома, второй этаж которых опирался на портик из ряда круглых колонн, образовывавших галерею, в которой находились лавки купцов, и Гревская площадь, на которой отдельные дома тоже имели колоннады, были крупными центрами торговли. Но рынки, популярные у хозяек, устраивались также на многих других улицах и на многочисленных перекрестках, да и по самим улицам сновало множество людей, живших в городе или приехавших из деревни, которые тоже пытались чем-то торговать. Они предлагали и «выкликали» овощи и фрукты, рыбу и дичь, метлы и дрова, сборники гимнов и приправы. Одни продавали из мешка уголь или воду, шапки или мед, сальные свечи или обручи для бочек. Другие кричали, что зашивают котты, сюрко и шубы; что чинят мебель, скамьи, лари и ушаты; что скупают старое железо, старую обувь, старые сапоги; что драят оловянную посуду. Третьи по поручению трактирщика или банщика сообщали о подвозе вина или о том, что ванны нагрелись. В этой толпе мелькали всевозможные нищие. Слышались крики: «Хлеба для францисканцев! Хлеба для бедных узников! Хлеба для слепых с Гнилого поля». Здесь просили подаяния монахи всех нищенствующих орденов, постояльцы всех приютов, посланцы разных общин, не считая тех, кто попрошайничал по собственному почину.

Порой появлялся герольд, провозглашавший королевский указ; когда кто-то умирал, об этом оповещал клирик, звоня в колокольчик и крича: «Молитесь за душу такого-то!» Здесь же шлялись зеваки — начиная от крестьянина, у которого, пока тот таращился на статуи царей на фасаде собора Парижской Богоматери, срезали кошелек, и до кучек любопытных, собиравшихся на перекрестках вокруг поводыря животных, фокусника или жонглера.

Еще большее разнообразие этому зрелищу придавала многочисленность инородцев и провинциалов, прибывавших в город. В реестре тальи за 1292 год встречаются самые неожиданные имена. Возьмем наугад любую улицу, например, Железную: те, кто здесь жил и попал на учет, прибыли из самых разных краев, из Англии и Германии, Фландрии и Бургундии, Нормандии и Пикардии, Бретани и Лотарингии; они носили соответствующие имена, а порой для большей определенности добавляли к имени название города, откуда были родом, особенно если эти города тяготели к Парижу: Руан, Карантан, Этрепаньи, Мант, Вернон, Даммартен-ан-Гоэль, Гонесс, Монди-дье, Mo, Ланьи, Суассон, Корбей, Шартр, Мелён; разве что ломбардцы и южане не жили на Железной улице. Можно представить, к чему приводило такое скопление в одном месте уроженцев разных стран и провинций и какая возникала смесь нравов и языков, не говоря уже о многообразии физических и душевных особенностей обитателей улицы, о котором свидетельствуют прозвища, приведенные в той же описи: Амелина Причесанная (Ла Бьенпене), Перретта Смуглянка (Ла Морель), Изабо Лакомка (Ла Гурбод), Пьер Смешливый (Л'Анвуазье), Никола Открой-Глаз (Увр-Лей), Жан Который-пьет (Ки-Пи), Жан Которому-на-все-плевать (Ки-де-рьен-не-с'эсмуа), Ален Который-не-врет (Ки-не-ман).

Со своим населением более чем в двести тысяч жителей Париж, каким бы красивым, богатым, деятельным он ни был, еще не являлся всей Францией; он не был зеркалом, в котором отражалась вся нация. Здесь жил король, и на острове Сите стоял его дворец; но именно потому, что здесь жил он, никаких других дворов здесь не было — сеньоры обычно проживали в своих ленах, в своих замках, вне Парижа, далеко от Парижа. Город насчитывал много церквей и монастырей, но епископ здесь был только один — тут находилась резиденция викарного епископа Сансского. Город изобиловал купцами и ремесленниками, но коль скоро он был городом, и крупным городом, крестьяне бывали здесь только проездом, из любопытства или по каким-то временным делам.

Тем не менее мы останемся в пределах Парижа, покидая их лишь изредка; мы отдаем себе отчет, что зрелище повседневной жизни тех времен увидим неполным, но все-таки считаем его уникальным по многоликости. Пусть провинция будет представлена здесь не в полной мере, зато Париж обнаружит особенности, характерные только для него и обусловленные как присутствием короля, так и разнообразием многочисленного, предприимчивого и пестрого населения.